Экстрасенс разбушевался

4

Проснулся я от чувства тревоги. Разлепив глаза, полежал чуток, размышляя: что не так? И понял. В коридоре перед дверью в номер наблюдалось три ауры. Одну узнал сразу – Слизень, остальные незнакомы. Я вскочил и прошлепал босыми ногами к двери. Ауры стали ярче и четче. Они обрисовали тела незнакомцев. У одного в районе поясницы темнело пятно в форме пистолета. Твою мать!

Я метнулся в комнату и включил настольную лампу. Схватил трубку телефона и набрал номер портье.

– Это Мурашко из номера пятьдесят три, – сказал, когда тот откликнулся. – В коридоре за дверями моего номера наблюдаю трех грабителей. Один из них вооружен пистолетом. Похоже, замышляют недоброе. Прошу вызвать полицию.

– Вы уверены? – растерялся он. – В том, что это грабители?

– У вас в гостинице постояльцы часто ходят с огнестрельным оружием? Звоните! Не то буду жаловаться.

Положив трубку, я метнулся обратно к двери. Не благая троица тем временем завершила совещание и подошла ближе. Один из незнакомцев достал что-то из кармана – похоже, связку ключей – и начал ковыряться в замочной скважине. Черт! Засова нет, не запрешься. С внутренней стороны на замке лишь ручка, помогающая открыть дверь изнутри. Защелкивается замок автоматически. Если ключ или отмычка… Что делать? Нет, я могу устроить злыдням за дверью по инфаркту с инсультом в придачу. Только вот нельзя. Сопоставить факты и прийти к выводу – как два пальца об асфальт. Кто в номере живет? Экстрасенс. Почему умерли нежеланные гости под его дверью? Дальше объяснять? В следующий раз КГБ (ребята явно оттуда) будут действовать иначе. Например, пригласят снайпера… Да и немцы не обрадуются появлению уникума на своей земле. Вот же гадство! За что ни схватишься, того и не применить.

Замок щелкнул. Незнакомец в коридоре спрятал ключи в карман и нажал на ручку. Я навалился плечом на дверь. Он подергал за ручку, толкнул – не поддалась.

– Кто-то удерживает дверь, – сказал подельникам.

– Это он! – подскочил Слизень. – Больше некому. Навались!

Он уперся плечом в полотно двери. Присоединился и третий кагэбист. Я мужчина не слабый, но тягаться с троими… Постепенно, сантиметр за сантиметром, дверь стала приоткрываться. Глаза мои адаптировались к полумраку, так что наблюдал это отчетливо. Черт! Где же кавалерия? Или портье в полицию не позвонил? Внезапно в щель между косяком и дверным полотном просунулась рука, и я разглядел в ней небольшой продолговатый предмет. Баллончик с газом? Ну, нах! Перехватил руку левой и с силой впечатал ее в косяк. В коридоре вскрикнули, пальцы гада разжались. Подхватив баллончик, я развернул его разбрызгивателем к коридору и нажал на кнопку. Белесая струя с шипением вылетела из емкости и скрылась в щели между дверью и косяком. Пара секунд – и баллончик пуст. Я зашвырнул его обратно в коридор.

Давление на дверь ослабло. Я впечатал ее в косяк. Щелкнул замок. Что там за дверью? Весело – три фигуры бестолково метались в коридоре. Ну, так газ. Интересно, перечный или слезоточивый? Как-то раз, еще в той жизни, кто-то небогатый на мозги распылил баллончик с газом в магазине. Вроде, что-то с кем-то не поделил. Через несколько секунд зал опустел. Я вылетел на улицу в мгновение ока вместе с толпой покупателей. Непередаваемые были ощущения…

Один из ночных гостей метнулся к торцу коридора и распахнул окно. Есть там такое. К нему тут же подтянулись остальные. Несколько минут они стояли там, жадно дыша и вытирая глаза носовыми платками. Не понравилось? Ну, так валите на хер!

Валить они не захотели. Продышавшись, отправились обратно. Упрямые, суки! Ну, что делать? Второй акт Марлезонского балета? Завалить одного? Остальные точно уберутся. Нет, не выход. Но внезапно все изменилось. Один из нападавших достал из кармана какой-то предмет и поднес к уху. Выслушав, сказал что-то остальным, сделав жест рукой. Все трое развернулись и побежали к лестнице. Перед ней на короткое время остановились и стали выворачивать карманы. Ага, там же урна стоит. Избавившись от компромата, троица побежала вниз. Я с облегчением вздохнул: кажется, кавалерия появилась.

