Когда ужин наконец закончился, Дженни пожелала всем спокойной ночи. Последнее пожелание тем, кто собрался в этой комнате. Если эти люди еще когда-нибудь с ней встретятся, все будет совершенно иначе. А может, они никогда больше не встретятся. Кто знает… Дженни медленно поднялась в свою комнату и закрыла дверь. Захотелось сразу же запереть дверь. Но, подумав, она сказала себе, что не должна делать ничего, отличавшегося от ее обычного поведения… Ничего такого, что могло бы насторожить: «Почему она это сделала?» Дверь осталась незапертой. Впрочем, это ничего не меняло: никто не придет проверять, заперлась она или нет.
Выждав немного, Дженни сняла платье и убрала в огромный, мрачный шкаф, полностью занимавший одну стенку комнаты. Платье Дженни выглядело в нем жалким и одиноким. Такой огромный шкаф, и только это кружевное черное платьице, и еще только юбка на каждый день и темно-серый костюм, который она надевала по воскресеньям. В таком обширном шкафу поместилась бы и сотня всевозможных нарядов. Дженни иногда любила воображать, что в нем висят наряды для любого случая: строго-элегантные и легкомысленно-веселые. Но сегодня ей было не до грез.
Повесив на плечики кружевное платье, Дженни стала обдумывать, что возьмет с собой. Разумеется, серый костюм: он новый, пригодится. Она наденет шелковую блузку, а другую возьмет с собой. Ну и, конечно, щетку для волос и гребешок; зубную щетку и пасту; полотенце для лица; мыло и щеточку для ногтей. У Дженни был небольшой чемодан, еще со школьных времен. В нем поместятся все те вещи, которые она наметила и еще шелковая блузка, пижама и две пары чулок. Но больше ничего в чемодан не войдет. Даже смена нижнего белья. Не стоит и пытаться. Пожалуй, можно еще распихать по краям полдюжины носовых платков. И это все!
Закончив укладывать чемодан, Дженни увидела маленькую Библию, принадлежавшую ее матери. С ней Дженни расстаться никак не могла. Маленькая книжица скрылась под пижамой. Дженни закрыла чемодан и положила его на стул у окна. Как быть с выходными туфлями? Их придется оставить, так же как и две другие пары — обычные туфли и уличные. Нет, эти две пары надо взять. Вдруг промокнут ноги и даже не во что будет переобуться. Дженни завернула их в бумагу, уложила, почувствовав себя более защищенной. Но даже в этот момент ее не покидала горькая досада из-за того, что придется оставить пару атласных маленьких туфелек, в которых она была в тот вечер. Конечно, их брать ни к чему… Совсем ни к чему!
Решено! Но это самые красивые туфли, из тех, что у нее были, и, возможно, она никогда их больше не увидит.
Эти туфли достались ей от Хизер Петерсон, а та, в свою очередь, получила их от своей кузины, но обнаружила, что они ей чудовищно малы и она не сможет их носить, иначе рискует стать инвалидом.
Дженни держала туфли в руке. Они были такие красивые и, должно быть, дорогие! Кузина Хизер Петерсон была богата и купила эти туфли в Париже. Они были великолепной формы, изумительно сидели на ноге и к тому же их украшал маленький бриллиант, помещенный так искусно, что нога казалась меньше. Дженни понимала, что брать их с собой глупо. Нельзя потакать своим капризам! Побег — дело серьезное, нельзя переживать по поводу каких-то туфель, пусть даже и очень красивых, пусть даже у тебя никогда больше не будет такой прелести… Дженни поставила туфли в большой шкаф и решительно закрыла дверь.
Время тянулось медленно. Дженни уже была готова двинуться в путь. Она не знала, куда идти, но понимала, что уходить нужно дождавшись удобного момента. В полночь все звуки в комнатах прекратились. Дом совсем затих. Это был старинный дом — самое начало семнадцатого века. Мысли Дженни невольно переключились на его историю.
Красивый молодой человек когда-то построил этот дом для своей прелестной жены. Ричард Форбс и его жена Джейн…
Дженни всегда хотелось знать, называли ее этим именем или оно было, как и ее собственное имя, превращено в Дженни. Ей нравилось так думать, хотя ее собственное полное имя было не Джейн, а Дженнифер. Тем не менее устанавливалась какая-то связь. Ричард Форбс и Джейн были ее предками. Их портреты висели на почетном месте в холле.
