Эффект Эмбера

Глава 19

Мной овладело какое-то странное чувство.

То я мчался со всей возможной скоростью по открытому, легко простреливаемому пространству, словно летел по воздуху; потом умерил бег, видя, что стрелок практически ничего не может сделать. Затем, по мере замедления шага, я постепенно перешел от состояния крайней агрессивности и желания разорвать убийцу на части к готовности отказаться от преследования.

Желание размозжить ему голову у меня, однако, не прошло, хотя гнев существенно поугас, и я подошел к нему почти спокойно.

Я опустился рядом с ним на одно колено и уже занес свой могучий кулак, но почему-то не обрушил его на седую, с редкими волосами голову печального, явно расстроенною и уже далеко не молодого человека – на мой взгляд, ему было под шестьдесят. Казалось, он вот-вот заплачет, во всяком случае, его вылинявшие глаза на синюшном лице подернулись влагой. И тем не менее я все-таки решил его стукнуть, но в этот момент он повернул ко мне головенку и с неподдельной горечью произнес:

– Знаешь, Том, по-моему, я вышел в тираж.

Это был не вопрос, а унылая констатация факта.

Трудно сказать заранее, как тот или иной человек станет реагировать на нештатную ситуацию. Скажем, как вы себя поведете, если в ветровое стекло мчащегося на приличной скорости автомобиля вдруг ударятся одновременно два здоровенных жука или на дорогу вдруг перед самым вашим носом выскочит лосиха? Какова самая естественная реакция в данном случае?

Так или иначе... я разжал кулак, тряхнул пальцами и, уперев руку в землю, опустился на бедро. Незадачливый стрелок тем временем медленно перекатился на бок и сел. При этом у него был такой вид, словно его бренное тело рвет на части свора собак.

Я посмотрел на него с состраданием.

– Вышел в тираж, говоришь?

– Да. Это уж точно. Больше я ни на что не гожусь. А ведь в этом деле мне не было равных, Том. Ха! Как горько это сознавать. Но, видно, всему приходит конец.

– Конец, говоришь?

– Да. Тридцать лет первый в списке. Если требовалось кого-нибудь убить, достаточно было обратиться к Одному Выстрелу. Да... теперь меня будут называть стариной Мелвином. А бывало, говорили: Один Выстрел бьет наверняка. Качество гарантировано. Никогда не мажет, никогда не мажет... ни-ког-да!

– Так ты что, промазал, что ли?

Он уронил голову на плечо, тупо глядя влажными глазами мне в ухо.

– Выходит, что так... Промазал... с одной стороны... Но в то же время и не промазал...

– Что ты хочешь этим сказать, Мелвин? Или Элвин? Элберт? Как там тебя зовут?

– Ты что, не знаешь меня, Том?

– Конечно знаю, старый охотник за черепами. Продолжай. Ты сказал, что промазал и в то же время попал. Как это понимать?

– Это необъяснимо, непостижимо! Смотри, вон она. Так и просится на мушку. Обзор великолепный, угол для стрельбы отличный. Н-да... Так вот, я всадил первую пулю точно в десятку, как всегда. Прямо между ее великолепными титьками. А они даже не шелохнулись! Представляешь? И она тоже стояла как ни в чем не бывало, как будто ровным счетом ничего не произошло. Стоит себе голая, и все! И по-прежнему живая!

– И это тебя удивило и расстроило?

– Не то слово. Я был убит, а не она. О Том, я упал мордой в грязь, а ты говоришь расстроило, удивило... Эх, Том, Том...

– Да, да... я тебя слушаю, слушаю...

– Том... я не мог понять, что произошло. Я настолько обалдел, что начисто утратил присущую мне живую реакцию. Хотя вру. Раньше мне вообще не нужно было реагировать. Старина Один Выстрел не зря получил свою кличку, потому что никогда не промахивался. Ни разу в жизни! За исключением вот этой красотки, которую не берут пули. В общем, она повернулась, прежде чем я пришел в себя. Я прицелился и... бац! Прямо ей в висок. И представляешь?

– Представляю. Она продолжала идти как ни в чем не бывало, целая и невредимая!