Не ошибся: через пару минут коридор заполнили фигуры с незнакомыми аурами. Одна из них подошла к двери номера и постучала. Я открыл дверь.

– Герр Мурашко? – передо мной стоял полицейский в боевом облачении: каска, бронежилет, пистолет в оперативной кобуре на поясе. На синем погоне одна серебряная звездочка.

– Я, герр офицер.

– Полицайкомиссар[14] Вебер, – представился он. – Это вы просили вызвать полицию?

– Да, герр комиссар. В мой номер ломились агенты КГБ. Собирались похитить меня с женой.

– Чем подтвердите ваши слова? – поднял он бровь.

– Смотрите! – я указал на валявшийся у дверей баллончик. – Для начала они попытались распылить в номер газ. Мне удалось выхватить баллончик и распылить в них. Они отдышались у окна и вернулись. Но потом им, видимо, сообщили по рации о вашем приезде, и они убежали. Перед этим избавились от улик. Идемте, покажу.

Как был, в трусах и босой, я отвел их к урне. Вебер заглянул в нее и присвистнул. Ну, так было от чего – через его плечо я рассмотрел содержимое мусорки. В урне лежали пистолет, портативная рация, небольшая дубинка и связка отмычек.

– Жаль, что им удалось убежать, – вздохнул я.

– Нет, – покачал головой Вебер. – На подъезде к отелю мы остановили микроавтобус, который как раз отъезжал. Внутри оказались четверо мужчин с советскими паспортами. Мы их временно задержали. Вы сумеете опознать нападавших?

– Да, герр комиссар.

– Тогда одевайтесь и спускайтесь в холл. Мы будем там. Я дам вам в сопровождение полицейского. Он подождет за дверью в коридоре.

Я вернулся в номер. Странно, но кутерьма не разбудила Вику. Она спала, завернувшись в одеяло. Я быстро оделся и вышел, не забыв прихватить ключ от номера. Полицейский сопроводил меня в холл отеля. Там наблюдалась интересная картина. На диванчике и в креслах сидели трое незнакомых мужчин и Слизень. По бокам стояли полицейские с автоматами. Перед ними, заложив руки за спину, выхаживал Вебер.

– А, герр Мурашко! – обрадовался он моему появлению. – Посмотрите на этих господ, – он указал на задержанных. – Знаете ли вы кого-нибудь из них?

– Это член нашей делегации Слизень, – указал я на куратора. – Приставлен КГБ наблюдать за нами. Сегодня… вернее, вчера в ресторане в обеденное время он угрожал мне и пытался отобрать паспорт.

– Кто это может подтвердить? – заинтересовался полицайкомиссар.

На мгновение я завис. Вовлекать своих в это дело не хотелось. Да и побоятся свидетельствовать.

– Официант. Он как раз подошел к столу с подносом. Его зовут Марко, он югослав.

– Сволочь! – прошипел куратор. – Предатель.

– Молчи, сука кагэбэшая! – рявкнул я. – Вы собирались травить газом мою беременную жену. Так что посиди в тюрьме.

– Что он говорит? – спросил Вебер.

– Называет меня предателем.

– Что ответили?

– Пожелал приятно провести время в немецкой тюрьме.

Губы полицайкомиссара тронула легкая улыбка.

– Остальные? – указал на задержанных.

– Этого не знаю, – ткнул пальцем в крайнего слева. – А вот эти двое ломились в мой номер. Тот, что справа, пытался распылить газ, а у этого за поясом имелся пистолет.

– Протестую! – поднял руку бывший обладатель пистолета. – Этот господин врет. Мы его не знаем. Он не мог видеть нас за закрытой дверью, тем более – разглядеть какой-то пистолет. Ваши люди обыскали нас. У нас нет оружия. Мы советские граждане, прибывшие, чтобы сопроводить в аэропорт соотечественника по его просьбе, – он указал на Слизня. – Ему срочно потребовалось вылететь домой по семейным обстоятельствам. Мы требуем немедленно нас освободить!

По-немецки кагэбэшник говорил уверенно.

– Вот как? – улыбнулся Вебер. – Вы не знаете этого человека, – он указал на меня, – тем не менее, прекрасно осведомлены, в каком номере он живет. Как иначе разглядели, что дверь в него закрыта? Что вы делали на том этаже? Ведь герр Слизень живет ниже. И еще. Я впервые вижу, чтобы человек отправлялся в аэропорт без вещей и верхней одежды. Как бы ни спешил, это невозможно.

