Часть первая Принцесса из Испании

Глава 1 1501 год

Английский берег приближался. Стоя у балюстрады на высоком юте, Каталина сквозь мечущиеся перед лицом золотисто-рыжие локоны различала зеленые и бурые холмы, шпили церквей, а рядом – жмущиеся друг к другу дома. Далеко внизу между землей и катящимся к ней судном пенилось сизое море; при взгляде на него кружилась голова. Из Ла-Коруньи, где над теплыми синими водами высится башня Геркулеса[1], или из залива Ларедо это виделось иначе! Отныне и впредь все пойдет по-другому.

Рядом с принцессой стояла Мария де Салинас, ее фрейлина и лучшая подруга.

– Скоро войдем в порт, – сказала ей Каталина. – Как подумаю, сколько лет я грезила об Англии, не могу поверить, что почти до нее добралась. Благодарю Господа, Мария, что ты со мной. Не хотела бы я оказаться здесь одна.

Никому другому инфанта не могла бы сделать такое признание.

– И я очень рада, что с вами, ваше высочество.

Мария была на два года старше Каталины, дружили они всю жизнь. Повинуясь порыву, Мария сняла головной убор и позволила ветру растрепать ее длинные волосы, волнистые и черные как ночь. Она едва не приплясывала от нетерпения, устремив взгляд сияющих глаз на землю впереди. Марию ведь тоже ждет неизвестность, вспомнила Каталина. Как и другие юные дамы из свиты инфанты, та должна была найти себе в Англии родовитого супруга. Однако если Каталина смотрела в будущее с определенной долей беспокойства, то Мария с трудом сдерживала восторг.

– Скоро я увижусь с принцем Артуром, – сказала инфанта.

Тысячу раз ей говорили, что ее суженый – чистое золото, красив, грациозен, наделен исключительными достоинствами, так что англичане восхваляют его и видят в нем надежду на славное будущее.

– Молю Бога, чтобы я ему понравилась.

«И чтобы все было хорошо», – добавила она про себя.

– Судя по письмам, принцу так же не терпится увидеть ваше высочество. Какое счастье иметь любящего супруга!

– Но как он может любить меня, если ни разу не видел? – Каталину давно уже мучило это сомнение, и сейчас она впервые высказала его вслух. – Его так впечатлил мой портрет?

Мастер Мигель, придворный художник ее матери, добился невероятного сходства.

– Но он прав в своих ожиданиях! Вы так милы.

– Ему всего пятнадцать! – возразила Каталина. – Он почти на год моложе меня. Думаю, ему диктовали, что писать, так же как и мне. И… – Она закусила губу. – Боюсь, он слишком мал для своих лет. Помните, как мой отъезд перенесли на год, чтобы он созрел для женитьбы, а потом отложили еще раз?

Это было странное дело, покрытое завесой тайны. Даже Марии Каталина не могла доверить своих подозрений, что с Артуром, вероятно, не все в порядке и ее приезд в Англию, уже отложенный несколько раз, стал возможен вследствие каких-то ужасных событий. Казалось, стоит высказать сомнения вслух – и они подтвердятся.

– По крайней мере, это дало мне время выучить французский! – бодро добавила инфанта.

Супруга короля Генриха и его мать, леди Маргарет, особенно настаивали на этом, потому что не говорили ни по-испански, ни на латыни. И еще они требовали, чтобы Каталина развила в себе привычку к вину, потому как вода в Англии была непригодна для питья. Инфанта с унынием покорилась. Каталина настроилась на то, что свыкнуться с жизнью в Англии будет непросто, придется выполнять множество подобных требований. Но кое-что среди них поставило ее в особенно большое затруднение.

– Король Генрих хочет, чтобы я забыла испанский, – открылась подруге Каталина. – Он считает, я буду более счастлива, не вспоминая родной язык. Доктор де Пуэбла написал об этом королю, моему отцу.

Доктор де Пуэбла был постоянным послом Испании в Англии, это он вел переговоры о браке инфанты.

– Король Генрих желает вам добра, ваше высочество, я в этом уверена, – успокоила подругу Мария.

– Я никогда не смогу забыть Испанию, – при воспоминании о родине у принцессы увлажнились глаза, – но намерена стать достойной англичанкой. – Она сморгнула слезы и продолжила: – Нам нужно подготовиться. – А потом, передразнивая свою дуэнью, добавила: – Я должна всегда помнить, что, едва ступив на землю Англии, перестану быть инфантой Каталиной и превращусь в леди Екатерину, принцессу Уэльскую!

Каталине объяснили, что ее имя нужно изменить на английский лад, дабы порадовать будущих подданных супруга. Ведь однажды, когда король Генрих умрет, принц Артур унаследует трон и она станет королевой Англии.

Мария засмеялась – Каталина так живо представила донью Эльвиру! Инфанта улыбнулась, но, спускаясь впереди Марии по крутой лестнице на нижнюю палубу, где располагались каюты – ее собственная и женщин из свиты, – она твердо решила отныне думать о себе только как о Екатерине.

Каюты были тесные и скрипучие, в них едва хватало места для перин, и после четырех дней в море воздух внутри был спертый. К счастью, на этом отрезке пути все складывалось благополучно, не в пример предыдущему – из Ла-Коруньи. Трудно было поверить, что инфанта отправилась в путь больше пяти недель назад, полная восторга перед долгожданной новой жизнью, которая вот-вот должна была начаться, и одновременно убитая горем от расставания с родиной и матерью, горячо любимой и почитаемой.

Четыре дня в бушующем штормовом море ослабили тоску по дому: что она значила по сравнению с опасностью пойти ко дну и непрерывными беспорядочными ударами в борт болтавших корабль волн. Каталину и ее спутниц ужасно, отвратительно тошнило. Вместо того чтобы совершенствовать свой английский, инфанта долгие часы лежала ничком, вцепившись в деревянную кровать, пока корабль то вставал на дыбы, то зарывался носом в волны, и молилась о прекращении бури. Больше всего Каталина боялась, что шторм был послан Богом в наказание за великий грех, который сделал возможным ее замужество, и что все они сгинут в пучине морской. Но Бог, похоже, оставил свою месть для другого раза. Никогда не забыть Каталине облегчения, когда капитану чудом удалось привести корабль в Ларедо. Там пришлось задержаться на целый месяц, и она была искренне благодарна за невольную передышку до окончания шторма. Снова подниматься на борт не хотелось, Каталина боялась вверять свою жизнь непредсказуемому нраву волн Бискайского залива и Ла-Манша. Благодарение Господу, они вели себя тихо, но все равно ее жутко тошнило.

В самой большой каюте, предназначенной для инфанты, Каталина и Мария застали донью Эльвиру. Дуэнья происходила из старой и уважаемой кастильской семьи, была предана королеве Изабелле и решительно намеревалась исполнить свой долг в отношении ее дочери. Слово доньи Эльвиры стало законом в свите инфанты. Строгая и гордая женщина, далеко за пятьдесят лет, с презрительным взглядом и острым языком, дуэнья свято блюла свой покой, давно забыв ощущения молодости, когда жизнь внутри бьет ключом. И тем не менее, несмотря на всю суровость этой дамы и ее закоснелые взгляды, королева безоговорочно доверяла ей и велела дочери поступать так же.

С трудом перемещаясь по тесной каюте, грузная донья Эльвира критически осматривала четыре платья, разложенные на кровати и дорожном сундуке: из красного с золотом дамаста, шелка, самого дорогого черного бархата и золотой парчи. Заботами Изабеллы ее дочь отправилась в Англию, одетая как подобает будущей королеве. Изрядная сумма была затрачена на приданое, призванное показать славу и величие Испании. В трюме ждали целые сундуки прекрасных платьев, сорочек, отделанных тончайшим черным кружевом, бархатных накидок с оторочкой золотой и серебряной тесьмой или жемчугом. Там имелись ночные рубашки с кружевной каймой для летнего времени и с меховой опушкой – для зимы, матерчатые чулки, долгополые киртлы – платья без рукавов на плотной подкладке, а также жесткие испанские «корзинки»[2], превращавшие юбки в подобие колоколов. Кроме того, в запертых на замки тяжелых металлических сундуках покоилась золотая и серебряная посуда, а также украшения инфанты. Екатерина восторженно вскрикивала, когда мать показывала ей роскошные ожерелья из драгоценных камней, золотые цепочки, распятия и броши, изготовленные специально для нее.

Потом королева Изабелла положила на протянутые руки дочери великолепно вышитую крестильную рубашку:

– Для твоих детей. Молю Бога, чтобы Он благословил тебя множеством сыновей. Я надеюсь, ты станешь для Англии источником всевозможных радостей.

При воспоминании об этом Каталине захотелось расплакаться.

– Вот это, – вынесла вердикт дуэнья, указывая на платье из дамаста, – если ваше высочество не возражает.

– Конечно, – согласилась инфанта.

Мать наказала ей во всем полагаться на суждение доньи Эльвиры.

Инфанта терпеливо стояла, пока три ее фрейлины – Мария де Салинас и сестры-двойняшки Исабель и Бланш де Варгас – надевали на нее «корзинку», сорочку, киртл, а поверх него роскошное платье со шнуровкой на спине и присборенными, широкими, низко свисающими рукавами. Донья Эльвира собственноручно застегнула на шее Каталины тяжелое золотое ожерелье с буквой «К» из драгоценных камней и изображением граната – личным символом принцессы.

– Гранат приносит плодородие, – говорила королева Изабелла. – Первое, что ты должна сделать для принца Артура, – это родить ему сыновей.

Каталине было десять лет, когда это ожерелье изготовили. В то время заботы о продолжении королевского рода еще относились к далекому будущему. Однако сейчас инфанте хотелось бы знать больше о процессе обретения сыновей. И мать, и дуэнья говорили ей, что обязанность жены – во всем подчиняться воле мужа и что дети рождаются от его удовольствия. Мать, с многочисленными ссылками на Священное Писание, немного рассказала ей о том, как появляются дети, и тем не менее все это было окутано дымкой тайны. Очевидное смущение Изабеллы и разные околичности лишь привели девочку в замешательство и утвердили в мысли, что достойные люди о таких вещах распространяться не любят. Однако через несколько недель она выйдет замуж, тогда-то ей все и откроется.

Донья Эльвира взяла в руки отрез тончайшего батиста, очень изящно отделанный по кромке.

– Ее величество распорядились, чтобы ваше высочество до свадьбы носили вуаль, – вспомнила дуэнья о своих обязанностях, расчесывая длинные волосы Каталины и покрывая вуалью ее рыжую головку.

Но вот принцесса появилась на главной палубе. Матросы выпрыгивали на забитую народом пристань, обматывали канатами швартовые тумбы и причаливали корабль, но всё вокруг – и Плимут, и собравшиеся приветствовать ее люди, и весело трепещущие на ветру флаги – сквозь складки вуали виделось ей как в тумане.

Как только трап был установлен, стала высаживаться свита. Первым величественно сошел начальник эскорта, гранадский герой граф де Кабра. За ним следовали первый камергер двора Каталины дон Педро Манрике, муж доньи Эльвиры, второй камергер Хуан де Диеро, духовник Каталины Алессандро Джеральдини, три епископа, а дальше – стая дам, служанок, придворных и слуг, все разодетые в пух и прах, в лучших платьях и ливреях. Никто не посмел бы сказать, что отправленная в Англию дочь властителей Испании, их католических величеств короля Фердинанда и королевы Изабеллы, испытывает недостаток хоть в самой малости.

Каталина сходила по трапу последней, в сопровождении внушительной доньи Эльвиры; та была в великолепном платье из зеленого дамаста и черного бархата, седые волосы дуэньи скрыты под массивным чепцом. Этого мгновения Каталина дожидалась всю жизнь – по крайней мере, сейчас ей так казалось, – но с трудом верила, что он настал. Она держалась горделиво, с подчеркнутым достоинством, ведь она представляет здесь своих родителей и Испанию, самую влиятельную силу во всем христианском мире.

Впереди нарастал звук радостно-возбужденных голосов. После четырех дней качки инфанта чувствовала легкое головокружение. Ступив наконец на землю, она ощущала торжество, смешанное с благоговейным трепетом. Вот оно – королевство, правительницей которого она однажды станет. По воле Бога удостоилась она этой чести и получила в мужья незнакомого принца.

Мэр Плимута и его приближенные в подбитых мехом алых мантиях ожидали инфанту, замерев в глубоких поклонах.

– Добро пожаловать, ваше высочество! – прогремел мэр. – Добро пожаловать в Англию!

– Благодарю вас, господа, – ответила Каталина, наклоняя голову.

Она разучивала эти слова на борту корабля. По-английски инфанта говорила не слишком хорошо, с сильным акцентом, но намеревалась поработать над этим.

Толпа одобрительно гудела. Некоторые с разинутыми ртами глазели на слуг-мавров из испанской свиты инфанты, но большинство толкали друг друга локтями, чтобы получше рассмотреть новую принцессу. Каталина смутилась, сделавшись предметом такого жадного любопытства, хотя и знала: по мнению ее отца, английскому королю повезло заполучить для своего сына невесту из Испании.

– Эти люди не могли бы встречать ваше высочество с большей радостью, будь вы самим Спасителем! – воскликнул кто-то из свиты Каталины.

Донья Эльвира нахмурилась. Мужчинам не полагалось столь бесцеремонно обращаться к принцессе. Но даже строгая дуэнья была удовлетворена тем, как приняли ее подопечную.

– Его милость король шлет вам свои приветствия, моя госпожа, – сказал мэр. – Он с нетерпением ждет момента, когда вместе с принцем Артуром сможет лично приветствовать вас в Лондоне. А пока, чтобы порадовать ваше высочество, подготовлен большой праздник.

Каталина была в растерянности: земля продолжала раскачиваться под ногами. Но она не могла допустить, чтобы это помешало ей произвести хорошее впечатление, а на это у нее был особый расчет.

– Пожалуйста, поблагодарите от моего имени мэра, – сказала инфанта дону Педро Манрике, который немного говорил по-английски. – Для меня большая честь быть его гостьей.

За спиной раздавались голоса матросов, выгружавших с корабля багаж принцессы. Граф де Кабра напряженно следил за тем, как переносили на берег железные сундуки с сотней тысяч крон – первой частью приданого Каталины. Его обязанностью было неустанно охранять эти сокровища.

Сияющий и раздувшийся от важности мэр с видимым удовольствием сопровождал инфанту сквозь возбужденную, кричащую от радости толпу к месту торжества. Первые впечатления Каталины от Плимута и его обитателей были ужасны. В Испании она привыкла видеть каменные фасады домов, за которыми скрывались дворики-патио, а здесь целые улицы были застроены вплотную прочными фахверковыми домами. Некоторые, что побогаче, имели в окнах блестящие стекла ромбовидной формы. Соломенные крыши возвышались над верхними этажами и свешивались в узкие, заполненные народом переулки. Запах рыбы в этом кипящем жизнью порту проникал всюду. Каталина видела, как женщины приветствуют возвращающихся домой моряков, целуя в губы – у всех на глазах! Такого не потерпели бы в Испании, где женщины вели почти затворническую жизнь и почитали себя счастливицами, если им дозволялось ухватить краем глаза какой-нибудь отблеск мира со своего балкона.

В красивом дворце дворяне и знать Девона почтительно выстроились за длинными, обильно накрытыми столами. Когда в зал вошли Каталина и сопровождавшие ее лица, все низко поклонились, затем зазвучали фанфары и была произнесена молитва.

Инфанта почти не прикасалась к еде. Ее все еще подташнивало, пища выглядела странно и на вкус тоже была непривычной; к тому же вуаль мешала с должным изяществом донести пищу от тарелки до рта. Вынужденная разделять трапезу с незнакомыми мужчинами, Каталина чувствовала себя неуютно: в Испании частная жизнь высокородных дев тщательно охранялась, а здесь все свободно глазели на нее. Однако, очевидно, в Англии обычай другой, и ей нужно привыкать к этому. Юная инфанта через своего камергера отвечала на комплименты, которые ей делали, и изо всех сил старалась проявлять обходительность и дружелюбие. Она помнила: ее мать всегда стремилась вызвать расположение людей любого ранга, стараясь, чтобы им было с ней легко. К моменту прощания с добрыми жителями Плимута Каталина уже не сомневалась: они питали теплые чувства к ней самой, а не только к ее высокому статусу.

Юная испанка ощущала потребность воздать хвалу Господу за благополучное прибытие в Англию. Покинув дворец, инфанта осведомилась, где она могла бы помолиться. Мэр охотно отвел ее в церковь Святого Андрея, где кругленький и сверх меры восторженный маленький священник отслужил для нее мессу. Полная возвышенных чувств, Каталина преклонила колена и молилась о том, чтобы Его гнев не обратился на нее за тайный грех, совершенный другими ради ее блага, чтобы и дальше у нее в Англии все складывалось так же хорошо, как прошло в Плимуте.

На улице принцессу ожидали конные носилки, рядом был готов эскорт из лордов Девона, чтобы сопровождать гостью в Эксетер – место ночлега испанских гостей. Каталина предпочла бы остаться в Плимуте, однако мэр передал донье Эльвире письмо от доктора де Пуэблы: королю Англии не терпится увидеть инфанту, его уже и так заставили ждать достаточно долго, а потому гостье следует торопиться и как можно скорее ехать на восток, в Лондон. Принцесса забралась в носилки и удобно устроилась на расшитых шелковых подушках. Донья Эльвира, хорошо изъяснявшаяся по-английски, распорядилась задвинуть шторы: испанский этикет требовал, чтобы до свадьбы лица невесты королевского дома никто не видел.


Каталина не могла уснуть. Флюгер на шпиле церкви Девы Марии и Святого Магнуса рядом с домом настоятеля Эксетерского собора скрипел и кряхтел так, что инфанта послала слугу с жалобой. Однако уснуть ей мешало не только это. Через два дня в чужой стране Каталина плакала, уткнувшись в подушку, от горячего желания оказаться дома, в Испании, возле матери. А подумав о том, что должна чувствовать сейчас сама Изабелла, Каталина зарыдала еще безутешнее, ведь от королевы уехало последнее дитя.

Madre, madre! – сквозь слезы взывала она.

Сколько Каталина себя помнила, мать всегда управляла ее жизнью, несмотря на то что у королевы много времени отнимали государственные дела или войны. Не одно столетие Испанией владели мавры, жестокие и дикие, вошедшие в союз с дьяволом. Они заполонили детские ночные кошмары Каталины и страшили ее не меньше, чем Эль Роба-Чикос, о котором говорили, будто он уносит детей в мешке.

С молоком кормилицы Каталина впитала истории о том, как сотни лет правители христианских королевств Пиренейского полуострова храбро сражались против мавров, постепенно, пядь за пядью, отвоевывая у них свою землю. Ей рассказывали о великом празднике, когда ее отец, король Арагона, и ее мать, королева Кастилии, поженились и объединили Испанию под своей властью. Оба рьяно стремились к освобождению страны от мавров, и в 1492 году последнее королевство мавров – Гранада – пало к ногам победоносных властителей.

Каталине тогда было шесть, но она прекрасно помнила переправу на лошадях через реку Вега с родителями, братом Хуаном и сестрами. Все они благоговейно ждали, когда покажется огромный серебряный крест короля Фердинанда на сторожевой башне дворца Альгамбра, а рядом с ним водрузят королевский штандарт. Это было сигналом для вступления королевской процессии в город. Каталина никогда не забудет клича «За короля Фердинанда и королеву Изабеллу!», который повторяли сотни ликующих зрителей. Или того, как отец и мать упали на колени, чтобы возблагодарить Господа за дарование им блистательной победы.

Тогда еще все королевские дети были вместе. Печальная Изабелла, одетая во все черное и оплакивавшая своего мужа Альфонсо Португальского – она прожила с ним всего семь месяцев и овдовела, когда он разбился, упав с коня. Хуан, принц Астурии, обожаемый наследник престола – «мой ангел», как называла его мать. Самая красивая в семье, буйная нравом Хуана, страстно желавшая выйти замуж. Благодушная Мария – и Каталина, младшая из всех.

Это были счастливые годы. После завоевания Гранады Каталина и ее сестры жили в Альгамбре. Для детей древняя крепость была волшебным местом, им нравилось исследовать старинные дворцы, отделанные разноцветными плитками, с диковинными мавританскими украшениями, павильонами и внутренними дворами, обрамленными галереями из арок, водными садами, прудами и прохладными фонтанами в туче брызг. Когда-то калифы держали там свои гаремы. Вид на горы Сьерра-Невада из дворца Хенералифе, куда на лето выезжали эмиры, был захватывающий.

Принцессы-христианки покидали свой летний дом крайне редко, только если дела государственной важности требовали их присутствия. Каталина делала это неохотно. Она снова заплакала, вспомнив те долгие вольные дни в Альгамбре, когда она играла или училась в ожидании далекого будущего. Грустно сознавать, как ты был счастлив когда-то и не понимал этого.

Мать, полагая, что принцессам пойдет на пользу хорошее образование, назначила в наставники Каталине благочестивого Алессандро Джеральдини. Он научил ее читать и писать, преподал основы латыни и классиков древности, а кроме того, давал ей книги религиозного содержания, чтобы развить ее ум и научить добродетели. Теперь он приехал в Англию вместе с воспитанницей в качестве ее духовника. У своей дуэньи Каталина научилась шитью и танцам, плетению кружев и сложной испанской вышивке черными нитками по белому полотну. Грехом гордыни было бы заявить, что она стала мастерицей в вышивании, но кое-чему все же научилась.

Год, когда ей исполнилось семь лет, был особенным. Незадолго до падения Гранады Христофор Колумб вернулся в Испанию и доложил, что открыл за Атлантическим океаном новый мир. Королева Изабелла дала ему денег на путешествие, поэтому именно к испанскому двору Колумб доставил золото и взятых в плен дикарей. Темнокожие язычники были одеты причудливо, но выглядели испуганными и больными. Каталине больше понравились красивые птицы и растения, что показывал ей Колумб, сверкая глазами в предвкушении грядущих новых путешествий. Наставник объяснил Каталине, как важны открытия Христофора Колумба: турки держат в руках Восточное Средиземноморье, а потому жизненно важно найти новые торговые пути на Восток. Однажды отец Алессандро с мечтательным взглядом сказал, что надеется когда-нибудь посетить этот новый мир и увидеть все своими глазами.

Сестры вышли замуж и покинули родной дом раньше Каталины, это было неизбежно. Ей исполнилось десять, когда Хуана спешно отбыла во Фландрию, чтобы стать супругой эрцгерцога Филиппа Красивого, герцога Бургундского; после этого жизнь стала намного тише. Инфанта Изабелла хотела уйти в монастырь и утопить свою печаль в молитвах, но у короля Фердинанда были другие планы, и она была отослана обратно в Португалию, чтобы стать супругой нового короля – Мануэля, кузена ее погибшего мужа. Через три года юная Изабелла умерла, Марию выдали замуж за Мануэля, и Каталина осталась одна.

Незадолго до этого ее семью постигла величайшая трагедия. Инфанта все еще горевала о своем брате Хуане, прекрасном рыцаре: он умер четыре года назад в расцвете сил, не успев оправдать возлагавшихся на него надежд. Ему было всего-то девятнадцать лет. Потеряв своего ангела, родители Каталины были безутешны. Нежный Хуан недолго пробыл мужем юной и энергичной Маргариты Австрийской, сестры эрцгерцога Филиппа. До Каталины доходили слухи, что умер он, переусердствовав на супружеском ложе. Она не вполне понимала смысл этого выражения, но с болью в сердце сознавала, как и все остальные, что Испания лишилась наследника-мужчины и теперь наследницей стала Хуана – неуравновешенная, несчастная Хуана. Она с детства отличалась взбалмошностью, а измены мужа превратили ее жизнь в пытку.

Королева Изабелла заметно постарела, ее утомили заботы, опустошила скорбь. Когда-то свежее, чистое лицо стало одутловатым, морщинистым, зелено-голубые глаза потускнели от вечной тревоги. И все же для Каталины благочестивая мать оставалась образцом христианской королевы. Есть люди, которые утверждают, мол, не женское это дело – править державой и не пристало женщине брать власть над мужчинами, но Изабелла доказала, что они ошибаются. Она верховодила в королевстве и начальствовала над армиями, не поддаваясь чисто женским слабостям. Каталине рассказывали, что мать родила Марию во время военного похода на мавров и уже через несколько дней снова была в седле.

У Изабеллы не хватало времени для семьи, но она всегда любила своих детей, неустанно пеклась об их благополучии и, когда представлялась такая возможность, лично наблюдала за их образованием. Королева заботилась о своих детях, тогда как их хитромудрый, своекорыстный отец больше интересовался теми выгодами, которые отпрыски могли ему принести. Каталину приучили уважать и слушаться отца, но она не любила его так, как мать. Младшая дочь хотела во всем быть похожей на свою родительницу и решила всегда следовать ее примеру.

Незадолго до расставания («Боже, не допусти, чтобы навсегда», – молила она теперь) Изабелла сказала:

– Из моих детей ты, Каталина, больше всех похожа на меня. Я молюсь, чтобы твоя жизнь сложилась счастливее.

В тот миг Каталина почувствовала, трепеща: так и будет, раз уж мать просила за нее Бога. Она не хотела думать о той минуте, когда они скажут друг другу слова прощания. Ее отъезд так часто откладывали, что она почти перестала в него верить. Однако в конце концов настал неотвратимый день, когда она в последний раз преклонила колена перед матерью, чтобы получить благословение, была поднята заботливыми руками и заключена в объятия. При воспоминании об этом Каталина снова заплакала в подушку, терзаемая мучительной тоской.

Этой ночью дежурила фрейлина Франсиска де Касерес. Она спала на соломенном тюфяке у изножья кровати Каталины, разметав темные локоны по подушке, но сейчас приподнялась, протирая миндалевидные глаза:

– Ваше высочество? Что случилось? Почему вы плачете?

Каталина не любила Франсиску, ей гораздо больше нравилась Мария, но нужно было с кем-нибудь поговорить.

– Думаю, я немного тоскую по дому. – Она всхлипнула, стараясь успокоиться. – Франсиска, вы скучаете по матери?

– Конечно, ваше высочество. Наверное, это было бы неестественно, если бы мы не тосковали.

– Вы думаете, мы когда-нибудь еще увидимся со своими матерями?

– Вероятно, в ближайшее время нет, ваше высочество. Но принцу Артуру, возможно, когда-нибудь захочется посетить Испанию, или королева Изабелла приедет в Англию.

И первое, и второе весьма маловероятно, мрачно подумала Каталина. На ее памяти мать ни разу не покидала Испанию. И вновь принцессу затопило желание оказаться рядом с Изабеллой. «Если я буду продолжать в том же духе, то сойду с ума», – сказала она себе. Ее бабушка лишилась рассудка. Каталина помнила визит к старой королеве Изабелле в мрачный замок Аревало: пожилая дама сказала, что ее преследуют призраки. Для юной Каталины это было страшным испытанием. Воспоминания о встрече с полоумной старухой навсегда врезались ей в память. А сейчас поползли слухи, что Хуана стала еще более неуравновешенной, устраивала истерики и набрасывалась на фламандских придворных дам, потому что Филипп заглядывался на них. «Боже Милостивый, не дай мне кончить тем же!» – взмолилась про себя Каталина.

Она приучила себя к мыслям о принце Артуре. Всю жизнь инфанта думала о нем как о своем муже, хотя их брак по доверенности был заключен всего два года назад, а в прошлом году обряд провели повторно, в подтверждение нерасторжимости их союза. Теперь король Генрих намеревался устроить торжественный прием и такую великолепную свадебную церемонию, какой Англия еще не видела, хотя родители Каталины настаивали на умеренных тратах – они не хотели, чтобы из-за их дочери принимающее ее королевство несло убытки. Однако король упорствовал, и Каталина догадывалась почему. Этот брак был ему нужен, дабы узаконить свою власть, ведь он был королем только по праву завоевателя и нуждался в отблеске славы могущественной Испании. Трата целого состояния на свадебные торжества была малой платой за признание Фердинандом и Изабеллой его прав на престол.

Каталина понимала: ее отца беспокоило непрочное положение английского короля. Генрих победил Ричарда в битве при Босуорте, тем не менее до Испании доходили сведения, что у прежнего монарха осталось много родственников, готовых оспорить у Генриха корону. Имелись даже претенденты, которые уже пытались лишить короля власти. И все же в прошлом году Фердинанд сказал дочери, что в Англии больше не осталось ни одной капли сомнительной королевской крови и престолу больше ничего не грозит. Инфанте было неприятно вдаваться в раздумья об истинном смысле этих слов, и она старалась отделаться от навязчивых мыслей. Но не так-то просто было отмахнуться от слухов о том, на что пошел король Генрих для достижения своих целей…

Каталина снова задумалась: каков собой Артур? На портрете был изображен юнец с розовыми щеками, узкими глазами с тяжелыми нижними веками и надутыми губами, похожими на бутон розы. Он выглядел таким незрелым, по-девичьи нежным и совсем не походил на царственного героя, какими их описывают люди. «Но портреты часто лгут, – нашептывал невесте внутренний голос. – Как и люди».

Она не станет никого слушать и принимать сомнения близко к сердцу. Ночью чего только не придет в голову, а утром все будет выглядеть по-другому.

Флюгер, к счастью, больше не скрипел. Франсиска тихонько посапывала, и Каталина решила последовать ее примеру. Она перевернулась на спину и смежила веки, стараясь думать только о приятном.


В Догмерсфилде Каталина так иззябла, что ей никак не удавалось унять дрожь. Верхние покои во дворце епископа отапливались камином, пламя с ревом рвалось в трубу. Инфанта записывала английские фразы, сидя за столом перед камином, но пока одна сторона ее тела, ближайшая к огню, согревалась, другая промерзала до костей. Когда Каталина наконец заставила себя встать, чтобы справить нужду за ширмой в дальнем углу, зубы у нее стучали. Тепло очага не могло побороть холода каменных стен. Зима решительно вступала в свои права, и Каталина с удвоенной силой гнала от себя навалившуюся тоску по теплой Испании. Как она вынесет долгие месяцы этой кусачей, промозглой погоды?

В опочивальне с жарко горящим камином было лишь немного теплее. Мария принялась готовить Каталину ко сну и только успела расшнуровать ее платье, как послышался громкий топот множества копыт по булыжной мостовой под окнами. Поднялась суматоха, потом до них донесся сердитый мужской голос.

В опочивальню ворвалась донья Эльвира; ее обычно холодно-суровое лицо пылало, а осанистая фигура излучала ярость.

– Король и принц Артур здесь! – хриплым голосом, тяжело дыша, провозгласила дуэнья.

Каталина затрепетала – вот-вот она увидит их!

– Его величество ведет себя возмутительно! – пыхтела донья Эльвира, не обращая на нее внимания. – Мы сказали ему, что ваше высочество удалились почивать, но он заявил, что хочет вас видеть. Я ответила, что вы не можете видеться ни с кем, так не положено, а он посмотрел на меня таким злобным взглядом, будто я вас похитила и прячу от него.

Достаточно неприятно было услышать, что король разгневан, но еще тревожнее было другое: мнение доньи Эльвиры оказалось не таким уж непререкаемым, как привыкла считать Каталина. Основы мироздания вдруг сдвинулись с места, земля закачалась под ногами инфанты. Но принимать это в расчет не следовало, главное – не нанести обиды королю во время их первого, решающего свидания. Будущее принцессы покоилось в его руках, он был здесь полновластным правителем, и ей нужно было считаться с этим больше, чем кому бы то ни было другому. О чем только думает донья Эльвира?

– Я должна пойти к его величеству, если он этого требует, – сказала инфанта. – Мария, пожалуйста, зашнуруй мое платье снова.

Та начала исполнять повеление, но донья Эльвира остановила ее гневным жестом.

– Ваше высочество останется здесь! – постановила дуэнья, болезненно изумленная таким внезапным и противным обычаю непослушанием. – Этот английский король – грубый, неотесанный мужлан. Ваша мать предупреждала меня, чего стоит ожидать, но он не проявляет уважения к испанским обычаям! Он потребовал от меня ответа, почему я не позволяю ему увидеться с вами, и когда я объяснила, спросил: «Что не так с принцессой? Она дурна собой или уродлива?» Ваше высочество, я бы не стала повторять его слова, но вам следует знать.

Дело шло все хуже. Донья Эльвира должна была понять, что они теперь в Англии и здесь не следует так уж цепляться за испанские представления о приличиях. Заносчивость дуэньи грозила разрушить шаткое равновесие, достигнутое годами осторожных дипломатических переговоров.

– Я сказала ему, – продолжила донья Эльвира, – что в Испании юная дама появляется перед мужчиной только под вуалью. Я объяснила, что вы готовитесь ко сну. И знаете, что он ответил?

Сердце Каталины упало.

– Он заявил, что это Англия и он увидит вас, даже если вы уже легли в постель. Какой стыд! Мы оказались среди дикарей!

Это нужно было прекратить.

– Донья Эльвира, – твердо сказала Каталина, – король – мой свекор, и это его страна. Мы должны слушаться его приказаний и соблюдать английские обычаи. Я умоляю вас, не думайте обо мне плохо, но я должна выполнить его повеление.

Донья Эльвира посмотрела на нее так, будто у нее на глазах ягненок впервые заблеял. Последовала короткая напряженная пауза, потом дуэнья произнесла:

– Я не глупа, ваше высочество. Я не осмелилась и дальше перечить королю, даже ради соблюдения приличий, а потому сказала, что вы примете его. У меня не было выбора, как вы говорите! Мария, зашнуруй платье и принеси мне вуаль.

Восстановив свой авторитет, дуэнья взяла гребень и без особой нежности принялась водить им по волнистым, длиной до бедер, золотисто-рыжим волосам Каталины.

Инфанта терпеливо сносила это, поглядывая на себя в зеркало. Что бы ни говорила дуэнья, если король попросит ее приподнять вуаль, она сделает это. Мать, конечно же, все узнает – донья Эльвира усердно строчила отчеты, – но Каталина верила, что Изабелла поймет ее. Она согласится с тем, что ее дочь должна была исполнить желание короля Генриха. Каталина смотрела на свое отражение, сердце ее стучало, и теперь она дрожала не только от холода. Ей оставалось лишь робко надеяться, что королю Генриху и принцу Артуру понравится ожидающее их зрелище. Милое круглое личико, решительный маленький подбородок, нежные серые глаза, мягко очерченные губы и чистый лоб.

– Если он будет настаивать, чтобы вы подняли вуаль, ваше высочество, не забудьте, как нужно блюсти скромность взгляда, – внушала донья Эльвира. – Опустите глаза долу, как приличествует скромной девушке! И не поднимайте их.

Каталина мигом была приведена в порядок, вуаль вернулась на место. Мария игриво улыбнулась принцессе и быстро спустилась вниз, чтобы поклониться королю и пригласить его подняться в покои своей госпожи.

Один удар сердца – и Каталина окажется лицом к лицу со своей судьбой. И вот в комнату уже входит жизнерадостный граф де Кабра, угодливо кланяется; вместе с ним появляется высокий мужчина средних лет, в костюме для верховой езды, в теплой накидке и сапогах. Лицо у него угловатое, нос выдается вперед, как клюв, седеющие песочного цвета волосы рассыпаны по меховому воротнику, а проницательный взор устремлен на нее почти с жадностью. Дорогие меха и бархатная шляпа, украшенная самоцветами, – невозможно было сомневаться, что перед инфантой стоял его величество король Генрих VII Английский, первый правитель из дома Тюдоров. Инфанта опустилась на колени, свита последовала ее примеру.

– Добро пожаловать в мое королевство, принцесса Кэтрин, – произнес король.

Граф перевел его слова. Генрих выступил вперед, взял Каталину за руки и поднял ее. Голос у него был высокий, но мужественный, притом довольно мелодичный. Каталине говорили, что в его жилах течет валлийская кровь – от предков по отцовской линии, а валлийцы были известны своей музыкальностью.

Не успела Каталина ответить, как король отпустил ее руки, приподнял вуаль – и улыбнулся.

– Послы не лгали, – удовлетворенно произнес он. – Я наслышан о богатствах Испании, но здесь находится ее бесценное сокровище. Ваше высочество, мы вдвойне рады видеть вас благодаря вашей красоте и миловидному лицу.

Король поднес к губам ее руки и поцеловал их, а дон Педро Манрике тем временем перевел его слова.

– Благодарю вашу милость, – пролепетала Каталина, повторяя разученную недавно фразу, и улыбнулась, не обращая внимания на каменное лицо доньи Эльвиры.

– Мне говорили, что вы не похожи на настоящую испанку, – сказал ей Генрих. – Судя по рыжим волосам, вы пошли в Ланкастеров, как я и Артур. По Божьей воле вы так же похожи на англичанку, как мы! Родство очевидно, потому как все мы происходим от старика Джона Гонта и короля Эдуарда Третьего! Я не мог бы найти более подходящей пары для своего сына.

– Я очень горжусь своей английской королевской кровью, – произнесла по-испански Каталина. – Меня назвали в честь моей прабабки Каталины Ланкастер.

– Дочери Гонта! Хорошо, хорошо. Но вы не должны позволять старику отвлекать вас от мужа! – весело воскликнул король, отходя в сторону и уступая место юноше, который в окружении нескольких лордов стоял в дверях.

Поначалу Каталина испугалась, хотя сумела удержать на лице улыбку. Перед ней стоял мальчик с портрета – немного повзрослевший и все-таки другой. Принц Артур был высок и рыжеволос, как и его отец, к тому же источал уверенность в себе, свойственную рожденным на троне, однако плотная дорожная одежда не могла скрыть хрупкость его членов. Платье висело на нем. Даже при свечах инфанта заметила, что на бледных щеках юноши вместо румянца горят лихорадочные красные пятна.

Каталина вновь преклонила колена. Артур неуверенно улыбнулся ей, учтиво поклонился и поднял ее. Руки у него оказались холоднее, чем у нее. Потом он наклонился и быстро коснулся губами губ своей невесты, точно так же, как у нее на глазах делали люди в Плимуте. Ей тогда объяснили, что в Англии так принято. Каталина не смела взглянуть на донью Эльвиру.

