Эго, голод и агрессия

Целостность требует внутреннего спокойствия. Внутренний конфликт противоречит самой сущности холизма. Фрейд однажды сказал, что внутриличностный конфликт напоминает ссору двух слуг, спорящих весь день напролет: сколько каждому из них следует работать? Если раскол существует внутри личности (например, между совестью и инстинктами), Эго может либо оказаться враждебным по отношению к инстинктам и одобрять совесть (торможение), либо наоборот (вызывающее поведение).

На примере убийства показано, как одно и то же действие может вызывать различные реакции, оценки и даже конфликты и как разнообразные реакции зависят от вида идентификации.

(1) Некто застрелил своего соседа. Общество или тот, кто его представляет, государственный обвинитель, который идентифицирует себя с жертвой, называет это убийством и требует наказания. (2) Некто застрелил своего противника на войне. Общество идентифицирует себя с солдатом, жертва на этот раз оказывается за границами идентификации. Солдат может быть представлен к награде. (3) То же самое, что и (1), но здесь судья, узнав, что наш «убийца» был глубоко оскорблен соседом, может начать симпатизировать обвиняемому. Вследствие идентификации с убийцей и убитым одновременно судья оказывается в ситуации конфликта вокруг вины обвиняемого. (4) То же, что и (2), но Супер-Эго солдата придерживается догмы о том, что убийство — это основной грех. В результате идентификации он также будет находиться в ситуации конфликта с требованиями своей страны и своей совести.

В (3) судья говорит: «Я осуждаю вас» и «Я не осуждаю вас». В (4) солдат чувствует: «Я должен убить» и «Я не должен убивать». Такого рода двойные идентификации непереносимы для организма. Требуется принять решение. От одной из идентификаций следует отказаться. По сути, лишь через понимание возможности отказа от идентификаций как от нежелательных и опасных и их отторжения мы можем ухватить верное значение Эго и его развития в качестве цензора или селекционера.

Идентификация с потребностями организма исходно не требует затраты усилий, a отвержение требует. Чем теснее связано желание с организмическими нуждами, тем тяжелее проходит отвержение, когда этого требует социальная обстановка. Большинство из нас почувствовало, как трудно бывает отогнать от себя нездоровое любопытство, возникающее при рассматривании уродов. Несмотря на все попытки отвести взгляд, снова и снова обнаруживаешь, что смотришь туда, куда не надо. Если почти невозможно уже отказаться от такого нездорового любопытства или неприятной привычки вроде тика или заикания, насколько труднее окажется процесс отвержения действительно мощного импульса. «Прекратишь ли ты, если я дам тебе конфетку?»

Ранее я упоминал, что в функции идентификации заключено ядро «свободной воли», которая возникает в действительности, как только в результате процесса переобусловливания мы заменяем «хорошее» и «плохое» на «идентификацию» и «отчуждение» соответственно. Идентифицировав себя с определенными методами, мы называем их «правильными» и отторгаем другие, называя их «неправильными». Данное «чувство» правильности и неправильности зачастую обманчиво, поскольку знакомое и привычное воспринимается как правильное, а странное и непривычное — как неправильное. Ф.М.Александер провел блестящее исследование тех трудностей, с которыми сталкиваешься в процессе перестройки.

Подобное принятие знакомого отношения за «правильное» ежедневно встречается при анализе. Многие аналитики рассматривают это как недостаточное проникновение пациента в суть своей болезни. Такой упрек совершенно необоснован. Биологически верное отношение может подвергнуться отчуждению до такой степени, что пациент окажется более неспособен увидеть в нем нечто природное. Его сопротивление есть идентификация с определенными идеологическими требованиями, которые он воспринимает не как подверженную изменениям идентификацию, а как непреложно «правильные» взгляды.

Анализ симптома может высветить значение отказа и показать, как необходима мобилизация функций Эго для восстановления здорового функционирования личности в целом. Миссис А. страдает от головной боли после того как подруга оскорбила ее. Она не сознает, что головную боль создает себе сама, и не желает принимать за это ответственность; она скорее станет сваливать вину на свой организм, склонность к головным болям или на невнимательную подругу. Психоанализ также освобождает ее от ответственности, находя причину в преобразованной энергии либидо. Если бы она приняла больше ответственности за головную боль (и меньше аспирина) и знала бы точно, что сама виновата в ее возникновении, она могла бы решить больше не допускать подобной ситуации.

Она говорит, что после того, как подруга оскорбила ее, ей хотелось плакать, но она не проронила ни единой слезинки. Похоже, что плач преобразовался в головную боль. Но поскольку я не могу представить себе, каким образом подавленное либидо могло превратиться в головную боль, то я не могу принять такого превращения. Всякий трюк фокусника может получить рациональное объяснение. Идентифицировав себя с достоинством и гордостью, она оказалась неспособна идентифицировать себя с биологической потребностью искать облегчения в плаче, поэтому она напрягла мышцы глаз и горла, чтобы остановить слезы. Сильное мышечное напряжение приводит к боли; сжатие черепных мускулов чревато головной болью. Любой может убедиться в таком «продуцировании боли», изо всей силы сжав кулак.

Вернемся к пациенту: без растворения Эго-конгломерации (в данном случае, постоянных сокращений мышц) она не сможет поддаться порыву поплакать и овладеть адекватными функциями Эго, т.е. идентификациями с актуальными потребностями. Ее головная боль сигнализирует о незавершенной ситуации; она не в состоянии завершить это, избавиться от чувства обиды, поскольку совершенно не расположена вести себя свободно.

В этом ей содействует ее сенсомоторная система.

Глава 9. Сенсомоторные сопротивления

Когда аналитик указывает пациенту на то, что с его стороны имеется сопротивление или что он находится в состоянии сопротивления, пациент часто чувствует себя виноватым, «как будто» ему не следовало бы обладать такими неприемлемыми свойствами. Психоанализ справедливо сосредотачивается на сопротивлениях, но зачастую с мыслью о том, что они представляют нечто нежелательное — с чем можно разделаться и что должно быть непременно уничтожено для формирования здорового характера. Действительность выглядит несколько иначе. Сопротивления уничтожить невозможно; и, в любом случае, они — не зло, а скорее энергии, представляющие ценность для нашей личности, вредоносные только тогда, когда получают неверное приложение. Мы не сможем должным образом относиться к своим пациентам до тех пор, пока не поймем диалектику сопротивлений. Диалектическая противоположность сопротивлению — содействие. Крепость, оказывающая сопротивление агрессору, в то же самое время содействует достижению целей защитника. В данной книге мы можем придерживаться термина «сопротивление», поскольку являемся, по существу, врагами невроза. В книге об этике мы предпочли бы термин «содействие» для обозначения тех механизмов, которые помогают нам в подавлении «осужденных» черт характера. Необходимо, однако, иметь в виду, что без признания того, что пациент воспринимает свои сопротивления как своих помощников, мы не сможем успешно иметь с ним дело.

Ригидность энергий сопротивления представляет главное затруднение. Если тормоз в машине или водопроводный кран заклинило, нормальная работа автомобиля или водоснабжение оказываются невозможны. В ситуации анализа стоит задача восстановления гибкости подобных ригидных сопротивлений. Это не значит, что исчезло внутреннее сопротивление и возник негативный перенос. Скорее происходит то, что вдобавок к границе Эго, лежащей между внушающим тревогу внутренним желанием и сознательной личностью, появляется еще одна граница: между пациентом и аналитиком. Аналитик воспринимается как союзник запретного порыва и соответственно отторгается. Цензор, полный недоверия и враждебности, настороже по отношению к нарушителю, следит, как бы не произошла идентификация со «странными» идеями аналитика. Организм идентифицирует себя с этой враждебностью и сопротивляется или даже нападает на аналитика.

Образование «фигуры-на-фоне» обладает одним серьезным недостатком. Организм способен сосредотачиваться лишь на одном объекте в один момент. Тем самым достигается максимум действия на одном участке, но ценой минимизации внимания, уделяемого всему остальному. Всякая непредвиденная атака, таким образом, представляет опасность. Неожиданное, внезапное нападение наносит такой же вред отдельному индивиду, как и целой армии или нации. Также как оборонительные сооружения и постоянные укрепления возмещают недостаток в живой силе, в организме индивида имеются кожа и панцирь на физиологическом, поведенческом и характерологическом уровнях. Но, как упоминалось ранее, эти границы не могут быть герметично изолированы. Какой-то контакт с окружающим миром должен оставаться. Замок может иметь пути коммуникации, вроде дверей, предназначенных для получения пищи и отправки сообщений. Большой пролом в стене, в противоположность двери, может служить для прямого сообщения, конфлюэнции. Если, скажем, сломалась ограда на ферме, скот может убежать, «перетечь» сквозь брешь во внешний мир, и фермеру придется отказаться от механической защиты в виде ограды в пользу живого защитника, пастушонка или собаки. Последние, впрочем, могут заснуть, и выход окажется без охраны; конфлюэнция, таким образом, будет восстановлена.

Именно такими путями сообщения являются отверстия

в теле. Они требуют определенного сознательного ухода (функции Эго); иначе они могут стать зонами конфлюэнции. Пользуясь сравнением с замком, патологическое сопротивление можно уподобить запертой двери, ключ от которой потерян, а полное отсутствие сопротивлений — дырам в стенах, образовавшимся в результате совершенного удаления дверей. Импульсивный, безответственный характер, наблюдаемый в случаях «преступности несовершеннолетних», ясно показывает отсутствие необходимых сопротивлений, тормозов, которые следует применять для того, чтобы предохранить себя от возмездия общества. Мы подвергнем себя огромному риску, если будем руководствоваться при анализе сопротивлений предположением о том, что их быть не должно. Часто происходит так, что сопротивления не принимаются всецело, но подавляются и подвергаются сверхкомпенсации — смущение компенсируется показным молодечеством, стыд — бесстыдством, отвращение — неразборчивой жадностью. Что касается преступности несовершеннолетних, то подавление сопротивлений часто проявляется в виде вызывающего поведения и «героического» выставления себя похожим на идеал «крутого парня». Простая ликвидация энергий сопротивления влечет за собой еще одну опасность. Многие люди едва ли развили в себе другие функции Эго кроме функции сопротивления, будь то по своим собственным импульсам или по запросам общества. Они нацелены на создание сильного Эго, характера, исполненного «силы воли». Действенная, рациональная личность означает для них «сильный» характер — возможность подавить желание курить, иметь половые отношения, есть и т.д.

