Единственный ответ

Глава 7

Трей

13 апреля. Доктор сказал, что это дата зачатия. Это значит, что срок был около семи недель.

Семь недель внутри Моники кто-то рос и впереди еще 33 недели. Понятие отцовства и всего, что с ним связано, были чужды мне. Конечно, я думал, что, может, в один день я захочу ребенка, дом и все такое. Просто это все ускорило. Это также подтолкнуло к свадьбе, которая, как я думал, не произойдет в ближайшее время. Я хотел подождать, пока закончатся выборы и папа примет присягу. Многие парни не думают о своих свадьбах и всем сопутствующем, но я представлял, что моя пройдет в загородном домике Давида или на ранчо Буша.

Теперь нам надо было сделать следующий шаг в продвижении нашей жизни: рассказать родителям Моники.

Я бы не сказал, что у меня плохие отношения с ее родителями, но отец Моники всегда кажется очень подозрительным, как будто он никогда полностью мне не доверял. Я знал, что у Моники было не совсем приятное прошлое, и поэтому я думал, что ее отец мог бы принять меня лучше. Я был тем парнем, которого девочки обычно мечтают пригласить домой, чтобы познакомить с родителями. По крайне мере, ее мама меня обожала.

— Мама сказала, что сделала для тебя яблочный пирог. Мне иногда кажется, что она думает, что ты женишься на ней, а не на мне. — Моника слегка рассмеялась на пассажирском сидении.

Мы уже ехали около двух часов к дому ее родителей, и я считал каждую минуту пути. В основном потому, что было тихо. Никто из нас не был готов к разговору с ее родителями, но это надо сделать. Я не думаю, что они оба будут рады, если мы позвоним им в день родов или если первыми узнают СМИ.

Мы оба были очень осторожны до сих пор, даже назначали встречи с нашим семейным доктором в доме родителей. Все это, казалось, превращается в политическое рандеву, а не в нашу будущую совместную жизнь. Были постоянные встречи, телефонные звонки о последующих шагах и хранении секретов и, в конечном итоге, уведомление общественности. Даже наша свадьба чувствовалась как политический шаг, а не святая церемония. Если на это похожа жизнь политической пары, то не похоже, что я хочу этого.

— Не-а. Я предпочитаю младшую Реми. Но если бы она сделала немного карбонары к пирогу, я бы был готов ей немного подмигнуть.

Моника подтолкнула мой локоть.

— Подмигнуть? Подмигивания доведут тебя до беды. Знаешь, следующее, что получишь, будет сообщение от управляющего социальными сетями твоего отца, которому придется провести часовую беседу с тобой о том, как ты должен выступать на публике, когда представляешь кампанию Чапмен.

Я поморщился.

— Это действительно так плохо?

Моника сильно выдохнула, и я глянул на нее, пока она убирала прядь волос за ухо. Ей едва ли удалось поесть на прошлой неделе, и она выглядела такой хрупкой. Я делал все, что мог, чтобы убедиться, что ей было комфортно, но закончилось это тем, что Моника просто заказывала на дом еду, потому что я точно не был хорош в готовке.

— И да, и нет. Это просто другое. Как будто находимся под экстремальным микроскопом. У нас был намек на это в колледже, но не настолько экстремально.

Я потянулся через центральную консоль и взял ее за руку, мягко сжимая.

— Мы оба знали, что во время кампании будет дополнительное наблюдение.

— Да, но с тех пор, как мы сказали твоим родителям, что я беременна, это стало сумасшествием. Я чувствую, что я своего рода малыш, которому нужно рассказывать, как все делать, а затем выговаривать, если я делаю это неправильно.

Я нахмурился.

— Мне жаль, что это так. Папа и его команда просто пытаются сделать как лучше для нас.

— Да, хорошо. Но это немного раздражает.

Я застонал, покачав головой. Я знал, что не смогу пройти через нее. Моника всегда была очень прагматична и, когда она была на своем пути, было очень сложно увести ее с него. Обычно она была той, кто убеждал меня делать исключения, а не наоборот.

— Мне жаль, что ты так себя чувствуешь, Моника. Я прилагаю все усилия, которые могу, чтобы сделать наиболее удобно для нас, но это сумасшедшая ситуация, и мы все пытаемся вынести лучшее из этого.

— Ты называешь мою беременность и нашу свадьбу сумасшедшей ситуацией? — завизжала она.