Артур на латыни спросил ее, хорошо ли прошла поездка. Голос его звучал звонко и мелодично. Она заверила принца на том же языке, что все сложилось как нельзя лучше.

– Повсюду в Англии меня принимали очень тепло.

– Я слышал, ваше высочество чудом избежали кораблекрушения, – заметил Артур. – Мы все очень тревожились и испытали облегчение, получив известие, что вы счастливо добрались до берега.

– Это было страшное испытание, – призналась Каталина, ища в его лице хоть искру тепла, какой-нибудь намек на то, что он находит ее привлекательной.

– Но теперь вы здесь.

Они неловко улыбнулись друг другу. Надо было сказать что-нибудь еще, но тут король пришел к ним на помощь и позвал всех выпить вина, чтобы отпраздновать эту счастливую встречу и обсудить пышные свадебные торжества, которые он планировал устроить.

Артур говорил мало. Вежливо поинтересовался, удобно ли она устроилась и что думает об английской пище, произнес еще несколько любезностей в том же духе. Каталину расстроила его сдержанность. По сравнению с сердечным приемом, оказанным королем Генрихом, супруг отнесся к ее появлению довольно прохладно. Она подумала о письмах, которые он присылал, полных томительного ожидания встречи. Да он ли их сочинял? Или она разочаровала его? Она не чувствовала в Артуре никакого пыла, ни единого признака страсти, какую ее брат Хуан питал к своей невесте. Зато она заметила в принце то, что у Хуана обнаружили слишком поздно, – признаки слабого здоровья. Ее супруг выглядел неважно, она даже испугалась, не страдает ли он какой-нибудь страшной болезнью. Тем не менее этого молодого человека она была обязана полюбить как своего мужа. Мать сказала Каталине, что от нее самой зависит, покорит ли она его сердце.

– Вы, наверное, утомились, пока добирались сюда, сударь, – сказала она, подумав, что латынь звучит слишком напыщенно, и решив как можно скорее выучить английский. – Здесь холодно, и земля, должно быть, застыла, так что трудно скакать на лошади.

– Я промерз до костей, ваше высочество, – признался Артур. – Думаю, после Испании Англия кажется вам очень холодной страной.

– Это так, но я уже начинаю любить Англию.

Это была не вполне правда – во время поездки Каталина мало что успела увидеть. Лишь изредка, когда приоткрывались занавески, ей удавалось краешком глаза углядеть хоть что-нибудь. Однако то была политика, и однажды, если будет угодно Господу, ее утверждение станет правдой.

– Подойдите к огню, мой господин, – пригласила она.

Король с одобрением наблюдал, как они вместе идут по комнате. Артур принял бокал вина, отхлебнул из него и закашлялся.

– С вашим высочеством все в порядке? – забеспокоилась Каталина.

– Зимняя простуда, ничего больше, – ответил он и снова кашлянул.

– Надеюсь, скоро вам станет лучше! – подбодрила его принцесса.

– Ваше высочество очень добры. Простите меня, если я приветствовал вас не так тепло, как следовало бы. Меня утомили поездка в Истхэмпстед, где я встретился с моим отцом-королем, и обратный путь. Скоро я приду в себя и стану более приятным собеседником. Надеюсь. Я рад, что вы здесь.

Принц вспыхнул, и Каталина ощутила к нему более теплое чувство. Она приняла усталость и, возможно, робость за безразличие. Мир ее снова обрел равновесие: даст Бог, все будет хорошо.


Разошлись все только после полуночи. Каталина была безмерно довольна собой. По просьбе короля она призвала своих музыкантов развлекать его и Артура. Под мелодичные звуки гобоев и свирелей она и ее фрейлины танцевали медленную, величавую паванилью с двумя тактами на шаг. Выпив вина и отведав засахаренных фруктов, Артур немного взбодрился и захотел присоединиться к ним, поэтому Каталина и дамы из ее свиты научили его с достоинством исполнять баху. По окончании танца все зааплодировали, а принц поцеловал руку своей суженой.

Когда на следующее утро он уезжал, то выглядел немного лучше.

– Прощайте, моя госпожа. Я буду с нетерпением ждать вас в Лондоне.

Она сделала реверанс, он наклонился поцеловать ей руку и вышел, чтобы присоединиться к отцу и их свите.

Сердце у Каталины щемило. Бедный мальчик, он сильно болен! «Боже, верни ему здоровье!» – безмолвно молилась она.

Глава 2 1501 год

Скоро они будут в Лондоне. Ближайшую ночь проведут в Кингстоне, а назавтра окажутся во дворце архиепископа Кентерберийского в Ламбете, к югу от великой реки Темзы. Кавалькада следовала вдоль русла по волнистым холмам Суррея. Зимний пейзаж был угрюм, небо сплошь затянуто облаками, а в воздухе кружились едва заметные снежинки. Каталина зябко поеживалась в своих носилках, закутанная в меха до самого подбородка, и хотела только одного – согреться.

Вдалеке слышался шум приближающегося отряда всадников. Они были уже совсем рядом, и, выглядывая наружу сквозь узкий зазор между кожаными занавесками, Каталина видела целую армию красно-черных ливрей. Возглавляли процессию два человека, одетые более нарядно: молодой мужчина и мальчик. Оба держались в седлах горделиво и прямо. Подъехав вплотную, мужчина – румяный и дородный джентльмен в бархатной накидке, подбитой и окантованной собольим мехом, – сделал отряду знак остановиться.

– Господа, мы ищем принцессу Уэльскую! – выкрикнул он. – Его милость король послал нас встретить ее и сопроводить вместе со свитой в Ламбет.

– Я здесь, сэр. – Каталина отодвинула занавески носилок.

Граф де Кабра подошел и встал рядом, чтобы исполнять роль переводчика.

Мужчина и мальчик немедленно спешились, сняли украшенные перьями шляпы и встали на колени прямо на дороге.

– Эдвард Стаффорд, герцог Бекингем, к вашим услугам, моя госпожа, – торжественно произнес румяный мужчина. – Имею честь представить вам принца Генриха, герцога Йоркского, второго сына короля.

Каталина обратила взгляд на юношу, стоявшего на коленях рядом с герцогом: хорошо развитый для своих лет паренек с пухлыми розовыми щеками, узкими глазами и похожими на бутон розы, как у Артура, губами. Только Артур был бледным и худым, а его брат – крепким и пышущим здоровьем. Даже коленопреклоненный, он источал жизненную энергию и самоуверенность. Не приходилось сомневаться в том, что это действительно принц.

Каталина попросила их подняться, отметив про себя, что накидка Генриха была великолепного алого цвета, с опушкой из горностая, и что он во весь рот улыбался ей, дерзкий бесенок!

– Добро пожаловать в Англию, ваше высочество! – Голос у Генриха еще не начал ломаться, но все равно звучал внушительно. – Принц, мой брат, шлет свои приветствия и поручил мне сказать, что он в нетерпении считает дни до свадьбы.

Дерзким взглядом Генрих давал понять, что сам на месте Артура считал бы их с еще большим остервенением. Сколько лет этому мальчишке? Конечно, он не мог быть на пять лет моложе Артура, хотя Каталина не сомневалась, что слышала именно это. Он вел себя так, будто ему уже шестнадцать, а не десять!

– Стоит вашему высочеству удобно устроиться в носилках, и мы сопроводим вас в Кингстон, – произнес герцог Бекингем. – Темнеет быстро, и вам лучше поскорее оказаться под кровом. Если вам что-нибудь понадобится, только скажите.

Каталина поблагодарила его, задвинула шторки и снова плотно закуталась в меха. Принц Генрих вызвал у нее легкое беспокойство. Он был красивым юношей, очаровательным, вне всякого сомнения, и даже в это краткое свидание успел показать, что стоит выше этикета. Артур был сдержанным и робким, и Каталина постоянно думала о том, что все могло бы пойти иначе, будь она обручена с его братом. Не принесло бы ей обручение больше радости? Волнения?

Даже размышляя об этом, Каталина чувствовала себя вероломной предательницей. Как могла она лелеять такие мысли о десятилетнем ребенке? И все же было так просто увидеть в этом мальчике будущего мужчину. А осознание того, с какой легкостью мог затмить Артура младший брат, вызывало тревогу. Оставалось молить Господа, чтобы принц Генрих оказался не слишком честолюбивым!


Каталина стояла спокойно, насколько ей позволяло внутреннее волнение, пока донья Эльвира и фрейлины готовили ее к торжественному въезду в Лондон. Надев на принцессу дорогие испанские сорочки, над украшением которых потрудились златошвеи и вышивальщицы, они помогли ей управиться с широкими обручами «корзинки», зашнуровали киртл так плотно, что едва оставили ей возможность дышать, потом натянули на нее тяжелое бархатное платье с рукавами в форме колоколов и длинной сборчатой юбкой.

Критически оглядывая себя в зеркале, Каталина ловила взгляды Марии, а ее подруга прятала улыбку.

– Из-за всего этого я выгляжу квадратной. Я слишком мала ростом для такого наряда. Почему я не могу надеть английское платье?

Донья Эльвира была потрясена.

– Потому что они непристойны, ваше высочество! – отрезала дуэнья. Она не таила своего ужаса перед видом английских женщин, одетых в платья, не скрывавшие очертаний фигуры, с широкими вырезами и без всяких обручей. – Кроме того, это платье выбрала для вас ваша почтенная матушка-королева. Она самое дорогое!

Донья Эльвира была не в духе. Валики жира под ее подбородком ходили ходуном. Она уже проиграла битву по поводу носилок. Каталина намеревалась проехаться по Лондону на коне, чтобы люди могли ее видеть. Принцесса настояла на своем, но донья Эльвира решилась восстановить свой авторитет.

– Вы должны носить и это тоже! – распорядилась она.

«Это» была маленькая шляпка с плоской тульей и широкими полями, как у кардиналов.

Дуэнья водрузила ее на голову подопечной поверх богато расшитого венецианского чепца и завязала золотой шнурок под подбородком. Никто, к счастью, не вспомнил о вуали.

Благодарение Господу, ноябрьское небо посветлело и было не слишком холодно. Каталина постепенно привыкала к английскому климату, а потому подумала, что вытерпит поездку без накидки. Она хотела выглядеть перед горожанами как можно лучше. Это будет ее день. Король, королева и принц Артур не сыграют в нем особой роли.

За огромными дверями Ламбетского дворца испанская свита Каталины – прелаты, сановники, знать и рыцари, все в ее честь обряженные в наилучшие платья, – выстроилась в процессию. Принцессу ожидала покрытая яркой попоной лошадь в пестрой сбруе, к седлу было пристроено широкое мягкое сиденье. Каталина остановилась рядом, стараясь блюсти достоинство. Вперед выступил неприятного вида человечек с сутулой спиной, редкой бородкой, крючковатым носом и в накидке из желтого дамаста. Донья Эльвира в высокомерной и пренебрежительной манере представила его как доктора де Пуэблу. Человечек низко, с большой учтивостью поклонился, и Каталина протянула ему руку для поцелуя. В качестве посла ее отца при дворе короля Генриха доктор де Пуэбла сделал очень много для того, чтобы она сегодня оказалась здесь, – насколько много, ей, вероятно, никогда не доведется узнать. Как же глубоко, наверное, замешан де Пуэбла в темных делах, которые сделали возможным ее брак! У него наверняка имеются свои секреты. Однако он ловкач, в этом сомневаться не приходилось, и ей следовало быть ему благодарной. Более того, Каталине стало жаль его, такого неказистого. Она понадеялась, что дуэнья ополчилась на него не из-за внешности.

– Я буду сопровождать ваше высочество, – сказал инфанте де Пуэбла.

Он заслужил эту честь.

Когда Каталина уселась на лошадь, согбенный доктор не без труда взобрался на своего коня, и процессия неспешным торжественным шагом двинулась вдоль реки в Саутуарк. По пути де Пуэбла указывал на важные места Лондона. На противоположном берегу реки располагалось величественное Вестминстерское аббатство, возвышавшееся над остроконечными крышами Вестминстерского дворца.

– Здесь возводят на трон английских королей, ваше высочество. А вот там, впереди, на той стороне, видите, вдоль берега – дома знати и Стрэнд, дорога, которая ведет в город.

Домов было много, рядом с каждым сбегал к реке красивый сад. А за ними, как сказали Каталине, Судебные инны и прекраснейший монастырь Черных Братьев – доминиканцев.

Над городскими крышами возвышался собор Святого Павла – внушительное здание с мощным шпилем, очевидно самая большая церковь в этом море стрельчатых пиков. Справа располагался еще один крупный монастырь – Сент-Мэри-Овери. Сразу за ним виднелся Лондонский мост. По обе стороны проезжей части моста стояли впритык лавки, дома и даже маленькая церквушка!

Каталина почувствовала, что начинает проникаться симпатией к доктору де Пуэбле: он оказался знающим и словоохотливым провожатым, дружелюбным вопреки неприятной внешности.

– Мост соединяет город с тем берегом Темзы, который называется Суррей, – объяснял доктор, пока они переезжали через него, прокладывая себе путь сквозь толпу.

Огромная надвратная башня на другой стороне моста служила въездом в город. Проехав через ворота, Каталина попала наконец в Лондон.

Принцессу тут же окружили толпы сгоравших от нетерпеливого любопытства горожан, которые отчаянно толкались, чтобы получше ее разглядеть. Повсюду, куда бы она ни взглянула, из окон высоких, весьма богатых по виду домов свешивались разноцветные флаги и гобелены, а уши ее едва не разрывались от бесконечного радостного перезвона колоколов. Церквей тут, похоже, были сотни. Шум приветствий оглушал, однако Каталине было обидно, что некоторые простолюдины смеялись над нарядами ее свиты и, тыча пальцами в крещеных мавров, кричали: «Вон эфиопы, они как черти из преисподней!»

Продвижение вперед замедлилось из-за напора горожан. Шесть раз за время пути Каталина останавливалась, чтобы полюбоваться сложными живыми картинами, устроенными в ее честь. Этот город, должно быть, и правда не бедствовал, раз мог позволить себе такие траты: украсить площадки, где давались представления, цветастыми геральдическими щитами и нарядить в святых и мифических героев множество людей, которые громко прославляли свою будущую королеву музыкой и стихами. При виде огненного валлийского дракона, усевшегося на крышу бутафорского замка, Каталина изумленно ахнула и пришла в себя только после того, как ей сказали, что это изображение красного дракона правителя Кадваладра, полулегендарного валлийского предка короля.

Петляя, процессия по Фенчёрч-стрит добралась до Корнхилла, а потом – до Чипсайда. Тут Каталина заметила короля Генриха и принца Артура: они наблюдали за ней из окон красивого дома. Король приветственно поднял руку, принц поклонился. Рядом с ними стояла полная женщина с добрым лицом, одетая в бархатный чепец с длинными наушниками, напоминавший очертаниями треугольный фронтон дома; она смотрела вниз и улыбалась Каталине. Должно быть, это королева Елизавета, догадалась та. Королева переписывалась с ее матерью, говорила, что ждет не дождется, когда Каталина станет ее дочерью, обещала заботиться о ней с любовью. Каталине тоже не терпелось познакомиться с королевой Елизаветой. Выглядела та очень мило, и, конечно, окружающие тоже так думали: многие приветствовали ее одобрительными возгласами.

Кавалькада остановилась рядом с искусно выточенным каменным крестом. Лорд-мэр Лондона, возглавлявший многочисленную депутацию господ в меховых накидках и с тяжелыми золотыми цепями на шее, произнес для Каталины формальное «добро пожаловать в Лондон». Это были олдермены и шерифы города, а также представители богатых ремесленных и торговых гильдий.

Лорд-мэр говорил, доктор де Пуэбла переводил.

– Вашему высочеству, вероятно, любопытно будет узнать, что этот крест установлен королем Эдуардом Первым в честь его возлюбленной супруги королевы Элеоноры Кастильской, которая состоит в числе предков вашего высочества. После ее смерти король воздвиг тринадцать крестов в тех местах, где оставалось в течение ночи ее тело на пути в Вестминстерское аббатство. Мы молимся о том, чтобы брак вашего высочества с нашим принцем был таким же счастливым.

Когда мэр и знатные граждане закончили выражение верноподданнических чувств, Каталина со свитой проследовала в собор Святого Павла, где через два дня должно было состояться ее бракосочетание. Здесь она преклонила колена в холодном просторном нефе, и дневные торжества увенчались великолепным благодарственным молебном.

Вернувшись в Ламбет, Каталина с удовольствием приняла кубок вина и пригласила фрейлин присоединиться к ней у камина. Все были преисполнены радостного возбуждения и восторга от впечатлений дня.

– Эти живые картины! – воскликнула Исабель де Варгас. – Они, наверное, обошлись королю в целое состояние.

– Они были прекрасны, – согласилась Каталина, потом увидела игриво приподнятые брови Марии и расхохоталась. – Ты тоже заметила! Дамы, в одной из картин архангел Гавриил напомнил мне, что моя главная обязанность – родить детей, потому что ради этого Бог даровал людям способность к чувственным наслаждениям. А в другой человек, одетый как наш Господь, предстал передо мной и сказал: «Благословен будь плод чрева твоего; Я сделаю многочисленным твое потомство». Если я раньше и сомневалась, то теперь знаю точно, чего здесь ждут от меня. Но, ох, как горят щеки! В Испании о таких вещах никогда не сказали бы открыто!


В замке Бейнардс на Темзе в огромном зале, стены которого были увешаны гобеленами, Каталина была принята свекровью, королевой Елизаветой, окруженной фрейлинами с вышиванием в руках.

– Не могу выразить, как я рада видеть вас, ваше высочество, – по-французски сказала королева, поднимая Каталину и целуя в обе щеки.

От Елизаветы пахло розовой водой и амброй.

– Я с нетерпением ждала встречи с вашей милостью, – ответила Каталина.

Все последние дни она упорно занималась английским и теперь понимала многое из того, что говорили вокруг, но изъясняться самой было труднее.

– И я тоже жаждала увидеться с вами. Пойдемте присядем и познакомимся ближе.

Королева подвела Каталину к сиденью со множеством подушек, устроенному в нише под окном. Легко было заметить, что Елизавета Йоркская, золотоволосая и белокожая, когда-то была женщиной исключительной красоты. Она и сейчас выглядела прекрасно, однако лицо ее поблекло и казалось усталым.

– Надеюсь, вы устроились удобно?

– Да, ваша милость, благодарю вас.

– Отныне вы должны считать меня своей матерью, дитя мое. – Елизавета улыбнулась ей. – Если у вас возникнет нужда в чем-нибудь или вас что-то обеспокоит, приходите ко мне, я постараюсь помочь. Король прислушивается к моему мнению. Скоро вы познакомитесь с его матерью, леди Маргарет. Она тоже ожидала вашего приезда. Ее главное желание – видеть всех наших детей счастливо устроенными и ни в чем не нуждающимися.

Каталина слышала о леди Маргарет. Слава о ней как об ученой и праведной женщине докатилась даже до Испании.

– Ваше высочество уже встречались с моим сыном Генрихом. – Королева снова улыбнулась. – Он плутишка! Артура, когда тот был маленьким, отправили в замок Ладлоу на границе с Уэльсом, чтобы он научился управлять графством – своим владением. Это хорошая подготовка к восшествию на престол, тем не менее расставание с ним, конечно, было тяжелым испытанием. А вот Генрих рос под моим присмотром вместе со своими сестрами. Вам понравятся Маргарита и Мария. Маргарита ненамного моложе вас, ваше высочество, она станет королевой шотландцев.

– А принцесса Мария?

– Ей всего пять. Мы должны подождать, а там увидим, как распорядится Господь. У меня было еще двое детей, но, увы, Богу угодно было забрать их к себе. Эдмунд ушел от нас в прошлом году. Ему был лишь год и три месяца. – Голос королевы дрогнул.

«Неужели это Божья кара? – подумала Каталина. – Грехи отцов, которые пали на их детей?» Забыв об этикете, она накрыла ладонью руку королевы:

– Моя мать тоже потеряла двоих детей – совсем маленьких. И когда умер мой брат Хуан, она была в большой печали.

– Это, наверное, самый тяжелый крест, который нам приходится нести. Мы сами были потрясены, когда услышали эту новость. – Елизавета пожала руку Каталины. – Но сегодня давайте поговорим о более веселых вещах, ведь завтра ваша свадьба, готовятся большие торжества и будет много разных увеселений! Леди Гилдфорд говорит, что вы любите танцевать. Она была в свите короля в Догмерсфилде и видела, как вы искусны в этом.

– Я люблю танцевать! – воскликнула Каталина.

– Вы знаете какие-нибудь английские танцы? – Королева поднялась.

– Нет, ваша милость.

– Тогда я вас научу кое-чему!

Хлопнув в ладоши, Елизавета велела своим фрейлинам отложить вышивание и вызвала музыкантов. Каталину очаровала ее непосредственность и теплота. Мать самой инфанты никогда не вела себя так непринужденно, даже со своими детьми. Вскоре королева и ее дамы уже водили Каталину скользящим шагом по выложенному плиткой полу, показывая ей танец бранль, и заставляли подпрыгивать, исполняя живую сальтареллу. Вечер вышел чудный. Давно Каталина не получала такого удовольствия.

Когда пришла пора прощаться, королева Елизавета взяла невестку за руку:

– Я знаю, вы станете хорошей женой Артуру. Будьте с ним терпеливы и добры. Он плохо себя чувствовал и сейчас сам не свой. Считает мое беспокойство напрасным, но мы все молимся о его скорейшем выздоровлении.

Елизавета говорила непринужденно, однако Каталина уловила тревогу в ее голосе.

– Я уверена, он поправится, – произнесла она, желая успокоить королеву. – В Догмерсфилде он говорил, что ему становится лучше.

Елизавета поцеловала ее и добавила:

– Благослови вас Бог за ваше доброе сердце.

Каталина вернулась в Ламбетский дворец уже после полуночи и занялась последними приготовлениями ко дню свадьбы. Все должно пройти хорошо. Она встала на колени и произнесла молитвы, поблагодарив Господа и Его Святую Мать за их благоволение, а себя утешила мыслями о том, что с ней рядом будет Елизавета. Королева поможет невестке подготовиться к роли, которую та однажды начнет выполнять, и познакомит с явными и тайными сторонами жизни при английском дворе.

Спала Каталина урывками, так как была слишком взволнована и не могла расслабиться. Завтра она станет замужней женщиной, ее посвятят еще в одну тайну. Перспектива торжественных церемоний и ожидание того, что за ними последует, переполняли принцессу волнением. Наконец ей стало невмоготу лежать в постели и ворочаться с боку на бок. Она встала, вновь преклонила колена у аналоя и упорно молилась о даровании ей сил справиться со всем, что ей предстоит.


В утро свадьбы, 14 ноября 1501 года от Рождества Христова, Каталина поднялась с рассветом, чтобы облачиться в наряд невесты. Подвенечное платье было из белого и золотого атласа, плиссированное, с широкой юбкой. Чудесные золотистые волосы инфанты следовало распустить в знак непорочности, а на голову ей донья Эльвира возложила усыпанный драгоценными камями венец и накинула поверх него необъятных размеров шелковую вуаль, отделанную по краю золотом, жемчугом и самоцветами. Взглянув в зеркало, Каталина увидела нечто вроде иконы в роскошном убранстве. Когда она показалась из Ламбетского дворца, раздались восхищенные возгласы ожидавших ее придворных.

– Принцу Артуру действительно повезло получить такую невесту! – заметил доктор де Пуэбла, низко кланяясь. – Мы все гордимся вашим высочеством.

Где-то сзади хмыкнула донья Эльвира. Каталина обернулась, но лишь мельком заметила презрительный взгляд, которым дуэнья одарила посла. Однако времени на размышления, отчего она так плохо относится к де Пуэбле, не было: у пристани новобрачную уже ожидала целая флотилия барок, готовых доставить ее с приближенными в Тауэр, где должны были собраться члены королевской свиты.

Вдоль Темзы толпились люди, они махали руками и выкрикивали приветствия. Тем не менее, когда впереди из утреннего тумана выступили очертания серой, построенной на самом берегу крепости, Каталина сделала над собой усилие, чтобы сдержать дрожь. Именно сегодня ей совсем не хотелось думать о том, что она слышала об этом месте. А потому, когда барка причалила у лестницы Королевы и принцесса вошла в Тауэр через маленькую боковую дверь, все ее внимание сосредоточилось на пылкой приветственной речи констебля – управляющего королевским замком. Он проводил Каталину на широкую турнирную площадку прямо под белой громадой главной замковой башни – башни Цезаря, потому что, по словам констебля, ее построил Юлий Цезарь. Здесь стояли король с королевой и их свита, готовясь проследовать в собор Святого Павла. Каталина сделала глубокий реверанс. Генрих и Елизавета сообща заключили ее в объятия.

– Ваше высочество, вы прекрасная невеста! – воскликнула королева.

Король оценивающим взглядом посмотрел на инфанту:

– Лучшего мы и желать не могли. Вам все это очень к лицу!

Каталина вспыхнула. Генрих и сам был великолепен: красная бархатная мантия, усыпанный алмазами, рубинами и жемчугом нагрудник, пояс тоже украшен рубинами.

В собор Святого Павла Каталина ехала в открытой коляске вместе с королевой Елизаветой. Король возглавлял процессию верхом на прекрасном белом коне. Вновь вскипели ликующие толпы, улицы были украшены так же, как и два дня назад во время встречи принцессы. К удивлению Каталины, из уличных фонтанчиков для питья лилось вино: как объяснила королева, это было бесплатно, чтобы все люди тоже могли повеселиться.

– Сегодня будет много веселья, а завтра – больных голов, – скривив губы, проговорила Елизавета.

Давка в соборе Святого Павла была страшная, колокола звонили оглушительно. Все высадились у примыкающего к собору епископского дворца, где свадебный поезд ждала леди Маргарет. Ее фигура в черном платье и белом вдовьем вимпле выглядела мрачной, а вытянутое худое лицо казалось суровым. Но впечатление изменилось, когда при виде Каталины она расплылась в довольной улыбке. Принцесса не позволила этой почтенной женщине вставать перед ней на колени, леди Маргарет расчувствовалась, и глаза ее заблестели от слез.

– Милая принцесса, это счастье, что вы с нами. – Она поцеловала Каталину.

Король энергично кивал, выражая одобрение:

– Пойдемте, моя почтенная матушка. Мы должны занять свои места.

Он повел королеву с леди Маргарет к двери, ведущей в собор. Каталина на несколько мгновений осталась одна со своей свитой. Мария быстро взяла ее за руку, невеста глубоко вдохнула и приподняла подбородок. Тут дверь распахнулась, и вошел принц Генрих, в платье из серебристой ткани, расшитой золотыми розами; выглядел он великолепно. И снова от него дохнуло уверенностью в себе, так поразившей Каталину при первой встрече.

– Я пришел проводить ваше высочество в собор. – Он припал на колено и поцеловал ее пальцы.

Потом быстро поднялся и предложил Каталине руку. Принцесса была невысокая, так что они с Генрихом оказались почти одного роста; она ясно ощущала его близость и силу его руки. Это действительно был необыкновенный мальчик.

Под звуки труб, гобоев и свирелей они вышли из епископского дворца. При виде Каталины люди впадали в неистовство, выкрикивали благие пожелания и шумно выражали свое одобрение. У западного входа стояла сестра королевы Сесилия Йоркская – она должна была нести шлейф невесты. За ее спиной вдоль западной стены храма выстроились английские леди – их, наверное, была целая сотня, и все в роскошных нарядах.

Собор уже был полон гостей. Вдоль нефа от западного входа до перекрестья шел высокий помост, накрытый мягким ковром из красной шерсти, чтобы все могли лицезреть совершение этого брака, который принесет славу династии Тюдоров и обеспечит ее продолжение. Зазвучали трубы, принц Генрих снова предложил Каталине руку. Они поднялись по ступенькам на помост и медленно двинулись по нему. С одной стороны Каталина увидела короля и королеву: со своего места, отгороженного решеткой, они с пристрастием наблюдали за публикой – все ли внимание приковано к новобрачным. По другую сторону разместились лорд-мэр и другие отцы города.

Впереди под центральным сводом была устроена высокая платформа, на которую можно было подняться со всех четырех сторон. Здесь их ждал архиепископ Кентерберийский, величественный в своих праздничных ризах и усыпанной драгоценными камнями митре. Он должен был провести обряд. За ним рядами в соответствии с рангом выстроились исполненные важности епископы, аббаты, князья Церкви; они пришли сюда, дабы увидеть, как будет заключен союз с испанцами, и освятить его.

Артур тоже был там – стоял в ожидании у подножия платформы, высокий, полный достоинства, но какой-то дряблый, будто белое атласное платье на толстой подкладке было ему велико. Бледный лицом, он безучастно поклонился Каталине, когда та приблизилась. Отпустив руку Генриха, принцесса поднялась на платформу с одной стороны, тогда как Артур взошел на нее с другой.

Казалось, весь мир взирал на них, когда перед лицом Господа они стали мужем и женой.


После церемонии венчания архиепископ и клир торжественно проводили Артура с Екатериной к высокому алтарю, где была отслужена главная свадебная месса. Рука об руку молодожены вернулись на платформу и преклонили колена, чтобы просить благословения у короля и королевы, которые с радостью дали его. Екатерина заметила за их спинами леди Маргарет: от избытка чувств та вновь промакивала платочком слезы.

Странно было наконец почувствовать себя замужней женщиной. Все казалось нереальным. По пути с платформы в неф Екатерина покосилась на Артура. В том, как он кивал направо и налево, была тихая грация и какая-то истинно королевская невозмутимость, но, поймав на себе взгляд молодой супруги, Артур улыбнулся. За дверями собора, где их радостно приветствовала толпа, улыбка его стала шире. Они постояли, принимая поздравления, пока к ним не присоединились король и королева. Тогда по знаку отца Артур поднял руку.

– Люди добрые, – провозгласил он, – да будет известно всем, что сегодня я передаю в наследство супруге, леди Екатерине, третью часть своих доходов, которыми располагаю в качестве принца Уэльского.

Раздались искренние возгласы одобрения.

– Король Генрих! Принц Артур! – восклицали люди.

И вновь воздух огласился торжествующим ревом труб, воем гобоев и переливчатыми трелями свирелей.

Именно в этот момент Екатерина случайно заметила взгляд принца Генриха, устремленный на брата: в его глазах промелькнул огонек неприкрытой зависти. Потом он погас, и Генрих вновь просиял улыбкой, стал махать и кланялся толпе, как будто приветствия предназначались только ему. Екатерина подумала, что ревновать брата, который всегда и во всем будет первенствовать, вполне естественно. И все же ее смутила столь открытая злоба в глазах этого юнца.

Однако она забыла об этом сразу, как только Артур взял ее руку в свою, холодную и влажную. Его лоб блестел от пота. Принц выглядел неважно, и она забеспокоилась: каково-то ему выносить все эти пышные церемонии и шумные торжества. Ее тревожило, что Артур еще не оправился от болезни, которую десять дней назад пренебрежительно назвал всего лишь простудой. Правда, времени на переживания не было: Артур вел ее следом за принцем Генрихом, которого назначили возглавлять большую процессию на обратном пути во дворец епископа, где должен был состояться пир.

Войдя в зал, Екатерина едва не столкнулась с лорд-мэром и олдерменами. Все они старательно выгибали шеи, чтобы как можно лучше ее рассмотреть. Это вызвало много смеха. Принцессу впечатлило, что не только королевская семья, но и все приглашенные ели с тарелок из чистого золота, инкрустированных жемчугом и драгоценными камнями. При свечах мириады самоцветов и тяжелых золотых цепей, которыми украсили себя благородные гости, сверкали и искрились.

Как показалось Екатерине, застолье длилось много часов. Под звуки фанфар приносили все новые перемены блюд, и вино лилось нескончаемой рекой. Она сидела за столом на почетном месте справа от короля, рядом с ней разместился остроумный дон Педро де Айала. Предполагалось, что он будет исполнять должность посла ее родителей в Шотландии, но несколько лет назад он приехал в Лондон по дипломатическим делам, да тут и остался.

– Мне здесь нравится, ваше высочество, – говорил он Екатерине. – Климат подходящий для здоровья, а Шотландия слишком холодна для испанца. И разумеется, мое присутствие в Лондоне в тот момент, когда решался вопрос о вашем браке, оказалось весьма полезным для короля Фердинанда и королевы Изабеллы.

У Екатерины создалось впечатление, что дон Педро и не собирался возвращаться к своим обязанностям в Шотландии. Он открыто ей заявил: раз теперь она замужем, он ожидает позволения отправиться домой. Кажется, Айала пользовался популярностью среди английских придворных и был мил королю. Самой Екатерине дон Педро тоже, скорее, понравился, однако она заметила обращенный на него сердитый взгляд доктора де Пуэблы: тот сидел за столом на менее почетном месте, дальше от короля. Не требовалось большой проницательности, чтобы догадаться: Пуэбла, постоянный посол их католических величеств, чувствовал, что дон Педро потеснил его с почетного места.

Король весело болтал, разглагольствуя о стоимости того или иного поданного на стол блюда, а также остроумно изумлялся способности некоторых лордов принаряжаться к празднику, запаздывая при этом с уплатой налогов. Королева в основном говорила о том, какой трогательной была церемония и как вкусна еда. Екатерина вежливо соглашалась, хотя про себя считала английскую еду пресной и даже близко не сравнимой с той разнообразной и богатой кухней, которой она наслаждалась в Испании. Тут было одно жареное мясо да пироги с толстыми корками!

Принц Генрих ни о чем другом не мог говорить, кроме как о турнирах и живых картинах, которые будут устроены в ближайшие дни в честь бракосочетания. Ему не терпелось принять участие в ристаниях, так что королю наконец пришлось решительно наложить запрет: принц был слишком молод. Генрих надулся, но ненадолго: его сестра Маргарита отпустила какую-то шуточку, и он снова развеселился. Екатерине нравилась Маргарита – темно-рыжая, живая, своевольная девочка двенадцати лет, и она надеялась, что ее золовку еще не скоро отправят на север, чтобы выдать замуж за короля шотландцев. Екатерина вполне могла представить себе, как сильно будет тосковать по дочери королева Елизавета, ведь их близость бросалась в глаза.

Артур говорил мало и ел неохотно. Наверное, нервничал перед грядущей брачной ночью так же, как и она. Или нет? Она свои обязанности знала, и он тоже должен бы, но все равно было страшновато. Екатерину смущала мысль, что каждый в этом переполненном зале знал, чем они с Артуром займутся позднее.

– Прекрасный ужин, – произнесла Екатерина на своем неуверенном английском, пытаясь еще раз вовлечь Артура в разговор и узнать, что с ним не так.

При этом она вновь с тревогой заметила пот на челе супруга. От дыма, валившего из главного очага, першило в горле, приходилось откашливаться, так что одному Небу известно, как чувствовал себя ее юный муж.

– Вам не кажется, что тут жарко? – спросила она.

– Именно так, моя госпожа, – согласился Артур. – Я бы многое отдал, чтобы оказаться в постели.

Повисла пауза: он соображал, что сказал. Потом наконец-то улыбнулся. Напряжение спало, и Екатерина нервно засмеялась. Король с королевой потянулись вперед, желая понять, что происходит.

– Думаю, пришло время немного развлечься! – Король Генрих подал знак убирать со столов. – Нас очень порадует, если принцесса и ее дамы представят нам испанские танцы.

– Меня это тоже порадует, сир, – вставил слово Артур.

Скатерть была убрана, столешницы сняли с козел и унесли. На верхней галерее появились музыканты. Екатерина спустилась с помоста и поманила своих фрейлин. Придерживая шлейфы, они под аккомпанемент гобоев и медленный ритмичный стук барабанов исполнили для всех присутствующих паванилью. С достоинством наклоняясь и делая размеренные шаги, Екатерина ощущала, что глаза всех гостей прикованы к ней. Не сомневалась она и в том, что на нее смотрит Артур, чувствовала на себе напряженный взгляд короля и дерзкий – принца Генриха, который едва мог усидеть на месте.

По окончании танца раздались крики «браво!», а потом, чтобы сделать приятное королеве, Екатерина станцевала бранль, которому та накануне обучила ее. Елизавета хлопала в ладоши от удовольствия, а когда Екатерина вернулась на королевский помост, свекровь обняла и расцеловала ее.

– Это было великолепно, моя госпожа, – похвалил ее Артур.

– Артур, теперь твоя очередь, – сказал король.

Тот, казалось, хотел отказаться, но послушно поднялся. Екатерина ожидала, что он пригласит ее, однако принц развернулся, поклонился фрейлине матери и взял ее за руку. У Екатерины покраснели щеки. Какой стыд, что ее так грубо отвергли! Она не рассчитывала на танцы с Артуром, когда они были всего лишь помолвлены – это было бы неприлично, но теперь они женаты, и это день их свадьбы! Она его жена, а не леди как-ее-там. Но кажется, никто не усматривал ничего странного в этом выборе партнерши, и Екатерина решила, что это один из чудны́х английских обычаев.

К тому же ее унижение – а она ощущала это именно как унижение – длилось недолго. Исполнив всего один танец, Артур вернулся и сел рядом с ней.

– Вы собираетесь танцевать еще, мой господин? – с надеждой спросила Екатерина.

– Я чувствую слабость, – к ее разочарованию, ответил он. – Я вообще редко танцую.

– Зато я танцую! – воскликнул принц Генрих.

Потом подскочил к своей сестре, вытащил ее на площадку для танцев и закружил ее в живом домпе. Все хлопали в такт. Когда танец закончился, принц крикнул: «Еще!», сбросил накидку и продолжил под аплодисменты родителей и любящей его до безумия бабушки скакать по кругу с Маргаритой, исполняя сальтареллу и изо всех сил стараясь произвести впечатление.

Екатерине все это казалось странным: никому, кажется, даже не приходило в голову, что Артуру следовало бы потанцевать со своей молодой женой, хотя бы в день свадьбы.


