Экспансия-1

Штирлиц. (Мадрид, октябрь сорок шестого)

– Прямо, пожалуйста, – сказал американец, – тут недалеко.

– Насколько я слышал, неплохо кормят в «Эмператрис», – заметил Штирлиц. – Это здесь рядом, направо.

– Я верю только в ту кухню, которую знаю… Пошли, пошли, не бойтесь.

– Погодите, – сказал Штирлиц. – Красный свет. Оштрафуют.

Пешеходов не было, машин тоже, время трафико[5] кончилось, однако светофор уперся в улицу своим тупым и разъяренным красным глазом, не моргая, стой, и все тут.

– Наверное, сломался, – сказал американец.

– Надо ждать.

– Ну их к черту, пошли.

– Оштрафуют, – повторил Штирлиц. – Я их знаю…

– Нас не оштрафуют, – ответил американец и пошел через дорогу.

Сразу же раздался свисток полицейского; он был не молод уже, этот капрал, учтив и немногословен; штраф на месте взять отказался, потребовал документы, забрал шоферские права американца и ватиканское удостоверение Штирлица, сказал адрес участка, куда надо прийти для разбирательства факта нарушения правил движения, и, отойдя к тротуару, сел в машину без опознавательных знаков полиции, – ясное дело, таился, караулил нарушителей.

– Сволочи, – сказал американец, – маскируется. Не беспокойтесь, я уплачу за вас штраф.

– Ну-ну, – усмехнулся Штирлиц. – Валяйте.

– Поскорее идти никак не можете?

– Очень спешите?

– Не то чтобы очень, но…

«Но почему они подкрались ко мне именно сегодня? – подумал Штирлиц. – Чего они так долго ждали? Смысл? Отчего это приурочено к тем дням, когда кончается Нюрнбергский процесс? Мир ждет приговора; но ведь здесь, в Испании, убеждены, что многих подсудимых оправдают, только кому-нибудь для острастки дадут тюрьму… Я-то в это не верю, в Нюрнберге некого оправдывать, там судят самых страшных преступников, самые ужасные организации, которые когда-либо существовали в мире… Естественно, фалангисты Франко не могут не мечтать об оправдательном вердикте, в конечном счете там, в Нюрнберге, судят их тоже… Но ведь дыма без огня не бывает? Нельзя же выдавать желаемое за действительное? Можно, увы, можно, – возразил себе Штирлиц. – Но я не верю в то, что хоть кто-либо из сотрудников Гитлера избежит смерти… Там судят банду… Здесь кричат, что обвиняемый Ялмар Шахт был президентом рейхсбанка и не подписывал приказы на расстрелы… А кто давал деньги Гиммлеру на создание гестапо? Он! Кто давал золото Герингу на создание армии и люфтваффе? Шахт, кто же еще! “Франц фон Пален был послом!” Да?! А кем он был до того, как стал послом Гитлера? Канцлером! И передал власть ефрейтору. Пален знал, что такое фюрер, он был прекрасно знаком с его программой, он понимал, что делал, когда короновал Гитлера “национальным лидером”, создателем “Великой Римской империи германской нации”… Я не верю, я просто не имею права верить в то, что гитлеровцев – хотя бы одного – оправдают в Нюрнберге. Если это случится, значит, я – обречен, я – заложник здесь, никогда мне отсюда не выбраться».

Штирлиц похлопал себя по карманам; сигарет не было.

– Хотите курить? – поинтересовался американец. – Зря, на улице это рискованно, прямая дорога к раку, никотин въедается в легкие вместе с кислородом, это – навечно, подумайте о своем здоровье…

– Спасибо за совет.

– Не верите?

– Как же я могу не верить, если вы повторили мои слова?

Ты не имеешь права, сказал себе Штирлиц, думать: «мне отсюда не выбраться»… Человек, допускающий в самом начале дела возможность неудачи, обречен на проигрыш… А у меня не дело, а жизнь… Если я не смогу вырваться отсюда, я кончусь, нервов не хватит, сорвусь… Это я вправе себе сказать и обязан услышать, потому что это правда… Я на пределе, я это знаю, и закрывать на это глаза и уши – значит, обманывать себя, а такого рода намеренный обман чреват катастрофой… Я обязан отсюда вырваться, я вырвусь отсюда, иного просто быть не может… Не имеет права быть, поправил он себя, я по-прежнему в схватке, и я не вправе ее проиграть, это будет слишком уж несправедливо… А сожжение Джордано Бруно было справедливым? – спросил он себя и снова пожалел, что в карманах нет сигарет; это очень плохо, когда тебе приходится идти в неизвестность, не понимая, что тебя ждет (хорошее, во всяком случае, не грозит), и не иметь с собою пачку крепких «Дукадос»…

Вопрос. – Расскажите о ваших заграничных командировках, начиная с тысяча девятьсот тридцать седьмого года. Кто сопровождал вас? Имена, фамилии, звания сотрудников? Задачи, которые вы им вменяли?

Ответ. – Задачи им вменял Гейдрих. Я тогда еще не был шефом шестого управления, я сам был вынужден выполнять те приказы Гейдриха, которые не противоречили моему пониманию чести и достоинства немца.