Я съежился. Я знал, что так или иначе Моника будет неверно интерпретировать слова. Мне надо было выразиться по-другому. Я старался тщательно подумать, прежде чем заговорить снова:

— Нет. Нет. Нисколько. Я просто… — Я вздохнул. — Слушай, я так же расстроен, как и ты, и я тоже не знаю, что делать. Я никогда не был отцом или мужем или на политической кампании. Когда ты объединяешь все эти вещи, это похоже на одну большую группу.

Она сделала еще один глубокий вдох.

— Да, это действительно так. Прости меня. У меня просто гормоны, сумасшествие и… — Она положила голову на свои руки. — Мы действительно должны навестить моих родителей и сказать им? Мы не можем просто позвонить им, когда я буду в родильной палате? Или послать открытку о рождении?

Я легко рассмеялся.

— Поверь, мне бы хотелось так сделать. Твой папа пугает меня.

Моника подняла голову с рук и моргнула, уставившись на меня.

— Мой папа пугает тебя? Твой папа — долбанный губернатор, баллотирующийся в президенты. Не говоря уже о том, что он за воздержание во время учебы и теперь у его младшего сына беременная подруга. Я думала, что он спрячет меня где-нибудь в темнице, пока кампания не закончится.

Я покачал головой и включил сигнал поворота, выезжая на дорогу в Принсвилл, где жили ее родители.

— Ты слишком сильно переживаешь из-за вещей, связанных с отцом. Представь, я так же, как и ты, боялся говорить родителям о происходящем, но я действительно думаю, что они хотят лучшего для нас. Того же хотят твои.

Я, возможно, произнес эти слова вслух, но чем ближе мы добирались до дома родителей Моники, тем больше я думал о большой стойке оружия в подвале ее папы и о том, что я действительно не был уверен, чем закончится разговор с ее родителями.

Если мои родители жили в загородном доме с воротами, колоннами и двором, похожем на поле для гольфа, то дом родителей Моники был похож на резалку для печенья. Он был более американским, хотя это мой отец гордился тем, что был во всем американским парнем.

Почти все дома по соседству выглядели одинаково. Смотрелось это так, будто архитектор двадцать лет назад решил, что у каждого должен быть белый или бежевый панельный одноэтажный или двухэтажный дом. У каждого дома был свой крошечный двор и тротуар, а все соседи, скорее всего, знали друг друга. Это напоминало мне о фильме «Плезантвиль», где все дети ездили на своих велосипедах на улице, а их родители сидели на переднем крыльце и с умилением наблюдали за ними.

Я быстро задался вопросом: не это ли жизнь, о которой мечтает Моника. Захочет ли она переехать в пригород и иметь дом с белым забором и передним крыльцом? Я быстро выбросил эти мысли из головы. Моника не была тем типом девушек, которые хотели бы просто осесть. Она даже еще не нашла работу, которая ей бы понравилась, и я не собирался заставлять ее оставлять свои мечты в стороне только потому, что она станет матерью. Она все еще собиралась найти работу мечты и работать в городе, как и хотела. Но возможно придется заглянуть в детские сады на этом пути.

Старый джип ее брата Джордана был припаркован на подъездной дорожке, и я припарковался рядом. Джордан был только на два года младше нас, но он, казалось, ненавидел меня даже больше, чем их отец. Я много раз пытался поговорить с ним и даже установить связь с помощью футбола, но все, что он делал — это давал односложные ответы и я перестал пытаться.

— Я не знал, что твой брат будет здесь, — заметил я, когда открывал дверь для Моники.

Она с трудом сглотнула.

— Я тоже не знала. Наверное, он приехал на выходные.

Отлично. Как раз то, что нам нужно. Еще один человек, который станет свидетелем моего убийства.

Я положил свою руку на талию Моники, и мы ступили на цементную часть маленького переднего крыльца. Дверной звонок был сломан, и отец Моники говорит, что починит его, все то время, что я ее знаю, но так и не сделал этого, поэтому Моника постучала кулаком в дверь.

— Проходите! Проходите! — прокричала ее мама.

Дверь открылась, за ней стояла мама Моники. Добавьте тридцать лет и несколько килограммов Монике, отрежьте ей волосы — и будет ее мама. На ней был длинный свитер и леггинсы. Мама Моники решила нас обнять, поэтому резко взмахнула руками, как птица в полете.

— Моника! Трей! Вы здесь! — Она обняла сначала Монику, а потом меня. Клянусь, эта женщина дарила мне самые длительные объятия. Такие же длительные, как и моя мама. У меня с этим было все в порядке. Она всегда пахла как свежее, только что испеченное печенье, и я словно возвращался домой.