Еще до отъезда из Испании она знала, что в Англии существует так называемая постельная церемония – обычай, когда гости укладывают спать жениха и невесту и их брачное ложе благословляет священник, после чего молодых оставляют наедине. Однако она надеялась, что донья Эльвира, верная своему обычаю осуждать непристойности, воспротивится этому. Однако дуэнья хранила молчание. Когда же сама Екатерина заявила, что не хотела бы оказаться выставленной напоказ в таком деликатном деле, донья Эльвира ее удивила.

– Королева, ваша матушка, одобрила это, и вы не должны ставить под сомнение ее мудрость. Она хотела проведения этой публичной церемонии, чтобы весь мир увидел вас вместе на брачном ложе как мужа и жену, дабы не осталось больше никаких сомнений.

Спорить не было смысла: раз уж мать так хотела, дуэнья не выступит против ее воли. Однако принцесса хмурилась при одной мысли о предстоящем, и когда король приказал подать гиппокрас[3] и вафли, тем самым подав знак к окончанию празднества, почувствовала: момент близок. Обычно воздержанная в питье, Екатерина выпила большой кубок сладкого вина со специями, надеясь с его помощью успокоить нервы. Хихикающая Мария шепотом поделилась с ней рассказом своей замужней сестры: та утверждала, что в первый раз может быть больно…

Король поднялся и приказал мертвенно-бледному, уставшему до изнеможения Артуру следовать за ним. Под взрывы смеха они удалились, сопровождаемые множеством лордов и прочих джентльменов. Королева знаком предложила Екатерине идти с ней. Донья Эльвира и фрейлины толпились позади.

Наверху, в просторных покоях новобрачных, стояла огромная кровать с пухлыми подушками, застеленная тонким бельем, накрытая стеганым покрывалом с горностаевой каймой и посыпанная сухими лепестками цветов и душистыми травами. В изголовье красовался королевский герб, заново окрашенный и позолоченный.

Екатерина стояла, вся дрожа, пока королева собственноручно помогала донье Эльвире снимать с новобрачной платье.

– Тут нечего бояться, – с ободряющей улыбкой сказала свекровь.

Донья Эльвира нахмурилась:

– Принцессе объяснили, в чем состоят ее обязанности, ваше величество.

Елизавета вскинула бровь:

– Надеюсь, тут будет больше чем просто исполнение обязанностей. Что это за странная одежда на тебе, доченька?

– Это «корзинка», – объяснила Екатерина. – Мы в Испании носим их под платьями.

– Теперь ты замужем и будешь носить английские платья.

– С удовольствием, – ответила Екатерина, радуясь возможности проявить послушание.

Глаза доньи Эльвиры вспыхнули. Сильно дергая, она развязала ленты, поддерживавшие «корзинку», и буркнула в сторону Марии:

– Подай мне ночную рубашку.

Переглянувшись с Екатериной, Мария благоговейно принесла длинную сорочку из тончайшего батиста, с вышивкой черным по белому, которая шла вдоль открытого ворота и широких манжет. Донья Эльвира усердно принялась переодевать принцессу, и на какое-то время та осталась стоять голой, красная от стыда. Однако дуэнья быстро надела на нее через голову ночную рубашку. Потом она расчесала волосы Екатерины, а девушки тем временем обрызгали ее венгерской водой с запахом розмарина и тимьяна.

Королева взяла невестку за руку и помогла ей забраться в постель.

– Сядь повыше и обопрись спиной на подушки, – наставляла она.

Сделав, как ей велели, Екатерина натянула на себя покрывало, прикрыв грудь. Донья Эльвира снова рванулась к ней и разбросала волосы новобрачной веером по плечам. Принцесса ясно видела, что дуэнья возмущена присутствием королевы и всем своим поведением дает понять: она, и только она лучше всех может подготовить свою подопечную к приходу жениха.

Екатерина вздохнула про себя. Королева Изабелла настаивала на том, чтобы и после бракосочетания она держала донью Эльвиру при себе как старшую подругу и наставницу в этой чужой стране, однако принцесса начинала понимать: не так все просто. У нее никак не получалось проникнуться доверием и теплыми чувствами к своей дуэнье; при всем добронравии и внимательности той недоставало любви, и Екатерина боялась, что поладить им будет трудно.

Однако сейчас было не время думать об этом. Нарастающий звук голосов и раскаты грубого хохота возвестили о приближении Артура.

Глава 3 1501 год

Екатерина едва не умерла со стыда. Жар поднялся от груди и залил лицо: до нее донесся голос принца, который похвалялся, как его распирает от любовного желания. Слова его были встречены взрывом грубого мужского смеха.

– Давай, парень, двигай!

– За Англию и святого Георгия!

В сопровождении отца в опочивальню вошел Артур, одетый в просторную рубашку для сна, присборенную у кокетки и расшитую белыми и красными розами. Вслед за ним ввалились и другие мужчины, плотоядными взглядами обшаривая лежащую в постели невесту. Щеки Екатерины алели. Артур приподнял покрывало и, забравшись на ложе, устроился рядом с ней. Они лежали в двух футах друг от друга, одеревенелые и бездвижные, в то время как непрошеные гости воздевали кубки и делали непристойные жесты. Самым развязным из всех был принц Генрих: он явно перебрал. Королева заметила смущение невестки и поймала взгляд короля. Тот кивнул.

– Пропустите его милость архиепископа Кентерберийского! – крикнул король.

Мужчины неохотно расступились, давая дорогу архиепископу. Раздалось даже нечто похожее на шиканье, когда священник воздел руку в благословляющем жесте и помолился о том, чтобы Господь сделал союз принца и принцессы плодотворным.

– Аминь! – произнес король. – А теперь, дамы и господа, мы должны оставить молодых наедине. Искренне желаю вам обоим приятной ночи!

Взяв королеву за руку, он вывел ее из комнаты. За ним неохотно потянулась и остальная компания. Донья Эльвира, выходя последней, задула все свечи, кроме одной, выкатилась из спальни и прикрыла дверь.

Екатерина лежала, и сердце у нее сильно билось. Она услышала, как Артур сглотнул. Было ясно, что он нервничает не меньше, чем она. Тишина будто сгустилась.

– Вы устали, Кэтрин? – вдруг спросил он.

– Немного, сэр, – ответила она, зная, что не должна подавать вида, будто избегает его ухаживаний.

– Я совсем без сил. Мог бы проспать неделю. – Артур закашлялся.

– Вы нездоровы, мой господин? – заботливо спросила Екатерина.

– Это ничего. Застарелая простуда. – Он повернулся к ней лицом, тяжко вздохнул. – Не нужно так пугаться. – Потом протянул руку и положил ее на плечо своей суженой. – У меня это тоже впервые.

Она не знала, как быть. Околичности Изабеллы не разъяснили практической стороны дела. Артур притянул Екатерину к себе. Она чувствовала его влажное дыхание у себя на щеке. Но вот он начал задирать ее ночную рубашку, при этом усиленно сопя. Затем отвернулся и откашлялся.

Екатерина ощутила, как он мягко ощупывает ее груди, потом спускается к потаенному месту между ног. С пылающими щеками она лежала неподвижно, не понимая, нужно ли ей делать что-нибудь в ответ. Вдруг Артур взгромоздился на нее сверху, и она приготовилась испытать боль, которой ее пугали.

Артур тыкался в нее, все больше возбуждаясь. Но этим все и ограничивалось. По описаниям Екатерина не так представляла это дело. Ей совершенно точно обещали, что должно произойти некое соединение плоти. Их взмокшие тела липли друг к другу, но не так, как нужно. Через пару минут безуспешных попыток Артур откинулся на кровать и зашелся в сильнейшем кашле. И прежде чем ее супруг опустил подол рубашки, Екатерина успела в лунном свете увидеть его приникший к бедру, обмякший член.

– Простите меня. – Артур не мог отдышаться. – Я плохо себя чувствую.

– Ничего страшного, – прошептала в ответ Екатерина.

– Я тоже так думаю. – Артур продолжал задыхаться. – Что бы ни говорил мой отец на людях, он пока не хочет, чтобы у нас появились дети.

Екатерина в изумлении повернулась к нему. Это противоречило всему, что она слышала.

– Он сказал, мы должны заключить брак, но несколько лет воздерживаться от супружеской жизни, – немного отдышавшись, объяснил Артур. – Он боится, что в моем возрасте и при плохом самочувствии это может расшатать мое здоровье.

Екатерина почувствовала приступ сердечной боли.

– Король прав. Мой брат умер в девятнадцать лет, переусердствовав на брачном ложе.

– Отец упоминал об этом. Он сильно встревожен моим недомоганием. Я твержу ему, что беспокоиться не о чем, но он непреклонен, и переживания его не утихают. Мы не можем ослушаться его. Он король.

При слабых отблесках огня в камине Екатерина рассматривала силуэт лежавшего рядом Артура. Лицо принца было в тени, и она не могла понять, действительно ли принца огорчает отцовское решение. Было похоже, ее муж скорее рад предлогу не исполнять супружеский долг.

Но король Генрих прав. Артур очень нездоров и явно не годен для супружеской жизни. Ясно, что ни для кого здесь это не новость. Но почему, почему же ей ничего не сказали?

– Моим родителям об этом известно? – спросила Екатерина.

– Конечно, и они согласны.

Еще бы им не согласиться – после того несчастья, что случилось с Хуаном.

– Тогда я с удовольствием покоряюсь воле короля, – произнесла Екатерина. – Мы должны изображать… супружеские отношения?

– Так он распорядился. Чтобы избежать разговоров, мы должны провести несколько ночей вместе. Весь свет должен думать, будто наш брак осуществился во всех смыслах. – Артур помолчал. – По правде говоря, я рад, что этой ночью мне не удалось проявить все свои способности. Даже если бы не этот мерзкий кашель, едва ли я оправдал бы ваши надежды: я сейчас очень слаб.

Это была ложь: Артур оставил свои попытки еще до приступа кашля. Теперь его скрутил новый приступ, еще более сильный и продолжительный.

– Это все не имеет значения, – сказала Екатерина, когда кашель стих. – Я тоже устала. День был такой длинный, и мне хочется спать. Не известно ли вам, когда король предполагает, чтобы мы… чтобы мы…

– Когда я поправлюсь и, может быть, пройдет еще некоторое время. Он считает, нам нужно подождать. Говорит, у нас впереди вся жизнь.


На следующее утро Артур поднялся рано и скрылся в своей личной уборной. Там, в соседних покоях, его ожидали придворные из свиты, чтобы помочь одеться.

Не желая покидать уютную теплую постель – и кто станет осуждать невесту за то, что она долго не встает наутро после свадьбы? – Екатерина слышала их голоса, хотя все слова разобрать не могла.

– Уиллоуби, дайте мне кружку эля. – Это был голос Артура. – В горле у меня сегодня совсем сухо, потому что ночь я провел в самом центре Испании. Как приятно иметь жену! – несколько раз повторил он.

Екатерина прекрасно поняла скрытый смысл этих слов и даже начала опасаться, не раскроют ли его блеф.

Дальше послышалось хихиканье и начался обмен непристойными шуточками. Екатерина заткнула уши. Потом разговор перешел на грядущие турниры и ставки, которые будут сделаны. Вскоре наружная дверь затворилась, и все стихло. Екатерина повернулась на бок и задремала. Сегодня никаких развлечений не предполагалось; ей и Артуру предоставлялась возможность побыть вдвоем. Она лежала и вспоминала их ночной разговор, пытаясь понять свои чувства. Да, она испытала облегчение. Несмотря на краткий момент близости, между ними все равно сохранялось отчуждение. Может быть, Артур держался отстраненно, потому что плохо себя чувствовал. Или избегал сближения, понимая, что был не способен дать супруге настоящую близость.

И все равно Екатерину не оставляло легкое ощущение, будто ее обманули. Ее брачная ночь, как и ее будущее, могла быть совершенно другой, окажись с ней в постели настоящий мужчина. Как все это будет выглядеть, когда пройдут месяцы, не принеся даже надежды на появление наследника? Это испортит ее репутацию. Могут подумать, будто это она плохо исполняет свой долг. Но король все поймет, Екатерина была уверена; он ведь беспокоился о здоровье сына, и оно действительно заслуживало беспокойства. Знал ли Генрих больше, чем говорил? Или просто осторожничал? Он был благоразумным и расчетливым человеком – так однажды сказал ее отец, словно отдавая должное будущему родственнику. Екатерина утешила себя этой мыслью. Если бы Артур и впрямь был опасно болен, ему бы вообще не позволили вступать в брак.

Чуть позже вошли донья Эльвира с Франсиской де Касерес.

– Доброе утро, ваше высочество, – сказала дуэнья. – Надеюсь, вам хорошо спалось. Франсиска, разведи огонь и помоги своей госпоже одеться, когда она будет готова. Я скоро вернусь.

Екатерина села, протирая глаза. Пора ей исполнить свою роль в представлении.

– Доброе утро, Франсиска! – окликнула она склонившуюся перед очагом худенькую девушку с волосами цвета воронова крыла. – Пора мне вставать.

Принцесса откинула покрывало и опустила босые ступни на пол, застланный камышом.

– Мою сорочку, пожалуйста, – распорядилась она и потянулась за бархатными тапочками, но тут увидела, что Франсиска таращится на постель.

– Что случилось? – поинтересовалась Екатерина.

– Ничего, ваше высочество. – Франсиска быстро взяла себя в руки.

– Нет, что-то было не так. Вы смотрели на постель.

Франсиска выглядела смущенной.

– Ваше высочество, я случайно заметила, что она чиста.

– Конечно она чиста, – озадаченно проговорила Екатерина.

– Но так не должно быть. – Щеки Франсиски порозовели. – Моя мать говорила, что в первый раз у девушки всегда идет кровь.

– Кровь? Почему?

– Ваше высочество, девственность теряют с кровью.

Стало понятно, почему ей обещали боль. А они с Артуром в своем невежестве упустили это обстоятельство, и теперь вся их игра под угрозой.

Екатерина стала быстро соображать. Супруг сказал ей, что они должны вести себя так, будто стали единой плотью, но не запрещал говорить правду тем, кто будет ей содействовать. Скоро вернется донья Эльвира. Она замужняя женщина, и мало что могло укрыться от ее орлиного взора.

Принцессе не терпелось сбросить с себя эту ношу.

– Франсиска, – сказала она, слова застревали у нее в горле, – между мной и принцем Артуром ничего не произошло.

Франсиска вытаращила глаза:

– Ваше высочество, я… Мне так грустно слышать это.

У Екатерины к глазам подступили слезы. Все должно было сложиться совсем не так!

– Боюсь, принц никогда не сможет стать мне настоящим супругом, – уныло сказала она. – Он болен и слишком слаб.

Франсиска продолжала пялиться на нее:

– Я понимаю, ваше высочество. – Она помолчала, не зная, что сказать. – Надо сообщить донье Эльвире.

– Я сама скажу ей и полагаюсь на вашу сдержанность.

– Да, ваше высочество.

Больше Екатерина ничего не добавила. Она боялась обсуждать эту проблему с дуэньей. У доньи Эльвиры был взрослый сын, но не получалось представить себе, каким образом она его зачала!

Наконец в комнату влетела дуэнья и отослала Франсиску.

– Ваше высочество, я должна спросить, – донья Эльвира сверлила принцессу взглядом, – потому как ваша матушка-королева захочет узнать. Все ли хорошо между вами и принцем Артуром?

– Очень хорошо.

– Я имею в виду – мне придется выразиться прямо, – ваш брак свершился?

– Нет. – Екатерина покраснела. – Принц плохо себя чувствовал.

Она передала приказания короля.

Донья Эльвира сдвинула брови:

– Можно только приветствовать любовь его величества к своему сыну и его заботу о нем.


Менее всего обрадовало Екатерину известие, принесенное возмущенной Марией. Франсиска де Касерес не тратила времени даром и все разболтала фрейлинам о несчастье принцессы: какое горе, она осталась девственницей.

– Передайте ей и всем остальным от моего имени, – сказала Екатерина, вдруг ощутив уверенность в себе, ведь она теперь замужем, пускай и только на словах, – если я услышу, что хоть одна из них повторяет сказанное по секрету Франсиске, я пожалуюсь королю.

Потом она взмолилась о том, чтобы никто не осмелился болтать. Ведь ей и самой лучше было держать язык за зубами.


Прошло две недели. Рыцарские турниры, пиры, живые картины, игры и танцы сменяли друг друга. Это было время, полное веселья, смеха и восторженной радости.

Накануне весь двор переехал в только что отстроенный дворец в Ричмонде. Екатерина приближалась к нему по Темзе на барке, возглавлявшей целую флотилию, и перед ней вставал чертог из какой-то легенды – громада здания возвышалась над водой, как видение. Король улыбнулся, заметив, что она любуется фантастическими шпилями, башенками, которые венчали похожие на луковицы купола, целым лесом позолоченных флюгеров и огромными окнами с мелкими ромбовидными стеклами, которые отражали лучи зимнего солнца. Его величество с гордостью сообщил принцессе, что этот дворец построен по его задумке взамен прежнего, сильно пострадавшего от пожара. Он сам сопровождал ее во время прогулки, остальные члены королевской семьи держались позади. Они шли по широким дорожкам внутренних дворов, окруженных крытыми галереями, по ухоженным садам. Во дворах били фонтаны, фруктовые деревья благоухали. Повсюду виднелись ярко окрашенные символические рисунки – розы, решетки, гербы, а также золоченые фигуры фантастических животных.

– Разумеется, все это должно производить впечатление, – сказал Генрих. – Люди ожидают от короля великолепия. Великолепие означает власть. Если я владею огромными дворцами, значит достаточно богат, чтобы содержать многочисленные армии!

Екатерина обратила внимание, что принц Генрих с жадностью ловит каждое слово отца.

– Но богатства, – заметил Артур, – могут также заключаться в уме. Нет большего сокровища, чем знание.

– Именно поэтому я пригласил к своему двору стольких ученых мужей, – подхватил его мысль король. – Это впечатляет людей вдвойне!

Когда они вошли внутрь дворца, Екатерина ахнула. Лазурные, как небо, потолки, усеянные эмблемами Тюдоров, прекрасные гобелены, фрески в красных и золотистых тонах, на которых самой крупной была фигура короля, великое множество портретов на стенах. Всякий, кто видел Ричмонд, не мог не испытать благоговейный трепет.

На следующий день именно здесь она в печали простилась с графом де Каброй и другими испанскими сеньорами, которые сопровождали ее в Англию.

– Мы отправимся домой, ваше высочество, и расскажем королю и королеве, с каким великолепием прошла ваша свадьба, – обещали они, один за другим целуя ей руку.

После чего удалились, и еще одна связь с Испанией оборвалась.

Удрученная расставанием и тоской по дому, Екатерина отыскала Артура. Она надеялась, вдруг он что-нибудь ей сыграет или прогуляется с ней по саду, но тот сказал, что устал и хочет отдохнуть. И тогда, отбросив свое всегдашнее беспокойство о супруге и отпустив фрейлин, Екатерина забрела в королевскую библиотеку – король разрешил невестке пользоваться ею, когда пожелает. После двух недель праздничной суеты везде было очень тихо. Свадебных развлечений хватало, чтобы излечить принцессу от меланхолии, но теперь все казалось безжизненным и печальным, и она снова ощутила тоску по родине и матери.

Екатерина выбрала латинскую книгу об астрологии и села за стол читать ее. Однако сочинение не могло отогнать скуку и тревожные мысли об Артуре, ведь ему никак не становилось лучше. Екатерина видела, с каким беспокойством смотрят на него король, королева, леди Маргарет, и не сомневалась: они тоже переживают. Екатерину волновало, что супруг не очень-то стремится к ее обществу. Не присоединиться ли к фрейлинам и не заняться ли вышиванием, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей? Но ей недостало сил даже подняться с места.

Внезапно принцессу накрыло волной жалости к себе. Она была приговорена провести в этом королевстве всю жизнь – изгнанница, фальшивая жена, дочь без матери. Охваченная печалью, она положила голову на руки и всхлипнула.

Вдруг на ее плечо легла чья-то рука. Принцесса в испуге подняла взгляд – это был король, озабоченно взиравший на нее сверху вниз:

– Что с вами, дитя мое?

Екатерина попыталась встать, но король ей этого не позволил.

– Скажите мне, что случилось, – потребовал он. – Разве мы плохо приняли вас?

– Ну что вы! – Она заплакала. – Сир, вы приняли меня очень хорошо. Я просто скучаю по матери и по дому!

К изумлению принцессы, король Генрих обнял ее за плечи:

– Ах, бедняжка Кэтрин! Я, как никто другой, понимаю это. С пяти лет я был беглецом, изгнанником, разлученным с матерью на долгие годы. Думаете, я не знаю, каково это – жить среди чужих людей? Мне это хорошо известно! Но мы не в силах изменить свою судьбу. Ведь вы не хотели бы вернуться домой к отцу и матери, не оправдав их надежд, верно? Вы слеплены из более крутого теста, или я не прав? – (Екатерина кивала сквозь слезы, хорошо понимая, о чем он ведет речь.) – Меня приятно удивили ваши красота, выдержка и достойные манеры, – продолжил король. – Я знаю, что вы постараетесь исполнять свой долг, как бы тяжело это ни было. И запомните, Кэтрин, вы можете быть уверены, что нашли во мне второго отца, который всегда будет стоять на страже вашего счастья.

– Благодарю вас, сир, – запинаясь, произнесла Екатерина и подумала, насколько ей все-таки легче разговаривать с королем, чем с мужем. – Простите меня. Я беспокоюсь о принце Артуре. Он болен.

Рука короля крепче сжала ее плечо.

– Ничего страшного. Доктора теперь говорят, что это не простуда, а малярия, она может продолжаться неделями и возвращаться снова. Вам не стоит беспокоиться. Все будет хорошо. А теперь вытрите глаза и пошлите за своими дамами, потому что у меня есть для вас сюрприз!

Положившись на слова короля, Екатерина позволила себе утешиться. Пока они ждали прихода фрейлин, Генрих показал ей несколько книг из библиотеки: изысканно проиллюстрированные манускрипты, новые печатные издания с прекрасными гравюрами и крошечные молитвенники с вышитыми обложками и застежками из чеканного золота. Отвлекшись на это, принцесса успокоилась, а потом, когда привели королевского ювелира и велели ему разложить на столе сверкающие изделия, она и вовсе приободрилась.

– Вы можете выбрать все, что вам понравится! – воскликнул Генрих.

Глаза принцессы были полны благодарности за его доброту. Не желая показаться жадной, она выбрала из разложенных на столе сокровищ ожерелье из жемчуга и сапфиров, золотой крест с рубинами и роскошное золотое шейное украшение. Король кивком одобрил ее вкус, а потом сказал восхищенным фрейлинам, что они тоже могут взять себе в подарок что-нибудь из оставшегося. Как это люди могли считать его скупым, мысленно подивилась Екатерина? Она не раз слышала такие слова от отца во время частых споров по поводу ее приданого. Вы только подумайте, сколько потратил Генрих на ее встречу и на свадьбу! Посмотрите на его сегодняшнюю щедрость!


Двумя днями позже Екатерина начала задумываться, не был ли Фердинанд прав. К ней явился дон Педро де Айала и попросил уделить ему немного времени. Они вышли в аккуратный квадратный садик, растения в котором были тщательно укутаны от декабрьского холода.

– Ваше высочество, вам следует знать: первая часть вашего приданого доставлена королю Генриху, – сказал дон Педро. – Проблема в том, что он хочет получить остальное. По совету доктора де Пуэблы он просил вашего камергера доставить золотую и серебряную утварь, а также сундучок с драгоценностями, но, как вы знаете, эта часть вашего приданого назначена к передаче через год.

Екатерина знала, что ни в коем случае не должна прикасаться к драгоценностям, которые привезла из Испании, но передать королю, когда от ее отца поступит такое распоряжение.

– Доктор де Пуэбла лучше других знает об этом, – сказала Екатерина. – Он сам обсуждал условия брачного договора! Я не получала никаких указаний на этот счет от короля Фердинанда.

– Я тоже, – согласился дон Педро. – И ваш камергер ответил королю, что его обязанность – хранить украшения и посуду. Дело в том, что его милость король английский предпочел бы получить их стоимость монетой. Мне до крайности неприятно говорить вам то, что я должен сказать. Но боюсь, доктор де Пуэбла сговорился с ним убедить ваше высочество использовать посуду и украшения, чтобы потом, когда придет время передачи, король отказался их принять под тем предлогом, что они уже не выглядят новыми. Тогда ваш отец будет пристыжен и вынужден взамен выдать их стоимость деньгами.

– Но тогда мой отец заплатит дважды! – возмутилась Екатерина.

– Совершенно верно, – подтвердил дон Педро. – И доктор де Пуэбла сказал королю, что вы одобряете эту нехитрую затею.

– Я? Какая ложь!

Все это звучало просто ужасно. Она не могла поверить, что посол ее отца мог измыслить такой бесчестный план, не говоря уже о том, чтобы вовлекать ее.

– Но почему? Ведь он действует в интересах моих родителей. Для чего он стал бы предлагать нечто столь очевидно противное их интересам и моим?

– Он хочет услужить английскому королю. Поддался влиянию и забыл, кому должен хранить верность! Именно поэтому я посчитал своим долгом предупредить ваше высочество. Донья Эльвира в курсе дела. Она согласилась с тем, что вам нужно все узнать.

– Донья Эльвира не любит доктора де Пуэблу.

– Донья Эльвира – мудрая женщина. Она не доверяет ему, и правильно делает.

– Я рада, что вы мне сказали.

– Его милость хочет видеть вас, – продолжил дон Педро. – Он попросил меня передать вам, что хочет встретиться с вами незамедлительно.

Дрожа от гнева и тревожных предчувствий, Екатерина пошла прямо к королю и была препровождена в его кабинет. Генриха она застала за попытками не дать ручной обезьянке разорвать счетную книгу.

– Перестань, Петеркин! – скомандовал король и опустил животное на пол. – Вы знаете, Кэтрин, он уже однажды испортил мне главную книгу. Весь двор потешался над этим. Представляю, что они обо мне говорят, и, без сомнения, я это заслужил! – Улыбка короля погасла, и он сказал: – Хочу принести вам извинения. Я безмерно виноват, что попросил передать посуду и украшения. Мне было бы неприятно прослыть человеком, который требует причитающееся ему до назначенного срока. Поэтому я умоляю вас написать королю Фердинанду и королеве Изабелле и объяснить им, что я был обманут доктором де Пуэблой.

Екатерина собралась с духом. Надо было проявлять осторожность, чтобы случайно не обвинить короля в том, что тот потворствует вероломству.

– Сир, по словам дона Педро, доктор де Пуэбла предложил мне начать пользоваться посудой и украшениями, и тогда вы смогли бы отказаться принимать их. Я должна особо подчеркнуть, что ничего не знала об этом плане и тем более не давала на него согласия.

Генрих сдвинул брови:

– Я тоже, Кэтрин. – Он встал и начал ходить взад-вперед. – Это чудовищная идея! – Король помолчал. – Конечно, если бы дело обернулось таким образом, это послужило бы к моей выгоде, но было бы мошенничеством, и я никогда на такое не пойду. Меня удовлетворяют условия брачного договора. – Он присел на край стола, запахнув подбитую мехом мантию, облекавшую его сухощавое тело. – Я очень сердит на доктора де Пуэблу за совет попросить эти вещи сейчас, и королю Фердинанду следует знать, как ведет себя его посол. Но он никогда не предлагал мне подговорить вас, чтобы вы стали пользоваться этой посудой и носить украшения. Вы могли уже заметить, Кэтрин, что один пытается опорочить другого. Последуйте моему совету, не берите это в голову. Боюсь, причина всему – зависть. Не забывайте, дон Педро хотел бы быть послом здесь.

Пообещав больше не думать об этом, Екатерина удалилась. Но ее не оставляло беспокойство. Не приведет ли смертельная вражда между доктором де Пуэблой и доном Педро к дальнейшим сложностям? Было ясно, что доктору де Пуэбле доверять не стоит, но могла ли она полагаться на дона Педро?

И был ли честен с ней сам король?


Тем вечером Екатерина отпустила горничных и пригласила донью Эльвиру посидеть с ней у камина, где и поведала дуэнье обо всем случившемся в этот день.

На лбу луноликой дуэньи обозначились морщины.

– Ваше высочество, я не стану говорить ничего против короля. Но доктор де Пуэбла – дурной человек, который забыл о верности сюзеренам, вашим родителям.

– Но есть ли доказательства его измены?

– Дон Педро был рядом, когда доктор де Пуэбла и король обсуждали свой план. Он может поручиться за это.

– Король это отрицает.

– Они оба лжецы – он и доктор де Пуэбла! – Донья Эльвира вспыхнула.

– Вы не должны говорить таких слов о короле! А я не должна их слушать!

Лицо доньи Эльвиры побагровело.

– Я прошу прощения у вашего высочества, – пробормотала она тоном, в котором звучало все, что угодно, только не смирение.

Екатерина решила не повторять сказанного королем о ревности между двумя послами.

– Вы всегда недолюбливали доктора де Пуэблу, – сказала она вместо этого. – Почему?

– Он еврей! – взыграла гордая кастильская кровь доньи Эльвиры. – Лживый converso![4] После падения Гранады его надо было изгнать из Испании вместе с остальными.

Екатерина помнила издание эдикта и последовавший за ним великий исход евреев. Фердинанд и Изабелла вознамерились очистить свои владения от ереси.

– Но многие приближенные моего отца выбрали крещение вместо изгнания. Доктор де Пуэбла был одним из них.

– Все они лицемеры! Еврей всегда останется евреем! Они всегда возвращаются к своей ереси. А этот доктор де Пуэбла к тому же низкого рода.

Больше Екатерина ничего не сказала. Глубоко укоренившиеся предубеждения заставляют донью Эльвиру все видеть в черном цвете. Некоторые евреи, несомненно, переменили веру ради корыстных соображений, но Екатерина знала и других – тех, кто принял новую религию искренне. И ни разу не замечала, чтобы доктор де Пуэбла пренебрегал христианскими обрядами.

Принцесса вздохнула. Привыкать к новой жизни было достаточно трудно и тогда, когда вас не окружают интриги и борьба. Как понять, кто говорит правду, а кто лжет? В целом она больше склонялась к тому, чтобы доверять дону Педро.


Двор перебрался в Виндзорский замок – мощную крепость, воздвигнутую много столетий назад и главенствовавшую над окрестностями. От этого вида захватывало дух. Екатерине и Артуру были предоставлены комнаты в средневековых королевских покоях в верхнем ярусе – с высокими окнами, выходящими на довольно унылого вида виноградник. Зато там стояла роскошная одиннадцатифутовая квадратная кровать с шелковыми занавесками и пологом, затканным серебром и золотом. В такой постели можно было потеряться. Екатерина и чувствовала себя потерянной, проводя в ней одинокие ночи.

Артуру лучше не становилось. Принцессе казалось, что принц похудел. Он еще сильнее кашлял и жаловался, что по ночам его мучает жар и он обливается по́том. И все же принц относился к своей болезни несерьезно, отказывался сдаваться ей. Во время пира в красивейшем зале Святого Георгия Екатерина заметила, с какой тревогой королева вглядывается в сына. Артур ел очень мало, но уверял мать, что его самочувствие выправляется, аппетит становится лучше и кашель проходит. Слышала ли королева лишь то, что хотела услышать?

– Не следует ли вам посоветоваться с врачом? – осмелилась Екатерина спросить однажды.

– Я уже советовался с врачами, слишком многими! – возразил Артур. – Со мной все в порядке! Оставьте ваши тревоги!

Но Екатерина не могла их оставить. Она видела больных малярией, и ни один из них не кашлял. Артур потел, и голова у него болела, это верно, но его лихорадило постоянно, а не время от времени.

Принцесса поделилась опасениями со своим врачом, доктором Алькарасом.

– Так дальше продолжаться не может, – сказала она, описав ему симптомы болезни Артура.

Доктор слушал мрачно.

– Его высочество кажется мне слишком худым, и ваше описание внушает тревогу. Но я не могу поставить диагноз, не осмотрев принца, а мне не пристало создавать впечатление, будто я ставлю под сомнение знания и опыт английских врачей. Я осторожно понаблюдаю со стороны за его высочеством, насколько мне это удастся. – Алькарас помолчал. – Простите меня, моя госпожа, но благоразумно будет не перенапрягать его силы совместным возлежанием.

– Король согласен с вами, – открылась ему Екатерина, чувствуя, как у нее загораются щеки. – Мы делаем все, как он велит. Наш брак – лишь формальность.

– Очень мудро, ваше высочество, – произнес доктор Алькарас.


Однажды вечером после ужина король вызвал Екатерину в свой кабинет. Так как там находился доктор де Пуэбла, она поняла, что приглашена для обсуждения важного дела.

– Садитесь, дитя мое, – предложил ей Генрих, подхватил с пола Петеркина, усадил его к себе на колени и стал поглаживать ему уши. – Вам надо знать, что принцу Артуру необходимо отправиться в Ладлоу – дальше учиться управлять Уэльсом. Это подготовит его к тому, чтобы встать во главе королевства.

Екатерина была поражена. Как говорил Артур, от Лондона до Ладлоу более полутораста миль, а он это знал точно, поскольку жил там с семилетнего возраста. Она уже собралась было возразить, мол, принц недостаточно крепок для таких путешествий в разгар зимы, но, сказать по правде, юная невестка слишком трепетала перед королем и боялась показаться строптивой. Кроме того, Артур был его сыном; Генрих должен быть осведомлен о состоянии здоровья своего наследника и, конечно, оценил степень риска.

Будто прочитав ее мысли, Генрих добавил:

– У нас с Артуром был долгий разговор. Его возвращение в Ладлоу после свадебных торжеств было решено уже давно, однако я сказал ему, что если он неважно себя чувствует, то может подождать до весны. Тем не менее Артур непреклонен в своем решении: его долг – находиться в Ладлоу.

Артур так и сказал бы, подумала Екатерина. Она уже достаточно изучила своего молодого супруга, дабы понимать: он избегал давать кому-то хоть малейший повод заподозрить, что ему не хватает сил выполнять свои обязанности.

– Вопрос в том, – сказал король, – поедете ли вы с Артуром или останетесь с королевой и принцессой Маргаритой, по крайней мере на зиму. Что касается меня, я не хочу, чтобы вы уезжали. Я считаю – и мне известно, Артур говорил вам об этом, – что мой сын еще недостаточно повзрослел для исполнения обязанностей мужа и что вы должны повременить с началом супружеской жизни. Мои советники согласны с этим, учитывая нежный возраст моего сына. И мы все обеспокоены тем, как вы, приехав из Испании, перенесете зиму на границе Уэльса. Нам не хотелось бы, чтобы ваши родители, король и королева, решили, будто мы заставили вас сделать это, особенно если жизнь там скажется на вашем здоровье.

Екатерина молчала. Решение в этом деле оставалось за королем. И слова Генриха звучали так, будто он уже его принял. Она должна остаться.

– Тем не менее, – продолжил он, – я не хочу рисковать обидеть короля Фердинанда и королеву Изабеллу, разлучая вас и Артура, а потому посоветовался с доном Педро де Айалой и доньей Эльвирой. Оба они убеждали меня, что вы должны остаться. Честно говоря, я не знаю, что и подумать. Скажите мне, Кэтрин, каково ваше мнение?

Принцесса заметила, как доктор де Пуэбла при упоминании дона Педро и доньи Эльвиры покачал головой. Потом он сказал:

– Ваша милость, мой совет – принцесса должна ехать.

Екатерина не удивилась – он из принципа не мог согласиться со своими противниками. Уж не втягивают ли ее в какую-то запутанную игру, смысла которой она не может понять? Будут ли родители довольны, если она примет решение самостоятельно? Могло быть и так, что королем и впрямь движет забота о ней. Хотя, учитывая, как он печется о своем сыне, скорее стоило ожидать, что он боится предоставить их обществу друг друга в отдаленном замке: вдруг молодая пара не совладает с искушением и пренебрежет его распоряжением ждать?

И еще она не могла отделаться от мысли, не связано ли все это каким-то образом с ее приданым. Если король отправит ее в Ладлоу и она там по каким-то причинам начнет пользоваться утварью, ее родители могут сказать, что король принудил ее к этому. А если она поедет в Ладлоу по своей воле и сделает то же самое, зная, какие будут последствия, это посчитают ее ошибкой, не так ли?

– Я буду довольна тем, что решит ваша милость, – ответила она.

– Подумайте об этом, – завершил беседу Генрих. – Продолжим в другой раз.

Екатерина пошла к своему духовнику отцу Алессандро и попросила у него совета.

– Доктор де Пуэбла может подтвердить, – сказал священник, – король и королева, ваши родители, хотели бы, чтобы вас не разлучали с принцем Артуром. Если так случится, они будут недовольны.

Разрываясь на части, она долго думала о словах отца Алессандро и молилась о подсказке. Она хотела поступить правильно, но что было правильным?

Четыре дня она колебалась, не зная, что ответить королю. Потом к ней пришел принц Артур.

– Отец хочет знать ваше решение. Вы очень порадуете меня, если поедете в Ладлоу вместе со мной.

Наверное, ему велели сказать это.

– Решение остается за его милостью, – уперлась Екатерина.

– Но чего хотите вы?

– Я хочу во всем радовать его и вас.

Артур вздохнул и ушел. За ужином в тот вечер король со скорбным видом склонил голову к уху принцессы:

– Мне больно говорить это, Кэтрин, но я решил, что вам следует отправиться в Ладлоу. Нет в мире ничего, о чем я сожалел бы сильнее. – Он грустно покачал головой. – Мы будем скучать по вас, но я должен считаться с желаниями короля и королевы, ваших родителей, даже если, разрешая вам ехать, я могу подвергнуть опасности своего сына.

«С чего бы это?» – едва не выпалила Екатерина. Но разумеется, слова короля были произнесены ради тех, кто сидел рядом. Притворство должно выглядеть убедительно.

– Как будет угодно вашей милости, – с улыбкой ответила Екатерина, несмотря на дурные предчувствия.

И беспокойство ей внушало не одно только здоровье Артура. Ее страшила жизнь наедине с ним на этой отдаленной холодной окраине.


Разумеется, донья Эльвира устроила переполох.