Вопрос. – Вы когда-либо отказывались повиноваться Гейдриху?

Ответ. – По вполне понятным причинам я не мог этого сделать. Я, однако, предпринимал свои шаги, чтобы свести на нет его задания… Я помню, в тридцать девятом году…

Вопрос. – Вы отклоняетесь от заданного вам вопроса.

Ответ. – Одиннадцатого марта тридцать восьмого года, в день аншлюса, я получил приказ Гиммлера вылететь вместе с ним в Остмарк…

Вопрос. – Куда?

Ответ. – Остмарк. Так после аншлюса называлась Австрия. Мы летели в большом транспортном самолете. Гиммлер сидел, прислонившись к двери, говорил о будущем этой страны, потом перешел на его любимую тему о скандинавских рунах; я обратил внимание на какой-то посторонний назойливый шум и заметил, что блокиратор, запирающий дверь, открылся. В любую минуту Гиммлер мог вывалиться… Я схватил его за лацканы, рванул на себя, он гневно закричал что-то, и я увидел на его лице испуг… Я объяснил ему, в чем дело… С тех пор он был всегда очень добр ко мне… Именно этим объясняется то, что он доверял мне, хотя я позволял себе ему возражать. Он не терпел этого ни от кого, только от меня…

Вопрос. – Вы когда-нибудь возражали ему письменно?

Ответ. – В тех условиях это было невозможно. Возражение руководителю было исключено в системе рейха.

Вопрос. – Чем вы занимались в Австрии?

Ответ. – Я захватил архивы австрийской секретной службы. Поскольку ее шеф полковник Ронге изъявил желание работать на нас, операция прошла быстро и организованно. Сколько-нибудь интересных документов я у него не нашел, кроме разве материалов, связанных с дешифрованием кодов ряда иностранных посольств. Затем Гиммлер поручил мне организовать меры безопасности в связи с приездом в Вену Гитлера. Должен сказать со всей честностью, что я никогда не видал такого энтузиазма толпы, приветствовавшей фюрера.

Вопрос. – Скольких людей вы посадили перед этим в тюрьмы?

Ответ. – Этим занимались Кальтенбруннер и Мюллер. Я был всегда связан с внешнеполитическими вопросами.

Вопрос. – Но в момент проезда Гитлера по городу за его безопасность отвечали вы, а не Кальтенбруннер или Мюллер. По вашему приказу были арестованы три человека – на мосту через Дунай, к которому подъезжал кортеж Гитлера.

Ответ. – У вас неверная информация. Я никогда не давал приказов на чей-либо арест. Я находился в центральном бюро полиции, где по карте отмечалось – метр за метром – следование кортежа… Информацию мы получали ежеминутно от постов слежения, расположенных по улицам, выбранным для проезда Гитлера. За двадцать минут перед тем, как фюрер должен был оказаться на мосту, я получил сообщение, что австрийские СС арестовали три подозрительные личности, которые, как предполагалось, должны были взорвать мост, заминированный этой ночью… Так что их арест был осуществлен не по моему приказу… Я знал, что фюрер не любит, когда меняются маршруты его проездов, это бы поставило меня в крайне невыгодное положение, поэтому я отправился на мост, успел просмотреть, нет ли где бикфордова шнура, убедился, что опоры не минированы, но на всякий случай проехал в десяти метрах перед машиной Гитлера. После этого я вернулся в центральное полицейское бюро…

Вопрос. – Какова судьба трех арестованных австрийцев?

Ответ. – Той же ночью прилетел Мюллер. Он занимался подобного рода делами. Он, не я.

Вопрос. – К тем людям были применены пытки?

Ответ. – Повторяю, я никогда не вникал в суть работы Мюллера.

Вопрос. – Но вы допускаете возможность применения пыток?

Ответ. – Мюллер – садист… Он мог применять пытки, хотя они были запрещены уставом министерства внутренних дел.

Вопрос. – А уставом гестапо?

Ответ. – Тоже.

Вопрос. – Как долго вы работали в Вене?

Ответ. – В мае я был отправлен в Италию, поскольку туда вылетал Гитлер, чтобы нанести визит Муссолини и, таким образом, положить конец измышлениям западной прессы о разногласиях, возникших между дуче и фюрером в связи с аншлюсом Австрии.

Вопрос. – Вас отправили в Рим одного?

Ответ. – Нет… С Мюллером.

Вопрос. – Чем занимался Мюллер?

Ответ. – Он занимался всей текущей работой, проверкой маршрутов, выявлением неблагонадежных лиц, проживавших на тех улицах, где должен был проезжать Гитлер. Я же налаживал политические контакты с секретной службой Муссолини.

Вопрос. – Кто был с вами еще во время этой командировки?

Ответ. – Штурмбаннфюрер Шторх и майор Гаузнер.

Вопрос. – Во время этого визита итальянская полиция провела более шести тысяч превентивных арестов… В тюрьмы были брошены жены и дети людей левых убеждений. Кто был инициатором этой бесчеловечной акции?