Если кто-то лишает их этих доминирующих функций сопротивления, не остается ничего, в чем бы они были заинтересованы. Они так и не научились получать удовольствие от жизни, быть агрессивными, любить, и в то время как их сопротивления подвергаются анализу, они приходят в полнейшее замешательство, так как идентификации с этими жизненными функциями еще не произошло.

Более того, энергии сопротивления у таких людей представляют значительную ценность, и если они обладают хорошим уровнем сопротивления, люди найдут возможности для того, чтобы обратить их себе на пользу. Чего следует достичь, так это избавления от ретрофлексии. Пациент должен научиться обращать свои энергии сопротивления против внешнего мира, применять их в соответствии с требованиями ситуации, говорить «нет», когда это надо сказать. Когда приходится иметь дело с мертвецки пьяным человеком, более важным оказывается контролировать его, даже избавиться от его назойливости, нежели держать себя под контролем. Ребенок, который всегда выполняет зачастую идиотские и безответственные требования родителей, калечит свою личность и становится впоследствии смиренным, бесчестным чудаком. Если порой ему удается сопротивляться их приказаниям, вступать в борьбу, это поможет ему в последующей жизни защищать свои права. Каждый конкретный случай является критерием полезности или бесполезности сопротивления. Упрямство, концентрированное сознательное сопротивление, подобным же образом должно обсуждаться с точки зрения его полезности. Упрямство, выражающееся в невосприимчивости к доброму совету, отличается от упрямства, с которым полный решимости народ готов отражать неспровоцированные нападения.

Если мы вполне осознаем явление центробежности сенсорных и моторных функций и феномен ретрофлексии, мы получим четкое представление о соматоневротических сопротивлениях. Из вышеперечисленного моторные сопротивления, представляющие главным образом случаи повышенного мышечного напряжения, являлись предметом обширных исследований в контексте райховой теории панциря. Я хочу лишь добавить, что эти зажимы в действительности — ретрофлексированное объятие. Они становятся симптомами цепляющегося отношения (присасывание; цепляние за человека или имущество, фекалии, дыхание и так далее; можно сравнить с анализом хватательного рефлекса, выполненным Имре Херманн).

* * *

Наиболее частым из сенсорных сопротивлений считается скотомизация, ослабление перцептивной функции или замена ее на функцию исключения, благодаря чему достигается избегание восприятия определенных вещей. Менее известен факт, что повышенная сенсорная активность также является сопротивлением. Всем нам знакомы люди-недотроги, сверхчувствительные и обидчивые. Их обидчивость, высокоразвитая и культивируемая, служит им средством избегания ситуаций, в которые им не хочется попадать. Любимое их выражение: «Это действует мне на нервы». Подобная гиперстезия принимает форму, например, мигрени с ее сверхчувствительностью к свету и т.д., когда мадам желает уклониться от неприятного разговора с мужем. В сексуальном отношении она оказывается настолько чувствительной, что всякая попытка сближения ранит ее; эта защита исчезает, когда она находит себе подходящего мужчину. Другие развивают в себе обидчивость не для защиты, а для нападения. Если вы откажетесь выполнить какое-нибудь их желание, они будут выглядеть такими обиженными, что вы почувствуете себя преступником; и в следующий раз, несмотря на эмоциональный шантаж, вы не осмелитесь отказать их требованиям.

Картина гиперстезии, готовности почувствовать себя обиженным, была бы неполной без учета проекции причинения боли. Любой человек, которого легко оскорбить, легко обидеть, имеет в себе столь же сильную, хотя и подавленную наклонность к причинению боли. Порой она идет кружным путем, находя себе цель и выход. Меланхоликам, например, доставляет удовольствие заставлять других людей чувствовать себя жалкими, и признано, что им чаще всего удает-ся заставить других ощутить неловкость, замешательство и раздражение.

Продуцирование противоположного гиперстезии сопротивления — потери чувствительности (гипостезия и анестезия) требует еще дополнительных исследований. Порой гипостезия возникает в результате продолжительных мышечных сокращений, иногда — вследствие сосредоточения на «фигуре», не совпадающей с требованиями ситуации («пустышка»).

Пациент пожаловался на отсутствие ощущений во время полового сношения. Детальное исследование его переживаний показало, что во время полового акта он «думал» вместо того, чтобы сосредоточиться на своих чувствах. Часто в своих фантазиях он был занят чтением газеты; в ходе анализа обнаружилось, что его поведение являлось попыткой справиться с гиперчувствительностью и преждевременным семяизвержением. Отвлекая внимание от своих ощущений на чтение газеты, он победил свой недуг, но его гиперстезия сменилась анестезией, а здоровое удовлетворение оказалось невозможным в обоих случаях.

Потеря чувствительности зачастую сопровождается ощущением, как будто тебя завернули в вату, или затемнением сознания. И все же, сколько бы пациент ни говорил мне, что он ничего не чувствует и в его голову не приходит ни единой мысли, я видел, что затемнение или анестезия были неполными и что это была лишь гипостезия, что-то вроде потускнения сознания. Мысли были (но скорее на заднем плане), и чувства были тоже, хотя и назывались избитыми или притупленными.

В случае, описанном Фрейдом, пациент жаловался на постоянно висящую перед глазами пелену, которая исчезала лишь во время дефекации. Я полагаю, что это «снятие пелены» совпадало с чувством, возникающим у него при контакте фекалий со стенками анального отверстия, то есть при «контакте на выходе». Отсутствие такого контакта приводит к беспрепятственной, «неохраняемой» конфлюэнции между личностью и окружающим миром. Конфлюэнция такого рода, отсутствие границы Эго, необходима для образования проекций.

Маленькие дети крепко закрывают глаза, если не хотят смотреть. Это функция добавления, активность. Эффективности их любопытства препятствует дополнительный мышечный импульс. Похоже на то, что пелена у пациента Фрейда являлась просто прикрытием, дополнительной функцией, чем-то вроде сенсомоторной галлюцинации. Если попытаться как следует описать и проанализировать подобные функции прикрытия, можно раскрыть их цель: избегание определенного эмоционального переживания. В случаях анального онемения описания ощущений были таковы: «Кал проходит через резиновую трубку», или «Похоже на то, что там есть воздушная прослойка», или «Фекалии не касаются стенок».

Похожие описания приводились в случаях генитальной фригидности. Здесь также обнаруживались галлюцинаторные прослойки наряду с функциями исключения, вроде невозможности сосредоточиться и образовать адекватную «фигуру-на-фоне».

Оральная фригидность («онемение вкуса», потеря аппетита) играет значительную роль в нарушении развития Эго. Она препятствует появлению переживания наслаждения, равно как и отвращения, и способствует интроецированию пищи.

Глава 10. Проекция

Построив с помощью существующей аналитической литературы ясную картину происхождения интроекции, мы все еще находимся в неведении относительно генезиса проекции.

Существует предварительная стадия проекции, для которой, по моим сведениям, еще не было придумано название. Часто можно наблюдать, как ребенок вышвыривает куклу из коляски. Эта кукла заменяет самого ребенка: «Я хочу быть там, где сейчас кукла». Эта эмоциональная (ex-movere) стадия дифференцируется позднее на экспрессию и проекцию. Здоровый психический метаболизм требует развития в сторону экспрессии, а не проекции. Здоровый характер выражает свои эмоции и идеи, параноидальный характер проецирует их.

Важность экспрессии вряд ли можно переоценить, если помнить о двух фактах:

(1) Неверно говорить о подавлении инстинктов. Инстинкты не могут быть подавлены — могут подавляться только их проявления.

(2) Наряду с торможением проявлений инстинктов (главным образом в действиях) каждый невроз чинит препятствия самовыражению (главным образом в вербальной сфере). Экспрессия заменяется лицедейством, вещанием в духе телепередач, лицемерием, застенчивостью и проекцией.

Подлинное выражение чувств — дело непроизвольное; оно идет «от сердца», но формируется сознательно. Всякий художник — изобретатель, находящий средства и способы, порою новые пути самовыражения.

Проекция — по сути бессознательное явление. Проецирующий человек не способен удовлетворительно отличить внешний мир от внутреннего. Он визуализирует во внешнем мире те части своей собственной личности, с которыми отказывается себя идентифицировать. Организм переживает их как находящиеся за границами Эго и ведет себя агрессивно42.

Чувство вины — вещь неприятная; вследствие этого дети и взрослые с недостаточно развитым чувством ответственности склонны проецировать любые предвосхищаемые обвинения на кого-либо другого. Ребенок, ударившийся о кресло, винит в этом «противное» кресло. Взрослый мужчина, загубивший свой бизнес, способен переложить ответственность на «тяжелые времена» или «судьбу» — какой-нибудь козел отпущения или недоброжелатель всегда под рукой.

Такие проекции вины дают преимущество временной передышки, но лишают личность Эго-функций контакта, идентификации и ответственности.

Подвергая анализу пациентов, проходивших ранее лечение у других аналитиков, я заметил, что у некоторых из них наблюдалось необычайно много проекций. Подавленные части их личностей попали в сознание, но пациенты не смирились с фактами и функциями, вынесенными на поверхность. Они были плохими «жевунами», и им так и не удавалось усвоить материал, который был напрямую выброшен из Бессознательного в окружающий мир, минуя границы Эго. В одном случае такой пациент спроецировал свои сексуальные импульсы на друзей, почти развил в себе манию преследования. Другой проецировал на мир свою агрессию и в результате стал намного более боязливым. Высвобождение подавленного материала без его ассимиляции в обоих случаях привело к тому, что пациенты попали из огня да в полымя.

Одна мамаша рассказала мне, что ее ребенку приснился кошмар. Он проснулся, крича, что его хочет укусить какая-то собака. Я обнаружил, что его попытка поиграть с матерью в «собачку» и «съесть» ее встретила суровый отпор: ему сказали, что он негодный мальчишка. Я не пытался объяснить ребенку значение собаки как тотемного животного и ее роль в Эдиповом комплексе; я просто счел само собой разумеющимся, что ребенок спроецировал фрустрированную агрессию на собаку из сновидения. Тем самым его активная роль «кусаки» была заменена на страх быть укушенным. Я посоветовал матери поощрять как игру в «собачку», так и сыновнюю агрессию. Кошмар больше не повторялся.

Человек, склонный к проекции, напоминает мне того, кто сидит в доме с зеркальными стенами. Куда бы он ни посмотрел, ему кажется, что он видит сквозь стекло мир, тогда как на самом деле перед ним предстают лишь отвергнутые частицы его личности.