– К отъезду вашего высочества ничего не приготовлено, и я подозреваю, что в Ладлоу не сделано для вас запаса продуктов. Полагаю, мы должны быть благодарны королю за то, что он позволяет вашим испанским слугам сопровождать вас.

– Благословляю его за это, – сказала Екатерина.

– Разве что за это! – мрачно произнесла дуэнья. – Вы знаете, что сказал мне дон Педро? Его величество не дал принцу Артуру ничего для меблировки дома.

Это выглядело странно. Если принц Артур собирался вернуться в Ладлоу, для чего вывезли обстановку? При дворе ему не требовалась ни мебель, ни утварь, и тем не менее, похоже, все это вернулось к королю.

Донья Эльвира была вне себя:

– И можете вы в такое поверить, там нет даже столового сервиза! У вашего высочества не будет иного выбора, как только начать пользоваться своей посудой! Дон Педро говорит, вам следует сейчас же отдать всю ее, и драгоценности тоже, королю, чтобы избежать упреков в будущем.

– Но родители велели мне ждать, пока они прикажут сделать это, – запротестовала Екатерина. – Они дали такие распоряжения дону Педро?

Донье Эльвире явно не хотелось этого говорить, но она призналась:

– Нет, ваше высочество.

– Тогда пусть посуду и драгоценности упакуют, – распорядилась Екатерина.

Глава 4 1501–1502 годы

Никогда в жизни своей Екатерина так не мерзла. Она все время думала, что это безумие – пускаться в столь долгую поездку посреди суровой зимы! Король потерял рассудок, если решил отправить Артура в Ладлоу в такое время! Но она не осмелилась возражать, и когда настал момент прощания, тепло обняла короля, королеву, принца Генриха, принцессу Маргариту и леди Маргарет. Королева Елизавета прильнула к Артуру и расцеловала его.

– Храни тебя Господь, мой прекрасный, нежный сын! – взмолилась она, когда принц встал на колени для благословения.

Потом он вскочил на коня – ему непременно нужно было, как полагается, верхом возглавлять процессию. Тем временем Екатерина, закутанная в меха и все равно дрожащая, забралась в ожидавшие ее носилки. Донья Эльвира оказалась тут как тут – плотно задвинула шторки.

Декабрьский пейзаж был гол и суров. Поля посеребрила изморозь, похожие на скелеты деревья гнулись под жестоким ветром. Земля, местами изрезанная колеями, была тверда как железо, так что ехать было неудобно. Двигались они медленно, следом волочился обоз из телег с поклажей и нагруженных тюками лошадей. Если за день делали больше десяти миль, это считалось удачей. Праздник Рождества отмечали уныло, урывками, на постоялых дворах и в монастырских гостевых домах, встречавшихся по пути.

Даже Мария находила мало поводов для веселья, и Екатерина чувствовала себя несчастной. Она постоянно мерзла и коченела до самых костей. Не могла дождаться завершения бесконечной поездки и боялась за Артура, сидевшего на коне и отданного на растерзание жестоким, как удары кнута, порывам ветра. Она предложила ему занять место возле себя в носилках, но он ответил ей так резко, что с тех пор она держала язык за зубами.

Мейденхед, Оксфорд, Глостер, Херефорд… Отодвигая занавески, когда донья Эльвира смотрела в другую сторону или засыпала, Екатерина видела, что пейзаж изменился: теперь они ехали по дикой холмистой местности. Весной она, вероятно, была зеленой и прекрасной, но сейчас казалась унылой и неприветливой. Городки и деревни выглядели по большей части безлюдными. Несколько раз Екатерина слышала замирающий колокольный звон из церквей и часовен, мимо которых они проезжали.

Кавалькада двигалась на север вдоль границы Уэльса. В этих краях распространилась страшная болезнь, сказали принцессе. Лучше поторопиться! Последнюю ночь поездки они провели в мрачном замке, и к тому времени Екатерина уже чувствовала себя несчастной в высшей степени. Одного мимолетного взгляда на Артура в момент, когда тот не следил за лицом, было достаточно, чтобы понять: его состояние значительно ухудшилось. Теперь уже недолго, твердила себе Екатерина. Еще несколько миль – и кошмар закончится.

На следующий день, к невыразимому облегчению принцессы, они достигли Шропшира. Вскоре после этого впереди в утреннем тумане суровой громадой обозначился замок Ладлоу. Массивная серая крепость, как страж, возвышалась над симпатичным городком и казалась пугающе неприступной, хотя Артур, который ехал рядом с Екатериной, уверял ее, что валлийцы больше не устраивают набегов через границу. Донья Эльвира громко фыркнула, давая понять, что она думает об этом местечке, куда их заслали.

Они пересекли подъемный мост, проехали сквозь расположенные под главной башней ворота. Во внутреннем дворе их встречал какой-то джентльмен. За его спиной выстроились шеренгами служилые люди в меховых накидках и слуги в ливреях.

– Позвольте представить вам моего камергера – сэр Ричард Поул, – сказал Артур.

Сэр Ричард низко поклонился, а его господин тем временем соскочил с коня и протянул руку для поцелуя. Екатерине камергер тоже отвесил почтительный поклон. Пока она неловко выбиралась из носилок, едва владея онемевшими членами, глаза сэра Поула одобрительно поблескивали.

– Добро пожаловать, ваше высочество! Это великий день для Ладлоу.

Екатерина почувствовала к нему расположение. Он был красив – бесцветно, по-английски, но сильная фигура и худое лицо, казалось, источали доброту и веселье. Первое впечатление оказалось верным: сэр Ричард Поул проявлял неизменное дружелюбие, всегда был готов прийти на помощь, не становясь при этом навязчивым, и вообще оказался очень полезным и услужливым человеком, предвосхищая все желания своего господина.

Принцесса последовала за камергером, и тот повел ее через замковый двор к впечатляющему размерами дому лорда. За спиной у них началась разгрузка багажа.

– Там разместится наш двор. – Артур указал на помпезные здания, выстроенные с размахом. – Главный зал и зал для приемов здесь, в центре, а наши покои – в этом помещении слева. Мои комнаты на верхнем этаже, ваши – под ними.

– А что это за башня справа?

– Пендовер? – И без того напряженное лицо Артура помрачнело. – Ее занимал последний принц Уэльский. Мой дядя. Расскажу вам о нем позже.

Внутри замок был великолепен. Екатерина обрадовалась, увидев, что отведенные ей комнаты заботливо убрали к ее приезду гобеленами, подушками, обставили прекрасной дубовой мебелью. Но больше всего она оценила разведенный в огромном очаге и уже разгоревшийся ревущий огонь. Наконец-то она могла согреться по-настоящему.

В главной комнате ее ожидала высокая белокурая женщина, скорее дурнушка, с узким плоским лицом и нежным взглядом.

– Я леди Поул, ваше высочество, жена сэра Ричарда, – представилась она, грациозно присев в реверансе. – Надеюсь, вам здесь понравится.

Догадываясь об истинном смысле ее слов, Екатерина с улыбкой помогла даме выпрямиться.

– Благодарю вас, леди Поул. Вижу, здесь все устроено прекрасно.

Женщина – ей, должно быть, было около тридцати – заметно обрадовалась. Екатерине она сразу понравилась. Похоже, в леди Поул она найдет друга, которого ей так не хватало.

В комнату влетела донья Эльвира, неся в руках сундучок с драгоценностями принцессы.

– Кто это, ваше высочество? – ощетинилась она.

Жена камергера улыбнулась:

– Я леди Поул, мадам, и нахожусь здесь, чтобы проверить, все ли сделано для удобства ее высочества. Если вам обеим понадобится что-нибудь еще, пошлите за мной.

– Хм… – фыркнула дуэнья. – Я позабочусь обо всем, что нужно ее высочеству, благодарю вас, миледи.

– Разумеется, – сказала Маргарет Поул. – Я только хотела удостовериться, что у вас все устроено.

Донья Эльвира огляделась с таким выражением, будто не верила, что ей может быть здесь хоть сколько-нибудь хорошо.

– Мы очень благодарны вам за вашу доброту и внимание, леди Поул, – попыталась исправить положение Екатерина. – Донья Эльвира заботится обо мне, но так как обе мы в Англии недавно, то будем рады воспользоваться вашими советами и помощью. – Она лучезарно улыбнулась жене камергера, надеясь, что та не обидится на неприветливость доньи Эльвиры. – Не так ли? – обратилась принцесса к дуэнье.

Лицо той скривилось в неком подобии улыбки, и дуэнья выдавила из себя кислое:

– Да, ваше высочество.

– Оставлю вашу милость устраиваться, – тепло сказала Маргарет Поул.


В тот вечер Екатерина спустилась в главный зал и заняла свое место за установленным на помосте столом рядом с Артуром. К ее удовольствию и благодарности, стол был сервирован тяжелым английским позолоченным серебром, а ее посуду не тронули.

За трапезой, состоявшей из жареного мяса, Артур рассказал ей кое-что о прошлом замка. Оказавшись во главе собственного стола, он стал непривычно словоохотливым.

– Это было родовое гнездо моих предков Мортимеров, а потом семьи моей матери – она из дома Йорков, – на смеси английского и латыни повествовал он. – Тридцать лет назад мой дед, король Эдуард Четвертый, послал сюда для обучения ее брата принца Эдуарда. Это он жил в башне Пендовер и там узнал о смерти своего отца. Ему было всего двенадцать, а он уже стал королем. Ему пришлось покинуть Ладлоу и отправиться на коронацию в Лондон. Но по пути принца Эдуарда пленил его дядя Ричард Глостерский и посадил в Тауэр вместе с младшим братом Ричардом, а сам вместо него стал королем. Бедного Эдуарда больше никто никогда не видел. Король Ричард убил мальчиков.

– Ужасно! – вздрогнула Екатерина. – И какой это кошмар для вашей матери – потерять братьев вот так.

Артур отложил нож. Бóльшая часть еды на его тарелке так и осталась нетронутой.

– Да, конечно. Несколько лет назад моего отца донимал некий самозванец, заявлявший, что он принц Ричард, и моя мать прошла через страшные муки, терзаясь сомнениями: а вдруг этот негодяй действительно ее брат? Конечно, никаким принцем он не был, но на опровержение его притязаний ушло много времени.

– Вы говорите о Перкине Уорбеке? – уточнила Екатерина.

– Да. Отец проявил большую снисходительность. После того как Уорбек покаялся, он позволил ему жить при дворе под домашним арестом. Но тот попытался сбежать, был заточен в Тауэр, но и там продолжал строить заговоры против короля. Он сам предрешил свою судьбу.

Екатерина не могла вынести мысли о том, какой конец был уготован самозванцу. Кошмарные видения уже два года неотступно преследовали ее. Отец излагал ей свою версию событий, и ее дополняли обрывочные слухи. Уорбек был не единственным пострадавшим. В Тауэре содержали еще одного узника. Им был граф Уорик, кузен королевы Елизаветы, – простодушный молодой человек, но опасный, потому что имел обоснованные притязания на престол. Если верить словам Фердинанда, как только король Генрих заполучил корону в битве при Босуорте, он тут же заточил Уорика в Тауэр и лишил его книг и всех благ земных.

Для незадачливого юноши, которому не хватало ума сообразить, в чем его вина, это было равносильно погребению заживо. Но то, что в конце концов случилось с ним, было еще хуже…

– Кэтрин? – Голос Артура вернул ее к реальности. – Вы витали где-то далеко отсюда. Я спросил, хотите ли вы узнать о привидении нашего замка.

– Простите, я задумалась о том, как, должно быть, страдала ваша несчастная мать, – солгала Екатерина.

Заговори она о судьбе Уорика, и это могло быть расценено как обвинение короля Генриха в самом страшном преступлении. Не то чтобы руки ее собственного отца не были запачканы в крови…

– Я сам видел призрака, – начал рассказ Артур. – Это было поздней осенью, в сумерках. Я шел через двор, когда увидел на зубчатой стене башни Мортимера незнакомую женщину. Я спросил у стражников, кто она, и те ответили, что это призрак Марион де Лабрюйер – девушки, которая жила здесь сотни лет назад. Легенда гласит, что она влюбилась в недруга владельца замка и однажды ночью спустила с башни вниз веревку, чтобы ее избранник мог залезть наверх и повидаться с ней. Но он предал ее и оставил веревку висеть, дав своим людям возможность проникнуть в замок и овладеть им. Любовь Марион превратилась в стыд и ненависть. Она схватила меч своего любовника и заколола им изменника, а потом бросилась с башни навстречу собственной смерти. Говорят, ее появление предвещает трагедию, но я не думаю, что этому стоит верить.

Сэр Ричард Поул, сидевший по правую руку от Екатерины, усмехнулся:

– Простите меня, ваше высочество, но я считаю, эту сказку породил эль, что без меры пьют в караульной.

– Но я видел ее, – возразил Артур.

– Многие видели, – согласился сэр Ричард, – но трагедий за этим не следовало. Это старая бабья – или я должен сказать «солдатская» – сказка, ваше высочество, и я бы не воспринимал ее всерьез!

Артур перевел, и Екатерина улыбнулась.

Леди Поул потянулась вперед:

– Мой кузен Эдуард видел призрака!

– Эдуард? – удивилась Екатерина.

– Последний принц Уэльский, прежний король Эдуард Пятый, – объяснил Артур. – Леди Поул нам родня, Кэтрин. Она племянница королей Эдуарда и Ричарда, дочь моего двоюродного деда, герцога Кларенса, и сестра последнего графа Уорика.

Екатерина сидела как громом пораженная и ужасалась своему невежеству. Хотя откуда ей было знать, что у Уорика имелась сестра? Принцесса сильно смутилась. Удивительно, что леди Поул обращалась с ней любезно. Ведь это из-за нее, Екатерины, Уорик погиб.

Однако Маргарет Поул вела себя так, будто ничего не случилось.

– Видите браслет, который я ношу? – Она показала Екатерине крошечный бочонок на цепочке. – Это в память о моем отце, которого казнили, утопив в бочке с мальвазией. Моя мать умерла после родов, и он обвинил королеву в том, что та навела на нее порчу. Мой дядя король Эдуард пришел в ярость и приговорил брата к смерти. В то время мне еще не было и четырех, и я ничего не помню из этой скандальной истории.

«Но в вашей жизни, – подумала Екатерина, – произошло три трагедии. Мать, отец, брат – все покойники, двое умерли насильственной смертью. Знаете ли вы, что ваш брат умер из-за меня?»


В главный зал влетела Мария с пылающим лицом, но резко остановилась, поймав на себе хмурый взгляд доньи Эльвиры. Екатерина поманила подругу к себе: ей не терпелось услышать последние сплетни, которые та всегда умудрялась выуживать из поваров и придворных.

Екатерина проводила дни с доньей Эльвирой, Марией, другими фрейлинами и леди Поул. Все было бы неплохо, если бы не странности английской жизни и постоянная тоска по дому, по Испании. Очень мешала враждебность дуэньи к Маргарет Поул: наставница явно ревновала воспитанницу к жене камергера. Донья Эльвира не упускала ни малейшей возможности принизить ее. Временами Екатерина возмущалась, когда ее вынуждали выступать в утомительной роли посредника, почти миротворца, но ей очень нравилась Маргарет Поул, и она хотела как-то возместить то зло, какое причинили этой женщине, в особенности ради нее. К тому же Екатерина чувствовала, что Маргарет понимала и ценила ее старания сохранять мир. Донья Эльвира, со своей стороны, казалось, заботилась только об одном: оградить Екатерину от общества Маргарет.

Мария села рядом с принцессой и взялась за вышивание, мимоходом передразнила суровый взгляд дуэньи и широко улыбнулась. Екатерина едва сдерживала смех. Общество неунывающей Марии очень ей помогало. Той тоже казались странными порядки в Ладлоу и досаждал холод. Однако жизнь для Марии была приключением, и она наслаждалась каждым новым днем. Когда Екатерина уставала от тяжелого нрава доньи Эльвиры, Мария была рядом, готовая сочувственно выслушать или пошутить.

Последние несколько недель они не выпускали из рук вышивку, пели, занимались музыкой, танцевали и болтали, сколько хватало сил и позволяло знание языка. Екатерина упорно занималась английским и побуждала своих фрейлин к тому же; ее речь день ото дня становилась все более беглой. Зима потихоньку шла к концу, время заполняли молитвы в капелле Святой Марии Магдалины и веселые игры с детьми Маргарет Поул – Генрихом, Урсулой и важным малышом Реджинальдом, который только что научился ходить.

Артура Екатерина видела редко. Он вернулся к занятиям со своим наставником, добродушным и ученым доктором Линакром, и несколько раз председательствовал в совете Валлийской марки[5], который собирался в охотничьем домике у ворот замка. Иногда Екатерина бывала вместе с ним там или в Тикенхилле, красивом дворце Артура неподалеку от Бьюдли, но муж бóльшую часть времени был занят. Она подозревала, что он мучит сам себя, стараясь оправдать высокие ожидания отца; здоровье его не улучшалось, но он пренебрегал этим. Иногда Екатерина замечала, что доктор Алькарас наблюдает за принцем, однако он ничего не говорил, а она боялась поинтересоваться его мнением, опасаясь услышать то, чего ей знать не хотелось. Пять раз они с Артуром для создания видимости супружества проводили ночи вместе, но, оставаясь наедине, только разговаривали, а потом погружались в сон. Среди ночи Екатерину неизменно будил кашель Артура.

Гости появлялись у них редко – вокруг свирепствовала страшная болезнь, уносящая множество жизней. Наследника престола негоже подвергать опасности заразиться. Время от времени за их вечерним столом появлялся местный лорд или член совета принца, но Екатерина предпочла бы, чтобы те сидели дома. Не хватало еще, чтобы Артур подхватил заразу, какая бы она ни была; она боялась, что его организм не сможет сопротивляться болезни. Принц и без того уже походил на скелет. Руки и ноги у него были как палки.

На Масленой неделе Артур еще раз предложил ей разделить с ним ложе. Ночь прошла беспокойно: принц метался во сне и был весь в поту, несмотря на февральскую стужу. Теперь они лежали в ожидании рассвета, как обычно не прикасаясь друг к другу, и обсуждали возможность летней поездки ко двору.

– Ехать нужно летом, – сказала Екатерина. – Не могу представить себе, что еще раз проделаю этот путь зимой.

Артур не ответил. Она повернулась посмотреть на него и увидела, что он сжимает рукой грудь и ловит ртом воздух.

– Боже, как больно! – с трудом выдыхал принц.

Его сотряс ужасный приступ кашля, и когда страдалец снова в изнеможении откинулся на спину, продолжая прижимать руку к груди, на подушке остались яркие пятна крови.

Несколько надрывающих сердце мгновений Екатерина смотрела на них, потом выскочила из кровати, надела ночной халат и послала за доктором Алькарасом и сэром Ричардом Поулом.

Когда они пришли, принцесса сидела в маленькой комнате перед спальней, Маргарет Поул держала ее за руку и с тревогой во взгляде слушала рассказ о произошедшем. Явилась донья Эльвира и замерла: как посмел кто-то, кроме нее, утешать ее принцессу! Потом, услышав, что случилось, она оттаяла. Ее суровые глаза даже наполнились слезами. Она взяла Екатерину за другую руку и сжала ее.

Они ждали, почти никто ничего не говорил. Пришел отец Алессандро и помолился за Артура. Наконец из спальни с мрачным лицом появился доктор Алькарас:

– Ваше высочество, крепитесь. Все так, как я и подозревал уже некоторое время. Принц очень болен. По моему скромному мнению, он в последней стадии чахотки.

– О Боже милостивый, – крестясь, прошептала Екатерина; она была потрясена, хотя это известие и не стало для нее полной неожиданностью. – Бедный, бедный Артур! Он так молод…

Глаза принцессы наполнились слезами.

– Господь призывает к себе тех, кого больше всего любит, – пробормотал отец Алессандро, кладя руку на ее плечо.

Горе, очевидно, стерло все различия: донья Эльвира и Маргарет Поул зарыдали в объятиях друг друга. По велению священника все они опустились на колени и молились о том, чтобы страдания Артура не были слишком тяжелыми или продолжительными. Яснее осознав печальное значение услышанного, Екатерина почувствовала, что печалится больше о семье Артура, чем о себе.

– Это будет страшным ударом для короля Генриха и королевы Елизаветы. Они возлагали на Артура все свои надежды! – Слезы заструились по щекам Екатерины, стоило ей представить, как подействует на родителей принца это печальное известие. – Сколько ему осталось?

– Недолго. Я глубоко сочувствую вам, ваше высочество.

– Он знает?

– Я его подготовил.

– Я должна пойти к нему.


Принцесса вернулась в опочивальню. Артур был бледен как полотно. Он больше не хватал ртом воздух, хотя дышал с трудом. Принц повернулся к ней, и она снова вспомнила Хуана: кожа у того тоже была полупрозрачная, очень красивая, но безжизненная. Хуан заболел и скончался внезапно, а вот с теми, кому только что предрекли скорую кончину, шестнадцатилетней Екатерине иметь дело еще не доводилось.

Однако Артур сразу дал понять, что эту тему затрагивать не стоит.

– Не беспокойтесь, Кэтрин, – сказал он, силясь улыбнуться. – Мне уже легче. Не будете ли вы так добры, чтобы попросить Уиллоуби и Грифида зайти ко мне? Полагаю, мне пора вставать и идти на заседание совета.

– Не лучше ли отдохнуть?

– Отдохнуть я еще успею! – с горячностью ответил Артур.

– Я позову ваших придворных, – ответила Екатерина, поскольку поняла, что возражать не следует, и сделала вид, что не заметила слез на его лице.

Екатерина быстро прошла через приемную и начала спускаться по лестнице. Вскоре до нее донеслись голоса, и она остановилась, прислушиваясь.

– Он болен, потому что спит с леди Кэтрин, – говорил Морис Сент-Джон, приближенный Артура.

– Ну да, разве можно винить его? – отвечал Энтони Уиллоуби. – Если бы она была моей женой, я каждую ночь проводил бы с ней в постели.

Екатерина залилась краской. Какой позор, слышать, как тебя обсуждают в таких выражениях.

– Говорят, это хорошо, когда парень получает свое удовольствие, если может, – скорбным тоном заметил Грифид ап Рис. – Не могу в это поверить. Все надежды… У меня никогда не было лучшего господина.

Екатерина на цыпочках поднялась обратно и послала за мужчинами пажа. Потом она удалилась в свои покои, бросилась на постель и разрыдалась.


Артур немного оправился. Он предавался своим обычным дневным занятиям, и у него хватило сил, чтобы в Великий четверг вымыть ноги пятнадцати беднякам – по одному за каждый год его жизни, но после этого всем стало ясно: отпущенное ему время истекает. В конце марта слабость приковала принца к постели. Тогда он попросил подать ему перо и пергамент, а также привести поверенного, и объявил, что намерен выразить свою последнюю волю.

К тому моменту Екатерина сама разболелась: она не выходила из своих покоев, страдала от мучительных приступов озноба, боли в суставах и общего упадка сил. Голова у нее кружилась, перед глазами все плыло, и она едва держалась на ногах. Донья Эльвира и Мария, поддерживая принцессу с двух сторон, уложили ее в постель, где она и оставалась, слишком больная, чтобы вставать. И слишком слабая даже для того, чтобы вынуть руку из-под одеяла. Маргарет Поул присылала изысканные лакомства, надеясь пробудить аппетит принцессы, но та не могла есть, она была способна лишь отпивать вино мелкими глотками из подносимого к губам кубка. Бóльшую часть времени она спала, но сон был прерывистый, беспокойный. Когда она просыпалась, то неизменно спрашивала об Артуре и слышала в ответ, что с ним все благополучно. Екатерина сильно переживала, что не может быть с ним, но доктор Алькарас, поддержанный другими ее испанскими врачами, доктором де ла Саа и доктором Гуэрси, предупредили: если принц подхватит ее болезнь, это его прикончит. Однако они уверяли, что Артур пребывает в хорошем расположении духа и говорит о скором выздоровлении. Она надеялась, что это правда.

Однажды после обеда, чтобы дать отдохнуть донье Эльвире, Маргарет Поул пришла посидеть с Екатериной. От ее присутствия по комнате разливалось ощущение безмятежной бодрости. Было ясно, что она не держит зла ни на Екатерину, ни на донью Эльвиру, с которой они теперь ладили. Их примирила общая забота – здоровье принцессы. Пока Екатерина дремала, Маргарет шила, когда принцесса просыпалась, та взбивала подушки и подбрасывала дрова в очаг, если возникала угроза, что огонь в нем погаснет.

– Вы так добры ко мне, – проговорила Екатерина.

– Пустяки, мадам! Мне доставляет удовольствие ухаживать за вами. Не хотите ли чего-нибудь перекусить?

– Не могу смотреть на еду, но благодарю вас. Вы настоящий, преданный друг.

Екатерина чувствовала себя больной, скучала по дому, терзалась, что не может быть с Артуром, когда тот стоит на краю смерти. Потоки слез у нее вызывали мысли о том, как недолго суждено ему прожить и как жестоко пострадала из-за своей теперешней госпожи Маргарет Поул, готовая тем не менее утешать ее и помогать ей.

Держать все это в себе она не могла. Ей нужно было излить душу.

– Леди Поул, простите меня, но я должна сказать, как глубоко сожалею о вашем брате Уорике.

Маргарет опустила глаза, но Екатерина успела заметить: упоминание этого имени причинило ей боль.

– Вы очень добры, мадам. Мой бедный брат был слишком доверчив, даже легковерен. Простая душа – не мог отличить гуся от каплуна. Увы, ему заморочил голову этот глупец Уорбек, впутал его в свой безумный заговор.

– Боюсь, дело тут не только в этом. – Екатерина сглотнула.

– Не только в этом? А в чем еще?

– Их обоих соблазнили изменой – я в этом убеждена. Мой отец говорил, что я не поеду в Англию, пока жив хоть один человек, способный претендовать на корону. Через несколько недель пришло известие, что ваш брат и Уорбек казнены. Тогда мой отец призвал меня и сказал: посол заверил его, что в Англии не осталось ни капли сомнительной королевской крови, и поэтому я могу спокойно отправляться туда. Из этого я сделала свои выводы. И тогда, и сейчас меня приводит в ужас мысль, что я стала причиной смерти двух человек.

Маргарет покачала головой:

– Не вы, мадам, нет, никогда. К вам это не имело никакого отношения, и я бы не стала говорить плохо ни о вашем отце, ни о короле Генрихе. Без сомнения, они сделали то, что считали своим долгом. Я тогда удивлялась: неужели все это было правдой? Какой глупый заговор: разве могли эти двое глупцов надеяться захватить Тауэр и трон!

– Я никогда не смогу возместить вам эту потерю, и Бог наказывает меня. Мой брак замешен на крови, и поэтому скоро он завершится трагедией.

– Не говорите так! – укорила ее Маргарет. – Бог – наш любящий отец, и все происходит по Его воле. Он знает, что в этом деле нет вашей вины.

– Хотелось бы мне в это верить, – вздохнула Екатерина.

– Молитесь, просите об утешении. Если я не держу на вас зла за это, Он, конечно, тоже.

– Спасибо, мой дорогой друг. – Екатерина всхлипнула. – Спасибо вам! Вы не можете представить, какое облегчение для меня слышать от вас такие слова.


Позже тем же вечером в опочивальню Екатерины пришла Мария с кувшином вина и кубком.

– Прошу вас, ваше высочество, попробуйте выпить хоть немного.

Она поставила кувшин и кубок у кровати и налила вина, потом поднесла кубок к губам Екатерины.

– На башне Мортимера появилась какая-то странная женщина, – сказала Мария. – Я окликнула ее по дороге из кладовой, но, кажется, она меня не услышала. Она просто стояла там.

– Я уже говорила слугам, что подниматься на эту крышу нельзя, – проворчала Маргарет. – Там опасно. Пойду заставлю ее спуститься. – Вскоре она вернулась и сообщила: – Там никого нет.

На Екатерину навалился страх. Она не смела взглянуть на Маргарет, боясь, что та прочтет ее мысли.


Во второй день апреля Екатерина, проснувшись, обнаружила у своей постели Маргарет Поул: та перебирала четки и шептала молитвы.

– Как вы себя чувствуете, ваше высочество?

– Не пойму, пока не сяду.

– Тогда полежите немного, – посоветовала Маргарет.

Екатерина заметила, что лицо у нее осунулось.

– Вы утомлены, друг мой.

– Со мной все в порядке, ваше высочество, но я не спала всю ночь и теперь пришла исполнить печальную обязанность. – Она накрыла ладонью руку Екатерины. – Мне очень грустно сообщать об этом, но принц Артур скончался нынче утром, между шестью и семью часами.

Екатерина ждала этого, но все равно известие обрушилось на нее ударом грома. Артур умер, а ее не было рядом. И что она теперь должна чувствовать, потеряв этого мальчика, который был ее мужем, но всегда казался ей незнакомцем?

– Да упокоит Господь его душу! – наконец произнесла Екатерина, перекрестилась и постаралась сдержать слезы. – Он ушел… Он ушел спокойно?

– К счастью, да. Он умер во сне, мы с Ричардом были рядом. Это была легкая смерть. Если бы только судьба подарила ему более долгую жизнь в этом мире.

Если бы! Великий брачный союз, заключенный во имя мира, не продлился и полугода. Четыре жалких месяца, и она не успела стать ни женой, ни возлюбленной. Ей хотелось бы любить Артура сильнее, но мысль, что сам он не любил ее, скорее причиняла боль, чем тревожила. Сердце Екатерины сжималось от сострадания к тем, кто был более близок с Артуром и кого его смерть ранит глубже.

– Надо оповестить короля, – сказала она.

– Гонец уже в пути.

Дай Бог, чтобы он сумел передать это известие помягче. Хотя такие новости всегда становятся жестоким ударом, в какие бы изысканные фразы их ни облекали.

Ощущая слабость во всем теле, Екатерина лежала и ждала, пока Маргарет Поул позовет донью Эльвиру. Что же теперь будет с ней? Всего шестнадцати лет от роду, она уже вдова и притом девственница. У нее не было причин оставаться в Англии. Новым наследником трона становился принц Генрих, еще дитя, хоть на вид и старше своих лет. Может быть, она вернется домой, в Испанию. Самым ее горячим желанием было оказаться рядом с матерью, которую она не видела уже несколько месяцев, в теплом краю, подальше от этой промозглой, сырой, серой земли, и узнать, что уготовило ей будущее. Уже через несколько недель она может снова увидеть Испанию, а печальное воспоминание об Англии истает со временем. Мысль об этом ободрила принцессу.


Похороны Екатерина пропустила. Ее здоровье медленно улучшалось, но у нее пока не хватало сил даже спуститься в главный зал, где в торжественном покое лежало тело Артура. Сэр Ричард занимался всеми приготовлениями. Екатерина просто лежала в постели, а траурный кортеж тем временем пробивался сквозь штормовой ветер и грязь к Вустерскому аббатству, где должны были предать земле тело принца. Позже Маргарет Поул рассказала ей, как рыдали и причитали плакальщики, друзья и родственники, пока гроб опускали в новый склеп сбоку от алтаря. Надежда Англии угасла, династия понесла утрату. Об этом стоило плакать. Принц был так юн, подавал такие надежды.

Без ревности Екатерина узнала, что все свои одеяния и домашнюю утварь Артур оставил сестре Маргарите. Супругу он даже не упомянул в завещании. Ее это не удивило. Принц ее не любил, как и она его. Екатерина полагала, что они вели себя по примеру многих супружеских пар – достойно, насколько позволяли обстоятельства, однако им это принесло мало пользы. Искра страсти не промелькнула между ними ни разу.


С приходом цветущего мая был получен вызов к королеве. Екатерину тронуло, что Елизавета, наверняка убитая горем, не забыла о ней.

– Ее милость боится, что из-за гуляющих по стране поветрий вы оказались в нездоровом месте, – сказала донья Эльвира, поднимая глаза от письма королевы. – Она хочет, чтобы вы отправились в путь как можно скорее, и посылает эскорт, чтобы сопроводил вас в Лондон.

Екатерина выслушала эти новости с облегчением. Она уже начала ненавидеть Ладлоу, связанный для нее со смертью и болезнями. Сейчас она чувствовала себя лучше, и ей надоело сидеть взаперти в своих комнатах, подернутых печалью, носить вдовий траур и монашеский плат поверх вимпла с раздражающим подбородником. Когда прибыли присланные королевой носилки, Екатерина ужаснулась: они были обтянуты черным бархатом и черным сукном, подзоры и ленты тоже черные. С сомнением оглядев этот скорбный экипаж, она повернулась к Маргарет Поул и тепло обняла ее. Сэр Ричард поклонился.

– Я буду скучать по вас, милая леди Поул, и по вас, сэр Ричард. Вы были моими истинными друзьями, и я надеюсь, когда-нибудь мы еще встретимся.

– Мы тоже будем скучать по вас, дорогая принцесса. – Маргарет тоже обняла ее. – Я вам напишу. Храни вас Господь. Удачной поездки.

Слезы у Екатерины были всегда наготове: очутившись в мрачной глубине черных носилок, она расплакалась. Вскоре Ладлоу остался далеко позади. Екатерина совершала обратный путь по Англии – Англии, пробуждавшейся под веяниями весны. Когда донья Эльвира отворачивалась, Екатерина поглядывала в щелочку между шторами на сочные зеленые поля, леса, перелески и маленькие деревушки: деревянные домики вокруг каменных церквушек. Люди выбегали поглазеть на нее и слали благие пожелания вдогонку несчастной принцессе, которая стала вдовой в таком юном возрасте. Так она добралась до Ричмонда.

Глава 5 1502–1503 годы

Екатерина смотрела из окна на сад Кройдонского дворца. Когда она только прибыла в Ричмонд, королева Елизавета, с изменившимся от скорби лицом, предложила невестке выбрать резиденцию для проживания, пока решается ее дальнейшая судьба. Здесь, во дворце архиепископа Кентерберийского, Екатерина устроилась довольно удобно, но тосковала по дому. Родители написали ей, что им невыносимо тяжело быть в разлуке с любимой дочерью, когда та переживает трудные времена, и королева Елизавета обещала, что король сделает для нее все возможное, но окончательного решения пока нет.

– Почему мы не можем вернуться в Испанию? – спросила в то утро Франсиска де Касерес. Из всех фрейлин Екатерины она больше всех скучала по родине.

– По правде говоря, я не знаю.

Принцесса и сама продолжала задаваться вопросом: «Что со мной будет?»

Прервав ее размышления, влетела донья Эльвира, и по ее лицу было видно: она имеет сообщить нечто важное.

– Их величества отправили сюда нового посла, ваше высочество. Его зовут дон Эрнан Дуке де Эстрада, он рыцарь ордена Сантьяго. Вы можете помнить его: он служил при дворе вашего брата. Дон Эрнан приедет с заданием сохранить союз с Англией и будет просить о немедленном возвращении вашего высочества и всего приданого.

Лицо Екатерины засветилось, она набрала в грудь воздуха, чтобы ответить.

– Но поверьте мне! – Дуэнья подняла руку. – Они всего лишь бросают наживку, чтобы поймать более крупную рыбу! Доктор де Пуэбла тоже получил указания, как говорит мне дон Эрнан. Если удастся, он должен устроить вашу помолвку с принцем Генрихом.

– Но он еще ребенок!

– Ему почти одиннадцать, а к четырнадцати годам он, судя по всему, будет готов к браку.

Екатерина невольно подумала о живости и самоуверенности Генриха. Возможно, к четырнадцати годам он и правда будет готов к браку. Здоровье и энергия били в нем ключом, и было в нем что-то очень милое, даже привлекательное. Но…

– Я больше чем на пять лет старше его, – возразила Екатерина. – Мне тогда будет уже около двадцати.

– Это не имеет значения. Династический союз должен быть сохранен. Этого желают и наши государи, и король Генрих. Но есть один деликатный вопрос, который я должна обсудить с вами. Король Генрих все еще надеется, что вы родите ребенка от принца Артура.

– Вы знаете, что это невозможно.

– Я знаю, но мне необходимо было получить ваш ответ. Видите ли, ваше высочество, если ваш брак с принцем Артуром совершился до конца, союз с его братом будет расценен как кровосмешение. Однако король Фердинанд уверен: папа даст разрешение, если будет доказано, что брачный союз в полном смысле слова не состоялся. Ваша мать попросила дона Эрнана узнать правду. – Под маской строгости на лице доньи Эльвиры таилась улыбка. – Разумеется, приличия не позволят ему обратиться к вашему высочеству, поэтому он обиняками расспрашивал фрейлин и даже прачек. А потом этот дурак отец Алессандро заявил ему, что брак состоялся. Так что, с позволения вашего высочества, я напишу королеве и дам ей знать, что вы остались девственницей.

– Очень хорошо, – ответила Екатерина, но сердце у нее упало.

Значит, домой она все-таки не поедет. И должна будет скрывать тоску по солнцу, обжигающему лицо, по вкусу апельсинов и объятиям горячо любимой матери. Ее желания не имеют значения. Когда родители приказывают, ее долг – повиноваться.

Вскоре после этого впавшего в немилость отца Алессандро вызвали домой, в Испанию. Донья Эльвира обиженным тоном объяснила, что его попытки отрицать девственность Екатерины в Мадриде восприняли неодобрительно. Екатерина попрощалась со священником холодно, потому что знала: он вызвал неудовольствие ее родителей. Однако ей было грустно смотреть, как он уезжает. Многие годы, прежде чем стать ее духовником, отец Алессандро был ее учителем, и она его любила.

– Теперь у меня нет духовного наставника, – сетовала она, когда священник уехал.

– Королева, ваша мать, распорядилась, чтобы вас исповедовал мой духовник, – сказала донья Эльвира. – Вы знаете отца Дуарте, он хороший человек и большой праведник.

Екатерина его знала; это был кругленький, добродушный священник с тонзурой на седеющей голове. Он вполне подойдет.


Долгие месяцы придворного траура Екатерина по большей части провела в Кройдоне, с нетерпением ожидая, будет ли разрешен ее брак с Генрихом. Ходили слухи, будто король Франции предложил в жены Генриху свою дочь. И вообразить нельзя было, что ею пренебрегут ради брачного союза с Францией, величайшим врагом Испании. Несмотря на желание когда-нибудь снова увидеть родину, Екатерина начала смотреть на брак с принцем Генрихом как на свой законный удел.