Ай, да комиссар! Мигом разглядел. Все задержанные в куртках, а вот Слизень – в пиджаке. Значит, собирался меня сдать, а затем, как ни в чем не бывало, вернуться к себе в номер. Сука…

– Что касается оружия, то мы кое-что нашли в урне на этаже, где живет герр Мурашко. Наши криминалисты изучат находки. И молите бога, чтоб на них не обнаружили ваших отпечатков пальцев. Опознание завершено. Всех четверых задерживаю до выяснения обстоятельств дела. Надеть им наручники!

– Не имеете права! – запротестовал бывший обладатель пистолета. – Мы сотрудники советского посольства.

– У вас нет дипломатических паспортов и, следовательно, иммунитета. Советское посольство мы уведомим в установленном порядке. Увести!

Полицейские окружили кагэбистов и под конвоем вывели из холла. Вебер подошел ко мне.

– Вы не собираетесь покидать Германию в ближайшее время, герр Мурашко?

– Нет, герр полицайкомиссар. Как вы поняли, дома мне не рады.

– Из отеля тоже не съезжайте, – попросил он. – Если нет денег, проживание оплатит комиссариат.

– Понял, – подтвердил я.

– Кстати, как вы разглядели этих людей? – спросил он. – За закрытой дверью? Да еще пистолет.

– Выглянул на короткое время. Услыхал шум в коридоре и открыл. Разглядел Слизня, все понял и захлопнул дверь. Остальное вы знаете.

– Может быть, – произнес он задумчиво. – Хотя там вообще-то темновато. У вас отменное зрение, герр Мурашко!

– Не жалуюсь, – подтвердил я.

– Гуте нахт[15]! – кивнул он и вышел.

Проводив его взглядом, я зевнул и отправился к портье. Тот, как ни в чем не бывало, торчал за своей стойкой.

– Благодарю, что вызвали полицию, герр…

– Мюллер, – подсказал он. – Не стоит благодарности, герр Мурашко. Это мой долг.

Он принял напыщенный вид.

– Эти люди не вызвали у вас подозрения, когда проходили через холл? – спросил я.

– Нет, герр Мурашко, – покачал он головой. – Я не видел их здесь. Полицайкомиссар уже спрашивал. Полагаю, они вошли в отель через служебный вход. В это время он обычно заперт, но их кто-то впустил.

Даже знаю, кто. Через тот же ход вытащили бы и нас с Викой. Хорошо, что проснулся своевременно. Слизень – сука! Надо было все же организовать ему инфаркт.

– Разбудите меня на завтрак, – попросил портье…

Перед завтраком я рассказал Вике о происшествии. Выдал версию-лайт. Дескать, ломились в номер, но набежала полиция, вызванная портье, и повязала негодяев. Вика поохала, но мигом успокоилась. Замечаю я в последнее время такое за любимой. Безоговорочно верит в мою счастливую звезду. Ее Миша может все. От смертельной болезни исцелить, КГБ раком поставить. Если бы… По краешку прошли.

После завтрака я навестил Воронова, попросил позвать Терещенко и рассказал историю им. Выслушали меня с угрюмыми лицами.

– Ну, и что теперь? – спросил министр.

– Вам не будет ничего, – успокоил я. – Спали, ничего не слышали. Это моя личная война, Владимир Сергеевич. Так что оправляетесь в город, посещайте магазины, покупайте подарки родным. Кстати, возьмите, – я достал из кармана конверты с командировочными от Шредера. Мы с Викой их не тронули. – Пригодятся. У меня здесь будет работа и зарплата.

Воронов с Терещенко помялись, но конверты взяли. Вот и правильно.

– Жаль расставаться, Михаил Иванович, – вздохнул Терещенко. – Когда теперь свидимся?

– Еще в этом году, – успокоил я.

– Не боитесь КГБ? – удивился он.

– Им будет не до того.

Он внимательно посмотрел на меня, но задавать вопросы не стал. На том и расстались. Я вернулся к себе в номер. Собирался выгулять любимую по Франкфурту, но позвонил портье – за мной приехал полицейский. Я оделся и спустился вниз. Полицейская машина отвезла меня в комиссариат. Там меня без проволочек провели к чиновнику в гражданском костюме. Он представился гаупткомиссаром Бахом. Немолод, полноват, с отвисшими брылями щек.