За исключением сновидений и вполне сформировавшегося психоза, всегда можно обнаружить тенденции использовать в качестве экрана или приемного резервуара проекции адекватный объект. Ребенок, переживший кошмар, развил бы у себя кинофобию (боязнь собак), если бы ему не удалось вновь обрести первоначальную агрессивность. Страх перед нацией-агрессором увеличивается настолько, насколько жертва агрессии проецирует собственную агрессию на нападающую нацию, и снижается до реального уровня, когда жертва не поддается на запугивания и использует свою собственную агрессивность.

Внешний мир, однако, не всегда служит в качестве экрана для проекций; они могут иметь место также и в пределах самой личности. Существуют люди, чья строгая совесть не может быть объяснена единственно интроекцией. Родители, которые, согласно теории интроекции, воскресают в личности под видом совести, могут в действительности быть какими угодно, только не строгими. В одном из исследованных мною случаев родители оказались чрезвычайно сочувствующими людьми, подавившими агрессивность в ребенке добротой. Этот пациент страдал от жестоких упреков совести и сильного чувства вины. Он спроецировал свою агрессию — склонность к упрекам — на свою совесть, из-за чего сам чувствовал, что она нападает на него. Как только ему удалось стать открыто агрессивным, совесть ослабила свою хватку, а чувство вины испарилось. Вылечиться от чрезмерно строгой совести можно только при условии смены самообвинения на приближение к предмету43.

Русские «святые», описанные в советской литературе, усиливали чувство вины через укрощение агрессивности и отказ от греха. С другой стороны, ребенок может иметь совершенно нетерпимых родителей, но если он поддерживает свой боевой дух и не проецирует собственную агрессию на родителей или свою совесть, он сохранит душевное здоровье.

Проекции могут относиться к самым неожиданным объектам и ситуациям. Один из моих пациентов большую часть времени проводил в тревоге по поводу своих гениталий и тех ощущений, которые в них возникали. Он часто представлял себе, что его пенис исчезал в животе, что это как-то совсем не по-мужски или что это доказывает его слабость. В любом разговоре он всегда сворачивал на тему своего пениса. Анализ его генитальных и оральных проблем принес облегчение, но не разрешение их. Тогда до меня внезапно дошло, что его функции Эго сводились к жалобам и редким периодам плаксивости и раздражения. Куда подевались остальные черты его личности? Они были спроецированы на пенис. Он не думал, что избегает определенных ситуаций, но в подобных случаях ощущал, что его пенис исчезает в животе. Он не чувствовал себя слабым, слабыми были его гениталии. Вместо того, чтобы попытаться преодолеть однообразие своей жизни, он постоянно старался вызвать новые ощущения в своем пенисе.

Подобный случай, вне сомнения, — исключение. То, что мы видим достаточно часто, это проекция на прошлое. Вместо того, чтобы выражать эмоцию, вызванную актуальной ситуацией, пациент воскрешает воспоминание. Вместо того, чтобы сказать аналитику: «Вы говорите много чепухи», он с видимым безразличием внезапно припоминает один случай, когда он обрушился с нападками на своего приятеля за то, что тот «говорил много чепухи». Подобного рода игнорирование проекции на прошлое помогает психоанализу с одной стороны поддерживать догму о крайней важности прошлого, а с другой — мешает прояснению сути существующих в данный момент конфликтов.

Обычно нежелательный материал всецело проецируется на внешний мир. Порою обнаружить проекции оказывается действительно очень сложно; например, в случае с невротической потребностью в любви, всегда бывшей камнем преткновения для аналитической теории и практики. Карен Хорни осознала, насколько важна роль, которую данная черта характера играет у современных невротиков, и я уже объяснил, что эта потребность не может быть удовлетворена, поскольку любовь, будучи предложенной, фактически не принимается и не ассимилируется.

Психоанализ и индивидуальная психология (Адлер) выдвигают догмат, гласящий, что невротик остается более или менее инфантильным. Потребность в любви, конечно, имеется у всякого ребенка, а неспособность любить часто является характерной чертой невротика; но способность любить ни в коей мере не принадлежит одним взрослым. Ребенок любит и ненавидит с такой силой, какой взрослые могут лишь позавидовать. Трагедия невротика не в том, что он так и не смог научиться любить, и не в том, что он регрессировал до инфантильного состояния; она происходит от ингибиции, сдерживания любви и еще более от неспособности ее выразить. Когда за несчастной любовью следует разочарование, это болезненное переживание заставляет его стараться не следовать своим эмоциям. Дело обстоит так, будто он решил: «Пусть другие занимаются любовью; я больше не стану рисковать». Однако всякий раз, когда он возбуждает в ком-то любовь, ситуация вновь становится опасной; он испытывает соблазн ответить любовью на любовь, но стыдится показаться смешным или романтичным. Он боится, что кто-то получит над ним преимущество или что ему придется выслушивать упреки. Если же, вдобавок, у него оральный характер, жажда любви совпадает у него с его основной потребностью.

Невротик проецирует сдерживаемую любовь и в результате в своих ожиданиях и фантазиях он вызывает видения, в которых к нему испытывают как раз те самые нежные чувства, которые он в себе подавляет. Другими словами, он страдает не от неспособности любить, а от торможения — от страха полюбить слишком сильно.

Как и невротическая «потребность в любви», так и другой симптом, считающийся в классическом психоанализе невротическим симптомом номер один, опирается на проекцию. Я говорю о комплексе кастрации, который основывается на страхе, что гениталии могут быть полностью или частично уничтожены. Чтобы доказать существование подобного комплекса, фрейдисты интерпретируют каждую часть человеческого тела как пенис. Даже материнское требование к ребенку пользоваться горшком истолковывается ими как кастрация. Психоанализ, однако, упускает из виду тот важнейший факт, что при всем многообразии так называемых заменителей пениса только один фактор остается постоянным, а именно повреждение; всякое дисциплинирующее обучение угрожает причинить, а порок и причиняет вред чему-то, будь то пенис, глаза, ягодицы, мозг или гордость. Возобновляющийся страх повреждения у невротика может быть излечен не втискиванием всевозможных символов пениса в комплекс кастрации, но скорее избавлением его от проекций невротической агрессии, от не нашедшего себе выражения желания угрожать и причинять вред.

Молодой человек с сильной, хотя несчастливой, материнской фиксацией признался, что избегает полового сношения из-за страха, что с его пенисом может что-то случиться во влагалище. Его сны показали, что он испытывал страх перед vagina denlata («зубастым влагалищем»). Женские гениталии представлялись ему чем-то вроде акулы, которая откусит его пенис. Очевидно, это был недвусмысленный комплекс кастрации. Он был художником и испытывал необычайное отвращение к любым отзывам о своих работах из-за острых критических укусов, которые могли в них содержаться. Он избегал всего, что угрожало его пенису и его нарциссизму.

Дальнейшее исследование симптомов принесло разгадку его невроза: он вряд ли когда-либо пользовался передни-ми зубами и боялся обидеть даже муху — два феномена, части встречающиеся вместе. Кусание и причинение боли были спроецированы, но не только на влагалище, так что страх боли распространялся не только на пенис. На мой взгляд, считать, что пенис — это единственный и более того, первичный объект, — весьма сомнительное решение и означает принятие симптома за причину. Даже если такого рода невротика можно было бы убедить, что влагалище не представляет никакой опасности, его проблемы не закончились бы на этом, поскольку комплекс кастрации не является центральным пунктом его невроза. Это всего лишь еще один результат проецирования агрессивности. Он может приобрести половую потенцию, но страх ущерба (например, его престижу) тем не менее способен сохраниться, и он просто-напросто займется поиском очередного экрана для своих проекций. Робость нашего пациента прошла, когда он научился пользоваться своей агрессивностью, вгрызаться, получать от жизни то, что ему причиталось. В ходе лечения я услышал с его стороны острейшую критику.

Проекция — это галлюцинации в самом строгом смысле этого слова. Кошмар мальчика являлся подобной проективной галлюцинацией, которая занимает место центрального симптома при настоящей паранойе. В тех случаях, когда у человека остается достаточно чувства реальности, галлюцинации рационализируются; здесь мы можем говорить о паранойяльном характере. Типичен поиск «обстоятельств», чего-то реального, что могло бы убедить параноика, что он не галлюцинирует. Болезненно ревнивый муж, например, устроит засаду и попытается поймать свою жену в капкан, чтобы уличить ее в том, что она улыбается кому-то еще; и если это происходит, он истолковывает ее улыбку в соответствии с заранее обдуманными идеями ревности44.

Одного человека преследовал страх, что однажды он будет убит свалившейся с крыши черепицей. Он старался не ходить вдоль домов и, забредая на проезжую часть, испытывал повышенный риск быть задавленным машиной. Его, естественно, невозможно было убедить в том, что шансы быть убитым черепицей составляют один к миллиону. Однажды он принес мне газетную вырезку и с триумфальным видом показал, что какой-то человек был убит черепицей: «Вы видите, я был прав; такие вещи действительно случаются». Он искал «доказательства» и нашел-таки одно; в конце концов его страх растворился после того, как он избавился от проекции своего специфического желания высовываться из окна и кидать камни в тех, кто поступил с ним «несправедливо».

Более легкие случаи параноидного характера отличаются определенной избирательностью, которая подчеркивает некоторые характерные черты личности и игнорирует другие. Подвергшиеся нападению черты относятся к проекциям, к отчужденным чертам параноидной личности. Проекции, таким образом, являются очень удобным средством для того, чтобы избегать решения проблем, возникающих при амбивалентном отношении. Проецируя свое собственное враждебное отношение, легко быть терпимым. Разве не заслуживает такой человек, чтобы его похлопали по плечу за то, что он — такой хороший, а мир вокруг — такой плохой?

Так как для организмической концепции не достаточно исследования чисто психологических аспектов, мы можем попытаться найти, какие телесные процессы соответствуют процессу проецирования.

Глава 11. Псевдометаболизм паранойяльной личности

Два рисунка могут в простой форме продемонстрировать работу пищеварительного тракта: рис. 12 показывает здоровый пищевой метаболизм; рис. 13 — патологическое явление, напоминающее метаболизм, но им не являющееся, которое может быть названо псевдометаболизмом.

Пищеварительный тракт представляет собой кожу, отделяющую организм от внешнего мира (подобно эпидермису). Пока пища находится внутри тракта и не проникла сквозь его стенки, она все еще изолирована от организма. В каком-то смысле она остается частью окружающего мира, подобно кислороду в легких перед тем, как он всасывается в альвеолах. И кислород, и пища становятся частью организма лишь после всасывания.