– Не знаю как, но ты правильно угадал. Я могу сказать в свое оправдание только одно – слава Богу, что в последние два дня я не злоупотреблял едой и питьем. Во всяком случае, она преспокойно уходила, а я смотрел на нее и повторял про себя: «Умри, стерва! Умри! Упади или хотя бы согнись, проклятая девка!» А она... все шла и шла. Потом я действовал уже чисто механически. Снова взял ее на мушку, думая, что мне, может, повезет, если я выстрелю в ее колышущуюся задницу, и выстрелил дважды, сначала в правую булку, потом„в левую. А после оставил эту затею.

– Неудивительно.

– Больше всего я страдаю оттого, что моя мама, наверное, перевернулась в гробу, упокой, Господь, ее душу. Я всегда постулат так, как она учила меня в детстве. Это благодаря ей я стал профессионалом экстра7 класса.

– Ну и чему же она тебя учила?

– Основным житейским мудростям. Если уж берешься за что-то стоящее, делай это хорошо и доводи до конца. Найди свободную жизненную нишу и займи ее. Добросовестно выполненная работа заслуживает соответствующего вознаграждения. Ежедневная практика – путь к совершенству. Уж моя-то мамочка хорошо знала жизнь. Недаром же она целых двадцать лет содержала публичный дом. – Он горестно вздохнул. – Все эти жизненные принципы, усвоенные мною вместе с ее молоком, никогда меня не подводили и помогли мне достигнуть совершенства в своем деле. Стал лучшим из лучших. Но теперь все пошло прахом... Они, мамины принципы, всегда помогали мне двигаться вперед, Том. Так было до сегодняшнего дня. Теперь же я лишился моральной опоры...

– Ну, а как насчет того, чтобы попытаться еще раз и еще, если не получилось сразу?

– Это бесполезно.

– Думаю, ты прав. Извини за глупый вопрос.

– Да уж не самый умный. – Он обреченно помотал головой. – Нет, теперь я конченый человек, Том.

– Скорее всего так оно и есть. Кстати, кто такой Том?

– Ну ты, однако, и шутник, парень. У тебя что, тоже крыша поехала, Том? Том – это, конечно же... О Боже!

Когда мы возвращались с Аралией в Голливуд, она прильнула ко мне, обхватив мою правую руку, и с чувством произнесла:

– Позволь, Шелл, еще раз поблагодарить тебя за все. За все, за все! И особенно за то, что ты познакомил меня с Гарри Фелдспейном.

– Ну, если быть до конца честным, я не больно-то старался разыскать его. Мне попросту было не до этого. Все вышло само собой. После твоей яркой речи и впечатляющей демонстрации Гарри сам разыскал меня и настоятельно просил, чтобы я устроил ему встречу с тобой... словом, чтобы я представил его тебе. Он даже грозился...

– Как мило с его стороны. Так он действительно заинтересовался мной?

– Думаю, что да, – криво усмехнулся я.

– Как ты думаешь, он даст мне роль в своей следующей картине?

– Я думаю, что в следующем его фильме ты получишь возможность сыграть все свои роли. Во всяком случае, он это обещал, а, насколько я знаю, он слов на ветер не бросает. Я чувствую, ты далеко пойдешь, Аралия, если только кто-нибудь не остановит тебя на этой благородной стезе.

– Я как раз хотела тебя об этом спросить, Шелл. Не кажется ли тебе странным, что так никто и не заметил, что в меня стреляли?

– Вообще-то нет, особенно теперь, когда я хорошенько все продумал. Вопли твоих поклонников были громко слышны и на вершине холма, где прятался снайпер. Это во-первых. И во-вторых, когда человек орет во всю силу своих легких, он ничего не слышит, кроме самого себя. Да и не видит тоже. Пули не оставляют следов в... пустоте. Хотя следы от них остались в «Великой Японской стене». Но кто будет с ними разбираться? Вот и выходит, что никто ничего не слышал, не видел, не почувствовал...

– А может быть, все-таки, Шелл...

– Аралия, не пори чепухи. У меня есть живой свидетель. К сожалению, он же подозреваемый.

– И кто же это?

– Я же сказал, подозреваемый.

– А, это тот тип, про которого ты мне рассказывал? Этот Один Выстрел?

– Да, именно он. Я не помню, как он себя назвал там, на холме.

