Эксперт № 20 (2013)

Белый шар академии

Александр Механик

Нынешние выборы президента РАН могут оказаться судьбоносными. Решение ученых повлияет на то, станет ли академия мотором инновационного развития, окуклится на какое-то время в ее нынешнем состоянии или превратится в клуб по интересам

Рисунок: Игорь Шапошников

Во всем существующем всегда есть нечто, что надо сохранить,

развивая его путем устранения внешних ограничений

или совершенствуя и оплодотворяя путем преобразований.

В. В. Леонтович, российский историк

На конец мая назначено общее собрание Российской академии наук, на котором должны состояться выборы ее президента*. В ходе предвыборной кампании, прошедшей в течение апреля, было выдвинуто четыре кандидата:

Жорес Алферов , лауреат Нобелевской премии по физике, Ленинской и Государственных премий СССР, вице-президент РАН, председатель президиума Санкт-Петербургского научного центра РАН;

Александр Некипелов , экономист, вице-президент РАН, председатель совета директоров НК «Роснефть»;

Юрий Осипов , математик и механик, лауреат Ленинской премии, президент РАН с 1991 года;

Владимир Фортов , физик, академик-секретарь отделения энергетики, машиностроения, механики и процессов управления РАН.

Однако на заседании президиума РАН 14 мая, на котором формировался окончательный список кандидатов, Юрий Осипов заявил, что снимает свою кандидатуру.

На этом же заседании президиум рейтинговым голосованием определил свои предпочтения: поддержал, причем значительным большинством голосов, кандидатуру академика Владимира Фортова. Именно его фамилия будет первой в бюллетене на выборах 29 мая. Ясно, что рекомендация президиума не останется без внимания со стороны общего собрания.

Тем не менее интрига остается. Дело в том, что в соответствии с порядком избрания президента, чтобы победить в первом туре, один из кандидатов должен получить более 50% голосов участников собрания. Если этого не происходит в первом туре, то во втором принимают участие двое получивших наибольшее число голосов. Если и этот тур не выявит абсолютного победителя, то проводится третий тур, в котором принимает участие победитель второго тура. Если и в третьем туре кандидат не получит 50% голосов, то проводятся новые выборы. Причем кандидаты, участвовавшие в предшествующих выборах, в новых выборах не участвуют. В этом случае общее собрание Российской академии наук принимает решение о сроках проведения нового общего собрания РАН по выборам президента РАН и президиума РАН (не ранее чем через четыре месяца после окончания данного собрания). В этот период президиум РАН продолжает исполнять свои обязанности. Досужие умы усматривают в такой сложной процедуре возможность срыва выборов, если сторонники кандидатов, не получивших большинства, решат бойкотировать выборы, а у фаворита не будет преобладающего большинства. В этом случае в следующих выборах примут участие уже совершенно новые кандидаты.

На предварительных выборах в отделениях существенное большинство поддержало Владимира Фортова. И, как сказал один из опрошенных нами членов академического сообщества, «если Фортов не станет президентом, это будет большая трагедия для академии. Из всех кандидатов он один способен привнести новую струю и собрать обновленную команду. Наконец, Фортов был министром, знает, как работает государственная машина, и есть надежда, что он сможет наладить с ней взаимоотношения».

Против Алферова, при всех его заслугах и авторитете, играет его возраст. Кроме того, значительная часть академической общественности не одобряет политические пристрастия академика, входящего в состав фракции КПРФ в Государственной думе.

Против Некипелова, притом что он самый молодой из кандидатов, играет то, что он гуманитарий. В академии, с тех пор как в ней избирают президента, все президенты были естественниками. И это не случайно — естественники составляют в академии подавляющее большинство, и они задаются вопросом, хватит ли Некипелову естественнонаучного кругозора, чтобы руководить академией. Хотя сам он в интервью «Эксперту» шутя задался вопросом: «А может, они как раз предпочтут гуманитария как человека нейтрального в их спорах по распределению денег на приобретение научного оборудования?»

