ЭмоLove

Глава четвертая

Но Кирилл ошибался. Резонанс эти работы имели большой. Мало того, что Арсений выложил их на своем сайте, часть снимков опубликовали до десятка глянцевых изданий. Правда, они взяли только «ЭмоLоvе», а серию «Как становятся стреитэйджерами» полностью проигнорировали. Зато все работы из этой серии, как, впрочем, и «ЭмоLоvе», тут же растиражировали в Сети на различных сайтах. Многие фотографии появились в блогах и не только эмо-кидов. И все принялись с жаром их обсуждать. Кирилл и Марика мгновенно стали самыми популярными личностями в Рунете. Блоггеры гадали, кто они, высказывали предположения и даже выкладывали якобы достоверную информацию о них.

Но Кирилл и Марика об этом не подозревали, пока не вернулись в родной город. Когда они вышли на вокзале, то изумились количеству собравшихся знакомых ребят и даже их родителей. Кроме этого, их встречал журналист областной газеты и даже попытался взять интервью. Они растерянно отвечали на вопросы, держась за руки. Потом сквозь толпу пробилась мать Марики и увела ее. Кирилл поехал домой на автобусе.

— Это все просто из ряда вон! — возмущалась Мария Андреевна, когда они уселись в машину. — Я в шоке от твоих приключений!

— Мамочка, я ничего не понимаю, — ответила та. — Мы ничего такого не делали!

— И отец в шоке! — продолжила Мария Андреевна. — Такой экстрим! А ты что, даже фотографии не видела? — не поверила она.

— Где, интересно? — усмехнулась Марика. — Мы на квартире жили.

— И что? Там не было Интернета? Да он сейчас у всех есть! — возмущенно проговорила Мария Андреевна. — У меня вот телефон разрывается, все знакомые звонят, выясняют, что да как. Фотографии всего четвертый день в Сети, а шуму! Ну просто сенсация в нашем заштатном городишке.

— Я что, там так плохо вышла? — поинтересовалась Марика.

— Сейчас приедем, и все сама увидишь, — ответила Мария Андреевна и прибавила скорость.

Фотографии поразили Марику. Она сидела перед монитором в полном оцепенении. Мария Андреевна вначале бегала по комнате и возмущалась, потом решила оставить ее одну. Серия «Как становятся стреитэйджерами» вызывала и ужас, и восхищение одновременно. Арсений, несомненно, поработал в фотошопе со снимками, и они от этого стали более выразительными. На одной из фотографий он даже добавил розовых бабочек совсем в стиле эмо. Но это не испортило снимок. Кирилл и Марика стояли, взявшись за руки, в центре фотографии. Они смотрели прямо в объектив. В черных узких джинсах, в черных с одинаковым рисунком разорванных сердец футболках, в распахнутых куртках, они выглядели клонами. Широко раскрытые ярко-синие, явно подкрашенные в фотошопе глаза, прикрытые челками, тонкие черты лица, белая кожа, почти бесцветные маленькие приоткрытые губы. Даже выражение лиц было одинаково застывшим. Казалось, что они окаменели от ужаса, что, в принципе, соответствовало действительности. И эта живая энергетика ужаса передалась на снимке. Они стояли среди лежащих в прострации наркоманов. Арсений, видимо, приглушил краски лежащих фигур, потому что они выглядели какими-то размытыми и серыми, словно в дымке стелющегося тумана. Но он выявил красный цвет их язв, которые отлично просматривались на снимке. И весь верхний фон он усеял летящими розовыми нарисованными бабочками. На фоне ободранной стены с пятнами грязи и плесени это выглядело щемяще печально. Под фотографией была подпись: «Почему эмо не хотят видеть этот мир? Они видят лишь бабочек за своими длинными челками». Но заглавной, если можно так выразиться, фотографией серии был снимок Насти. Он так и назывался: «Как становятся стреитэйджерами». Она была запечатлена в движении, когда бросилась прочь с порога этой комнаты. Ее фигура была вполоборота к зрителю. Она как раз поворачивалась, чтобы уйти. Сзади нее хорошо просматривались лежащие в прострации фигуры, четко очерченные, словно рамой, проемом двери. На ее лице застыло такое отчаяние, такая детская беспомощность, что сердце щемило при взгляде на эту напуганную до смерти девочку. В ее расширенных глазах блестели слезы, побелевшие губы сжимались, морщинки залегли в их уголках и между бровей. Мгновенное проникновение в страшную истину — вот что было основным в этом лице.

