Экзамен на выживание. Особенности любовного приворота

8. Вайолет проходит испытание...а, нет, все же вляпывается в неприятности

Зеркальная пыль никогда не обманывает.

Поэтому я храбрюсь изо всех сил, делаю шаг в темноту и даже закрываю за собой дверь. Прислушиваюсь… Но это бестолку. Здесь, внутри, нет никаких звуков. Словно бы что-то их поглощает или рассеивает так, чтобы невозможно было расслышать даже моими чувствительными ушками. Эх, Базилик бы сейчас помог… Как минимум — попытался бы меня отговорить от этой ужасной затеи.

Чем дальше я продвигаюсь, тем становится понемногу светлее. На полках, уходящих высоко-высоко в потолок, стоят стеклянные банки с самыми различными частями тела, и жидкость в них источает странный хемилюминесцентный свет… Вдоль стен в идеальном порядке стоят столы, накрытые белыми скатертями, часть из которых тоже отчего-то светится. Первый раз я вздрагиваю от некоторого подобия страха, когда вижу огромное чучело многоглазого чудища, сплошь покрытого фиолетовой и зеленой слизью, что стекает в сосуды, расставленные вокруг — думается мне, именно эту инсталляцию и испугались близнецы, выскочив отсюда.

Дорожка зеркальной пыли под ногами продолжает вести меня вдоль стеллажей и столов, куда-то вглубь, поэтому я все продолжаю идти, медленно и осторожно, чтобы ничего не задеть и не уронить. За мной станется, ага. Вечно из-за своей неуклюжести вляпываюсь во всякие истории…

— Баззи, как же мне тебя сейчас не хватает, — шепчу я тихо-тихо сама себе, проходя мимо огромного скелета с двумя головами.

И тут же слышу словно бы чей-то вздох, доносящийся слева.

Замираю на месте, не в силах пошевелиться. Потому как это первый звук, который я слышу с момента, как переступила порог этой страшнющей комнаты.

— Кто здесь? — невольно вырывается у меня.

Да уж, самый глупый вопрос, который можно было задать, Вайолет…

— Х-хр-рр…

Мне впору вскрикнуть от ужаса, потому как вместе с этими странными звуками я замечаю краем глаза некое подобие шевеления. На столе слева от меня. Под одной из белоснежных простыней, пропитанной чем-то черным.

— Я… Простите, не хотела вас побеспокоить… — ох, до чего же нелепые оправдания, Вайолет… Нужно просто как можно скорее уносить отсюда ноги!

— По…моги… Мне…

Уже развернувшись и всерьез собираясь бежать отсюда, как убегали братья Пого и Дрого, я снова замираю, потому что любопытство и природное чувство сострадания тут же реагируют куда сильнее, чем здравый смысл.

Помочь? Этот таинственный голос и впрямь попросил меня ему помочь?

— Хорошо, — тут же соглашаюсь я, делая осторожный шаг по направлению к источнику голоса. — Чем вам помочь?

Обращающееся ко мне из-под простыни нечто не отвечает. Но снова шевелится, явно подавая новый знак.

Дорожка зеркальной пыли под ногами заканчивается ровно возле его стола. Так вот в чем состоит мое испытание! Нужно просто помочь этому бедолаге!

С воодушевлением я подхожу к нему вплотную и сдергиваю покрывало, уже не испытывая ни капли страха. И тут же замираю от удивления… Потому что не совсем представляю, как этому помочь.

Он же… Мертвый. Совсем. Уже давно. Вон, даже, личинки в глазницах шевелятся…

— Помо…ги…

А, нет, не мертвый. Я же отчетливо вижу, как он пытается двигать губами и говорить со мной.

— Вы ранены?

Только вот я не представляю, как лечить настолько, гм, обширные раны.

— По…мо…

— Да поняла я, поняла, — вздыхаю я, а после, задумавшись, замечаю особенно жирную личинку, ползущую по щеке этого несчастного больного, подхватываю ее и отправляю в рот.

Первая нормальная еда за весь день.

Уж не знаю, что это за магия умерщвления такая, ну или последствия опытов пресловутых некромантов, но ко мне даже зверюшек ни разу в таком состоянии не приносили, а тут — целый человек. Хотя, с тем, что он целый, я бы поспорила… Одергиваю простыню ниже, чтобы осмотреть масштаб бедствий. Как я и думала. Одежда вся истлевшая, грязная, следы гниения наблюдаются по всему телу. Кожа да кости… Ну вот и как его лечить? Ни лекарств, ни учебников, ничего… Эх, не на тот факультет меня запихнуть пытаются такими испытаниями, ага.

— Хр-х-хх…

— Да ну что ты, потерпеть не можешь еще немного? Поди, не первый день здесь находишься… Уж пять минут осмотра смирно полежать не в состоянии? — ворчу я, щурясь и пытаясь разглядеть в скудном источнике освещения наличие серьезных ран и повреждений пациента.

— Р-р-х-х…

— Да уж, повозмущайся еще, — подняв поочередно обе руки и осмотрев их, я принимаюсь осматривать грудь, живот, бедра, ноги, не обращая внимание на глухое рычание доставшейся мне в качестве подопечного нежити.

Хотя, если подумать… Какая же это нежить. Общается, вон. С трудом, но все же. А коли есть остатки сознания — значит, жив еще. А если жив — все остальное можно вылечить.