Надо признать, что в руководстве страны, судя по всему, нет единого взгляда на будущее Академии наук. Как сказал заместитель директора Института прикладной физики РАН член-корреспондент РАН Александр Сергеев, «выступает Ливанов: Академия наук не нужна. А Путин говорит ровно противоположное. Господа, разберитесь между собой. Иначе невозможно понять, в чем состоит государственная политика».

В этих условиях судьба академии во многом будет зависеть от способности ее президента наладить отношения с правительством и президентом России с тем, чтобы убедить их, что именно РАН может стать опорой руководства страны в условиях инновационного рывка. То есть выборы могут предопределить ее судьбу.

На наш взгляд, эту судьбу можно уложить в три сценария развития, которые можно условно назвать консервативным, реформаторским и инновационным, и реализация каждого из них будет предопределена суммой трех факторов: активностью академии, напором ее оппонентов и государственной политикой, не столько даже научной, сколько экономической и промышленной.

Консервативный сценарий: окуклиться до лучших времен

Этот сценарий предполагает продолжение текущей политики руководства РАН, которое в условиях сохраняющейся неуверенности в ее будущем ставило главной целью сохранение самой академии как хранительницы знаний и академических устоев. И в этом многие видят заслугу Юрия Осипова. Как сказал директор Международного математического института им. Леонарда Эйлера академик РАН Людвиг Фаддеев , «главным достижением академии является сохранение знаний и компетенций, которые позволяют России до сих пор числиться в ряду просвещенных, а не диких стран. Звучит банально, но на самом деле это реальное достижение в тех неблагоприятных обстоятельствах, в которых мы все оказались».

Заместитель директора Института мировой экономики и международных отношений РАН академик РАН Наталья Иванова отмечает несколько важнейших позиций, которые академии, по ее мнению, несмотря на все проблемы, удалось сохранить: базовые академические принципы (академическая демократия, выборность и свобода научного поиска), критическая масса институтов и групп, научные школы на приоритетных направлениях, лучшие образцы интеграции науки и образования.

Признавая эти достижения, большинство наших респондентов предъявляет серьезный список претензий руководству академии, лично Осипову и консервативному сценарию ее развития. Главных претензий две. Первая — пассивность в условиях изменившейся политической и экономической конъюнктуры.

«Когда наступили нулевые годы, когда у государства начал возвращаться интерес к науке, руководство академии не сумело перестроиться и продолжало, особенно последние пять лет, занимать охранительную позицию, — отметил директор Института прикладной физики (ИПФ) РАН академик РАН Александр Литвак. — Оно не сумело откликнуться крупными проектами на инициативы руководителей государства по модернизации экономики».

Вторая из основных претензий — фактический отказ, как сказал ведущий научный сотрудник Института спектроскопии РАН Константин Кошелев, от «инвентаризации всего “живого” в каждом академическом институте и в академии в целом, по результатам которой необходимо было определиться и отрезать “мертвые” направления, “мертвые” группы, лаборатории, подумав при этом о сохранении высококвалифицированных специалистов».

Академия оказалась мало приспособлена к такого рода маневрам еще и в силу недостаточной гибкости своего внутреннего устройства. Как советская экономика была разделена на отрасли, так академия разделена на науки. И хотя некоторым институтам академии, например Институту прикладной физики РАН, построенному не на предметной основе, а на принципе идейной — волновой — общности изучаемых явлений (см. «Наследники Мандельштама» , «Эксперт» № 34 за 2010 год), удавалось совершить определенный маневр, захватывая сопредельные области знания, в целом структура институтов и отделений не так гибка, как может быть гибка структура лучших университетов, где обычно одновременно присутствуют факультеты и ученые всех возможных специальностей.

