Год был необычный, чрезвычайно ответственный – впервые советская сборная примерила себя к мировому уровню. Предстоял игровой отбор в матчах с финнами и поляками.
Призвали и Стрельцова – выполнить священный долг перед родиной. Сборную без него представить было трудно. Службу он нес исправно, стрелял отлично: шесть попаданий в шести играх – трех товарищеских и трех отборочных. Но в Хожуве с поляками вышла осечка. Пришлось ехать в нейтральный Лейпциг – на перестрелку. Если хотите – «стрелку». Недели за две до решающего матча и в день отъезда в Лейпциг Стрельцов влип в весьма неприятную историю. Глаза на нее закрыли, но в банк данных, в раздел «компромат», занесли, чтобы извлечь по первому требованию. Пока трогать не стали. Он – хоть и травмированный – был нужен для выполнения важного государственного задания.
Травма, полученная в календарном матче, оказалась некстати (кстати она никогда не бывает). Однако раненый воин доказал, что не зря носит такую звучную фамилию.
Поляки не лыком шиты – понимали, кого убирать и как. Тянуть не стали, и уже на пятой минуте польский Малюта Скуратов исполнил работу добротно, со знанием дела, рубанув что есть мочи по больной стрельцовской ноге. Замены тогда не практиковались. Центрфорвард после оказания экстренной медицинской помощи приковылял на поле и, улучив момент, ухнул, по-стрельцовски, – дуплетом от штанги в угол. И второй гол организовал – тонко вывел на чистую позицию Федосова, тому только в ворота попасть оставалось. Попал – 2:0. Так и обыграл Стрелец поляков – на одной ноге.
Мавр сделал свое дело. Мавр мог уходить? Так оно и вышло. Сквозь прорубленное Стрельцовым окно в Швецию сборная летом 58-го впервые проникла на мировой футбольный праздник. А наш герой двинулся в направлении прямо противоположном – на лесоповал. Не по комсомольской путевке, разумеется. Человек, проливший за родину кровь (в прямом смысле слова) на поле брани, был сослан в места не столь отдаленные. Пример в истории истерзанной страны не единственный.
Вывод из всего здесь изложенного однозначный: шумная антистрельцовская кампания, развязанная весной 57-го, по поводу, внешне пустячному, – явление по тем временам исключительное, чрезвычайное. И не случайное. Дальнейший ход событий, надолго прервавший карьеру уникального футболиста, еще более утвердит в этом мнении.