Эксперимент

-- Обратно?! - вспылил я, - Нам надо собрать все плавсредства, плотов навязать, и эвакуировать наших!

-- Что ты нюни распустил, как девчонка?

И сильный удар по спине. Меня повалили, связали. Я слышал, как бросили в воду двоих, а быть может, троих.

Это было обидно: ладно бы это сделал мой экипаж: я готов быть матросом под началом любого из этих парней. Ладно бы мы проиграли бой. Но сейчас меня и весь мой экипаж растоптали те, кого мы спасли, отобрали корабль, на котором мы их приютили.

Ребята не стали меня защищать. Это грустно. Но я не виню их: они не герои из сказки, для них и захват тоже был неожиданным, и запугать... запугать в жизни могут любого...

Корабль замедлился. Кто-то схватил меня (двое, не меньше), поставил на борт, громко крикнул: "Не с вашего острова девочка?", и подтолкнул. Оказавшись в воде, я сорвал с глаз повязку, и в несколько сильных гребков ткнулся в берег: и чёрт с ним, побуду теперь робинзоном, вот только корабль с ребятами жалко... Вот на какой только остров меня...

Нет! Они не могли это сделать! Нечестно!!! Я встал, поскользнулся, упал, а корабль уже развернул паруса. Паруса показались мне чёрными, как у Тесея, когда его проклял Дионис.

Я ринулся в воду, но кто-то схватил меня за ногу. Через секунду девчонки несли меня к берегу, мокрые платья нескромно прильнули к фигурам. Ребята на палубе пялились. Над парусами издёвкой расправился ветром мой вымпел.

Я был в окружении девичьих тел - загорелых, упругих. Меня обнимали, ко мне прижимались так жарко, как я не мечтал бы. В другой обстановке. Сейчас же мне стало так стыдно, что я перестал вырываться. Смирился.

Корабль ушёл. Это значило только одно: я отныне - "тот парень, который перецеловал весь Изумрудный Замок". Позорище.

Вдруг от меня отступили:

-- Девчонки! Смотрите: к ребятам плывут броненосец "Потёмкин" и пара "Аврор"! Всё, мальчишки допрыгались!

Я попытался подняться, и замер: "мальчишки допрыгались". По эту сторону Взрослых все знают, что Замок не в нашей игре, что они не играют в пиратов. А те, с броненосцами, разве играли, когда мы напали на них? И откуда им знать, что играют не все острова и не все корабли?

Я попытался сказать им об этом, но кто меня слушал?

-- Что ты лежишь как мешок? Не дорос до свиданий?

-- Да дайте ж ему отдохнуть!

-- А ты пышечек любишь?

-- Я первая вечером!

-- О, это же мой воздыхатель! А ну-ка, потащим ко мне!

Меня пронесли и втолкнули - о, только не это! - в просторную комнату. В спальню, где в центре кровать с балдахином! "Уйдите!" - сказал тот же голос, однако девицы лишь чуть отступили: они не могли пропустить это действо.

Она встала рядом, взяла меня за руки.

Я отшатнулся: О нет! Ну зачем она так поступила? Зачем она стала доступной, развеяла образ богини-с-балкона?

-- Ты это хотел посмотреть или как?

И она подняла мои руки к плечам, таким нежным на ощупь...

И вскрикнула, глядя в окно. Только в эту секунду я вдруг ощутил этот звук - самолётный надрыв и хлопки разбиваемых волн. Убрав свои пушки как шасси, летел мой кошмар: бронированный катер брил волны, как будто был лёгкой "казанкой"! За ним шёл совсем невозможный корабль: по озеру двигалась арка; под ней, над водою, струилась какая-то капсула. Всё это двигалось твёрдо и ровно, без звука, без всплеска, без следа винтов. Это был их корабль, или корабль того, кто находится дальше? И этот-кто-дальше настолько же футуристичнее тех до кого мы дошли по сравнению с тем, у кого броненосцы?

-- Тот, последний, корабль... земной? - прошептала она.

Космолёт марсиан, не видящий разницы между водою и воздухом? А ведь похоже...

Они промелькнули за пару секунд, но я пережил снова и крах "Галеона", и ночь с обелиском, ночь-склеп...

А потом вдруг очнулся и понял: она, испугавшись, прижалась ко мне, и теперь мы стояли в обнимку. И я утешал её. Нежно. Мне стало стыдно, и я отпустил её, пара секунд - она тоже отпрянула.

Тут замок вздрогнул, и отзвуки мощного взрыва один за другим накатили от берега и островов. Это значило - нет больше нашей Тортуги. Я сел на кровать. Она тоже. Мы долго сидели по разные стороны, вдруг она тихо спросила:

-- Ты вправду... влюбился в меня?

Я кивнул. Постепенно прошла ещё целая вечность.

-- Я тоже... ждала твой корабль... ждала тебя.

-- Девочки! - крикнули где-то, - "Потёмкин", похоже, сюда идёт! Мама, что будет?

Подняв по пути свою шпагу, заправившись как на парад, я уверенно вышел навстречу развёрнутым пушкам. Орудия башен глядели на замок, команда - и залп отомстит им, ни в чём не повинным девчонкам, за наше мальчишество. Что я мог сделать? Но бросить девчонок когда они жаждут защиты, когда они робко стоят позади и с надеждой глядят тебе в спину, я точно не мог.

Вдруг орудия дрогнули и развернулись, открылся тяжёлый двустворчатый люк, и на палубу вышел моряк в отутюженном кителе. Долго устало смотрел на меня, и спросил как-то добро, сочувственно:

-- Бросили?

-- Да. Провели по доске.

Он поправил фуражку и отдал мне честь. Обнажив свою шпагу, я отсалютовал в ответ.

Зашипела вода под винтами, и грозный корабль отправился прочь. Ничего не разрушив, не сделав и выстрела, он удалялся с победой. Я долго смотрел ему вслед: утюгом распластавшись по глади воды, раздвигая, сминая её испещрённым заклёпками телом, стеля за собой паровозную гарь, он был силой, хранящей покой вот таких же девчонок.

Богиня-с-балкона прильнула ко мне. Я её не забуду. Даже зимой.

2. Границ нет

Где тот воин, что крикнет им "Стой!"

Помочь выйти из порта? Без сопливых сумеем!

-- Давай-ка враздрай под левый! - говорю я в блестящую медью трубу.

Мы - посудина вёрткая, это вот "Первенцу", длинной селёдке (хотя и с приличными пушками) тут самому не протиснуться.

"Обе на малый!", а сам запускаю штурвал до упора, и "Универсал" направляется к выходу.

-- Снайпер, спонсоны мне не "подравняй"! - это вместо приветствия трюмный механик с "Айвенго".

"Айвенго", зашитый в броню, но довольно манёвренный крейсер, стоит под парами. На нём лишь механик: "колдует", пока вся команда гуляет по берегу. "Колдует" он часто, он любит вылизывать, мазать, настраивать все механизмы один. А что про спонсоны - так это он прав: у "Айвенго" спонсоны торчат как у танка "Mark-1", тоже два, только пушки "потолще". У нас два стандартных калибра: обычный и крупный. "Айвенго" имеет две "крупные" пушки (в спонсонах), а "Первенец" - три (за барбетом). У "Универсала" все восемь орудий "поменьше", однако где б ни была цель, в её сторону будут палить пять из них. В целом же три корабля однотипны. Они не похожи, однако конструкцией и компоновкой, а также немалым числом элементов они идентичны. А вот "Армадилл" - тот другой. Совершенно. Один только главный калибр в двух башнях чего-то да стоит! (На тройке других кораблей компоновка никак не позволит наличия башен).

Мы вышли из порта, теперь можно дать полный ход. Я люблю этот миг, это словно корабль вырывается вдруг на свободу. Швырнув рукояти машинного телеграфа в "полный вперёд", я услышал как звякнули стрелки, когда мой механик в ответ передвинул свои. И запели компаунды: "чу" - выдыхал первый цилиндр машины, "фу" - принимал эстафету второй, наконец, с громким "ча" отработавший пар вырывался из третьего. Ход ускорялся, и Дима, механик, играл рукоятками реверса, чуть подправляя отсечку. Форштевень рубил и разбрасывал волны, и палуба чуть содрогалась, даря ощущение мощи.

Прошли мимо форта, гудком поприветствовав их пушкарей, и я лихо шарахнулся в сторону.

152 НА 13 - мигает приёмник.

МАЗИЛА - стучу я ключом, объявляя на судне тревогу. Учебную. Лязгнули стопоры пушек. "Квадрат 168 на 2!" - "Готов... готов... борт готов!" - "Пли!", и в эфир репетую: 168 НА 2. Чёрт! Обманул "Неотступный": три раза подряд он "облизывал" берег на полном ходу, а сейчас отошёл к середине. Условные взрывы его не накрыли, а он уже видит меня и уже корректирует залп "неприятеля". Высчитав время на перезарядку, я дал задний ход, не особо-то кучным на этой дистанции залпом "противник" "промазал", и мы понеслись, маневрируя, делая "залпы", считая "потери"... В итоге (могу похвалиться) я смог подойти на дистанцию залпа и даже "ударить" по "Первенцу", но "Неотступный" "влепил мне торпеду".

Когда-то и "Первенец" мог выпускать их, ведь первоначально на баке стоял пятитрубный "пускатель". Однако и сам он стрелял только в цели на траверзе, и пушкарям двух орудий под крыльями мостика только мешал, почему и был выкинут и заменён на три пушки. Площадки хватило на пушки большого калибра и мощный барбет! Два других корабля скомпонованы более плотно, поэтому "Универсал" и "Айвенго" длиной десять метров, а "Первенец" - больше пятнадцати, даже длинней "Армадилла".

Я принял дежурство, пройдя вдоль границы, и стал в кильватер сменяемым: смена поста завершится на линии форта. Традиция.

Я ещё раз заглянул за границу. Увы, никого. Если честно, я жаждал увидеть их "Энтерпрайз": звездолёт из "Стар-трека", сменивший настолько же внеземной "Лезвиелёт". Они оба летят, опираясь пилонами как бы на воду. Красавец был "Лезвиелёт": платформа над самой водой и два лезвия-стойки. Он шёл как по рельсам, лежащим на дне: без малейшего всплеска, без следа винтов. И беззвучно. А вот "Энтерпрайз" не даёт ощущения "рельсов", напротив, он будто висит надо дном, и поверхность воды для него умозрительна. В "Лезвиелёте" стоял МГД-генератор (не уверен что отличу его от синхротрона), а что в "Энтерпрайзе" - не знаю. Но не удивлюсь, если там ТОКАМАК.

Впереди появились два судна, на всех парусах они шли нам навстречу: пиратские флаги, ребята в платках, треуголках. Каракка и шхуна. И как это их умудрились построить - а флот-то не в курсе? Дают наши докеры жару... А как нарядились - я ни одного не узнал!

Все рванули на палубу. Мы им махали, приветствуя; я дал протяжный гудок.

Разминулись. Я вновь повернулся вперёд, поправляя курс "Универсала", как вдруг все на "Первенце" стали кричать и показывать пальцем мне за спину. Я обернулся: каракка и шхуна на всех парусах направлялись к границе. Куда они, ёлки? С Луны, что ль, свалились?!

Штурвал полетел "лево на борт", механик застопорил левую, дав ходу правой машине. Насколько мог круто на этом ходу, наш корабль развернулся, и, дав самый полный, мы бросились на перехват.

Мы кричали им, мы семафорили - тщетно! Они не могли не увидеть сигналы, однако ушли: я не мог заступить за границу. На полных парах подлетел "Неотступный": он шёл во главе каравана, покуда не стал поворачивать "Первенец".

ЧТО ЭТО С НИМИ? - сигналят с торпедника, я безо всяких флажков пожимаю плечами. И вдруг понимаю: они не построены только что. Эти каракка и шхуна слегка обтрепались, чуть выцвели, видно следы абордажа...

-- Витёк, подмени!

Я склонился над радио: мощность на всю, полоса - пусть "гуляет". В надежде на то что меня их приёмники слышат хотя б как помехи, я трижды на разных частотах послал Современничкам радиограмму:

ВНИМАНИЮ УЧАСТКА 2 К ВАМ НАПРАВЛЯЮТСЯ ДВА ПАРУСНЫХ КОРАБЛЯ ТЧК ПРОИСХОЖДЕНИЕ И НАМЕРЕНИЯ ИХ НАМ НЕ ЯСНЫ

Потом я запрыгнул в надстройку, отдёрнул отделяющую капитанскую "каюту" штору, открыл секретер (нависает над койкой в ногах) и занёс происшествие в правую часть судового журнала, схватился за встроенный ключ и послал сообщение:

УНИВЕРСАЛ - ШТАБУ ТЧК ВИДЕЛ ЭСКАДРУ ИЗ ДВУХ ПАРУСНЫХ КОРАБЛЕЙ НЕЯСНОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ ПРОСЛЕДОВАВШИХ СТОРОНУ УЧАСТКА 2 ТЧК ЖДУ ИНСТРУКЦИЙ

Немного побыв у границы, мы двинулись к форту. Я снова радировал, но не услышал в ответ ничего кроме ровно таких же вопросов от "Первенца".

Первым у форта, естественно, был "Неотступный". Он ткнулся в причал аккурат посредине, у лестницы и пулемётного ДОТа. Спустился дежурный. Я, пользуясь вёрткостью "Универсала", протиснулся к катеру ("Первенец" лёг в дрейф поодаль), поэтому весь разговор мне был слышен отчётливо:

-- Видели два странных парусных судна?

-- Видели через окно, а пока выбегали, они удалились.

-- Это не наши: они перешли границу участка 2. Надо связаться со штабом.

-- Секунду!

Пошарив рукой в амбразуре, он выудил трубку, затем телефон, и набрал номер штаба. Потом озадаченно сдвинул фуражку, набрал другой номер, присвистнул и стал увлечённо накручивать диск. Через пять или шесть номеров он изрёк:

-- Связи с городом нет. Вообще со всем городом, даже с квартирами... Что-то не так, позвоню-ка в Столицу.

Я взял мегафон:

-- Эй, на "Первенце"! Надо идти в порт втроём: если там ничего не случилось, вернусь на границу. Что думаешь?

-- Я бы хотел чтобы ты оказался перестраховщиком. Но чует моё сердце, ты прав!

Связи с городом не было и из Столицы: послали бригаду монтёров, наверное, скоро наладят - вот всё что ответили по телефону.

На всякий пожарный до города я в кильватере "Первенца". Глупо, конечно, но эти следы абордажа никак не свидетельство мира у них на воде. Да и при встрече... торговцы так не поступают: встретив, товары разложат, расспросят, а тут - наутёк...

Вот и порт. У причалов, помимо гражданских судов, "Армадилла" (а где же "Айвенго"?) - три парусных разных размеров. Нигде ни души: ни гуляющих, ни за работой. Может, встречают вновь прибывших: к нам ведь не каждое утро приходят с других территорий?