Ответ. – Мюллер. Я привез с собою восемьдесят наиболее талантливых сотрудников политической разведки, которые осуществляли контакт с итальянской пограничной и паспортной службами. Я также отправил в Рим пятьсот лучших лингвистов, занимавшихся романской филологией, в качестве туристов. Они были организованы в тройки, каждому была вменена в обязанность совершенно конкретная задача: налаживание знакомств с офицерами секретной полиции дуче, завязывание контактов с женщинами света, имеющими по своему положению доступ к информации, а также постоянное наблюдение за всем тем подозрительным в домах и на улицах, что может затруднить проведение дружеского визита фюрера. Главная цель Муссолини в то время сводилась к тому, чтобы продемонстрировать Гитлеру единство нации, преданной идеалам фашизма. Ему это удалось в полной мере, ибо Гитлер прежде всего обращал внимание на то, как ведут себя толпы на улицах, он был человеком чувства, считал себя обладающим даром провидения. Единственный инцидент произошел не по нашей вине, и это стоило отставки моему доверенному информатору, офицеру протокола штаба фюрера фон Бюлов-Швандте; дело в том, что Гитлер переоделся в вечерний костюм, ибо сразу же после приема почетного парада в Неаполе он вместе с королем должен был отправиться в оперу. Однако король был в военной форме. Гитлер уволил фон Бюлов-Швандте сразу же после этого парада, отправив послом в Бельгию, что было для меня большой потерей.

Вопрос. – Что значит «доверенный информатор»? Вы имели право вербовать агентуру в ближайшем окружении Гитлера?

Ответ. – Речь идет не о той агентуре, которая подразумевается в обычном смысле этого слова. Конечно, это было бы безумием вербовать человека из окружения фюрера, это бы стоило мне головы. Но фон Бюлов-Швандте был человеком из хорошей семьи, с прекрасным образованием, значит, ему было чего бояться…

Вопрос. – Я не понял вас… Поясните, что вы имеете в виду?

Ответ. – Дело в том, что он был широко образованным человеком, его отец придерживался старых традиций, истинный аристократ… Следовательно, в семейном кругу нет-нет да возникали разговоры о том ужасном, что нес с собою Гитлер. Наутро после таких разговоров людей начинал прямо-таки разъедать страх. Слухи о гестапо, как всезнающей организации, распространявшиеся в первую очередь Гейдрихом, делали свое дело. Многие из такого рода аристократов предпринимали все, чтобы заручиться дружбой с людьми моей профессии… Этим они как бы получали индульгенцию на искупление тайных грехов. Лишь так я могу объяснить то, что фон Бюлов-Швандте делился со мною многим из того, что происходило за закрытыми дверьми имперской канцелярии. Между нами был заключен молчаливый договор: он снабжает меня информацией, которая поможет мне ориентироваться в том, что происходит в кабинете Гитлера, а я обеспечиваю покровительство семье фон Бюлова в моем ведомстве. Впрочем, об этом даже не надо было договариваться, условия сделки разумелись сами по себе. В условиях того времени многое решал не Гитлер и не Гиммлер, а их окружение… Именно оно могло вывести человека из-под удара, а могло и подвести под сокрушительный удар… Фюрер был довольно отходчивым человеком… По прошествии нескольких недель после вспышки гнева Гиммлер – если я успевал его подготовить к разговору – легко добивался у фюрера того, что было выгодно мне и моему делу… Так, кстати, случилось впоследствии и с фон Бюловом… Гиммлер попросил у Гитлера разрешение использовать опыт фон Бюлова по вопросам протокола в нашем представительстве в Лондоне… Гитлер только посмеялся: «Он заставит нашего посла явиться на прием к королю в спортивном костюме»…

Вопрос. – Значит ли это, что фон Бюлов выполнял в Лондоне шпионские задания?

Ответ. – Я бы так не ставил вопрос. Что значит «шпионские» задания? Конечно, он передавал мне наиболее интересную информацию, связанную с расстановкой сил в вашем кабинете, особенно накануне прихода сэра Уинстона. Фон Бюлов имел обширный круг знакомств в Лондоне, его информация была такой, которая соответствовала действительности, не выдавала желаемое за факт, не следовала программе фюрера, высказанной им накануне. Ужас тоталитаризма в том и заключался, что дипломаты и наша служба должны были порою идти против очевидного только потому, что это было угодно доктрине, сформулированной Гитлером. Однако именно мое подразделение отвоевало себе право сообщать Гиммлеру правду, невзирая на точку зрения фюрера.

Вопрос. – С кем из англичан более всего общался фон Бюлов – в плане получения конфиденциальной информации?

Ответ. – Мне трудно ответить на этот вопрос. Я должен познакомиться с документами, которые я отправлял Гиммлеру. Естественно, фон Бюлов ничего не писал мне, я не смел унижать человека его уровня работой рядового осведомителя. Однако если вы дадите возможность посмотреть мои доклады той поры, я смогу припомнить те имена, которые порою приходилось скрывать псевдонимом. Например, Фредди Краус, которого мы подвели к семье сэра Уинстона через Жаклин де Брогли, работал под псевдонимом «Племянник», а саму Жаклин мы называли «Красотка»…

Вопрос. – Об этом узле мы будем говорить в другой раз. Пока что продолжайте показания о вашей заграничной работе, о контактах, связных, резидентах.