– И что же с ним случилось? Куда он подевался?

– Никуда. Я связал его призовым бюстгальтером.

– Чем-чем? Ты связал ему руки... бюстгальтером?

– И ноги тоже. Сейчас он пребывает у меня в багажнике. Вот, дорогая, где он находится, совсем рядом с нами.

– В багажнике? Но ему же там, наверное, неудобно.

– Я так не думаю. Он, наверное, все еще не понял, где он и что с ним произошло.

Помолчав немного, Аралия спросила:

– А... понимаю. Ты побил его в отместку за меня?

– Нет.

– Нет?

– Ну, так, слегка, перед тем как связать, я таки стукнул его разок. Ты не поверишь, но после разговора с ним я начал испытывать к нему почти нежные чувства.

– И все-таки ты его стукнул?

– О Боже! Ну, стукнул разок...

– Но если тебе не хотелось его бить, зачем же ты все-таки стукнул его?

– Ну ладно, так и быть, скажу. Потому что он сдвинулся и психанул, почему-то решив, что я его предал.

– Не понимаю...

– Думаю, на фоне всего случившегося его окончательно доконало мое признание, что я вовсе не Том. – Я помолчал немного, а потом мысленно подвел черту под разговором, сказав: – Послушай, дорогая! Можно, я больше не буду ничего объяснять?

Мелвин Войстер Один Выстрел сидел напротив меня по другую сторону длинного стола в комнате для допросов ЛАОП. Лейтенант Билл Роулинс стоял в небрежной позе, прислонившись спиной к стене. На сей раз он любезно предоставил мне возможность вести допрос.

– Итак, давайте пройдемся еще разок с самого начала, – дружелюбно предложил я понуро уставившемуся в стол Войстеру.

Он поднял на меня блеклые глаза и выпустил воздух, слегка раздув свои пергаментные щеки, поросшие редкой седоватой щетиной.

– О'кей, Скотт. Но только в последний раз. Мне наплевать на то, что ты со мной сделаешь.

– Мы не собираемся ничего с тобой делать. Лейтенант уже трижды сказал тебе, что ты можешь вызвать своего адвоката.

– Э... давай побыстрее. Так что, опять с самого начала?

– Да, вернемся к ключевым моментам этой истории. Возможно, всплывут какие-либо новые детали.

Роулинс подал мне знак последовать за ним и направился к двери. Я приказал Войстеру сидеть тихо и вышел вслед за ним, плотно прикрыв за собой дверь.

– Если ты хочешь еще крутить его, то делай это быстрее, – сказал Роулинс. – У нас нет ни малейших оснований задерживать его дальше. Тебе знакома процедура. И потом, даже в той невероятнейшей истории, которую он нам рассказал, начисто отсутствует состав преступления. Его можно привлечь разве что за стрельбу на территории частного владения.

– Слушай, старик, я же тебе говорил...

– Я прекрасно помню все, что ты мне говорил, но этого недостаточно. Ты – лицо заинтересованное, и у тебя всего-навсего один психически неуравновешенный очевидец-свидетель. Я опросил нескольких участников этого барбекю, и все, как один, клялись, что не произошло ничего необычного. Лишь одному из них – только одному – показалось, будто что-то просвистело в воздухе раз-другой. Но и он не берется утверждать это. И как ты мне прикажешь доказывать, что имела место попытка покушения на твою знаменитость, с которой ты меня, кстати, так до сих пор и не познакомил, со стороны самого хладнокровного профессионального убийцы в стране?

Действительно, ситуация была довольно щекотливая. Для того чтобы обвинить человека в попытке предумышленного убийства другого человека, не хватало самой малости – потенциальной жертвы. Преступный замысел и попытка его осуществления не могут считаться преступлением. Получалось, и я был вынужден это признать, что Войстер фактически стрелял не в живого человека.

– Мне известно, – продолжал Роулинс, – что ты получил наводку о прибытии Одного Выстрела в наш штат. Тебе что, удалось заменить боевые патроны в его винтовке холостыми? Или испортить ее прицел?

– Нет, ничего подобного, Билл.

– Ну так какого черта ты тянешь эту волынку? Пытаешься что-то доказать, не имея ни единого реального факта, за который можно было бы уцепиться?