Конечно, если руководство страны, как и в 1990-е, будет рассматривать науку как экзотическое украшение, не имеющее отношения к реальной экономике, то консервативный сценарий самый оптимальный, он позволит сохранять для страны задел знаний и компетенций на будущее. Но, судя по всему, курс на модернизацию и инновационное развитие, что бы под этим ни понималось, рассматривается в настоящее время как приоритетный. Главный риск консервативного сценария в этих условиях в том, что академия окажется не нужной, и тогда победит точка зрения реформаторов на радикальную реформу российской науки, тем более что в их построениях тоже есть резоны.

Реформаторский сценарий: превратиться в клуб

Реформаторы считают необходимой радикальную реформу РАН, передачу основного объема фундаментальных исследований в университеты и превращение академии в клуб ученых.

Негибкость академической структуры — один из аргументов тех, кто настаивает на радикальной реформе управления наукой, в частности академией. Сравнивая российскую и зарубежную, в первую очередь американскую, систему организации науки, сторонники радикальной реформы академии и всей организации российской науки отмечают, что в большинстве стран фундаментальная наука осуществляется в университетах. И это, по их мнению, не случайно. Это следствие того, что в рыночных условиях управление наукой должно быть децентрализовано. А поскольку, как они считают, академия ни как институт, ни по человеческим качествам большинства ее руководителей, привыкшим к советскому стилю научной работы, не приспособлена к работе в условиях рынка, то она неэффективно использует финансовые средства, не хочет возвращения научной диаспоры, так как боится конкуренции со стороны людей, к рынку приспособленных, отказывается использовать для оценки работы ученых самые эффективные показатели: публикационную активность и цитируемость. Свои предложения критики подтверждают цифрами, указывающими на падение числа российских публикаций в ведущих мировых журналах и ссылок на них.

Вот почему для вывода российской фундаментальной науки из кризиса критики академии предлагают в первую очередь постепенное перемещение фундаментальной науки из академии в университеты и возвращение академии, как и в дореволюционное время, статуса клуба ученых. Тем более что академия в ее нынешнем виде формировалась как «R&D-департамент» советской корпорации, которой уже нет, и нет задач, которые она решала.

А на время реформы как один из вариантов предлагается создание управляющей компании для академии и профессиональной системы управления ее имуществом, которая должна обеспечить существенный приток финансовых средств на исследования и даже на пенсии ученым. Последнее предложение вызвало у защитников академии подозрения в том, что все предлагаемые варианты реформы академии — лишь дымовая завеса для захвата ее имущества, в первую очередь в Москве и Санкт-Петербурге.

На этот сценарий есть аргументированные возражения, причем со стороны не только консерваторов, но и критиков нынешнего состояния РАН.

Во-первых, обращаясь к американскому опыту, защитники академии отмечают, что университетская наука не самая большая часть научного пространства США. Как заметил Владимир Фортов, «утверждение, что в Америке одни вузы, а здесь — Академия наук, предельно примитивно. На самом деле наука в США делается совершенно по-другому. Да, существуют вузы, но в них наукой, как правило, занимаются либо малые фирмы, либо тоже научные институты. Такие институты при вузах существуют и у нас. Кроме того, там есть ряд национальных, то есть государственных, лабораторий, корпоративных центров, НИИ. И это структуры, решающие государственные задачи, на финансирование которых в среднем выделяется по 1–2 миллиарда долларов, то есть на каждую больше, чем на всю нашу академию. Есть еще корпоративная наука, а это где-то 50–60 процентов общего финансирования науки в США. Например, центр IBM ведет блестящие фундаментальные исследования. В Microsoft чуть ли не 60 процентов прибыли идет на научные исследования. И это то, чего наше правительство пока не смогло добиться от российских корпораций».

Во-вторых, признавая падение числа публикаций, защитники академии задаются вопросом, чего, собственно, можно было ожидать при таком падении финансирования и таком оттоке кадров, и считают, что теперь, чтобы получить необходимый отклик на рост финансирования (к тому же, по их мнению, далеко не достаточный), необходимо преодолеть существенный временной лаг, чтобы академия и ее сотрудники пришли в себя после потрясений недавнего прошлого.