Ответ. – Наиболее сложной была операция в Венло…

Вопрос. – Расскажите об этой операции подробнее.

Ответ. – Гейдрих вызвал меня к себе и сказал, что наши люди наладили в Голландии – уже после того, как между Германией и Англией формально шла война, – контакт с британской секретной службой. Он передал мне папку с совершенно секретными документами и предложил изучить ее в такой степени, чтобы наутро я внес предложения по развитию операции на ближайшее будущее. Суть дела сводилась к тому, что наш агент Ф-479…

Вопрос. – Его фамилия?

Ответ. – Я знал его только по номеру.

Вопрос. – Насколько серьезен был уровень этого агента?

Ответ. – Самый высокий уровень… Он был политическим эмигрантом, жил в Голландии с момента прихода к власти Гитлера, а потом начал сотрудничать с нами… Именно он установил контакт с британской секретной службой…

Вопрос. – По чьему указанию?

Ответ. – Думаю, это была его инициатива. В отличие от Гиммлера и Гейдриха я всегда поощрял инициативу секретных агентов, полагая, что моим сотрудникам более целесообразно включаться в операцию уже после того, как проведена вся подготовительная работа… Он дал понять английской секретной службе, что в Германии существует генеральская оппозиция в вермахте. Это заинтриговало Лондон, ваши люди стали интересоваться, нет ли среди оппозиции людей, способных организовать путч против Гитлера… Как раз после того, как агенту был задан такой вопрос, Гейдрих и предложил мне возглавить руководство операцией.

Вопрос. – Вы не допускаете мысли, что идею о генеральской оппозиции придумал сам Гейдрих?

Ответ. – У меня нет таких фактов.

Вопрос. – Какова дальнейшая судьба агента Ф-479?

Ответ. – Не знаю.

Вопрос. – Кто его вербовал?

Ответ. – Не знаю.

Вопрос. – Продолжайте.

Ответ. – Я сказал Гейдриху, что намерен сам встретиться с английской секретной службой в Голландии. Он одобрил мой план. Я получил документы на имя капитана транспортного управления генерального штаба Шэмэла. Для этого настоящий капитан Шэмэл был отправлен в инспекционную поездку в Польшу, а я приступил к изучению всех материалов, собранных на него. День я потратил на то, чтобы научиться носить монокль, которым постоянно пользовался капитан. Это оказалось не очень трудным делом, поскольку у меня было плохо со зрением, особенно в правом глазу. В Дюссельдорфе, на нашей конспиративной квартире, я вживался в образ Шэмэла, а также сочинял легенду оппозиционной генеральской группы. Двадцатого октября тридцать девятого года я получил шифротелеграмму от нашего агента, что встреча должна состояться завтра, в пограничном Цутфене, в Голландии. Ночью позвонил Гейдрих: «Я даю вам полную свободу рук во время переговоров с англичанами». Меня сопровождал один из моих сотрудников, державший на связи Ф-479, вполне квалифицированный специалист, но весьма рассеянный, что едва не стоило нам жизни. Мы выехали двадцать пер…

Вопрос. – Фамилия вашего сотрудника?

Ответ. – Кажется, Краузе.

Вопрос. – Не помните точно?

Ответ. – У меня были тысячи сотрудников… По-моему, Краузе… Итак, мы прибыли в Цутфен, там меня ждал большой черный «бьюик», в котором сидел человек, представившийся капиталом Бестом из английской разведки. Он пригласил меня в свою машину, мой сотрудник поехал следом; Бест оказался прекрасным, располагающим к себе собеседником, тем более он был скрипачом, я музицировал с детства, поэтому у нас очень скоро наладился вполне дружеский контакт. О деле он не говорил до тех пор, пока мы не встретились с майором Стевенсом и лейтенантом Коппенсом. Я сообщил им, что действительно представляю оппозиционную группу, которую возглавляет видный генерал, имя которого по понятным причинам я не могу открыть. Наша цель – смещение Гитлера. Моя задача – узнать позицию Британии: станет ли Лондон поддерживать контакт с новым правительством, контролируемым генеральным штабом вермахта? Если да, то готов сразу же сесть за стол переговоров, которые необходимы, чтобы выработать условия мирного договора между Германией и Британией после того, как фюрер будет устранен. Бест и Стевенс ответили, что правительство его величества приветствует желание группы военных устранить Гитлера и что мы можем рассчитывать на помощь со стороны Лондона в нашей работе. Однако детали соглашения между Берлином и Лондоном, которое последует после свержения Гитлера, было бы целесообразно обговорить в присутствии одного из руководителей оппозиции. «Можете ли вы организовать переход границы одному из ваших лидеров?» Я ответил, что приложу все усилия, чтобы сделать это. Тогда англичане предложили провести следующую встречу в их штаб-квартире, в Гааге, тридцатого октября, пообещав ознакомить нас с развернутыми предложениями не только министерства иностранных дел Англии и Даунинг-стрит…[6] Я вернулся в Берлин, и Гейдрих повторил, что он дает мне полную свободу действий как в легендировании операции, так и в подборе кандидатов на «участие» в «заговоре генералов». Я поселился в особняке моего друга профессора де Крини, директора отделения психиатрии госпиталя Шаритэ; это были прекрасные дни тишины и отдыха; однажды, во время прогулки с профессором, я подумал, что он вполне может сыграть роль одного из «генералов-оппозиционеров», ибо он был полковником медицинской службы, родился в Австрии, в Граце, что придавало достоверность его неприязни к Гитлеру, оккупировавшему его страну. Де Крини согласился с моим предложением, я посвятил его в подробности плана, и мы отправились в Дюссельдорф, на мою конспиративную квартиру, чтобы подготовиться к встрече с британской разведкой и прорепетировать возможные аспекты предстоящих переговоров. Мы пробыли в Дюссельдорфе два дня и выехали в Голландию. Прибыв на место встречи со Стевенсом и Бестом, мы были задержаны голландской полицией, привезены в участок, подвергнуты самому тщательному обыску, чуть было не провалились, но чудом избежали этого благодаря случаю…