При дворе Екатерина побывала всего несколько раз, притом почти как частное лицо. Завеса печали продолжала висеть над королевскими дворцами, и обычные развлечения были отменены. Летом королева Елизавета доверительно сообщила Екатерине, что ждет седьмого ребенка, который, судя по всему, был зачат вскоре после смерти Артура.

– В тот ужасный вечер, когда нам сообщили новость, я сказала королю: «На все Божья воля, а мы еще достаточно молоды», – со слезами на глазах говорила королева. – Я молюсь о том, чтобы Он послал нам другого принца.

Екатерина надеялась, что так и будет, хотя и тревожилась, видя свою добрую свекровь не в лучшем состоянии. Горе от потери Артура повлияло на нее не лучшим образом. Но потом Елизавета отправилась объезжать королевство, и Екатерине пришлось вернуться в Кройдон. Только в Рождество, когда король распорядился, чтобы устроили обычные празднования, принцесса снова увидела свекровь и была поражена изменениями в ее внешности: королева вся как будто усохла и выглядела нездоровой. Казалось, у нее ни на что нет сил.

Екатерина раздумывала, стоит ли ей поделиться своими опасениями с королем, как вдруг тот сам вызвал ее в свой кабинет. Генрих тоже осунулся, печаль прочертила резкие линии на его лбу, но держался он превосходно.

– Садитесь, Кэтрин, – сказал король, откидываясь в кресле и глядя на нее через стол, заваленный бумагами и счетными книгами.

Обезьянки сегодня при нем не было.

Екатерина села, разгладила черную бархатную юбку.

– Я хотел поговорить о вашем браке с принцем Генрихом, – начал король. – Некоторые возражают против него. Самый яростный противник – Уильям Уорхэм, епископ Лондона. Он утверждает, что, если человек берет в супруги жену своего брата, это дело нечистое и ужасное. По этому поводу было много ожесточенных споров. – Он поморщился. – Но не бойтесь! Чего бы вам ни наговорили по поводу вашей помолвки, многие ученые богословы уверяли меня, что папа почти наверняка даст разрешение, поскольку ваш брак с Артуром, как бы это выразиться, не был настоящим браком. А даже если бы был, папа все равно обладает достаточной властью, чтобы преодолеть это препятствие. Я заставлю замолчать всех недовольных!

Екатерина слушала короля со все возраставшим беспокойством, но в конце его речи испытала глубокое облегчение.

– Я так благодарна вашей милости, – прочувствованно сказала она.

Король посмотрел на нее долгим взглядом и кивнул.

– Мой сын будет счастливым человеком, – заметил он.

– Сир, – осмелилась заговорить Екатерина, – как здоровье королевы?

– Она утомлена, – нахмурился Генрих, – но доктора говорят, что все пройдет благополучно. Не волнуйтесь.

Он встал, давая понять, что разговор закончен, и протянул руку для поцелуя. Екатерина опустилась на колени и приложила к ней губы. Но почему, если причиной нездоровья королевы была всего лишь усталость, он выглядит таким встревоженным?


Королева Елизавета умерла. Екатерина горько расплакалась, когда однажды темным февральским утром донья Эльвира обрушила на нее эту новость.

– Она скончалась ночью. Ребенок родился преждевременно, – сказала дуэнья, глядя на письмо с королевской печатью, которое затем передала Екатерине.

Принцесса сквозь слезы прочла послание короля. Его возлюбленная жена намеревалась рожать в Ричмонде, но ребенок появился на свет, когда они находились в Тауэре. «Она восстанавливалась после родовых мук, но потом, совершенно внезапно, открылось обильное кровотечение, и мы послали за врачом, который уже ушел домой. Он вернулся со всей возможной поспешностью, но не мог спасти ее. Она покинула этот мир в свой тридцать седьмой день рождения».

Умереть вот так! Это было ужасно, и Екатерина со всей отчетливостью ощутила, какой опасности подвергается каждая женщина, просто зачиная ребенка. То же ждет и ее, когда придет время. От этой мысли мороз бежал по коже. Как, должно быть, страдала королева! Пройти через такие муки, чтобы умереть через несколько дней, уже идя на поправку. Почему случаются такие вещи?

Екатерина охотно расспросила бы об этом дуэнью, но донья Эльвира была не из тех, кому хочется довериться, тем более в таких интимных делах. Старая женщина скорбно покачала головой:

– Она назвала младенца вашим именем, принцесса.

– Бедная малышка, – печально проговорила Екатерина.

Как обычно, донья Эльвира вспомнила о правилах этикета:

– Двор снова погрузится в траур. Нужно подготовить ваше черное платье или синее, если ваше высочество предпочитает его.

Екатерина была удивлена, узнав, что в Англии синий – это цвет королевского траура.

Однако, облачившись во вдовий наряд, она не отправилась ко двору тотчас же, потому что пришло известие: король Генрих уединился, чтобы оплакивать кончину своей жены и последовавшего за родильницей младенца. Несчастный муж, он в одночасье понес жестокую утрату. Не было сомнений в том, что он сильно любил жену: это ясно видели все. Кто мог не любить Елизавету? А эти несчастные, оставшиеся без матери дети! Особенно Маргарита, которой предстояло вскорости уехать на север и выйти замуж за короля шотландцев, и Мария, которой еще не исполнилось и семи лет. Мягкое сердце Екатерины обливалось кровью от сострадания к ним. Она глубоко скорбела. С момента приезда в Англию королева Елизавета была для нее верным и любящим другом.

Печалилась не только принцесса: из Испании пришло известие о смерти матери Марии де Салинас. Видя свою подругу убитой горем, Екатерина еще сильнее сопереживала осиротевшей королевской семье. Ужасно потерять мать, особенно в юности. Екатерина молилась, чтобы ее мать прожила еще долгие годы.

Смерть королевы пришлась на напряженный момент: дон Эрнан только что составил брачный договор для Екатерины и принца Генриха и монархи в нетерпении ожидали его подписания. Все условия были обговорены и одобрены – ничего удивительного, если учесть, что переговоры о браке Екатерины с Артуром тянулись четырнадцать лет. Король Генрих оставлял себе первую часть приданого Екатерины, вторая должна быть ему передана, когда свершится ее брак с принцем Генрихом.

А до этого, настаивала королева Изабелла, король должен содержать Екатерину за свой счет. Это давало ему право распорядиться устройством двора принцессы, хотя ее мать твердо настаивала на том, чтобы донья Эльвира оставалась при Екатерине в качестве дуэньи. Услышав об этом, принцесса вздохнула. Удастся ли ей когда-нибудь обрести хоть малую толику свободы? Дуэнья и теперь обращалась с ней как с ребенком! Было так трудно соблюдать строгий испанский этикет в стране, где манеры гораздо свободнее, но донья Эльвира, казалось, не понимала этого.

Приезжая ко двору, Екатерина не виделась с принцем Генрихом. Да, она не отказывалась исполнить свой долг, но в то же время иногда сомневалась в разумности предполагаемого брака. Конечно, пройдут годы, прежде чем она станет настоящей женой. А она надеялась уже стать матерью. И все же Екатерина признавала: ей по-прежнему хочется стать королевой Англии, к тому же она сама воочию убедилась, что королевам в этой стране живется неплохо. Но больше всего она завидовала той свободе, которой пользовалась последняя государыня. Полумонашескую жизнь самой Екатерины заполняли молитвы, шитье, занятия английским, чтение и болтовня с фрейлинами. Донья Эльвира постановила, что, будучи вдовой, Екатерине не пристало танцевать на людях или участвовать в придворных увеселениях. Но помолвка с принцем Генрихом, надо надеяться, положит всему этому конец, и Екатерина начала рассчитывать на нее как на способ отделаться от всех досадных ограничений.

После похорон королевы принцессу вызвали в Гринвич – еще один роскошный и особенно любимый королем дворец на берегу Темзы. Как и Ричмонд, он тоже был окружен прекрасными садами – будто малая копия рая. Ровные ряды огороженных цветочных клумб, позолоченные статуи геральдических королевских животных, установленные на столбах в бело-зеленую полоску, прекрасные фонтаны и пышные плодовые деревья.

Принцессу проводили через обширный двор к массивной башне из красного кирпича, где находились королевские покои, и ввели в небольшой кабинет короля Генриха – изысканную маленькую комнату с яркими фресками, изображавшими жизнь святого Иоанна. Екатерине предложили сесть. Тем временем король взирал на нее с другой стороны заваленного гроссбухами стола. Закутанный в темно-синий бархат, он выглядел разбитым, иссохшее лицо походило на посмертную маску, однако Генрих через силу улыбнулся:

– Я пригласил вас сюда, Кэтрин, чтобы узнать из первых уст, действительно ли вы рады помолвке с принцем Генрихом.

– Пока этим довольны вы, сир, и мои родители, я счастлива. – Теперь она говорила по-английски довольно сносно и не нуждалась в переводчике.

Король, закашлявшись, наклонился вперед. Екатерина уже слышала такой кашель, и этот звук заставил ее похолодеть.

– Но принц – мальчик. Не предпочли бы вы в своей постели иметь мужчину?

Екатерина была поражена до глубины души. Никогда ни один мужчина не говорил с ней о таких интимных вещах. Заливаясь краской гнева, она с запинкой пробормотала:

– Я не думаю об этом.

– А я, смею вас заверить, думаю. Здесь есть о чем поразмыслить. Если бы нашелся муж зрелых лет, а ваши отец и мать выразили бы согласие, тогда вы были бы так же довольны и счастливы?

– Я повинуюсь их воле.

Куда ведет этот разговор? Боже, неужели ей предпочли невесту из Франции? Она не пережила бы такого стыда.

Король рассматривал ее. Его взгляд скользнул по ее груди, но тут же вернулся к лицу; это произошло так быстро, что Екатерина засомневалась, не почудилось ли ей. Однако неловко ей было, это несомненно.

– Вы славная девушка, – сказал Генрих с безрадостной улыбкой и снова кашлянул. – А теперь предоставьте старого вдовца его горю и идите наслаждайтесь садами. Они прекрасны в это время года.

Екатерина ушла, озадаченная. К чему все это было? Позвав с собой сестер Варгас, она пошла прогуляться по аллее, которая вела к какому-то строению, издали напоминавшему церковь. А навстречу ей шел принц Генрих, сопровождаемый учителем.

Она едва узнала его – так сильно принц изменился. Он, конечно же, повзрослел, лицо его заострилось, теперь в его чертах проглядывал мужчина, каким он станет. Принц был очень печален, от его кипучей жизнерадостности не осталось и следа. И все же при виде Екатерины он, казалось, просиял, и принцесса еще раз поймала себя на мысли: какой это все-таки очаровательный и привлекательный мальчик.

– Леди Кэтрин! – воскликнул принц и низко поклонился.

– Ваше высочество. – Екатерина сделала реверанс. – Я была так опечалена известием о постигшем вас несчастье.

– Благодарю вас. – Голубые глаза принца наполнились слезами. – Не знаю, как вынести скорбь по моей бесценной матери. Никогда не получал я более ужасного известия. Жду, когда наконец время притупит боль.

Слеза сползла по щеке Генриха. Он стер ее, делая над собой усилие, чтобы совсем не расклеиться.

– Время – великий целитель, – произнесла Екатерина, думая, что это звучит неутешительно, когда случилась такая трагедия. – Я потеряла брата и сестру. Мне тоже знакомы переживания, которые мучают сейчас ваше высочество. Я любила вашу мать.

Екатерина протянула руку, и Генрих взял ее. Она сама испугалась собственных чувств: ее будто затопило потоком тепла.

– Милая принцесса, ваша доброта – бальзам для меня, – сказал Генрих с невозмутимым видом; похоже, он ничего не заметил. – Увы, я должен научиться жить с этой болью утраты. Удел смертных – покоряться велениям Небес. Я был в монастыре францисканцев, строго соблюдающих устав, пытался смириться с Господней волей.

Позднее Екатерина узнает, что в понимании этого человека Божья воля и воля Генриха Тюдора – почти одно и то же. Но сейчас не было сомнения в том, что смерть матери стала для него тяжелым ударом.

– Я потерял еще двоих братьев и двух сестер. Мне невыносима мысль о болезни и смерти, особенно когда речь идет о ней… – Принц замолчал и склонил голову, стараясь, почти безуспешно, справиться со своими чувствами. – Она была такой прекрасной, такой доброй и любящей матерью! Не могло быть на свете более совершенной королевы – исполненной веры, почтенной, благочестивой, добродетельной и чадолюбивой. В ней сочеталось все это. Дорогая Кэтрин, я знаю, вы тоже восхищались ею, хотя вам не посчастливилось знать ее столько лет, сколько знал ее я.

– Мое сердце скорбит вместе с вами, ваше высочество. Это большая потеря для вас, для короля и для Англии.

– Благодарю вас, моя госпожа. Теперь я должен вас покинуть. Мастер Жиль пришел, чтобы отвести меня на урок французского.

Принц поклонился и ушел, а Екатерина с двумя фрейлинами продолжила путь к монастырю. Там братья в сером облачении проводили ее в свою церковь, показали новые окна с витражами, которые пожертвовал сам король. Принцесса ненадолго преклонила там колени, как будто для молитвы, и попыталась разобраться во всех событиях дня. Необычное поведение короля и странный разговор, который состоялся между ними. Ее встреча с принцем Генрихом. Только сейчас она поняла: ведь сегодня они увиделись впервые с тех пор, как возникла мысль об их браке, но принц не обмолвился об этом ни словом.


В дверь постучал доктор де Пуэбла. Его впустила Мария.

– Мне нужно видеть донью Эльвиру, немедленно! – воскликнул он.

Дуэнья пригласила его поговорить наедине.

Сердце принцессы стучало. Наверняка речь пойдет о ее браке. С чего бы иначе доктору проявлять такую настойчивость? Должно быть, произошло что-то важное. Екатерина кивком дала знак Марии оставить дверь приоткрытой, чтобы не пропустить момент, когда снова покажется дуэнья, и две девушки в молчаливой тревоге сцепили перед грудью руки.

Долго ждать не пришлось. Вскоре Екатерина увидела, как посол выскользнул за дверь. Заметив, что она на него смотрит, он успел отвесить быстрый поклон, но постарался не встречаться с ней глазами. Потом в комнату ворвалась донья Эльвира – воплощенная ярость.

– У меня нет слов, ваше высочество! – бурлила гневом она. – Этот король – дьявол! Тело его королевы еще не остыло в могиле, а он уже вожделеет другую. Ему нужно снова жениться и получить больше наследников, по крайней мере, он так сказал доктору де Пуэбле. И что предложил ему этот раб в обличье доктора? Удивляюсь, что всемогущий Бог не поразил его на месте…

– Что он предложил? – перебила дуэнью Екатерина.

– Доктор де Пуэбла, предатель этакий, предложил, чтобы король женился на вас. А ведь тот слабый и больной человек!

Екатерина пришла в ужас. Король Генрих уже старик – если не по возрасту, то во всех других отношениях точно. И он нездоров; его кашель почти как у Артура. Сама идея выйти за него замуж, лечь с ним в постель отвращала ее. Особенно после встречи с принцем Генрихом, когда она впервые узнала кое-что о взаимном притяжении между мужчиной и женщиной.

– Нет, – сказала Екатерина, отбрасывая покорность, которую воспитывали в ней всю жизнь. – Пусть меня лучше разорвут на части, этому не бывать, что бы ни сказали мои родители.

– Будьте покойны, я поддержу ваше высочество, – заявила донья Эльвира, как генерал, собирающий силы для битвы. – Я напишу королеве Изабелле.


Екатерина и сама не знала, как пережила три недели, пока они ждали ответа матери. В эти три недели она избегала встреч с королем и отказывалась иметь какие бы то ни было дела с доктором де Пуэблой. К моменту, когда принцесса наконец получила письмо, она уже изнемогала от беспокойства. Но, прочтя послание, вздохнула с облегчением.

– Донья Эльвира! – позвала она.

Дуэнья прибежала, она знала о получении письма.

– Меня не выдадут за короля! – сообщила ей Екатерина. – Королева, моя мать, рассержена. Она говорит, это будет злодеяние, какого прежде не видывали, и что одно упоминание об этом оскорбляет ее слух.

– Я знала, что ее величество никогда не одобрит этого!

– Тут есть еще кое-что. Вы будете рады услышать, что она сурово осуждает доктора де Пуэблу за вмешательство не в свое дело.

– Ха! Поделом ему! – возликовала донья Эльвира.

– Моя мать пишет, всем известно о болезни короля Генриха и я могла бы рассчитывать лишь на этот короткий брак, за которым последует долгое вдовство при полном отсутствии влияния. Она уверена, супружество с принцем Генрихом обеспечит мне гораздо более славное будущее. Так что, если король продолжит настаивать на своем, я должна заявить о недопустимости такого поведения. А между тем моя мать подыщет для него другую невесту.

Екатерина раздумывала, что-то скажет король Генрих, когда получит эту отповедь. Однако бурного возмущения она боялась напрасно. Вскоре явился дон Эрнан и передал, что его милость не имел намерения обидеть Испанию и готов заключить соглашение о помолвке принцессы с его сыном.

– Но, ваше высочество, – добавил посланник, – король Англии продолжает торговаться из-за приданого, поэтому мы согласились на то, чтобы из оставшихся ста тысяч крон шестьдесят пять были выплачены золотом, а тридцать пять – столовой утварью и украшениями из вашего имущества.

Посуда и драгоценности до сих пор хранились в сундуках на запертом чердаке в Кройдоне.

– Вы будете выданы за принца Генриха через два года, когда он достигнет четырнадцатилетия, – продолжал дон Эрнан. – Между тем наши государи и король Генрих обратятся к папе за разрешением, которое снимает все канонические препятствия. Его милость подпишет контракт на этой неделе.

Будущее почти определилось. Если папа даст желанное разрешение, Екатерина станет принцессой Уэльской. Со временем, по соизволению Божьему, и королевой Англии.


Екатерина грациозно вступила в церковь, переполненная радостью. Не только ослепительное солнце делало этот день особенным – это был день ее помолвки. После многих недель уклончивых ответов папа Юлий наконец издал распоряжение, позволяющее Генриху и Екатерине вступить в брак, даже если она, возможно, была супругой Артура в полном смысле слова.

Как приятно было снять вдовий траур, освободиться от сковывающих испанских нарядов и громоздких «корзинок». Екатерина надела платье в английском стиле из девственно-белого шелка, волосы ее были распущены в знак непорочности. У платья были висячие рукава, тяжелые юбки, которые расширялись от талии, и длинный шлейф, собранный петлей на спине, чтобы из-под него чуть выступал роскошный дамастовый киртл. Вырез платья – низкий, квадратный, был обшит мелким жемчугом, а на шее принцессы красовалось тяжелое гранатовое ожерелье с королевским «К», которое она привезла с собой из Испании.

Принц Генрих, наблюдавший за ее приближением с самодовольной улыбкой, был одет не менее роскошно – в серебристый и ярко-алый бархат. С момента их последней встречи принц вырос, а его рыжие волосы были теперь длиной почти до плеч. И вновь Екатерину поразило то, что она могла описать лишь как королевские манеры, – его внутреннее достоинство и грация, с какой он ее приветствовал. Они стояли в маленькой церкви дома епископа Солсбери на Флит-стрит, обмениваясь обетами, изящная рука Екатерины лежала в крепкой ладони Генриха. Король наблюдал за церемонией с довольным видом. Екатерина с облегчением отмечала: в его манерах нет ничего, что не соответствовало бы роли будущего свекра.

После церемонии все перешли в парадный зал с низким потолком, где на полированных дубовых столах были расставлены вазы с фруктами, вино и блюда с вафлями. Подняли тост за принца и принцессу Уэльских, юный Генрих галантно поднес к губам руку Екатерины и восторженно поцеловал ее.

– Это как в легенде, – сказал он позже, когда они стояли у решетчатого окна и смотрели вниз, на оживленную улицу.

– Ваше высочество? – вопросительно произнесла Екатерина, не понимая, что он имел в виду.

– Для истинного рыцаря завоевать даму сердца – это достойная награда. Обычно приходится совершать подвиги, прежде чем она согласится принадлежать ему, но мне выпало только терпеливо ждать, сохраняя самообладание. Я мечтал об этом дне, Кэтрин. Никогда не думал, что вы станете моей.

Екатерина пришлось напомнить себе: принцу всего двенадцать. Она догадывалась, что его воспитали на сказках о любви и рыцарских подвигах, и помнила тот холодный завистливый взгляд, которым Генрих смотрел на Артура в день их свадьбы. Он жаждал получить то, чем владел Артур. Вот как это представлялось ей. Титул, право наследования, а теперь и принцесса.

Екатерина улыбнулась ему. Он считал себя взрослым, но в тот момент, со своим свежим, задорным лицом и возвышенными идеалами, выглядел совершенным юнцом. Не так давно принц остался без матери, вспомнила Екатерина и удивилась сама себе, невольно испытав желание взять его под крыло. Ее обязанностью в качестве невесты, а позднее – жены, было утешать его, создавать уют и покой, возможно, даже руководить им. Она почувствовала, что это будет не просто обязанность, но удовольствие.

– Я очень рада нашему обручению, ваше высочество, – произнесла Екатерина, и не кривила душой.

– Вы знаете, что сказал мне мой первый учитель, этот живой скелет? – обратился к ней Генрих. – Выберите себе жену. Цените ее всегда и безоговорочно. Клянусь вам, я намерен последовать его совету.

Они улыбнулись друг другу, и по всему телу Екатерины разлилось тепло. Позже они завели разговор о любимых книгах. Генрих прочел большинство классических авторов: Гомера, Вергилия, Плавта, Овидия, Фукидида, Ливия, Юлия Цезаря и Плиния, по крайней мере похвалялся этим. Его очевидная любовь к учению была поразительной, и Екатерина разделяла это чувство, хотя ее образование было более традиционным и менее разносторонним. Генрих сказал, что может говорить и по-французски, и на латыни, а испанский обещал выучить специально для нее.

– Я слышала, ваше высочество – музыкант, – сказала Екатерина.

– Это моя валлийская кровь, и моя мать любила музыку. – Тень пробежала по его лицу. – Я исполняю и пишу песни. Я сочиню что-нибудь для вас, Кэтрин! – Его оптимизм был таким заразительным. – Вам нравятся физические упражнения? – спросил принц.

– Я люблю ездить верхом и охотиться, хотя с момента приезда в Англию у меня почти не было возможностей ни для того, ни для другого.

– Я люблю упражнения! – воскликнул Генрих. – Каждый день занимаюсь верховой ездой, стрельбой из лука, фехтованием, рыцарскими поединками, борьбой и игрой в теннис.

Неудивительно, что он выглядел таким подтянутым и сильным.

– Сколько же у вас дел! – заметила принцесса. – И все-таки хватает времени на учебу!

– Я хочу преуспеть во всем! Одной жизни не хватит для того, чтобы переделать все, что я хочу.

– Вы будете королем. И получите в свое распоряжение все. Тогда вы справитесь и выполните задуманное.

– Я мечтаю об этом! – Генрих вздохнул. – Увы, я теперь не могу наслаждаться прежней свободой.

Он метнул взгляд на отца: тот стоял на другом краю комнаты и увлеченно вел беседу, однако не сводил глаз с сына.

– Я вам сочувствую, – отозвалась Екатерина. – Но вы принц Уэльский!

– Это верно, – сказал Генрих, видя ее недоумение. – Со дня смерти брата все изменилось. Да, теперь я наследник своего отца, второй человек в королевстве. Но свободы у меня стало гораздо меньше. На меня давят со всех сторон. Отец беспрестанно напоминает, что он потерял двоих сыновей; лишь моя жизнь отделяет страну от гражданской войны, поэтому необходимо заботиться о моей безопасности. Это означает – оградить меня от мира. Я мог бы с тем же успехом уйти в монастырь. Я почти ни с кем не встречаюсь, кроме своих учителей, меня держат в тени. Вы знаете, что войти в мою спальню можно только через комнату отца? Я никуда не могу пойти, даже проехаться верхом по парку, без его разрешения.

– Сочувствую вам, – повторила Екатерина. – Мне казалось, моя жизнь целиком подчинена этикету. Иногда я даже могла накричать на свою дуэнью: она поднимает такой шум из-за мелочей.

Принцессе хотелось сказать больше, но нельзя было допустить, чтобы у Генриха сложилось впечатление, будто она осуждает короля. Без сомнения, государь имел веские причины переживать за своего единственного наследника.

– Я знал, Кэтрин, что вы поймете! – Генрих взял ее руки и сжал их.

Она ощутила, что наслаждается его обществом. Он был как глоток свежего воздуха в отупляющем однообразии ее жизни. И у них, оказывается, было гораздо больше общего, чем она могла подозревать. Она жалела Генриха, да, но была глубоко благодарна ему за то, что он ей доверился. Как бы там ни было, подумала Екатерина, а начало положено удачно. За следующие два года должно произойти немало таких встреч. А потом они поженятся.

С бедным Артуром у них не было ничего похожего.

Глава 6 1504–1505 годы

Да можно ли чувствовать себя еще хуже? Екатерина лежала в постели в Дарем-Хаусе, мучимая лихорадкой и расстройством желудка. До этого она жила в Ричмонде, в обществе принца Генриха и короля, но с приходом осени ее отправили в Дарем-Хаус, где она разболелась пуще прежнего. Каждый день Екатерину бросало то в жар, то в холод. Бледная как смерть, она принуждала себя проглатывать пищу. Врачи продолжали уверять ее, что она скоро поправится, но принцесса им уже не верила.

Хуже всего в этой болезни было то, что она разлучила Екатерину с принцем. Они так мило проводили время в Виндзоре и Ричмонде. Каждый день охотились в сопровождении придворных. Устраивались пикники под деревьями, жених и невеста вели долгие разговоры на разнообразнейшие темы – от математики и астрологии до осадных машин и ружей. На самом деле Екатерина даже подумала, что принц никогда не прекратит говорить о войне!

Вошла Мария, ее милое лицо выглядело озабоченным.

– Король снова прислал гонца справиться о вашем здоровье, ваше высочество.

– Как и каждый день. Такая забота с его стороны. Король относится ко мне как к родной дочери.

– Король еще раз предлагает посетить вас. – Мария наклонилась и мягко промокнула лоб Екатерины влажным полотенцем.

Принцесса застонала. Он не хотела, чтобы король Генрих видел ее в постели или в таком прискорбном состоянии.

– Нет, Мария, пожалуйста, скажи посланцу, что я благодарю его величество, но слишком больна и не могу принять его.

Она откинулась на подушки, охваченная вялостью. Только письмо от Маргарет Поул побудило ее приподняться. Верная слову, Маргарет вот уже два года поддерживала связь с принцессой. Ее письма всегда ободряли Екатерину, в них было полно новостей о растущем семействе жены камергера и о жизни в Валлийской марке. Однако это сообщение было коротким и отчаянным.

Умер сэр Ричард Поул. Он чувствовал себя прекрасно, судя по наружности, пока не начал испытывать боли в животе, где прощупывалась зловещая опухоль. Врачи ничем не могли ему помочь. Добродушный, светлый человек умер в муках, и Маргарет погрузилась в пучину горя. А к тому же осталась почти без средств, лишь с маленькой пенсией. Она раздумывала, не поискать ли ей прибежища в аббатстве Сион и не посвятить ли маленького Реджинальда Церкви. Предложить сына Богу означало бы накопить сокровища в Царствии Небесном, объясняла она. Кроме того, Екатерина понимала, что это освободило бы Маргарет от части затрат на содержание детей. Принцесса плакала от жалости к леди Поул и желала бы иметь средства, чтобы отдать ей, тогда маленький Реджинальд мог бы остаться с матерью. Как ужасно, если им придется расстаться.


Декабрьское небо висело низко, и в комнате было сумрачно даже в разгар дня. Донья Эльвира требовала, чтобы все свечи были зажжены; в такое время она плохо видит, объясняла она, а свет нужен ей, чтобы вышивать. «А скорее, для того, чтобы видеть, не нарушаю ли я каких-нибудь правил», – думала Екатерина. Если солнце проглядывало сквозь облака, она едва не задыхалась в четырех стенах в своей жарко натопленной, переполненной людьми и залитой ослепительным светом комнате. По крайней мере, скоро настанет Рождество. Екатерина оправлялась от болезни мучительно медленно. Но когда душевные силы вернулись к ней, она еще сильнее почувствовала гнет установленных для нее строгих правил. Принцесса носила английские платья, танцевала и пела при дворе, разговаривала с придворными, каталась на лошадях и ощущала легкий вкус свободы – но что в этом такого ужасного, чтобы стоило писать королю Генриху и ее отцу Фердинанду и утверждать, будто она позорит себя?

– Я могла бы с тем же успехом жить в монастыре! – жаловалась Екатерина Марии и Франсиске.

– Аминь, – надув губы, произнесла Мария. – Мы все обречены жить в бедности, послушании и целомудрии!

– Я обрежу волосы и буду носить платок! – пригрозила Франсиска.

Екатерина через силу улыбнулась:

– Из нас вышли бы ужасные монахини!

Но письма доньи Эльвиры их величествам еще ухудшили ситуацию. Когда король пригласил Екатерину в Вестминстерский дворец на празднование Дня Всех Святых, он наказал ей следовать всем правилам, которые она соблюдала у себя дома. Досадно, но Екатерине пришлось проводить бóльшую часть времени в своих покоях, носить старые, давно забытые испанские платья, и, что было хуже всего, с принцем Генрихом она почти не виделась. Обращения к отцу не возымели никакого действия. Он не отвечал ни на жалобы доньи Эльвиры, ни на ее собственные, все более отчаянные письма.

Приказав подать накидку, Екатерина вышла во двор Дарем-Хауса. Дул свежий, живительный ветер, тени башен резко выделялись на залитой солнцем булыжной мостовой. Таща за собой Марию – разумеется, невозможно было даже подумать о том, чтобы она осталась без сопровождения, а то вдруг еще надумает заговорить с садовником или замурлыкать песенку в присутствии конюха, – принцесса прошла через арку на спускавшуюся к Темзе лужайку. Девушки стояли на пристани над кружащей серой водой, Екатерина видела перед собой широкий простор реки. К северу – больница Савой и лондонский Сити, к югу – Вестминстер, а на берегу все пространство между ними занимали дома знати. По воде сновало множество всевозможных лодок; улицы города были узки и тесны, поэтому река стала главной артерией Лондона.

– Как приятно чувствовать дуновения ветра, – сказала Екатерина. – Я не могла больше оставаться в доме.

– Долго ли еще нам терпеть это существование? – спросила Мария.

– Хотелось бы мне знать! – ответила Екатерина, наблюдая за парившими над водой чайками.

Зловонный запах Темзы неприятно бил в нос, но это было лучше, чем спертый воздух в покоях.

Принцесса все еще стояла на пристани, наслаждаясь видом на город, когда появилась донья Эльвира.

– Ваше высочество, я очень прошу вас вернуться в дом.

Екатерине совсем не понравилось, что дуэнья нарушает этот краткий и доставшийся не без труда момент уединения. Но тут она увидела лицо доньи Эльвиры.


Екатерина лежала на постели, уткнувшись носом в бархатное покрывало, и всхлипывала. Она не желала видеть рядом с собой никого, кроме Марии, потому что Мария знала, каково это – потерять самого дорогого человека. Даже приказала запереть дверь. За свою недолгую жизнь принцесса выдержала уже немало ударов, но этот был худшим, и она не знала, как его перенести.

Умерла ее мать. Изабелла некоторое время болела, но Екатерина этого не знала. Она подозревала, что родители утаивают от нее неприятные новости, чтобы не тревожить; ведь если разобраться, какую помощь, кроме вознесения молитв, она могла бы оказать, находясь так далеко, в Англии? А к Богу Екатерина и без того взывала беспрестанно. Ничего не зная о состоянии матери, она каждый день молилась о здоровье и счастье родителей.

Испания погрузилась в траур по величайшей из своих королев. Слава Изабеллы вошла в легенды; другой такой правительницы больше не будет. Екатерина не нуждалась в пустых утешениях. Это была ее мать, обожаемая и ставшая образцом для подражания. Но завоевания Изабеллы, ее достижения, ее великолепие были ничто в сравнении с любовью, которую она вдохнула в свою младшую дочь.

Голова Екатерины лежала на коленях у Марии, принцесса была опустошена и не могла говорить. Она всегда представляла себе, как в один прекрасный день приедет в Испанию и встретится с Изабеллой; мечтала оказаться в материнских объятиях, услышать ее голос – но голос тот умолк навеки. Трудно было смириться с тем, что ей больше никогда не увидеть в этом мире любимого лица.

Два дня принцесса не выходила из комнаты, отказывалась от пищи, проводила долгие часы на коленях – она молилась об упокоении души Изабеллы, которая, конечно, должна была оказаться на небесах, и без удержу обливалась слезами. Мария, несмотря на всю свою доброту и понимание, ничего не могла поделать с Екатериной. Она выражала сочувствие, она утешала, она корила – все напрасно.

Постепенно на Екатерину снизошел покой, и появились первые проблески печального смирения. Дверь отперли. На третий день принцесса появилась, бледная, с покрасневшими глазами, облаченная в траур, который носила по Артуру. Она отвергла попытки доньи Эльвиры ее утешить, желая иметь при себе только Марию. Никто другой ей не был нужен.

Повидаться с Екатериной пришел доктор де Пуэбла. Настороженная, она приняла его в своей задрапированной черным комнате. Дуэнья была начеку. Принцесса гневно взирала на маленького человечка, не в силах забыть, как тот пытался выдать ее замуж за престарелого короля. Она стояла выпрямив спину и не двигалась, пока де Пуэбла объяснял, что пришел выразить соболезнования и обсудить, какие последствия могут возникнуть в связи со смертью Изабеллы.

– Испания вновь разделяется, – сказал посол с необычным для себя озадаченным видом. – Кастилией теперь управляет сестра вашего высочества королева Хуана, ближайшая наследница вашей матери, а ваш отец король Фердинанд опять стал королем Арагона.

От Екатерины не ускользнул смысл сказанного. Фердинанд больше не являлся владыкой Испании, он теперь был хозяином гораздо меньшего по размерам и влиянию королевства. Какой удар это, должно быть, нанесло ее отцу, который тридцать лет правил и Кастилией тоже! Он потерял не только жену, но и корону.

А Хуана – прекрасная, страстная, неуравновешенная Хуана. Хороша ли она будет на месте Изабеллы?

– Вопрос в том, – говорил между тем доктор де Пуэбла, – оставит ли Филипп Бургундский, или король Филипп, как мы теперь должны его называть, оставит ли он управление Кастилией за королем Фердинандом?

Екатерина увидела, как донья Эльвира недовольно выпятила губы.

– Моя сестра – королева, – сказала Екатерина. – Именно она будет владычествовать там, как делала наша мать.

– Это ее право, – заявила донья Эльвира, сверкая взглядом на Пуэблу.

– Есть те, кто предпочел бы Филиппа. – Посол сердито глянул в ответ.


В Рождество Екатерина не поехала ко двору. Во время траура это не пристало. Но вскоре после праздника король вызвал ее в Ричмонд, и она прибыла туда в надежде, что скоро вновь увидит принца. Ей очень хотелось поговорить с ним: он тоже потерял мать и знал, каково это. Однако во время приема у короля принца нигде не было видно.

– Надеюсь, вы проведете с нами некоторое время, – сказал король, когда Екатерина опустилась перед ним на колени.

Она поднялась, осознавая, что его слова были продиктованы простой вежливостью: глаза монарха оставались непривычно холодными. Екатерина удалилась, немало озадаченная. Она же ничем его не обидела?

Войдя в свои апартаменты, она застала там доктора де Пуэблу за перепалкой с доньей Эльвирой. Дуэнья, умелая спорщица, выглядела плачевно.

– В чем дело? – спросила Екатерина.

– Ваше высочество, я должна быть честна с вами. Мой муж говорит, у нас заканчиваются деньги. Король Генрих не оплачивал ваше содержание.

Екатерина взглядом попросила о помощи доктора де Пуэблу.

– Король утверждает, что ваше высочество ни в чем не нуждается. Он говорит, у вас есть средства, чтобы содержать свой двор.

Екатерина онемела:

– Но как я заплачу своим слугам, не имея денег? Они что же, должны работать, получая в награду одну только мою любовь? Это поставит меня в очень неловкое положение. А что с моими фрейлинами? Они приехали в Англию, рассчитывая удачно выйти замуж, но, не имея дохода, я не смогу обеспечить им приданое. Донья Эльвира, узнайте у дона Педро, хватает ли денег на выплату жалованья за эту четверть года.

Денег не было.

Екатерине стало ясно, что король снова хотел заставить ее начать использовать посуду и украшения, которые жаждал заполучить уже давно, чтобы они упали в цене, и тогда он мог бы потребовать у ее отца стоимость этого добра монетой. Небеса не допустят, чтобы она из нужды прибегла к этому! Может быть, потому предатель Пуэбла и не стремился защищать ее.

– Я сама встречусь с королем! – твердо сказала Екатерина.

– Нет! – запротестовала донья Эльвира и потерла глаза – такая привычка появилась у нее недавно. – Это недопустимо. Вы не можете идти к нему попрошайничать.

– Вы считаете, будет лучше, если мы начнем голодать?

Екатерина попросила доктора де Пуэблу договориться об аудиенции. Но ей передали, что король занят. Казалось, невозможно обращаться с ней, испанской принцессой и будущей королевой Англии, более неучтиво. Очевидно, она обидела Генриха, хотя никак не могла взять в толк чем.

Екатерина желала бы повидаться с принцем и заручиться его помощью, но ее держали взаперти в одних апартаментах, а его в других. Шансов столкнуться с ним случайно было мало, и строгие правила доньи Эльвиры не позволяли Екатерине самой искать встречи. Екатерина вообще не видела принца Генриха, и это ее тревожило.