"Первенец" стал осторожно причаливать. Как бы случайно направив ко мне свой сигнальный фонарь, отчеканил: ТУТ ЧТО-ТО НЕ ТАК ЗАРЯДИ СВОИ ПУШКИ. Витёк как бы буднично скрылся за люком, сквозь вздохи машин я услышал, как судно готовится к бою.

Вдруг "Неотступный" шарахнулся вправо, и в ту же секунду на палубу "Первенца" бросили "кошки". На парусном судне, к которому метил причалить наш "Первенец", как из-под земли появилась команда с баграми, мушкетами, мостиком... Тщетно: машины уже заработали "полный назад", обрывая канаты, а наш шустрячок "Неотступный" едва не в упор засадил разрывной в полубак неприятеля. Лязгнули стопоры. "Беглым!", сказал я, не глядя: я чувствовал, как все прильнули к прицелам, как крутятся ручки наводки.

Когда загремели орудия, я краем глаза заметил на крыше завода матроса. Он вместо флажков семафорил двумя бескозырками: ВТОРОЙ ОТКРЫВАЕТ ПОРТЫ. Наши пушки ударили разом. Послышался скрежет.

-- Ты ранен? - испуганный крик за спиной.

-- Ускоритель снесло... заряжания... в лоб ускорителем - больно... я им покажу как мою пушку портить!!!

И снова мой залп, а потом громыхнули орудия "Первенца". Парусник, меньший из трёх, в одночасье лишился надстроек. Я встал между двух кораблей неприятеля, не опасаясь их залпов (их пушки зарядишь - полвека пройдёт), и садил с двух бортов. Разрывные ломали набор, отрывали обшивку, швыряя на берег, на воду обломки и щепки. Я бил до тех пор, пока оба не встали на дно.

Ничего себе гости! А в город десант не вошёл? Я подумал об этом не первый: на "Неотступном" мелькали флажки:

КАК У ВАС ОБСТАНОВКА?

Матрос:

СТАЛИНГРАД

Это значит, стрелять мы не можем: не зная где кто, натворим бед побольше чем помощи, к бабке не ходи. Значит, надо пойти, стать под защитой у форта, да поделиться углём с "Неотступным" и "Первенцем". После, вернувшись, мы станем фланкировать город, а надо - палить по разведанным целям. Иначе никак: у них топлива после дежурства чуть-чуть.

Просигналив матросу о нашем решении, мы, оба крейсера и миноноска, направились к форту. Я вёл свой корабль как в тумане, все мысли мои были в городе. Кто-то (скорее Витёк) отодвинул меня от штурвала, и я обернулся, а вскоре прошёл на корму. Я боялся того что любимая ринется в город. Боялся и знал, что "индейцы" взялись за оружие... Впрочем, "индейцами" мы называли их раньше, когда... Не хочу вспоминать те Заходы.

Любимая... нет, я не смею любить её, я восхищён ею: невероятно, как в девочке может быть столько отваги и той несгибаемой воли, что много Заходов назад не сломила вся мощь победителей. Только семнадцать парней и она отстояли свободу.

В последнее время мы с ней подружились, недавно она даже как-то зашла, но когда я впервые предстал перед нею по форме, она взглянула на меня так, что лучше б отвесила пару пощёчин.

Я очень боюсь за неё, ведь она не отступит. Уколы в тылу и на фронте, ночные кошмары для целых частей - не смотря ни на что. До победы. Один в поле воин. Но если она попадётся противнику, для милосердия поводов точно не будет. Я на мгновенье представил мою ненаглядную: образ казачки, который она себе выбрала, очень идёт ей...

А я? Неужели не мог расторопнее двинуться к городу, вынудить их отказаться от высадки? Должен был! Если бы знал. Но они появились как гром среди ясного неба, я даже уверен: когда их десантники бросились в город, никто и не думал от них защищаться.

Не будем жить прошлым. У них уже нет превосходства внезапности, мы продолжаем держаться, и стало быть, мы повоюем. Успехом противник обязан был лишь благодушию, вполне закономерному, надо сказать: много Заходов мы держим свой флот (как и армию) только лишь для Наблюдателей.

В форте сейчас заступил на дежурство Мжельский Владимир... В памяти всплыли и отчество, и его адрес во Внешнем: и индекс, и точка на карте. Всё правильно: стоит подумать на "старорежимный" манер, моментально включится Сверхпамять. Недавно немногие верили, что человек может столько запомнить, но выхода не было: мы догадались, что каждую осень нам "летнюю" память стирают, чтоб каждой весною, в начале каникул, её возвратить. А когда мы не станем нужны Наблюдателям, нам не вернут нашу память - и всё, мы не вспомним ни "здесь", ни "сейчас". И друзей своих тоже не вспомним. Они просчитались, ведь память устроена так, что одно за другое цепляется: к каждому образу, воспоминанию может быть много дорожек. Чем больше мы помним, тем больше дорожек, тем больше и шанс что сотрутся не все. Пусть не сразу, со временем, мы всё же вспомним. Надеюсь, что вспомним.

Ещё на ходу мы связались по радио с фортом и для передачи в Столицу подробнейшим образом всё описали: оружие, флот, обстановку на суше. У форта же мы попросили снаряды, но если для "малых" орудий у них в погребах было всё и в достатке, то крупный калибр у них может бить только по кораблям. Разрывных у них попросту нет.

Мы причалили. Их канониры уже выставляли снарядные ящики: "Малый калибр и выстрелы крупного грузим сейчас, разрывные к нему обещала прислать "тётя Дора"". Тяжёлый артпоезд с такой как у "Первенца" пушкой приписан к депо, а оно у Столицы, поэтому он не попал под удар. Но стрелять он не может: противник и наши смешались, не будешь палить по своим, да ещё из такого калибра...

Едва приступили к погрузке, у дальнего берега со стороны Современничков выплыла шхуна. Одна, без каракки. Она обошла нас широкой дугой, прижимаясь насколько возможно к берегу Наблюдателей. Атаковать мы её не могли: наши "малые" пушки туда б не добили, а главный калибр мог отдачей разрушить конструкции "Первенца": залп ощутимо сдвигает его на воде, а сейчас это будет удар о причальную стенку. И форт, как назло, был бессилен, ведь мы пришвартованы прямо напротив двух башен! В погоню мы тоже рвануть не могли: наши топки погасли ещё на подходе, и мы швартовались уже на остатках давления в наших котлах. Это против всех правил, но уголь нам форт дать не мог, а того что осталось у нас просто мало. Отчаянно мало.

Погрузку мы начали сразу же. Их канониры и наши, солдаты, матросы - мы все, все кто был, принялись подавать и укладывать боеприпасы. Мы приняли больше чем боекомплект, и теперь в наших кубриках "жили" снаряды: мы шли не дежурить.

Закончив погрузку, ребята из форта позвали нас завтракать (или обедать - неважно: теперь распорядок диктуется фронтом). В обеденном зале, как в рыцарском замке, среди гобеленов, мозаики в стрельчатых окнах, накрыт длинный стол. Это флотским: отправить гостей натощак местный повар (худющий, как щепка!) не мог, командир был такого же мнения.

Перед обедом мы еле отмылись от угольной пыли, зато на всех трёх кораблях теперь топлива поровну. Сытые, с топливом, с боеприпасами мы теперь можем держать под прицелом весь город. До ночи. Потом снова к форту, где нас уже ждут и снаряды и уголь, и перед рассветом обратно. Противник в кольце не протянет и нескольких суток!

Когда ты голодный, тебе всё равно что глотать и на чём это подано, но здешнего повара стоит назвать кулинаром, настолько искусен он в приготовлении кушаний. Жаль, насладились мы только салатом и первым: из радиорубки в обеденный зал проведён телеграф, его клопфер защёлкал, дублируя точки-тире в самописце приёмника. Кто-то неумело телеграфировал: К ВАМ ИДЁТ БОЛЬШАЯ ЭСКАДРА ТЧК ПОЛНЫМ ХОДОМ УСПЕЕТЕ ПЕРЕХВАТИТЬ В АКВАТОРИИ НАБЛЮДАТЕЛЕЙ ТЧК ИДЕЯ ЗАСТАВИТЬ ИХ ТАМ ВЫСАДИТЬСЯ ЗПТ А ТО НАБЛЮДАТЕЛЯМ СКУЧНО ТЧК ПОДЛОДКА БАЗЫ.

"Махмуд!" - крикнул я, и механик всё понял: "Махмуд, зажигай!", кто из нас не смотрел этот фильм раз по десять? Ребята вскочили: да, поезд с фугасами вышел, однако от форта "железка" почти в километре (когда-то решили, что так безопасней), солдаты пока их притащат, десант неприятеля будет давно уже в городе. Бросив еду, мы рванули на палубу "Первенца". Мы принимали, тащили, бросали с рук на руки, клали со звоном болванки... как все мы остались при пальцах - неясно, однако успели: погрузку закончили раньше чем в наших котлах накопилось достаточно пара для хода. Бегом разошлись по судам, и на берег уже не сходили: мы ждали возможности выхода и не желали стоять ни секундочки дольше.

Их повар вдруг охнул, бегом исчез в форте и вынырнул с полным подносом больших бутербродов, но мы уже мыслями были в бою. К бутербродам никто не притронулся.

Пар прибавлялся мучительно долго, а тут ещё этот звонок: прохрипел репродуктор, связист в микрофон: "Моряки, сообщение слушайте! Соединяю!" Потом было слышно как он приложил микрофон к телефонной трубке. Голос связиста: "Вас слушают!", писк, тишина, снова стук микрофона о трубку... Затем незнакомый мне голос чеканит: "Дозор на границе с Техтерриторией доложил о большой эскадре. Атакуйте. Максимально ослабьте их перед вторжением в город".

Как только манометры стронулись, мы отвалили. Сначала паров нам хватило на малый, потом мы пошли всё быстрее, а город нас видел идущих уже полным ходом. Я им просигналил:

ДЕРЖИТЕСЬ

И был ли ответ не смотрел: слишком долго мы ждали, потом ещё дольше ползли, и любой поворот мог столкнуть нас нос к носу с противником. Я не мигая высматривал мачты врага: поворот - никого, вот ещё один - пусто... Приёмник:

ПОДЛОДКА - ЭСКАДРЕ ТЧК ВИЗУАЛЬНЫЙ КОНТАКТ С НЕПРИЯТЕЛЕМ БУДЕТ НА ПОВОРОТЕ РЕКИ ЗПТ ПРОТИВНИК РАССРЕДОТОЧЕН ЗПТ РАСЧЁТНАЯ ДИСТАНЦИЯ НА МОМЕНТ ВИЗУАЛЬНОГО КОНТАКТА 100 МЕТРОВ ЗПТ НАПРАВЛЕНИЕ 10 ЧАСОВ ТЧК В БОЮ УЧАСТВОВАТЬ НЕ МОЖЕМ ЛОДКА НЕ ВООРУЖЕНА

Мы не хитрили как на учениях или при смене дежурства. Исполнены злобы, мы ринулись в бой. Мы крутились меж ними как черти, громя их оттуда, куда лишь чуть-чуть не добьют карронады: их пушки броне нипочём. А когда они делали залп, мы сближались и били им в борт бронебойными под ватерлинию.

Я был в каком-то запале: я чувствовал два других вымпела, я инстинктивно держал ту дистанцию, где мы разили на выбор, а враг эффективно мог только браниться; вращая штурвал, успевал указать цель команде и одновременно ключом репетовать её на "Неотступный" и "Первенец".

Вдруг прямо передо мной оказался корабль. Мы шли друг на друга лоб в лоб, у него на носу собирались метать абордажные крючья. Откуда он взялся?!

Тут снова мигает приёмник: УКЛОНИСЬ ОТ ТОРПЕДЫ В КОРМУ. Максимально крутым поворотом встаю вправо почти поперёк и мгновенно кручу руль обратно, машины враздрай. Тотчас там где я был поднимается пена прошедшей торпеды. Пираты, забыв про крюки, побежали от носа.

Удар! Неприятель подпрыгнул, бушприт с куском палубы просто исчезли, фок-мачта рассыпалась, корпус наделся на воду и начал тонуть. "Обе стоп!!!": не хватало кого затащить под винты. Разошлись. К нам не прыгнули: кто-то вцепился в канаты, в фальшборт, кто-то бегал с спасательным кругом...

И снова - крушить и кружить, прикрывая друг друга. В запале. Всё чаще ушатом холодной воды сообщения: "Уголь - две пятых", "Боезапас - одна треть"... НЕОТСТУПНЫЙ, - мигает приёмник, - СНАРЯДЫ ЗАКОНЧИЛИСЬ.

На моём траверзе четырёхмачтовый барк. Прогремели орудия, сделав мне несколько вмятин. И тут "Неотступный" понёсся к нему, целя в борт. Тот попробовал сделать манёвр, но лишь чуть накренился и медленно-медленно стал поворачивать. Наш "Неотступный" летел на него как снаряд, как берсерк, презирая пальбу из мушкетов. До верного, чуть не в упор. Полетела торпеда. Матросы противника дрогнули, кинулись от середины на нос, на корму.

БЫЛ ЧЕТЫРЁХМАЧТОВЫЙ - БУДЕТ ДВА ДВУХМАЧТОВЫХ! Точно, берсерк! И с замашками скальда.

Взрыв был как тот что нарисован на игровом автомате: всплеск, и корабль ломается надвое.

Всё: "Неотступный" уже не оружие. Всё что мог выстрелить, выстрелил. Он подошёл к борту "Первенца", и экипаж перепрыгнул на крейсер, а сам "Неотступный" пошёл на трёхмачтовый люггер тараном. Тот стал уклоняться, но в спешке впервые попал неудобно под ветер. Секунда, две, три... Головной залп (все три пушки "Первенца" бьют залпом только вперёд) крупнокалиберных пушек пришёлся ему по корме. Он присел, и форштевень пополз из воды.

Тем не менее кто-то запрыгнул на катер. Подёргав все ручки на мостике (Отсоединили? А я б не додумался) и обнаружив машинное отделение, они туда влезли - и с криком попрыгали за борт. Наверное, предохранительный клапан зажат и давление пара зашкалило. Ловко: откуда им знать, что на каждом котле у нас два клапана-предохранителя: первый стоит на виду, его можно картинно зажать, а второй завальцован и вварен в котёл. Даже если бы мы захотели, взорвать котёл катера мы б не смогли.

Брошенный катер вильнул, с диким хрустом шарахнул в корму относительно целого брига, понёсся широкой дугою и врезался в берег.

Бриг явно лишился руля и, возможно, удар открыл течь: когда мы потопили последних, он, будучи брошен своим экипажем, бессильно вилял, угоняемый ветром на Техтерриторию.

Бой завершён. Мы не только ослабили их до подхода их к городу, мы их заставили дальше идти налегке и по суше.