А главное, что даже те из наших респондентов, кто гипотетически готов согласиться с переносом фундаментальной науки в университеты, например академик РАН Владимир Накоряков, отмечают, что главным риском такого сценария является недооценка его адептами времени, необходимого для его реализации. «Процесс появления вузов уровня Массачусетского технологического университета, Принстонского и Стэнфордского университетов очень продолжителен и может занять многие годы, а может, и десятилетия. А до этого нужна система поддержания фундаментальной науки, и другой, кроме академии, у нас нет».

Они убеждены, что вузовская наука может, по крайней мере в настоящее время, реально развиваться только в союзе с академической, что подтверждает опыт успешной реализации университетами мегагрантов (см. «Нижегородская уния» , «Эксперт» № 23 за 2011 год). А пока, учитывая имеющиеся опыт и кадры, академия сможет использовать выделяемые на науку средства, по крайней мере в большинстве случаев, существенно эффективнее. И тогда возникает вопрос: хватит ли у современного российского государства с его бюджетными ограничениями ресурсов одновременно поддерживать и развивать науку мирового уровня в академии и поднимать ее в университетах? Не приведет ли это просто к распылению средств, что, по мнению критиков такого сценария, уже имеет место?

Инновационный сценарий: сформировать среду

Этот сценарий предполагает самореформирование академии, основанное на участии в больших проектах, инициатором которых может и должна выступать сама академия; целенаправленное развитие в академии прикладной науки; решительное расставание с «мертвыми» направлениями и институциями; последовательное развитие существующих сильных научных направлений с упором на расширение их мирового влияния и своего влияния на всю систему образования на основе теснейшей унии с ведущими университетами.

У инновационного сценария есть основания в академической организации науки в ее российской ипостаси при всех уже указанных недостатках.

Во-первых, как говорил в интервью «Эксперту» Людвиг Фаддеев (см. «Другой академии у нас нет» , «Эксперт» № 5 за 2010 год), это способность к концентрации ресурсов, позволившая «вести исследования на самом высоком уровне в очень многих областях науки при финансировании на порядок меньше, чем в США, — даже во времена Советского Союза, не говоря уже про наше время».

Во-вторых, это полученная в советское время и все еще сохранившаяся способность генерировать и исполнять большие проекты, функционировать как «R&D-департамент» государства, которую сторонники инновационного проекта, в отличие от реформаторов, рассматривают как достоинство.

В-третьих, вхождение в состав академии и в ее руководящие органы академиков и членкоров, представителей отраслевых институтов, КБ и инжиниринговых структур, что способно при соответствующей организации обеспечить связь фундаментальной науки с прикладной, с инжинирингом и производством.

Эти три обстоятельства позволяют академии выступить инициатором крупных проектов и их разработчиком, не дожидаясь инициатив от других государственных институтов. Тем более что в настоящее время в России отсутствуют институции, нацеленные на формирование больших общегосударственных проектов. Как сказал Владимир Фортов, «Академия наук в современных условиях должна взять на себя более широкую функцию, чем только производство научных знаний. Академия должна стать идейным центром государственной экономической и инновационной политики», а это неизбежно предполагает проектный подход. Тем более что некоторые из таких проектов, что называется, лежат на поверхности.

Так, академик Николай Добрецов считает, что России не хватает крупной научной программы по нефтегазогеологии и нефтегазохимии (см. «На конце мантийной струи» , «Эксперт» № 47 за 2012 год). В силу их значения для российской экономики, в силу их запущенности в настоящее время и в силу новых задач, которые встают перед ними при намечаемом перемещении нефте- и газодобычи на север и восток Сибири и на морской шельф, России, по мнению Добрецова, предстоит создать практически новую отрасль промышленности, по масштабам такую же, как атомная, и на новых принципах. Такой проект, в свою очередь, мог бы стать частью еще более глобальной программы освоения российского Севера, требующей развития всего комплекса наук о Земле, и не только.