Вопрос. – Почему вы должны были провалиться?

Ответ. – Потому что при подготовке операции я уделял максимум внимания профессору де Крини, считая своего сотрудника вполне квалифицированным разведчиком, но, когда начался обыск и нас заставили открыть портфели, я, к своему ужасу, увидал у моего человека упаковку аспирина со штампом «главного санитарного управления СС». Счастье, что мой саквояж был уже досмотрен, я улучил момент, пока обыскивали де Крини, и съел эту упаковку.

Вопрос. – Сильно потели?

Ответ. (смех допрашиваемого).

Вопрос. – Что было дальше?

Ответ. – По прошествии часа пришли Стевенс и Бест, сказали, что спутали дорогу. Прямо из полиции они забрали нас в дом Беста, где его очаровательная жена, прекрасная художница, дочь генерала Рееса, устроила ужин. Разговор был дружеским, стол прекрасным (я никогда и нигде не пробовал таких изумительных устриц), атмосфера – располагающая к откровенности. Правда, наш агент Ф-479, также приглашенный на ужин, очень нервничал, и мне казалось, это было заметно всем, сидевшим за столом, Де Крини вел себя прекрасно, он приковал к себе всеобщее внимание, сказался его австрийский лоск и шарм, хозяйка была в восторге от «старого господина». Тем не менее я чувствовал на себе постоянный изучающий взгляд Беста; когда я вышел в туалет, он неслышно прошел за мною и спросил: «Вы всегда носите монокль или временами?» Назавтра мы были приглашены на конспиративную квартиру британской секретной службы, которая работала в Голландии под прикрытием фирмы «Ханделс Диинст Феер континент» на Ниуве Уитлег, пятнадцать. Там мы обсудили все основные позиции.

Вопрос. – Какие именно?

Ответ. – После того как генералы «свергают» Гитлера, мы объявляем о мире с западными державами, даем независимость Польше, Австрии и Чехословакии, возвращаемся к системе золотого стандарта в экономике, но, со своей стороны, просим рассмотреть в положительном плане вопрос о передаче Германии ее колоний, отторгнутых в результате Версальского мира. «Это необходимо потому, – подчеркнули мы, – что немцы остро дискутируют вопрос о жизненном пространстве и вместо аннексий Гитлера было бы целесообразно поддержать наш режим, вернув немцам утраченные заморские земли». Бест и Стевенс согласились с нашей точкой зрения, предложив рассмотреть возможность провозглашения «мандатных территорий». Майор Стевенс связался по телефону с Лондоном и сообщил нам, что окончательно этот вопрос будет решен во время наших переговоров с лордом Галифаксом из министерства иностранных дел империи… Мы получили код на радиостанцию британской секретной службы и специальный номер «О-Н-4» в Гааге. Была достигнута договоренность, что я вместе с руководителем оппозиции приеду в Голландию на следующей неделе и полечу в Лондон для встречи с лордом Галифаксом и другими членами кабинета. Вернувшись в рейх, я постоянно поддерживал контакт с англичанами, их радио работало безукоризненно, однако, несмотря на мои постоянные запросы о продолжении работы, Гейдрих молчал, ни разу не соединившись со мною по телефону. Шестого ноября я – на свой страх и риск – снова отправился в Голландию на встречу с англичанами, сказав им, что среди руководства оппозиции продолжаются дискуссии по поводу условий для мирных переговоров с Лондоном. Англичане, чтобы «подтолкнуть» наших «оппозиционеров», заметили, что в случае, если война продолжится и возникнет реальная угроза немецкого вторжения, в Берлине не должно быть иллюзий: «Даже если Остров будет оккупирован, мы переберемся в Канаду и станем продолжать войну против нацистов до конца».

Вопрос. – Кто именно сказал вам эту фразу?

Ответ. – Я сейчас не могу вспомнить, кто именно произнес эти слова.

Вопрос. – Вы намеренно избегаете давать точные ответы?

