Единожды приняв присягу...

АЛЕКСЕЙ БОРИСОВ ИСПЫТАТЕЛЬНЫЙ СРОК

Алексей Сергеевич Борисов родился в 1911 году. В органах государственной безопасности служил с 1942 по 1967 год в Ворошиловграде. Подполковник в отставке.

Член КПСС с 1932 года. Награжден 18 правительственными наградами. Заместитель председателя областного совета ветеранов-чекистов.

В прифронтовой Ворошиловград я, выпускник курсов при Высшей школе НКВД СССР, прибыл 1 марта 1943 года, вскоре после освобождения города от фашистских захватчиков.

Проезжая на старой дребезжащей полуторке по узким улочкам окраины, озирая полуразрушенные, безжизненные заводские корпуса и выпотрошенные пожарами и взрывами коробки многоэтажных зданий центра, я не предполагал, что навсегда свяжу свою жизнь с этим городом.

Меня, Виктора Васильевича Катырева, Александра Федоровича Зиновьева, Федора Ивановича Шитова, Ивана Петровича Макарова и других товарищей по учебе (впрочем, тогда мы были молоды и прекрасно обходились без отчеств) готовили к работе в армейской контрразведке «Смерш». Однако получилось иначе.

Разгромив гитлеровцев под Сталинградом, советские войска развернули мощное наступление на широком фронте и вышли к границе Украины, неся ее народу избавление от ужасов фашистской оккупации. Изгнание захватчиков с украинской земли началось с северных районов Ворошиловградской области, а Ворошиловград стал первым крупным городом и областным центром республики, отбитым у врага.

Здесь, а потом и в других областях Украины территориальные органы государственной безопасности нужно было создавать практически заново, и группу выпускников курсов передали Наркомату внутренних дел УССР. Катырева, Зиновьева, Шитова, Макарова, меня и еще нескольких товарищей наркомат направил в распоряжение Ворошиловградского областного управления НКВД.

На место прибыли 1 марта под вечер, а следующим утром уже приступили к выполнению служебных обязанностей. Такая уж была обстановка. Она не давала ни скидок на неопытность, ни времени на раскачку.

Ворошиловград освободили 14 февраля, но он оставался прифронтовым городом — линия фронта пролегала всего лишь в нескольких десятках километров, и нужно было принимать энергичные меры по защите тыла наших войск и местного населения от засылаемых диверсантов и шпионов. Мы знали, что в период оккупации в Старобельске и ряде других районов располагались крупные центры и службы гитлеровской разведки. Отступая, они оставили глубоко законспирированную агентуру, которую необходимо было найти и обезвредить. Кроме того, больших усилий требовало выявление изменников Родины и фашистских приспешников. Многие из них не успели сбежать вместе с хозяевами и старались раствориться в массе честных советских граждан.

Я получил назначение в оперативный отдел младшим оперуполномоченным и сразу же окунулся в работу.

Не знаю, как сложилась бы моя чекистская судьба, если бы первые шаги по службе довелось делать без помощи и поддержки заместителя начальника отделения капитана Михаила Ивановича Бессмертного и заместителя начальника отдела майора Семена Абрамовича Бранта. Старшие товарищи опекали меня, новичка, щедро делились профессиональным опытом, предостерегали от ошибок, в сложных ситуациях выручали и советом, и делом, хотя сами были загружены сверх всякой меры.

Стремительно пролетело несколько дней. В начале второй недели произошло событие, которое особенно врезалось в память…

Поздно вечером докладываю капитану Бессмертному о проделанной работе. Вдруг в комнату входит Брант.

— Очень кстати, лейтенант, что вы здесь, — говорит майор, переглянувшись с капитаном. — Есть щекотливое дельце, к которому хочу вас подключить. Слушайте и вникайте в суть.

В управление госбезопасности пришел тридцатилетний мужчина, назвавшийся Петром Шаповаловым, и попросил принять на оперативную работу. Сказал, что он военный разведчик, в 1942 году был заброшен в тыл к фашистам, насмотрелся на зверства оккупантов, теперь хочет бороться с врагом на ниве контрразведки.

Закаленные люди нужны управлению, объяснял майор, подготовленному опытному разведчику легко освоиться в новой роли. Это находка при острой неукомплектованности наших подразделений кадрами. Однако некоторые детали ситуации все же смущают.

Шаповалов объявился почти через месяц после освобождения города. Говорит — болел, а потом набирался сил. Для разведчика оправдание слабое. Значит, выжидал. А чего? Почему обратился в территориальный орган, а не в военную разведку? И на фронт молодой мужчина не слишком рвется, хотя на слова ненависти к фашистам не скупится.

Пока будет проходить проверка через соответствующие каналы военной разведки и контрразведки, руководство управления решило не упускать Шаповалова из поля зрения, присмотреться на месте.

Поскольку с Шаповаловым пока нет никакой яспости, чтобы незаслуженно не оскорбить человека внешним недоверием (ведь может быть, что он — честный и мужественный разведчик, а наши сомнения — это неверно истолкованные недоразумения и случайности), ему объявили: оформление документов и утверждение в наркомате займет определенное время, этот период будет использован как испытательный срок для изучения его профессиональных качеств и подготовки к службе.