Без надлежащей обработки (пережевывание и т.д.) пища не станет усвояемой. Люди, которые недостаточно пережевывают пищу, могут обнаружить в своем кале целые зерна кукурузы, ягоды и тому подобные вещи. Интроецированный материал остается вне организма и впоследствии справедливо ощущается как нечто чуждое «Я», нечто, вызывающее дентальную агрессию или желание избавиться. Этот материал испражняется не в виде отходов, а в виде проекции. Он исчезает не из мира проецирующего человека, а только из его личности.

Под влиянием сопротивления здоровые процессы принятия пищи и дефекации часто превращаются в патологические состояния интроекции и проекции; с помощью сенсорных сопротивлений (гипостезия) ротовое и анальное отверстия становятся зонами конфлюэнции вместо того, чтобы регулировать коммуникации.

Когда я впервые натолкнулся на случаи, в которых пациент не принимал, а проецировал материал, высвобожденный из Бессознательного психоанализом, я попытался разгадать, каким образом этот материал мог выскользнуть наружу без контакта с Эго, без осведомленности пациента об этом процессе. Решением загадки оказалась структурная идентичность телесных и душевных процессов. Во всех этих случаях у пациентов имелась анестезия, нечувствительность ануса. Таким образом, аналитический материал, также как и фекалии, не профильтровывался (используя терминологию Федерна) сквозь границы Эго; или, как бы я предпочел сказать, Эго не существовало, не функционировало. Поскольку между организмом и средой существовала конфлюэнция, не замечалось, что части личности покидали организм.

Одно из следствий анестезии зачастую простирается далеко за пределы прямой кишки. Ощущается, что потребность в дефекации существенно понижена, и появляется неуверенность, выражающаяся в постоянном напряжении сжимающих мышц ануса и хроническом запоре. Контроль за дефекацией происходит не биологическим путем; анус, в целях безопасности, жестко закрыт; дефекация форсируется, и часто образуются геморроидальные шишки. Не чувствуется прохождение фекалий через анус; этот процесс протекает без соответствующих ощущений. Дефекация сопровождается не полной осознанностью, а блужданием мыслей, порою даже чем-то вроде транса.

Здоровый организм ассимилирует физическую и духовную пищу и превращает ее в энергию, которая находит себе применение в деятельности; эта энергия проявляется в работе и эмоциях. Негодный материал выбрасывается в качестве отходов и в разрядке, его выражают, но не проецируют.

При псевдометаболизме взятый внутрь материал недостаточно ассимилируется, проходит сквозь личность и выходит наружу более или менее не использованным, унося с собой свою энергию. Она выскальзывает наружу, не выполнив свою задачу внутри организма. Если материал только лишь выбрасывается из организма как отходы, ущерб, причиненный организму, можно возместить. Потеря может быть в значительной степени компенсирована увеличением объема пищи. («Интроектор» жаден, и определенное количество поглощенной пищи всегда достигает тканей, несмотря на недостаточное разрушение ее во рту.) Получается, однако, что в той степени, в какой могучий пищеварительный инстинкт остается неудовлетворенным, организм стремится восстановить вещество, из которого он сам состоит. На примитивном уровне мы сталкиваемся с этой тенденцией в случае копрофагической перверсии, на более высоком — в случае агрессивности параноика по отношению к своим проекциям.

* * *

Для того, чтобы понять патологию псевдометаболизма (особенно парадоксальную тенденцию параноидного характера быть одновременно и очарованным своими проекциями, и относиться к ним враждебно), необходимо подчеркнуть ту роль, которую в данном процессе играет подавленное отвращение. Интроекция идентична пище, слишком быстро проходящей через оральную зону. Если бы определенный продукт был распробован, это вызвало бы отвращение и рвоту; чтобы избежать этого, пища быстро проглатывается, а отвращение подавляется. Результатом является общая оральная анестезия и, в точности как в анусе, создается зона конфлюэнции. (Такая оральная анестезия была долгое время известна в медицине в качестве истерического симптома.) Как только цензора — вкус и чувство пищи — лишают голоса, не остается никакого различения, разборчивости. Все заглатывается без разбора как физически (пища), так и психически (знания). Бок о бок с недостаточной разборчивостью идет недостаточная сосредоточенность — блуждание мыслей и другие неврастенические симптомы.

Если мы станем рассматривать подавленные воспоминания как скопление непереваренных кусочков, мы увидим два пути избавления от них: ассимиляция или выброс. Чтобы быть ассимилированным, материал должен оказаться вновь пережеванным, а для того, чтобы его можно было заново пережевать, его надо извергнуть наружу. Отвращение является эмоциональным компонентом рвоты. Если этот непереваренный материал не извергнуть в виде рвоты (не повторить), он направляется в противоположном направлении, на выброс.

Выброс не ощущается как отделение, так как благодаря анальной анестезии образовалась конфлюэнция: выброс превращается в проекцию. Организм продолжает атаковать и разрушать недавно спроецированный материал, который закрепляется за определенными объектами внешнего мира. Когда эти объекты становятся «фигурами», организм отвечает на их появление агрессией: враждебностью, мстительностью и преследованием.

Такого рода паранойяльное преследование — весьма замечательный феномен. Это попытка установить границу Эго, которой не существовало в момент проецирования. Но эта попытка обречена на неудачу, поскольку параноик желает атаковать материал, являющийся частью его самого, обращаясь с ним так, будто он принадлежит внешнему миру. Он не может оставить «проекцию» в покое, так как его агрессия в основе своей имеет пищеварительную природу. Однако поскольку данная агрессия не применяется подобно дентальной агрессии, разрушение безуспешно ведет лишь к повторной интроекции. Переваривание и повторное переваривание остаются незавершенными, противник поглощен, но не ассимилирован, он проецируется затем вновь и воспринимается как преследователь45. И так далее, и так далее. Анестезия как ротового, так и анального отверстия приводит к потере осознанности: чувство пищи (смакование вкуса и понимание его структуры) и чувство дефекации перестают быть функциями Эго.

Поскольку неассимилированный материал не просто выбрасывается и отвергается за ненадобностью, но и проецируется во внешний мир, в нем оказывается все больше и больше ранее спроецированного материала, который опять-таки остается не полностью переваренным. Возникает порочный круг, который приводит к тому, что паранойяльная личность постепенно теряет контакт с реальным миром, изолируется от всего окружающего. Человек живет в «воображаемом» мире. Обычно он не осознает этот факт благодаря тому, что неспособность рта и ануса управлять коммуникацией привела к конфлюэнции между ним и проецируемым миром, который он принимает за реальный46.

Следующий пример может послужить иллюстрацией к развитию цикла проекции/интроекции. Некий мальчик восхищен великим футболистом. Его воодушевление осмеивается, поэтому он подавляет его и проецирует свое восхищение на сестру, воображая ее поклонницей этого героя. Позднее он интроецирует героя и хочет, чтобы восхищались им самим. Чтобы завоевать восхищение, он «выпендривается» и пускает в ход весь свой детский репертуар. Сестра отплачивала ему ворчанием и насмешками вместо восхищения. Мальчик становится застенчивым и втайне лелеет мечты о том, чтобы стать выдающимся спортсменом. Теперь он встал на путь превращения в невротика, но он все еще не параноик. Это, однако, может случиться, если он станет в то же время завидовать своему бывшему герою, который в его воображении превратился в соперника, и выражать недовольство его успехами. Если он затем начнет проецировать свою зависть и посредством этого приобретет уверенность в том, что мир завидует его (воображаемым) достоинствам, то поставит перегородку между собой и своим окружением; он притаится и станет молчаливым или наоборот — раздражительным и вспыльчивым. Основание паранойяльного характера, возможно даже будущей паранойи, уже заложено.

Я преднамеренно упростил паранойяльный метаболизм. Существует намного больше зон, сквозь которые интроекции и проекции проникают в организм и покидают его, но та частота, с которой обнаруживается связь между расстройствами пищеварительной системы и паранойяльными симптомами, настолько очевидна, что можно с уверенностью рассматривать псевдометаболизм в качестве первичного симптома.

Среди прочих симптомов мы находим в половой сфере ревность и вуайеризм. Один молодой человек был слишком скромен для того, чтобы вступить в половое сношение со своей невестой, и проецировал свои мысли на приятеля, к которому стал ее ревновать. Нетрудно было показать ему, что он визуализировал именно то, что ему не удавалось выразить как собственное желание, повторная идентификация быстро прояснила ситуацию.

С другим пациентом дело обстояло не так просто. Здесь процесс зашел дальше. Этот человек был женат, и после проецирования он интроецировал своего воображаемого соперника. Во время полового акта он вел себя так, «как будто» он был другим человеком. Не согласуясь со своими биологическими потребностями, он вместо этого сосредотачивался на спектакле, где изображал своего друга. Контакт с женой был недостаточен: половой акт не приносил удовлетворения и оставался по сути своей незавершенным. Это только подстегивало проекции и интроекции в их следовании по порочному кругу.

В другом случае недостаточное чувство пениса создало конфлюэнцию. На этот раз пенис проецировался на женщин, и начался пожизненный поиск женщины с пенисом. Здесь налицо настоящий комплекс кастрации или, скорее, галлюцинаторная кастрация, имеющая отношение к отсутствию адекватных ощущений.

Ранее мы уже имели дело с иным аспектом комплекса кастрации: а именно, с тем, что проецированная агрессия рождает страх за какую-то часть себя (например, пенис). Существует, однако, одна жалоба, которую психоанализ также относит к комплексу кастрации, но которая не может быть объяснена проецированной агрессией. Многие мужчины верят, что потеря семени делает их слабыми или больными; другие живут в постоянном страхе потери денег и нищеты. Если какая-нибудь деятельность проецируется, Эго ощущает себя пассивным; в случае проецируемой агрессии оно чувствует, что на него нападают. Однако потеря энергии ощущается как функция самого организма, а не как результат нападения.

Проецирующий человек действительно теряет энергию вместо того, чтобы использовать и выражать ее. В вышеприведенном примере мальчик вместо того, чтобы испытывать восторг (а с ним и острую радость жизни), пускается во все тяжкие для того, чтобы заставить людей восторгаться собственной персоной. Проецируя свой восторг, он теряет его; это становится первым шагом к ослаблению личности.

Один пациент, обладающий паранойяльным характером, пожаловался мне, что несмотря на пониженную сексуальную активность, он испытывает постоянную потерю энергии. Он страдал от преждевременного семяизвержения. Он проецировал свое семя, едва ощущая разрядку и ничего не испытывал даже приближаясь к настоящему оргазму. Вместо временной конфлюэнции его личности с женой, вместо единения, которое характеризует половой акт, всегда существовало половое перевозбуждение, но не личный контакт.