— У меня есть яблочные пирог, с твоим именем, мистер Руководитель Кампании, — воскликнула она, когда меня отпустила.

— Это здорово, миссис Реми, — улыбнулся я. Она пыталась заставить меня называть ее по имени, но я просто не мог этого сделать. Может быть, когда она действительно станет моей тещей, я все-таки наберусь храбрости, но это звучит странно. Я никогда не называл людей по имени. Меня так воспитали.

Мы следовали за мамой Моники из переднего холла в маленькую кухню, которая соединялась с гостиной, где папа Моники и ее брат расположились на диване, наблюдая за футболом. Телевизор над каменным камином был самой большой вещью в комнате.

— Мальчики, Трей и Моника уже здесь! — позвала миссис Реми, стоя на линолеуме в обеденной зоне кухни. Стол уже был накрыт белым фарфором, который мама Моники всегда ставила, когда я приходил, будто я всегда оставался особенным гостем. Я знал, что это их особая посуда, потому что однажды Моника пыталась вытащить ее из шкафа и ее мама сильно испугалась.

Джордан даже не двинулся со своего места на диване. Все, что я видел — это затылок его бритой головы. Он был высоким и долговязым из того типа парней, какой я точно не ожидал увидеть на футбольном поле, но это было единственное, что заботило его.

Отец Моники медленно повернулся. Он даже не потрудился встать с дивана, на его лице просто мелькнул намек на улыбку.

— Привет, Мон, привет, Трей. — Он махнул рукой и повернулся обратно к игре.

— Простите, это вроде какая-то большая игра или что-то очень важное, раз они не могут потратить время, чтобы поприветствовать вас, — пробормотала миссис Реми, очевидно, не удивляясь.

— Все в порядке, ма. Не ожидала ничего другого. Особенно, когда Иллинойсу в очередной раз надирают задницу, — сказала Моника с ухмылкой.

Это привлекло внимание ее брата. Джордан повернулся и посмотрел своими большими коричневыми глазами прямо на нее.

— Тебе лучше следить за своим ртом.

— Или что, доходяга? Ты собираешься достать меня? — Моника как будто показывала ему пальцами «приди и возьми меня».

Джордан перепрыгнул через диван и, сделав несколько длинных шагов, оказался перед Моникой, схватил ее и перекинул через плечо. Она кричала и смеялась пока он крутил ее. Я задержал свое дыхание на время, пока Джордан не поставил Монику на землю. Это могло плохо сказаться на ребенке.

Я положил свою руку на нижнюю часть спины Моники, пока она убирала волосы за уши.

— Ты в порядке?

Она кивнула:

— Да, все в порядке.

— Ой, как это мило, что он беспокоится, не причиню ли я тебе вреда. — Издевался Джордан, беря ее руку.

Этот малыш знал, как забраться мне под кожу. Не помню, чтобы я был таким незрелым в свои девятнадцать лет или вообще когда-либо. Но мы были двумя разными людьми, и я должен был помнить об этом.

— Моника, почему бы тебе не помочь мне приготовить еду. Мне надо только порезать немного морковки для салата, — вмешалась миссис Реми.

— Звучит отлично, я помогу вам, — улыбнулся я. Что угодно, лишь бы уменьшить напряжение, а сейчас именно это мне и нужно. Это будет очень длинный день.

Было что-то в домашней еде, приготовленной миссис Реми, что я любил. Возможно то, что это была домашняя еда, приготовленная мамой, а не поваром.

Я старался не волноваться, поедая жареную курицу и картофельное пюре, но Моника проводила время, перемещая еду по тарелке вилкой. Я не думаю, что она хоть раз положила вилку в рот за все время.

Моника отвечала на вопросы односложно, и только когда миссис Реми подняла тему свадьбы, она, наконец, подняла взгляд с тарелки.

— Так, есть что-нибудь новое в ваших свадебных приготовлениях или вы также планируется дожидаться инаугурации? — спросила миссис Реми.

— Вообще-то… — Моника запнулась и тяжело сглотнула. — Мы поговорили об этом. Мы думали о том, чтобы перенести свадьбу и сделать ее до того, как начнется хаос с президентством Кирка. Знаешь, что-нибудь небольшое в семейном доме у озера. Только наши семьи и, возможно, несколько близких друзей.

Миссис Реми приподняла бровь.

— Ну, это не очень хорошая идея. Пляжный дом? Ты же знаешь, что твоя бабушка не сможет ходить по песку. И это сентябрь, а инаугурация будет в июле. Ты хочешь, чтобы мы ходили по песку зимой?

Моника пожала плечами.