Противник лишён кораблей, но и мы, потеряв "Неотступного", вычерпав уголь, оставшись почти без снарядов, едва ли способны принять новый бой.

ПОЛЧАСА И МЫ ВСТАНЕМ - мигает приёмник.

МЫ ТОЖЕ

Мы сблизились.

-- Надо идти к Современничкам.

-- Если дойдём.

Это грустно, но больше мы для победы не сделаем ничего.

Тут ко мне обернулся Витёк, командир БЧ-2 и стрелок носового орудия:

-- Командир, разреши нам на берег.

-- На берег?

-- На берег, десантом.

Сейчас запал боя пройдёт, и наступит усталость. Куда им?

-- Мы очень устали. Какой от нас толк как десанта?

-- Немного, но больше чем стоя в нейтральном порту.

Это правда. Пожалуй, меня и механика хватит на то чтоб ввести наш кораблик в их порт. Семафорю на "Первенца": так, мол, и так, пушкари переходят в пехоту. У них совещание, после чего семафорят: МЫ С ВАМИ.

Пройдя мимо порта до Малых Лисиц, деревеньки в три дома, и высадив там наш десант, мы отправились в порт к Современничкам. Не доходя до границы мы встретили их "Энтерпрайз". Нереально красивый, как гость из какой-то не нашей реальности, он постоял на изгибе реки, а потом вдруг стремительно, мягко потёк в нашу сторону. Только сейчас я заметил на нём мальчугана в подвёрнутых джинсах, он был там как хиппи-художник из мультика. Было настолько похоже, что я даже начал насвистывать... как её... короче, "давай покрасим холодильник в рыжий цвет". Свистел префальшиво, наверно, не лучше пришельца. И я рассмеялся. Впервые с утра.

"Энтерпрайз" промелькнул, за кормой развернулся, и плавно меня обогнал. Современничек спрыгнул на "Первенца", а "Энтерпрайз" отошёл чуть в сторонку и замер. Когда я прошёл, "Энтерпрайз" заменил "Неотступного": шёл в арьергарде, готовый прикрыть наш отход. Я не видел на нём ни стволов ни ракетный турелей, но чувствовал: вооружён он достаточно.

Мы уже были на их территории, когда мой механик поднялся из люка на палубу: в топку заброшен последний кусочек угля, и теперь там, под палубой, Дима ничем не поможет.

ВСТАЮ - семафорю на "Первенца", - ТОПЛИВА НОЛЬ.

Через пару минут мы заметили катер. Он мне почему-то напомнил машину, ижевский "Москвич"-"каблучок": за квадратным "капотом" лобастая рубка, за ней небольшой, но вместительный "кузов" с бортами и явно способным откинуться транцем. Буксир подошёл, над "капотом" возникли два манипулятора, он обхватил наш корабль и сильно, напористо двинулся в порт. Всю дорогу я честно стоял у штурвала, и только в порту догадался, что я тут статист: "каблучок" развернул наш корабль вокруг его носа, воткнул между пирсов и чуть сдвинул вбок. Под водой что-то мягкое тронуло борт, и корабль встал намертво. Как присосался. Потом "каблучок" уцепился за "Первенца", ловко воткнул его рядом и вновь деловито куда-то ушёл.

Современничек чуть неуклюже спустился на палубу "Первенца", подал механику руку, и тот, вылезая, не стал отвергать эту помощь. Секунду спустя он порывисто сгрёб современничка, сжал его так, что и я услыхал как трещат его кости.

"Москвич-каблучок" уместил нас так плотно, что с "Первенца" на "Универсал" было можно ходить без мостков. Мы приблизились к борту, на "Первенце" тоже. Вокруг было тихо - я только сейчас осознал, что вокруг тишина - и встречающий как-то негромко, для нас-посреди-тишины рассказал... впрочем, он не рассказывал, он доводил до нас то что нам надо узнать, выдавал информацию для размышления, а размышлять мы должны были сами:

-- Ваши удерживают склады, часть завода и львиную долю фабрики. Первое время ваши прекратили движение на железной дороге, но сейчас она полным ходом возит в город войска. Экипажи потопленных вами кораблей под обстрелом "индейцев", в течение часа на позициях будут пехота и артиллерия. Так что работу на сегодня вы сделали. Устройте себе адмиралтейский час, а я... можно посмотреть ваши механизмы?

Димон просиял:

-- Наблюдатели знают, что мы пришли к ним. Я хочу разрешить, коль попросят... внести изменения в наши машины.

-- "Первенец" первый, - хихикнул я.

Местный механик стоял у открытого люка на палубе "Первенца". То что встречал нас механик, я понял, увидев как он смотрит в люк: почти замер, почти не дышал, только взгляд разбирал на запчасти, ощупывал, дефектовал механизмы и вновь собирал в идеальную схему.

Димон перепрыгнул на "Первенца" - перемахнул оба леера разом - и бесцеремонно спросил:

-- А ты можешь поставить сюда вместо наших машин что-то новое, ваше?

Я только собрался его отчитать за бестактность, как местный механик ответил:

-- Пожалуйста. Только решите, что надо, а то мне волю дай - я тут наконструирую.

-- Сделай на "Первенце" то, что могло бы там быть вместо наших компаундов.

-- А "Универсалу" - поменьше подвижных частей.

Вот нахалы: гостеприимным хозяевам просто придётся исполнить заказ. Я открыл было рот, но механик, стремительно спрыгнув, так быстро прошёл пол-причала, что я не успел его отговорить. Через пару секунд он катил в нашу сторону лодочный двигатель с венчиком вместо винта и колёсами в зоне капота. Мы спрыгнули чтобы помочь затащить этот двигатель к нам на корабль, а потом как-то сами сходили ещё за тремя. Посмотрев, как он крепит мотор к носу "Первенца", мы нацепили на нос и корму по мотору, и те, подчиняясь командам какого-то пульта, настолько уверенно, точно ввели мой корабль в протоку, что я удивился, как ловко мой "Универсал" может двигаться. Я так и не понял, как эту заводь не видно с воды. Дальше - больше: ещё поворот, и на нас накатили прозрачные своды ангара. Квадратная "ванна" казалась обычной, покуда корабль не полез из воды. Левитация?! Нет, перегнувшись за борт, я увидел там лапы домкратов. Пришёл "каблучок" и забрал у нас эти моторы, поднялся затвор и насос стал откачивать воду. Синхронность была потрясающей!

Я огляделся. В ангаре стояли различные роботы, вот один робот подъехал, раздвинул по месту и точно приладил мостки. Их механик сбежал по ним первым, спустились и мы. Возле выхода на нешироком столе разместился "Агат", на экране был план всего дока, уже с кораблями, и надпись: ПАРКУЮ ВСЕ РОБОТЫ.....8 СЕКУНД. Досчитав до нуля, ЭВМ погасила экран. Я присвистнул:

-- Одна ЭВМ направляет всех роботов? Ну вы даёте!

-- Она управляет всем цехом, - ответил встречающий, - Плюс состоит в инфосети: у нас ЭВМ постоянно загружены общей работой, и если в цеху вдруг возникнет задача, которая ей не под силу, другие помогут.

Мы вышли. Тропинки каким-то причудливым веером переплелись возле входа. Все разные: тут и асфальт, и бетонная плитка, давно уже вросшая в грунт, и лесная тропа, уходящая в заросли прямо вдоль стёкол ангара. Единого центра тут не было, узел дорожек был чуть расплетён, и от этого был несказанно естественным, даже уютным. А мимо едва не в обнимку шли двое: высокий крепыш и красавица. Плотное и некороткое платье скрывало такую фигурку, что я онемел. Богатырь как пушинку держал перед нею магнитный планшет, и глаза у красавицы бешеным темпом летали по строкам. Уже подойдя к нам, она вдруг сказала:

-- По-моему, это возможно. Я сделаю синтез.

Она отвлеклась, поздоровалась с нами, и вдруг показала на Стаса, что был капитаном на "Первенце":

-- Сам разберёшься, Васильич? Чай, сколько мне времени? Ты уж прости, но ты мой, навигатор.

Она повернулась и быстро потопала прочь. Богатырь потянул рычажок, размагнитив планшетку, механик в ответ прокричал ей какие-то цифры, а Стас вдруг как кролик к удаву пошёл вслед за ней. Я схватил его за руку... Кисть оказалась горячей.

Она обернулась, уже надевая врачебную маску из марли. Она не сказала ни слова, но взгляд будто скальпель прошёл между мною и Стасом, и словно лопатка Петровского мягко развёл нас. Я был потрясён: и она и моя ненаглядная были сильнее меня, но насколько они были разными: там сила воли, здесь же могущество разума; там несгибаемость стали, тут - мягкая неудержимость реки. Эта доктор найдёт путь к задуманной цели, и бьюсь об заклад: этот путь будет общим с путями друзей. И, по-моему, в этом их сила.

-- Васильич, идёшь мимо дома? Ко мне не проводишь товарища?

Я обернулся. Механики (спелись, клешнёй мне по кумполу!) сгрудились у ЭВМ. Их механик печатал команды, все трое отчаянно спорили. Им было не до меня.

Я опять посмотрел вслед их доктору. Стас шёл с ней рядом, отстав на полшага. Как рыцарь? А может, боролся с желанием дёрнуть за косу? Да просто едва не бегом он едва поспевал за стремительным шагом красавицы! Даме при этом хватало дыхания что-то ему говорить, что-то спрашивать. Он отвечал, и она продолжала.

Когда они скрылись, я вспомнил о двух кораблях. Я вошёл рассмотреть боевые пробоины, вмятины, и обалдел: синий луч отсекал небольшие куски, робот ловко вытаскивал их через штатные люки. Он действовал будто едок, что желает оставить скорлупку от краба на память: едва ли не нежно выскабливал и извлекал наиболее сладкие части. Я тихо заплакал.

Васильич мне что-то сказал, выводя под деревья. Я слов не запомнил, но стало спокойно: здесь приняли нас, и со мной были искренни. Через минуту дорожка раскрылась таким невозможным пейзажем, какой не найдёшь и на Марсе: дом посреди параболического поля, и снизу, в прозрачном фойе, пирамида из сотен зеркал. Пирамида сияла в лучах отражённого солнца (она была в фокусе тысяч зеркал, устилавших поляну), и всё помещение залито было горячим восторгом с небес.

Я сам не заметил, как вдруг оказался внутри. Я, по-моему, начал уже привыкать, как изящны и тонки здесь грани: порой невозможно понять, лес вокруг или это ухоженный сад, где поляна и клумба, вошёл под навес, в помещение или ещё на природе?

Мой взгляд приковала к себе пирамида. Изящный серебряный всплеск, подлетевший и замерший после падения капли, накрыт невесомым стеклом; пирамида не набрана, а монолитна. Она... рассекатель луча? Так вот что они тут задумали: дом-то корабль, корабль с фотонной ракетой... Фантастика!

Из корабля на паркет космодрома опущен был трап. Первый шаг на ступень разбудил подо мной эскалатор, он мягко забросил меня на этаж, и застыл на мгновение раньше чем я испугался. Васильич взошёл на борт следом, провёл меня через сияющий солнцем этаж и впустил в небольшую квартирку.

Едва я вошёл, как окно затемнилось. Немного, однако достаточно чтобы вечернее солнце померкло, создав в ней какой-то уют. Очень долго, в своё удовольствие я умывался горячей водой из-под крана: у нас это роскошь. Потом я проследовал к арке, проёму меж холлом и этой квартирой: должна же она запираться. Я дёрнул за ручку, которую принял за ручку от двери, и мощный стеклянный барьер разделил общий холл и жилище. В стекле отразились квартира и я: Аронакс на борту "Комсомольца". Теперь и меня отпустил запал боя. Зевая, я рухнул в кровать. На экранчике перед глазами мелькали какие-то цифры, и то ли их ритм завораживал, то ли устал я действительно сильно, но мир вокруг замер и схлопнулся.

Снилось мне, будто нас нагнала ещё большая эскадра. Меня окружили и дружно ударили со всех сторон. Мой корабль подпрыгнул, но выдержал. А неприятель стрелял и стрелял, сотрясая корабль. От близкого взрыва я рухнул на палубу и завибрировал с ней в унисон.

Я проснулся. Какая-то лёгкость была во всём теле. Я встал и на ощупь пробрался к окну, повернул там штурвал, и окно просветлилось. Среди немигающих звёзд за окном удалялась Земля. Вот откуда вибрация: старт, я проспал старт!

Тут я снова проснулся: всё громче звонил телефон. Едва я к нему потянулся, он чуть замерцал, а когда я поднялся, то вспыхнул свет в комнате. "Миш, просыпайся", - услышал я в трубке, - "Ребята нашли где "Айвенго" и где они держат механика!" "Не понял... где Дима-то?": я озирался в надежде понять где я сам. "Он в Транслабе." Значит, на нашем же звездо... чёрт, понял! "Спускаюсь!" Прозрачная створка, причмокнув, уехала в стену - мой путь к эскалатору в холле уснувшего здания высвечен будто тоннель - эскалатор поехал, помчался, замедлился - холл с рассекателем... Улица?

-- Слушай, я сам бы поехал, но просто засну, Димка спит в мастерской у механика, Стас заболел. Больше некому, - Юра, мех с "Первенца", заговорил, только стоило мне появиться. Наверное, темп здешней жизни поймал.

Я показал ему путь до квартиры, потом он отвёл меня к здешнему меху и тотчас отправился спать.

Мастерская - не та где оставили мы корабли - оказалась набита станками (и все с ЧПУ!) и разными стендами; в каждом углу, на полу, между окнами, на потолке были роботы. Всё это двигалось ловко, ничуть не мешая друг дружке и выгадав тропочку мне. Появилась вторая тропинка, по ней как в невидимой капсуле двигался местный механик.

-- Тебя надо вооружить, - произнёс он, - Пулялка готова, подгоним теперь эргономику.

Как он просил, закатав рукава, я размял в руках что-то подобное гипсу, прицелился в ручку окна из воображаемого оружия и постоял так, пока он ходил со своими рулетками и транспортирами. Мне было чуть неуютно: малейший сбой в роботах... Выйдя, я даже вздохнул: пронесло.

Над автодорогой один за другим загорались светильники. Свет зажигался волной, и за этой волной, как за мощными фарами, следовал велосипед. Не спеша подкатила и спешилась девочка.

-- Освободился? - сказала, - Привет, идём кушать!

Она без опаски оставила велосипед и взяла меня под руку - не бесцеремонно, а как-то обыденно, будто сестра. Я растеряно заговорил, что не голоден, только она не желала и слушать:

-- Ты ел только в форте, до боя с эскадрой. До встречи с ребятами двадцать минут, а поесть не мешает.

