ГЛАВА 7

Война началась. Пока, правда, мы только наблюдаем, как готовится к ней Австралия. Радио передает нам все воинственные речи и боевые приказы. Мы знаем, что на нас будет выслан целый воздушный флот. Мы повсюду расставили воздушные посты, и дядя ворчит:

— К чему это все? Если бы правительство было благоразумно, оно бы поняло, что с нами воевать бесполезно. К чему же допускать лишнее кровопролитие? Наши враги воображают, что могут забросать нас гранатами и пустить ядовитые газы, которые уничтожат всех нас в несколько часов. Наивная мысль! Я дал распоряжение загородить наши границы непроницаемыми лучами… Когда я продемонстрировал перед лордом Альбернуном действие гамма-лучей, это было неспроста… Я хотел предостеречь лорда от непоправимой ошибки. Не моя вина, если это предостережение не принято во внимание…

Мы с дядей летим осматривать наши посты. По всем данным австралийское правительство сегодня откроет военные действия против нас. Наш аэроплан снабжен исключительно чутким приемником, мы вооружены прекрасными подзорными трубами и электрическими «беспроволочными ушами». На нашем телеграфе принята новая, секретная азбука.

Мы парим почти неподвижно в высоте. Я слышу шум в слуховом аппарате… Дядя берется за приемник.

— Они идут.

— Откуда?

— С юга.

Дядя делает мне едва заметный знак. Я понимаю: на юге находится гора Руссель. Враги устремились к нашим сокровищам.

Через некоторое время до нас доносится жужжание множества аппаратов. Дядя командует:

— На встречу!

Мы с бешеной скоростью несемся к югу. До наших воздушных заграждений осталось не больше километра.

Навстречу нам мчится враждебная эскадрилья. Это очень красивое зрелище: пятьсот аэропланов, по двадцать пять в ряд. В середине цеппелин — очевидно, в нем расположен главный штаб.

Австралийцы — отважные молодцы. Мы слышали, как военный министр разъяснил им, с каким врагом придется сражаться. Они знают могущество наших машин, и все-таки…

На мгновение воздушный флот приостановился. С цеппелина раздается какая-то команда. Шесть аэропланов летят прямо на нас. Они нас заметили. Они хотят вступить в открытый бой, но… все шесть останавливаются, как будто между ними и нами воздвигнута невидимая стеклянная стена. Мы даже невооруженным глазом видим, как их пилоты изо всех сил налегают на руль… Напрасно! Аэропланы не в силах сдвинуться с места.

Они поворачиваются и летят обратно, к цеппелину. Дядя встает, выпрямляется во весь рост и разражается таким смехом, какого я еще не слыхал у него. Мы летим на высоте восьмисот метров. Дядя хохочет не умолкая…

Там, на цеппелине, держат военный совет. Весь воздушный флот выравнивается в одну линию. Вероятно, на цеппелине думают, что причиной остановки ринувшихся в атаку аэропланов является наш аппарат, такой маленький, такой безобидный на вид.

Против нас открывают огонь. С пятисот аэропланов раздаются дружные залпы… Но дождь снарядов падает перед асе той же незримой воздушной стеной… Мы в полной безопасности и спокойно наблюдаем за этим фейерверком. Когда пули попадают в область наших лучей, они мгновенно превращаются в капельки расплавленного металла и сгорают.

Австралийцы не трусы, но загадочность, абсолютная непонятность того, что происходит у них на глазах, приводит их в ярость.

Вот один из аэропланов устремился вперед с таким бешеным натиском, перед которым не устояла наша стена. Вот аэроплан уже прорвался, и мы слышим торжествующий крик пилота, но в этот же момент вспыхивает столб огня. Секунда — и все исчезло в пламени: аппарат, люди, ручные гранаты. Аэроплан растаял, превратился в газ, сгорел…

Лицо дяди бледно. Он тяжело дышит и говорит:

— Я не виноват. Я предупреждал. Я не хотел человеческих жертв. Они не послушались меня.