Верно, что в момент оргазма, возникает конфлюэнция, такое слияние мужчины и женщины в одно целое, при котором индивидуальность и окружающий мир перестают существовать. Но эта конфлюэнция есть высшая точка на повышающейся кривой личного, кожного и, наконец, генитального контакта. Переход феномена контакта/изоляции в конфлюэнцию проявляется как сильное чувство удовлетворения47.

Люди с преждевременным семяизвержением характеризуются неразвитой зоной контакта и слабыми функциями Эго. Их возможности для генитального контакта так же малы, как ослаблена их способность к контакту с пищей. Так же, как они требуют немедленного перетекания молока безо всяких усилий, они позволяют своему семени вытекать, не создавая границы контакта и не пропуская его через нее, к примеру, без переживания удовлетворения. Преждевременное семяизвержение — это характеристика человека, неспособного к сосредоточенному усилию. Усилие проецируется, и ожидается, что оно будет произведено не самим субъектом, а кем-то еще. Такие случаи кажутся проявлением либо инфантильности — зависимости от заменяющего мать, либо начальственной позиции, предполагающей наличие наемных рабочих и слуг, выполняющих за них работу. В обоих случаях (они иногда встречаются вместе у одного и того же человека) крах наступает тогда, когда им приходится самим вставать на ноги.

В примере с преждевременным семяизвержением специфическое усилие проецировалось, а единственным видом личностной экспрессии оставалось неспецифическое возбуждение (раздражение). Бывает и противоположный случай: фригидная личность проецирует свое возбуждение и, в то же время, чрезвычайно сосредоточенно прилагает бесплодные («пустышечные») усилия. В сексуальной сфере эти фригидные типы избегают необходимой разрядки и выражения сильного возбуждения, но в то же время делают все, чтобы возбудить своего партнера. Сами они остаются пустыми, неудовлетворенными, разочарованными или, в лучшем случае, довольствуются жалким заменителем, садистским удовольствием от сознания достигнутой цели возбуждения партнера, в то время как сами они остались бесстрастными. Их фригидность является фортификационным сооружением, через которое они стараются проникнуть, но вознаграждение, получаемое ими в сексуальном, равно как и в оральном, плане столь же недостаточно, как и в случае с преждевременным семяизвержением. Они выматываются до такой степени, что после полового акта чувствуют себя не счастливыми, а только истощенными. При обоих типах нарушений (преждевременной и задержанной эякуляции) никогда не происходит завершения ситуации и организм не достигает требуемого равновесия.

Невротик со своей неутолимой жаждой любви и восхищения находится в такой же ситуации. Даже когда он получает вожделенную любовь, он не испытывает ожидаемого удовлетворения. Его псевдометаболизм обычно достаточно прост; он жаден до получения справедливой оценки, но когда он получает ее (в виде критического или благоприятного отзыва), он либо отвергает, либо интроецирует, неразборчиво проглатывает ее. Он не извлекает для себя пользы из этого подарка, не ассимилирует, но проецирует оценку и продолжает двигаться по порочному кругу. Потеря энергии за счет проецирования, то есть за счет недостаточной ассимиляции, приводит к атрофии личности у человека с паранойяльным характером.

Глава 12. Комплекс мегаломании-изгойства

Так как при паранойяльном характере различные циклы интроекции/проекции протекают одновременно, в целях анализа они должны быть изолированы. Один из этих циклов заслуживает особого интереса. Он присутствует у всякого параноика и, в более мягкой форме, в повседневной жизни. Подходящим названием для этого цикла было бы «комплекс мегаломании-изгойства», или, используя более привычное выражение, комплекс превосходства-неполноценности. Одна его половина — комплекс неполноценности — стала любимицей публики номер один.

В то время как А.Адлер, отец «чувства неполноценности», утверждает, что его источником является полученная в детстве травма, основанная на некоторой физической неполноценности, В.Райх видит в нем симптом импотенции. Оба они, однако, упускают из виду тот факт, что чувства неполноценности появляются в ситуациях, когда высокомерные и им подобные люди не справляются с поддержанием своего положения превосходства.

В этой главе я намереваюсь описать особую связь, возникающую между чувством неполноценности и специфическим видом оценки, происходящую из оценивания фекалий. Те, кто наиболее сильно страдают от чувства неполноценности, ощущают себя изгоями, отверженными всем миром. В другое время у них появляется высокомерие; мегаломанические фантазии (часто скрывающиеся в мечтах), в которых они видят себя королями, вождями, лучшими игроками в крикет и т.д., и получают право смотреть на товарищей сверху вниз. При подлинной паранойе эти фантазии становятся убеждениями.

Мы имели дело с одной из причин подобных фантазий, проекциями, превращающими восхищение в навязчивую жажду восхищения со стороны других. Даже если это желание не может исполниться, воображаемое претворение его в жизнь обнаруживает нарциссическую цель и выгоду, а именно — быть «царем горы» (собакой сверху), быть лучше всех, сильнее или красивее других, или, по крайней мере, лучше соперника. Оказавшись наверху, мечтатель может презирать и осуждать мир, смотря на ближних сверху вниз. Один мальчик мечтал, чтобы его отец — личность весьма внушительная — стал гномиком.

И снова тот же порочный круг: «Чем выше заберешься, тем больнее падать». Презрение проецируется на других, и мечтатель чувствует себя презираемым, отверженным — изгоем. Вскоре он интроецирует презирающего и начинает относиться к другим, как к изгоям.

Ретрофлексия усложненяет данный цикл: в некоторых случаях периоды мегаломании и «изгойства» совпадают; личность параноика тогда раскалывается надвое; он ретрофлексирует свое презрение и презирает «себя» за свои отличительные особенности или действия; он является презирающим и презираемым одновременно. Чем сложнее ему принять свое истинное «Я», тем большее возникает искушение оправдаться, потребовав невозможного от себя и окружающих. В течение периода проекции он воображает, что к нему постоянно предъявляются некие требования. Одна из моих пациенток не способна была вынести и часа, если он не был чем-то заполнен — она набивала делами распорядок дня точно так же, как набивала желудок; но как только она договаривалась о чем-нибудь, это становилось для нее обязанностью, долгом, невыполнение которого было для нее равносильно смерти.

Часто можно встретить трудности в принятии комплиментов, добрых чувств, подарков и т.д. В периоды «изгойства» неспособность таких людей принимать знаки любви проецируется, они чувствуют себя недостойными и ничто не может убедить их в обратном. Если происходит ретрофлексия, они не могут принять себя такими, какие они есть. Им не нравится исходящий от них запах, они не выносят собственного вида и так далее.

Комплекс «мегаломании-изгойства» отличается от более широкого явления псевдометаболизма тем, что он оказывается заряжен оценками, более или менее похожими на общепринятое отношение к фекалиям. В психоаналитической интерпретации фекалии по большей части символизируют нечто ценное: ребенка (напоминание о ситуации рождения) или деньги (выражение через противоположное). Эти интерпретации могут быть верны, если речь идет о ребенке. В это время фекалии часто рассматриваются матерью и ребенком как подарок, но вскоре, в период приучения к чистоплотности, ребенок научается презирать их и интроецировать отвращение окружающих по отношению к ним.

Для современного взрослого фекалии принимают недвусмысленное, символическое значение чего-то мерзкого, вызывающего отвращение, невыносимого, чего-то, что вообще не должно существовать. «Ты — комок грязи, кусок дерьма» — чрезвычайно обидное ругательство. Символика мерзостного, отвратительного, невыносимого лежит в основе чувства «изгойства» или неполноценности. В период интроекции — идентификации с фекалиями — паранойяльная личность ощущает себя грязью; в период проекции — отчуждения — она превозносит себя и воспринимает мир как грязь.

Дурной («грязный») вкус, который параноики чувствуют во рту, напоминает о фекальном происхождении интроекций, и они слишком усердствуют в том, чтобы рассматривать многие вещи и поступки как «дурной вкус». Изо рта может действительно неприятно пахнуть, так как по моим наблюдениям у каждой паранойяльной личности наблюдаются нарушения пищеварительных функций. В случае желудочного невроза всегда можно ожидать появления сопутствующих паранойяльных черт.

Когда во время анализа паранойяльная личность начинает воспринимать проекции как презираемые части себя, она испытывает отвращение и сильный позыв к рвоте. Это добрый знак. Он указывает на возрождение цензора и границ Эго. Проекции больше не интроецируются слепо. Когда вкус оказывается восстановлен, отвращение (вызванное фекальным происхождением проекции) всплывает на поверхность. Без повторного появления отвращения анализ любого пищеварительного или паранойяльного невроза становится делом безнадежным.

* * *

Психоанализ уже обнаружил, что в большинстве неврозов имеется психотическое ядро. Паранойяльное ядро в неврозе навязчивых состояний до сих пор рассматривалось как неподдающееся лечению. Это ядро, однако, может быть растворено, если уделить достаточно внимания его пищеварительному компоненту.

Между паранойяльным и обсессивным характером находятся всевозможные переходные, но с определенными различиями, имеющими решающее значение. Паранойяльные функции по большей части бессознательны, а функции Эго серьезно расстроены; при обсессивном процессе функции Эго качественно преувеличены (почти застывая при этом), хотя сокращаются количественно. Кроме того, при неврозе навязчивых состояний онемение играет куда менее значительную роль, и основным фактором является актуальное сознательное избегание контакта. Избавление от «чувства» загрязненности достигается стремлением постоянно мыть руки и избегать контакта с грязью. Таким образом, чувство загрязненности проецируется куда в меньшей степени, нежели у параноика. В оральном отношении у страдающего неврозом навязчивых состояний наблюдаются не такие полные, законченные интроекции, как в случае с параноиком, но избегание кусания и причинения боли становится более актуальным. Также наблюдается жесткость мускулов, главным образом челюстных. Кажется, что страдающий неврозом навязчивых состояний старается при кусании избегать соприкосновения верхних и нижних резцов, обеспечивая тем самым оральную конфлюэнцию. В противоположность параноику он часто использует коренные зубы, но оказывается неспособен к «ровному разрезу»; он опасается причинять вред впрямую и аккумулирует громадное количество агрессии (негодования, чувства обиды). Как следствие, львиную долю его навязчивых мыслей занимают мысли о причинении боли и убийстве.