Для начала Бах попросил мой паспорт. Я вручил его с замиранием сердца. Вот сейчас листнет и увидит, что не въезжал по нему в Германию. Бах, однако, листать не стал. Открыл на нужной странице, сверил фотографию с оригиналом и вернул. После чего подробно расспросил о ночном происшествии. Его молодой помощник в это время лихо стрекотал на электрической пишущей машинке, составляя протокол. По завершении допроса мне дали его на подпись.

– Хорошо, что владеете немецким языком, – заметил Бах. – Переводчика с русского отыскать непросто. И представителя советского посольства не потребовали.

– У меня теперь там нет друзей, – вздохнул я.

– Понимаю, – кивнул он. – Первый такой случай в моей практике. Агенты КГБ попытались похитить соотечественника! Чем вы их так разозлили? Диссидент?

– Целитель, герр Бах.

– Знаю, – сказал он. – Читал в утренних газетах. Журналисты называют вас волшебником. Дескать, слепые прозревают, парализованные ходят. Но одно другому не мешает.

– Не в моем случае, герр Бах. Я не собирался просить политического убежища в Германии. Просто в КГБ хотели, чтоб я работал на них – исцелял иностранцев за большие деньги. А они бы клали эти деньги в свои карманы. Люди, приказавшие меня похитить, не патриоты. Жулики.

– Погодите! – заинтересовался он. Открыл ящик стола и извлек из него газету. – Вот! – протянул мне. – Объявление на четвертой странице. Прочтите. Очень необычное, потому заинтересовало.

Я взял газету и развернул, мельком заметив, что она сегодняшняя. Нашел рекламное объявление на указанной странице. Большое, в красивой рамке, да еще с изображением возложенных на человеческую голову рук.

«Целитель из СССР излечит вас от тяжелых болезней, – гласило объявление, – включая те, перед которыми бессильна современная медицина. Тысячи официально подтвержденных случаев, быстрый результат. Подробности и предварительная запись по телефону». Далее следовали цифры номера. На миг я похолодел. До сих пор считал, что попытка похищения – месть Слизня, который наплел про меня гадостей посольским. Ошибся. Оказалось, четкая и продуманная операция. Даже публикация объявления в номере с рассказом о моих успехах в Германии – не случайность. У них все вышло бы, если б я не проснулся. Привезли бы нас, как миленьких, в Москву, где поставили перед фактом. Или исцеляй, или десять лет колонии за измену Родине. В том числе беременной Вике. Мрази! Ненавижу!

– Что скажете? – спросил Бах.

– Это афера КГБ.

– Вы уверены?

– Абсолютно. В СССР нет целителя с такими же способностями. Официально они подтверждены только у меня. Я один могу говорить о тысячах исцеленных и подтвердить это документально.

– Ясно, – он забарабанил пальцами по столу. – Вы готовы повторить сказанное перед прессой?

– Для чего?

– Чтоб не дать совершиться преступлению. Тяжелобольной человек готов на многое. Мой долг – остановить мошенничество. Одновременно это защитит вас.

– От кого?

– КГБ. Неприятно говорить вам, герр Мурашко, но задержанных вчера в отеле придется отпустить. Дело не имеет судебной перспективы – нет улик. Только ваше заявление и показания официанта ресторана. Одного этого мало.

– А как же пистолет, рация, дубинка? – удивился я. – Баллончик с газом, наконец?

– На них не нашли отпечатков пальцев задержанных. Видимо, успели стереть. Да и пистолет не настоящий – искусно выполненный муляж. Это не оружие. Судья, разумеется, все поймет, но решение вынесет в пользу обвиняемых. Он обязан соблюдать закон. Но пока дело не передано в суд, вы вправе говорить, что угодно, – он хитро посмотрел на меня. – Я не первый год служу в полиции, герр Мурашко, и хорошо знаю, что спецслужбы опасаются огласки. Поднятый прессой шум заставит КГБ отступиться. Тем более, тут особый случай. Вы не перебежчик и не диссидент. У СССР нет и не может быть к вам официальных претензий.

Вообще-то есть, но об этом лучше промолчать.

– Согласен, – кивнул я. – Когда?

– Идемте, что-то покажу, – предложил он, поманив меня рукой.

Я встал и по его примеру подошел к окну. Бах отодвинул штору. Окна его кабинета выходили на улицу, и я разглядел перед входом в комиссариат толпу репортеров с фотоаппаратами и видеокамерами.

