Еще одно, не очень лестное для Горбачева ельцинское рассуждение, касающееся темы «ГКЧП и Горбачев»:
Стало быть, согласно этой логике, если бы к Горбачеву в Форос приехал кто-то другой, Горбачев мог бы их и испугаться? А кто бы его мог напугать? Крючков? Язов? Тот же Лукьянов? Янаев? Павлов?.. Что-то не видно таких уж очень страшных для Горбачева фигур.
Мощный отпор предположению, что Горбачев мог быть каким-то образом причастен к заговору, дает в своих воспоминаниях Анатолий Черняев, один из самых близких в ту пору к Горбачеву людей:
«Мне… противно наблюдать эти трусливые, корыстные, подлые умственные упражнения и пробы пера на Горбачеве. Я видел его на близком расстоянии, и упрятывать с такой дистанции каждый день подлинные мотивы и намерения, мысли и переживания было бы невозможно, да передо мной-то ему это было и не нужно».
Тут помощник Горбачева, видимо, забыл, какова была ситуация в Кремле во время январских, вильнюсских событий: тогда ведь и сам Анатолий Сергеевич, и другие близкие сотрудники Горбачева тоже «видели его на близком расстоянии», но вот как-то он сумел «упрятать» от них свои «подлинные мотивы и намерения, мысли и переживания».
Есть еще и самый простой, «бытовой» аргумент против версии о причастности Горбачева к путчу. Во время заточения в Форосе едва ли не больше всех переживала по поводу происходящего супруга Горбачева Раиса Максимовна. В результате этих переживаний у нее случился микроинсульт, отнялись рука, половина лица. Если бы Горбачев был связан с заговорщиками, что бы, кажется, ему стоило, плюнув на всякую конспирацию, сказать: «Рая, да не переживай ты так! Все будет нормально. Это все «понарошке», не по-настоящему. Это просто спектакль». Что-нибудь в этом роде. Жену он горячо любил.
Но ничего такого Горбачев не сказал, не успокоил супругу. Он и сам переживал и тревожился. Особенно когда гэкачеписты объявили, что президент тяжело болен и не в состоянии управлять страной. Горбачев прекрасно знал, что при современном уровне гэбэшной «медицины» заговорщикам ничего не стоит сделать так, чтобы он действительно «заболел», очень тяжело «заболел».
В общем, такие вот соображения. Они отвергают подозрения, что Горбачев как-то более или менее АКТИВНО участвовал в путче, но вот, что он вполне мог догадываться о его подготовке и при этом ПАССИВНО наблюдать за ней, не принимать никаких мер противодействия, более того, связывать с путчем какие-то свои тайные, одному ему известные планы, – такой возможности они не опровергают.
Как бы то ни было, свои подозрения, касающиеся возможного двуличия Горбачева, Ельцин не утаил в себе, – уже приехав из Архангельского в Белый дом, позвонил по этому поводу «руководителям крупных республик, которые участвовали в создании нового Союзного договора». Да и вообще хотел узнать, как относятся к происходящему перевороту другие республиканские лидеры.
По его словам, правительственная связь в Белом доме была отключена, однако один-единственный телефон, ельцинского первого помощника Илюшина, опять-таки по недосмотру заговорщиков, оказался не отключенным – работал…
По этому, случайно не отключенному, телефону Ельцин и связался с руководителями нескольких крупных республик. Что поразило Ельцина, – его собеседники на другом конце провода разговаривали «крайне сдержанно». Они, мол, конечно, тоже хотели бы знать, какова истинная роль Горбачёва, но не торопились высказывать свое мнение. Главным их желанием было – «дистанцироваться от московских событий, сохранить хотя бы внешний, формальный суверенитет, сохранить, грубо говоря, власть, выступить в диалоге с ГКЧП как равноправный партнёр». Как они полагали, им лучше занимать нейтральную позицию, – тогда им, возможно, «будут оставлены какие-то властные полномочия; по крайней мере, они сохранят кабинеты и привилегии».
Единственным серьезным центром сопротивления заговорщикам оставался Дом российского правительства на Краснопресненской набережной.
Штаб сопротивления путчистам заседает в этом самом Доме российского правительства, по-другому – в Белом доме.
Ельцин:
«Мы были вместе – Руцкой, Бурбулис, Силаев, Хасбулатов, Шахрай, другие руководители России. Обсуждаем ситуацию…
А за окном стоял танк. Абсурдный и в то же время такой реальный. Я еще раз посмотрел в окно. Бронемашину окружила толпа людей. Водитель высунулся из люка. Ведь не боятся люди подходить, да что там подходить, – бросаться под эти танки…
Как удар, как внутренний рывок, ощутил: я должен быть сейчас там, рядом с ними.
Подготовка к несложной операции заняла немного времени. Охрана выскочила на улицу. Я решительно спускаюсь вниз, к людям. Взобрался на броню, выпрямился. Может быть, в этот момент почувствовал, что мы выиграем, мы не можем проиграть. Ощущение полной ясности, абсолютного единения с людьми, стоящими вокруг меня. Их много, стоит свист, крики. Много журналистов, телеоператоров, фоторепортеров. Я беру в руки лист с обращением. Крики смолкают, и я читаю, громко, голос почти срывается… Потом переговорил с командиром танка, с солдатами. По лицам, по глазам увидел: не будут в нас стрелять. Спрыгнул с танка и через несколько минут опять оказался в своем кабинете. Но я уже был совсем другим человеком.
Этот импровизированный митинг не был пропагандистским трюком. После выхода к людям я испытал прилив энергии, громадное внутреннее облечение».
Может быть, когда-нибудь, когда у российских властей изменится отношение к Ельцину, когда официально будет признано, что Ельцин – великий человек, возглавивший Великую либерально-демократическую (или, по-другому, – антикоммунистическую) революцию в России девяностых годов (это были не «лихие», а великие революционные девяностые!), в Москве соорудят памятник: Ельцин на танке, выступает с пламенной речью.
Хотя вряд ли: Ельцин на танке – тут же возникает аналогия: Ленин на броневике. Довольно комичная аналогия. Впрочем, если разобраться… Если стоит памятник вождю варварской, разрушительной революции, погубившей Россию, почему бы не поставить монумент вождю революции созидательной, открывшей путь к возрождению страны?