Наступил апрель, за ним – май. Екатерина не сомневалась: происходит что-то очень нехорошее. От короля не было никаких известий, и ее жених тоже как будто исчез. Доктор де Пуэбла не делал ничего, только написал ее отцу. Оставалось надеяться, что король Фердинанд напомнит Генриху о его обязательствах.

Вместе с Марией Екатерина сидела в своих покоях у открытого окна, но даже весеннее солнце не радовало ее. На лице принцессы запечатлелись тревога и печаль: она не могла оплатить свои расходы. Слуги наконец поняли, в каком она положении. Они любили ее и хотели служить ей бесплатно. Кроме того, куда им было податься в этой чужой стране? Здесь, при дворе, у них были кров, и стол, и общество таких же, как они сами. Екатерина не могла выразить свою благодарность, сердце ее переполняли чувства.

Не в силах была она и вынести мысли о том, что это означало для ее лучшей подруги. Мария мечтала выйти замуж, но без приданого ни один мужчина с положением даже не посмотрит на нее. Екатерина не бросит Марию и не лишит ее шанса выбиться из этого жалкого существования. Принцесса даже написала отцу, умоляя короля Фердинанда снабдить ее всем необходимым, но прошло уже несколько недель, а ответа не было.

– Мария, ты верно служила мне, – говорила Екатерина, ей было ужасно неловко. – Ты достойна лучшего. Мне очень стыдно.

– Ваше высочество, я лучше останусь с вами, чем выйду замуж за кого попало, – бойко отвечала Мария, не скрывая своего разочарования. – Может быть, Богу неугодно мое замужество.

Екатерина обняла подругу, на сердце принцессы тяжелым грузом висело чувство вины.

Ей было грустно из-за Марии, она устала от постоянных просьб Франсиски де Касерес о возвращении в Испанию. Принцесса написала родителям девушки в Эстремадуру, но они хотели, чтобы их дочь осталась при ней. После этого Франсиска три дня плакала и дулась.

Были и другие заботы. Платья, привезенные из Испании четыре года назад, износились, а у нее не было возможности заменить их на новые. При дворе существовали определенные правила, которые нужно было соблюдать, даже если бóльшую часть времени проводишь в своих покоях. Она не могла позорить себя и Испанию, появляясь на людях в платьях из потертого бархата и с расползающимися швами. Екатерина уже перешивала платья или разрезала одни, чтобы перелатать другие. К тому же и донья Эльвира стала видеть так плохо, что не замечала изъянов в нарядах своей подопечной, а все продолжала квохтать об этикете, приличиях и достойном поведении испанской принцессы! Это было невыносимо. Неужели дуэнья не понимала, что Екатерина занята более серьезными заботами?

Наступил июнь, розы были в полном цвету, когда наконец пришел ответ от ее отца. В очень вежливых выражениях он напоминал, что обеспечивать Екатерину и ее двор – это обязанность короля Генриха.

– Но мне это ничуть не поможет! – воскликнула принцесса, швыряя письмо на пол. – Я должна пойти к королю.

– Нет! – рявкнула донья Эльвира. – Вы не можете открыто просить у него денег. Ужасно даже подумать об этом!

– Тогда за меня это должен будет сделать доктор де Пуэбла!

– Как же, от него, пожалуй, дождешься! – не унималась донья Эльвира.

И Пуэбла отказался помочь. Разумеется, он не хотел портить добрые отношения с королем Генрихом.

– Значит, мы должны затянуть пояса! – нападала на него Екатерина. – Чего я не могу понять, так это почему! Чем я провинилась? Чем заслужила такое отношение? – (Доктору де Пуэбле было не по себе.) – Если вы знаете, то должны сказать мне! – требовала Екатерина.

– Я пребываю в таком же недоумении, как и ваше высочество. Мой совет – удовлетвориться распоряжениями короля. Через месяц принцу Генриху исполнится четырнадцать, и скоро вы поженитесь. Тогда все встанет на свои места.

Это было верно. Как только сыграют свадьбу, она получит доступ к доходам Генриха как принца Уэльского – к тем, что раньше получал Артур. Король проследит за этим. Теперь уже ему нет смысла пытаться поставить ее в такие условия, когда она будет вынуждена начать использовать свою утварь, – скоро он и так все получит. Ей просто нужно потерпеть. Пора было возвращаться в Дарем-Хаус и готовиться к свадьбе.


День рождения принца наступил и остался в прошлом. Никто о нем не упоминал. Никто ничего не говорил о свадьбе. Не было приглашения ко двору. Вскоре со всей очевидностью стало ясно, что никаких приготовлений не ведется. «Почему? – снова и снова спрашивала себя принцесса. – Почему?»

К осени ее финансовое положение стало отчаянным.

– Пришло время вашему высочеству воспользоваться посудой и украшениями, которые лежат в хранилище, – сказала донья Эльвира.

Екатерина с удивлением воззрилась на нее:

– Но мы всегда были согласны в том, что я не должна к ним прикасаться. Это часть моего приданого.

– Кто догадается, если несколько предметов исчезнут? А если кто-нибудь пожалуется, ваше высочество может ответить, что к этому вас вынудила необходимость. Это правда! Ваши кредиторы ропщут, желают получить свои деньги.

Екатерина поразмыслила об этом. Идея была соблазнительная – и если она не предпримет каких-нибудь действий, то попадет в долговую яму.

– Хорошо, – сдалась принцесса. – Но мы должны взять лишь столько, чтобы удовлетворить кредиторов.

Донья Эльвира согласилась. Тем же вечером, когда все улеглись спать, они отперли сундуки. Екатерина ахнула при виде заточенных в них сокровищ – золото, серебро и без счета драгоценных камней, мерцавших в свете свечей. Чувствуя себя воровкой, она взяла золотое шейное украшение и четыре предмета из золотой столовой утвари.

– Этого достаточно?

– Достаточно, ваше высочество. – Донья Эльвира, казалось, была очень довольна их ночной вылазкой.

Два дня спустя она сообщила Екатерине, что кредиторы удовлетворены. Но таким образом разрешилась всего одна проблема. Платить слугам все равно было нечем, и, несмотря на уговоры доньи Эльвиры, Екатерина не смела больше покушаться на свое приданое.

Она не могла смотреть в глаза своим людям, боясь прочесть в них упрек. Ночи проводила без сна, прокручивая в голове: чем она настроила против себя короля Генриха, раз он так с ней обходится? Что будет с ее браком? Почему никто ничего не говорит? И почему король отказывает ей во встречах?

Екатерина вновь умоляла отца заплатить ее слугам, но тщетно. Король Генрих прислал ей скромную сумму, которой хватало только на еду. И все это время доктор де Пуэбла ничего не предпринимал, а донья Эльвира целыми днями бранила его за это.

Екатерина перестала слушать ее ропот, но однажды слова дуэньи привлекли внимание принцессы.

– Это он виноват в том, что вас держат вдали от двора! – настаивала донья Эльвира. – Он кормит короля Фердинанда лживыми сказками, и тот даже не представляет, что вы испытываете. Нет сомнений, это именно он отравил разум Генриха и настроил его против вас, в этом и кроется причина холодности короля.

– Но почему доктор это делает? – в изумлении спросила Екатерина.

– Потому что он предатель, который оставил своего истинного владыку ради посулов короля Англии!

– Тогда я действительно совсем одна! – воскликнула Екатерина. – Что мне делать?

Донья Эльвира склонила голову набок:

– Вашему высочеству нужно написать королеве Хуане и объяснить, как плохо с вами обходятся. Когда она узнает, в каких условиях вы вынуждены жить, тогда вместе с королем Филиппом принудит Генриха обращаться с вами как подобает, и вы обретете былое счастье!

Не часто случалось, чтобы Екатерина испытывала теплые чувства по отношению к дуэнье, но в тот момент она готова была расцеловать ее. Такой ход действительно мог прекрасно разрешить ее сложности.

– А как же мне связаться с Хуаной?

– Это конфиденциально, ваше высочество, но мой брат Хуан Мануэль, который служит при дворе Филиппа и Хуаны, сообщил мне, что у них сейчас есть здесь свой человек, он прибыл для переговоров о браке между королем и вашей невесткой эрцгерцогиней Маргаритой. Я сама обращусь к нему от вашего имени.

Екатерина сжала руки дуэньи:

– Донья Эльвира, вы настоящий друг!

Это был самый счастливый день для принцессы за долгое время. Впереди не только замаячил конец ее невзгодам, но и появилась согревающая душу перспектива того, что ее добродушная и веселая невестка станет королевой Англии!

На следующий же день донья Эльвира привела в покои Екатерины Эрмана Римбре, посланника короля Филиппа. Римбре оказался учтивым, элегантно одетым фламандцем с длинными соломенного цвета волосами и теплыми голубыми глазами. Он сразу понравился Екатерине.

– Донья Эльвира рассказала мне о затруднениях вашего высочества. Мне грустно слышать это, и я уверен, что смогу помочь. Королева Хуана в последнее время не раз говорила, что ей не терпится увидеться с вами.

– Едва ли она жаждет увидеть меня больше, чем я – ее! – воскликнула Екатерина.

– Тогда почему бы не написать ей и не договориться о встрече? – предложила донья Эльвира.

– Король Генрих вряд ли откажет вам в возможности поехать повидаться с сестрой, – сказал Эрман Римбре, – и курьер как раз готов отправиться в путь с моими депешами. Он может взять и письмо вашего высочества к королеве. Я с удовольствием подожду, пока вы его напишете.

– Как вы добры! – отозвалась Екатерина. – Донья Эльвира, пожалуйста, принесите мою шкатулку с письменными принадлежностями.


Не прошло и недели, как принцесса получила ответ. Королева Хуана будет счастлива встретиться с ней как можно скорее. Король Генрих тоже получил приглашение, и если он соблаговолит пересечь море и прибыть в Сент-Омер, то Филипп и Хуана с удовольствием примут его и Екатерину. «Мы устроим празднование и фейерверки, чтобы отметить это особенное событие, – обещала Хуана. – Мы с Филиппом поговорим с королем Генрихом о Вашем деле, и все устроится. С нетерпением жду встречи с Вами, дорогая сестрица».

Екатерина не могла откладывать. Король Генрих должен согласиться поехать, он должен!

– Донья Эльвира! Моя сестра прислала очень милое письмо! Послушайте, что она пишет…

И принцесса прочла послание дуэнье. Та светилась от счастья.

– Мы должны достать ваши лучшие платья и посмотреть, как их подновить. Но прежде всего вашему высочеству нужно написать королю. Мой брат слышал, что Генрих полон желания заключить союз с королем Филиппом. Думаю, его милость отнесется благосклонно к вашему предложению.

Закончив письмо, Екатерина не стала его запечатывать, чтобы прочесть донье Эльвире и заручиться ее одобрением. В таком важном деле нельзя было полагаться на волю случая.

Идя по коридору в поисках дуэньи, Екатерина лицом к лицу столкнулась с доктором де Пуэблой. Он покосился на письмо, нахмурив лоб. Екатерина не смогла удержаться: она должна была показать ему, что есть интриги, в которых он не участвует.

– Господин посол! Я надеюсь в скором времени увидеть свою сестру. Она написала мне об этом, а я пишу королю, умоляя его снизойти к нашей просьбе. Может быть, вы хотите взглянуть на мое письмо?

Она протянула ему лист. Пусть подивится ее замыслам! Пусть поймет, что, хотя он отказал ей, другие готовы помочь!

Доктор де Пуэбла быстро пробежал глазами написанное. Его мерзкое лицо скривилось в гримасу. Он сглотнул и прокаркал:

– Весьма похвально, ваше высочество.

Она его обставила! Теперь ей стало ясно, почему говорят, что месть сладка!

Более твердым тоном Пуэбла произнес:

– Было бы правильнее, если бы просьба о такой встрече поступила напрямую от короля, через меня как посла королевы Хуаны. Позвольте мне передать ему ваше письмо.

Опять он лезет не в свое дело!

– Нет! – Екатерина выхватила у него свое послание. – Нет никаких причин, по которым я не могла бы написать королю сама, и я передам его через своих людей!

И принцесса оставила доктора де Пуэблу.

Донью Эльвиру она нашла в главном зале и протянула ей письмо. Дуэнья одобрительно кивнула и сказала:

– Запечатайте его. Камергер ждет внизу, он доставит письмо королю в Ричмонд.


Только Екатерина села за ужин в своих покоях, как услышала за окном какую-то суматоху и громкие, разгневанные голоса. Один из них принадлежал доктору де Пуэбле.

– Я должен видеть принцессу! – кричал он. – Это дело величайшей важности!

– Я сказала, принцесса за столом и ее нельзя беспокоить. – Это была донья Эльвира.

– Мадам, на кону судьбы Испании и Англии! Ужин может подождать!

Екатерина, охваченная недобрым предчувствием, отложила нож.

– Войдите, доктор де Пуэбла! – крикнула она.

Дверь открылась, в комнату влетела донья Эльвира:

– Ваше высочество, не слушайте его! Он предатель!

– О, обвинять вы горазды! – огрызнулся Пуэбла, следовавший по пятам за дуэньей. – Ваше высочество, могу я поговорить с вами наедине?

– Нет, не можете! – крикнула дуэнья. – Он явился сюда с целым ворохом лжи!

В этот момент принцесса увидела лицо доктора. Это была маска гнева и страха, со следами размазанных слез и ручейками пота. Очевидно, посол сильно переживал из-за чего-то. Ей стало ясно: что бы ни сказал доктор, сам он мучился этим, и это было так не похоже на него, всем известного тонкого и коварного интригана.

– Донья Эльвира, пожалуйста, оставьте нас, – попросила принцесса.

– Ваше высочество, я умоляю вас о…

– Прошу оставить нас!

Раскрасневшаяся и разъяренная, дуэнья протопала к двери и вышла. Екатерина дождалась, пока ее шаги не стихли, потом повернулась к доктору де Пуэбле, который вытирал платком лоб.

– Садитесь, – сказала она, пытаясь сохранять спокойствие. – А теперь расскажите мне о деле, которое может так сильно повлиять на отношения Англии с Испанией.

Доктор де Пуэбла с благодарностью опустился на скамью. Екатерина налила ему вина, и посол быстро его выпил.

– Ваше высочество, я не знаю, с чего начать… – От наплыва чувств голос его звучал сдавленно. – Пожалуйста, не сердитесь и выслушайте меня.

– Говорите свободно, – подбодрила его Екатерина.

– Ваше высочество, вероятно, не знает, что бургундский двор расколот на две партии, обе они жаждут определять будущее Кастилии. Хуана – королева, но как она будет управлять? Конечно не одна! Арагонскую фракцию возглавляет посол короля Фердинанда, Фуэнсалида; они хотят, чтобы король Филипп предоставил управление Кастилией вашему отцу. Они говорят, что Филипп медлителен, ленив и не особенно интересуется делами Испании, тогда как король Фердинанд имеет богатый опыт, много лет правил Кастилией вместе с королевой Изабеллой. В этом есть смысл, и для вашего высочества это наиболее предпочтительное решение, потому как, если ваш отец вернет себе власть над Кастилией, ваш прежний статус как принцессы Арагона и Кастилии будет восстановлен. Я полагаю, ваше высочество, именно понижение вашего статуса заставило короля охладеть к вам, а не какие-либо мои слова или действия.

Екатерина кивнула, хотя слова посла ее не убедили и она не понимала, к чему ведут его рассуждения.

– Однако при дворе Филиппа есть и другая партия, возглавляемая умелым и опасным человеком, истинным кастильцем, который ненавидит короля Фердинанда. Этот человек – Хуан Мануэль. Вижу, теперь вы кое-что понимаете. Он, как вам известно, брат доньи Эльвиры. Его ненавидят и боятся, но он обладает властью, и у него много сторонников. Его партия хочет выгнать короля Фердинанда из Кастилии и утвердить в качестве соправителей королеву Хуану и Филиппа. В данный момент Хуану Мануэлю нужен альянс между королем Филиппом и королем Генрихом, которые объединятся для изгнания арагонца. Как и многие альянсы, этот тоже должен быть скреплен браком – или двумя в нашем случае. План состоит в том, чтобы эрцгерцогиня Маргарита вышла замуж за короля Генриха, а Элеонора, дочь короля Филиппа и королевы Хуаны, стала супругой принца Генриха.

– Нет! – не сдержалась Екатерина. – Выйти за принца Генриха должна я!

– Этого не будет, если своего добьются Хуан Мануэль или король Генрих. Пока Филипп колеблется, Генрих готов действовать, и поэтому Хуан Мануэль нуждается во встрече, которую вы с такой охотой устроили.

Екатерина потеряла дар речи.

– Вы лжете! – с вызовом заявила она.

– Я похож на человека, который лжет? – возразил Пуэбла. – Ваше высочество, мне известно, что донья Эльвира настроила вас против меня. Она ненавидит евреев и годами делала все возможное, чтобы подорвать мое положение. Мне не хотелось приходить сюда, где мне, я знаю, не рады. Но сегодня днем, когда вы показали мне письмо и я понял, что затевается, то прямо спросил донью Эльвиру. Я был тактичен: высказал предположение, что она не оценила, ради чего устраивается эта встреча в Сент-Омере, или не знала всех мрачных подробностей, которые ей сопутствуют. Я убедил ее, что не может быть ничего более болезненного для Испании, для короля Фердинанда и для вашего высочества. Ей это не понравилось, но она согласилась, что писать королю Генриху было ошибкой. Поэтому камергера отослали, и я вернулся домой. К счастью, я оставил своего человека на страже неподалеку от ваших ворот, и, пока сам я сидел за ужином, он примчался ко мне с сообщением, что камергер только что отправился в Ричмонд верхом.

Екатерина была совершенно ошеломлена. Ее использовали, ее обманывали люди, которым она больше всего доверяла – себе во вред! Принцесса не могла сомневаться в правдивости Пуэблы – она никогда не видела его таким встревоженным и взволнованным, – как и в том, что донья Эльвира и Хуан Мануэль использовали ее самым предательским образом. Осознание этого стало для нее сильнейшим ударом. То, что донья Эльвира могла содействовать другому браку принца Генриха, который оставлял ее, Екатерину, брошенной, униженной и с разбитым сердцем, было просто ужасным, невероятным, невообразимым. Это было предательство наихудшего рода.

Доктор де Пуэбла смотрел на Екатерину с сочувствием:

– Ваше высочество, вы одна можете расстроить весь этот заговор. Напишите королю еще раз. Отговорите его от встречи. Это ваш долг по отношению к отцу.

– Я так и сделаю. Но я чувствую себя такой дурой. До чего же я была наивна!

– Вашему высочеству всего девятнадцать лет, вы еще слишком юны, чтобы знать, какой опасной может быть жизнь при дворе. Но я старый человек и видел все это – заговоры, ложь, хитроумные замыслы, врагов, что прикидываются друзьями, обманщиков…

– Но обнаружить такое при своем дворе – это ужасно!

– Есть еще кое-что. Ваш второй священник говорит, что часть вашей посуды и украшений пропала. Боюсь, донья Эльвира могла украсть их, чтобы поставить под угрозу выполнение условий вашего брачного договора.

На Екатерину накатила жаркая волна стыда.

– Я согласилась продать их, прости меня Господи! Чтобы заплатить кредиторам. Не было другого выхода.

Доктор сочувственно глядел на принцессу:

– Но предложила это она?

– Да.

– Мотивы ею двигали те же. Ваше высочество, вы должны радоваться, что ее вывели на чистую воду. Вы пригрели змею на груди.

Екатерина встала. У нее подгибались колени. Она подошла к буфету и налила себе вина, пытаясь прийти в себя. Потом, пошатываясь, побрела во внутренние покои, взяла шкатулку для письма и вернулась к столу. Достав лист бумаги, чернильницу и перо, она повернулась к доктору де Пуэбле:

– Продиктуйте, что я должна написать.


Когда Пуэбла отбыл в Ричмонд, Екатерина собралась с духом и позвала донью Эльвиру. Ее не радовало предстоящее объяснение, но ярость и задетая честь требовали не уклоняться от него. Праведный гнев придаст ей сил.

Дуэнья вошла с вызывающим, даже нахальным видом. Екатерина не предложила ей сесть и заставила стоять, пока сама излагала то, что сказал ей доктор де Пуэбла.

– Что вы можете ответить на это?

– Это все ложь! – выпалила донья Эльвира. – Вы должны лучше разобраться во всем, а не верить этому увечному еврею.

– Но я верю ему. Он был сам не свой и очень переживал. Нет, донья Эльвира, это вам я не верю! Вы с вашим братом плели интриги, чтобы разрушить мой брак и способствовать заключению альянса, вредного для короля Фердинанда, которому должны хранить безусловную верность!

– Я ничего не должна арагонцу! – взвизгнула дуэнья. – Я кастильянка, и горжусь этим! Пока была жива ваша святая матушка, я с радостью преклоняла колени перед вашим отцом, но сейчас ее дочь правит Кастилией, а у него нет никакого права на власть там!

Екатерина смотрела на дуэнью в полном недоумении. Она даже не представляла, что у доньи Эльвиры такие сильные убеждения. Принцесса сглотнула.

– Своими собственными устами вы осудили себя! – произнесла она, едва сдерживая ярость. – Вы предали доверие моего отца, и вы предали меня! Какая участь ждала бы меня, если бы принц Генрих женился на Элеоноре? С позором вернуться в Испанию, отвергнутой и презираемой? Вот какую судьбу вы уготовили мне! А ведь моя мать доверила вам заботу о моем благополучии!

Донья Эльвира вскинула голову:

– Бог свидетель, я исполняла свои обязанности по отношению к вам, но мой первый долг – служить Кастилии и королеве.

– Вы изменница! – закричала Екатерина, совершенно выходя из себя. – Вы изменили моей матери, моему отцу и мне! Если бы я могла поступать по своей воле, вы отправились бы в заточение, но у меня нет такой власти. Но что я могу сделать и сделаю, так это отошлю вас прочь. Вам придется отбыть к бургундскому двору, потому что, будьте уверены, в Испании, где длинная рука моего отца добирается до самых укромных уголков, вам никто не обрадуется. И вы с вашим братом, о котором говорить противно, сможете ввязываться в дела, которые не будут так сильно задевать ваши нежные чувства!

Пухлое лицо доньи Эльвиры будто осунулось и приобрело неприятный оттенок сырого теста.

– Ваше высочество, может быть, нам не стоит так торопиться…

– Нам? Я приняла решение. И не пытайтесь изменить его.

– Но что будет делать ваше высочество без дуэньи? Никто лучше меня не знает, как управлять вашим хозяйством.

– Сама справлюсь! В моем возрасте я не нуждаюсь в дуэнье. А теперь идите и готовьтесь к отъезду. Я прикажу камергеру устроить ваш переезд во Фландрию.

– Простите меня, ваше высочество! – В голосе пожилой женщины звучало отчаяние. – Я пренебрегла своими обязанностями.

– Донья Эльвира, решение принято!

Дуэнья открыла было рот, чтобы возразить, но передумала.

– Как вы объясните мой отъезд? – кротко спросила она.

– По справедливости, надо было бы всем честно объяснить его причину! Вы это заслужили. Но я не хочу выглядеть дурой в глазах всего света. – Принцесса задумалась. – Все знают, что у вас слабеет зрение. Я скажу, что вы ослепли на один глаз и что я отправляю вас во Фландрию на лечение к врачу, который помог моей покойной сестре, королеве Португалии. Думаю, в нашем случае это очень благопристойное объяснение. И вы, конечно же, не вернетесь.

– Но, ваше высочество, я не хочу закончить свои дни во Фландрии!

Екатерина не сдержалась:

– Вы хотите закончить их на виселице в Испании? Похоже, вы даже не понимаете, как вам повезло. Если я отправлю вас к моему отцу, вы ответите за измену!

– Прошу прощения, ваше высочество!

– Уходите! – приказала Екатерина.

Стараясь сохранять достоинство, донья Эльвира сделала реверанс и без единого слова покинула комнату. Екатерина рухнула на стул. Сердце у нее тяжело билось, по щекам лились слезы. Ей было мучительно неприятно ругаться со своей дуэньей и выгонять ее, но другого выхода не оставалось. И все же ссора вымотала ее и оставила ощущение вины. «Но что еще я могла сделать?» – спрашивала себя принцесса.

В дверь постучали, вошла Мария. На ее лице, когда она увидела, как расстроена Екатерина, появилось выражение мрачного беспокойства.

– Ваше высочество, как вы?

– Какой ужасный был час! – произнесла Екатерина, утирая слезы.

– Мы все слышали вас. Вы кричали. Я не могла поверить, что это были вы, ваше высочество. Что она сделала, чтобы заслужить такое?

– Этого я не могу сказать даже тебе. Но я выгнала ее. Она ушла навсегда.

– Хвала Господу! – воскликнула Мария. – Я ее всегда терпеть не могла.

– Если бы ты только знала, – сказала Екатерина, поднимая и заключая в объятия свою подругу.

– Ваше высочество, вы дрожите.

– Знаю. – Екатерина облегченно вздохнула.

И пришло понимание: наконец она стала самостоятельной женщиной.

Глава 7 1505–1507 годы

Екатерина поверила доктору де Пуэбле, когда тот поведал ей, как ее использовало семейство Мануэль, но не могла смириться с тем, что из-за разделения Испании стала не мила королю Генриху. Она подозревала: кое-что из сказанного доньей Эльвирой – правда, доктор был нечист на руку и любил легкую жизнь при английском дворе. Немалая встряска потребовалась ему, чтобы он вспомнил о той роли, которую должен был исполнять, и принцессе самой пришлось в этом убедиться.

Между тем Екатерине доложили: Эрман Римбре отбыл домой во Фландрию на том же корабле, что и донья Эльвира с мужем и их слугами. Разговоров о встрече в Сент-Омере больше не было, но сама принцесса не получала известий от короля Генриха, и ее положение никак не улучшалось. В декабре – в том самом декабре, когда ей исполнилось двадцать, а она все еще была не замужем, – Екатерина вновь написала отцу, во всей полноте расписав тяжесть своего положения. Во всем виноват доктор де Пуэбла, сообщала она отцу. Посланник совершил тысячу ложных шагов против Фердинанда и сослужил ей самой очень плохую службу. Принцесса особенно подчеркнула, как тяжело ей видеть своих слуг в такой нужде и быть не в состоянии приобрести для них новую одежду.

Еще два обстоятельства волновали Екатерину. Перед отъездом донья Эльвира умоляла ее найти себе новую дуэнью. Принцесса отвергла совет, но боялась, что некоторые из ее людей и доктор де Пуэбла – а все они были испанцами – посчитают попранием ее достоинства, если она сама начнет заниматься хозяйством своего двора. Они наверняка пожелают ей, по крайней мере, приобрети более опытную советчицу. И король Генрих мог держаться того же мнения. Екатерина понимала: возьми она на себя решение всех бытовых вопросов, это подорвет уважение к ней.

А еще приходилось искать нового священника. Отца Дуарте донья Эльвира забрала с собой, и теперь у Екатерины не было духовника. Она приглашала в Дарем-Хаус священников из церкви Сент-Мартин и из церкви Сент-Мэри ле Стрэнд, однако боялась, что ее английский для исповеди недостаточно хорош. Но невозможно же исповедоваться на латыни, это слишком высокопарно. В итоге принцесса осталась без духовного утешения, хотя очень в этом нуждалась.

Ко всем неприятностям Екатерины добавилось возвращение приступов малярии. Дня не проходило без дрожи озноба, оставлявшей смертельную усталость. Постоянные тревоги только усугубляли положение. Надо было что-то предпринять, поэтому принцесса собралась с силами и попросила совета у доктора де Пуэблы. Больше говорить было не с кем.

– Я советую вашему высочеству отправиться ко двору самой и встретиться с королем Генрихом.

Было ясно, что говорить от ее лица он не намерен.

Неохотно принцесса собрала фрейлин и эскорт, совершенно больная, села в барку и поехала ко двору. Она чувствовала себя очень неловко, потому что вид имела жалкий, а лорд-камергер повел ее в комнату для гостей через весь дворец. Она предпочла бы пройти каким-нибудь потайным путем, но лорд, очевидно, считал, что особы ее ранга должны следовать через приемные залы и галереи, в которых полно народу, у всех на виду. Вот идет она, бедная, всеми забытая испанская принцесса. Как они ее одурачили!

Екатерина понимала, что ее лучшее платье из коричневого бархата с лентами из золотой парчи давно уже пережило свои лучшие времена. Она знала, что выглядит измученной и больной. Однажды утром по пути из Королевской капеллы, куда ходила на исповедь, принцесса пришла в ужас, завидев идущего ей навстречу принца Генриха. Взволновавшись, Екатерина присела в глубоком реверансе, ожидая, что он ее поднимет, но принц только поклонился и прошел мимо, отведя глаза. Как ей удалось встать на ноги, она и сама не знала. Оказавшись в уединении своих покоев, Екатерина легла на кровать и заплакала. Она чувствовала себя такой слабой, больной и разбитой, что казалось, никогда больше не сможет подняться.

В тот вечер с ней захотел повидаться доктор де Пуэбла. Принцесса ополоснула водой лицо, пригладила волосы и заставила себя принять его.

– Я имел беседу с королем о делах вашего высочества, – заявил посол. – Мы пришли к соглашению.

У Екатерины тут же возникли подозрения.

– Но я сама должна была говорить с королем! – гневно сказала она. – Я затем сюда и приехала.

Лучше бы Господь вообще не допускал, чтобы я здесь оказалась, мысленно добавила она.

– Позволит ли ваше высочество мне закончить? Король считает, что подыскивать замену донье Эльвире нет необходимости. Он отпустит большинство ваших слуг и расформирует ваш двор. Таким образом будут сэкономлены средства. А вы отныне будете жить при королевском дворе.

Именно этого Екатерина надеялась избегнуть.

– И это наилучшим образом отвечает моим интересам?

– Я полагаю, да.

– Значит, вы изменник! – выкрикнула она. – Разве вы не понимаете, что король не хочет платить за содержание отдельного двора и что вы сыграли ему на руку, приняв это? Вот так соглашение!

– В соответствии с условиями помолвки король имеет право распоряжаться вашим двором по своему усмотрению, – невозмутимо ответствовал доктор де Пуэбла.

– Но не к моему бесчестью! – взвилась Екатерина. – Я напишу своему отцу-королю и все расскажу ему!

Перо запорхало над пергаментом. Невзирая на изнеможение, она должна отправить письмо.

Умоляю Ваше Величество вспомнить, что я Ваша дочь! Доктор де Пуэбла доставил мне столько неприятностей, что я почти лишилась здоровья. Два месяца меня терзали жестокие приступы малярии, из-за чего я вскоре умру.

Она почти верила в это. Разве сможет ее отец отмахнуться от такой отчаянной мольбы?

Она побуждала его прислать золото вместо посуды и драгоценностей, не смея упомянуть о том, что была вынуждена взять из запасов еще несколько вещей, которые были отданы в залог и не выкуплены. Если в ее сундуках появятся золотые монеты, король Англии будет доволен, и все снова станет хорошо. «Я пропаду, если не получу поддержку из Испании», – написала она.

Ответа не последовало. Складывалось ощущение, что отец бросил ее. Одиночество и отчаяние вынудили ее сказать большинству слуг, что их самоотверженность оказалась напрасной и они должны возвратиться в Испанию. Ей отвратительно было делать это, горько видеть разочарование на их лицах, грустно прощаться. Она обманула их надежды, но не по своей вине – как могла постаралась объяснить им принцесса.

Франсиска де Касерес оказалась среди тех, кому предстояло остаться. Как и предчувствовала Екатерина, девушка стала возражать.

– Ваше высочество знает, как я хотела уехать домой! – Болезненное, оливкового цвета лицо Франсиски выражало протест.

– Франсиска, я должна учитывать желания ваших родителей, к тому же мне все равно необходима помощь молодых девушек из хороших семей, таких как вы, – объяснила Екатерина.

– Ваше высочество, а вы зачем здесь остаетесь?! – выпалила Франсиска. – Тут нас не ждет ничего, кроме нужды и унижения!

– Идите в свою комнату, – холодно сказала Екатерина. – Вам не пристало диктовать условия королю. Когда будете готовы выказать надлежащее смирение, можете вернуться.

Франсиска со слезами на глазах рухнула на колени и просила прощения. Конечно, она искренне хотела вернуться домой. И кто мог ее винить за это? Но если уж сама Екатерина терпела нужду и лишения и то же самое, не жалуясь, делали другие, значит и Франсиска должна справляться.

Со своей сильно урезанной свитой Екатерина, повинуясь приказанию короля, прибыла ко двору, где ей отвели помещение в отдалении от королевских покоев. Тут было всего четыре помещения, включая ее личную комнату и спальню, в них-то и должны были как-то втиснуться сама принцесса и оставшиеся при ней слуги. Окна с ромбовидными стеклами выходили в узкий двор, гобелены на стенах висели такие старые и выцветшие, что едва удавалось разобрать рисунок. Трава на полу была вся истоптана и давно требовала замены, а такой мебелью, как стояла в этих покоях, перестали пользоваться еще в прошлом столетии. Обиженная, Екатерина попросила о встрече с королем. Потребовались уговоры и мольбы, но наконец ее допустили предстать перед его величеством.

Когда принцесса вошла в его кабинет, Генрих поднял взгляд. Лицо его постарело и было изрезано глубокими морщинами. Рыжие волосы поседели и висели жидкими клочьями над меховым воротником. Трудно было поверить, что когда-то он относился к ней с добротой.

– Ваше высочество хотели видеть меня, – сказал Генрих, голос его звучал оживленно, деловито.

Екатерина взглянула на него с мольбой:

– Ваша милость, у меня нет денег. Я нищая. Мой двор упразднен, но я не могу заплатить слугам, которые остались со мной. У меня нет средств на покупку одежды, мне нужно…

– Остановитесь! – приказал король. – Мне достоверно известно, что у вас имеются необходимые средства на жизнь.

– Сир, у меня их нет. И осмелюсь напомнить вашей милости, что по условиям моей помолвки…

– Я знаю условия вашей помолвки. Я вас обеспечил. Вы живете при моем дворе, я плачу за ваше питание. Договор соблюдается.

– Сир, этого недостаточно. Умоляю вас помочь мне! Я почти что голая, все мои платья изношены. Слуги дошли до того, что вынуждены просить милостыню. А комнаты, в которых меня поселили здесь, не подходят даже для судомоек! Это все меня очень расстроило. Я несколько месяцев была на пороге смерти!

Принцесса плакала, не сдерживая слез, больше не боясь разозлить короля.

– Я не виноват в ваших затруднениях! – рявкнул Генрих и закашлялся. Прижимая платок ко рту, обождал, пока не прошел приступ. Когда он снова заговорил, голос был хриплый: – Будьте довольны тем, что я для вас сделал. У меня нет никаких обязательств. Меня обманули с вашим приданым.

– Как это?

– Доктор де Пуэбла передал мне, что король, ваш отец, обещал выплатить его деньгами. До сих пор я не видел ни пенни. А теперь идите. И будьте благодарны, что я даю вам кров и хлеб!

Глаза под тяжелыми веками были холодны, рот с плотно сжатыми губами превратился в жесткую линию.

Исполненная скорби, Екатерина сделала короткий реверанс и скрылась в своих унылых покоях. Это был полный крах всех упований. Может ли быть положение хуже?


Екатерина огладила руками новое платье и выпрямила спину. Головокружение едва не валило ее с ног, но она старалась не обращать внимания. После долгих лет разлуки принцессе не терпелось встретиться со своей старшей сестрой. Хуана и Филипп попали в кораблекрушение у берегов Англии по пути из Фландрии в Испанию и пробились сквозь январские ветры в Виндзорский замок. А сейчас они должны находиться в главном зале, где на празднике, устроенном королем Генрихом, будут отмечать счастливое спасение. Сколько у них будет тем для разговоров! Как королева Кастилии, Хуана непременно поймет затруднения Екатерины и что-нибудь для нее сделает.

Немного раньше тем же вечером в апартаменты принцессы доставили два новых испанских платья – подарки от короля. Екатерина была приятно удивлена этой нежданной щедростью, но потом радость омрачило понимание. Платья были присланы для того, чтобы лишить убедительности любые жалобы на плохое отношение, которые могла бы высказать Филиппу и Хуане принцесса. И все равно они были прекрасны: одно из черного бархата, второе из желтого дамаста с алыми рукавами. Екатерина выбрала черное, хотя оно и подчеркивало ее бледность. Вот только чувствовать бы себя получше. Ей потребовалась помощь Марии, чтобы выбраться из постели и одеться, а сейчас подруга шла на шаг позади, готовая, если понадобится, подхватить госпожу.

Как только они вошли в главный зал, Екатерина стала искать глазами красивое лицо своей сестры. Там был король; там был, что очень порадовало, принц Генрих. С ними за высоким столом сидел ошеломительно красивый мужчина – он обернулся посмотреть, как она шествует вдоль столов, за которыми плечом к плечу сидели гости. Екатерина почувствовала, что он изучает ее с почти неприличным интересом, и поняла: это, должно быть, Филипп.

Теперь Екатерина воочию убедилась, почему его прозвали Красивым. Высокий, с длинными черными волосами, полными чувственными губами и полуопущенными веками; последние две черты намекали на мощную, почти нескрываемую чувственность. Неудивительно, что Хуана ревновала! И еще в нем ощущалась холодность, отчего Екатерина почти не сомневалась, что ее зять себялюбив. Когда она дошла до стола, Филипп приветствовал ее, назвав своей дорогой сестрицей, но глаза его уже переметнулись на других женщин.

Хуаны нигде не было.

Екатерина немало удивилась, обнаружив, что для нее приготовлено почетное место рядом с королем Генрихом. Это лишь подтвердило ее подозрения: король намерен сделать все возможное, чтобы Филипп вернулся в Испанию с блестящим отчетом о том, как почтительно относятся при английском дворе к его свояченице. Но едва ли все это можно было посчитать знаком королевской милости. Заняв свое место, Екатерина еще раз огляделась в поисках Хуаны.

– Надеюсь, моя сестра присоединится к нам? – спросила она короля.

Услышав обращенный к другому вопрос, Филипп взмахнул рукой, будто отмахнулся:

– Она все еще оправляется после поездки. Завтра она, несомненно, будет в лучшем расположении духа.