– Дежурят здесь с утра, – пояснил Бах. – Вы не видели их, потому что въехали во двор через служебные ворота. У репортеров – свои источники информации, и о задержании русских они знают. Пока без подробностей, но разнюхают. Вам все равно придется иметь с ними дело, так что лучше не затягивать.

– Выйдем к ним?

– Зачем? – пожал он плечами. – Пригласим в конференц-зал. Сейчас поручу помощнику это сделать. Вы готовы, герр Мурашко?

– Готов, – буркнул я…

Наше появление в конференц-зале репортеры встретили морем вспышек. Подлетели, преградив дорогу, операторы с камерами.

– Господа! – поднял руку Бах. – Разрешите нам пройти. Обещаю, что ответим на вопросы.

Репортеры расступились. Мы с комиссаром заняли места за столом, сев лицом к залу.

– Итак, – начал Бах. – Сегодня ночью, а точнее – в час тридцать семь в комиссариат поступил звонок из отеля «Адмирал». Портье передал просьбу одного из постояльцев. Мол, к нему в номер рвутся неизвестные вооруженные люди. Выехавшей по вызову группой полиции у отеля был задержан микроавтобус – он только что отъехал. В салоне обнаружили четырех советских граждан. Трое из них являются сотрудниками посольства СССР в Германии, не имеющими дипломатического статуса, четвертый – член советской делегации, прибывшей во Франкфурт по приглашению клиники Гете. Просивший помощи постоялец гостиницы, тоже гражданин СССР и член названной делегации герр Мурашко – вот он, рядом со мной, – пояснил, что трое из задержанных пытались проникнуть к нему в номер, применяя отмычки и баллончик со слезоточивым газом. Ему удалось сдержать первый напор, а потом прибыла полиция. Она же обнаружила в урне у лестницы на этаже, где расположен номер Мурашко, связку отмычек, рацию, дубинку и предмет, похожий на пистолет.

Последние слова комиссара потонули в возмущенном гуле.

– Тихо, господа! – поднял руку Бах. – Я еще не закончил. На полу у номера герра Мурашко найден использованный баллончик со слезоточивым газом. На основании этих фактов командир специальной группы принял решение задержать граждан СССР и доставить их для разбирательства в комиссариат. В настоящее время идет изучение обстоятельств дела. Это все, что я могу пока сказать. А теперь слово герру Мурашко.

Журналистам я выдал полную версию произошедшего, включая приезд в Минск подлеца Родина и разговор с ним. Умолчал только про предупреждение о предстоящем аресте. Зачем подводить хороших людей? Мы с Викой просто вылетели днем раньше, чем нарушили планы КГБ. Но контора попыталась отыграться в Германии. Об объявлении в немецкой газете тоже сказал, продемонстрировав его и снабдив соответствующим комментарием. Слушали меня внимательно. Журналисты строчили в блокнотах, фоторепортеры щелкали затворами камер, операторы телевидения жужжали своими.

– Теперь можете задавать вопросы, – предложил я, завершив рассказ.

– Герр Мурашко! – вскочил тип в переднем ряду. – Гюнтер Генкель, газета «Бильд»[16]. – Вы будете просить политическое убежище в Германии?

– Нет.

– Почему? – удивился он.

– У меня нет политических разногласий с СССР. Я не диссидент и не перебежчик. Самоуправство отдельных чинов КГБ – я уверен, что это была частная инициатива, – не может заслонить то хорошее, что есть в моей стране. Бесплатное образование и здравоохранение, отсутствие безработицы, к примеру. Сейчас СССР переживает не лучшие времена, налицо политический кризис и проблемы в экономике, но я верю, что мы справимся. С моим делом тоже разберутся.

– Вы наивный человек, – покачал головой Генкель и сел.

– Петер Клоц, «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг»[17], – встал следующий журналист. – Что собираетесь делать дальше, герр Мурашко?

– Я получил приглашение клиники Гете поработать у них. Если будет разрешение официальных властей, почему бы и нет? Понадобится вид на жительство в Германии. Получу – займусь исцелением немецких детей. Нет – перееду в другую страну.

Пусть не думают, что я тут на коленях стою.

– Говорят, вы просите за свои услуги большие деньги, – не замедлил немец. – Больше, чем получает профессор медицины.

Ясно, кто напел.

– Вы были вчера в клинике, где я демонстрировал свои возможности?