— На вас, лейтенант, возлагается поддержание контакта с Шаповаловым, — объяснил майор Брант. — Вам, бывшему фронтовику, его сверстнику, начинающему чекисту, легче найти общий язык. Будете работать с ним.

И, помолчав, закончил совсем неожиданным:

— Требую максимальной бдительности. Помните, что и СД, и абвер, и другие разведслужбы прибегают к самым невероятным ухищрениям, чтобы проникнуть в чекистские органы. Не оплошайте.

— У меня же опыта — с гулькин нос, — удивился я.

— Как раз в этом вся соль, — улыбнулся майор. — Если приставить старого оперативника, наш разведчик поймет, что ему но доверяют, обидится, а для врага лучшего сигнала об опасности и не надо. Вот вы по должны вызвать подозрений.

«Интересно, — подумал я, — у кого же испытательный срок?»

Работа началась под руководством бывалых чекистов. Продумав линию поведения, я старался выглядеть простоватым, недалеким и прямолинейным службистом. Выбранное амплуа немного облегчало выполнение задачи: такой тип людей обычно ни друзья, ни враги не принимают всерьез.

От имени командования я передавал Шаповалову мелкие задания, якобы необходимые для решения оперативных задач, беседовал с ним на различные темы и внимательно наблюдал, стараясь подмечать мельчайшие детали. Внешне он держался ровно, спокойно, можно сказать — безукоризненно. С подчеркнутым усердием выполнял любое поручение, просил работу потруднее, яростно ругал фашистов, когда в сводке Совинформбюро или в газетах появлялись сообщения о зверствах оккупантов.

Минуло какое-то время. Из органов военной разведки пришла первая информация. Действительно, Шаповалов учился в разведшколе в таком-то городе. В конце июля 1942 года часть разведчиков (все — выпускники этой школы) заброшены на оккупированную территорию Донбасса, большинство после первых сеансов связи замолчало, вероятно — в результате провалов, так как одновременный выход из строя нескольких десятков радиостанций даже теоретически невозможен. Шаповалов с напарником Кашубой десантирован в Станично-Луганский район, северо-восточнее Ворошиловграда. Данные о них не поступали.

Сообщение органов военной контрразведки было еще тревожнее: несколько разведчиков из числа выпускников этой школы, избежавшие провалов и полностью выполнившие задания, высказывают мнение, что их товарищей выдал провокатор, и обращают внимание, что провалы начались с северо-восточных районов Ворошиловградскон области, коснувшись в основном только обучавшихся в той школе.

На совещании, созванном руководством подразделения для обсуждения полученных данных, было решено установить за Шаповаловым наблюдение, поскольку накопились косвенные улики достаточно серьезного характера, а опытным оперативным сотрудникам поручили серьезно проверить его связи.

— Теперь, лейтенант Борисов, смотрите в оба, — наставлял майор Брант. — Капитан Бессмертный будет лично подстраховывать, но многое зависит именно от вас. Вы — на прямом контакте с подозреваемым, свою руку обязаны держать на его пульсе, фиксировать малейшие изменения настроения и поведения.

И я «смотрел в оба».

Нервозность, едва-едва заметно проступившую в поведении Шаповалова, уловил скоро, при очередной встрече. Он осторожно, но очень настойчиво выведывал мнение о нем руководства управления, мое отношение, взгляды других товарищей, сетовал, что чекисты ему, наверное, не совсем доверяют и т. д.

Продолжая играть роль ограниченного службиста, я не подал вида, что обнаружил его тревогу, и немедленно доложил руководству свои соображения: подозреваемый почувствовал что-то неладное. Оказалось, что аналогичные сигналы поступили и по другим каналам наблюдения.

Чтобы предупредить возможную попытку скрыться, решили Шаповалова задержать.

В процессе следствия чекисты установили, что задержанный — опасный военный преступник.

Благополучно приземлившись в июле 1942 года в окрестностях хутора Погорелово Станично-Луганского района, Шаповалов и не думал выполнять разведзадание. Вместе с напарником Кашубой — затаившимся антисоветчиком — он добровольно явился в полевой пункт «Абвергруппы-2», которым руководил кадровый разведчик майор Лемке, и предложил гитлеровцам свои услуги.

Фашисты зачислили его на службу в состав контрразведовательного органа «Мельдекопф-Тан», обосновавшегося в Старобельске, и использовали для поиска и опознания советских разведчиков. Шаповалов выдал 43 советских патриота, большинство которых после пыток и истязаний погибли, сохранив верность Родине и воинскому долгу.

Отступая под ударами Красной Армии, гитлеровцы оставили Шаповалова в Ворошиловграде с заданием внедриться в органы госбезопасности. Ставка делалась на почти безукоризненную легенду, разработанную «Абвергруппой» для своего агента, и уничтожение всех следов и возможных свидетелей преступлений предателя.

В июле 1943 года военный преступник Шаповалов предстал перед военно-полевым судом.