— Это была просто мысль. Мы хотим сделать ее маленькой. Никакой суеты или чего-то еще. Мы могли бы просто что-то сделать во дворе дома, а потом, на следующий год, дадим большой прием.

Миссис Реми бросила свою вилку на тарелку.

— Что? И не пригласить твоих тетушек и бабушку? Вы же знаете, что они ждут вашей свадьбы так же сильно, как и вы? Свадьба — это не просто событие, когда двое людей женятся. Это же встреча двух семей. Тех, кто любил вас и поддерживал последние три года ваших отношений. — Миссис Реми сложила руки на груди, будто она выиграла спор.

Моника открыла рот, чтобы что-то сказать, но не смогла. Я знал, что Моника и ее мама были похожи друг на друга достаточно, чтобы независимо от того, что другой сказал, не спорить или не убеждать другого в своей правоте, а просто злиться друг на друга. Я не знал, чего хотел добиться, сказав это, но слова просто вырвались из меня:

— Моника беременна. Поэтому мы хотим сделать свадьбу раньше.

Над столом возникла тишина, все взгляды были обращены на меня и живот Моники. Я думал, что мистер Реми первый скажет какой-нибудь тупой комментарий или Джордан, но миссис Реми нанесла первый удар.

— Вы собираетесь об этом позаботиться? — Ее глаза сузились. — Я уверена, что губернатор этого не одобряет.

Я не мог поверить, что она это сказала. По ее тону я понял, что «позаботиться об этом» не означает воспитывать ребенка.

— Вы имеете в виду аборт? Вы в своем уме? — спросил я.

— Трей, — вздохнула Моника.

Миссис Реми повернула голову в моем направлении. Обычно эта женщина меня любила, но, видимо, когда она узнала, что я был тем парнем, который сделал ее дочери ребенка, быстро стала меня ненавидеть.

— Это выбор Моники. Ты это знаешь. Как она должна сделать себе карьеру с маленьким ребенком? Вы оба только закончили колледж и даже еще не поженились.

— Я никогда не говорил, что у Моники не может быть этих вещей, у нее все может быть и с ребенком. Я всегда поддерживал Монику во всем, что она делала, и всегда буду.

— Легко говорить парню, который водит новый Лэндж Ровер, подаренный отцом, — пробормотал Джордан.

Моника вздохнула, помотав головой:

— Это нелепо. Я знала, что нам не надо было приезжать сюда. Мне надо было просто послать вам открытку о рождении ребенка.

Мистер Реми был следующим, кто заговорил:

— Не будь глупой, Мон. Мы просто все немного шокированы. Мы не думали, что такое случится. Вы знаете, особенно с такой кампанией губернатора.

Слезы текли по щекам Моники.

— Мы тоже этого не планировали. Мне жаль.

Я взял ее руку и сжал.

— Здесь не о чем жалеть. Это наше общее решение. Ты знаешь, что я с тобой в этом навсегда. Я имею в виду все, что когда-либо говорил, и ты знаешь, что я помогу тебе позаботиться о ребенке. Чтобы это не значило, я сделаю это.

Мисси Реми покачала головой:

— Это нелепо. Абсолютно нелепо. Я не могу поверить, что вы оба собираетесь пройти через это. Вас столько всего ждет впереди, а вы собираетесь все похоронить.

Я был расстроен ее словами. Она всегда поддерживала наши отношения, но как только она узнала о беременности собственной дочери, все полетело в окно. Я никогда даже не думал об аборте. Никогда. В этом вопросе был только один выбор, и мы с Моникой сделали его вместе.

Моника встала, вытирая слез со щек.

— Хорошо, тогда раз мы так нелепы, вы не захотите видеть своих внуков или прийти на свадьбу. Мы пришлем вам открытку, когда ребенок родится. Может быть, тогда вы придете в себя.

— Моника… — Ее отец приподнял бровь, как будто он делает выговор ребенку.

— Давай, Трей, поехали домой.

Я кивнул и сделал, как она хотела. Я не собирался противиться.

— Моника, подожди! — крикнула ее мама, когда мы почти дошли до двери.

— Продолжай идти, — прошептала Моника. — Я не хочу слушать, что она собирается сказать. Я хочу быть с тобой и только с тобой сейчас.

Я кивнул и открыл дверь, оглядываясь назад, чтобы увидеть, что хотела сказать миссис Реми. Воспоминания о том, как она стояла в фартуке, желая что-то сказать, чтобы вернуть нас назад, преследовали меня в кошмарах всю оставшуюся неделю.