В его словах, конечно, был резон, но от этого мне было не легче. К тому же я не познакомил его с Аралией, как обещал. Правда, я не сказал, когда это сделаю, но его явно задело, что я, так или иначе, пусть косвенно, способствовал ее появлению, причем в голом виде, перед четырьмя сотнями других парней, а его как бы оставил с носом. Однако все еще было поправимо. У нас и прежде случались дружеские размолвки.

Естественно, я не хотел рассказывать ему о том, что в действительности произошло сегодня на ранчо. Не имел права. Начни я что-то пояснять, – еще вопрос, сумел бы я справиться с этой задачей или нет, – мне неизбежно пришлось бы упомянуть и о Гуннаре Линдстроме, иначе он ничего не понял бы. Я неизбежно засветил бы Линдстрома. И Нормана Эмбера. Словом, я нарушил бы данное Гуннару слово, чего за мной не водилось. И главное – рассекретил бы «Эффект Эмбера».

Поэтому я ограничился кратким:

– Я уже сказал тебе, Билл, что за всем этим кроется нечто очень серьезное, и ты узнаешь обо всем... в свое время. Просто сейчас я связан кое-какими обстоятельствами. Поэтому прошу: не дави на меня, приятель. Лучше помоги.

Роулинс пожал плечами.

– У меня уйма дел в отсутствие капитана. Загляни ко мне, когда закончишь с Войстером.

– О'кей.

Роулинс пошел по коридору, а я вернулся в комнату для допросов.

– Итак, еще разок, Войстер, – начал я, сев за стол. – Самую суть – и закончим на этом. Тебя наняли убить Аралию Филдс. По этому поводу тебе звонил в Нью-Джерси Элрой Верзен. Так?

– Так, так... Мне звонил Паровоз. Я повторяю тебе одно и то же уже девятый раз.

– Десятый! А будет нужно, и двадцать раз ответишь! – сурово проговорил я.

Он равнодушно пожал плечами, а я продолжал:

– Когда он тебе позвонил? И попытайся вспомнить поточнее.

– Во вторник вечером. Как я уже повторил девять, а теперь уже и десять раз, это было как раз после того, как я отведал свои спагетти с рыбной приправой. Значит, что-нибудь около восьми плюс-минус полчаса. Я не веду дневника, чтобы занести в него такое, например, знаменательное событие: «Сегодня, во столько-то часов, столько-то минут, мне позвонил Паровоз и предложил пришить некую красотку Аралию Филдс за...»

– Ты говоришь, что вылетел первым рейсом и прибыл в Международный лос-анджелесский аэропорт в пятницу утром.

– Угу. В аэропорте Лос-Анджелеса меня встретил Паровоз и вручил мне пять штук в качестве задатка. Вторую половину обещал заплатить после того, как работа будет сделана. А еще он сказал, чтобы я ему не звонил, когда укокошу эту девицу. Что он сам меня найдет. Я уже говорил тебе, где.

Я кивнул. В связи с этим возникла небольшая проблема. Один Выстрел снял комнату в мотеле по соседству, и, несомненно, туда ему уже звонили несколько раз – конечно, не Верзен – для проверки, но Войстера не было в номере и, естественно, на звонки никто не откликнулся. Моя же идея заключалась в том, чтобы подсоединиться к телефону Войстера и навешать им лапши на уши, когда они позвонят в следующий раз. Я надеялся, что Билл Роулинс поможет мне в этом.

– О'кей! С этим ясно. И тебе ни слова не сказали о том, почему они хотят убрать эту девушку и кто за это платит?

– Нет, будь я проклят! Я получил от Паровоза всю необходимую информацию: кого? где? когда? «Как» было оставлено на мое усмотрение. Этого было достаточно. Я не имею опасной привычки совать нос в чужие дела – тем и жив.

– По твоим словам, вчера вечером, где-то в десять тридцать, к тебе в мотель явился визитер, который сообщил, что твой... объект, Аралия, появится перед публикой сегодня в два часа дня на «Даблесс Ранч». Однако никогда прежде ты этого человека не видел.

– Угу. Этот парень представился мне приятелем Паровоза, а самого его, как он выразился, куда-то вызвали.