Как выяснилось в те часы, когда Ельцин сочувственно думал о трагическом положении Горбачева (хотя к этим мыслям прибавлялись некоторые подозрения и недоумения относительно возможных связей крымского узника с ГКЧП), единственной надеждой и для Горбачева был Ельцин. 19-го утром Анатолий Черняев зашел к своему шефу на даче в Форосе.
Черняев:
«Он (Горбачев. – О.М.) лежал на постели и делал пометки в блокноте. Я присел рядом и стал ругаться (по поводу ГКЧП, естественно. – О.М.) Он смотрел на меня печально. Сказал: «Да, это может кончиться очень плохо. Но, ты знаешь, в данном случае я верю Ельцину. Он им не дастся, не уступит… Когда я их вчера спросил, где Ельцин, один ответил, что «уже арестован», другой поправил: «Будет арестован».
Это признание Горбачева, сделанное в самый критический, возможно, в самый безнадежный, момент, дорогого стоит: «В данном случае я верю Ельцину. Он им не дастся, не уступит».
За все полторы тысячи дней (столько насчитали) их, Горбачева и Ельцина, политического противостояния Горбачев направил немало обвинительных стрел в сторону Ельцина (как и тот – в сторону Горбачева), но вот в критический, решающий момент он все же высказывает слова доверия ему. Ельцин оставался единственной надеждой не только для президента рассыпающейся страны, но и для всего ее народа (во всяком случае, для той его части, которая осознавала, что в реальности происходит). Правда, замечу, что в первой публикации этого фрагмента из дневника Анатолия Черняева («Известия», 30 сентября 1991 года) эти слова Горбачева – «…Я верю Ельцину. Он им не дастся, не уступит» – почему-то отсутствуют. Почему? Возможно, их попросил убрать сам Горбачев (наверняка Черняев давал ему прочесть текст перед публикацией). В тот момент отношения между Горбачевым и Ельциным снова накалились, и Горбачев посчитал неуместным делать реверансы в сторону своего вечного оппонента. В дальнейшем, когда проблема отношений двух лидеров потеряла свою актуальность, автор восстановил эти необычайно важные слова. Таково мое предположение.
Тут, может быть, стоит привести еще один фрагмент из черняевского дневника, ярко показывающий, в условиях какого жесткого «контроля» находились Горбачев и его сотрудники в Форосе. В какой-то момент, после многих часов, проведенных в душных помещениях, Черняев и несколько женщин-сотрудниц решили спуститься к морю искупаться. Все подходы к воде были перекрыты, но вроде бы остался один, правда, почти непролазный:
«Пошли. Первый часовой очень подозрительно посмотрел. Не остановил, но тут же сообщил по рации: Черняев куда-то пошел… Дошли до тропки, резко вниз по самодельным ступенькам… Спуск – метров 100. На половине – Ольга мне: оглянитесь! Я оглянулся. За нами шел человек. Спустились к воде. Между больших валунов можно пробраться в воду… Ногу сломать – чтобы добраться до глубины и поплыть. Сделал несколько махов, перевернулся на спину. Мужик, который шел за нами, звонил по телефону. Лариса потом сказала, что он произнес: «Черняев здесь. Сижу»… Справа пограничная вышка. Два солдата направили на нас все трубы и бинокли. Перед нами катер и глиссер… Завели моторы. Метрах в ста маячит фрегат. Зачем тогда мужик-охранник?.. Ясно: чтоб знали – вы собой не распоряжаетесь, за вами везде следят, вы полузэки… Психическое давление. Через полчаса вылезли. Он «смотрит в сторону»… Пошли вверх. Слышим: он по телефону – «Черняев поднимается».
И еще один фрагмент – несколько похвальных слов о личной охране Горбачева. Как уже говорилось, все тридцать два человека остались верны президенту. Предателем оказался только их начальник генерал Медведев. Из дневника Черняева:
«…Эти ребята показали себя настоящими рыцарями. Их начальники, Плеханов и Медведев, предали и их, изменили Президенту. А они не дрогнули. День и ночь, сменяясь, спокойные, напряженные, сильные ребята, с пистолетами и мини-рациями, часть вооружились автоматами… во всех «жизненных» пунктах вокруг дачи, иногда незаметные за кустами. Они были готовы стоять насмерть: и по службе, по долгу, но главным образом – по-человечески, по благородству духа».
Спрашивается, почему Плеханов с Генераловым не заменили личную охрану Горбачева солдафонами, которых привезли из Москвы? Видимо, – из опасения, что так просто сотрудники личной охраны не позволят себя заменить. Уж Медведев-то о настроениях среди своих подчиненных был достаточно хорошо осведомлен. Будет бой, будет стрельба. А этого заговорщикам совсем не требовалось. Так что привезенные солдафоны были поставлены осуществлять общую охрану внутри «объекта», а непосредственно президента продолжала оберегать его штатная охрана, эти самые крепкие духом «ребята».
Как будут развиваться события по-прежнему неясно. Да, все больше ощущается, что путчисты в растерянности, но… Возможны всякие варианты. Если допустить худший… Ельцин:
«В середине дня (19 августа. – О.М.) было решено создать правительство в изгнании, если падёт Белый дом. Для этого на следующее утро Андрей Козырев вылетел в Париж, так как по международным правилам министр иностранных дел может провозгласить правительство в изгнании без получения на то особых полномочий. Группу во главе с Олегом Лобовым (в то время – первый вице-премьер правительства РСФСР. – О.М.) мы отправили в Свердловск для руководства демократическим сопротивлением в России в случае ареста российских руководителей и победы путча в Москве».
Вечером 19 августа состоялась «знаменитая» пресс-конференция гэкачепистов. Была она довольно нелепой. О трясущихся руках «и.о. президента» Янаева не написал только ленивый. Путчисты пытались доказать, что их действия вполне законны. Из выступления Янаева:
«Я хотел бы сегодня заявить о том, что Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР полностью отдаёт себе отчёт в глубине поразившего страну кризиса. Он принимает на себя ответственность за судьбу Родины и преисполнен решимости принять самые серьёзные меры по скорейшему выводу государства и общества из кризиса… В таком режиме, дамы и господа, в каком работал президент Горбачёв все эти последние шесть лет… естественно, и организм изнашивается немножко. Я надеюсь, что мой друг президент Горбачёв будет в строю, и мы будем ещё вместе работать».