Ответ. – Я как раз стараюсь быть предельно точным в своих показаниях.

Вопрос. – При каких обстоятельствах эта игра с Лондоном, задуманная, по вашим словам, Гейдрихом, претерпела изменение?

Ответ. – Я как раз и иду к этому. Я очень нервничал, поскольку Гейдрих прервал со мной контакты, то и дело звонил ему в бюро, опасаясь потерять связь с английской секретной службой. В разведке всякая затяжка подозрительна, комбинацию надо работать стремительно…

Вопрос. – Это ваша точка зрения? Или же таков был метод работы СД?

Ответ. – Это моя точка зрения и мой метод. К сожалению, в СД мой метод не встречал должного понимания. Даже Гейдрих опасался принимать самостоятельные решения, он всегда старался заручиться поддержкой Гиммлера, а тот, в свою очередь, ничего не предпринимал, не обсудив дело с фюрером, который очень увлекался работой разведки. Поэтому мы теряли драгоценное время и упускали инициативу. Фюрер далеко не так часто принимал Гиммлера, как это кажется, он тогда много времени уделял изучению архитектурных проектов Шпеера, следил за тем, что происходило в кино, внимательно наблюдал за литературой и живописью, тщательно готовил конспекты своих выступлений перед нацией… Поэтому решение вопроса с игрой против Стевенса и Беста затягивалось, окончательного одобрения фюрера все еще не было, но я – на свой страх и риск – нашел крупного фабриканта, который согласился поехать со мной в Голландию в качестве главы «оппозиции», и начал с ним репетиции…

Вопрос. – Как фамилия этого человека?

Ответ. – Это вполне уважаемый господин, который не был членом партии и не состоял в СД…

Вопрос. – Он был вашим агентом?

Ответ. – Такого уровня людей мы не привлекали в агентуру. Он был моим добровольным помощником.

Вопрос. – Значит, он поддерживал режим Гитлера?

Ответ. – Тогда все поддерживали режим Гитлера.

Вопрос. – Как фамилия этого промышленника?

Ответ. – Доктор Вестрик.

Вопрос. – Это тот доктор Вестрик, который посетил в США в качестве европейского представителя ИТТ?

Ответ. – Нет. Его родственник.

Вопрос. – Вестрик из ИТТ был вашим агентом?

Ответ. – В том смысле, как вы ставите вопрос, не был. Он выполнял личные поручения Гиммлера и Риббентропа.

Вопрос. – Чьи поручения он выполнял чаще?

Ответ. – Чаще он работал на Риббентропа.

Вопрос. – Продолжайте.

Ответ. – Девятого ноября я принял снотворное – из-за нервного напряжения, вызванного странным молчанием Гейдриха, разыгралась бессонница – и уснул очень рано, в десять часов. В полночь меня разбудил телефонный звонок. Я не понял, кто звонит в такое время, и сердито спросил, какого черта меня будит и кто посмел это сделать. Вежливый голос сухо ответил, что посмел это сделать «рейхсфюрер Гиммлер… Я звоню вам из поезда Гитлера, только что мы узнали о покушении на фюрера в пивном подвале “Бюргерброй”, множество ветеранов движения убиты и ранены. Ясно, что это работа британской секретной службы. Вы должны прекратить свою игру с Бестом и Стевенсом, а вместо этого обязаны выкрасть их обоих. Ясно?» – «Ясно, но…» – «Никаких “но”! – отрезал Гиммлер. – Это приказ фюрера, который не подлежит обсуждению». Через два дня было организовано похищение Беста и Стевенса в Венло, возле границы, где я уговорился ждать их в кафе; наши машины сбили пограничный шлагбаум, а люди Мюллера вытащили из «бьюика» Стевенса и Беста; лейтенант Коппенс, оказавшийся работником голландского генерального штаба, был убит во время перестрелки…

Вопрос. – Кто планировал похищение?

Ответ. – Я выполнял приказ Гиммлера.

Вопрос. – Считаете ли вы, что покушение на Гитлера в «Бюргерброе» было специально подстроено Гейдрихом или кем-то иным из СД?

Ответ. – Этот вопрос занимал меня многие месяцы… Однако до сих пор я не могу дать определенного ответа…

Вопрос. – Вы участвовали в расследовании покушения?

Ответ. – Да.

Вопрос. – Изложите.

Ответ. – Через три дня после захвата Беста и Стевенса я прибыл в Берлин и доложил Гиммлеру обстоятельства, связанные с переговорами, которые я вел с британской секретной службой в Голландии…

Вопрос. – Гиммлер спрашивал вас о том, предлагали ли Бест и Стевенс убить Гитлера?

Ответ. – Точно я не помню… Во всяком случае, в моем рапорте на его имя я не касался этого вопроса.

Вопрос. – Но вы допускаете возможность такого рода интереса Гиммлера?

Ответ. – Допускаю. Однако я должен со всей определенностью утверждать: я и тогда настаивал на том, что Бест и Стевенс не связаны с покушением на жизнь фюрера.

Вопрос. – Вы допускали возможность того, что покушение готовили другие сотрудники «Интеллидженс сервис»?