Опасность, что эти фантазии об убийстве могут претвориться в жизнь, отсутствует на обсессивном краю шкалы промежуточных стадий, но повышается по мере приближения к паранойяльному краю (можно сравнить с превосходными очерками из жизни параноиков в фильме «Гнев небесный» и романе Кронина «Замок шляпного мастера»).

Как неврозу навязчивых состояний, так и паранойе свойственно сильное стремление к конфлюэнции. Но параноик, в отличие от страдающего неврозом навязчивых состояний, не осознает этого; последний живет в постоянном страхе потери индивидуальности и самоконтроля. Он уходит от опасности соскальзывания в паранойяльную конфлюэнцию благодаря установлению границ. Его защита, подобно Линии Мажино, страдает от недостаточной подвижности. Цепляясь за такие жесткие границы, он обретает ложное чувство безопасности, подобное тому, которое испытывали французы: они были недостаточно осведомлены о существовании конфлюэнции, проходящей через страны Бенилюкса (так как конвенциональные границы не существовали для Гитлера), и о необходимости установления гибких обороняемых границ. Линия Мажино превратилась в «пустышку» — неразрушимый, но обладающий жесткой и поэтому неспособной к адаптации структурой, объект.

Дальнейшие исследования прольют больше света на связь между неврозом навязчивых состояний и паранойей. Одно кажется определенным: при обоих заболеваниях, в отличие от истерии и неврастении, наблюдается очень небольшая вероятность ремиссии или спонтанного излечения, и скорее имеется тенденция к постоянному ухудшению ситуации. Неудивительно, что это напоминает порочный круг паранойяльного метаболизма и всевозрастающую склонность к избеганию у страдающего неврозом навязчивых состояний. Оба эти явления постепенно приводят к распаду, дезинтеграции личности. На продвинутых стадиях заболевания оба типа теряют способность улыбаться, ценить юмор. Они всегда смертельно серьезны.

Открытие паранойяльного ядра в обсессивном неврозе влечет за собой одну опасность. Можно поддаться искушению «срезать угол» и заниматься одним ядром. Это будет серьезной ошибкой и только увеличит потребность в занятиях, связанных с «пустышкой», и страдания невротика. Необходимо, следовательно, «отточить», обострить притупленную агрессивность. Для этой цели возможно использование симптома, который всегда встречался мне в подобных случаях и который обладает тем преимуществом, что является феноменом контакта, хотя зачастую и искажается проекцией. Человек с обсессивным характером любит причинять боль и выставлять людей дураками: отношение, часто хитро скрываемое (например, тогда, когда людей заставляют чувствовать себя глупыми, бессильными или сконфуженными), но на ранних стадиях проявляющееся в очень примитивной форме. Достаточно интеллигентный молодой человек задавал своему отцу, обладающему университетской степенью, глупые вопросы вроде: «Папочка, ты такой умный, я уверен, ты можешь сказать мне, сколько будет трижды четыре?» Если, однако, обсессивные невротики проецируют свое дуракаваляние, они даже не извлекают из него удовольствия и живут в постоянном страхе, поддерживая в себе иллюзию, что из них делают дураков.

Лечение невроза навязчивых состояний должно предотвратить дальнейшее распространение избегания агрессивности и провоцировать ее непосредственное выражение. Как только это оказывается достигнутым, лечение сводится к методу, применяемому к параноикам, которым мы обязаны помочь разорвать порочный круг проекции/интроекции и обратить этот процесс вспять путем возобновления здорового функционирования Эго.

Не имеет значения, в каком месте был впервые разорван порочный круг, при условии, что структура действий держалась в уме, сама работа проводилась с позиций холизма и в ней присутствовали целиком и полностью все три основных момента:

(1) Тщательное размельчение телесной и духовной пищи в качестве подготовки к ассимиляции; особое внимание должно уделяться извлечению наружу подавленного отвращения и «пережевыванию» интроекций.

(2) Функция чувства дефекации и развитие способности выносить смущение и стыд. Обучение распознаванию и ассимиляции проекций.

(3) Снятие груза ретрофлексированного.

Теперь мы разобрались со всеми пунктами вышеуказанного предписания за исключением «способности выносить смущение и стыд» (в пункте 2), которое требует к себе несколько большего внимания.

Глава 13. Эмоциональные сопротивления

Существует разделение на соматические, интеллектуальные и эмоциональные сопротивления в соответствии с тремя аспектами человеческого организма: телом, разумом и душой. Подобная классификация сопротивлений является, конечно, искусственной. Все три аспекта будут присутствовать в каждом случае, но в разной степени и разной компоновке. В большинстве случаев, однако, один из аспектов будет доминирующим и обеспечит более удобный подход к остальным.

Предыдущие главы были посвящены сенсомоторным (соматическим) сопротивлениям. Интеллектуальные сопротивления — это оправдания, рационализации, словесные требования совести и цензора, важность которых была доказана Фрейдом. Но, несмотря на подчеркивание в основном психоаналитическом правиле важного значения смущения, его теоретические интересы лежали скорее в сфере детального исследования интеллектуальных, нежели эмоциональных сопротивлений. И по сей день эмоциональные сопротивления — за исключением враждебности — не входят в круг интересов психоанализа настолько, насколько они этого заслуживают.

Мы можем поверхностно классифицировать эмоции на дополняющие и недополняющие, ¶ и ‡, положительные и отрицательные.

Среди неполных эмоций числятся беспокойство и печаль, служащие выразительными примерами. Печаль может длиться часы и дни, если не набирает достаточной силы для того, чтобы разрядиться в порыве плача, который восстановил бы равновесие в организме.

Беспокойство связано с ворчанием и нытьем и соотносится с неуверенным откусыванием кусочков пищи. Беспокоящийся человек не доводит действия до конца, агрессия частично подавлена и возвращается к нему в виде нытья и беспокойства. Ее постигает обычная судьба подавленной агрессии: она либо проецируется и тем самым превращается в пассивность («Я беспокоюсь насчет того или сего», «Мысль о том, чтобы пойти на эти танцы, все время беспокоит меня»), либо ретрофлексируется («Я так беспокоюсь, что это меня в могилу сведет»).

Если мать никак не выражает раздражение, вызванное поздним приходом дочери, оно превращается в беспокойство или фантазии о несчастных случаях. Если она «испилит» ее по приходе домой, ситуация окажется завершенной; но если она не решится так поступить, или если ей приходится разыгрывать дружелюбие и любовь, она поплатится за свое лицемерие бессонницей или, по меньшей мере, кошмарами.

Мальчик прекращает беспокоить свою мать сразу же, как только она даст ему сладости, как только действие было предпринято. Среди «беспокойных» взрослых всегда имеются те, кто не предпринимают действие сами, но ждут, пока за них это сделают другие. Неспособность обсессивного типа к выполнению действий ввергает его в постоянное беспокойство; вечная раздраженность параноика обязана своим возникновением неосознанным и незаконченным попыткам переделать свои проекции на новый лад. Один из моих пациентов, обсессивно-паранойяльный тип с доминирующими обсессивными чертами, неделями беспокоился по поводу малюсенького пятнышка у себя на пальто. Он не пытался удалить это пятнышко, поскольку боялся прикасаться к грязи. Ему хотелось попросить жену удалить это пятнышко за него, но он подавлял и это желание и продолжал беспокоиться сам и своим молчанием беспокоил жену. Это была действительно незавершенная ситуация, если учесть, что для ее завершения, удаления пятна, ему потребовалось бы затратить всего пару минут.

Эмоцией, относящейся к незавершенным ситуациям, мы называем чувство обиды, которое невозможно понять правильно, не оценив значимость цепляющегося отношения. «Цепляющийся» человек не может отпустить свою добычу, отказаться от нее и обратиться к сулящим лучшие перспективы занятиям или людям. В то же время, он неспособен успешно иметь дело с тем, кто стал объектом его фиксации: усиливая «присасывание», он не прекращает попыток извлечь что-то из уже выдохшихся взаимоотношений, не получая больше удовлетворения, а лишь изматывая себя и усиливая чувство обиды. Это, в свою очередь, приводит к еще более сильному «цеплянию», и гонка по все более расширяющемуся порочному кругу происходит ad infinitum.

Он не желает осознавать тщетности своих стараний, так как, с другой стороны, неспособен оценить возможности, открывающиеся ему при переходе к новому полю деятельности (дентальная импотенция). «Обиженный» проецирует свою дентальную потенцию на объект фиксации и тем самым наделяет его неукротимой мощью, которой затем приходится подчиняться самому «обиженному». Благодаря проекции он оказался не в силах создать адекватные отношения. Он не может ни отклонять, ни соглашаться с тем, что делает или говорит объект фиксации. Хотя он и неспособен соглашаться, он обнаружит, что надоедливо твердит одни и те же возражения — «ноет», а не «пережевывает» и не «переваривает» действие или высказывание. Если бы «обиженный» ассимилировал ситуацию, ему пришлось бы выпустить добычу, порвать с объектом фиксации, завершить ситуацию, пройдя через эмоциональный переворот, вызванный работой оплакивания, с тем, чтобы достичь нулевой точки смирения и свободы.

Потребность организма в завершении эмоциональных ситуаций лучше всего может быть продемонстрирована путем сравнения с процессом выделения. Мочу можно удерживать долгие часы, но мочиться возможно не долее минуты. Сдерживание эмоций ведет к эмоциональному отравлению, так же как удерживание мочи вызывает уремию. Люди могут быть отравлены ожесточением по отношению ко всему миру, если им не удается разрядить свою ярость по отношению к отдельному объекту.

И снова я должен предостеречь от принятия идеи, согласно которой, эмоции являются мистическими энергиями. Они всегда связаны с событиями в соматической сфере до такой степени, что часто бывает трудно отличить незавершенную эмоцию от незавершенного действия. Подобным же образом термины «катарсис» или «эмоциональная разрядка» станут теми выражениями, которые мы будем временно использовать, пока не узнаем больше о функциях, вовлеченных в этот процесс.

* * *

¶ и ‡ эмоции могут быть аутопластическими и аллопластическими. Аллопластическое ‡ принимает форму разрушения объекта (удовольствие от разгрызания хрустящей пищи, неистовой ярости и т.д.); аутопластическое разрушение — это резиньяция (отказ от объекта), работа оплакивания, сопровождающиеся в случае успеха плачем. Подавление плача вредно, поскольку оно препятствует приспособлению организма к потере или фрустрации. Когда кто-то причиняет вам боль, плач — не обязательно на виду у всех — процесс целительный. Воспитательный принцип «мальчики не плачут» способствует паранойяльной агрессии. Даже сержанты полиции порой говорят: «Не надо давать сдачи; лучше поплачь!»