Потрясающая логика! «Его друг» Горбачев подорвал на перестройке свое здоровье – точнее, «немножко поизносил свой организм», и поэтому надо вводить в Москву танки.
Было видно, что в головах у путчистов полная сумятица (впрочем, чего и ожидать после ночи, проведенной в беспробудном пьянстве)… Но и с сумятицей в голове они могут многое натворить. Более того, неадекватный преступник бывает вдвойне опасен. Кстати, на пресс-конференции не было Павлова. Степанков и Лисов так описывают его последнее появление на публике:
«К обеду (19 августа. – О.М.) врач с большим трудом привел его в чувство (после пьянки. – О.М.), и он явился на заседание ГКЧП. Его намеревались послать на пресс-конференцию, но он отказался, сказав, что ему надо встретиться с министрами. Никто не настаивал: разве можно в таком виде на люди?
Трудно пересказать то заседание Кабинета министров. Павлов постоянно терял канву разговора, перескакивал с одного на другое.
Присутствовавшие так и не поняли, с какой целью их собирали. Большинство решило: чтобы выяснить отношение к созданию ГКЧП. Павлов почти каждого строго спрашивал: «Ты – за?»…
Это был последний выход Павлова «в свет». После заседания Кабинета министров он уехал на дачу и более оттуда не показывался. Дальнейшему участию премьер-министра в заговоре помешал тяжелый запой…».
Вечер 19 августа. Ельцин:
«Мне доложили, что в Белом доме появился генерал Александр Лебедь. С ним провели предварительные переговоры Руцкой, Скоков, Коржаков. Познакомился с ним и я…
Грачев прислал его прощупать обстановку. В то время, как в Москву по приказу Язова прибывали все новые и новые части, надо было определиться и понять: что в конце концов происходит вокруг Белого дома?
Лебедь пытался объяснить нашим людям, что достаточно выпустить по Белому дому несколько ракетных снарядов ПТУРС (противотанковых управляемых ракетных снарядов. – О.М.) – и ни о какой защите Белого дома серьёзно говорить не придётся.
Генерал объявил, что восемь БТРов, которые стоят сейчас вокруг Белого дома, будут участвовать в его обороне (откуда взялись эти БТРы, не ясно; говорилось о шести танках майора Евдокимова, перешедших на защиту Белого дома. – О.М.) Руцкой и Кобец начали спорить, как лучше расположить боевые машины. Спор ни к чему не привёл. Лебедь ещё раз убедился, что имеет дело с дилетантами, и вряд ли они смогут противостоять даже небольшому профессиональному воинскому подразделению. Между тем в Москве и под Москвой таких подразделений были уже десятки».
Странно, что Лебедя вообще пустили в Белый дом. Как позже выяснилось, гэкачеписты отводили ему одну из главных ролей в штурме Белого дома.
«Десантники под руководством генерала Лебедя, – говорилось в этом плане, – взаимодействуя с мотострелковой дивизией особого назначения (дивизия имени Дзержинского. – О.М.)… блокируют здание Верховного Совета со стороны посольства США и Краснопресненской набережной, взяв Белый дом в кольцо и перекрыв тем самым к нему доступ. ОМОН… и десантники вклиниваются в массу защитников, оставляя за собой проход, по которому к Белому дому продвигается «Альфа»…» И т.д. Другое дело, что у Лебедя, как и у Грачева, как у многих других офицеров и генералов, было двойственное отношение к ГКЧП, и в решающий момент они отказались выполнять его приказы. Но все равно – пускать в Белый дом одного из главных своих противников (что действительно у него на уме, – неизвестно)… В этом тоже проявился дилетантизм людей, ведавших обороной Белого дома.
Время шло, но никаких решительных действий ГКЧП не предпринимал. Это буквально бесило генерала-«ястреба» Варенникова, который в тот момент оказался в Киеве. Там поднимал мятеж. В 20-58 он направил в Москву шифрограмму для немедленной передачи ГКЧП:
«Оценивая первые сутки, пришел к выводу, что большинство исполнительных структур действуют крайне нерешительно и неорганизованно. Правоохранительные органы вообще не выполнили никаких задач. Это чревато тяжелыми итогами.
Совершенно необъяснимо бездействие в отношении деструктивных сил, хотя накануне все было оговорено. На местах мы не можем ничем объяснить гражданским руководителям и военнослужащим причины аморфного состояния в Москве. Идеалистические рассуждения о «демократии» и о «законности действий» могут привести к краху с вытекающими тяжелыми последствиями лично для каждого члена ГКЧП и лиц, активно их поддерживающих. Но самое главное даже не в том, что каждого ждет тяжелая участь (лишение жизни и презрение народа), а максимальное дальнейшее ухудшение событий для страны. Реально государство будет ввергнуто в катастрофу. Мы не можем это допустить!..
Мы все УБЕДИТЕЛЬНО ПРОСИМ НЕМЕДЛЕННО ПРИНЯТЬ МЕРЫ К ЛИКВИДАЦИИ ГРУППЫ АВАНТЮРИСТА ЕЛЬЦИНА Б.Н. (выделено мной. – О.М.) Здание правительства РСФСР необходимо немедленно надежно блокировать, лишить его водоисточников, электроэнергии, телефонной и радиосвязи и т.д…
Нерешительность и полумеры только подтолкнут экстремистов и псевдодемократов к еще более жестким и решительным действиям».
Подпись: главнокомандующий сухопутными войсками генерал армии Варенников.
Без сомнения, если бы этот «ястреб» с генеральскими погонами не был бы в путче на вторых ролях, а возглавил бы его, все пошло бы по-другому.
Ночью 20 августа зять Горбачева Анатолий Вирганский на любительскую камеру записал заявление президента:
«То, что я хочу сейчас сказать перед телекамерой, я хочу, чтобы все это стало известно народным депутатам СССР, Верховному Совету СССР, советской и мировой общественности. После прослушанной пресс-конференции Янаева и других членов так называемого комитета по чрезвычайному положению я понял, что общественность страны, мировая общественность введены в заблуждение.