Екатерина постаралась не выказать разочарования. Она возлагала такие надежды на эту встречу. Давя в себе желание потребовать, чтобы ее немедленно отвели к сестре, Екатерина обернулась к принцу Генриху, который сидел по другую руку от короля. По крайней мере, ей удастся поговорить с женихом. В четырнадцать лет он сильно вытянулся и уже приобретал черты мужчины. Приветствуя Екатерину, принц был, как всегда, любезен, но она отметила в нем намек на ту же сдержанность, которая так обескураживала ее в Артуре. Оттого это, что Генрих повзрослел, или то было знаком охлаждения к ней? Екатерина молилась, чтобы последнее оказалось неправдой. Когда принесли первую перемену блюд – все двадцать, – она попыталась вовлечь принца в беседу. Но его ответы были кратки, от страсти, пронизывавшей их прежние разговоры, почти ничего не осталось.


Пир закончился, и король попросил Екатерину станцевать с фрейлинами для развлечения Филиппа. Она чувствовала начало приступа озноба и головокружение, но вышла вперед ради принца Генриха; громкие аплодисменты были ей наградой. По просьбе отца своего жениха Екатерина предложила Филиппу присоединиться к танцующим, но тот отказался и продолжил увлеченно разговаривать о политике с хозяином торжества – королем.

Так же все шло и дальше. Следующие недели были наполнены бесконечными переговорами и встречами, участия в которых Екатерина не принимала и даже не надеялась на это. Но что-то секретное определенно обсуждалось, и она подозревала, что это имеет отношение к ней. Когда Екатерине предложили присоединиться к свите обоих монархов, она была поражена тем, как непочтительно отзывался Филипп о ее отце. Он даже не пытался скрыть свою неприязнь к королю Фердинанду.

Недоверие принцессы по отношению к прекрасному зятю только усилилось, когда ей наконец выпало счастье увидеться с Хуаной. Они встретились в шумном главном зале, под острыми взглядами, в окружении перешептывающихся придворных. Екатерина жаждала обнять сестру и поделиться с ней своими самыми глубокими тревогами, но из их первой встречи стало ясно: Хуана поглощена другими делами и глаза у нее все время на мокром месте из-за безразличия Филиппа. Прославленную красоту Хуаны избороздила морщинами печаль, а ее лицо сердечком превратилось в напряженную маску с вечно поджатыми губами. Под роскошным платьем, богато расшитым бархатным чепцом, парчовыми рукавами и шелковой гербовой мантией скрывалась глубоко несчастная женщина.

За три месяца визита королевской четы Екатерине удалось всего полчаса побыть наедине с Хуаной, но этого оказалось недостаточно, чтобы отвлечь внимание сестры от ее собственных дел. Екатерина считала, что им специально не давали встречаться и это затея короля, но Хуане все равно не было дела до страданий Екатерины. Ее не интересовал никто, кроме Филиппа. Екатерина пыталась завести с ней беседу о детях, особенно о наследнике, шестилетнем эрцгерцоге Карле, но стоило поблизости появиться Филиппу – и этот разговор пошел ко дну. Хуана следила за ним постоянно, в ее глазах светились надежда, мольба, они были исполнены преданного обожания, как у комнатной собачки. Екатерина скривилась, заметив это. Где же испанская гордость Хуаны, ее королевское достоинство?

Было очевидно: Хуана не такая королева, какой была их мать Изабелла. Она слишком занята собой, слишком чувствительна. Очень скоро обнаружилось, что реальная власть находится в руках ее мужа. Хуану не интересовало, о чем беседуют два короля, и она, конечно же, не имела желания обсуждать эту тему с Екатериной.

В апреле принцесса попрощалась с сестрой, чувствуя не столько разочарование в своих надеждах, сколько огорчаясь за Хуану.


– Мертв?! – в ужасе эхом откликнулась Екатерина. – Это невозможно! Ему всего двадцать восемь!

К тому же зять ее был красив, полон сил и неодолимо привлекателен, по крайней мере, таким она увидела его этой весной. Но Екатерине, как никому другому, было известно, что смерть не обращает внимания на возраст.

– Ваше высочество, по моим сведениям, эрцгерцог Филипп скончался от скоротечного брюшного тифа, – сказал доктор де Пуэбла. – Прошу вас, примите мои соболезнования.

– Я была мало знакома с ним. Горюя по нему, я думаю о королеве Хуане и тех страданиях, которые причинит ей эта потеря.

Сердце принцессы сжалось от боли за неуживчивую сестру. Раньше ей можно было позавидовать, но теперь это закончилось. Ее обожаемый Филипп мертв, и Хуана сойдет с ума от горя, в этом можно было не сомневаться.

– Какой удар для ее величества! – произнесла Екатерина. – И ведь она ждет ребенка. Как она будет управлять Кастилией?

– Король Фердинанд рядом, он поможет ей, – напомнил принцессе доктор.

– Конечно. Кто лучше его знает все кастильские дела. – Екатерина легко могла представить, с какой охотой ее отец восстановит свою власть над Кастилией. – Ее величество сможет на него положиться.

Теперь, когда положение Фердинанда упрочилось, то же коснулось и Екатерины. Она стала желанной гостьей в Ричмонде. Король Генрих был весь доброжелательность и радушие, а сдержанность принца, казалось, как рукой сняло. Юный Генрих теперь постоянно искал ее для танцев и прогулок в саду, и все это в лучах отцовского одобрения. Когда они беседовали с посторонними людьми, ему доставляло очевидное удовольствие ссылаться на Екатерину. Теперь это звучало так: «Что думает об этом моя жена-принцесса?» или «Моя дражайшая супруга согласится с вами, я уверен…». Ее пробирала дрожь, когда она слышала, как принц произносит эти фразы, и она упивалась тем, что снова оказалась в самом сердце королевского двора. Екатерина продала два браслета и потратила деньги на покупку нового платья из алого бархата. Теперь она могла появляться на людях в подобающем принцессе виде, и малярия наконец отступила. Зеркало подсказывало, что платье, несомненно, ей идет – выгодно оттеняет золото ее длинных волос и белизну лица и прекрасно сочетается с чепцом из того же материала.

Принцесса не могла поверить, что колесо Фортуны повернулось вновь. Казалось, в который уже раз, что все сложится хорошо.


Екатерина не привыкла к тому, чтобы король откровенничал с ней.

– Это деликатная история, – сказал однажды Генрих в своем кабинете. Был тусклый январский день, король откинулся в кресле и сурово поглядел на собеседницу. – Она касается одной леди, а потому я посчитал удобным спросить вашего совета. Честно говоря, я хочу жениться на королеве Хуане.

Екатерина вытаращила глаза, почти забыв, что перед ней король.

Генрих подхватил с пола обезьянку, усадил к себе на колени и закинул ей в рот орешек.

– Я был поражен красотой королевы во время ее приезда в Англию, но тогда она, разумеется, была замужем, и, естественно, я не думал о ней каким-то особенным образом. Но теперь она одна и явно нуждается в муже, который сможет управлять для нее Кастилией.

Сердце Екатерины радостно затрепетало. Хуана станет королевой Англии! Воспоминания о собственном нежелании выходить замуж за короля Генриха мигом улетучились. Тогда она была гораздо моложе, чем Хуана сейчас, и с унынием представляла себе краткое царствование и последующие долгие годы вдовства. Но Хуана уже была королевой и имела шестерых детей. Брак с Генрихом уладил бы все сложности не только Хуаны, но и Екатерины тоже: за ним непременно последовала бы ее собственная свадьба с принцем Генрихом, вторая связь между Англией и Испанией. И как было бы замечательно, если бы сестра оказалась здесь, в Англии.

– Естественно, я рассчитываю, что вы одобрите эту идею, – сказал Генрих, проницательно вглядываясь в нее.

– Всем сердцем одобряю, сир.

– И я надеюсь, король, ваш отец, отнесется к этому так же. Видите ли, мне нужно его дозволение – и благословение.

– Я не думаю, что мой отец станет возражать, сир. Дружба с Англией очень важна для него.

– Да, но в настоящее время он сам управляет Кастилией и, вероятно, захочет продолжить это.

Конечно же, Кастилию Генрих хотел заполучить не меньше, чем Хуану.

– Формально он не вправе исполнять эту роль в Кастилии, – заметила принцесса. – Не может же он жениться на собственной дочери!

– Верно замечено, – усмехаясь, произнес Генрих. – А теперь, Кэтрин, я бы хотел, чтобы вы написали своему отцу и передали ему мое предложение.


Екатерина написала и была рада получить известие, что ее отец и сам не прочь посодействовать браку. Конечно, еще слишком рано интересоваться, расположена ли Хуана к новому замужеству, но если бы такая мысль была ей не чужда, то Фердинанд не сомневался: ее избранником стал бы не кто иной, как король Англии.

Принцесса заторопилась просить аудиенции у короля, и когда передала ему хорошие новости, угловатое лицо Генриха как будто округлилось.

– Кэтрин, я вам глубоко признателен. Это для меня величайшая радость.

С ним была его мать леди Маргарет. Выглядела она еще более слабой, чем обычно, но широко, лучисто улыбалась.

– Вы послужили его милости вестником, – сказала она Екатерине, – и принесли большое счастье. Благословляю вас, дитя.

Екатерина возвращалась в свои покои с легким сердцем, предвкушая славное будущее, которое наступит, когда Англию свяжут с Испанией еще более крепкие узы.

Однако за дверями ее поджидал доктор де Пуэбла – лоб нахмурен, лицо угрюмое. Казалось, он никак не мог заговорить. Потом слова полились потоком. Выяснилось, что существовали опасения насчет душевного здоровья ее сестры.

– Конечно, она была убита горем, но тут нечто большее. Ваше высочество, она все никак не может расстаться с телом Филиппа, не дает его похоронить.

Екатерина в ужасе прикрыла рот ладонью. Промелькнуло почти забытое воспоминание о той ужасной старой женщине в Аревало, их с Хуаной бабке.

– Королева ездит по Испании и повсюду возит с собой гроб, – сказал доктор де Пуэбла. – Тело забальзамировано, но я получил один отчет, где говорится, что ее величество открывает гроб, обнимает и целует тело. Она не соглашается, чтобы его предали земле.

Разумеется. Наконец-то ей не приходится ни с кем делить Филиппа.

Екатерина перекрестилась. Ее затошнило. Она попыталась избавиться от ужасных образов, вызванных словами доктора де Пуэбла.

– Не могу поверить в это, – прошептала принцесса. – О таком невозможно говорить. Я буду молиться за нее.

Хуана, должно быть, помешалась с горя. Хвала Господу и всем святителям, что их отец там и может вместо нее управлять Кастилией.

Когда Екатерина в тот день села ужинать, на сердце у нее было тяжело. Должна ли она сказать что-нибудь королю Генриху? Если по совести, возможно, да, но ей так хотелось, чтобы его брак с Хуаной состоялся. Весь вечер она промучилась в нерешительности, а в шахматах проявила себя таким плохим игроком, что Мария рассердилась на нее за неспособность сосредоточиться. А потом явился придворный с вызовом к королю, и тут настроение принцессы совсем упало. По лицу Генриха она сразу поняла, что тому известно худшее.

– Я получил это письмо от вашего отца.

Он передал лист Екатерине, чтобы та прочла, и она увидела, что Фердинанд все ему рассказал.

Теперь Генрих объявит ей о прекращении переговоров о браке.

Но нет.

– Когда мы поженимся, к сестрице вашей, королеве, быстро вернется рассудок, – сказал Генрих. Потом он увидел лицо Екатерины. – Меня не слишком волнует ее нездоровье, если вас тревожит это. Расстройство ума не помешает ей вынашивать детей.

Екатерина была потрясена. Слова короля показали ей, как мало его заботит Хуана и ее душевное здоровье. Его интересовали лишь ее красота, плодовитость и королевство, которое он получит благодаря ей. Так относится к браку большинство мужчин. Как ей повезло иметь будущим супругом юного Генриха, который любил ее за то, какая она есть.

– Я скажу вашему отцу, что буду счастлив продолжить переговоры, – заявил король, не обращая внимания на ее неодобрение.


С приближением весны Екатерина вновь начала страдать от приступов малярии, и даже сам король не раз выражал по этому поводу беспокойство. Но больше, чем болезнь, ее беспокоило новое подозрение: король намеренно отдаляет их с принцем Генрихом друг от друга. Вот уже много недель она не видела своего жениха.

– Труднее всего мне выносить то, что я так редко встречаюсь с его высочеством, – доверилась она доктору де Пуэбле. – Мы живем в одном доме, и мне это представляется невероятной жестокостью.

– Я поговорю с королем, – обещал посол.

Полученный ответ совсем не понравился принцессе, она такого не ожидала.

– Его милость сказал мне, что держит вас поодаль друг от друга для блага вашего высочества.

– Какое же благо это может принести мне?! – воскликнула принцесса.

– Он не пояснил, но, очевидно, имел в виду, что если вы привыкнете жить без принца, то вам будет не так больно, если помолвка расстроится.

– Расстроится? – эхом отозвалась пораженная Екатерина. – Кто говорит об этом?

– Простите меня, ваше высочество, я всего лишь пытаюсь предвидеть все варианты развития событий. Королю предлагали много других невест для принца Уэльского, и все с бóльшим приданым.

Это мог быть и блеф, но он напугал Екатерину, и она молила своего отца уступить желаниям Генриха. «Пожалуйста, сделай так, как он хочет, не дай этим людям превратить меня в ничтожество».

Денег все равно не хватало, несмотря на то что Екатерина как будто была в фаворе. Ее слуги ходили в отрепьях, и ей было очень стыдно, что они живут в такой бедности. Вновь Екатерина умоляла отца помочь им. Она сознавала, что их терпению, как и одежде, приходит конец. Но король Генрих и пальцем не пошевелит, пока не получит приданое, а Фердинанда, похоже, волновало только одно: чтобы она сохранила нетронутыми посуду и драгоценности.

В это время нужды и лишений принцесса по-прежнему не имела духовника-испанца. Одним из преимуществ жизни при дворе было наличие нескольких королевских священников, но они служили своему господину и были преданы в первую очередь ему. Король Фердинанд оставался глух к мольбам Екатерины прислать монаха ордена святого Франциска, а она испытывала к этой ветви церковного древа особые пристрастие и почтение. Поэтому принцесса решила заняться поисками духовного наставника сама и написала главе ордена францисканцев в Испании, прося о помощи в подборе нового исповедника.

Таким образом в апреле 1507 года в ее жизнь вошел брат Диего Эрнандес.

Его представили принцессе, когда она сидела за шатким столиком в своих покоях с открытой иллюстрированной псалтырью в руках. Екатерина подняла глаза и увидела высокого молодого человека с красивым смуглым лицом и яркими черными глазами, одетого в серое облачение францисканцев. Он стоял перед ней неподвижно, и все же она чувствовала в нем телесную крепость, более естественную для человека действия, чем для священника. В монахе чувствовалась энергия и властность, что мгновенно расположило ее к нему.

Принцесса протянула руку, монах опустился на колени и поцеловал ее. Прикосновение его губ напугало Екатерину. Многие мужчины выполняли по отношению к ней этот долг вежливости, но ни один, за исключением принца Генриха, не вызывал в ней такого отклика. Она почувствовала какую-то необъяснимую тягу к брату Диего и, произнося обычные слова приветствия, ощутила, что краснеет. Господи, не дай ему заметить!

– Добро пожаловать, святой отец, – проговорила принцесса, предлагая ему садиться. Она поведала ему о долгих месяцах, когда была лишена духовного руководства. – Для меня это было очень тяжелое время. Я жажду, чтобы меня исповедовали, как полагается, и разрешили от моих грехов.

– Я выслушаю вашу исповедь сегодня же вечером, – пообещал брат Диего и пронзил ее взглядом своих черных глаз. – Кажется, я прибыл с большим опозданием. Что ж, я все исправлю и проверю, не впал ли кто-нибудь из ваших людей в заблуждение. Ободритесь, мрачные дни позади.

Брат Диего вихрем ворвался в жизнь ее тесного кружка и очаровал почти каждого силой и яркостью своей натуры. Фрейлины Екатерины моментально в него влюбились.

Первая исповедь стала для принцессы откровением. Она преклонила колени, призналась в нескольких прегрешениях – Богу известно, у нее не было возможности совершить их много. Трения, возникавшие внутри ее двора, приводили к простительным оплошностям, сама она была виновна в злонравии, зависти и гордыне. Однако в отношении того, что отец Алессандро отпустил бы ей, наказав прочесть несколько раз «Богородицу», новый брат оказался неожиданно суровым.

– Ваше высочество, вы должны быть примером! Все прегрешения – это оскорбление Богу, и мелкие проступки ведут к смертным грехам. Ничего не упускайте!

Екатерина покопалась в памяти и вспомнила, что позволила себе за ужином взять добавку блюда из ягненка, чего, разумеется, делать не стоило, так как денег на еду было крайне мало.

– Я виновна в грехе обжорства, – прошептала она.

– Это весьма достойно порицания! – отчитал ее брат Диего. – В наказание завтра вы будете поститься. Пост, как и вообще любая форма самоограничения, очищает душу.

Он отпустил ей грехи и благословил, и она понесла свое наказание, однако строгость брата Диего не ограничивалась исповедальней. Он не упускал случая указать Екатерине и ее приближенным на их прегрешения, когда те их совершали. Если они проявляли гневливость или нетерпение, это был грех; выпить больше того, что считал достаточным брат Диего, – грех. Даже неумеренная смешливость, как он называл это, заслуживала порицания.

Екатерина не возражала, потому что с первого же дня брат Диего превратился в ее ярого сторонника. Он понимал, какую важную роль для своего отца Екатерина могла сыграть в Англии. Монах так же, как она сама, хотел, чтобы ее брак состоялся. Однажды вечером, когда они сидели за ужином, принцесса, сама не заметив, как это случилось, поделилась с ним своими страхами по поводу помолвки, рассказала, что ее отец все тянет с выплатой приданого, а ее держат вдали от принца.

– Мне горько слышать все это. – Брат Диего потянулся вперед и, выражая сочувствие, положил руку на плечо Екатерины. – Это вина доктора де Пуэблы, я не сомневаюсь. Он не спешит выполнять свои обязанности.

– Двуличен, как всегда, – сказала принцесса, в полную силу ощущая прикосновение монаха и взгляд его сверкающих глаз, похожих на черные пруды. – Если бы он хоть в чем-то проявлял себя мужчиной, то не потерпел бы такого небрежения по отношению ко мне. А теперь он болен, и его носят из дома во дворец.

– Вашему высочеству нужно попросить короля, отца вашего, чтобы он отправил сюда нового посла. Такого, который не побоится сказать слово правды в нужное время.

Монах пристально смотрел на нее; его глаза, казалось, говорили совсем другое.

Екатерина почувствовала, что голос у нее задрожал.

– Я уже просила его об этом несколько раз, но напишу снова.

– Скажите ему, что любой новый посланник, который прибудет в Англию, ужаснется тому, что вы пережили, и испытает тревогу за ваше будущее.

Екатерина встала, одновременно радуясь и огорчаясь тому, что рука брата Диего упала с ее плеча. Не было ли дерзостью с его стороны прикасаться к ней? Или это просто ободряющий жест, призванный ее успокоить? Конечно так! Он был человек Божий и видел перед собой страждущую душу, а не принцессу Уэльскую.

Тем же вечером Екатерина написала отцу. Потом они с братом Диего очень мило провели час: монах передал ей некоторые новости из Испании, они обсудили взгляды Фомы Аквинского на Аристотеля. Принцесса с удовлетворением обнаружила, что ее духовник начитан и очень учен, и она со спокойным сердцем может ему довериться. Благодаря брату Диего ее положение начало улучшаться, и теперь она не чувствовала себя такой одинокой и всеми покинутой в своих бедах.


В недоумении Екатерина смотрела на письмо своего отца. Потом проглядела его вновь. Ни одна известная ей женщина в истории не получала таких почестей!

Ликующая принцесса созвала всех своих придворных.

– Я получила очень важные известия! – объявила она. – Король Фердинанд назначил меня своим посланником в Англии!

– Это большая честь, – одобрительно заметил брат Диего, глаза его светились теплотой.

– Это необычно, но король, отец мой, считает это необходимым. Он говорит, что никто другой не знает ситуацию в Англии лучше меня. Разумеется, я назначена, только пока не будет подобрана подходящая замена.

А сейчас она сможет потрудиться для налаживания более тесных связей между Англией и Испанией, а также, вероятно, подвигнет своего отца и короля Генриха к пониманию того, как туго приходится ей, оказавшейся в тисках их ссоры.

– Остерегайтесь греха гордыни! – предупредил брат Диего.

Но принцесса не могла не чувствовать удовлетворение, замечая, что люди смотрят на нее с уважением, когда она идет по дворцу на встречу с королем. Теперь он принимал ее не в своем кабинете, а на троне в зале перед лицом стоявших на почтительном расстоянии придворных.

– Пойдемте, вы должны познакомиться с моим советом, – сказал король и провел Екатерину в соседнюю комнату.

Шумно заскрипели скамьи, сидевшие за длинным дубовым столом мужчины встали и поклонились.

Генрих занял место во главе стола и предложил Екатерине сесть рядом. Разговор состоял из шутливых замечаний и придворных любезностей. Принцесса попыталась направить его на тему своего брака, но вскоре поняла, что всякий раз ее усилия ловко сводят на нет. Она оставила свою затею, не желая вызвать неудовольствие во время первой встречи.

Вернувшись в свою комнату, Екатерина в досаде скинула чепец и сердито пробурчала:

– Они воображают, что во мне нет ничего, кроме наружности!

– Это потому, что ваше высочество – женщина, – заметила Франсиска.

– Ну так они узнают, что я не та женщина, с которой можно только шутки шутить!


Екатерина решила взяться за свои обязанности всерьез. Она заставила себя ходить ко двору и разговаривать с влиятельными людьми. Наладила курьерскую доставку своей корреспонденции в Испанию. Вынудила отца согласиться на использование особого шифра для секретных сведений и тратила немало времени на кодирование и дешифровку сообщений. Ей нравилось погружаться в дела и иметь слово при решении важных вопросов. Но превыше всего было то, что Екатерина знала: ее брак зависит от сохранения прочных связей между Англией и Испанией, и она много работала для их поддержания. Но для этого требовалось терпение святого.

Чем ближе она знакомилась с королем и его советниками, тем более уверенной становилась. Многое причиняло ей досаду. Устав от уклончивой тактики, принцесса вскоре решила дать открытое сражение.

– Ваша милость, мы должны обсудить мое замужество, – сказала она однажды утром, как только было покончено с положенными любезностями. – Мой отец не обязан выплачивать вторую часть приданого, пока мой союз с принцем не будет заключен.

Король Генрих от такой дерзости приподнял свои тонкие брови:

– Я вижу это дело иначе. Король Фердинанд несколько раз обещал выплатить приданое, значит он со всей очевидностью считает это своей обязанностью.

– Он сделал это, чтобы порадовать вашу милость, но ничто его к этому не обязывает.

– Еще как обязывает!

– Не могли бы мы вместе взглянуть на соглашение о помолвке?

– Ваше высочество мне не верит?

– Я никогда не поставлю под сомнение честность или мудрость вашей милости, но мне необходимо процитировать документ моему отцу.

– Я пошлю за ним. Но уверяю вас, выплата приданого обязательна, и пока его не будет здесь, брак не состоится.

Когда принцесса через несколько дней встретилась с королем, договора не было и в помине.

– Это моя оплошность, ваше высочество, – сказал он. – Прошу меня извинить.

Тем не менее Екатерина почему-то была уверена, что при следующей встрече договор тоже не появится и дальше будет продолжаться в том же духе. В конце концов она настойчиво попросила отца назначить вместо нее нового посла.

– Я ничего не могу добиться, – сказала она брату Диего. – У этих людей нет совести. Я пыталась играть по их правилам, но у меня плохо получается.

Обидно было думать, что она потерпела фиаско, однако принцесса утешила себя мыслью о коварном докторе де Пуэбле: он тоже не мог играть на равных с королем Генрихом. Пуэбла оставался в Англии и показывался при дворе, когда подагра позволяла ему. Принцесса досадовала, слыша, что он сохраняет дружественные отношения с королем и предпринимает активные действия от лица Испании. Она печалилась, что ее дни в качестве посла оказались столь краткими: ей нравилось исполнять эту роль. Когда у Екатерины появился новый интерес в жизни, да еще статус, который обеспечивало ей положение посла, и в придачу – поддержка брата Диего, все это сотворило чудеса с ее здоровьем. Принцессу больше не лихорадило, на щеках заиграл здоровый румянец.


Теперь Екатерина немало времени проводила при дворе, содействуя делам Испании, но редко встречалась с принцем Генрихом. Однако в июне была обрадована приглашением на турнир, который устраивали в честь его шестнадцатилетия.

– Может быть, он попросит вас надеть его ленту! – фантазировала Мария, радуясь за свою госпожу.

Она и другие фрейлины судачили о храбрых рыцарях, которые примут участие в турнире.

– По крайней мере, я увижу его! – Екатерина вздохнула, не смея надеяться на большее.

Наступил день турнира. Принцесса надела алое бархатное платье, распустила волосы и заняла место в королевской ложе вместе с королем Генрихом, леди Маргарет и принцессой Марией – милой рыжеволосой девочкой одиннадцати лет, которая не могла усидеть на месте в ожидании начала состязаний.

– Я только что видела нашего дорогого мальчика; ему не терпится ввязаться в драку! – сказала леди Маргарет, не скрывая гордости за внука. – У вас есть наследник, которым можно гордиться, сын мой. На свете нет более красивого юноши.

– О да, – согласился король. – А вот и он!

Екатерина потянулась вперед, чтобы увидеть Генриха; сидя на коне, накрытом попоной в цветах Тюдоров – зелено-белой, он въезжал на арену для турниров во главе красочной процессии рыцарей, облаченный в украшенные гравировкой серебряные доспехи и с непокрытой головой. Его шлем был в руках оруженосца, ведущего под уздцы коня своего господина. Длинные золотисто-рыжие волосы Генриха развевались на ветру. Он остановился перед королем и, не спускаясь с седла, поклонился ему. Потом повернулся к Екатерине.

Она смотрела на него как завороженная. Ее жених больше не был мальчиком, но стал почти мужем, наделенным красотой, какая только может быть у мужчины. Глаза пылали голубым огнем, губы были полные и красные, щеки горели юношеским румянцем. И как же принц вырос! Руки и ноги у него были гигантские, плечи широкие. Настоящий рыцарь Марса!

– Моя госпожа! – крикнул он каким-то странным, ломающимся голосом, высоким и в то же время вполне мужским.

– Мой господин! – с улыбкой отозвалась исполненная чувств Екатерина. – Я желаю вам удачи!

Генрих ускакал готовиться к состязаниям, не попросив ее носить его ленту. Но это не имело значения; она этого и не ждала, его глаза сказали принцессе все, что ей нужно было знать. Она не могла унять разбушевавшиеся мысли. Любовалась принцем, наблюдая за тем, как он показывает удаль на турнирных площадках, завоевывая в честных поединках свою долю призов. Принц показал себя умелым наездником и отважным турнирным бойцом, однако всякий раз, как противник приближался к Генриху, сердце принцессы трепетало от страха. И всякий раз, когда он умело парировал удары, тоже. Зрители ревом выражали одобрение, и Екатерина видела, как принц кланяется, принимая восторги то одного, то другого, независимо от ранга. Было ясно, что он умел ладить с людьми, это качество досталось ему от матери. Но наибольшее удовольствие принцу, казалось, доставляли ее, Екатерины, аплодисменты. Он снова и снова отвешивал поклоны в ее сторону и широко улыбался, наслаждаясь как ее радостью, так и собственным триумфом. Отец взирал на все это милостиво. Не мог же он не видеть, что они, принц и принцесса, созданы Богом друг для друга?

После турнира были поданы закуски в шелковом шатре, и принцесса еще раз повстречалась с принцем лицом к лицу.

– Сир, вы были восхитительны! – сказала она и вспыхнула.

Он нежно глянул на нее с высоты своего роста:

– Я очень счастлив, Кэтрин! Вы знаете, я мечтаю о войне и рыцарских подвигах. Хочу добыть славу на поле брани, а турнир ближе всего к битве, это одна из лучших вещей на свете!

– Ваше высочество мечтает о войне?

– О победах, Кэтрин, над Францией, нашим общим врагом. Я выиграл бы битву при Азенкуре еще раз, будь я вторым Генрихом Пятым.

– Всему свое время, всему свое время, – сказал король, подходя к ним. – Я еще не умер! – Он тонко усмехнулся. – Если ее высочество извинит нас, я хотел бы представить принцу венецианского посланника.

Король поклонился и увел сына. Генрих один раз обернулся и посмотрел на нее с обнадеживающей улыбкой.

Больше Екатерина его не видела, но в свои покои вернулась, лелея в душе новое чувство.

Ей стало совершенно ясно: она влюблена.

Глава 8 1507–1509 годы

Из-за отсутствия прочной власти дела в Кастилии шли все хуже. Чем больше вестей доходило об этом до Екатерины, тем больше она тревожилась. И тем сильнее было ее облегчение от новости, что король Фердинанд не упустил свой шанс. Несмотря на протесты неспособной к правлению Хуаны, он заставил ее передать ему власть в Кастилии. Это стало наилучшим выходом для всех.

Екатерина обрадовалась. Теперь, когда Фердинанд снова возвысился и обладал тем же весом в мире, как и при жизни ее матери, он, конечно, рад будет помочь своей дочери выпутаться из всех затруднений. Ловя благоприятный момент, она написала ему, прося устранить несправедливость в отношении ее слуг, которые продолжали терпеть нужду.

К ее радости, по осени отец наконец прислал ей немного денег. Сумма была небольшая, но ее хватило рассчитаться с кое-какими долгами.

– Не знаю, кого удовлетворять в первую очередь! – сказала Екатерина Хуану де Диеро, который заменил дона Педро Манрике в должности главного камергера. – Заплатить кредиторам, отдать долги слугам или купить новую одежду?

Статус принцессы заметно поднялся вместе с возвышением Фердинанда. При следующей встрече с королем Генрихом – ведь до сих пор не последовало никаких распоряжений насчет нового посла, – Екатерина отпустила колкость.

– Мой отец прислал мне немного денег, – многозначительно сказала она ему. – Я была в такой нужде.

Однако король в очередной раз изменил свой душевный настрой.

– Кэтрин, – сказал он, – я так люблю вас, что не могу вынести саму мысль о том, что вы бедствуете. Я дам вам столько денег, сколько требуется на уплату слугам и на собственные расходы.

Екатерина подумала, что ослышалась. Но нет, Генрих повторил свои слова, тогда она уверилась и наконец испытала облегчение.

– Я благодарю вашу милость.

Она не собиралась изливаться в восторгах. Содержать ее – это его обязанность, и до сих пор он пренебрегал ею самым прискорбным образом.

Генрих пообещал, что деньги будут выплачены тотчас же, потом умолк.

– Это дело насчет брака с королевой Хуаной доставило мне массу хлопот, – сказал он после долгой паузы. – Я могу поискать жену в другом месте, учитывая произошедшее.

«То есть вам, похоже, не удастся отобрать Кастилию у моего родителя», – подумала Екатерина.

– Я должен просить вас немного надавить на отца, – закончил Генрих.

– Я сделаю все, что в моих силах, – пообещала Екатерина.

Если бы ей удалось склонить Фердинанда к согласию на этот брак, доверие между ней и Генрихом поднялось бы на новую высоту.

Она воззвала к Хуане, говоря о великой любви короля к ней. Она обратилась к Фердинанду, который обещал постепенно склонить Хуану к согласию. Но ответа от Хуаны не последовало.

Тем не менее король Генрих относился к Екатерине со все большей симпатией и уважением, и она надеялась, что дело о ее браке с принцем Генрихом сдвинется с места, если только отец отдаст ее приданое. Екатерина старательно выполняла распоряжение Фердинанда и всегда говорила о своей свадьбе как о твердо решенном деле.

Однако к осени истекли шесть месяцев отсрочки, которые дал Фердинанду король Генрих, а приданое так и не поступило. Фердинанд оправдывался своим отъездом на войну в Неаполе. Екатерина готова была закричать, но король Генрих проявил великодушие.

– Я продлю срок до марта, – сказал он.

– Он ничего не теряет, – поделилась принцесса с братом Диего, который постепенно превратился в ее советчика во всех делах, особенно по поводу брака. – Но с другой стороны, он выигрывает. Ведь, по его собственным словам, пока вся сумма не выплачена, он полагает меня связанной обязательством, а своего сына свободным.

Говорить это было больно, тоска по принцу Генриху не оставляла ее.

– Вашему высочеству нужно всегда вести себя так, как будто этот брак состоится непременно, – посоветовал брат Диего.

– Но это не так! – воскликнула Екатерина.

Она поделилась своими страхами даже с доктором де Пуэблой. Сейчас он появлялся при дворе редко, ссылаясь на подагру, однако было ясно, что он страдает от какой-то более серьезной болезни.

– Вашему высочеству нужно посмотреть правде в глаза, – сказал он ей. – Король Генрих в этот брак не верит.

– Этого не может быть! – гневно ответила Екатерина, жалея, что вообще завела разговор об этом с де Пуэблой.

Он всегда все видел в черном цвете, но принцесса опасалась, что на этот раз он мог оказаться прав.


Проведя десять месяцев в должности испанского посла, Екатерина со смешанными чувствами встретила прибывшего ей на смену дона Гутиера Гомеса де Фуэнсалиду, коменданта крепости Мембрилья: это был румяный дородный мужчина с большим чувством собственного достоинства. Вступив в покои принцессы, посол первыми же словами оправдал ее самые лучшие надежды.

– Сейчас, когда мы здесь разговариваем, король Фердинанд в Кастилии собирает деньги на выплату приданого вашего высочества, – напыщенно и слегка бесцеремонно заявил Фуэнсалида. – Я должен сообщить королю, что деньги будут доставлены еще до наступления марта под надзором синьора Франческо де Гримальди из банкирского дома Генуи.

Сердце Екатерины радостно затрепетало. О Боже, ну наконец-то!

– Да будет известно вашей милости, собрать такую огромную сумму нелегко, – продолжил Фуэнсалида. – Надеюсь, его величество не переоценил свои возможности.

В ответ на это Екатерина раздраженно вскинула голову. Послу не пристало судить тех, кто стоит выше его.

– Я уверена, его величество сдержит свое слово, – твердо сказала принцесса.

Она не смела даже подумать о том, что будет в ином случае.

По лицу Фуэнсалиды было видно, что он невысокого мнения об обещаниях Фердинанда.

– А что насчет брака короля Генриха с Хуаной? – спросила Екатерина, обуздывая ярость.

Ей нужна была поддержка этого человека, она не могла позволить себе обижать его, но манеры этого сеньора ей не нравились.

– Об этом не может быть и речи, ваше высочество. Ее величество решительно нездорова. Я так и скажу королю Генриху.

Начало получилось не слишком удачное. И это никак не улучшило положения дел.

Екатерина терзалась все время, ожидая в приемной, пока Фуэнсалида находился у короля. Наконец тот вышел с аудиенции и посмотрел на нее так, будто не понимал, по какому случаю она здесь находится. На лице его было написано суровое предупреждение: посол теперь я.

– Что сказал его милость? – спросила принцесса, решив не поддаваться устрашению.

– О королеве Хуане? Ваше высочество, король не поверил! Он сказал, до него дошли вести, что король Фердинанд держит ее взаперти и распространяет слухи о ее помешательстве. Мне пришлось внести здесь полную ясность: это не слухи и о браке не может быть и речи.

Екатерина подумала: интересно, сколь напористо Фуэнсалида вносил ясность? Тактичность, очевидно, не значилась в числе его добродетелей.

– А что сказал король по поводу выплаты моего приданого?

– Его милость находился не в самом благоприятном расположении духа… Он зол на короля Фердинанда за то, что тот до сих пор не выплатил приданое.

«Это вы разозлили его», – подумала Екатерина.

– Но он знает, что скоро оно будет доставлено?

– Я намекнул на это, ваше высочество.

– Вы оставили ему простор для сомнений?

– Будьте покойны, ваше высочество, я сказал, чтобы он ожидал этого. Но кажется, король не полностью убежден в успехе.

Еще бы! Слишком много пустых обещаний он уже слышал.


Король Генрих занимался устройством помолвки своей дочери, принцессы Марии, с сыном Хуаны эрцгерцогом Карлом. Дедушкой Карла был могущественный император Священной Римской империи Максимилиан, и этот новый союз, безусловно, принесет еще большее процветание. Так сказал Екатерине король Генрих во время следующей встречи, имея при этом вид весьма многозначительный. В число владений Максимилиана входили Нидерланды, с которыми Англия много лет успешно и выгодно торговала. Казалось, король считал, что больше не нуждается в ненадежной дружбе Фердинанда.

Однажды поздно вечером Екатерина печально размышляла об этом, а перед самым отходом ко сну заглянула в гостиную взять книгу и обнаружила там брата Диего: тот разыскивал ее. Прижав палец к губам, монах увлек ее в кабинет. Никто их не видел. Фрейлины уже ждали в спальне.

– Но мне пора идти! – шепнула Екатерина.

– Ваше высочество может вставать на молитву, когда вам заблагорассудится! – пробормотал брат. – Есть кое-что важное. Сегодня я услышал разговор между двумя советниками короля. Я находился в кабинете при часовне, выбирал книги, и они наверняка думали, что в часовне никого нет. Они обсуждали переговоры короля о его возможном французском браке.

– Нет! – ужаснулась Екатерина.

Союз с Испанией может оказаться под угрозой.

– Это еще не все, ваше высочество. Они говорили о неких тайных переговорах с императором Максимилианом о невесте для принца Генриха…

– О Боже мой! – перебила своего духовника Екатерина.

– Ваше высочество! – Лицо монаха было суровым. – Это грех богохульства, не стоит вам впадать в него. Позвольте мне закончить. Король размышляет, не обручить ли принца с сестрой эрцгерцога Карла Элеонорой.

– Но он обручен со мной!

