– Данилка! Ты что наделал!? – прижимаю руки к сердцу, глядя на то, как без движения лежит Харитон, а сын опускает лопату. Задыхаюсь. – А если ты его убил?
– Он делал тебе плохо, что еще мне было делать?
Никогда еще мне не было так стыдно. И не потому что сын все не так понял, а потому что то, что делал Харитон, мне нравилось.
Уверена, что, если бы не лопата, я бы отдалась ему прямо здесь. Почему-то сегодня, под градом его нападок и поцелуев, я не чувствовала себя словно в клетке. Несмотря на страх преследования, сегодня, зная, что теперь мне не нужно ничего скрывать от Харитона, ощущала себя окрыленной.
– Мам?
– Да, – я быстро опускаюсь на колени рядом с Харитоном, трогаю пульс, осматриваю голову на предмет ран и выдыхаю. Живой. Скоро очнется. – Надо его разбудить.
– Вот еще! Ты сама сказала, что нас будут преследовать. Если нашел этот, значит, будут и другие. Он очухается, а нам надо бежать дальше.
Только вот больше некуда. Я была уверена, что это место не найдет никто. О нем и не знал никто, но звонок на бывшую работу привел Харитона.
Это единственное объяснение. Значит, скоро появятся люди Рашида.
– Мам! Ну хватит думать! Пойдем! – тянет меня Данила, а я чувствую желание признаться, что перед ним его отец.
Но доверять Харитону нельзя. При его обиде и темпераменте я не могу на него надеяться, а мне нужно защищать сына. Это самое важное.
– Ладно. Ты прав. Надо идти.
Мы бежим к дому, но я часто оборачиваюсь, чтобы еще раз, последний, взглянуть на Харитона.
Что на меня нашло?
Почему я толком не сопротивлялась, почему млела под его столь откровенными ласками? Прижимаясь к его такому твердому телу.
Как и восемь лет назад, когда казалось, что нет ничего важнее, чем поцелуи на коже, чем грубые касания смелых пальцев. Нет ничего важнее, чем сладкие спазмы между ног и влага.
В доме семьи Черепановых казалось, что даже стены помнят мой позор. Помнят, как смотрел на меня отец. Как презирала мать, уже поникшая из-за измены отца. С каким превосходством смотрел отец Харитона.
Но главное – он сам.
Я так искала в его лице поддержку, умоляла его закрыть меня, голую грудь, что прикрывала руками, но он только подтянул штаны и, не надевая футболки, что я в порыве с него стянула, ушел, пренебрежительно взглянув на меня при свете, что озарил кабинет.
В голову приходят его слова про видео, и страх сковывает изнутри, а кровь леденеет.
О каком видео он говорил? Что имел в виду?
– Мам? Что брать с собой? – отвлекает меня Данила, когда мы добираемся до дома.
– Собери просто свои вещи, я заберу все, что в холодильнике.
Данила кивает, а я прохожу на кухню выгрести все съестное.
Еще раз смотрю на два своих паспорта, потом мельком гляжу на фотографию настоящей Евы Ильиничны, что однажды спасла мне жизнь.
Если и существовала святая женщина, то это именно она.
Приютила меня, когда я на сносях сбегала от Рашида, нашла меня на автобусной остановке без денег и привезла сюда. До слез обидно за свою глупость, обидно, что теперь в это место я не смогу вернуться никогда.
– Мам, я готов.
Наверное, если бы не Данила, я бы просто поддалась отчаянью.
И сейчас, и восемь лет назад. Но он всегда придавал мне силы, всегда давал мотивацию жить и не впадать в депрессию. Мой ангел-хранитель. Даже сегодня. Другой бы спрятался, а он взял лопату и побежал за мной. Страшно представить, что он мог увидеть несколько мгновений спустя.
– Я тоже, – коротко улыбаюсь и поднимаю рюкзак на плечо. Надеваю вторую лямку и киваю на выход. – Пойдем.
Мы выходим из дома, и пока Данила берет велосипед, который я украла из дома Харитона, когда сбегала через тот самый путь, что показала Ника, я смотрю в сторону леса. Там, на дорожке к ручью, замечаю брошенное ведро.