По сути дела, происходит обман с тяжелыми последствиями. Вице-президент, ссылаясь на плохое состояние здоровья и невозможность ввиду того исполнения обязанностей Президентом, взял на себя исполнение обязанностей, его обязанностей – Президента СССР…
Я заявляю, что все, что касается состояния моего здоровья, – это обман. Таким образом, на обмане совершен антиконституционный переворот. Законный Президент страны отстранен от исполнения своих обязанностей. Более того, дача в Крыму, где я нахожусь на отдыхе и откуда я должен был вылететь сегодня на подписание договора… окружена войсками, и я нахожусь под арестом. Я лишен правительственной связи, самолет, который здесь находился со мной, и вертолеты также отосланы, не знаю – в какое место и где они находятся. Я лишен всякой связи, контактов с внешним миром. Я – под арестом, и никто не выпускается за территорию дачи. С моря и с суши я окружен войсками.
Я не знаю, удастся ли мне ее (видеозапись заявления. – О.М.) переправить, но я постараюсь сделать все, чтобы эта пленка, как говорится, дошла на волю…
Самое опасное, что то, что делает сейчас комитет по чрезвычайному положению, может привести к эскалации гражданского противоборства, противостояния, а может быть – и к гражданской войне…»
Конечно, заявление несколько косноязычное, не чувствуется редакторской руки президентских спичрайтеров – Черняева, Шахназарова… Ну так подумаем, и при каких обстоятельствах оно делалось. Тут не до аккуратного слога.
Сделали четыре дубля этого заявления, извлекли пленку, разрезали на четыре части, каждую часть отдельно упаковали и стали думать, как передать их в Москву…
Опять возникает вопрос: было ли это заявление искренним или делалось так, на всякий случай, чтобы обеспечить Горбачеву дополнительное алиби?
20 августа, на второй день путча, Ельцин вновь обратился к россиянам с призывом не подчиняться решениям ГКЧП − «горстки политических авантюристов». Правда, появился он, этот призыв, если не ошибаюсь, лишь 21-го в «Общей газете», которую стали выпускать журналисты нескольких запрещенных изданий. Газета опять-таки выходила в виде листовок, отпечатанных на принтере и размноженных на ксероксе. Потом, уже после снятия запретов ГКЧП, обращение перепечатали другие газеты.
Среди прочего, в обращении Ельцина говорилось о том, что, в соответствии с указом российского президента, все структуры союзной исполнительной власти теперь должны подчиняться ему, российскому президенту:
«Указом Президента РСФСР… все органы исполнительной власти Союза ССР, включая КГБ СССР, МВД СССР, Министерство обороны СССР, действующие на территории Российской Федерации, переходят в непосредственное подчинение избранного народом Президента РСФСР…»
Таким образом, Ельцин принимал на себя функции верховного главнокомандующего всеми Вооруженными Силами, находящимися на территории России. Сделать это ему накануне, 19 августа, посоветовал генерал Лебедь: в таком случае солдатам и офицерам будет легче выполнять его, Ельцина, приказы – у них не будет ощущения, что они нарушают присягу.
В новом документе Ельцин обращал внимание на то, что гэкачеписты одной из своих главных задач поставили − изолировать Россию от других республик: именно Россия − «главная мишень заговорщиков», «кирзовый сапог диктатуры» занесен именно над Россией, ибо она главный оплот демократических преобразований. Другим же республикам − Украине, Казахстану, Узбекистану, Армении − путчисты обещают «послабления» в период введенного ими чрезвычайного положения.
И снова − о Союзном договоре. Не случайно, говорилось в обращении, что переворот совершен 19 августа − в последний день перед подписанием нового Союзного договора. Договора, который «несмотря на все компромиссы, должен был положить конец всевластию КПСС и военно-промышленного комплекса».
«Слушаю выступления организаторов путча и поражаюсь: какова степень морального падения! Вчера клеймили руководство России якобы за нежелание подписывать Союзный договор, а сегодня убеждают народ в том, что наше стремление его подписать едва ли не направлено против обновленного Союза…»
В действительности, конечно, именно перспектива подписания нового Союзного договора страшила путчистов более всего. Это был их главный страх, подвигнувший их к действиям. 12 сентября «Московский комсомолец» опубликовал захваченные в здании ЦК КПСС секретные документы, где так прямо и было написано: «Именно содержание Союзного договора вынудило на экстраординарные меры».
По всему было видно, что военным – по крайней мере, многим из них, – жутко не хочется, подчиняясь приказам ГКЧП, идти на штурм Белого дома. Но… что делать? До поры, до времени приходилось подчиняться.
Подготовка к захвату Белого дома началась 20 августа в девять утра. Свидетельствует первый зам председателя КГБ Агеев (Степанков и Лисов, «Кремлевский заговор»):
«– Утром Крючков по телефону поручил мне связаться с заместителем министра обороны Ачаловым (это, напомню, еще один «ястреб», «брат-близнец» Варенникова. – О.М.) для разработки операции по блокированию Белого дома. Он назвал место, куда будет отправлен арестованный Ельцин. Это было все то же «Завидово»…»
На утреннем совещании у Агеева операция по захвату Белого дома была разработана «вчерне». В середине дня состоялось второе совещание, на этот раз у этого самого Ачалова. Здесь были командующий ВДВ Павел Грачев, «национальный герой», бывший командующий советскими войсками в Афганистане, а теперь замминистра внутренних дел СССР Борис Громов, уже упоминавшийся Гений Агеев (хорошее имя дали сыну папа с мамой; всю жизнь, видимо, приходилось оправдывать), командир Группы «Альфа» Виктор Карпухин, командир группы «В» Борис Бесков (эта группа, входившая тогда в структуру Первого главного управления КГБ СССР – внешнюю разведку, сейчас известна как «Вымпел»)...
Степанков и Лисов, «Кремлевский заговор»:
«У Ачалова собрались профессионалы. План, составленный ими, был безукоризнен. Он предусматривал согласованные, синхронные действия трех ведомств: армии, КГБ и МВД».
Общие контуры плана были таковы (о некоторых его деталях уже говорилось). Десантники Лебедя, взаимодействуя с дивизией Дзержинского, блокируют Белый дом со стороны американского посольства и Краснопресненской набережной. Берут здание в кольцо, перекрывают к нему доступ.
«Изюминкой операции, – пишут Степанков и Лисов, – было предложение Громова наступать на здание Верховного Совета России «клином». ОМОН… и десантники вклиниваются в массу защитников, оставляя за собой проход, по которому к Белому дому продвигалась «Альфа», за ней – группа «В» («Вымпел»), а потом и – «Волна», подразделение КГБ Москвы и Московской области…
Роли всех участников операции были четко расписаны.