– Трудно поверить, что он не назвал тебе своего имени.

– Дело хозяйское, Скотт. Можешь верить, можешь не верить.

Он был прав. С какой стати ему утаивать имя своего ночного посетителя, когда он подробно описал нам его несколько раз? По этому описанию мы с Роулинсом без труда догадались, кто был этот ночной визитер.

– Я знаю, кто этот тип, – уверенно заявил я. – Эл Хоук по кличке Эл Молчок. Он удостоился этой клички неспроста, за ним прочно устоялась репутация человека, у которого рот всегда на крепком замке. Никому никогда не удавалось что-либо выудить из него. Молчит – и все. Это тебе ни о чем не говорит?

– Нет, я о нем никогда не слыхал. Прошлой ночью он принес мне остальные пять тысяч, что само по себе необычно. И объяснил, что кое-кому хотелось бы, чтобы я не торопился с отъездом. Конечно, первым делом я должен был разделаться с этой девицей Аралией. Но и после того, как с ней будет покончено, я должен был задержаться в городе на тот случай, если они до этого не уконтрят тебя. Я не привык отказываться от работенки стоимостью десять штук и не смылся бы от них с задатком. Это не в моих правилах, и они это прекрасно знают. Я не какая-нибудь дешевка.

– Итак, посетивший тебя Хоук – единственный, кто вел с тобой разговор о том, чтобы заодно покончить и со мной?

– Единственный. А больше и не нужно. Он да плюс десять штук – это уже толпа.

– Ладно, не скажешь ли, каким образом они намеревались устранить меня? Я тебе подскажу, а ты меня поправишь, если я ошибусь. Завтра я собирался съездить по делам в Грин-Меза-Ризорт – прекрасное курортное местечко. Небось часть из этих нехороших ребят должна была подкараулить меня и нашпиговать свинцом, в то время как остальные просто наблюдали бы за происходящим?

– Приблизительно так.

– Так как велика, говоришь, их свора? Сколько их всего?

– Точно не знаю, но не менее полудюжины, а может быть, и парочкой больше. Все примерно так и намечается, как ты только что сказал. К этому можно только добавить, что они ни за что не отпустят тебя живым...

– Уж это точно. В связи с этим напрашивается два вопроса. Во-первых, почему эти подонки думают, что меня так просто одурачить, и, во-вторых, откуда тебе известно все до мельчайших подробностей, как-то: где и с кем я намерен встречаться?

– Черт побери, Скотт, ты только что спрашивал меня об этом, и я рассказал...

– Ну, вот и расскажи еще разок. – Я налег грудью на стол, приблизив к нему лицо, которое, я думаю, отнюдь не выражало радости. – Сам понимаешь, поскольку я – тот самый человек, которого собираются убить, будь добр, скажи, что еще тебе известно по этому поводу.

– Да я вроде ничего не упустил. Ну хорошо... Я смекнул, где они тебя будут пасти, потому что в случае, если мне не позвонят после того, как я покончу с девицей, я должен буду встретиться с тем заказчиком, о котором говорил, в определенном месте. Там же должны быть и другие. Вся кодла.

– И помочь им пристрелить меня?

– Ну, они не сказали мне этого прямо, но предупредили, чтобы я захватил орудие моего ремесла, так что нетрудно догадаться...

– Лучше не крути со мной, Один Выстрел. Дальше Хоук назвал мое имя, но не показал моей фотографии и даже не описал меня, правильно?

– Да, он просто сказал, что надо тебя прикончить.

– Таким образом, он уверен, что тебе не известно, как я выгляжу?

Войстер кивнул.

– Вот тут я тебя не совсем понимаю. Эти парни должны ждать меня в засаде, пока я вот так просто не появлюсь и не подставлю себя под пули?

– Во-первых, как ты и сам прекрасно понимаешь, предполагается, что ты не должен знать о намерении этих парней отправиться туда заблаговременно. Во-вторых, они не хотят рисковать, поручая это дело одному или двоим, поскольку ты считаешься чертовски везучим. Насколько я понимаю, пару раз они уже пытались тебя пришить, но не сумели. И потом, ни для кого не секрет, что ты владеешь оружием почти так же хорошо, как я. Поэтому они не хотят, чтобы кто-то из них самих погиб, хотя бы и случайно.