Бескровная битва длится весь день. Вражеская эскадрилья поднимается значительно выше. Мы следуем за ней. На всякий случай мы захватили теплую одежду и балконы с кислородом.

Австралийцы забираются все выше и выше, рассчитывая хоть там прорваться на нашей завесой. Напрасные усилия!

Воздушный флот поворачивает обратно. Дядя удовлетворенно кивает головой.

— Это благоразумно. Они потеряли только один аппарат и отделались двумя убитыми.

Мы спустились ниже. Наступил вечер.

И снова нам было продемонстрировано эффектное зрелище. Отчаявшись победить нас в воздухе, австралийцы начали бомбардировку наших владений дальнобойными орудиями.

Забавно было смотреть, как снаряды отскакивали от стены наших лучей и сгорали.

Новое нападение! На этот раз — ядовитые газы. Их постигает та же участь. Коснувшись невидимой завесы из лучей, они мгновенно вспыхивают.

Однако у нас есть одно уязвимое место: город Аллистер и гавань в Кэмбриджской бухте. Я был удивлен, когда мы возвращались ночью в Электрополис. На пути я увидел все наши цеппелины, аэропланы, несметное количество автомобилей, стада верблюдов и слонов… Невдалеке от города китайцы работали над разгрузкой.

Я недоумевая спросил дядю:

— Что это значит?

— Город Аллистер переселяется.

— Зачем?

— Я сдаю гавань. Она ненадежна. Море своей огромной водяной поверхностью оттягивает лучи на себя. Недавно здесь сгорел пароход. Я не хочу рисковать вторым… Кроме того, гавань мне больше не нужна.

— А австралийцы?

— Австралийцы, судя по полученным мною донесениям, будут здесь со своими пушками завтра рано утром. На здоровье!


На следующий день битва возобновилась, и мы с дядей были снова мирными свидетелями ее. Аллистер и Холльборн вылетели на двух аэропланах охранять нашу южную границу, мы же с дядей направились на север.

Солнце взошло над морем. Покинутый город Аллистер был тих… Но вот — глухой удар там, внизу, и кверху взлетает столб земли.

Дядя говорит:

— Недурной прицел. Надо отдать справедливость этим гранатам, они разрыхляют землю лучше, чем наши плуги.

Через три часа бомбардировка прекратилась, и военные суда австралийцев осторожно подходят к берегу. Надо полагать, что наши враги немало удивлены тем, что мы позволяем им стрелять сколько угодно, не оказывая никакого сопротивления.

Дядя, глядя на великолепно снаряженные суда, говорит:

— Достаточно в Электрополисе повернуть только один рычаг, — и все эти гордые корабли были бы объяты пламенем. Но я — мирный человек и не хочу жертв.

Первые спущенные на волу шлюпки подошли к берегу. Когда солдаты высадились и перетащили из шлюпок оружие, над ними высоко в воздухе раздались голоса:

— Не ходите дальше! Двадцать шагов на юг — и вас ждет верная смерть.

Мы видим, как солдаты сперва удивленно поднимают головы, потом смеются. Офицер машет рукой. Мы слышим команду. Двадцать орудий наведены на нас и… начинается вчерашняя игра; снаряды перед заградительной завесой из лучей. Мы остаемся невредимы. Минута затишья. Моряки возвращаются на корабли, которые, повернувшись к нам бортами, открывают адскую канонаду из всех орудий. Минут десять слышен сплошной грохот и гул, но для нас это всего-навсего блестящий фейерверк. Выстрелы смолкают. На мачтах выбрасываются сигналы. Суда уходят в открытое море.

Дядя говорит:

— Они все еще ждут нападения с нашей стороны. Напрасно!


Мы возвращаемся в Электрополис ночью. Светит полная луна. Ночь тиха и прекрасна. Под нами тянутся длинные караваны верблюдов и слонов. С высоты, на которой мы находимся, огромные животные кажутся нам муравьями.