«Альфа» гранатометами вышибает двери, пробивается на пятый этаж, к кабинету Ельцина и захватывает президента России.
«В» подавляет очаги сопротивления.
«Волна», разбитая на «десятки», совместно с другими силами Управления КГБ Москвы и Московской области, осуществляет «фильтрацию»: выяснение личности и задержание подлежащих аресту, в числе которых – руководство России (списки для ареста и интернирования, как мы знаем, Крючков подготовил заранее. – О.М.)
Включенные в «десятки» фотографы запечатлевают ответный огонь защищающихся, чтобы можно было сказать, будто те начали стрельбу первыми.
Спецназ КГБ блокирует все 20 выходов из здания.
Проход в баррикадах проделывают специальные машины. Три танковые роты оглушают защитников пальбой из пушек (вот, оказывается, для чего пригнали в Москву 362 танка! – О.М.)
С воздуха атаку поддерживает эскадрилья боевых вертолетов…»
Действительно, замечательный план, профессионально составленный. И «изюминка» есть. Недавно перешедший в «сенаторы» (члены Совета Федерации) с поста губернатора Подмосковья генерал в отставке Громов, возможно, с гордостью ее вспоминает. В Афгане у него не получилось, в Подмосковье тоже не очень заладилось – достаточно вспомнить его министра финансов, который уволок за границу чуть ли не весь областной бюджет… А вот со штурмом Белого дома могло бы, наверное, получиться…
По признанию того же Громова, участники совещания «были настроены агрессивно, решительно, находясь в состоянии, близком к эйфории».
Некоторый диссонанс в это «эйфорическое» состояние внес было явившийся с опозданием генерал Лебедь. Как мы знаем, он ходил на разведку в Белый дом. По его словам, вокруг здания собралось очень много народа, сооружаются баррикады, значительных жертв не избежать. К тому же и в самом Белом доме много вооруженных людей.
Но Лебедя тут же осадил вернувшийся из Киева Варенников:
– Ты генерал и должен быть оптимистом. Нечего проявлять пессимизм!
В общем, было решено – штурмовать. Начало штурма – три часа ночи 21 августа. Сигнал – красная ракета. Операцию назвали – «Гром» (не в честь ли генерала Громова?)
Командиры разъехались по своим подразделениям, ставить перед подчиненными боевую задачу. Одна из главных ролей, как мы видели, отводилась группе «Альфа».
« – Говоря о предстоящем штурме, – рассказывает командир отделения Савельев, – он (командир «Альфы» Карпухин. – О.М.), бравируя, заявил, что задача не сложная. Здание Верховного Совета устроено по примитивному коридорному типу. По обе стороны коридора расположены кабинеты. Ориентироваться и действовать не трудно…
Как именно «ориентироваться и действовать», объясняет начальник другого отделения Гуменной:
« – Военные должны были обстрелять из гранатометов каждое окно со 2-го по 5-й этаж, после чего мы, ворвавшись в здание, провели бы «зачистку». «Зачистка» производится следующим образом: сотрудник открывает дверь помещения, бросает гранату и дает очередь из автомата…»
Что такое эта пресловутая «зачистка», вскоре хорошо узнают жители Чечни…
Потом был еще какой-то, уточненный, план, еще более свирепый:
« – По уточненному плану действий группа «Б» (Отдельный учебный центр КГБ) должна была «обработать» 1-й и 2-й этажи секретным оружием огромной разрушительной силы, – свидетельствует начальник отделения Группы «А» Леонид Гуменной. – После такой «обработки» оба этажа перестали бы существовать. А задача арестовать Ельцина, которую поставил Карпухин, была нереальной по той причине, что после «зачистки», произведенной нами, все, в том числе и президент России, были бы уничтожены…»
Но тут у гэкачепистов начались проблемы…
Идея штурма, по-видимому, уже на начальном этапе «забуксовала» из-за нежелания участвовать в нем сотрудников как раз тех основных подразделений, которые, согласно плану, и должны были его осуществить.
О том, как назревал их протест, пишут Степанков и Лисов:
«Хотя приказ запрещал рассказывать о предстоящей операции рядовым сотрудникам (а «рядовые» сотрудники «Альфы» – это офицеры и прапорщики. – О.М.) Савельев собрал свое отделение, чтобы поговорить начистоту с теми, с кем предстояло идти в бой.
– Нас снова хотят замарать в крови, – …сказал он… – каждый волен действовать, как подсказывает совесть. Лично я штурмовать Белый дом не буду…
(Говоря «нас снова хотят замарать в крови», Савельев, по-видимому, намекал на январский штурм вильнюсского телецентра, где «Альфа» сыграла главную роль. – О.М.)
Бунтарское настроение охватывало «Альфу».
На совещании, состоявшемся в 17 часов, заместитель начальника Группы Михаил Головатов (тот самый, из-за которого не так давно вышел громкий скандал между Австрией и Литвой. – О.М.) поинтересовался у прибывшего с очередной штабной планерки в «верхах» Карпухина, есть ли письменное разрешение на штурм Белого дома.
– Карпухин ответил, что есть приказ правительства, – свидетельствует начальник отделения Леонид Гуменной. – Он повторил это строго несколько раз. Но это не произвело должного эффекта. Мы стали возмущаться, называя штурм безумством. Карпухин закричал, что мы стали слишком много говорить, что там, возле здания Верховного Совета, молодежь, студенты, как он выразился, «сосунки», которых мы быстро раскидаем…
Закрывая дискуссию, Карпухин повелительно распорядился: «Провести рекогносцировку. Быть готовыми к выступлению».
Командиров отделений, отправившихся на эту самую «рекогносцировку», открывшаяся картина поразила. Никто не думал, что на защиту Белого дома придет столько народу. По разным источникам, к вечеру 20 августа возле здания находилось от пятидесяти до ста тысяч человек. Накануне, 19-го, когда я был там, людей было, конечно, значительно меньше.
Степанков и Лисов:
«Чтобы сокрушить защитников Белого дома, предстояло устроить невиданную кровавую бойню, перед которой померкли бы ужасы Тяньаньмэнь. Среди десятков тысяч людей, готовых стоять насмерть, были личности всемирно известные – Александр Яковлев, Эдуард Шеварднадзе, Мстислав Растропович…»
Общее число защитников, безоружных и вооруженных, наводило на мысль, что штурм, «несмотря на огромный перевес, обернулся бы значительными потерями и для наступающей стороны». Бравада «мы их раскидаем» сменилась более трезвыми оценками: сама «Альфа» при штурме потеряет половину личного состава, погибнет каждый второй.