Такие масштабные проекты носят настолько комплексный характер, что могли бы потребовать участия практически всех отделений РАН и привлечения других научных академий и сделать актуальным включение в состав РАН отраслевых институтов. «В условиях развала прикладной науки, — считает Владимир Фортов, — Академия наук может быть очень сильным и полезным партнером для прикладных исследований и для исследований в вузах. РАН могла бы взять на себя идейное руководство прикладной наукой. А часть прикладных институтов можно было бы передать в ее состав».

Стыковка с прикладной наукой может стать основой сотрудничества академии и промышленности, академии и бизнеса. Тем более что в РАН уже ведутся работы, которые могут стать основой больших проектов, связанных с прикладной наукой и промышленностью. Например, по созданию комплекта оборудования, необходимого для производства современных микрочипов, в том числе фотолитографа с высоким разрешением (см. «Сложить нанопасьянс» , «Эксперт» № 4 за 2012 год).

Ясно, что любой большой проект может опираться только на результаты фундаментальных исследований, развитие которых получает в этом случае понятное для общественности и власти обоснование. В этом случае становятся ясными критерии отсева «живых» и «мертвых»: во-первых, академические успехи, во-вторых, общественная польза.

Здесь надо заметить, что с «живыми» академическими институциями и многими отдельными специалистами случилась удивительная вещь. Международная интеграция в значительной мере спасла их, если так можно выразиться, от научной гибели, но при этом теперь они значительно сильнее интегрированы в мировую науку и экономику других стран, чем в российскую экономику, в которой они оказались не востребованы. Более того, многие члены академии и ее сотрудники практически постоянно работают за границей. Может, этим вызвано их академическое спокойствие перед лицом проблем РАН, равно как и проблем всей отечественной науки? Они свои проблемы решили. В этом нет упрека, это констатация той ситуации, в которой придется работать новому президенту, чтобы решить, как вернуть академию в Россию, сохранив и развив научные возможности для всех ее «живых» сотрудников и институций. И большие проекты могут помочь решить эту проблему.

Мы отмечали выше недостаточную гибкость структуры РАН. Одним из путей решения этой проблемы может стать развитие системы сотрудничества академических институтов и ведущих университетов на основе общих проектов, которые могли бы осуществляться по типу мегагрантов, выделяемых на условиях обязательного соучастия в них академических институтов и университетов. С одной стороны, вузы в этом случае могут выступать своеобразным интерфейсом университетской гибкости для академической среды, поскольку, как мы отмечали, в них легче привлекать к общим проектам специалистов разных наук. С другой стороны, такой альянс может помочь поднять уровень образования в этих вузах и в связанных с ними школах и обеспечить приток молодежи в академические институты. Не противостояние академии и вузов, которое сейчас искусственно раздувается под предлогом реформы науки, а их взаимопроникновение при сохранении организационной самостоятельности — это тоже достойный проект для академии.

Ясно, что инновационный сценарий развития академии возможен лишь в том случае, если он будет востребован государством. Риск этого сценария — сохраняющаяся неопределенность государственной политики: при общих разговорах о модернизации и инновационном развитии сказать, что такая политика реализуется последовательно и неуклонно, пока невозможно.

В подготовке статьи принимал участие Ирик Иммамутдинов

* Дискуссия о роли и месте академии и о формах организации науки активно шла и на страницах нашего журнала. См. статьи критиков академии, в том числе нынешнего министра образования и науки: "Шесть мифов Академии наук" ("Эксперт" № 48 от 14 декабря 2009 года), "Верните действенность науке" ("Эксперт" № 38 от 26 сентября 2011 года). А также ее защитников: "Другой академии у нас нет" ("Эксперт" № 5 от 8 февраля 2010 года), "Не нужно революций" ("Эксперт" № 45 от 14 ноября 2011 года).

График 1

Ассигнования на гражданскую науку из средств федерального бюджета

График 2

Публикации РАН, представленные в Essential Science Indicators, по областям науки за 2002-2012 годы

График 3

Совместные публикации исследователей из российских университетов и РАН в научных журналах, индексируемых в Web of Science

График 4

Финансирование гражданской науки и РАН