Брат Диего нахмурился:

– Вашему высочеству не хуже других известно, что помолвки расторгают. Более того, эти двое говорили, что принц и сам едва ли склонен к браку с вами.

Слова монаха пронзили ее, как отравленная стрела. Этого не может быть! Нет, ведь этот прекрасный золотой юноша, ее Генрих, смотрел на нее такими глазами. Она силилась найти объяснение.

– Вероятно, он говорит то, что хочет слышать от него король! – Екатерина почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

Брат Диего заметил это и взял ее руки в свои. Это напомнило ей, что она с ним наедине. Не будь он ее духовником, она сочла бы это дерзостью.

– Ваше высочество, я также слышал, как король Генрих выражал озабоченность по поводу того, что законность брака между вами в любом случае сомнительна.

– Но папа дал на него разрешение!

Монах вздохнул, не выпуская ее рук:

– Этот английский король скользок как угорь, ваше высочество. Он мать свою продаст ради выгоды. Принц Генрих обязан повиноваться отцу, хотя, судя по тому, что я слышал, он теряет терпение. Вам нужно знать, что происходит. Предупрежден – значит вооружен.

– Король Англии должен держать слово. Он должен! – Екатерина была вне себя. – Может быть, мне стоит поговорить с Фуэнсалидой?

– Этот позёр! При дворе всем известно, что король не расположен к нему.

– Это потому, что дон Гутиер слишком прямолинеен.

– Он испортит все, если продолжит заниматься делами без присмотра. Тысячу раз жаль, что его назначили вместо вас.

Это была правда. Ситуация только ухудшилась. И Екатерина с болью сознавала, что уважение, которым она пользовалась в качестве официального представителя своего отца, с появлением Фуэнсалиды заметно пошло на убыль.

– Я не доверяю ему, – сказала она. – Он изображает, что блюдет мои интересы, но знает ли он, каковы они на самом деле?

– Не говорите ему ничего! – настаивал брат Диего.

Это было слишком. Екатерина не могла сдержать слез. Вдруг крепкая рука исповедника обняла ее за плечи, и, когда брат Диего наклонил голову к ее уху, она уловила винный запах его дыхания.

– Не плачьте, ваше высочество. Все будет хорошо. Я все для вас сделаю, даже если мне придется задушить Фуэнсалиду своими руками!

Екатерина еще никогда не слышала такой страсти в голосе монаха. Ей стало не по себе. Разве священник не должен быть невозмутим? Тут она почувствовала, как брат Диего прижимается к ней, и на мгновение, на краткий миг, она испытала забавное ощущение – какое-то приятное тепло разлилось по ее телу. Екатерина поняла, что возникло оно от соприкосновения с телом брата Диего.

Пожелав духовнику спокойной ночи и тихонько закрыв за ним дверь, Екатерина опустилась на колени. Это было ужасно! Как она могла испытывать постыдное влечение к другому мужчине, помимо ее жениха, – и к тому же к священнику! Она любила Генриха и ни на кого другого даже не смотрела. Невозможно, чтобы ее влекло к кому-то иному! И все же – а Екатерина всегда старалась быть честной с собой – она не могла не обращать внимания на телесную мощь и приятную внешность монаха; они были такой же частью его существа, как исходящие от него сила и властность. И – если опять же не лукавить – внешность брата Диего нравилась ей не меньше, чем его духовные качества. Монах не раз повторял: грешить в воображении так же дурно, как на деле. И за это мгновение, за этот предательский миг, она должна понести наказание. Но исповедаться в этом грехе самому брату Диего невозможно.

На следующее утро Екатерина уже смотрела на случившееся более снисходительно. Это было прегрешение невольное, и в будущем она постарается лучше владеть собой. Она немного оступилась, но это от огорчения и чувства одиночества. Как бы там ни было, Екатерина надела накидку, приспустила капюшон, чтобы скрыть лицо, и пошла в Королевскую капеллу. Там она проскользнула в исповедальню, призналась, что повинна в нечистых мыслях, и получила отпущение грехов от одного из священников короля. Когда принцесса позже встретилась с братом Диего, то испытала большое облегчение, не обнаружив в его поведении ни намека на то, что он заметил неладное.


Екатерина отчаянно хотелось разобраться, насколько серьезно ей следует относиться к известию об этих секретных брачных переговорах. Если кто-нибудь и мог, согласно своему положению, быть в курсе дела, так это Фуэнсалида. Наконец, после нескольких бессонных ночей и дней, проведенных в метаниях, Екатерина послала за ним.

– Где ваше высочество услышали о таких вещах? – спросил дон Гутиер, глядя на нее так, будто она все выдумывает.

– Мне сказал один доброжелатель.

– Он, случайно, не монах? Мадам, я обязан сказать вам, что он плохо влияет на вас.

У Екатерины кровь прилила к щекам, сильно забилось сердце.

– Как такое может быть?

– Люди из вашего окружения сообщают мне, что вы проводите много времени с ним наедине и что он всем здесь заправляет.

– Что именно они говорили?

– Они высказали те же опасения, что и я.

– Никто ничего не говорил мне! Я могу сделать лишь один вывод: в корне всего этого лежит зависть. Брат Диего – хороший человек. Он принимает близко к сердцу мои интересы. И я имею право проводить время наедине со своим исповедником! – Екатерина дала волю гневу, чтобы прикрыть им стыд. – Не буду ли я права, если заключу, что мои слуги на самом деле почти ничего не сказали и вы клевещете на брата Диего, потому что знаете, какого он о вас мнения?

– Ваше высочество, как вы можете такое говорить? Я ничего из сказанного не придумывал. О вас судачат при дворе. Некоторые говорят, что вы слишком близки с этим монахом и у него слишком много власти над вами. Ваше высочество, это может вызвать скандал!

– Это бесстыдная ложь! Ни один из тех, кто меня знает, не усомнится в этом. И вы будете опровергать эти сплетни, где бы их ни услышали. Это приказ! А если ослушаетесь, то будете отвечать перед моим отцом. Больше к этому разговору мы не вернемся. Прошу вас сообщить мне, что вам известно о брачных переговорах с императором.

– Ничего, – пробормотал Фуэнсалида.

Лицо его было красным и пылало злобой.

Принцесса иного и не ожидала: дон Гутиер будет все отрицать. Кто станет посвящать его в подобные секреты? Но любой посол, который недаром ест свой хлеб, должен держать ухо востро. Доктор де Пуэбла знал бы, это точно. Екатерина ощутила едва ли не симпатию к старому плуту.

И снова она не спала. Ей не давали покоя слова Фуэнсалиды. Вовсе не брат Диего заслуживал его порицания; брат Диего всегда вел себя в наивысшей степени благопристойно. Дон Гутиер, наверное, завидовал его влиянию, но, давая ей хорошие советы, монах всего лишь делал то, что полагалось бы делать послу. И все равно Екатерина не могла смириться с тем, что она, всю жизнь прожив в тисках бесконечных ограничений и только однажды подумавшая о греховном, стала объектом придворных сплетен. Ей придется предупредить монаха, чтобы был настороже, и проводить меньше времени с ним наедине.


К лету для слухов нашлась гораздо более серьезная почва.

– Ваше высочество, послушайте, что я скажу! – В комнату Екатерины влетела Мария и крепко притворила за собой дверь. – Говорят, король при смерти.

– Похоже на правду, – проговорила принцесса и попыталась вызвать в себе хоть каплю сочувствия к человеку, который так редко проявлял его по отношению к ней. – Он в последнее время выглядел очень больным, и кашель у него усилился.

Примерно такой же был у Артура шесть лет назад.

Принцесса и фрейлина переглянулись с одним и тем же немым вопросом в глазах: что это означает для них обеих?

Отец Екатерины в далекой Испании тоже был наслышан о плачевном состоянии здоровья Генриха. Он написал, что, раз король находится в последней стадии чахотки, негоже настаивать на свадьбе Екатерины до его смерти.

Фуэнсалида надменно сообщил принцессе, что он ищет расположения принца.

– Я говорю ему о том, как его любит король Фердинанд. Уверяю, что он может во всем рассчитывать на его величество. Ваше высочество, я делаю все, что в моих силах, дабы ваш брак осуществился.

Но даже благодарность не могла вызвать в душе Екатерины любви к Фуэнсалиде. И вскоре обстоятельства вынудили ее начать презирать его.

Сидя за пяльцами, принцесса делала тончайшие стежки черной шелковой нитью и болтала с фрейлинами. Как вдруг раздался звук приближающихся шагов, злые голоса и неудержимый кашель. Дверь распахнулась, и появился король. Страшное, как у мертвеца, лицо налилось кровью от ярости, одной рукой он цепко держал за предплечье Фуэнсалиду, которого втащил за собой в комнату. Принцесса мигом вскочила и сделала реверанс, фрейлины скрылись с глаз, повинуясь резкому жесту короля.

– Принцесса должна знать, как вы управляетесь с ее делами! – пролаял Генрих, отпуская посла.

Фуэнсалида являл собой образчик поруганного достоинства. Он начал, всем своим видом выражая недовольство, оправлять рукава, но король, снова закашлявшись и брызжа слюной, приказал ему отчитаться перед принцессой.

– Этот человек поставил под угрозу брак вашего высочества, потому что ему не удалось надавить на вашего отца и добиться выплаты приданого. Вместо этого он решил снискать расположение принца, но здесь все еще правлю я!

– Его милость намерен получить приданое прежде, чем будет заключен брак, – обиженным тоном объяснил Фуэнсалида.

Глаза Генриха сверкнули.

– Это мое право, и меня больше не устраивают пустые обещания. У вашего короля на голове так много корон, но не хватает денег выплатить приданое дочери!

Фуэнсалида гордо вскинул подбородок:

– Мой господин не держит золото запертым в сундуках, он платит его храбрым воинам, возглавляя которых всегда одерживает победы!

Екатерина задержала дыхание в ужасе от того, что Фуэнсалида посмел бросить оскорбления прямо в лицо Генриху. Всему миру было известно о его скупости, но он тоже одерживал славные победы.

– Приданое уже здесь, в Англии, его охраняет синьор Гримальди, и оно будет доставлено в надлежащее время, – небрежно продолжил Фуэнсалида.

Екатерина молилась, чтобы он не упомянул посуду и драгоценности.

– Помните, что при определенных условиях я не обязан соблюдать свою часть договора, – сказал король зловеще тихим голосом. – Принцесса Кэтрин, всего вам хорошего.

На том король удалился.

– Теперь вы видите, что наделали! – взорвалась Екатерина, а Фуэнсалида глядел на нее без всякого выражения. – Вы глупец, правильно говорил брат Диего. Как вы смели оскорблять короля?! Мой отец никогда не одобрил бы такого поведения.

– Все, что я говорил или делал, совершалось в интересах вашего высочества, – возразил посол.

– И посмотрите, к чему это привело! Вы только что видели короля, слышали его слова. Мой брак теперь еще менее вероятен, чем когда бы то ни было! Вы разозлили короля, и он отыгрался на мне. Из-за вас он считает, что может растоптать меня.

– Поверьте, ваше высочество…

– Во что мне верить, я выбираю сама. Я не так проста, как кажется. А теперь идите!


Среди всех этих неурядиц кое-что все же воодушевило Екатерину: по крайней мере, теперь она знала, что ее приданое находится в Англии. Конечно, это успокоит гнев короля и побудит его выполнить свою часть договора. При мысли об этом пульс Екатерины участился. Скоро она сможет выйти замуж!

А пока где ей раздобыть денег? Она не смела больше закладывать посуду, но с получением известия о доставке приданого родилась и мысль о возможном решении.

Екатерина приказала подать ей письменные принадлежности и составила послание к синьору Гримальди. Она объяснила, что надеется вскоре сочетаться браком с принцем Генрихом – конечно, он, синьор Гримальди, не усомнится в этом, потому что знает о приданом, – и просила рассмотреть возможность одолжить ей небольшую сумму, которую она вернет, как только ее личные обстоятельства изменятся.

Ответа не пришлось ждать долго. Синьор Гримальди почтет для себя за честь предоставить заем. Взамен он просил составить долговую расписку на основную сумму и проценты, которые должны быть выплачены в течение месяца с момента вступления принцессы в брак. Процент он запросил высокий – пятьдесят, но Екатерина решила, что у нее нет выбора, и понадеялась на понимание принца Генриха. В конце концов, надо же ей было на что-то жить!


Был колючий январский день, несколько жалких поленьев в очаге проигрывали битву с ледяными сквозняками, от которых дребезжали стекла в окнах. Екатерина отложила вышивание и поежилась. Пальцы онемели так, что не держали иглу.

Ничего не изменилось, и все ее надежды пошли прахом.

– Я больше не могу, – жаловалась она Марии. – Все становится хуже день ото дня.

– Не плачьте, ваше высочество, – умоляла ее Мария. – Вы знаете, как мне тяжело видеть ваши страдания.

Они были одни в спальне Екатерины, остальные фрейлины улеглись спать. Мария встала, налила вина и подала своей госпоже.

– Но у меня столько причин для слез! – всхлипывала Екатерина. – Вот я здесь, мне уже двадцать три, я все еще не замужем, и никаких надежд на перемены. Король зол, потому что мой отец до сих пор не одобрил передачу моего приданого. Он терпеть не может Фуэнсалиду, холоден ко мне. И я не могу ничем помочь ни тебе, ни Франсиске, никому из моих слуг. Сил моих больше нет выносить это!

Теперь она уже плакала навзрыд, закрыв лицо ладонями.

– Ш-ш-ш… Ну-ну… Слезами горю не поможешь, – тихо утешала принцессу Мария, обнимая ее вздрагивающие плечи.

– Мне всю жизнь не везет! Ох, Мария, я так несчастна. Боюсь, что я могу совершить непоправимое.

– Нет! – крикнула Мария. – Не говорите так! Грешно даже думать об этом.

– Я взывала к отцу, – прерывисто дыша, изливала душу Екатерина. – Говорила ему, что могу дойти до этого, если он не пришлет за мной и не позволит провести несколько последних дней жизни в служении Господу, монахиней, ведь иногда я думаю, что иного будущего у меня нет. Но он не ответил.

И она снова разрыдалась.

Вдруг в комнате появился брат Диего.

– Что происходит? Я случайно услышал. Ее высочество чем-то огорчены?

– Ее высочество в печали. – В голосе Марии звучала глубокая тревога. – Она собирается покончить с жизнью.

– Чтобы я никогда больше не слышал такого! – строго сказал монах.

Екатерина еще громче зашмыгала носом, она не могла остановиться. Брат Диего накрыл ладонью ее руку. Даже в этот критический момент она отвернулась, надеясь, что он ее уберет.

– Нет, дочь моя, – внушительно произнес монах. – Вы не сделаете этого. Задумываться о таких вещах – это большой грех против Бога. Призывать нас к себе – в Его власти. Мы не можем отправляться к Нему по своему желанию.

– Но я не знаю, куда мне деваться! – крикнула Екатерина, стряхивая его руку. – Денег нет. Я не знаю, как обеспечить себя и вас всех. Я продала все свои вещи и одежду. Теперь даже эти деньги закончились. Когда я умоляла короля Генриха помочь мне, он сказал, что не обязан снабжать меня деньгами, даже на еду.

– Но он дал вам что-то, – сказала Мария.

– Этого хватило, чтобы оплатить расходы на мой стол! Я чувствовала себя такой униженной. Дойти до такого состояния! Не иметь возможности платить вам жалованье. И при этом получать напоминания, что даже кормят меня из милости!

– Отчаяние, как я уже говорил вам, – это тоже грех против Бога, – твердо сказал брат Диего, сверкая черными глазами. – Бедствия посылаются нам в испытание. Помните, нет другого пути в Царствие Небесное, кроме как через тернии.

– Господь непременно поймет меня, если я посчитаю свои трудности невыносимыми, – возразила принцесса. – Наше положение критическое. Мы все терпим нужду. Когда я думаю о том, как верно служите мне вы, добрые люди, и что при этом у вас ничего нет и вы хотите получить вознаграждение за труды, мне становится стыдно. Это меня ранит. Тяжким грузом лежит на совести.

Вспомнив, что случилось утром, принцесса снова залилась слезами. Из всех ее придворных наименее выдержанным был камергер. Она в сотый раз жаловалась ему на нехватку денег, но он резко, обвиняющим тоном ответил:

– Ваше высочество, вы плохо управляете двором!

Несправедливость обвинения уязвила ее, но принцесса знала, что у камергера тоже кончается терпение. И она ничего не сказала; платить ему было нечем, поэтому она не могла ни наказать, ни уволить его.

Потом Фуэнсалида сообщил ей пренеприятнейшие новости из Испании. Король Фердинанд во всеуслышание объявил Хуану безумной и неспособной управлять государством. И заточил ее в монастырь в Тордесильясе.

– Официально она делит власть с сыном, эрцгерцогом Карлом, который должен стать королем Кастилии.

Думать об участи Хуаны было невыносимо тяжело. Да еще этот бедный малыш – он не только лишился матери, но на него еще и возложили корону, непосильную ношу в девять-то лет. Но Фуэнсалида объяснил, что дед Карла, Фердинанд, взял на себя управление Кастилией и Арагоном до совершеннолетия наследника.

Успокоившись, Екатерина вняла словам брата Диего и вспомнила: те, кто, впав в отчаяние, лишают себя жизни, никогда не узрят Бога. Однако на следующее утро она чувствовала себя так, будто жизнь ее разваливается на куски и сил на борьбу не осталось. Рука монаха отвела ее от края пропасти. Исповедник был для нее настоящим благословением, принцесса не могла поверить, что однажды увидела в нем обычного человека. Но все это осталось в прошлом. Она вступила в битву и вышла из нее победителем. Теперь она будет молиться о даровании ей сил справиться со всеми напастями, покоя и терпения, к чему часто понуждал ее брат Диего. Дабы вынести все, пока дела не пойдут на лад.


С неудовольствием Екатерина отмечала, что среди ее самых испытанных слуг появляется мелкая зависть и возникают склоки. Она не могла найти в своем сердце сил осуждать приближенных, ведь они столько выстрадали. Хуже было другое: к ней самой стали относиться с меньшим уважением. Некоторые слуги не исполняли своих обязанностей должным образом, и все же она не смела призывать их к ответу, чтобы они не покинули ее.

Принцесса решила не обращать внимания ни на что, в том числе и на слова Фуэнсалиды о брате Диего. Посол обвинил ее в том, что она напрашивается на скандал, но где же доказательства? Никто при дворе не смотрел на нее осуждающе; ни одна из фрейлин не прибегала с рассказом об оскорбительных слухах, а они бы ей точно сообщили, если бы что-нибудь услышали. Из всего этого Екатерина могла заключить только одно: посол завидовал влиянию монаха.

– Люди говорят что-нибудь обо мне и брате Диего? – спросила она Марию.

– Камергер считает, что он приобрел слишком большое влияние на ваше высочество. Говорит, вы ничего не предпринимаете без его совета и благословения.

– Это все? Ничего скандального?

Глаза Марии расширились.

– Да что вы, ваше высочество! Почему о вас должны такое подумать?

– Для этого нет никаких причин. Фуэнсалида сказал что-то подобное. Но он все неправильно понял. Брат Диего – самый лучший исповедник, какого только может иметь женщина в моем положении. Я не могу найти изъянов ни в его укладе жизни, ни в его образовании, не в его добронравии. Меня печалит то, что я слишком бедна и не способна обеспечить его так, как приличествует ему по должности, а ведь он служит мне неустанно.

Но тут снова явился Фуэнсалида, неотвязный, как чума, требуя встречи с принцессой. От одного вида его напыщенной, презрительной физиономии у Екатерины волоски на шее встали дыбом.

– Ваше высочество, меня встревожил беспорядок в вашем домашнем хозяйстве, и я обещал королю, отцу вашему, что изыщу средства для устранения недостатков.

Екатерина встала:

– Вы превышаете свои полномочия, посол. Это мой двор, и я буду управлять им так, как считаю нужным.

– Как считает нужным брат Диего, подозреваю!

– Ах вот оно что! – резко сказала принцесса. – Кое-кто из моих людей настроил вас против него.

– Мадам, в этом не было необходимости. Я сам прекрасно вижу, что здесь нужен человек для ведения хозяйства, о чем и сообщил королю Фердинанду, так как очевидно: тут всем заправляет этот молодой монах, по моему мнению недостойный доверия, потому как он вынудил ваше высочество совершить множество ошибок.

На мгновение стыд вспыхнул вновь, но ярость одержала над ним верх.

– Каких ошибок?

– Например, отстранение от дел доньи Эльвиры.

Екатерина рассвирепела. Непроходимый дурак!

– Это не имеет никакого отношения к брату Диего. Что еще?

– Мне сказали, что монах каждый поступок превращает в грех.

– Некоторые сказали бы, что он не дает нам уклониться от пути добродетели.

Фуэнсалида сердито глянул на нее:

– Ваше высочество, не играйте со мной в слова. Хорошо известно, что исток, средоточие и конец всех этих беспорядков при вашем дворе – это монах.

– Ложь! – вскричала Екатерина. – Как смеете вы жаловаться королю на то, в чем совершенно ничего не понимаете!

– Это моя обязанность. Мне жаль, что это огорчает ваше высочество, но я предан верховному правителю.

Посол откланялся, оставив принцессу стоять на месте, дрожа от ярости.


К ней вошла Франсиска де Касерес. Разлученная с родными, она не переставала уговаривать Екатерину вернуться в Испанию. Англию, где приходилось переносить столько лишений, Франсиска ненавидела и не скрывала своей тоски по дому.

Брат Диего посоветовал Екатерине не обращать на нее внимания.

– Место вашего высочества здесь. Вы – будущая королева Англии. Не позволяйте глупой девчонке сбить вас.

Екатерина подозревала, что Франсиска подслушала эти слова, потому что с тех пор ее отношение к монаху стало прохладным и она стала еще сильнее давить на принцессу, чтобы заставить ее покинуть Англию ради всеобщего блага.

– Разве вашему высочеству не хочется домой? Представьте, как хорошо было бы оказаться в Испании. Греться на солнышке, есть апельсины когда захочется…

– Мое место здесь, – отвечала Екатерина. – Я принцесса Уэльская. Я не могу уехать.

Однако в последнее время, не в пример другим слугам, Франсиска пребывала в жизнерадостном настроении, готова была рассмеяться в любой момент и за работой мурлыкала себе под нос песенки. Теперь причина открылась.

Франсиска нервничала, но вид у нее при этом был решительный. Екатерина отложила пяльцы и приготовилась выслушать новые жалобы, но фрейлина ее удивила.

– Ваше высочество, тут есть один банкир из Генуи, в доме которого остановился посол. Его зовут Франческо де Гримальди, и с вашего дозволения мы хотели бы пожениться.

При упоминании синьора Гримальди Екатерина внутренне сжалась. Она взяла у него заем и выдала расписку, но теперь не предвиделось никакой надежды вернуть ему деньги. Ее свадьба ничуть не стала ближе. Она оказалась в трудной ситуации, но долг прежде всего.

– Франсиска, я не могу этого позволить. Вы из древнего рода, ваши родные никогда не простят мне, если я разрешу вам выйти замуж за простого банкира.

– Но, ваше высочество, он очень богат. Это хорошая партия.

– Мне очень жаль, Франсиска, но об этом не может быть и речи.

– Ваше высочество, мы любим друг друга! – молила Франсиска.

Она не заметила, что в комнату вошел брат Диего и встал у нее за спиной.

– Вы слышали свою госпожу, – сказал он, – вы обязаны слушаться ее.

– Ты! – набросилась она на монаха. – Опять ты вмешиваешься?

– Вы не смеете разговаривать так с братом Диего! – сказала Екатерина. – Не забывайте об уважении, которого требует его должность.

Франсиска вся кипела:

– Я смею, потому что он заслужил это, ваше высочество!

Брат Диего вспыхнул:

– Франсиска, если вы недовольны мной в чем-то, то должны высказать свои жалобы сейчас, в присутствии ее высочества.

Его стальные глаза не отрывались от лица девушки.

– Мне слишком стыдно о таком говорить, – пробормотала она.

– Это чудовищно! – произнес монах.

– Скажу только, что такого человека, как ты, нельзя допускать в дом, где живут женщины!

– Потрудитесь объяснить, что вы имеете в виду! – взорвалась пораженная до глубины души Екатерина.

– Спросите его! – бросила в ответ Франсиска.

– Не имею представления, о чем толкует эта женщина.

– Спросите Фуэнсалиду! – с вызовом заявила фрейлина.

– Так вот в чем дело! – отозвался монах. – Этот человек что угодно наговорит против меня.

– Он знает, что говорят.

– Значит, вы располагаете сведениями из третьих рук, – сказала Екатерина, – и они основаны на предубеждении. Франсиска, я не могу допустить, чтобы на моего исповедника, которому я доверила свою жизнь, возводили напрасные обвинения. Я понимаю, вы огорчены расстройством замужества, но нет нужды теперь отыгрываться на брате Диего.

– Этот человек – отрава! – крикнула Франсиска, тыча пальцем в монаха. – Ваше высочество слишком добры, чтобы видеть это.

– Думаю, я сама в силах судить о нем. Он верно служит мне уже два года.

– Вы дура! – сказала Франсиска, потом поняла, с кем говорит, и зажала рот ладонью. – Ваше высочество, прошу извинить меня. Это недопустимо.

– Боюсь, это правда, – сказала Екатерина, едва сдерживая слезы. Она ненавидела ссоры, но не могла позволить фрейлине так неуважительно разговаривать с собой. – Мне не нужны при дворе вздорные особы. Можете считать себя уволенной.

– Ваше высочество! Я молю вас…

– Нет, Франсиска. – Сердце Екатерины стучало. – Решение принято.

Фрейлина выскочила за дверь. Когда она удалилась на достаточное расстояние, чтобы не слышать происходящего в комнате, Екатерина опустилась на стул и дала волю слезам.

– Ваше высочество, – брат Диего положил руку ей на плечо, – уверяю вас, ее жалобы не имеют под собой никаких оснований. Я не представляю, что она имела в виду.

– Это все Фуэнсалида. – Екатерина вздохнула и отстранилась. – Он решился добиться вашей отставки. Но я никогда этого не допущу.


Франсиска ушла.

– Она сказала мне, что Фуэнсалида пригласил ее пока пожить у него, – сообщила Мария. – Она выходит за синьора Гримальди.

– Это выглядит не слишком прилично, учитывая официальную должность посла как представителя моего отца, – недовольно сказала принцесса.

Ситуация еще ухудшилась, когда перед ней предстал Фуэнсалида с синьором Гримальди, шедшим за ним по пятам. Банкир оказался пожилым человеком, и Екатерина догадалась: Франсиску привлекло его богатство.

– Я прошу ваше высочество выплатить часть обещанной мне суммы, – сказал Гримальди, непримиримо глядя на нее.

Принцесса подозревала, что это месть за увольнение Франсиски.

– Если вы дадите мне два дня отсрочки, я сделаю это, – ответила она, решившись в отчаянии заложить еще что-нибудь из ее сократившегося запаса посуды.

– Если ваше высочество не заплатит, – гадко прошипел Фуэнсалида, – вы должны будете передать мне на сохранение ваши украшения и посуду в качестве гарантии для синьора Гримальди.

– Но это часть моего приданого, – запротестовала принцесса, испугавшись, что Фуэнсалида обнаружит тревожное истощение запасов хранимого. – Я не могу отдать эти вещи вам.

– Тогда мы будем ждать ваших распоряжений, ваше высочество.

Когда они ушли, Екатерина обдумала свое положение и нашла его ужасным. Если бы отец распорядился о передаче посуды и драгоценностей, она могла бы обратиться к синьору Гримальди за деньгами, чтобы возместить стоимость отданных в залог предметов. А теперь что прикажете ей делать?

Позже в тот же день Екатерину вызвали к королю. Она не встречалась с ним уже несколько недель и была поражена его худобой и болезненным видом. Запавшие глаза Генриха пылали гневом, лицо так исхудало, что под кожей проглядывал череп. Принцесса отпрянула.

– Почему ваше высочество препятствует выплате приданого? – хотел знать король.

– Ваша милость, я вам клянусь, что никак не препятствую. Я только жду распоряжения отца, чтобы передать его.

– Посол Фердинанда говорит, что вы отказались это сделать.

Значит, теперь Фуэнсалида лгал про нее.

– Нет, сир. Я сказала, что не могу вернуть долг. Это не имеет никакого отношения к выплате приданого.

– Он сообщил мне другое. И еще сказал, что ваш двор находится под властью какого-то наглого монаха, который молод, легкомыслен, заносчив и провоцирует скандалы.

– Сир, это неправда. Все, что вы слышали…

– Фуэнсалида обеспокоен. Он настаивал на том, чтобы я поговорил с вами…

Речь короля прервал приступ кашля. Несколько минут Генрих был не в силах говорить, а лишь сидел и лаял в свой платок. Екатерина не знала, на что решиться: подойти и утешить его или стоять на месте. Наконец король в изнеможении откинулся на спинку кресла, сжимая в руке испачканный кровью лоскут. Принцесса в ужасе смотрела на него.

– Кэтрин, я настоятельно рекомендую вам избавиться от этого монаха. Поймите, его поведение портит вашу репутацию. Не забывайте, с кем вы обручены. Если я услышу еще хоть одну жалобу, этот человек будет изгнан. Я ясно выражаюсь?

– Да, сир, – пробормотала Екатерина.

– И если Фуэнсалида еще раз попросит у вас посуду и драгоценности, отдайте их ему!

– Сир, если я могу…

– Нет, вы не можете. Идите!

Голос короля оборвался, и он снова зашелся в кашле.

Екатерина выбежала из комнаты, трепеща от негодования. Как все это несправедливо!

При посредничестве брата Диего принцесса продала еще несколько своих драгоценностей. Цену он получил явно заниженную, но этих денег хватило, чтобы заплатить синьору Гримальди. Екатерина вручила сундучок с золотом своему камергеру и приказала доставить драгоценную ношу в дом банкира, передать прямо в руки Гримальди и дождаться выдачи расписки в получении. Принцесса вся дрожала до тех пор, пока посланец не вернулся с бумагой.


Когда позже Фуэнсалида попросил встречи с ней, Екатерина отказалась его принять. Мария, взявшая на себя некоторые обязанности доньи Эльвиры, отослала его прочь.

– Он был в ярости! – отчиталась она перед Екатериной. – Сказал, что брат Диего лишил его расположения вашего высочества и, если бы он совершил государственную измену, вы не могли бы обращаться с ним хуже. И еще передал вам, что попросит короля Фердинанда отозвать брата Диего и заменить его более пожилым и честным исповедником.

Монах все это выслушал.

– Я не хочу доставлять неприятности вашему высочеству. Наверное, будет лучше, если я оставлю службу у вас.

– Нет! – закричала Екатерина. – Что я буду без вас делать? Вы были мне верным другом. А к кому я стану обращаться за духовным руководством?

– Ваше высочество, я не могу жить спокойно, зная, что из-за меня возникают такие распри. Отпустите меня обратно в Испанию.

Екатерина почувствовала, что вот-вот расплачется.

– Нет, слышать об этом не хочу! Ваша поддержка – величайшее утешение в моих горестях. Я сама напишу отцу и предупрежу его, что Фуэнсалида – лжец.

В отчаянии принцесса сочинила письмо с жалобой на некрасивое поведение посла.

День ото дня дела идут все хуже, и моя жизнь становится все более невыносимой. Я не могу больше терпеть этого. Ваш посол здесь – изменник. Отзовите его и воздайте ему по заслугам. Он сослужил Вам плохую службу.

Той ночью Екатерина почувствовала себя очень плохо. Живот у нее вздулся, и ее три раза вырвало.

– Это все из-за ваших переживаний, – сказала Мария, качая головой и накрывая таз тканью.

На следующее утро, когда Екатерина заставила себя подняться с постели и пыталась съесть хоть что-нибудь за завтраком, прибыл посланник от короля с приказом готовиться к переезду со всем двором в Ричмонд.

– Вы не можете ехать, – сказал брат Диего, с тревогой глядя на принцессу. – Вы нездоровы.

– Мне лучше, – солгала Екатерина, понимая, что было бы безрассудством еще сильнее обижать короля. – Я хочу поехать.

– Послушайте меня! – строго сказал монах. – Говорю вам, что под страхом смертного греха сегодня вы не поедете. – Он повернулся к посланнику. – Можете передать это королю.

Екатерина слабо попыталась возразить:

– Я достаточно хорошо чувствую себя для поездки. Не понимаю, почему переезд – это смертный грех.

– Непослушание духовнику – это смертный грех, – поправил ее брат Диего. – Взгляните на себя. Вы больны. Всю ночь не спали. Я велю вам остаться для вашего же блага. Если завтра вам станет лучше, мы поедем.

На следующий день Екатерина прибыла в Ричмонд, там ее уже поджидал Фуэнсалида.

– Король был очень рассержен тем, что вы не приехали вчера. Он знает, что его приказание было отменено другим.

– Значит, я пойду к нему и принесу извинения.

– Он не примет вас.

Три недели король не разговаривал с Екатериной и не присылал справиться о ее здоровье. Единственным утешением для принцессы было то, что с Фуэнсалидой Генрих тоже разругался и отказывался не только видеться с ним, но и вести какие бы то ни было дела.


Но вот пришла весть: отец отзывает посла и присылает на его место другого, Луиса Кароса. В неистовой радости Екатерина начала зачитывать письмо Фердинанда Марии. Они сидели вдвоем в обшарпанной комнате принцессы. Екатерина знала, что подруга разделит с ней этот триумф. Однако голос ее задрожал, когда она осознала смысл следующих слов. Отец отправлял Кароса в Англию, чтобы доставить ее домой, в Испанию. Он сам займется устройством ее замужества.

Принцесса взглянула на Марию, не в силах вымолвить ни слова. Неужели после семи лет, проведенных в Англии, ей придется отправиться домой? Какое-то мгновение она не могла в это поверить. Не знала, как к этому относиться. Она вернется в Испанию, которая сильно изменилась с момента ее отъезда. Ее не встретит любящая мать, сестер тоже не будет, ведь все они замужем или мертвы. Там только отец, который – Екатерина не могла отделаться от этого чувства – предал ее.

Но это будет прекрасно – снова увидеть родную страну. Не быть приживалкой при английском дворе. Не влачить свои дни в бедности. Не чувствовать вины за те лишения, которые испытывают ее слуги, и не страдать от бесконечных склок, без конца разгорающихся в ее бедствующем доме.

Но покинуть Англию означало оставить все надежды на брак с принцем Генрихом. Она уже так давно его не видела, и все же ей никогда не забыть дней турниров и того, как он смотрел на нее. Думал ли он о ней так же часто, как она о нем? Всю жизнь Екатерина представляла себя будущей королевой Англии. Она хотела стать супругой принца Генриха, а не кого-то другого. И теперь отправиться в новую страну, привыкать к новым обычаям, языку? Английским Екатерина уже владела достаточно хорошо.

Король Генрих умирал, это было ясно. Она никогда никому не желала смерти и каждый день молилась о его выздоровлении, однако в мыслях осмеливалась надеяться. Когда король оставит этот мир, принц Генрих придет, как странствующий рыцарь, чтобы предъявить свои права на нее, и они заживут счастливо, как написано во всех старых романах. Но очевидно, ее отец знал, что этого не случится. Иначе зачем он призывать ее домой?

Горькая правда состояла в том, что ее желания были неосуществимы. Она понимала: не в ее власти повлиять на собственное будущее. Им распорядятся другие в своих интересах. Так всегда бывает с принцессами.


Екатерина сидела за столом в окружении своих приближенных. Никто не жаловался на дурной запах блюд: все привыкли есть залежалую рыбу с рынка. Был Великий пост, и они его соблюдали. Брат Диего следил за этим, так что никаких послаблений не допускалось, и на столе почти ничего другого не было. «Мы все равно не можем позволить себе большего», – размышляла Екатерина.

Ее тошнило и знобило.

– Не могу больше есть, – сказала принцесса. – Мне нужно лечь.

Мария встала:

– Пойдемте в постель, ваше высочество. Я вам помогу.

В спальне Екатерина повалилась на кровать не раздеваясь.

– Оставь меня. Просто дай мне поспать, – тихо сказала она, когда Мария попыталась возразить.

Сон не решит ее проблем, но по крайней мере даст небольшую передышку.

Два дня принцесса пролежала больная. Всю Пасху и еще неделю после праздника оставалась в своих покоях. Она все еще оправлялась от болезни, но уже одевалась и сидела в кресле в окружении своих фрейлин и служанок, когда прибыл Луис Карос, новый посол.

– Приведите его ко мне, – распорядилась Екатерина.

Карос был подтянутым мужчиной лет тридцати, с темной бородой и овальным лицом, не то чтобы особенно красивым, но приятным.

Мария рассматривала его с усиленным вниманием.

– Мы вас очень ждали, сеньор Карос, – сказала Екатерина.

– Ваше высочество, я очень признателен. Премного наслышан о вашем трудном положении и испытываю горячее желание верно служить вам. Рад сообщить, что король Фердинанд находится в добром здравии и от всего сердца шлет вам уверения в своей любви.

– А королева Хуана?

Карос принял страдальческий вид:

– О ней мне ничего не известно, ваше высочество. Полагаю, о ее величестве хорошо заботятся. Бедная женщина.

– Вы уже виделись с королем Генрихом?

– Ваше высочество, я пришел поговорить с вами именно об этом. Король слишком болен, чтобы встречаться со мной. Мне даны указания ждать, как будут развиваться события.

– Значит, я не отправлюсь домой немедленно?

Екатерина почувствовала, как стоявшие вокруг женщины задержали дыхание, страшась и сгорая от нетерпения узнать свое будущее.


После этого Екатерина видела короля всего раз. Она прогуливалась по дворцовому саду, наслаждаясь апрельским солнышком и весенним ветерком. Как-то случайно подняла взгляд и заметила, что он наблюдает за ней из окна. Генрих посерел и был похож на призрака, словно постарел на сотню лет. Однако, к ее изумлению, король улыбнулся и приветливо махнул рукой. Екатерина торопливо присела в реверансе и помахала ему в ответ. Видела, что он закивал, как будто одобрительно.

Загрузка...