Весь день 19-го я провел на улицах Москвы в толпе демонстрантов, вторую половину дня – непосредственно возле Белого дома. Подробно этот день описал в книге «Так кто же развалил Союз?», повторяться не буду. Всю ночь, с 19-го на 20-е, примерно до половины пятого утра слушал «Свободу». Под конец она уже стала просто повторять более ранние выпуски новостей.
Пик напряжения пришелся на два три ночи, когда казалось, что штурм вот-вот все-таки начнется или уже начался (достоверной информации, когда планируется штурм, ни у кого ведь не было).
К утру напряжение, слава Богу, спало. Поднявшись, поехал на митинг к Белому дому.
На павильоне метро «Краснопресненская», у входа транспарант: «На стороне Ельцина 10 танков и Рязанский полк ВДВ». Милиционер хотел его сорвать, но прохожие не дали.
Особенно наседала на милиционера какая-то женщина: вы, такие-сякие, против кого вы идете! Я выступил в роли миротворца, защитил милиционера, сказал, что, в общем-то, милиция ведет себя нормально…
Подойдя к Белому дому, увидел аэростат с подвешенным к нему российским флагом. Еще увидел танки майора Евдокимова, перешедшие на сторону Ельцина, о которых слышал по радио. Правда, не десять, как сообщалось, а четыре пять. Впрочем, остальные, может быть, в этот момент стояли по другую сторону Белого дома. Танки были без экипажей.
С торца Белого дома вдоль Большой Грузинской множество БМД. Я насчитал тридцать штук. И пять шесть крытых машин с десантниками. На всех БМД российские флаги или флажки. Это, надо полагать, и есть подразделение десантников, в задачу которых входила «охрана» Белого дома. Пока я шел от хвоста к голове колонны, машины включили двигатели и двинулись, приветствуемые толпой и отвечая на приветствия. Развернувшись, они направились в сторону метро «Краснопресненская». Последними ушли грузовики с солдатами.
Люди, повторяю, приветственно махали им вслед. Мне, однако, стало не по себе: уходит такая сила, вновь оголяя Белый дом. Это могло означать только одно: данная воинская часть выполняет приказ начальства об отходе. Начальство же отводит ее как ненадежную. На смену ей придет другая, более лояльная к ГКЧП. На часах 11-30. Я пытаюсь, порасспросить людей, что в действительности означает этот отход. Но никто ничего не знает. Подхожу к парню с повязкой дежурного на рукаве. Он «заворачивает» тех, кто пытается пройти к Белому дому через баррикаду: пройти там невозможно, не стоит и пытаться. От него попахивает водкой. Должно быть, разогревался ночью или уже утром, находясь в «живом кольце». Задаю ему тот же вопрос. «Подождите, сейчас я вам отвечу», говорит он, отгоняя очередную группу ходоков. На мой повторный вопрос ответствует туманно: «Совершают маневры». Какие там маневры! По-видимому, знает столько же, сколько и я. Махнув рукой, отхожу прочь.
Отправляюсь искать телефон-автомат (мобильников тогда еще не было), чтобы сообщить сыну Кириллу для его информагентства ИМА-пресс (он там главный редактор): полк (или батальон) ВДВ ушел от Белого дома. Однако встретившиеся мне люди − видимо, сотрудники этого учреждения, сказали, что тут нигде автоматов нет. Нечего делать, пошел на митинг, он скоро уже должен начаться. Протиснулся к месту поудобнее, почти напротив микрофонов, чуть-чуть наискосок.
Митинг этот не раз показывали по телевизору. Сначала думали, что слово сразу же возьмет Ельцин. Однако оратор выступал за оратором, а Ельцина все не было. Кто-то стал нетерпеливо требовать: «Ель-цин! Ель-цин!» Я сказал, что Ельцину выступать не стоит: не исключено, что где-то засели снайперы. И как в воду глядел. Ельцин все-таки выступил почти в самом конце. Охранники держали перед ним бронещит. Выступление было коротким три-четыре минуты. В заключение он сказал полушутя: «Ну ладно, я пойду, а то могут быть снайперы». Один из следующих ораторов сообщил уже вполне серьезно, что вчера служба безопасности действительно обнаружила на одном из расположенных неподалеку домов четырех снайперов.
Еще до начала митинга через мегафон объявили, что штаб охраны здания возле какого-то подъезда ведет запись добровольцев молодых крепких парней, владеющих приемами рукопашного боя. «Эх, зря что ли меня два года учили!» воскликнул рядом со мной здоровенный парняга и стал пробираться через толпу. (На самом деле – ну какой там рукопашный бой! Кто там при штурме пойдет в рукопашную?) А в конце митинга уже непосредственно с балкона Белого дома, уже через микрофон, призвали всех разбиться на сотни, выбрать старшего сотского и остаться возле здания. Какой-то человек интеллигентного вида, лет сорока пяти, взобравшись на основание фонаря, призвал собираться в этом месте офицеров запаса.
Митинг кончился в половине четвертого.
Было ясно, что штурм Белого дома, его защитникам, несмотря на весь их героизм, не выдержать: слишком неравны силы.
Охрана Ельцина строила планы его эвакуации. Ельцин, «Записки президента»:
Еще утром и днем, как мы видели, среди военного руководства мятежников царила агрессивная эйфория. И вдруг – резкая перемена в настроениях.
Степанков и Лисов:
«По мере развития событий на смену воинственности пришли недоумение и страх. К вечеру эти чувства охватили многих участников планируемого штурма: от рядовых боевиков «Альфы» до генералов, еще днем азартно разрабатывавших операцию И ЯВНО ПОДДЕРЖИВАВШИХ НАМЕРЕНИЯ ГКЧП (выделено мной. – О.М.)