– Ну, перестрелять всю эту проклятую братию я вряд ли смог бы, но нескольких уж точно бы отправил в преисподнюю, если бы Сэмсон не...

Я проглотил конец последней фразы, чуть было не сболтнув, что мой 38-й в настоящее время покоится в столе Сэмсона. Возможно, Войстеру и не представится случай поделиться с кем-либо этой информацией, но сообщать ему об этом в любом случае было бы неразумно.

– Сэмсон? – Внезапно изменился в лице Один Выстрел.

– Да, а что?

– Это не тот ли капитан Сэм, о котором упоминал здесь лейтенант?

– Возможно. А в чем дело?

– Кажется, я вспомнил одну существенную деталь.

– На это я и надеялся, заставляя тебя повторять одну и ту же байку. Ну, выкладывай.

– Ну... ко мне это не имеет отношения, поэтому я и забыл сказать тебе. Однако... Этот тип не очень-то распространялся. Упомянул только, что они изобразят все так, будто Сэмсон, капитан полиции... Он работает в Отделе по расследованию убийств?

– Да, вместе с лейтенантом Роулинсом.

– Тогда точно. Если я правильно усек, хотя я мог и ошибиться, они собирались обставить дело так, будто этот капитан хочет тебя видеть в Грин-Меза.

– Но как, черт возьми, они собирались это сделать?

Войстер сощурил глаза, придав лицу сосредоточенный вид. Потом сокрушенно помогал головой.

– Вообще-то я не особенно вслушивался в его брехню. Да и упомянул он об этом вскользь, между прочим. Вроде как кто-то из них собирался вызвать тебя туда по телефону.

– Они что, собирались найти кого-то, кто мог бы сымитировать голос Сэма и его манеру говорить? Но меня не так-то легко провести, для этого им понадобился бы профессиональный актер.

Один Выстрел задумчиво покачал головой.

– Да, он точно упоминал имя капитана. Тебе должны позвонить утром. Это все, что я знаю. Так что, Скотт, дождись утра и сам убедишься, как они это проделают. Или же можешь спросить об этом у них, когда они встретят тебя в Грин-Мезе.

– Я тебе сказал, не умничай, Один Выстрел.

Задав ему для проформы еще несколько вопросов, я закончил допрос. Меня не покидала мысль о том, что делать с ним дальше. До сих пор он не требовал ни адвоката, ни своего немедленного освобождения. Однако он может сделать это в любую минуту. И тогда он будет немедленно отпущен на свободу. Для меня и для полиции, естественно, тоже было крайне нежелательно, чтобы кто-нибудь из сообщников Одного Выстрела узнал о том, что с ним произошло и о чем он поведал мне и закону. Но стоит его отпустить, и через десять минут все это станет известно его сообщникам, и те непременно изменят свои планы.

Если вас замышляют убить и вам случайно удается узнать, где, когда и при каких обстоятельствах преступник намерен осуществить свой замысел, то у вас по крайней мере появляется шанс каким-то образом себя обезопасить. Глупо позволить противнику изменить план в последний момент, оставив тебя в полном неведении.

Придя к такому заключению, я сказал Войстеру:

– Не сочти это за предложение, поскольку я не вправе делать такие предложения, пусть это будет всего лишь вопрос частного порядка.

– Какой?

– Предположим, я попытаюсь помочь тебе выпрыгнуть отсюда в обмен на обещание, что ты вернешься в Джерси и отдашь себя в руки тамошней полиции на день-два.

– Джерси? Ты что, рехнулся? Не поеду я ни в какой Джерси!

– Я просто хотел помочь тебе с честью выбраться из этой ситуации. Может быть...

– Послушай, парень, о какой чести ты говоришь? Ты что, не понимаешь? Я не собираюсь выбираться отсюда и никуда не поеду. Слышишь, ни-ку-да!

Войстер немного помолчал, обиженно поджав губы. Клянусь, в этот момент у меня возникло чувство жалости к нему, он казался таким печальным, подавленным и потерянным.

Потом поднял на меня свои белесые, словно стеклянные глаза и спокойно сказал:

– Мне нет места в этом мире после сегодняшнего позора.