Она повела меня узкой дорожкой, пронизанной светом луны. О, насколько красивы тут девочки! Мысленно я целовал обнажённые руки, колени, почти не прикрытые вязью сандалий ступни... Стоп, они же одеваются так как во Внешнем! Так вот почему я влюбляюсь-то каждую осень! У нас, по канонам начала двадцатого века, закатан по локоть рукав - и нескромные взгляды мальчишек уже обеспечены! После Захода, во Внешнем, не помня о здесь-и-сейчас, я влюбляюсь во всех одноклассниц, изящных, естественных, милых... а летом я снова не знаю как буду смотреть ненаглядной в глаза.

На площадке, которая будто втянула, слегка искривила дорожки, сияло кафе. Как мираж: цветомузыка била по окнам, оставив деревья вокруг невесомому лунному свету. Когда мы вошли в зону действия этих лучей, они как-то резко, внезапно нахлынули с разных сторон. Распахнулись стеклянные двери, и громкая музыка вырвалась, вдёрнула нас и втянулась за нами обратно.

-- Вы там к разносолам привыкли, - она говорила, едва не кричала мне в ухо, - Но здесь тоже вкусно! Что будешь заказывать?

Мы подошли к монитору, и я растерялся: обилие блюд, и названия многих я даже не слышал. Она заказала обоим, мы сели за стол.

-- Для чего тут так громко? - спросил я.

Она рассмеялась:

-- Это таблетка от любопытства Наблюдателей!

Тут рассмеялся и я: а действительно, как в этом шуме подслушать? Никак!

Неизвестно откуда возникла блестящая стойка с подносами, пара секунд - и они перед нами. Я принялся есть... Это мы-то привыкли к изысканным яствам?! А девочка кушала эти шедевры, как будто они были тут повседневностью... впрочем, они таковыми и были: спокойно, с изяществом сверхэкономных движений она наслаждалась. Стремительно. Тонко. Красиво.

А я смаковал послевкусие каждого блюда... и общество. Девочка вдруг положила приборы:

-- Ты на меня так смотришь... Влюбляешься, что ли?

-- Я это... - смутившись, я ляпнул: Влюблён... Не в тебя...

Я запнулся, зарделся, упёрся глазами в свой галстук...

-- Красивая?

-- Очень.

И я рассказал о своей ненаглядной, о тайной любви без ответа, о пропасти между "индейцами" и изначальным "участком-1": у семьи Капулетти с Монтекки вражда была давней и не помешала влюбиться, у нас же - а больше всего у неё - рана свежая. Я от неё без ума, только сам для неё как эсэсовец для партизанки...

Мы вышли из грохота здания в тишь, но остались внутри ослепительно яркого света. Как будто сквозь стену из ночи входили ребята, включаясь в "планёрку". Ребята хотели меня нарядить в балахон как у ниндзя, но мой чёрный китель - походный, с чёрными пуговицами - был тут, пожалуй, не хуже. Я вырвал манжеты и подворотничок (всё равно уже грязные), принял, надел, подогнал на лбу обруч с тяжёлыми как-бы-очками и двинулся в порт. По пути, отвернувшись от света, я бросил очки на глаза и неярко, но чётко увидел деревья, кусты и дорожку как будто покрытыми фосфором.

Возле причала стояла подводная лодка: корабль Хана Соло, только над палубой чуть возвышался пилотский "фонарь", а за ним (я хихикнул) - "носок" и "вязальные спицы".

На автомобилях подъехали доктор с набором контейнеров и, чуть попозже, механик. Он дал мне подобие школьного ранца и "мой" автомат, по ремню от антабки к портфелю проложен был провод ("Что, тонковат проводок? Да, мы решили проблему КТСП"). Автомат мне понравился: только я взял его в руки, почувствовал, как невесомая грозная штука буквально вросла мне в ладони. Один из ребят пригляделся к нему и сказал:

-- Сегодняшняя модель. Плюс рельсотрон, разумеется.

Эта модель автомата для нас, - догадался я, вслух же спросил:

-- А много их сделали?

-- Да. Твой - второй. Только твой с рельсотроном. Захочешь оставить себе - рельсотрон отстыкуем, а сам автомат забирай.

Там, где он показал, я заметил насечку (а я-то подумал, она для отвёртки).

-- И это всё? - спросил я, - И что отсюда вылетит, скрепка?

-- Да, типа скрепки от школьной тетради. Но рельсотрон разгоняет её до космической скорости, так что она прошибёт твой корабль насквозь.

Мы прошли по размашистой палубе и опустились в "носок". Оглянувшись наверх, я увидел, как люк накатился по "спицам" и вжался, сложив под собою надстройку. Мы сели в глубокие кресла, и лодка опять показалась космической: я ожидал переборок, покатых стен, обилия трубок и вентилей по этим стенам. Здесь всё было не так: в салоне, где всё убирается в стены и архикомпактно, где до каждой важной панели можно достать не вставая, мне всё упорней казалось, что лодка взлетит вместе с домом и будет при нём разведкатером.

Я не заметил как мы погрузились. Мы явно пошли очень быстро: любой поворот как вираж самолёта вжимал нас то в стенки то в палубу. В скудном, едва различимом свечении рядом со мной чуть белела красавица-доктор. Она приоткрыла один из контейнеров с красным крестом, оглядела мешочки с каким-то составом, и снова закрыла.

-- Что это такое? - спросил я, и вдруг застеснялся.

-- Он про "голубую кровь", Рин, - сказал кто-то из темноты.

-- Перфторан, - назвала она, - Лучше бы нам без него обойтись...

Вдруг лодка замедлилась. Вместо ответа на непрозвучавший вопрос капитан подключил гидрофоны к динамику, и мы услыхали, как разбивается рябь о форштевни, как топают в трюме, как за борт бросают ведро...

Капитан полагает, что их гидрофоны услышат винты? Гидрофоны на этих посудинах? Видимо, я произнёс это вслух, потому что их доктор ответила:

-- Движитель лодки бесшумен, однако любой материальный объект, движущийся в любой среде, возбуждает в ней упругую волну. Крейсерский ход лодки 15 метров в секунду, по-вашему, по-морскому это около 30 узлов. Лодка бесшумна, но само её движение создаёт в воде волну... посчитаем... около одного герца. Длина волны в один герц 1465 метров, и если у неприятеля есть пара датчиков давления и линия задержки чтобы не разносить их на 732 метра, они нас заметят.

И это рассказывает девочка? И она - доктор? Девочка-доктор всерьёз понимает, как распространяются волны?.. Кому расскажу, не поверят! Она улыбнулась одними глазами, и я сразу понял: пропал: там, во Внешнем, влюблялся, не помня свою ненаглядную; здесь же я втюрился в доктора так, что отныне, мечты обращая к своей ненаглядной, я краем души буду помнить красавицу-доктора. Невыносимо желать сразу двух недоступных богинь.

Перед выходом мы разобрали обоймы с патронами, а в "рюкзаки" за спиной аккуратно вложили по три серебристых цилиндра.

-- Взрывомагнитные генераторы, - пояснили ребята, - Один генератор на выстрел.

Открылся проём, я поднялся по трапу и вслед за другими шагнул на чуть покрытую водой палубу. Если бы кто-то увидел как мы идём к берегу, он бы решил будто ниндзя-шаманы идут по воде. Я оглянулся. Вход в лодку зиял как дыра в водной глади, и если бы кто-то смотрел в нашу сторону, он бы увидел, как эти ниндзя вышли из-под воды и пошли по ней к острову. Ужас.

На острове я опустил на глаза ночной визор и стал пробираться туда, где, согласно воздушной разведке, все сгрудились возле костра. Через эти очки я легко различал все препятствия, я тихо шёл, приближаясь к беспечной беседе противника. Вскоре я был уже рядом. Костёр не давал ничего разглядеть ни глазами, ни в этих очках, но в очках было видно немножечко лучше. По голосу судя, одним из ребят был механик с "Айвенго". Когда я прислушался - ахнул:

-- ...Я вас проведу, а обратно - давайте бумагу, я карту промеров по памяти вам нарисую.

И это сказал наш механик?! Ответ был не менее странным:

-- Ты сам посуди: мы и здесь ходим только маршрутами. Утром, когда рассветёт, мы тебя до твоих до... ой, кто это?!

Только теперь я заметил что нагло стою в полный рост, и едва ли не в метре от них. Я откинул очки. Он вгляделся:

-- Мишаня? Дурак, напугал, блин...

Почти одновременно с разных сторон подошли Современнички и поздоровались. Местные переглянулись.

-- Ребята за мной, - разрядил обстановку механик, - А ты бы ружьишко убрал: все свои.

Автоматов в руках Современничков не было. Через минуту и я уже был у костра и, хихикая, слушал.

Хозяева острова - "служба снабжения": тут много разных "дворов", кто играет в пиратов, кто в эльфов, принцесс, амазонок... а эти ребята "дежурят" за всех. И поэтому сами они экстерриториальны, а их острова, корабли, магазины неприкосновенны. "По бразильской системе". Вчера, загрузившись, идут вечерком мимо острова, смотрят - горит свет. Причалили выключить - здрасьте. Пока выясняли откуда моряк, кто посмел его высадить тут и так далее, ночь наступила. А дальше мы сами всё видим.

Прощались они неохотно:

-- Спасибо, что ты починил нам мотор! Оставайся, будешь нашим Гениальным Механиком, а то Взрослых последнее время не допросишься.

Мы переглянулись: раз Техтерритория перестаёт идеально работать, стало быть это последний Заход. Мы готовы, вот только в последний момент не сорваться, не выдать "друзьям" Наблюдателям нашу готовность...

Когда я поднялся и взял автомат, наш механик спросил:

-- А стреляет он классно?

Я даже его не попробовал, вот ведь вояка... Подняв дуло к небу, я сильно нажал на курок. Несмотря на игрушечный вес автомата, отдача едва щекотнула ладони (при наших патронах отдача большой и не будет, но наш деревянный "винтарь" отдаёт в плечо резче). А звук... Этот вежливый, будто пришёл и стучится к вам интеллигент, тук-тук-тук и бесшумный как тень механизм создают нереальное чувство, что звук был настроен как тон музыкального инструмента.

Все вместе мы вышли к подлодке. Она проявилась как контур исчезнувшей ряби, потом в этом контуре вырос "колодец" надстройки, и тотчас же люк соскользнул по своим направляющим. Мы обнялись, попрощались, шагнули в "колодец", и лодка опять погрузилась.

Теперь гидрофон был включён постоянно. Вот сзади заухал корабль - "Айвенго", других пароходов там нет. Гидрофон, предназначенный слушать речных обитателей, высветил каждый шумок, каждый призвук идущего крейсера, как стетоскопом проник под обшивку "больного". Механик с "Айвенго" прислушался, и, не сдержав своих чувств, матюгнулся. Мы все посмотрели на даму. Она промолчала, всем видом давая понять, что второе недоброе слово закончится шприцем.

А спереди тоже шумели винты. Это флот снова действовал! Порт был свободен!

-- Включаю сонар и даю полный ход, - как-то буднично проговорил их механик, и через секунду меня отшвырнуло к корме.

Мы бесшумно неслись под водой на такой дикой скорости, что в повороты входили по-самолётному боком, и каждый такой поворот ощутимо вжимал нас в глубокие ковшеобразные кресла. Потом мы замедлились и поднялись на поверхность. Поломка? Но лодка по-прежнему шла: о поднявшийся гофр надстройки дробила вода, возмущённая натиском.

Мы попрощались с ребятами. Доктор пожала мне руку как парень, но это пожатие я не сменял бы на тысячу поцелуев других девочек.

Мы уже были на нашей родной территории, шли параллельно "Универсалу". Поднявшись по трапу, переступив через гофр, мы как шаманы "прошлись по воде", взобрались по штормтрапу на "Универсал", и я тут же поднялся на мостик. А лодка сложила "гармонь", погрузилась не более чем на полметра (я с мостика видел её), и помчала. Поверхность воды ни единым своим шевеленьем не выдала лодку. У самой поверхности ходом за тридцать узлов, и не вздыбить малейшей волны - если б не был свидетелем, счёл бы подобное байкой!

Оставив Димона рулить, я спустился в "каюту". Когда я поднялся обратно, манжеты и подворотничок уже были свежайшие: да, я пришил их в преддверии боя, но я капитан, я обязан всегда и везде быть примером. Считаю, что даже предпринятый нами поход к неприятелю - не оправдание моего неряшливого вида.

Как только я стал у руля, мой Димон усвистал за свой люк как на крыльях. Витёк подменил меня, чтобы и я поглядел на машины. На "Первенце" был теперь "Cтирлинг", а в "Универсале" стоял чуть гудящий прибор с мощным воздуховодом под белым "космическим" кожухом. Вместо приборов механик глядел на экран; там где были манетки, флажки, рычажки - пара лимбов и несколько кнопок. Прибор Современничков был там... сказать "неуместным" неправильно. Странно уместным, как дизельная "Эспаньола", как "Буран" в дебаркадере Киевского вокзала. Как их "Энтерпрайз".

Мы уже подходили туда, где противник был вынужден бросить свои корабли. Канонада размеренным пульсом войны добивала их гордость: противник забился под берег, естественный бруствер у самой воды высотою в полметра. Огонь артиллерии вжал их в песок, затолкал под коряги, нависшую траву. Я вышел вперёд (этот странный прибор оказался космически мощным!), и чуть не в упор развернул свои пушки для залпа по ним. Они бандерлогами вперились в жерла развёрнутых "Каа", и, выгадав между разрывами, все как один сиганули на берег. Я жахнул под этот обрывчик, и тотчас они побежали обратно, спасаясь от нового залпа: когда они все оказались под берегом, над батареями вспыхнуло.

Я отошёл, открывая дорогу двум баржам. Теперь канониры меняли наводку: по мере подхода десанта снаряды взрывались всё дальше. Ещё одним залпом с воды мы согнали противника с места, и баржи причалили. Их капитаны вставали тут множество раз, и теперь они ловко уткнулись в обрывчик. Носы-аппарели откинулись, и словно пчёлы из улья, заткнув канонаду своим молодецким "Ура!", наш десант полетел в неприятеля. Сопротивления не было.

Тотчас же вся боевая эскадра на полных парах понеслась через Техтерриторию к ним, к их Тортуге. Мы шли по промерам и картам, которые выдали нам Современнички, а перед самой Тортугой эскадру нагнал "Энтерпрайз", невесомо летевший за глиссером-торпедоносцем. И тут же ударил: над аркой с негромким хлопком подлетела граната, секунда - и катер исчез в сером облаке. Треск, и из облака в разные стороны как будто гильзы из скрытых за ним пулемётов швырнуло ракеты. Мгновение - и, обходя нас, они одновременно бросились в стороны. Десять-пятнадцать секунд я вертел головой, потеряв их из виду, как вдруг цитадель неприятеля ярко сверкнула, и долю секунды спустя я оглох. В тишине её стены раскрылись цветком и легли, предоставив нам видеть испуганных и удивлённых защитников: стены от башен, фундаментов были отрезаны так аккуратно, как будто их вскрыли консервным ножом.