Древние греки совершенно не стыдились плакать, хотя Ахиллес и был достаточно «крутым парнем». В современной литературе, особенно русской и китайской, часто можно прочитать, что герой плачет. Наряду с большей эмоциональной независимостью человек получает возможность независимо действовать (партизанская война).

Дифференцировка ‡, как мне кажется, заключается в следующем: аллопластическое разрушение представляется имеющим преимущественно физическую природу, аутопластическое — химическую. Аутопластическое разрушение, направленное вовне, проявляется как бессильная ярость или злословие, месть посредством слов. Оно больше походит на плевок, чем на укус, и представляет малую ценность для организма.

* * *

Для того, чтобы понять «позитивные» и «негативные» эмоции, нам придется вспомнить закон диалектики о переходе количества в качество.

Всякая эмоция, всякое ощущение превращается из приятного в неприятное, когда его напряжение или интенсивность превышает определенный предел. Горячая ванна может сперва оказаться приятной, но чем выше становится температура, тем более неприятной она будет, пока не достигнет той точки, когда мы обваримся, и наша жизнь окажется в опасности. Для большинства людей чай обладает неприятным горьким вкусом, но добавьте одну-две ложки сахару, и вкус станет приятным; добавив его сверх того, вы почувствуете тошнотворную приторность и скорее всего не станете пить такой чай. Дети любят, когда их обнимают, но им вряд ли понравится, если вы начнете сжимать их так, что «дух перехватит». В условиях патологии гордость сменяется стыдом, аппетит — отвращением, любовь — ненавистью. Дети легко переходят от смеха к плачу. Воодушевление и апатия, приподнятое настроение и депрессия представляют собой еще несколько эмоциональных противоположностей.

Негативные эмоции возбуждают желание избавиться от них. Они, однако, не могут превратиться в свои приятные противоположности, если мы не допускаем их разрядки, смены чрезмерного напряжения терпимым и дальнейшего перехода к нулевой эмоциональной точке.

Эмоции поддаются контролю, но весьма сомнительно, что они могут быть подавлены и вытолкнуты в бессознательное. При благоприятных условиях они разряжаются мельчайшими дозами (досада, например, провялятся в угрюмости), при менее благоприятных обстоятельствах они либо проецируются, либо контролируются, и поддержание контроля требует постоянной бдительности.

Неспособность выносить неприятные ситуации мобилизует «предателей» организма: смущение и стыд.

Застенчивость — это тот же стыд в более мягкой форме, противоположный его полюс — гордость. В случае наличия этих эмоций, например, смущения, личность стремится стать «фигурой», противостоящей фону окружения. Если попытка ребенка показать свои успехи в каком-либо деле встречает интерес, похвалу и подбадривание, это будет способствовать его развитию; но если справедливая оценка удерживается при себе, похвала и известность становятся для него более значимыми, нежели само делание. Ребенок, вместо того чтобы концентрироваться на объекте, делает центром своего внимания самого себя. Лишите ребенка разумной похвалы, и у него появится постоянная, часто неутолимая, жажда ее. Экспрессия превращается в выставление напоказ, но попытки пускать пыль в глаза по большей части встречают отпор. Само достижение упускается из виду, тогда как его эксгибиционирование осуждается и подавляется. Подавление, в таком случае, превращает эксгибицию в нечто ей противоположное, в ингибицию (задержку, торможение); вместо того, чтобы «выносить наружу», ребенок «прячет внутрь себя» («ex-habere» и «in-habere»).

Если естественное выражение чувств ребенка встречается в штыки, гордость оборачивается стыдом. Хотя стыд подразумевает склонность к слиянию с фоном, исчезновению, такого не происходит; изоляция от среды осуществляется символическим путем: лицо и другие части тела закрываются (краской стыда или руками), ребенок отворачивается, но, словно поддавшись каким-то чарам, стоит на месте как приклеенный. Психологический аспект этого явления особенно интересен. В соответствии с сильным чувством разоблаченности кровь приливает к действительно обнаженным частям тела (щекам, шее и т.д.) вместо того, чтобы направляться к тем частям тела, которые провоцируют появление чувства стыда (мозг: онемение, неспособность мыслить, пустота в голове, головокружение; мышцы: неуклюжесть, невозможность двигаться; гениталии: омертвелость, фригидность вместо ощущений и эрекции).

Так как наши способы выражения многообразны, мы способны испытывать стыд почти за все. Вообразите замешательство типичной крестьянской девушки, одетой в свое лучшее воскресное платье, под презрительным взором светской модницы. С подлинной наивностью, безо всякого желания оказаться на первом плане, она даже не испытает смущения.

Для ребенка, построившего в саду замок, очень важно, заинтересуется ли и оценит ли его мама или станет кричать: «Посмотри, какой ты грязный! Что за беспорядок ты наделал! Тебе должно быть стыдно за себя!» Этот последний часто слышимый упрек принимает особенное значение для воспитания, поскольку не ограничивает вину каким-либо отдельным действием или положением, но осуждает и клеймит личность в целом.

Я назвал стыд и смущение предателями организма. Вместо того, чтобы способствовать здоровому функционированию организма, они препятствуют ему и тормозят его. Стыд и смущение (и отвращение) — те неприятные эмоции, которых мы стараемся избегать. В первую очередь они — орудия подавления, «опосредующие способы», образуемые неврозом48. Также как предатели идентифицируют себя с врагом, а не со своим собственным народом, так и смущение со стыдом, застенчивостью и страхом ограничивают экспрессию индивида. Выражение чувств становится их подавлением.

Теперь становится очевидной ценность следования основному аналитическому правилу. Способность выдерживать смущение выносит подавленный материал на поверхность, ведет к появлению уверенности и способности к контакту и помогает пациенту принять ранее отвергнутый материал в результате поразительно облегчающего жизнь открытия, что факты, вызвавшие смущение, могут быть не таким уж и криминалом и способны даже вызвать интерес у аналитика. Но если пациент подавляет свое смущение вместо того, чтобы выражать его, у него появятся бесстыдные, нахальные ухватки, и он начнет «пускать пыль в глаза» (без настоящей уверенности). Бесстыдство ведет к потере контакта. Потакание смущению (подавление) приводит к лицемерию и чувству вины. Поэтому аналитик просто обязан довести до сознания пациента, что ни при каких обстоятельствах тот не должен заставлять себя говорить что-либо ценой подавления смущения, стыда, страха или отвращения. Опасность подавления либо сопротивляющихся эмоций, либо действий, вызывающих неприятную эмоцию, должна постоянно держаться в уме наряду с требованием, что для анализа необходима завершенная ситуация; эмоции сопротивления плюс подавленные действия.

Взяв за пример агорафобию, мы видим, что наши пациенты избегают пересекать улицу и позволяют своему страху диктовать им, что делать или, скорее, чего не делать; или иначе, если совесть или окружающие требуют от них самоконтроля, они начнут подавлять свой страх. Они могут преуспеть в этом, лишь становясь напряженными и онемелыми, еще более усложняя тем самым свою невротическую позицию.

Успешное лечение фобии требует от пациента сопротивляемости как страху, так и побуждению действовать. Я разработал метод лечения, сравнимый с «заходом на посадку» в авиации. Студент летного училища делает несколько заходов до тех пор, пока ситуация не оказывается благоприятствующей посадке. Подобным же образом каждая новая попытка пациента пересечь улицу выносит на поверхность какую-то долю сопротивления, ту долю, которая должна пройти анализ и трансформироваться в адекватную функцию Эго, и так должно происходить до тех пор, пока ситуация не окажется подходящей для пересечения улицы. Давайте предположим, что агорафобия протекает на фоне бессознательного желания совершить самоубийство. Пониженная бдительность, возникающая вследствие онемения, способна лишь увеличить шансы пациента быть задавленным при «форсированном» пересечении улицы. Если мы принципиально оставим в покое его страх и заставим пациента сперва осознать, что он боится не улицы самой по себе, но транспорта; если мы позволим ему преодолеть его преувеличенный страх машин, мы поможем ему сделать первый шаг на пути к нормальности. Позднее мы возможно обнаружим за его страхом быть убитым желание убить кого-то другого и то, что это желание настолько сильно, что его страх, очевидно, оправдан.

Один из наиболее интересных неврозов, который можно назвать «парадоксальным неврозом», возникает как следствие сопротивления сопротивлению. Таким образом, подавленный стыд трансформирует характер, делая его бесстыдным («pudere» = «быть пристыженным»), нахальным49 («даже не краснеет»). Подавление отвращения не ведет к появлению аппетита, но к жадности и склонности набивать живот.

Определенные перверсии обязаны своей парадоксальностью попыткам управлять эмоциональными сопротивлениями. Мазохист, хотя он и сознательно ищет боли, боится ее, и, несмотря на все попытки привыкнуть к ней, никогда не будет в силах вынести ее сверх определенного предела. Эксгибиционист постоянно занят подавлением стыда. Вуайериста («подглядывающий Том») бессознательно отталкивает вид того, за чем ему хотелось бы наблюдать.

Одно из фрейдовских определений невроза утверждает, что это подавленная перверсия. Дело обстоит как раз наоборот. Перверсия и есть невроз, тогда и до тех пор, пока она содержит в себе незавершенную ситуацию. Вуайерист не может смириться с тем, что он видит, и поэтому подглядывает снова и снова. Как только он убеждается в том, что он видит нормальное явление, его любопытство удовлетворяется и тем самым сводится к нулю.

Общим для всех этих случаев является то, что подавление эмоциональных сопротивлений отбирает у субъекта большую часть его энергии и интереса к жизни. То, чем они занимаются, по большому счету, так же изматывающе и бессмысленно, как попытки удерживать мяч под водой, надавливая на него сверху, чтобы он не всплыл. Стыд, отвращение, смущение и страх должны получить возможность выйти на поверхность, попасть в сознание.

Осознавание нежелательных эмоций и способность их выдерживать является непременным условием успешного излечения; эти эмоции получат разрядку и тогда они станут функциями Эго. Именно этот процесс, а не процесс припоминания, формирует via regia к здоровью.

Способность выдерживать неприятные эмоции необходима не только для пациента, но и для терапевта. Психоаналитический метод все еще страдает от личностных сложностей своего создателя: неспособности Фрейда выдерживать его собственное чувство смущения. В личном контакте, насколько я сам переживал и слышал от других, он подавлял свое смущение нелюбезностью и даже оскорбительной грубостью. В процедуре психоанализа, как он сам признавал, он чувствовал себя неловко и смущенно под взглядом пациента; он избегал неприятного напряжения, организуя аналитическую ситуацию таким образом, чтобы не попадаться на глаза пациенту.