Дядя уезжает в Сан-Франциско. Я уже знаю, что означают эти поездки. В нашей химической лаборатории кипит лихорадочно напряженная работа. За последние недели мы добыли большие запасы урановой смоляной руды из рудника горы Руссель и вырабатываем радий. Он транспортируется в особых стеклянных бутылочках, обернутых в специальную изолирующую ткань.

В рудник мы спустили большой металлический сосуд, который может вместить приблизительно два центнера руды. Дядя велел вырыть в горе еще одну маленькую боковую пещеру. Он хочет устроить там на всякий случай склад.


Австралийцы как будто успокоились, но их аэропланы по-прежнему кружатся около наших границ. По крайней мере, прошла уже неделя, а они не сделали никакой новой вылазки. В газетах также нет ни единого слова о нас. Может быть, австралийское правительство потеряло всякую надежду взять Электрополис.

Как бы то ни было, мы спокойно продолжаем свою работу.

Сегодня мы закончили обработку и посев третьего опытного поля. Теперь в нашем распоряжении имеются, кроме плугов и сеялок, еще и молотилки. У нас есть два больших луга площадью в несколько сот квадратных километров, которые также были орошены искусственным дождем и на которых пасутся сотни овец. Часть из них доставили нам дикари. Для улучшения же породы мы вывезли из Европы на цеппелинах прекрасных производителей.

Когда какой-нибудь аэроплан прилетает к нам или улетает, он окружается искусственным облаком, которое делает его невидимым. Скрытый этим облаком аэроплан благополучно пролетает через нашу непроницаемую завесу из лучей. На время пролета ток, разумеется, выключается, но мы не должны показывать это австралийцам, которые в эту минуту могут прорваться в открытую брешь. Хотя противник и оставил нас в покое, но мы должны быть всегда начеку.

Перед отъездом дядя собрал всех нас в большом зале казино. Раньше он обычно оставлял своим заместителем Холльборна и всем нам давал ряд более или менее срочных и сложных заданий. Затем, когда наша техника так усложнилась, что Холльборн, не получивший специального образования, не мог справляться с новейшими аппаратами, заместителем оставался главный инженер Моравец. Мы были убеждены, что и теперь он займет этот пост.

Дядя обратился к нам с кратким словом:

— На этот раз я буду отсутствовать недели четыре…

Моравец перебил его:

— Вы можете отлучиться совершенно спокойно, мистер Шмидт. Все мы прекрасно знаем наши обязанности и выполним все, что вы нам укажете. Я лично никогда еще не обманывал вашего доверия…

— Да. Я знаю, чего я могу ожидать от каждого из вас, — сказал дядя, и мне показалось, что Моравец слегка побледнел при этих словах, сказанных самым дружеским тоном.

Каюсь, я до сих пор не сумел преодолеть своей антипатии к Моравцу и трем его приятелям… Я вдруг вспомнил, что вчера дядя долго беседовал с главным инженером, и тот сидел в кресле, которое я окрестил «угадывателем мыслей»… Может быть, во время этого разговора дядя прочел что-то в мыслях этого человека?

— Мне очень жаль, дорогой Моравец, но на этот раз моим заместителем будет мой племянник, — продолжал дядя.

Я весь вспыхнул, а Моравец стал еще бледнее.

— Я хотел бы, чтобы во время моего отсутствия вы закончили сооружение станции высокого напряжения на посту Эдит Лагсон. Следовательно ваше присутствие будет необходимо именно там. Общее же руководство я передам моему племяннику. Прошу вас подчиняться всем его распоряжениям.

Так торжественно дядя никогда еще не говорил со своими сотрудниками. Меня безгранично радовало оказанное мне доверие, но в тоне его слов было что-то, вызывавшее тревогу.

Никогда еще я так не боялся за него.

За несколько минут до отъезда дяди я набрался храбрости и спросил его:

— Тебе подозрителен Моравец?