— Мне бы мой чемоданчик, — вздыхаю я, задумчиво запуская руки в карманы. — У меня ведь только зеркальная пыль да мясной пудинг…

Пальцы сами собой натыкаются на камешек, доставшийся мне по прибытии сюда, и я тут же замираю. Как же я могла забыть!

— Слушай, ты случаем не знаешь, может, это тебе поможет? — я подношу камень почти вплотную к ввалившемуся носу своего подопытного, потому что глазами, очевидно, видеть он не может, а так, быть может, и почует чего.

— Мхм…

Пусть ничего членораздельного мне ответить бедолага не может, я вдруг вижу, как камень начинает светиться в моей руке мутным желтоватым светом. А вслед за этим вдруг ощущаю неясное жжение в солнечном сплетении, разливающееся теплотой в груди.

Не знаю, что происходит, и что я делаю, но, похоже, делаю это верно.

На всякий случай закрываю глаза, полностью сосредоточившись на тепле, позволяя ему охватить все мое тело — оно ощущается как невероятно правильное, родное и уютное тепло, и я представляю, как оно окутывает не только меня, но и мужчину передо мной, согревая и обволакивая.

Я представляю, как это тепло обретает звук, переливаясь и распространяясь, словно самая дивная мелодия, какую только можно услышать, невиданный по своей красоте музыкальный инструмент, который способен вызвать мечтательную улыбку даже у самого мрачного и грустного создания на свете.

Воображаю, как тепло превращается в переливающиеся в каплях дождя солнечные лучи, сверкающие всеми оттенками цветового спектра, поражая мысли и разум, наполняя вдохновением и радостью, раскрашивая даже самые потаенные и глубокие уголки вселенной.

Чувствую, как тепло, что исходит от камня, способно обрести даже вкус — самый невообразимый и желанный, сводящий ароматом слюнные железы и вынуждающий урчать в нетерпении желудок, как оно слышится ароматами всех цветов, трав и специй, какие только можно попробовать и вкусить.

Все возможные чувства, какие только способно испытывать живое создание, сливаются в одно, самое желанное и невообразимое, невоссоздаваемое и от того на редкость ценное. Мое тепло превращается в истинную любовь, которую я всю свою жизнь мечтаю разлить по пробиркам и закупорить в бутылках.

Я не могу пока этого сделать. Но могу очень живо представить, как я это делаю, пока позволяю своей магии лечить этого полумертвого бедолагу.

Когда я наконец открываю глаза, улыбаясь во всю, то вижу, как почти все тело мужчины, к слову, почти восстановившее нормальный облик, опутывают крохотные, тончайшие золотые нити, искрящиеся светлячками магических частиц. Камень почти полностью потух, но не он сейчас занимает мое внимание. Наспех убрав его обратно в карман, я завороженно наблюдаю за своим пациентом, который, еле-еле подняв дрожащие руки, стряхивает с себя остатки мертвых личинок и, наконец, пытается сесть.

Такой высокий… И серьезный. И волосы такие необычные, почти совершенно белые… Красивый.

Кажется, я краснею. Благо, в темноте не видно.

— Еда, — хрипло, но уже куда более понятно говорит незнакомец, в упор прожигая меня взглядом.

— О… — тут же от радости я чуть ли не хлопаю в ладоши, — Какая удача! У меня ведь и впрямь есть еда!

В следующие четверть часа я завороженно наблюдаю за тем, как мой пациент поедает мясной пудинг, размазывая по щекам и подбородку жир и масло, буквально стекающий по его пальцам.

Надо бы раздобыть ему нормальную одежду… А еще лучше — мантию. Впрочем, этим, наверное, работники академии займутся, верно?

— Я прошла испытание, да? Или тебе еще что-то нужно? Я ведь тебя вылечила уже, так что…

Замерев, незнакомец уставляется на меня своими стальными серыми глазами, совершенно не мигая.

— Ты… Вылечила, — утвердительно говорит он.

— Ну... да, — пожимаю я плечами. — Это ведь и было мое вступительное испытание? Ты попросил тебя найти, я воспользовалась зеркальной пылью, нашла способ отпереть эту дверь, воспользовалась выданным артефактом… Кто бы что ни говорил, но я считаю, что мне можно поставить отметку выше среднего. А ты как думаешь?

— Ты вылечила, — снова повторяет красавчик, по-прежнему ни разу не моргнув.

— Да… — уже чуть подрастерявшись, снова соглашаюсь я. — Я Вайолет, кстати… Вайолет Грин. Ну, если тебе вдруг важно. Или если спросят.

— Вайолет… — повторяет мое нерадивое испытание, и наконец моргает.

Очень медленно.

— А тебя как зовут? — внутри меня начинает подниматься странное подозрение, но пока я все еще стараюсь держаться как можно более дружелюбно.

— Мо… Морт.

— Невероятно приятно, Морт, — сама же я ощущаю, как голос начинает дрожать от невесть откуда взявшегося страха, и стараюсь себя не выдать.

Что-то мне подсказывает, что не испытание я завершила… А сотворила что-то очень, очень, очень неправильное.

— Ты вылечила, — снова повторяет Морт.

Первый день в академии, Вайолет…

И что же ты натворила, спрашивается, на свою голову?