– Нет, – покачал он головой. – Читал в газетах.

– Очень жаль, герр Клоц. Вчера в присутствии большого числа медиков и журналистов я исцелил тринадцать детей. Не хочу говорить плохо о немецких врачах, но они не смогли помочь этим детям. Я же справился менее чем за два часа. Уникальный специалист должен иметь соответствующий заработок. Вы вот платите большие деньги звездам Бундеслиги, и большинство населения Германии считает это нормальным. Неужели футболист лучше целителя? Или в перерывах между матчами он лечит безнадежно больных? Теперь о моем гонораре. Не стану приводить конкретных цифр, но управляющему клиникой я назвал ту сумму, какую получал от родителей детей в СССР. Неужели немцы беднее?

– Извините, герр Мурашко! – вскочил репортер «Бильда». – Вы заявили, что в СССР бесплатное здравоохранение. Как понимать последние слова?

– Все просто, герр Генкель, – улыбнулся я. – Здравоохранение в СССР, действительно, бесплатное. Но поскольку я не врач и не состою в штате клиники, то и не получаю денег от государства. Мне платят родители исцеленных детей. Необходимость этого понимают даже коммунисты.

Журналисты заулыбались.

– Скажу больше. В СССР я официальный миллионер.

По конференц-залу пронесся удивленный гул.

– Именно так, господа. Мне принадлежит кооператив, на счет которого поступает плата от родителей. Мы, в свою очередь, перечисляем государству установленный им налог. Содержим сотрудников, доплачиваем сотрудничающим с нами врачам и медицинским сестрам. Помогаем детским домам. Есть еще один аспект. Дети-инвалиды – это немалая нагрузка для бюджета страны. Им выплачивают пособия. Повзрослев, они остаются инвалидами и начинают получать пенсии. Обычно пожизненно. А теперь представьте, что их исцелили, и необходимость в выплатах отпала. Это уже огромная экономия. Но не вся. Повзрослев, бывшие инвалиды получают специальность и начинают работать. Они платят налоги и страховые взносы. Сплошная выгода государству! В СССР это прекрасно понимают, и мне странно слышать, что представители такой рационально мыслящей нации, как немцы, задают по этому поводу вопросы.

– Вы нас плохо знаете, герр Мурашко, – покачал головой журналист «Франкфуртер Альгемайне». – Мы романтичны и не всегда умеем считать деньги. Но соглашусь с вами. Исцеленный инвалид – это замечательно. В первую очередь – для него самого.

Пресс-конференция не затянулась. Получив информацию, журналисты стали подниматься с мест. Нужно выдать сенсацию раньше конкурентов. Это вам не в СССР. Та же полицейская машина отвезла меня в отель, и я даже успел на обед. Мы с Викой погуляли по городу, а затем сели смотреть телевизор. Сюжет с пресс-конференции уже крутили в новостных выпусках. Я полюбовался на себя, красивого, перевел Вике свои ответы и комментарии журналистов.

– Теперь ты в Германии – знаменитость, – заключила она.

И не только здесь. Представляю, как смотрят эти выпуски в советском посольстве. И какими словами меня костерят… Кому-то сильно не поздоровится.

Новостные выпуски дали и другой эффект. В номере зазвонил телефон. Я снял трубку – Шредер.

– Добрый день, герр Мурашко, – заспешил он. – У меня вопрос: вы никуда не уезжаете?

– Нет пока, – ответил я.

– Предлагаю встретиться через час в ресторане отеля. У меня к вам деловое предложение. Полагаю, вам понравится. Заодно и поужинаем.

Так и сделали. Перед этим мы с Викой проводили уезжавших в аэропорт Воронова и Терещенко. На прощание обнялись. Переводчик Сережа к нам не подошел: наверное, видел новостные выпуски. Телевизор в номере у него есть. Зассал мидовский выкормыш… Подоспевший Шредер пожал руки членам делегации и потащил нас с Викой в ресторан.

– Руководство клиники согласилось на ваши условия, – сообщил, едва мы разместились за столом. – Тысяча двести пятьдесят марок за пациента. Решение предварительное, завтра оформим официально. Пока же я взял на себя смелость выписать чек за уже исцеленных детей.

Он положил передо мной цветную бумажку. Я взял ее. Чек на предъявителя. Сумма – 16250 марок. А неплохо день завершается!

– У вас пока нет счета в банке, – объяснил Шредер. – Его следует открыть. Тогда мы сможем перечислять деньги напрямую.