Не так важно, что эта процедура стала догмой, которой прочно привержен психоанализ; кому бы не хотелось защититься от смущения? Еще независимо от последствий для аналитика, это обуславливает определенный недостаток аналитического лечения, так как дает пациенту возможность не видеть аналитика, который на него смотрит, а следовательно проигнорировать тот факт, что он находится под наблюдением, и избежать осознавания смущения и стыда, с помощью которых он мог бы оздоровить развитие своего Эго.

* * *

Еще важнее, чем все эти эмоциональные сопротивления, оказывается неэмоциональное сопротивление, которое мы называем «сила кролика». Ни либидозный катексис, ни инстинкт смерти, ни обуславливание, ни теория запечетлевания никак не раскрывают истинных условий. Установка пустышки и страх неизвестности немного объясняет нежелание изменяться, но инерция и подлиная природа привычки остается самой темной загадкой.

Для практических целей нам может быть достаточно знаний о том, что привычки — это экономное приспособление, которое облегчает решение задач функции Эго, так как сосредоточение возможно только на одном объекте в одно и то же время. В здоровом организме привычки согласованы, нацелены на поддержание целостности. При некоторых условиях, например при взрослении или изменении окружения, привычки становятся неадекватны. Вместо поддержки целостности они разрушают ее, ведут к дисгармонии и конфликту. В таких случаях требуется реавтоматизация — противопоставление нежелательным привычкам тренировки желательных установок.

Подход Ф.М.Александера к этому вопросу наиболее интересен. Он ставит торможение перед активностью (переживание торможения идентично переживанию «точки творческого безразличия» по Фридландеру). Здесь не место обсуждать его отвержение организмических влечений, которые приводят к «забыванию вспомнить» (т.е. неосознанный саботаж, страх изменений). Я хочу указать, что его «торможение» приводит к деавтоматизации привычек и дает шанс почувствовать влечение за привычкой.

Давайте рассмотрим такой пример: у человека есть привычка вскакивать и ходить из угла в угол во время разговора с кем-нибудь. Вспоминая о том, что нужно сдерживать эту привычку, он может ее преодолеть, но основное влечение, поднимающее его с места, остается незатронутым50. Возможно, он привычно смущается или впадает в панику, но он осознает только, что немножко нервничает. Он встает и уходит от тех людей, с которыми имеет дело, он прячется в раковину и это его единственный способ разобраться в своих мыслях. Другая возможность заключается в том, что во время разговора он становится раздраженным. Вместо того чтобы выразить свое раздражение, он убегает. И опять он ничего не узнает про свою потребность, кроме того, что чувствует себя утомленным.

Затормаживая, подавляя свой импульс, он, однако, удерживает его размытым, он осознает «голый» импульс. Я обнаружил, что очень небольшой результат достигается оттормаживанием значения импульса и переобуславливания, если одновременно с этим мы ничего не делаем с мощным внутренним влечением. Самый простой способ сделать это — поддержать его выражение. Если человек попросит своих коллег подождать немного, потому что он смущен или ему нужно дать выход своему раздражению, он сможет изменить неприятную привычку на адекватное управление ситуацией.

Однако это все детали. Они не умаляют ни в малейшей степени ценности выводов Александера о том, что человек должен замереть, прежде чем приступать к действиям или размышлениям. Чистым переобуславливанием он уменьшает (но не избегает полностью) опасность развития параноидной установки. Люди, не способные к «сублимации», ломая свои привычки, лишают себя энергии выражения и будут однозначно проецировать свои импульсы (которые первоначально вели к формированию этих привычек) и становиться не счастливее, но опустошеннее.

Александер больше всего интересуется и больше всего занимается сверхнапряженными людьми; его «торможение» соотносится с высвобождением присасывания (Verbissenheit), и если ему успешно удается разместить эту инфантильную установку благодаря сознательному планированию, он конечно достигает фундаментальных изменений. Он правильно подчеркивает трудности, которые переживают люди в связи с изменениями. К счастью, не все человечество фиксировано на установке присасывания, к счастью, еще осталось некоторое количество жующих людей, которые хотят и могут осуществить изменения в себе и в других.

* * *

Метод «торможения ложных установок» Александера и его сосредоточение на правильных установках настолько же неэффективно и односторонне, как и подход Фрейда, который сосредоточен на анализе нежелательных установок. Требуется комбинирование, синхронизация анализа и переобуславливания. Разрушение и построение — это просто стороны единого неделимого процеса организмической реорганизации.

25 Подавление изначально основано на контроле за запирающими мышцами рта, ануса и уретры.

26 Его незаинтересованное, равнодушное отношение к производимому им самим продукту как нельзя лучше готовит его к жизни современного промышленного рабочего, чья продукция рассматривается под тем же углом, что и испражнения ребенка. Как только продукт вырабатывается, он тут же отбирается у производителя, который не проявляет к нему дальнейшего интереса. Поразительным контрастом выглядит случай средневекового ремесленника, имевшего личное отношение к своей работе и видевшего оценку своих продуктов другими людьми.

27 Одна женщина как-то пожаловалась мне на то, что, хотя она и любила своего мужа, она всегда раздражалась, когда он приходил домой; каждую ночь между ними происходили скандалы. Я посоветовал ей мыть днем полы, и на следующий день она с гордостью похвасталась мне, что никогда еще ее полы не выглядели такими чистыми и ухоженными. Я спросил ее о муже, и она сказала: «О! Да... я совсем забыла вам сказать... вчера мы провели вместе первый хороший вечер за долгие годы». Следующий менее приятный путь сублимации агрессии являет нам судьба рабов на галерах. Удар бичом, полученный от надсмотрщика, естественно, вызывал ярость по отношению к нему, но единственным выходом для них было направить свой гнев на весла, а такое его употребление и составляло в точности цель бичевания.

28 Достаточно долго можно заставлять собаку тащить повозку, дразня ее подвешенной возле самого ее носа колбасой; но все же собаку когда-то придется накормить!

29 Психоанализ различает два вида нарциссизма: первичный и вторичный. Термин «нарциссизм» служит для обозначения того, что в психоанализе именуется «вторичным» нарциссизмом. «Первичный» нарциссизм не имеет ничего общего с поведением греческого юноши, который ретрофлексировал любовь к своей сестре- близняшке на себя. В случае «первичного нарциссизма» ретрофлексии не существует. Он совпадает с тем, что я называю сенсомоторным осознаванием.

30 В ретрофлексии присутствует диалектическая сложность, рассмотрением которой можно пренебречь в данной ситуации: мы будем иметь с ней дело в последней части этой книги.

31 Если бы евреи прекратили ретрофлексировать и свою агрессию направили в первоначальное русло, они бы напали на Моисея с его Иеговой; после этого от их религии не осталось бы и камня на камне, но то же случилось бы и с их меланхолией.

32 Польза от машин (подобно пользе от религии и других проекций) более чем компенсируется их недостатками.

33 Игра слов в оригинале: глагол «to gulp dawn» означает как «жадно, быстро или с усилием глотать», так и «принимать за чистую монету» (прим. перев.).

34 Неологизм Перлза отсылает читателя к фамилии фашистского пропагандиста Геббельса, которая послужила основой для образования глагола «to goebbel down», по форме и звучанию похожему на глагол «to gulp down» (см. сноску 1 данной главы) (прим. перев.).

35 Английский глагол «to repeat» может значить и «повторять(ся)», и «отрыгивать(ся)» (прим. перев.)

36 Словарь дает нам следующие значения этого слова: 1) угрызение совести; раскаяние; 2) сожаление, жалость. Вероятно, имеется в виду латинский корень «mors» («смерть»), содержащийся в данном слове (прим. перев.)

37 Многообещающие свойства анализа с применением наркотиков не должны обманывать нас. Он представляет из себя исключительно лечение симптомов и не может принести каких-либо постоянных личностных изменений.

38 В данном случае мною был выполнен «побуквенный» перенос глагола «to dummify» («делать похожим на соску»), являющегося «изобретением» Перлза, в русский научный лексикон (прим. перев.).

39 Одно сравнение способно по крайней мере дать намек на это различие. В функцию почек входит выведение солей. Соли просто проходят через мочеполовую систему. При некоторых патологических условиях соли осаждаются и образуют твердое инородное тело внутри организма, которое препятствует благополучной жизнедеятельности и, как водится, функционированию самих почек.

40 Фотографии электронов показывают, что (+) электроны имеют ¶, а (–) электроны — ‡ природу.

41 В оригинале «gallows-cross» — «крест висельника» (прим. перев.).

42 Здесь остались некоторые сложности, требующие прояснения. Бог, к примеру, является проекцией человеческих стремлений к всемогуществу, но в результате частичной идентификации («Мой» Бог) агрессия направляется лишь против чужого бога, либо в ситуациях разочарования, несогласия с «волей Божьей».

Люди часто говорят, что вспоминают о Боге лишь тогда, когда требуется его вмешательство. Но это не память, а каждый раз новая проекция. Когда в затруднительной ситуации они чувствуют себя беспомощными и желают обладать властью и магическими средствами, они проецируют подобные желания всемогущества, и всемогущий Господь Бог воссоздается заново.

43 В оригинале Перлз пользуется игрой слов «reproach» и «approach», выделяя в них соответственно префиксы «rе-» (указывает на повторение действия) и «ар-» (встречается в глаголах, связанных с установлением контакта: например «арреаг», «appeal», «appease» и т.д.) (прим. перев.).

44 Ревность всегда происходит из невыраженных, проецированных желаний.

45 Преследование собственных проекций сменяется при настоящей паранойе идеей «себя как преследуемого».

46 Если бы по крайней мере не подавлялось отвращение, мощный его барьер воспрепятствовал бы реинтроецированию проекций, и порочный круг мог бы быть прерван. Отвращение является границей Эго, хотя, конечно, и не самой приятной.

47 Хорошо известным примером является сладкое примирение после ссоры.

48 Они, в свою очередь, имеют в своем распоряжении мышечную систему.

49 Исходное выражение звучит по-английски как «cheeky» — «щекастый» (примеч. перев.).

50 В этом отношении техника Фрейда напоминают технику Александера, при которой исцеление происходит благодаря фрустрации — очень «деятельная» техника, решительно препятствующая спонтанным импульсам пациента.