— Это платье… — бросаю выразительный взгляд на Игната, а Соня толкает его локтем в живот, — тебе очень идет!
— Конечно идет! Анечка у нас красавица! — воркует подруга. Теперь я уже могу так ее называть. За последнее время мы и правда очень сдружились. — Тем более я над этим макияжем пол дня колдовала.
— Какой макияж? Она разве накрашена?
— Хороший макияж и должен быть незаметен, — дуется Соня, — а ты что хотел бы идти с девушкой с малиновыми тенями на глазах?
— Я бы предпочел идти с девушкой, у которой нет в животе ребенка!
— У тебя слишком высокие требования, — шучу, но никто не смеется.
А я замечаю, как Соня губу поджимает. Отворачивается. Глаза прячет. И на сердце так неспокойно становится. Но расспрашивать в чем дело некогда. Мы, итак, почти опаздываем. К тому же я волнуюсь до жути. До трясущихся кончиков пальцев. А в животе так крутит, будто там не ребёнок, а черная дыра засасывающая галактике.
— Простите! Мне надо выйти!
К туалету несусь. Слышу позади горестное бормотание Игната.
— Почему я должен идти куда-то с беременной? Вдруг она снова в обморок грохнется или ее на меня вырвет!
— То есть если девушка беременна, то значит от нее одни проблемы? — заводится с пол-оборота Соня.
— Конечно!
— Козел!
Удаляющийся стук каблучков по полу последнее что слышу перед тем, как дверь в уборную закрываю. От нервного напряжения меня и правда пару раз в кабинке выворачивает. Но зато легче становится. Правда ненадолго. Но мне главное начало вечера продержаться.
Когда выхожу Сони уже и след простыл. А Игнат мрачный как туча. Даже страшно с ним заговаривать. Не то что в одну машину садиться. Но приходится. В конце концов я всю эту кашу заварила. Поздно сдавать назад.
Доезжаем до места в полном молчании. Игнат несколько раз звонит. Я даже знаю кому. Но Соня не берут трубку. Обиделась на его слова про беременных? Интересно почему? Сама ведь еще недавно была такого же мнения.
Игнат матерится и бьет телефоном об руль.
— Аппарат то в чем виноват? — возмущаюсь, — может просто признаешься уже ей?
— Ты ко мне в психологи личные что ли нанялась? — грубит, — образование то хоть имеется?
— Чтобы понять это, не нужно быть психологом.
— Это? Что?
— То что ты ее любишь!
— Бред!
Он отшвыривает телефон на заднее сидение. Чертыхается. И ползет за ним обратно. А мне даже легче становится. Я немного переключаюсь. Сбрасываю напряжение, достигшее, кажись, высшей отметки. Что помогает лучше всего не думать о своих проблемах? Конечно чужие.
Но Игнат возвращает меня с небес на землю.
— Ладно. Пойдем. Это важный вечер. Надо будет облизывать инвесторов. Есть там один особенно скользкий тип. Рокот. Ты готова?
— Я что должна буду его облизывать?
Игнат ржет как дурак.
— Ты, Аня, конечно, милашка. Но, во-первых, не в его вкусе. Он длинноногих любит. Во-вторых, беременная. А, в-третьих…
— Что тебе моя беременность то далась? — перебиваю, так и не услышав, что же там, в-третьих, — это не болезнь, между прочим.
— Не люблю весь этот головняк с детьми, — признается, — не понимаю. Да и не нужно мне все это.
— Ты что и жениться не собираешься?
— Нет. Это исключено. Мне примера отца хватило. Брак не для меня.
Уже снова рот открываю. Хочу спросить. А как же Соня? Но не спрашиваю. И хотя за подругу очень обидно. Но не мое это дело. И я не должна вмешиваться. Хотя, с ней может и поговорю на эту тему. Но позже. А сейчас своих проблем хватает.
Кстати о них…
Мы тормозим на парковке, где уже много машин. Я в куртке, просторном платье и сапогах, потому что вечер. И холодно. И я беременна, вообще-то. Нужно заботиться о своем здоровье, а не щеголять пятой точкой. Еле выбираюсь из машины.
На голове объемная прическа. Что с моими волосами вообще сложно. Но Соня постаралась. Ей бы не в секретари, а в стилисты. Отбоя от клиентов бы не было. Но она все эти женские профессии несерьезными считает. Баловством.
Она и секретарем то пошла, только ради возможности начальство подсидеть и самой в кресло руководителя забраться. Призналась как-то за чашкой чая. Посиделками, ставшими в наших рабочих буднях традициями.
Вспоминаю, когда поседений раз так хорошо выглядела. Наверное, очень-очень давно. В тот самый вечер, когда Марат, за каким-то лешим, потащил меня в загородный коттедж. Чтобы похвастаться и отвадить бывшую. Вечер, на котором я познакомилась с Игнатом и едва не попала в неприятности. А на обратном пути в машине Марат устроил мне настоящий воспитательный процесс. Такой жаркий, что от одних воспоминаний до сих пор мурашки по телу.
Цепляюсь сапогом за трещину в асфальте и едва не лечу носом в грязь. Игнат перехватывает. Поддерживает. Помогает вернуться в вертикальное положение.
— Пошли. Горе ты мое луковое, — качает головой и мне неловко становится.
И стыдно даже. Я опять втянула его в свою авантюру. Надеюсь, не подставлю в этот раз. До сих пор помню, как Марат палил из пистолета по колёсам его тачки. Другой. Не такой красивой. Не такой понтовой.
И в то же время природный эгоизм берет свое. Я, конечно, могу сейчас развернуться. Уйти отсюда. И никому хуже не станет. Только вот правды я так и не узнаю. А она мне очень нужна. До зуда под кожей. До нервного скрежета зубов. В конце концов что я теряю? Да и риск минимальный! Я все просчитала. Не будет никаких проблем.
Выпрямляю спину и шагаю вперед. Почти сразу же ловлю на себе взгляды. Но они скорее не на меня направлены, а на моего спутника.
Мы раздеваемся и проходим в зал, где уже все готово. Игнат берет нам пару бокалов сока. Свой я тут же выпиваю. Во рту сухость дикая.
— Поаккуратнее. Подавишься, — предупреждает Игнат и протягивает свой, из которого глотнуть еще не успел.
А я беру. Я не брезгливая. И пить очень хочется. Официанты все заняты. Шныряют между набивающейся в зал толпой. Сок прохладный. Апельсиновый. С легкой кислинкой и горечью. Наверняка свежевыжатый.
С наслаждением делаю огромный глоток. Еще. Еще… Обвожу взглядом зал и замираю. Закашливаюсь. Сок не в то горло попадает.
— Ну, ты растяпа. Подавилась все-таки, — ворчит Игнат, как заботливая мамочка.
Достает платок и начинает лицо мое утирать. Которое у меня гореть начинает. Но не от внимания этого красивого зеленоглазого блондина. Покорителя всех дамских сердец. Повелителя всея Руси. А еще наглого, напыщенного самодура. И глаза тоже не от него щипать начинает. А сердце сжимается, как пружина, готовая вот-вот выстрелить и прибить кого-нибудь.
И я даже знаю кого. Того, кто смотрит через весь зал. Того, в чьем жестком взгляде на считанные доли секунды успевает промелькнуть: ревность, злость, ненависть и конечно любовь.