Ответ. – Лично я такого мнения никогда не высказывал.

Вопрос. – Ни в разговорах, ни в письменных отчетах?

Ответ. – В разговорах я, быть может, и говорил нечто подобное, но для того лишь, чтобы спасти Беста и Стевенса, поскольку Гитлер прямо заявил Гиммлеру, что именно англичане готовили покушение, а непосредственными организаторами его были Бест и Стевенс.

Вопрос. – Гитлер сказал об этом после того, как вы похитили Беста и Стевенса?

Ответ. – Их похищала ударная бригада СС. Меня нельзя назвать автором операции, я не принимал в ней непосредственного участия, приказ пришел от Гиммлера.

Вопрос. – Речь идет не о степени вашей вины, Шелленберг. Напрасно вы так осторожничаете. Я облегчу ваше положение: нас интересует главное – был ли Гитлер инициатором всей этой авантюры, задумал ли он ее заранее, подвел ли Гейдрих, по его указанию, агента Ф-479 к нашим людям в Голландии, чтобы организовать после этого спектакль с «покушением» на его жизнь?

Ответ. – Я не исключаю такой возможности, потому что, когда Гиммлер привез меня в рейхсканцелярию и Гитлер вручил участникам операции Железные кресты первого класса, он прямо сказал, что необходимо сделать открытый процесс, пригласив прессу всего мира, на котором Бест и Стевенс расскажут о том, как они готовили покушение на его жизнь, выполняя указание сэра Уинстона Черчилля. Мне кажется, это позволило бы Гитлеру организовать пропаганду на Остров таким образом, чтобы англичане поняли: как только Черчилля уберут из правительства, как только на его место придет «честный политик, отвергающий террор и диктат», он, Гитлер, готов сесть с Лондоном за стол мирных переговоров. При этом Гитлер постоянно говорил, что Отто Штрассер, брат его бывшего друга, одного из создателей НСДАП Гретора, расстрелянного по обвинению в государственной измене и шпионаже в пользу врагов нации (что, конечно, было чушью, совершенно понятная борьба за власть, ревность к Штрассеру, который пользовался влиянием среди «старых борцов»), был именно тем человеком, который, сумев сбежать из рейха, работал рука об руку с секретной службой англичан… Когда по прошествии нескольких дней был задержан некий Эслер, пытавшийся перейти границу в районе Базеля, Гитлер позвонил Гиммлеру и сказал, что именно этот человек и готовил по заданию англичан взрыв в «Бюргерброе», цепь очевидна: из Лондона – через Гаагу – в Мюнхен; штаб террора в доме Беста и Стевенса, наводчик – Отто Штрассер, исполнитель – Эслер. Гитлер приказал применить к Эслеру высшую степень устрашения и добиться «правдивых показаний». Гитлер постоянно торопил Гиммлера и Гейдриха, а те перевалили ответственность за расследование на меня, причем Гейдрих порекомендовал мне зайти к шефу гестапо Мюллеру и постараться выработать с ним общую линию. Я пришел в кабинет группенфюрера, он выглядел очень усталым, видно было, что не спал всю ночь. «Допросы идут беспрерывно, – сказал он, – Бест и Стевенс отрицают свое участие в покушении, Эслер несет какую-то ахинею, он из породы фанатиков, говорит, что уже год мечтал разорвать фюрера в клочки». Я заметил, что считаю ошибочной попытку организовать спектакль, в котором будет разыграна версия «английского заговора» против Гитлера, во главе которого стояли Бест и Стевенс. «Эти люди, – сказал я, – сколько я мог их понять во время наших встреч, не станут статистами в трагикомедии суда, они не будут говорить то, что им напишут наши “драматурги”. Мюллер ответил в том смысле, что они станут говорить все, что будет для них написано, “я это сумею сделать, допросы с устрашением, наркотики, врачи-психиатры, гипноз, все это у меня в руках, но Эслер относится к числу фанатиков, он псих, его может понести на процессе, из четырех лучших гипнотизеров только один смог его успокоить, да и то лишь на полчаса. Если бы процесс был закрытый, можно было б почаще объявлять перерывы, мы бы с ним работали в это время, но ведь фюрер хочет открытого спектакля. Это рискованно”. Я сказал, что намерен говорить об этом с Гитлером. Мюллер только усмехнулся: «У Гиммлера и Гейдриха этого не вышло, попробуйте, я только скажу вам спасибо, сейчас именно тот случай, когда наши интересы смыкаются».

В тот же день я был принят Гитлером и доложил ему свои соображения. Он был разгневан, но сдержался, а когда пригласил всех на обед, сказал Гиммлеру: «Ваш Шелленберг не верит в то, что именно его Бест и Стевенс руководили Эслером». Гиммлер ответил, что он знает об этом, что пока еще не удалось получить доказательств прямой связи Беста и Стевенса с Эслером, видимо, англичане поддерживали с ним связь через «Черный фронт» Отто Штрассера, поскольку Эслер все-таки признался в том, что контактировал с двумя неизвестными, которые передали ему взрывчатку… «Мы сможем, – заключил Гиммлер, – доказать лишь то, что бомба была изготовлена для Эслера за рубежом». Гитлер долго молчал, а потом обратился к Гейдриху: «Я требую, чтобы все они заговорили. Применяйте все, что угодно, но они должны сказать то, что я хочу услышать, то есть правду». Однако по прошествии трех месяцев он переключился на другую идею, и я вздохнул с облегчением…

Вопрос. – Что это была за идея?