Зачем ты приехал, чего тебе не сиделось дома? Ведь теперь ты понял, кто я такая. Ты осудил меня не разобравшись, просто решил, что месть единственное, что меня волнует. Ты опять судишь людей по себе.
Закрыв дом на ключ и прикрыв все ставни, мы выдвигаемся в путь.
– Мам? А этот дядя пытался тебя изнасиловать?
– Что?! – вот чего-чего, а этого я не ожидала. И что сказать?
– Да мне пацаны рассказывали, что так делают некоторые мужики, которым хочется…
– Так, давай закроем…. – я никогда даже не думала общаться с сыном на подобную тему. Да и для меня секс с той памятной ночи вообще не представлял какой-то ценности или интереса. – Насилие в большинстве своем лишь форма слабости.
– Это как?
– Если человек угрожает или делает больно другому, более слабому существу, значит, он сам боится. Боится показать, какой он слабый и трусливый.
– Значит, тот мужик слабый? – делает вполне определенный вывод Данила, и я чувствую, как начинает болеть голова, а руки дрожат от жажды признаться, но не время. А возможно Даниле и не нужны такие потрясения. Не нужно знать, каким идиотом бывает его отец. По сути сам еще ребенок. Не хочется ему говорить плохое про отца, но и врать не хочется.
– Он… Думает, что слабый. И это порой хуже всего, верить, что ты ничего не стоишь и унижать себя этим, – вот, отлично сказала.
Не знаю, понял ли что-то Данила. Но он молчал все то время, что мы идем до перекрестка, на котором стоит магазин Светланы Павловны. Она живет и работает в этой деревне всю жизнь. Иногда мы с Данилой приезжали сюда и неизменно видели ее за прилавком магазина. Цены она, конечно, задирала, но учитывая, что на тридцать километров работала одна, выбора у немногочисленных жителей особо-то и не было.
– Ну и куда вы намылились? – начинает она причитать с порога. – Ева!
Она упирает руки в бока и хмурится.
– Это из-за того идиота, что обещал мне разнести магазин и тыкал мелочовкой?
– Пришел он, придут остальные, – вздыхаю я, раздумывая, что еще взять в дорогу. – Да и тебя не хочется опасности подвергать. Я еще и по документам поддельным.
– Да уж. Попала ты в заварушку… А что с квартирой? Ее не отберут?
– Я уже ничего не знаю, – почти готова плакать. – Но возвращаться туда опасно. Даже за вещами.
– Это и ежу понятно. Так, – поворачивается она к прилавку, потом резко обратно. – Они же будут вас искать в доме старухи Евы. Значит, нужно спрятаться там, где они вас точно искать не будут. А как только обыщут дом, вернетесь туда.
– Я не совсем понимаю.
– Поживете у меня пока. Дом у меня большой. Места вам хватит.
– Ну нет, – даже шаг назад делаю. – Мне и так перед вами неудобно! И мне нечем вам платить за жилье.
– А готовишь ты все так же хорошо?
– Еще лучше! – улыбается вдруг Данил, который, очевидно, воспарял духом. На лице нет прежней обреченности. – Мам, ну хорошая же идея. Так во всех стратегиях делают. Отвлекают внимание.
Я все еще думаю о том, чтобы сходить проверить, как там Харитон. Но на чаше весов безопасность сына. А важнее ее нет ничего.
– Только если вам будет удобно, – снова смотрю на Светлану Павловну, которая только фыркает и спокойно отдает ключи.
– Уходить не буду. И велосипед в подвал спрячьте. Нечего им светить. Все. Чтобы больше слез я не видела. За тебя поручилась моя лучшая клиентка, оставила тебе все свое немногочисленное имущество, прекрасно зная, какое дерьмо этот урод Рашид. Так что не позорь ее память. А и еще, – остановила меня Светлана Павловна, когда Данила уже вышел через заднюю дверь. – Твой сынишка вылитый папаша.
– Светла… – ахаю я, чувствуя, как к щекам прилил жар.
– Да тихо ты. Просто такое сходство редкость. И кто знает, что взбредет этому мужику, когда он пацана увидит.