"Армадилл" стал на якорь и медленно стал разворачивать пушки. На "Первенце" вдруг прогремел мегафон:

-- За парней-заводчан, за фабричных девчонок, за наших, портовых! Главным калибром! То-овсь!!!

По ту сторону бывшей стены один за другим поднимали вверх руки.

-- Смотри, наши баржи!

И точно: от Техтерритории двигались баржи, а рядом шла яхта. Над баржами не было дыма, и мостики были пусты: "каблучок", приобняв, дефилировал с ними. На баржах уныло сидели пираты, а наши стояли на палубе яхты, готовы вернуться, когда неприятель сойдёт. Может, перестраховка, а может, и правильно.

Яхта была ожидаемо странно прекрасна: в ней роскошь явилась как отблеск роскошного минимализма. Так, за исключением фока, нигде на ней не было такелажа. Ни бегучего, ни стоячего. Грот выдвигался и прятался в мачту, сама же она находилась на крыше надстройки, была продолжением стоек идущего "в круг" остекления.

Ловко причалены баржи, пираты понуро, гуськом потянулись на берег.

ЗДЕСЬ ВСЁ ТЧК УНИВЕРСАЛУ ЗАДАЧА НА ПОИСК АЙВЕНГО А ПЕРВЕНЕЦ И АРМАДИЛЛ ОБОЙДУТ ОСТРОВА

Я в ответ отстучал:

ТУТ НЕ ВСЕ ЗАОДНО ТЧК МНОГО РАЗНЫХ ПЛОЩАДОК БЕЗ ВСЯКИХ КОНТАКТОВ ДРУГ С ДРУЖКОЙ

По карте с экрана в подлодке я знал, где оставлен "Айвенго". Дождавшись пока наши баржи пойдут своим ходом домой, я отправился прямо к нему. Замигал мой приёмник:

ГОТОВЫ ПОМОЧЬ В БУКСИРОВКЕ АЙВЕНГО

СПАСИБО - ответил я - НО МЫ САМИ ЗПТ ДЛЯ НАС ЭТО ДЕЛО ЧЕСТИ

К тому же сейчас Наблюдатели могут войти к нам в любую минуту, и Современничкам нужно быть рядом с своим кораблём.

Наш "Айвенго" был брошен. Беспомощно вывернув пушку, с открытыми люками он дрейфовал. Едва сблизились, тотчас механик запрыгнул на свой пароход. Ожидать что он станет к штурвалу, не бросится всё тут чинить, было глупо, и следом был послан Витёк.

Закрепили буксир, и Димоныч дал ход - самый малый, чтоб выбрать его слабину, а как только канат натянулся, он плавно крутнул лимбы хода. Канат загудел, растянулся, а кнехты издали какой-то пронзительный звон. Испугавшись, механик вернул их на "малый", не дав этой инопланетной штуковине вырвать кусок корабля. Что эта штука с бензином-то делает, аннигилирует что ли?!

Пройдя уже Техтерриторию, я услыхал как сигналит гудками "Айвенго". Он был под парами! Застопорив ход, мы замедлились. Трюмный механик сиял, вытирая лоб ветошью:

-- Можем идти! Отцепите: не дело возвращаться на щите, когда можешь придти со щитом!

Раздалась автоматная очередь. Я повернулся на звук: автомат Современничков целился в небо, моя ненаглядная с ним походила на тех безгранично счастливых солдат в сорок пятом на фоне Рейхстага. Она подмигнула и крикнула: "Жди меня вечером! Есть разговор!"

И похоже, я знал, что она скажет при встрече. Теперь я всё понял. Теперь я узнал, каково это - биться без всяких надежд на победу. И не смотря ни на что победить.

3. Успели, работаем дальше

Те, кому нечего ждать, садятся в седло.

Их не догнать. Уже не догнать.

Под утро я сильно устал: демонтаж сурдокамер "поехал", а в этом моём состоянии время течёт незаметно. Ещё до рассвета "Пикапыч" продул свой балласт, и, кряхтя, потащил их детали в "развейку": она испарит их ("развеет") и сложит иончик к иончику по элементам. Это он сделает сам, он достаточно умный.

Итак, все прошли сурдокамеры, каждый готов быть один, разделяя корабль с компанией замерших в анабиозе: во время полёта кому-то придётся "не спать", ведь никто из землян не водил корабли к другим звёздам. За курсом придётся следить, да к тому же пилота ничто не заменит в ЧС, а пройти "разморозку" - часы, и ускорить её невозможно.

Монтаж сурдокамеры сразу бы "сдал" Наблюдателям все наши планы. Поэтому мы их и сделали, как бы копируя Жака Кусто, куполами у самого дна: тишина обеспечена, а Наблюдатели видели лишь подражание океанографу.

Только его, по жене и отчизне болевшего сердцем,

Нимфа-царица Калипсо, богиня в богинях, держала

В гроте глубоком...

Жаль, что теперь спать приходится в доме, на случай внезапного старта: объект явной зависти Внешних, наш дом (автономный, сверхпрочный, почти невесомый) - корабль. За лунной орбитой висит группировка рефлекторов. Старт - и они развернутся, послав гигаватты лучей на лужайку под домом. Лужайка-парабола вмиг испарит стены холла, и воздух под куполом-дюзой взорвётся. Рефлекторы будут вращаться, сбивая свой фокус и снова сводя все лучи на параболе. Новая порция воздуха, взрыв, он опять натекает под купол, и импульс... Потом мы начнём добавлять туда гелий, пока в мезосфере под куполом холла не будет уже ничего кроме гелия. Дальше, за низкой орбитой, мы выйдем из зоны луча, и, включив "Галатею", пойдём к кораблю. Над Луной состыкуемся, и - не ищите.

"Пикапыч" оставил меня на причале и двинул к "развейке". Он умный, однако не сам по себе. Всех его ЭВМ недостаточно для этих функций, поэтому он - элемент нашей инфосистемы. Он - клеточка мозга всей Базы: фантасты мечтают об умных домах, мы же не первый период живём в умном городе. Но Наблюдателям знать это просто нельзя, и когда они входят, когда нам пора забывать наше лето, мы вводим в любом терминале команду, стираются несколько ссылок в кодах ЭВМ, и дома (и квартиры) становятся "умными" порознь.

Всё начиналось тогда когда мы стали думать о связи. Любая тогдашняя схема была очень энергоёмкой, поэтому мы ограждали носимые пульты от всей работы, которую можно выполнить стационарными блоками: если в комнате был телефон, то звонил телефон а не пульт; когда ты садился в машину, звонок принимали её ретранслятор и блок громкой связи. Мы быстро привыкли. Потом нам пришлось экономить энергию. Свет, ковёр-пылесос, микроклимат - всё сразу же делали "умным", причём изначально в системе.

В бунгало у самой воды, где обычно творит математик, мигнул и включился неоновый свет. Я взглянул на часы... ёшкин кот! Вырвав свой пульт из кармана, я вжал кнопку вызова:

-- Рина!

-- Я здесь, не звони, - раздалось на дорожке, - С Нортоном что-то.

-- Я знаю, - сказал я.

-- Что именно?

-- Свет... Свет по таймеру, дом живёт своей жизнью.

-- За мной!

Мы вошли. Математика не было. Рина поставила на пол "Большой чемодан" (это плохо).

Раздался звонок телефона, секундой спустя телевизор включился на видеофон. Экран показал математика.

-- Я волновалась, - не дав ему вставить ни слова, рявкнула доктор.

-- Простите. Не думал, что "выпал" из связи на... сорок часов?!

На экране за ним интерьер. Далеко он забрался: домик - "лесной кристалл", правильный шестиугольник, как будто висящий в лучах трёхконечной звезды. (на машине минут эдак десять, леталкой - не менее сотни секунд)

-- Не злись, Рин, тебе не идёт... Щас прибуду - такое поведаю!..

Мы в нетерпении вышли. Я чувствовал: Рина готова сказать мне "Держи!" и всадить ему шприц. От "отключки".

У нас за спиной кто-то рухнул, затем включил свет. Математик? Откуда он в доме?..

-- Там твой "чемодан"... очень твёрдый, - сказал, выходя, математик.

-- Да, я был в "кристалле", - продолжил, не дав нам опомниться, - Был там секунду назад.

Я прикинул возможности:

-- Warp?! Но для этого ты должен был аннигилировать массу, сравнимую с...

-- Используя свойства энергии, а именно корпускулярно-волновой дуализм, я передал себя как волну. Точнее, волновую функцию.

Рина вздохнула: держи, мол. Пока мы вели математика "в люлю", она примирительно, тихо сказала:

-- А если бы что-то с тобой приключилось? Ты гений, и твой телепорт - это классно, но я за тебя волновалась, боялась - умрёшь...

-- Я подумаю, - просто сказал математик.

Его возбуждение быстро сходило на нет, с каждым шагом он всё тяжелей опирался на нас, и когда мы вправляли его в ложемент, он давно уже спал. Безмятежно, расслабленно, будто младенец.

Экран в изголовье никак не хотел "прогреваться". Я ждал, чтобы сверить мелькание цифр на экране с расчётным, но Рина слегка потянула меня за плечо: мол, уходим. И... мне показалось, или она это сделала нежно?

Покинув квартиру, которая тут же захлопнулась и перешла в автономный режим, Рина тихо сказала: "Ты тоже". Я спорить не стал, но сначала мне надо проверить, как действует "климат" у Нортона. Люминесцентные цифры на внешнем дисплейчике замерли: 1,86 грамма углекислого газа на "куб", температура "плюс двадцать". Такое заставит уснуть не дойдя до кровати!

А Рина уже удалялась - чарующе, мягко, изящно. Игривая лёгкость, манящая грация, хрупкость и мощный порыв уместились, сплелись в её шаге. Секунда - не дав мне как следует налюбоваться, она уже ринулась по эскалатору вниз. Превентивно взяв старт, он "поймал" её скорость... вот так, кто о чём, а кузнец о железе.

Я в Рину влюблён. Даже здесь, в мире, летящем на релятивистском ходу, есть то что должно было вызреть. Мы выросли вместе. Зимой мы, естественно, это не помним, но здесь - как вчера: я влюбился в неё уже в первом периоде, это детсадовский возраст. (И нам столько раз "тёрли" память? И мы что-то помним?) Когда-то мы с ней целовались (по-детски), ходили за ручку, в обнимку... Последние год или два я краснею, вот так оказавшись с ней рядом. Пожалуй, стирание памяти каждую осень спасало меня от помешательства: там, среди взрослых, я ведь не мог бы с ней видеться.

Рина права, утро вечера мудренее. Особенно когда с вечера ломаешь голову над какой-то мудрёной задачей. Пока я дошёл до квартиры, я понял, что надо "додумать" корабль: во всём нашем плане есть только одно слабое место: невыход межзвёздника на рандеву. Но теперь у нас есть телепорт, и мы можем взойти на корабль отсюда... А если не сразу в межзвёздник? На лунную базу, проверить корабль ещё на планете, и после уже стартовать? Наша база там необитаема, для человека придётся её переделать.

Откинув с кровати матрац, обнажив ложемент, я упал туда прямо в одежде. Захлопнулась створка, способная выдержать вакуум, и по квартире потёк холодок. На экране запрыгали цифры, сливаясь с уже уходящей реальностью.

Сон, фантастичней всего что способен придумать наш разум, недолог: звонит телефон.

-- Хорошо что проснулся. От "первых" идут корабли, посмотри их как техник...

По голосу - Ниндзя... я что, только что это понял? Как медленно я просыпаюсь!

-- ...Не их корабли, не в их стиле: скорее каракка чем галеон и, по-моему, бригантина. На всякий пожарный поставил над ними смотрелку.

Я тут же включил терминал, пробежался по телеметрии: у "первых" обрыв связи с городом-портом (всей связи; чинить не пытаются). Я погонял наблюдашку вокруг кораблей, рассмотрел их. Навскидку, пожалуй, два вывода: если я верно прикинул их метацентрическую высоту, при любом разумном в этих краях ветре даже при всех парусах пушечные порты будут над ватерлинией. Значит, порты эти функциональны. Второе: портов тут немного, за каждым достаточно места для пушки. Отсутствие декоративных портов говорит, что они изначально построены не для красы, а для боя.

В отдельном окне терминала пришла расшифровка:

ВНИМАНИЮ УЧАСТКА 2 К ВАМ НАПРАВЛЯЮТСЯ ДВА ПАРУСНЫХ КОРАБЛЯ ТЧК ПРОИСХОЖДЕНИЕ И НАМЕРЕНИЯ ИХ НАМ НЕ ЯСНЫ

А мне, боюсь, ясны. Придётся сдуть пыль с наших "чёрных чемоданчиков". И плюс - изготовить ещё один механизм автомата: наверняка неприятель захватит "Айвенго", и если вытаскивать его механика из плена пойдём мы, с нами отправится кто-то, кто знает механика лично. Его надо вооружить. Автомат изготовим классической схемы: с "бычком" с непривычки возможны ошибки. Я выдал Транслабе задание на автомат, сохранил свои выводы в сеть и протиснулся в щель приступившей к открытию двери.

В депо на запасном пути под чехлом стоит путеукладчик. Не думал, что он пригодится. Точнее, надеялся, что не пригодится, но... Скинув чехол, угнездившись в кабине укладчика, я подкачал чуть солярки и вжал выключатель стартёра. Укладчик отплюнулся дымом и громко, почти оглушительно затарахтел. А во Внешнем я б точно назвал его тихим. Отвык. Небольшое стекло для защиты от ветра, открытая сбоку кабина над самой землёй и торчащая ручка контроллера дали почувствовать кайф испытания новой, ещё не готовой машины, и я перестал волноваться.

Когда я подъехал, из двери заставы, а по совместительству склада, железнодорожной конечной и нашей секретной "смыкалки" мне наперерез полетел пограничник. Он перебежал КСП, подбежал к тупику, и, дождавшись моей остановки, спросил:

-- Так всё плохо?

Я молча кивнул. Мы вздохнули и вместе пошли на заставу. У них, как всегда, всё готово: вагоны стоят у пакгауза, двери напротив дверей. Проходя, он касался вагонов, как будто желая ободрить: он тоже недавно надеялся что "пронесёт".

Запиликал мой "пульт", обозначив звонок телефона, мой палец крутнул реостат, и динамик донёс голос Рины:

-- Пираты вернутся. Я уже придумала, как их отвадить. Твоя помощь тоже нужна. Из депо отзвонись, и к себе на квартиру.

-- Яволь!

В небольшой, до зеркального блеска намытой "дежурке" стоит телефон, подключённый к железной горе коммутатора. Застрекотал эбонитовый диск, пограничник прижал к уху трубку:

-- Внимание, сообщение с "территории-два".

Он передал мне тяжёлую трубку, и я произнёс:

-- Вошедшие к нам корабли в стилистике капитана Флинта атаковали порт. Один из них пришлось уничтожить, второй движется к вам. Готовьтесь к обороне, особое внимание побережью и порту. Любую помощь запрашивайте немедленно.