Ответ. – Точнее говоря, их было две. Первая – похищение герцога Виндзорского, а вторая – убийство или похищение Отто Штрассера.

Вопрос. – Мы вернемся к этим вопросам во время следующего допроса. Пока что у меня есть ряд уточняющих замечаний. Вы знакомы с той речью, которую фюрер произнес в пивном зале в Мюнхене за полчаса перед покушением?

Ответ. – Если мне не изменяет память, он говорил в этой краткой речи о том, что рейх стоит на пороге долгой кровавой войны, войны не на жизнь, а на смерть, и новый четырехлетний план, который он поручил разработать Герингу, сделает Германию военным лагерем.

Вопрос. – Вас не удивил тон этой речи?

Ответ. – Удивил.

Вопрос. – Объясните почему?

Ответ. – Потому что два месяца, прошедших после окончания войны против Польши, были отмечены пропагандистской кампанией, которую проводил в прессе и на радио рейхсминистр Геббельс… Смысл сводился к тому, что фюрер подготовил мирные предложения Западу, вот-вот будет подписан договор с Лондоном, который подведет черту под войной и настанет эра процветания Германии. Речь фюрера в Мюнхене прозвучала как неожиданный диссонанс всему тому, что печаталось в наших газетах.

Вопрос. – Как вы считаете, эта речь была неожиданностью для Гиммлера и Геббельса?

Ответ. – О Геббельсе я ничего не могу сказать, но Гиммлер все то время, пока шло расследование обстоятельств покушения, был в подавленном состоянии… Иногда мне даже казалось, что он чем-то испуган.

Вопрос. – Чем именно?

Ответ. – Я затрудняюсь ответить.

Вопрос. – Хорошо, тогда я сформулирую этот же вопрос иначе. Кто утверждал кандидатов, приглашаемых на традиционную встречу ветеранов с фюрером в мюнхенском «Бюргерброе»?

Ответ. – Я незнаком с этим вопросом, но мне кажется, что приглашения утверждала канцелярия Гитлера, а уж затем списки передавались начальнику управления охраны фюрера.

Вопрос. – Как его фамилия?

Ответ. – Выскочила из памяти… Я скажу вам позже…

Вопрос. – Он подчинялся Гиммлеру?

Ответ. – Формально – да.

Вопрос. – А фактически?

Ответ. – Фактически – Гитлеру. И в определенной мере Гессу и Борману.

Вопрос. – Кто распределял места в «Бюргерброе»?

Ответ. – Начальник охраны фюрера.

Вопрос. – Как вы объясните тот факт, что в первые ряды были посажены люди, очень близкие – в прошлом – к Рему и Штрассеру? Как объяснить тот факт, что от взрыва погибли именно те ветераны, которые находились под наблюдением специальной службы Мюллера, который прослушивал их телефонные разговоры и перлюстрировал корреспонденцию? Как вы объясните, наконец, и то, что на этот раз фюрер произнес столь короткую речь и не остался, как обычно, в подвале, а сразу же сел в поезд и уехал из Мюнхена? Мы провели исследование: это была беспрецедентно короткая речь, ни до, ни после он никогда не произносил такой краткой речи…

Ответ. – Вы полагаете, что покушение было организовано самим Гитлером?

Вопрос. – Нас интересует ваше мнение по этому вопросу.

Ответ. – Гиммлер рассказал мне, что, когда фюрер узнал о взрыве бомбы, которая подняла к потолку ту трибуну, на которой он стоял, убила девять и изуродовала сорок ветеранов движения, он чуть не заплакал, сказав: «Как всегда, Провидение спасает меня, ибо я нужен нации!» Зачем фюреру нужно было организовывать такого рода спектакль? Чтобы наработать себе популярность? Но он и так был в ту пору чрезвычайно популярен в народе. Зачем еще?

Вопрос. – Затем, чтобы положить конец мечтам о мире. Такое вы допускаете? Вы же помните, что пресса той поры обещала немцам мир… Может быть, Гитлер хотел доказать, что англичане, которые готовят на него покушение, должны быть уничтожены и для этого надо идти на любые жертвы? Может быть, вы и ваша работа по Бесту и Стевенсу, начавшаяся незадолго перед покушением, были звеньями его плана?

Ответ. – Мне трудно в это поверить.

Вопрос. – А в то, что истинным организатором покушения – если вы считаете, что не Гитлер был инициатором этого «второго рейхстага», – был Гиммлер?

Ответ. – Нет. Он тогда не мог пойти на это. Я помню, как он колебался в апреле сорок пятого, когда я умолял его сместить фюрера, я знаю его нерешительный характер, нет, я не думаю, что он тогда мог пойти на это…