Их сын и его жена на портретах, написанных спустя полстолетия, выглядели старыми в сравнении с ослепительно юными родителями. Портретов было много. Некоторые из них написаны известными художниками. У Дженни сильно забилось сердце, когда представила себе, что она не найденыш, не внебрачный ребенок, а законная наследница всех этих древних Форбсов. Она должна была уйти, но что-то в душе ее говорило: «Я вернусь!» И она верила: ее внутренний голос говорил правду. Она еще вернется!
Дженни выключила свет и решила ждать в темноте. Очевидно, она все-таки задремала, потому что, вздрогнув, проснулась. Стало заметно холоднее. Дженни зажгла свет и посмотрела на свои часы. Она не носила их открыто, потому что часы были семейной реликвией: подарок отца ее матери. Во всяком случае, так сказала Гарсти, хотя каким образом Гарсти это узнала, Дженни понять не могла.
Ими уже давно не пользовались, но и спустя столько лет, они с безукоризненной точностью показывали время. Часы были на длинной и тонкой золотой цепочке.
Дженни открыла ящик комода и вынула приготовленные заранее вещи: перчатки, черную шляпку и сверток с двумя парами туфель. Она надела шляпку и положила перчатки в карман темно-лилового пальто, которое тоже уже вынула из шкафа. Наверное, в нем будет жарковато, оно слишком плотное для этого времени года, но неизвестно, какая погода будет дальше. А пальто совсем хорошее, куплено прошлой зимой. Она помнит, как они с Гарсти покупали его во время январской распродажи. Оно стоило больше чем Дженни собиралась потратить, но Гарсти ее уговорила: «Оно послужит тебе много лет, и ты всегда будешь в нем хорошо выглядеть».
Дженни взяла сумочку и посмотрела на стул у окна, где лежал чемодан, накрытый стеганым покрывалом.
О нет! Она не может оставить комнату в беспорядке.
Нужно накрыть кровать покрывалом и прибраться. Затем она взяла свой чемодан, сверток с туфлями привязала к ручке чемодана, чтобы освободить левую руку для сумочки. Дженни задержалась на пороге и оглядела комнату.
Полный порядок. Теперь она может идти.
Дженни подняла руку, в которой была сумочка, и выключила свет. Если плотно закрыть дверь, никто не подойдет к комнате раньше половины восьмого, и если даже они начнут искать, в ее распоряжении целых семь с половиной часов. Дженни ощупью дошла до лестницы и стала осторожно спускаться.
Это было похоже на погружение в темные, глубокие воды. Но темнота не пугала Дженни, напротив, она подбадривала ее. Ведь сквозь эту темноту на нее смотрели с портретов прежние обитатели дома, люди ее крови, носившие одинаковое с ней имя. Это придавало ей чувство защищенности. Пусть она не знала, куда попадет и что будет делать, зато она теперь знала, кто она. Она не была больше незаконнорожденным найденышем, взятым на воспитание из милости. Она Дженни Форбс, и этот дом, и эти портреты принадлежат ей.
Когда Дженни дошла до половины лестницы и остановилась на площадке, из-за облака появилась луна. Фасад дома выходил на юго-восток. Было полнолуние, и лунный свет проник сквозь окна над дверью и по обе стороны от нее. Свет был ярким, и под ним портреты словно оживали. «Они прощаются со мной, — подумала Дженни. — Но я вернусь». Задержавшись на лестничной площадке, она смотрела на портреты. Некоторые из них можно было, приглядевшись, рассмотреть, а другие просто казались тенями. Лунный луч ярко осветил висевший внизу, в холле, портрет, который ей особенно нравился. Леди Джорджина Форбс. Портрет кисти знаменитого художника, написанный в год Крымской войны. Леди Джорджина в подвенечном платье, с цветами в волосах, счастливо улыбающаяся. Прошло сто лет, а она все еще была прекрасной, не омраченной ни старостью, ни печалью. «Прощайте, прапрабабушка! Когда-нибудь я вернусь!»