С той стороны помолчали и вскоре повесили трубку. Минута текла за минутой, и ждать стало невыносимо, потом - долгожданным кошмаром - звонок. Пограничник схватил, и, не слушая, отдал мне трубку.

"В порту Сталинград, но, пожалуй, удержим. На всякий пожарный вы нас подстрахуйте патронами, и... не отвлекайтесь, вам надо успеть."

Я держал трубку так, чтобы слышали оба. Повесив её на рычаг, он секунду помедлил, и тихо сказал:

-- Попросили патроны. Завод и склады, значит, или захвачены, или бои непосредственно в них... Эта девочка, что говорила с тобою по рации... можно тебя попросить... не устраивать им то что нам тогда, в четвёртом периоде. Это тот случай... того что было, я не хочу пожелать и врагу.

Извини: она если задумала, то не отступит.

Я сбегал к укладчику за ЭВМ и машинкой для связи: у них в коммутаторе есть "запасное" гнездо. Телефон абонента, включённого в эту розетку, "вдруг" стал за границей. В машинке (на плате которой мы ради смеху оттиснули "ДАРПА") помимо гнезда с телефонным шнуром и - отдельно - наборника с трубкой есть шнур "в 220" и "вражий" разъём. Я включил в него Osborne: он может отображать только текст, что для записи кода достаточно. Нортон в своём "дипломате" таскает новейший Toshiba Т1100. Нам бы каждому эту модель, но нельзя: Наблюдатели, вроде, не знают, что мы так свободно работаем на ЭВМ.

А потом я завёл свой укладчик, и стал устанавливать путь. Тут торчащий контроллер чертовски удобен: укладчиком можно рулить и "с земли". Через десять минут у пакгауза был второй путь. Я отъехал назад и включил "механизм уклонения": путеукладчик откинул домкраты, слегка приподнялся и мягко отъехал с путей.

-- Значит, так вы надули нас с тем бронепоездом? - Их пограничник хихикнул, а я рассмеялся:

-- А что, мы на "вы"?

Показался наш поезд: он съездил на склад, подчиняясь машинному коду, и принял там груз. Подкатился к границе и замер. Я, прыгнув в кабину, вручную подвёл его точно к пакгаузу. Там я раскинул "паук" транспортёров, и манипуляторы в поезде и на концах "паука" аккуратно расставили ящики. Мы с пограничником вдруг обнялись, а потом я сел в поезд и двинул в депо.

На приборной панели меня ждал конверт. Фотографии "Флинтов" и снимки с большой высоты их участка. Их, видимо, много, не меньше чем нас. А, пожалуй, и больше: "друзьям" Наблюдателям явно нужна большая выборка, в том числе и по сообществам. А у нас на обоих участках всего несколько "центров притяжения", лидеров. Кстати, их возраст такой же как наш. Или мы и они "начались" одновременно, или "друзья" Наблюдатели не исключали сегодняшних действий. Скорее второе, причём как отчаянный шаг. Эти "Флинты" недавно, иначе бы им не пришлось тогда по ходу второго периода спешно пристраивать Новых. Отчаянный шаг - значит, этот период последний.

Я вышел у "веера", и через пару минут был у дома. Рина ждала меня. Мы поднялись, и она указала на ящик с кассетами:

-- Мне нужно несколько звуков, которые ты собираешь. Давай для начала звук грузовика.

Я отыскал нужную плёнку, чуть перемотал и прокрутил ей звук трогающегося ЗиЛ-130 - натужно бурлящий V8.

-- Не то. Грузовик должен ехать на скорости: как бы смотришь телевизор и от скуки щёлкаешь ПТК.

Я отмотал чуть вперёд.

-- То что надо, скопируй!

Похоже, я понял задумку: шокировать городом, где выключается жизнь: когда надо включают, а нет - выключают её. Как телевизор.

Мы выбрали звуки, я плюхнулся в кресло за стол с ЭВМ (Наблюдатели думают, этот БК для компьютерных игр), и тотчас же Рина, оттиснув меня, угнездилась напротив дисплея. Мы оба набросились на клавиатуру. Мы нетерпеливо сдвигали друг дружку с сиденья, толкались плечом, но писали единую стройную схему. В какой-то момент она проскользнула вперёд, и я вдруг захотел развернуть её и поцеловать прямо в губы. Я вылетел в кухню, наверное, красный как рак, а когда я осмелился выйти, её уже не было: код был дописан.

Что ж, мне повезло: будь Рина в обычном платье, я сгрёб бы её и поцеловал. Она бы обиделась и больше со мной не дружила. Сегодня на Рине закрытое длинное платье из ткани для стенок межзвёздника: Рина "сгорела" на солнце и решила денёк-другой, пока не "облезет", не контактировать и ультрафиолетом. Ткань для УФ-экрана вполне подошла.

Забежав по дороге в кафе, я помчался в Транслабу: нужно построить активный сонар для подлодки: в нашей акватории все промеры давно внесены в память навигационных ЭВМ, и тут он не нужен, но ребята наверняка сходят к портам этих каракк, хотя бы из любопытства. Приёмник сонару не нужен: сигнал мы возьмём с гидрофонов, а вот излучатель придётся "сваять".

Я примчался и рухнул в любимое автомобильное кресло. Динамик сонара уже через пару минут я отправил транслабовским роботам для исполнения, тотчас же вызвал проект лунной базы. Открыв чертежи, я увидел там массу идей: о возможности там, на Луне, космопорта подумали многие. Лунная база "поехала", и через миг, когда я потянулся к уже почему-то холодному чаю, звонит телефон. Голос Рины:

-- К тебе тут идёт одна дама, смотри не влюбись!

"Одна дама"? О ком она так? Это кто застеснялся ко мне в мастерскую... неужто Оксана? Она не была здесь уже много лет. Не заблудится, ведь с тех времён мы не раз поменяли тут всё? Я вывел в систему свои наработки, отправил всё то что готово "фон Нейманам", и услыхал как открылась гаражная створка.

Оксана вошла: неизменная гордая поступь, ничуть не надменная, произошедшей от Ареса и Гармонии плюс улыбка и лёгкий поворот головы, как у балерины Баланчина. Батюшки, как мы взрослеем!..

О нет: через яркий румянец видна характерная как бы прозрачная бледность. Я ткнул кнопку микроволновой печи: не пройдёт и минуты, Оксана почувствует что голодна. Это как же её приложило, что Рине пришлось применить это жуткое средство? Бедняжка: ну разве она не могла выздоравливать несколько дней? Это средство для нас, изначально же Рина его создала для меня: после инфекционки меня ничего не берёт, но уж если берёт, то всерьёз и надолго. А долго болеть нам нельзя, наш единственный шанс - это время. Поэтому Рине пришлось создавать это быстрое, но неприятное средство.

-- А ты расцветаешь... - сказал я. Она обозначила лёгкий кивок, протянула мне левую руку, как Екатерина Вторая, и прыснула:

-- Я расцветаю? Да ты меня просто давно не видал, а вот ваш эскулап через годик-другой будет просто роскошна!

Я вынул из микроволновки контейнер:

-- Сейчас тебе надо поесть. Натерпелась сегодня от Рины?

-- Не спрашивай. Если тогда бы они меня так полечили, то я бы сдалась: я второго укола не выдержу.

Да, ощущения как у изложницы: будто во все твои вены, артерии и капилляры плеснули из домны металл и оставили до застывания. Я в первый раз был уверен что кресло поплавилось, к огнетушителям прыгнул...

-- Ко мне-то какими судьбами? - спросил я.

-- Да ваш эскулап забрала меня, а фузея там осталась.

Она подмигнула, мол, помнишь? Конечно я помню. Четвёртый период. Ребята с участка-1, победив и почти усмирив завоёванных Новых, решили что время разделаться с нами. Вторжение длилось, покуда звучала "Европа", "Финальный отсчёт", а потом мы заставили их жить без тыла. Единая мощная армия стала колоссом уже и без глиняных ног. Он рухнул, под собственным весом распался, и далее действовал как партизаны Давыдова: партиями, то есть автономными отрядами.

Был и отряд партизан, где собрались гражданские. Он продвигался к границе - почти без оружия, полуголодный, но полный решимости. Остановила их Рина. Она предложила барьер: очевидная мирная жизнь начинается сразу за гранью границы. Преграды физически не было, но подошедший отряд как-то сдулся, и скоро распался: они потеряли идею, значение, цель. Кто отправился к дому, другие на поиск ближайших военных в надежде примкнуть.

Но нашлась одна девочка. Выждав когда все уйдут, она сжала свои кулачки и пошла. Углубляясь всё дальше, она незаметно менялась. Теперь, в окружении мира, спокойствия, жизни без страха, погонь и засад карабин как-то сам перешёл из рук за спину, ноги беспечно несли её вдоль по асфальту (наверное, это же чувствовал Плейшнер, идущий по Берну). Свернула с дороги в высокую траву отнюдь не за тем чтобы спрятаться в ней: собирала ромашки; когда же увидела местных, воскликнула: "Здравствуйте! Будем дружить!".

До конца заварушки Оксана была нашей гостьей. За эти два дня подружилась едва не со всеми, однако на просьбу остаться последовал чёткий отказ:

-- Я слишком долго дралась за свободу, и после этого мне эмигрировать?

А "фузея" - это я разбирал чтобы смазать её карабин, и спросил: "Где же раструб у этой пищали?". Обиделась. Правда, потом посмеялась над этой обидой.

Пищаль - это можно. Воткнув автомат в аппарат для заливки (Транслабе - задание сделать ещё один), я занырнул под верстак за формовочной пастой:

-- Нужны будут слепки кистей. Засучи рукава, чтоб не пачкать.

Ввалились ребята: о том что Оксана у нас, инфосеть разнесла побыстрей "сарафанного радио". Роботы замерли, чтоб никого не задеть, и шаги, голоса заглушили гул обрабатывающих центров. Её окружили:

-- Оксана, привет! А топор где?

-- В смысле "топор"? Томагавк?

-- А ты что, томагавком будешь голову ему рубить?

Она огляделась и вновь рассмеялась: и правда ведь, я на коленях, башкой на верстак, а она рукава засучила, и...

-- Ну если вам профессор Доуэль целиком не нужен...

Не знаю как там, у себя, а у нас она шутит, смеётся... а впрочем, у них уже тоже спокойно для всех. К сожалению, это не повод забыть все обиды. И также не повод простить.

Тут она обвела всех собравшихся взглядом, и стала рассказывать: мы ведь не спросим, зачем она здесь. "Заболела вчера. Ну, медок, чай с малинкой, что доктора зря беспокоить? К утру оклемаюсь! Заснула я с включенным светом, с утра просыпаюсь, а лампочка словно в тумане (температура "за" 40, отметил я мысленно). По репродуктору нам по секрету: к бою, мол, порт атакован. Ну как я могла улежать, если кто-то напал? Винтаря со стены, и вперёд. Только чувствую, силы меня оставляют, дорога вдруг сделалась странной какой-то, чужой, незнакомой (Как вовремя Рина нашла тебя!). Чувствую - падаю. Силы хватило уткнуть приклад в землю и лечь не лицом вниз, а на спину. Значит, лежу, облака вижу, небо, и сил набираюсь. А небо темнеет, темнеет... (Не буду пугать, и, надеюсь, никто не сболтнёт: у тебя ведь второй день рождения нынче.) И вдруг - надо мной марсианский корабль: ну, думаю, брежу. Крыша едет, дом стоит, здравствуй, доктор Айболит. А потом айболит ваш: "Прости...", и укол прямо в шею, в артерию. Сильное средство."

Она замолчала. Помимо гудения техники, во всей Транслабе была тишина. А потом вдруг спросили:

-- Останешься с нами?

-- Вы ведь лететь собрались, а я не смогу бросить Землю. Поверьте мне, это не страх...

-- Honi soit qui mal y pense, как сказал Эдуард Третий.

-- А если не выражаться?

-- "Пусть стыдится подумавший плохо об этом", девиз Ордена Подвязки.

Она чуть наклонилась вперёд, и потёк разговор. Нам, мальчишкам, в нём не было места, и я стал тихонечко смазывать роботов, коль уж стоят. Вдруг в почти тишине громкий возглас:

-- Ой, девчонки, как я влюбилась!

Она оглянулась.

-- Так, мальчики! Марш погулять!

Я слегка задержался, чтоб вынуть из камеры только что спаянный лазером блок; выходя, я зачем-то по-дружески поцеловал её в щёку:

-- Береги себя!

Она улыбнулась, однако в глазах были слёзы:

-- Придётся беречь: вас уже рядом не будет...

Пока я шёл в док, меня стала преследовать песня. Её пел вожатый в пионерлагере, в августе, после стирания памяти: "над землёй бушуют травы, облака плывут как павы..." Она вспоминалась обрывками, которые никак не хотели складываться в текст. Выходя из подлодки, я снова, уже в полный голос, пропел: "...ничего уже не надо мне и тем, плывущим рядом..."

Мир дёрнулся, я удержался за столик с "Агатом": не выспался. Значит, домой: развалиться в пилотской сидушке подлодки уже не получится. На эскалаторе дома мне встретился Нортон. Он просто сиял:

-- Помнишь, Рина сказала, мол, телепорт это классно, но как быть со смертью? Есть такая штука - квантовая запутанность: каждая наша частичка связана с другими. В том числе и с частичками всего мира. Так вот: если кто-то погибнет, можно телепортировать не его-как-объект, а его-как-окружающее... не знаю как в жизни, но в принципе возможно. Проверять, надеюсь, не будем.

-- Знаешь, я иногда боюсь твоего интеллекта, - признался я.

-- Брось. Сам же знаешь: трудно сделать... "пэпэшку", как ты говоришь, то есть "проверку принципа". Когда ты доходишь до "вариантов", становится проще. Принцип у телепорта и этой... назовём её "реанимашки" один - квантовая запутанность.

Он проводил меня и убедился что я в ложементе. Уснул я, по-моему, раньше чем он запер створку. Покуда я спал, как всегда, пропустил тучу всего интересного. Так, корабли Участка-1, которые предупредили нас о каракках, ринулись в порт, но, застав город в хаосе уличных боёв, отошли и причалили к форту. Оттуда они, получив информацию о неприятеле, вышедшем к ним большим флотом, отправились на перехват. Они приняли бой. Противник остался без флота и вышел на берег в объятья "индейцев". Потери союзника - катер сопровождения "Неотступный".

Уцелевшие лёгкий крейсер "Универсал" и бронепалубный "Первенец" прошли мимо форта - значит, они идут к нам. Надо встретить. Если во время стоянки они разделили топливо - а они разделили, так как отработали бой - первым без хода останется "Универсал": он в бою маневрировал больше. Поэтому я запрограммировал "Пикапыч" на поиск и ввод к нам его. Когда они встали у нас, вошедшие, вычислив во мне механика, подбили меня модернизировать их пароходы: один оснастить будто кто-то лет сотню назад собирал все новинки, в другом же - поменьше подвижных частей. Это просто, вот только как бы нечаянно не поставить им то чего нету во Внешнем...