— А тебе? — Он пристально посмотрел на меня.

— Да, Моравец, Стобицер, Гельдинг и Курцмюллер.

— Отчего ты не говорил мне об этом раньше?

— Я говорил Холльборну, и он высмеял меня. Кроме того, я же знаю, что все они очень способные люди и что ты веришь им. Я не хотел наводить тебя на подозрения, не имея в руках никаких доказательств… Я решил молчать и пока только наблюдать за ними.

Дядя ласково потрепал меня по плечу…

— Ты, кажется, прав, мальчуган. Возвратившись из Америки, я расторгну договор с этими господами. Но пока они еще нужны мне, и я надеюсь — они не сделают ничего дурного в мое отсутствие. Продолжай только наблюдать за ними, но делай это осторожно.


Четыре недели прошли. Я жду дядю с часа на час. Говоря по правде, у меня нет причин жаловаться. Работа идет успешно. Уже закончена обработка четвертого поля; Моравец аккуратно доносит по телефону о ходе работ на посту Эдит Лагсон. Он уже почти закончил сооружение станции высокого напряжения. Все мои приказания исполняются беспрекословно, но иногда я ловлю насмешливые улыбки на лицах Стобицера и Гельдинга… Впрочем, может быть, это только мне кажется.

Однако, сегодня произошло нечто такое, чего еще не бывало до сих пор. Настала ночь. Я очень утомлен, мне хочется спать, но какое-то внутреннее беспокойство гонит меня из дому. Я еще раз обхожу весь наш участок и заглядываю в окно кабачка. Там совершенно темно, и я уже собираюсь уйти, но вдруг замечаю чью-то фигуру в дверях. Это наш служитель Жак. Он подходит ко мне и шепчет:

— Я уже хотел идти за вами.

— Что случилось?

— Не знаю… Я плохо понимаю, что говорят эти люди, но мне кажется…

Он ведет меня по темному коридору. Я всегда ношу в кармане револьвер и теперь держу его наготове. Мы входим в комнату Жака. Она прилегает вплотную к общему залу. Жак жестом показывает мне на дверь. Я смотрю в замочную скважину и вижу Стобицера, Гельдинга, Курцмюллера. В комнате собралось еще человек пятьдесят китайцев, которые работают под начальством Стобицера.

Я слышу его голос:

— Нам надо спешить. Все три вагона сцеплены?

— Да.

— А аккумуляторы?

— Все в порядке.

— Мы должны ночью добраться до горы Руссель.

— А как мы пройдем через завесу?

— Это уж наше дело. Надо пройти. Нужно взять с собой какие-нибудь сосуды для руды. Наберем ее как можно больше, а затем через границу. Утром нас будет ждать аэроплан…

— Вы уверены, что нет никакой опасности?

— Надеюсь. Ведь наш почтенный «шеф» мирно спит, — в голосе Стобицера дрогнула насмешка.

Кто-то проворчал:

— А награда? Какая будет награда?

— Мы принесем австралийцам миллионы. Соответственно этому будет и награда.

— Ну, если так, скорей!

Они идут к выходу. Я едва сдерживаю бешенство и принуждаю себя быть спокойным. Если я обнаружу свое присутствие, если они увидят, что их заговор раскрыт, — я буду убит. Видимо, они решили идти напролом.

Невольно я хватаю за руку Жака.

— Скорей к центральной станции…

Но он шепчет взволнованно:

— Подождите! Дайте им уйти.

Мой мозг точно молнией прорезает мысль: «Сегодня вечером Моравец не телефонировал мне с поста Эдит Лагсон».

Я спрашиваю Жака:

— Вы видели главного инженера?

— Да, три часа тому назад.

— Здесь?

— Да, он в этом кабачке разговаривал с мистером Стобицером и затем ушел.

— Куда?

— К аэродрому.

Бегом, сколько хватает у меня сил, я мчусь к центральной станции.

Загрузка...