Вот как описывает перемену настроений генерал Лебедь:
« – По заданию заместителя министра обороны Владислава Ачалова после совещания, на котором был разработан план операции, я выехал на место предстоящих действий… Набросав на карту схему блокирования Белого дома, я направился в МВД к генералу Громову, чтобы уточнить план операции. Разговор не получился. Он не проявил никакого интереса к предстоящей операции. Взглянув на схему, он сказал, что согласен, как следует ее даже не посмотрев. Вопросы взаимодействия остались без обсуждения. Заместитель министра обороны Ачалов, прежде деятельный и энергичный (и, как уже говорилось, весьма агрессивный. – О.М.), также отнесся к моему плану безразлично, мельком взглянув на него, он оставил его у себя, не дав никаких распоряжений…»
Куда же делась «изюминка» Громова – клином внедряться в ряды защитников Белого дома? И куда делась неукротимая агрессивность Ачалова? Ведь это он вместе с Варенниковым возглавлял карателей в январе 1991-го в Вильнюсе. Он же через два года, в сентябре-октябре 1993-го, будет одним из военных руководителей нового, хасбулатовско-руцковского, мятежа, станет «министром обороны» мятежников. Что, собственно, такого произошло за несколько послеобеденных часов 20 августа? Ну, вроде бы не желает выполнять приказ одно из подразделений КГБ – ну и что? В таких случаях, как бывает, одно подразделение заменяют другим, а «отказников» – под трибунал. В общем-то, почему именно так резко переменились настроения генералов, НЕ ОЧЕНЬ ПОНЯТНО.
Угомонился и Карпухин. Вечером он и начальник Группы «В» Бесков (ее сотрудники тоже не хотят идти на штурм) «отважились поехать к руководству КГБ с просьбой отменить операцию».
Последующие шаги военных, не желающих штурмовать Белый дом, по данным следствия, были таковы:
Громов попытался уговорить министра внутренних дел Пуго отказаться от операции. Однако министр не поддался уговорам, заявил с хладнокровной прибалтийской рассудительностью: «Это приказ. А все приказы следует выполнять…»
Тогда Громов, замминистра, по «афганской» связи сообщил в Белый дом, что готовится штурм и позвонил командиру дивизии Дзержинского, чтобы тот не выдвигался в центр Москвы. (Под «афганской» связью тут, видимо, подразумевается, что среди защитников Белого дома было немало ветеранов Афганистана).
Командующий ВДВ Грачев с той же целью – предупредить о готовящемся штурме – вновь направил к Белому дому генерала Лебедя. На этот раз Лебедь отправился туда, так сказать, инкогнито – сняв погоны и тельняшку десантника. Ценную информацию передал первым встреченным защитникам Белого дома.
Впрочем, в Белом доме, по-видимому, эта информация уже была известна.
Между тем сами гэкачеписты не оставляли своих далеко идущих намерений. Из обвинительного заключения по делу ГКЧП («Новая газета»):
«Вечером 20 августа на очередном заседании ГКЧП собрались Янаев, Язов, Крючков, Пуго, Болдин, Бакланов, Грушко, Тизяков, Стародубцев и ряд приглашенных лиц.
Анализ информации, собранной штабом ГКЧП, свидетельствовал о развитии ситуации не в пользу заговора. В целях её исправления под руководством Бакланова штабом были подготовлены рекомендации следующего характера:
« – в связи с обострением обстановки в Москве и ряде других регионов дать в первой половине 21 августа политическую и правовую оценку деятельности Ельцина Б. Н. и мэрии г. Москвы, ВОЗЛОЖИВ НА НИХ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА ИМЕЮЩИЕСЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ЖЕРТВЫ (подчеркнуто нами. – Ред. «Новой газеты)…»
Будучи уверенными, что к утру 21-го Белый дом будет захвачен, и понимая, что это будет стоить немалой крови, мятежники уже готовились обвинить во всем Ельцина. В этом должны были помочь и те самые фотографы, которые, по плану гэкачепистов, будут в рядах штурмующих.
Читаем далее:
« – подготовить к 20-00 (21 августа? – О.М.) предложения по составу уполномоченных ГКЧП, которые могут быть направлены на места для осуществления политической линии нового советского руководства».
Одновременно был подготовлен проект Указа и. о. Президента СССР Янаева Г. И. «О введении временного президентского правления в республиках Прибалтики, Молдове, Армении, Грузии, отдельных областях РСФСР и Украинской ССР (Свердловской, Львовской, Ивано-Франковской, Тернопольской, городах Ленинграде и Свердловске)», а также принято Постановление ГКЧП № 3, которым ограничивался перечень транслируемых из Москвы телерадиоканалов, приостанавливалась деятельность телевидения и радио России, а также радиостанции «Эхо Москвы».
Таким вот способом – через своих уполномоченных, через введение «президентского правления», то есть правления Янаева, через удушение СМИ – гэкачеписты планировали распространить свою власть на всю территорию бывшего СССР, без всяких изъятий. Прибалтику, Грузию, Молдову, Армению – всех за шиворот опять возвращали в «Союз нерушимый». И никаких тебе Союзных договоров!
Впрочем, уже и внутри самого ГКЧП наметились разногласия. Завибрировал путчистский монолит. Одни настаивали на продолжении активных действий, другие колебались, ссылаясь на то, что ГКЧП, даже если он захватит власть, окажется неспособен «решить задачу стабилизации экономики».
Тут колеблющиеся были совершенно правы. Какую-то ясность в этом вопросе мог бы внести главный спец по экономике среди гэкачепистов – премьер Павлов, но его на совещании не было по уже известной нам причине: пребывал в состоянии «алкогольного анабиоза».
Из воспоминаний Горбачева:
«Самыми трудными были день 19 августа и ночь с 20-го на 21-е. Хотя уже 20 августа было видно, что ничего у путчистов не получается…»
Подготовка к штурму между тем продолжалась. Чтобы успеть, в соответствии с планом, взять Белый дом в оцепление, десантники должны были начать движение в полночь…
Снова всю ночь слушал радио, перезванивался с Кириллом (тот, как и прошлую ночь, был на работе в информагентстве). Мне на работу идти было не надо: на выпуск «Литгазеты», как и ряда других изданий, – я уже упоминал об этом, – хунта наложила запрет. Так что использовал свои журналистские способности как репортер. После митинга возле Белого дома передал Кириллу для его агентства ИМА-пресс такие сообщения:
«Радио России» работает на коротких волнах с позывными «Радио-3 Анна».
«Вчера за три часа умельцы собрали в Белом доме передатчик. Он работает как радио Верховного Совета РСФСР на частоте 1500 мегагерц».