С одним ошибиться сложнее: пусть двигатель Стирлинга через редуктор приводит два вала, оба винта - с изменяемым шагом вплоть до отрицательного. Также на каждом валу будет по генератору: надо "забрать" паразитную мощность, а нужно - в порту сманеврировать "на батарейках". На втором, раз уж просят, смонтирую топливный элемент, батарею иониксов и электромоторы с волновыми редукторами. Вроде, ничего необычного: топливные ячейки - 1966 год, для советской лунной программы; ионикс, он же суперконденсатор - 1957 год, а с приемлемым внутренним сопротивлением - 1982; а реформер для керосина - и вовсе не инопланетная штука.

Мы как ужаленные бегали между Транслабой и доком, на месте смотрели то новый прибор за окошком станка-автомата, то место его установки. Ребята устали ещё "до меня", и один вскоре занял мою "знаменитую" полку в Транслабе, второй уже после полуночи был превентивно отослан в квартиру. Сменил его тот кто отправится с нами, ему и достался второй автомат.

Я отвёз в док давно уж готовые блоки: когда док закончит чинить корабли, то "Пикапыч" их выведет и пришвартует. Я мог быть спокоен. А Рина волнуется: я ей помог погрузить на подлодку все блоки "мобильного Склифа".

Я занял пилотское кресло. Весь нос нашей лодки прозрачен, приборы на месте пилота расставлены так, чтобы он наблюдал и сквозь каплю-"фонарь", и сквозь полусферический нос. Это очень удобно при тонком манёвре. Когда я отчаливал, к стёклам приник наш биолог: в порту я включаю все фары, Васильич ещё раз взглянул на речных обитателей. Выйдя к фарватеру, я погасил все огни и пошёл тихим ходом. В динамиках у основания "капли", вокруг головы, я услышал, как встречным идёт группа парусных, входят в границы.

О храбрые враги, куда стремитесь вы?

Отвага, говорят, ничто без головы.

Я перевёл звук на главный динамик. Ребята всё поняли: жертва уже на крючке. Осторожно, не дав им малейшего повода для беспокойства, я пропустил их. Сонар, магнитометр, даже группа прецизионных датчиков давления вряд ли могли отследить нашу лодку. Я выждал, потом потихоньку ускорился. К нужному острову я подошёл по готовым промерам, и, удостоверившись по тепловизору в том что вокруг никого, мой десант удалился. Я тут же закрыл люк и спрятал его под водой.

Рина встала внутри полусферы, как будто повисла над дном, я спустился. Она показала мне книгу (обложку при свете приборов я не разглядел):

-- Мне нужны краун-эфиры, какие и сколько - решаю.

-- Тебе тоже? - удивился я.

-- Мне нужен транспорт для ионов через биологические мембраны, а тебе?

-- Они позволяют создать электриды. Хочу поисследовать.

Рина права: нынешний транспорт страдает, как выразилась Оксана, "сильным" побочным эффектом...

Свет выключен, над головой за едва ощутимой границей воды горят звёзды, экран тепловизора светит чуть-чуть под своим козырьком. Темнота, тишина, я и Рина. Мы выросли, будучи рядом. Похоже, мы выросли... Я почему-то шагнул в направлении Рины, я чувствовал, что и она потянулась ко мне, и, не в силах ни сдерживать чувства ни высказать, я, запинаясь шепнул:

-- Я... давно... хотел тебе...

-- С глазу на глаз? - прошептала она, - Даже и не для наших?

Она обняла меня нежно и крепко, и вдруг деловито спросила:

-- Когда порвал мышцу?

Как правильно я поступил, погрузившись: иначе наш смех разбудил бы весь остров!

Когда возвратились ребята, похоже, никто не заметил опухшего уха: красавица Рина была так близка, так красиво смеялась, что я... я не смог удержаться и чмокнул её. Получил в ответ в ухо.

Назад мы летели уже не стесняясь. Когда же в наушниках загрохотал флот СТ, я включил звук на главный динамик и дал полный ход. На экране сонара я видел препятствия как в предрассветном тумане, что очень отчётливо, и разогнался всерьёз. А потом, поравнявшись с идущим в строю "Универсалом", я всплыл и прижался к нему левой плоскостью. Мы попрощались, и парни с Участка-1 поднялись на борт крейсера. Вскоре я был уже в нашем порту, и как только мой люк распахнулся, в него заглянула Светланка:

-- Ну что, морячку рассказала?

-- О чём?

-- Как о чём, Рин? Оксана ведь тайно в него влюблена, а он тайно в неё!

Ох уж эти девчонки!

Дождавшись когда мы покинем подлодку, Светланка шепнула нам каждому на ухо:

-- Надо собрать небольшую толпу в Зале Стыка Наук. Нортон, естественно, демонстративно не там.

Это верно: самое время слетать к межзвёзднику: всё интересное творится не тут, Наблюдатели заняты войнушкой в районе Тортуги, и исчезновения в тихой библиотеке никто не заметит. Особенно если исчезнувший там не один, а единственный кто вдруг исчез и возник в другом месте - не там. Хотя с математиком - это, по-моему, перестраховка.

Мы разошлись. Демонтировав вновь излучатель сонара (он больше не нужен, а слот занимает), я двинулся в библиотеку. Решать кто отправится нам не пришлось, ведь проверить межзвёздник - моя работа, я это удовольствие никому не доверю, а Рина сказала:

-- А я заодно посмотрю, как организм реагирует на меньшую гравитацию. Пока не вернёмся, прошу не входить.

Космопорт не достроен, но пара отсеков, ближайших к межзвёзднику, сделаны точно. И первый, ближайший к межзвёзднику - шлюз: если что и готово, то он. Перед самым прыжком я заметил, что взял её за руку. Или она меня?

Зал Стыка Наук с неприятным щелчком превратился в отсек лунной станции (надо подстроить давление в ней) и отправился в тартарары. Мы стояли, держа равновесие вместе, держась друг за дружку, пока хоть чуть-чуть не привыкли к другой гравитации. Как только решил что привык, я поглубже вдохнул синтетический, "дистиллированный" воздух, и твёрдо шагнул... Я едва удержался, потом неуверенно засеменил, а затем и запрыгал как Армстронг.

Пока я проверил готовность скафандров и шлюза, она разложила, собрав на полу человечка, свои медицинские датчики и удалилась в соседний отсек. Убедившись что Рина не смотрит, я быстро разделся, обклеился ими и дёрнул дверь шлюза.

Скафандры тут, как и "Орлан", оснащаются "дверью", но наши скафандры всегда "по ту сторону шлюза", и "дверь" открывается в шлюз. Так удобней: залез, отстегнулся - и сразу к работе. Когда я включил освещение старта, корабль, увиденный мной, оказался прекрасен. Хорошая техника "в металле" всегда смотрится лучше чем на любом чертеже или скетче. Обычно ты этого не замечаешь, в процессе постройки привыкнув к её красоте, но монтаж корабля был вдали от людей. Я обошёл его несколько раз, отключая и снова включая прожекторы, высветив каждую грань невесомо-могучей машины. Войдя через технологический шлюз (для работы снаружи в полёте корабль оснащён ими с разных сторон), я полез, проверяя системы, по всем закоулкам.

Рина следила за телеметрией: "помедленней сердце!", как будто я йог; "что с правым боком?" - "ошибка тензометра, поправляю... сигнал?" - "теперь в норме". Моим самым сильным желанием было взлететь, поиграть, покружить, но межзвёздник взлетает лишь раз. Так он нами задуман, и так его сделали зонды фон Неймана. Я просидел в его рубке, включив все системы, значительно дольше чем нужно для тестов: с обзорных экранов глядел на меня Млечный Путь. Уже скоро я мягко отчалю, и мы понесёмся в глубины Галактики. Рад ли я этому? В немецком есть такое слово: Vorfreude. Это не просто "наслаждение", "удовольствие" или даже "предвкушение". Это "преднаслаждение", мгновение до.

Но пока ещё надо доделать чуть-чуть на Земле. Я вернулся под купол, "причалил" скафандр, и, выйдя в отсек, принялся методично снимать с себя датчики. Рина (по звуку шагов, босиком?) подошла ко мне сзади:

-- Так что ты хотел мне сказать с глазу на глаз?

Эксперимент завершён, все кто знали о нём "размагничены". Дети вернулись домой из Артека, научные кадры - из командировок. Ребятам теперь предстоит оправдать ожидания взрослых.

До следующего лета!

Зачем явился ты на свет, ты помнил не всегда

-- Тебе письмо. От девочки.

Мама смотрела серьёзно.

-- Но давай условимся: сначала закончить школу, поступить в институт, а потом уже девочки.

И улыбнулась:

-- Хоть хорошая, умная?

Я взял конверт. Её имя мне было почти не знакомо. А вспомнить как выглядит - даже не смог.

-- Да что ты, мам, в Артеке плохих не бывает.

С конвертом я заперся в комнате. Долго смотрел на него: неужели я, страшный тихоня, понравился девочке? Да понравился так, что она, а не я пишет письма! А впрочем, уже Новый Год, а я так ни разу ей не написал. Другая б обиделась, а она...

Из конверта я вынул бумажку. Странная надпись красивым девчоночьим почерком: "До следующего лета!". И - всё. "До следующего лета!", - снова проговорил я, и... Откуда я знал эту фразу?!

***

В "магнитке-размагнитке", лаборатории с белыми стенами, нас было много. По одному нас водили за ширму, где было "зубнюцкое" кресло, давали снотворное, где-то минуту над креслом гудела антенна, и спящих детей уносили.

Для нас и для них это было рутиной. Мы знали, что там происходит. Они это знали. И мы и они понимали, что за пределы Эксперимента подобные знания выйти не могут.

Поэтому мы преспокойно болтали о планах на лето. Мы знали всех "наших" по имени, отчеству, кто где живёт, посещает какие "кружки"...

Алексей Александрович, доктор (его звали так же, как нашего доктора) вышел, махнул нам рукой:

-- Заходите, кто смелый!

-- До следующего лета! - привычно сказал на прощание Пашка.

Привычная фраза. Вот уже много Заходов мы говорим её. Как ритуал, талисман, как слова-обереги.

Щелчок пистолета-инъектора, трое врачей подтверждают: "заснул", и гудит, заливаясь, антенна...

***

Надежда - "ядро конденсации": так из тумана рождаются плотные капли. Я вспомнил её. И её, и ещё пятерых. Эти люди всплывали из памяти - редко, нечётко, но всё же всплывали. Сегодня, читая газеты, я понял... я просто узнал эти фразы. Такая манера писать, говорить - уникальна!

А имя внизу, под заметкой, ни с кем не "вязалось". Дождавшись ухода декана, я вставил в деканский компьютер "Си-Ди" с телефонными книгами, купленный мною на "Пушке", узнал телефон журналиста. С десятого, с сотого раза ему дозвонился: знакомые нотки, слегка раздражённые, несколько едкие, точные, острые. Он это, он!!!

Заказное - Надежде. Прислать эту фразу, взрывающий мозг талисман из забытого детства, решается только "ядро". Она тысячу раз всё проверит, и точно к моменту, когда "размагниченный" может, прочтя, не свихнуться - конверт.

***

Сегодня видел Алексея Александровича. Так сказать, "старшего". Боже, а я теперь старше него: мы каким его помним? Лет двадцать, красивые волосы... Он ещё статный, но - статный седой Айболит. Да и я дослужился до права бывать в этой клинике - в нашей, "закрытой", как раньше сказали б - "цековской".

У доктора цепкая, точная память: Алексей Александрович узнал меня (хотя видел лишь мельком, давно, и его самого "размагнитили"), пусть и на уровне "я Вас, батенька, определённо встречал...". Похоже, он может стать "ядром конденсации" - для своих, для Наблюдателей...

С этим вопросом я позвонил Наде.

-- Возможно, - сказала она, - И... ты знаешь, мы помним ребят-"Современничков". Может, их стоит найти?

-- Не ищи, - сказал я.

Удивился. А в ночь настоящее детство накрыло - во сне я увидел, я вспомнил...

***

Я был последним. Даже "До следующего лета!" я крикнул просто "для мебели", в пустоту, как ритуал. Алексей Александрович сделал инъекцию, как вдруг...

-- Лёша, скорей! Владимиру Николаевичу плохо!

Под ручки ввели... мне показался он дедом. Поджарый, на вид он был мастером с Техтерритории. В правой руке он сжимал сигаретную пачку. Меня посадили на стульчик, его - на то самое кресло. Накапали валерьянки.

-- Я бросил эту пачку там... - говорил перепуганный дед.

-- Не беспокойтесь Вы так, - утешал Алексей Александрович.

-- Вы не поняли: я бросил её много лет назад, перед первым "большим" приездом. Сейчас мы пошли за ребятами... там нет никого! Никого и ничего, что появилось во время...

В пропадающей реальности кто-то не дал мне упасть.

***

Не знаю, как мы победили кризис. Не денежный. Кризис мысли, технической мысли, грозивший самой цивилизации. Если бы не промышленные термоядерные блоки, не разработки нового, быстрого и экономичного, транспорта, не сверхоптимизация Сети, позволившая проверить самые заумные теории...

Я был измотан, но дело, которое я контролировал, точно пошло на поправку. Я выкроил время чтобы зайти в нашу клинику. В регистратуре поставили компьютер, и обе старушки, всю жизнь переставлявшие с места на место бумажные книжки, стояли пред ним, как перед шляпою фокусника.

-- Что, не работает? - осведомился я, - Позвольте предложить вам посильную помощь...

Я сел за компьютер, но прежде чем тронул "мыша", на экране открылось окошко: "База - Земле. Хорошо, что вы были готовы принять эти технологии. В каждой из них специально оставлена возможность додумать её и усовершенствовать. Были рады помочь родной планете."

Едва я всё это прочёл, окошко закрылось, и комп заработал как надо.

-- Что там было? - спросили бабульки.

-- Ничего страшного, - ответил я, - Инопланетяне.

Когда я вошёл к Алексею Александровичу, доктор вдруг тихо сказал:

-- Заходите, кто смелый!

Последний землянин

Какая малость - ждать того кто не придёт...

Это последний объект. Генератор нагрузки подключен. За доли секунды он взял под контроль все три фазы питания, перехватив синусоиды точно в момент обращения в ноль.

Я не мог это слышать, я просто почувствовал, как замолчали внутри репродукторы. Стало чуть-чуть жутковато: в любом помещении Базы бубнила негромкая музыка, и вот теперь - тишина. По всей Базе.

И я испугался. Минуту назад я хотел добежать до Транслабы, до дома, ещё раз увидеть их здесь, на Земле... А теперь я боюсь тут остаться (я где-то читал, что подобное чувствует космонавт: он работает вне корабля и внезапно пугается, что вот сейчас тот запустит движки и уйдёт). Я рванул со всей силы, сжимая рейлган: если кто-то появится, буду стрелять без раздумий.