«На митинге возле Белого дома выступил Геннадий Хазанов, который голосом Горбачева сказал: «Со здоровьем у меня все в порядке, а чистую политику нельзя делать… трясущимися руками» (намек на состоявшуюся накануне пресс-конференцию гэкачепистов и трясущиеся руки Янаева).
«Арестованы были депутаты Гдлян и Камчатов. Приходили за депутатом Ивановым, но не застали его дома».
«Выступая на митинге, Эдуард Шеварднадзе допустил, что Горбачев мог быть участником заговора ГКЧП».
(В скобках скажу, то было, кажется, первое публичное оглашение этой версии – во всяком случае, прозвучавшее из уст столь авторитетного человека – версии, которая в дальнейшем, как уже говорилось, будет повторяться так и этак многими людьми. Хотя… Что понимать под словами «участник заговора»…)
Еще сообщения, которые я передал в тот день в агентство ИМА-пресс:
«Один из народных депутатов (имени его я не расслышал) пытался прорваться на дачу Горбачева в Форосе вместе с его лечащим врачом и еще несколькими спутниками. Однако им это не удалось. Лечащий врач сказал, что перед 19 августа Горбачев чувствовал себя нормально».
«Ельцин обратился за благословением к патриарху, однако ответа от Его Святейшества пока не получил».
«Священник церкви в Измайлове, выступивший на митинге (имени я опять не расслышал), сказал, что он предложил охране Белого дома исповедаться и причаститься. Сотрудники охраны согласились».
«На случай победы ГКЧП создано резервное правительство России во главе с Лобовым, которое вылетело в Свердловск».
«Депутат Оболенский сообщил, что путчисты меняют воинские части, введенные в Москву: выводят ненадежные» (свидетелем одной из таких «рокировок» я, видимо, и стал в этот день с утра).
Помимо меня, у Кирилла еще какие-то информаторы возле Белого дома, которые остались там на ночь. Теперь уж он мне кое-что сообщает по телефону. Самое тревожное время от полуночи примерно до половины третьего. По словам Кирилла, около полуночи в Белом доме вырубили свет. После оказалось, что свет на некоторых этажах был выключен по приказу генерала Кобеца, только что назначенного министром обороны РСФСР (он возглавляет оборону Белого дома), чтобы труднее было ориентироваться тем, кто ворвется в здание при штурме.
Апогей напряжения в 2-15 (или в 2-05). В репортажах «Свободы» появились панические нотки: со стороны Киевского вокзала стреляют трассирующими очередями; со всех сторон к Белому дому подтягиваются войска для штурма (на самом деле, как потом выяснилось, этого не было); по внутреннему радио Руцкой попросил народ отойти от здания на пятьдесят метров и не оказывать сопротивления войскам, если они пойдут на штурм; в Белом доме признают, что в случае штурма сопротивление будет недолгим…
Однако эта высшая фаза напряжения длилась всего минут пятнадцать. Уже в 2-30 та же «Свобода» сообщила, что войска отходят от Белого дома (на самом деле никто не отходил, поскольку никто не подходил) и вообще будто бы дан приказ вывести их из Москвы. Все это было неожиданно и необычайно радостно.
21 августа в экстренном выпуске ленинградского «Часа пик» появилось сообщение, что «полномочная делегация Президента РСФСР» − вице-президент Руцкой, премьер-министр Силаев, исполняющий обязанности председателя российского парламента Хасбулатов − провела в Кремле переговоры с председателем Верховного Совета СССР Лукьяновым. Лукьянов − один из главных гэкачепистов, пытавшийся, однако, остаться в тени (потому и в состав ГКЧП официально не вошел). Представители Ельцина потребовали в течение трех дней провести медицинское освидетельствование Горбачева, по прошествии двадцати четырех часов организовать встречу с ним российского руководства, отвести войска в места их постоянной дислокации, отменить чрезвычайное положение, объявить о роспуске ГКЧП.
Газета писала, что Лукьянов «как юрист» «признал несоответствие» многих положений, содержащихся в документах ГКЧП, и пообещал «разобраться» с этим на Президиуме Верховного Совета (вот уж действительно для этого надо было иметь юридическое образование!) Более того, Лукьянов выразил пожелание, чтобы и Горбачев присутствовал на этом разбирательстве. А вот это уже был белый флаг, флаг капитуляции.
Лукьянов связался с Горбачевым по телефону (уже была такая техническая возможность), после чего сообщил, что Горбачев «жив-здоров», хотя у него и есть «некоторые отклонения» в здоровье − «повышенное давление и радикулит». Как видим, способность исполнять президентские обязанности − налицо, так что и медицинское освидетельствование не требуется.
Итак, заговорщики решили лететь к Горбачеву. Объясняться и каяться. Туда же собралась и российская делегация, посланники Ельцина, – Руцкой, Силаев, министр юстиции Николай Федоров. Взяли с собой также Примакова и Бакатина. Естественно – охрану: более тридцати офицеров милиции, вооруженных автоматами.
Благодаря хитроумным уловкам Крючкова «Ил-62» с заговорщиками приземлился в «Бельбеке» первым, в 16-08. А «российский» «Ту-134» мало того, что опоздал с вылетом, долго метался в воздухе, будучи не в состоянии сесть: по приказу ГКЧП, взлетно-посадочная полоса аэродрома была заблокирована тяжелыми машинами. На аэродроме дежурило подразделение морской пехоты, в чью задачу входило уничтожить пассажиров «Ту», если он все-таки приземлится. По дороге на президентскую дачу была устроена засада из верных Генералову охранников и сотрудников крымского спецназа КГБ. Так что война продолжалась и на земле, и в воздухе.
Однако Горбачев категорически отказался разговаривать с приехавшими к нему мятежниками. Сказал, что говорить будет только с российской делегацией. Спасения он мог ожидать только от Ельцина и вот его вроде бы дождался.
Выяснив, что «российскому» самолету не дают посадку, Горбачев позвонил начальнику Генштаба Моисееву (связь уже была включена) и приказал открыть «Бельбек». Тот не посмел ослушаться. В 18-45 грузовики были убраны, воины, укрывшиеся в засадах, ретировались. В 19-16 «Ту-134» приземлился в «Бельбеке».
Власть ГКЧП кончилась. Если считать с момента, когда у Горбачева была отключена связь и началась его изоляция, она продержалась чуть более трех суток.