Потом я заставил себя не бежать, а идти осторожно, внимательно глядя вокруг. По безумно родным, ставшим жутко враждебными улицам. В библиотеку, там - прямо в Зал Стыка Наук и шагнул в телепорт. Под ногами "поехал вниз лифт", что естественно, ведь на Луне гравитация ниже.

Едва я покинул кабинку, земная исчезла. Теперь там один "пылесос": небольшой аппарат на квартире в кладовке. Когда полетим, он "всосёт" городок, а затем и себя - как у Beatles в каком-то их психоделическом фильме.

Успели. Но гонка ещё не закончена: надо "прикрыть" пробуждение "первых". Они остаются, и даже позволят себя "размагнитить", однако их память настолько сильна, что стереть её будет непросто.

Приходят за нами внезапно, мы точно не знаем когда они нас "размагнитят", однако "окно" нам известно. Поэтому мы исчезаем на несколько дней раньше срока, который назначили нам Наблюдатели. Это заставит их действовать быстро, ломая все сроки, отчасти спонтанно, что снизит внимание к "первым". В итоге их шанс возрастёт, ведь пока они вспомнят себя, пройдут годы. На столь долгий срок если что и запомнится (выплывет после стирания), так исчезновение Базы.

Привычным размеренно бешеным темпом проверен весь груз, до последнего бита: на новой планете придётся создать биосферу Земли, а для этого каждой из нынешних тварей (включая микробов) с собой надо взять минимальный размер популяции. Минимум. Плюс, разумеется, формы, которые будут нужны нам как первоначальная жизнь.

Всё готово. С надеждой что к "первым" ещё не пришли, подключаемся к их телефонной системе:

-- Готовы к Артеку сегодня?

-- Сегодня? У вас получилось?

-- Звонок не с Земли.

Там задумались (пауза много больше технических двух с половиной секунд):

-- Мы готовы, и... вспомним - увидимся?

Снова неловкая пауза.

-- Вы ведь отправились к звёздам? Вернётесь в совсем другой мир, как у Лема. Удачи.

Мы долго молчали, затем обрубили канал (я не помню, кто первый: повесили трубку "у них" или щёлкнули кнопкой "у нас"). Точка невозвращения пройдена. Мы перевели в сигнал и сохранили в компьютере здания Базы: на новой планете привычные стены подарят уют. Для Земли мы исчезли, и только у "первых", в их линии связи остался тот блок, по которому мы говорили. Тот самый, на плате которого в шутку кириллицей выбито: ДАРПА.

Сегодня стартуем. Прощай, Колыбель, мы не уместились в уготованное нам прокрустово ложе. (Колыбелью уже не впервые сегодня мы называем родную планету. Когда Циолковский сказал что нельзя вечно жить в колыбели, предполагал ли он, что выросшему из неё младенцу придётся бежать от невыросших взрослых?)

Корабль пойдёт "перебежками" (фазы телепортации - очень короткие, менее светового года - будут сменяться "обычным" полётом) для того чтобы сориентироваться, и, если нужно, подправить курс. Во время полёта мы будем погружены в анабиоз, кораблём будет править дежурный пилот. Вопрос "кто за кем" не стоит: в конце смены любой из нас разбудит того, с кем обсудит пришедшие за время дежурства идеи.

И вдруг... Есть мысли, которые посещают одновременно многих. Да, мы улетаем, но как же нам там, в дальнем космосе будет нужна информация из Колыбели! Транслировать радио и телепрограммы всего через несколько лет будет просто бессмысленно: мир неизбежно меняется, без комментатора там, на Земле, без того кто живёт там, мы точно упустим всё главное.

Только не это! Я встретился взглядом с любимой: прости. Я ведь вижу систему. Поэтому и сформулировать точно и кратко послания вслед кораблю я, пожалуй, смогу лучше всех. Я останусь. Прощай.

На Земле полнолуние. Здесь, на обратной стороне её спутника - полная тьма. Наш корабль освещён сверху донизу кольцами прожекторов. Все внутри, всё внутри. Я, в скафандре, снаружи. Корабль-красавец, и я не "за рулём". Если честно, немного обидно.

-- Ты там в безопасности?

-- В полной, - ответил я, глядя вдоль корпуса в небо.

-- Знаешь... давай нам отсчёт...

Я отсчитал, начиная с пяти. По ногам полоснул яркий отсвет, корабль как кошка потёк под ладонью, секунда - и выскользнул. Я посмотрел на ладонь, словно там оставалась частичка от Базы, потом рука будто сама поднялась и махала, махала...

Корабль ушёл из лучей и исчез как игла по ту сторону ткани. Светящийся диск рукотворной звезды был единственным что выдавало корабль.

Фотонный движок превратил реголит в перегретый расплав. Очарованный, стоя едва ли не в метре от края луча, я смотрел ему вслед. На Луне в этом нет ничего необычного: вакуум. Выключив двигатель перед прыжком, он в момент растворился в бездонном контрастнейшем небе. Я тщетно искал его взглядом, пока через сорок минут не услышал в наушниках: "будем скучать"... И - ни вспышки, ни послесвечения.

Пару минут я смотрел, как твердеет зеркальное озеро: ветра тут нет, и оно просто тихо мутнело. Без звука. Без волн. Без движения.

Я возвратился на базу. Под сводами залов, достойных приличного аэропорта и в тесных проходах японского капусэру хотэру, в служебных отсеках, забитых приборами и в лаконичных "цветках" пультовых ощущалось присутствие жизни. Да, я был один, но... я жил не один: наша станция - это живой и едва не разумный объект. Он был создан таким, ибо здесь, на Луне, нужно жить.

Я уселся за пульт дальней связи и ввёл: "Я по вам тоже". Подумал. Исправил. И вслед кораблю понеслось: "И по вам тоже будут скучать".

Через несколько дней я вернулся на Землю, где вместе с другими вошёл в тот Артек, что ребята запомнят как лето. Со мной были дети из Внешнего, дети СТ (их уже "размагнитили"), и, наверное, кто-то ещё. Отличить "размагниченных", если не знать их в лицо, невозможно: обычные дети.

Вернувшись домой, я "поплыл по течению". Это меня и спасло: Наблюдатели вряд ли забыли о нас. "Размагнитились" позже, когда убедились, что вспомнивших нет.

Но тогда я об этом не думал. Я был в жесточайшей апатии: все, с кем я мог говорить не стесняясь, ушли навсегда. Пусть для них, в корабле, и пройдёт лишь неделя-другая, у нас это будут века. Возвращаться им будет бессмысленно: не к кому. Впрочем, века ли? Проблема терраформирования в том, что процесс невозможно ускорить: события жизни нельзя торопить. Современная жизнь невозможна на "голой" планете: её атмосфера токсична, ультрафиолет не экранируется, камни готовы впитать кислород в запредельном количестве, а парниковый эффект либо слишком силён, либо просто отсутствует. Жизнь миллионы столетий анаэробна, и только когда окислять уже нечего и кислород наводнил атмосферу, возникнет возможность дышать им. Вот в этот момент засевается "новая" жизнь. Кислородная. Так каждый шаг эволюции: только когда биосфера готова, однако "её" вариант заполнения экологической ниши ещё очень слаб, есть "окно". Вариант тут один: после каждого шага такой эволюции вновь разгоняться до скорости света и тем нивелировать время. А всё это значит, когда мы шагнём на другую планету, не будет не только меня. Не будет всего человечества, даже планеты не будет: став красным гигантом, её испарит наше Солнце.

Два года я, как и миллионы других здоровых парней, выполнял Почётную Миссию по мытью сапожной щёткой полов, по топтанию плаца, отходу ко сну за рекордное время... короче, занимался Стратегическим Оборонным Идиотизмом.

Когда я вернулся, о нас вспоминать было некому, их "размагнитили": раз уж никто из детей не стремился найти "размагниченных" - значит, всё стёрто надёжно.

Пока я служил, развалился Союз. Появились привычные книги (во Внешнем их раньше читали "под бдительным оком", без права копировать). Я стал читать их от скуки и "ожил". Как только я понял, что снова увидел систему, я бросил на руку часы, и антенна в браслете, войдя в резонанс с уникально моим биоритмом, открыла мне путь. На Луне изменилось немногое: я посидел в пультовой, проверяя всю станцию, снова сживаясь с ней. Вдруг как ужаленный бросился к шлюзам, в скафандр, к зеркальному озеру, лёг на поверхность и долго смотрелся в бездонный зенит. Возвратился почти израсходовав воздух, почти задохнувшись от слёз.

Отдышавшись, я сел за большой монохромный экран, в подлокотниках кресла нащупав раздельную "клаву". События мира, течение, цели, последствия сжались в клубок и взорвались Сверхновой, отбросив ненужную мне оболочку. Десяток коротеньких фраз, и затем, словно в этом есть толк, подписался: "последний землянин".

А впрочем, последний ли? Там, в дальнем космосе, этой великой информационной пустыне, без писем из дома нельзя. Значит, я должен оставить кого-нибудь после себя, ведь по их корабельным часам моя жизнь - это просто мгновение. Должен быть тот, кто продолжит мои репортажи с Земли. Только кто это будет? Кто сможет поверить в друзей в корабле между звёздами, в детство за литературой, неведомой многим учёным страны? Только дети. И только ребёнок опишет события мира для инопланетных друзей. Я исправил послание: слово "последний" исчезло. Землянин. И после меня тоже будет Землянин.

Когда через несколько дней я опять появился за пультом, экран вдруг очистился и появилось: "Привет!". "Здравствуй, Инфорг", набрал я. Искусственный разум, живущий в Сети, он хранит эту лунную станцию. Долгое время лишь Инфорг и я могли помнить про Эксперимент, но теперь - он во всём держит руку на пульсе - ребята СТ уже стали себя вспоминать. Им никто не мешал: Наблюдатели помнят не это, а те кто всегда знал про Эксперимент... Их имена были на первых полосах в "пятилетку пышных похорон". Горбачёв "знал" о нас то же что "знали" родители, а, закрывая свой эксперимент, Наблюдатели вряд ли хоть что-нибудь сдали в архив: в эти годы надёжность любого архива была под сомнением. Так что для Внешних нас нет.

Я втянулся. Почувствовав вкус интереса, я вновь стал собой. Я всё чаще бывал на Луне, я всерьёз и в своё удовольствие занялся химией, алгеброй, литературой... Но в первую голову физикой: страшно тянуло понять, что мешает межзвёзднику преодолеть световой барьер. Сам Эйнштейн, рассматривая вопрос о сверхсветовой передаче сигналов, обосновал невозможность её только как опыт: писал, что в этом случае "...мы вынуждены считать возможным механизм передачи сигнала, при использовании которого достигаемое действие предшествует причине." Как если бы, например, ты стал свидетелем того как медведь был подстрелен ещё до выстрела. Но ведь если ты не видишь стрелка и ориентируешься только по звуку, то, находясь рядом с медведем, ты будешь свидетелем именно этого: пуля из винтаря летит быстрее звука, и сначала завоет обиженный мишка, и только потом грянет выстрел.

Я принялся жить в двух мирах: на Земле чуть забывчивый мсье Паганель, на Луне - увлечённый, навек очарованный знанием базовец. И не иначе: не путать планеты, не смешивать.

Как-то, идя по Земле, я вдруг понял, что после Луны не меняю походку. И что на Луне я шагаю, а вовсе не прыгаю. Я не заметил, когда у меня появилась особая лунная... впрочем, "лунно-земная" походка: текущая, без вертикальных движений. Во всём остальном две планеты уже не смешать: на Земле, как фанат отдаваясь работе, я строго землянин, а на космодроме Луны - исключительно базовец. Так, на Луне оставляю в компьютере мысли, задачи по принципу "крепко обдумать, забыть и прочесть ещё раз". На Земле никогда так не делаю.

Вот, например, среди прочих отрывков строка: "Посетить дом кого-то из нас. Например, Рины." Я даже не помню, как это писал... И ещё: вот приду к её родным, и что я скажу? "Ваша дочь превратилась сигнал, и она летит к звёздам"? Сочтут сумасшедшим.

Но раз я писал, значит надо. И, подгадав выходной, я сел в поезд: в её городок самолётом никак не добраться. Когда я сошёл на перрон, меня кто-то окликнул. Я знал этот голос, но здесь его быть не могло, ведь она улетела! Она подошла, обняла меня, чмокнула и повела в глубину городка:

-- Я должна познакомить тебя с родителями.

-- И как ты меня им представишь? - спросил я, решив больше не удивляться.

-- Ты помнишь, что им говорили о нас Наблюдатели? Экспериментальная группа, отдыхающая в лучших пионерлагерях Союза, где с нами занимаются лучшие преподаватели.

-- Только не с нами, а нами.

-- Ты неисправим...

А ведь правда: подобную группу потом бы прибрал к рукам МИД, и "в загранке" такие ребята могли пропадать много лет.

По пути Рина коротко мне рассказала о новых открытиях Базы, о тех что и я, зная нас, посчитал бы фантастикой. Терраформирование завершено! Но ведь процесс невозможно ускорить: события жизни нельзя торопить, ведь иначе она не сумеет "привыкнуть" к планете!

-- Тогда, - рассказала она, - математик и вспомнил, как ты предлагал субъективное время "сжимать" в объективном, желая дать время нам выспаться в долю секунды. Забыв разбудить себе смену, он сел за расчёты. Творил. Месяцами. Потом разбудил сразу всех. Ибо он это сделал. Мы сжали в минуты эпохи системы. Она получилась красивой. Побочный эффект очевиден: мы можем бывать на Земле.

-- Твой корабль... на орбите? - спросил я.

Она набрала на своём наладоннике пару имён, показала: Кип Торн, Майкл Моррис и Ури Йертсевер.

1988 год, и, если я правильно помню, Калифорнийский технологический институт. Метод создания пространственно-временных тоннелей. Энергозатратно даже для нас. Правда, Дэвид Хочберг и Томас Кефарт из университета Вандербильдта вычислили, что такие тоннели должны остаться со времени Большого взрыва, но и тут обольщаться не стоит: Андерс Сандберг определил, что кротовая нора диаметром в нанометр может передавать всего 1069 бит в секунду, а ведь обычный размер этой штуки - порядков на пять меньше ангстрема. Можно попробовать разбить сигнал телепорта и передать как в Инете, пакетами через множество разных тоннелей, но рассчитать все тоннели, да ещё наверняка в динамике...

Я посмотрел на неё, и она улыбнулась:

-- Да, Нортон смог выполнить эти расчёты. Как видишь.

Мы созидаем миры, занимаемся терраформированием, познаём мир так тонко, как здесь, на Земле, будут делать спустя не одно поколение. Как же я рад за ребят! Они счастливы.

-- Но... почему вы вернулись?

Рина достала шпаргалку. На ней было моё первое послание с Луны.