Но серия «ЭмоLоvе» поражала изысканностью и красотой. К тому же ее смело можно было назвать эталоном стиля эмо-арт. Вот Марика и Кирилл сняты в профиль на фоне розовой стены, их носы и кончики высунутых языков касаются. Или они стоят спина к спине, заведя руки назад, держа ими друг друга и сильно отклоняясь. Их гибкие тела выгнуты, затылки касаются. Контуры фигур напоминают контур сердца. Промежуток между ними плотно заполнен нежно-розовыми бутонами роз. Вся композиция на черном фоне. А вот они лежат на полу на прозрачном розовом прямоугольном стекле, под которым просматриваются распахнутые черные крылья ангела. Они сняты сверху. Кирилл в черных джинсах, Марика в розовой футболке, чуть прикрывающей ей бедра. Их тела прижаты боками друг к другу. Голый торс Кирилла и голые длинные ноги Марики одного тона. Их головы соприкасаются, челки откинуты назад, глаза раскрыты. Они лежат между распахнутыми черными крыльями, словно тело какого-то невиданного двойного крылатого существа.

Марика листала фотографии и не могла от них оторваться. Потом начала копировать их себе в «Мои рисунки». Зазвонил мобильный. Это был Кирилл.

— Видела? — сразу спросил он. — Офигенно! Арсений просто гений!

— Как раз сейчас смотрю, — ответила Марика.

— Мать сильно кричала? — поинтересовался он. — Я видел, как она на вокзале на тебя смотрела.

— Ну, так, — уклончиво ответила она. — А у тебя что?

— Ты же знаешь, что отцу все давно по фигу, а мать не умеет пользоваться Интернетом. Ей там кто-то на работе сказал, но она даже смотреть не стала, только спросила у меня, сколько я получил за съемку. Отдал ей часть денег, конечно, — добавил он. — Но ребята во дворе проходу не дают. А завтра уже в школу. Просто идти боюсь.

— Знаешь, — заметила Марика, — это ведь инет! Увидишь, что через несколько дней все забудут. Появится что-то новое, что все бросятся обсуждать в блогах.

— Я тебе сейчас на почту кину ссылку на один эмо-сайт, — сказал Кирилл. — Очень интересно. Я соскучился, — без перехода добавил он.

— И я, — тихо ответила Марика. — Так хорошо было в Москве! Мы могли не расставаться ни на минуту!

— Люблю, — шепнул он.

— И я, — сказала она и улыбнулась.

Положив трубку, зашла на почту. От Кирилла только что пришло письмо. Она кликнула по ссылке. В открывшемся окне увидела их фотографии и начала читать обсуждения на форуме.

— Марика! Ты долго будешь там сидеть? — раздался недовольный голос Марии Андреевны, она заглянула в комнату. — Зову тебя, зову! Пора обедать!

— Иду, мам! — ответила Марика и свернула окно.

Она зачесала волосы назад, закрепила их обручем и внимательно посмотрела на свое лицо. В отражении была обычная миловидная девчушка. Ничего общего с тем, что только что увидела Марика на мониторе, она, казалось, не имела.

«Надо убедить маму, — подумала Марика, поправляя вылезшую из-под обруча прядку, — что все это была просто безобидная игра, что ничего сверхординарного не произошло».

Но перед глазами возникли язвы на ногах наркоманов, и Марика передернулась от отвращения.

«Мои объяснения мало помогут, — мелькнула мысль. — Взбучки не миновать. Главное, чтобы с Кириллом не запретила общаться. А то я не вынесу».

Марика нахмурилась, вздернула подбородок и покинула комнату.

Когда она вошла в столовую, то невольно вздрогнула. За столом кроме матери сидел и ее отец.

«Дело хуже, чем я думала, — испугалась Марика. — Если уж и папуля приехал, то грозы не миновать.

Григорий Григорьевич, так звали отца Марики, крайне редко появлялся у них в доме, предпочитая встречаться с дочерью на нейтральной территории, как впрочем, и с бывшей женой, хотя после развода они остались в дружеских отношениях.

Марика расцеловалась с ним и села за стол с видом провинившейся школьницы. Она опустила глаза в тарелку, стоящую перед ней, и стала ждать выговора. Но все молчали. Когда домработница подала первое и вышла на кухню, Григорий Григорьевич посмотрел на Марику и тихо спросил:

— Что у тебя с этим парнем? Только правду, потому что название фотографий «эмо-лав» говорит само за себя.

— Папулечка, — ласково начала она, — это просто красивое название серии и вполне в стиле эмо, вот и все! Честно! А с Кириллом мы просто дружим.

— Если вы «просто дружите», — заметила Мария Андреевна, — то ты необычайно одаренная актриса. И тебе стоит подумать о поступлении во ВГИК или театральное училище. Но я-то, как никто другой, знаю, что в тебе этот талант напрочь отсутствует. А вот везде, повторяю, везде на этих фото, а их не один десяток, у тебя такое выражение лица, что мурашки по коже. И веришь, что между вами любовь!

— Ну, ты преувеличиваешь, — мягко произнес Григорий Григорьевич. — Какая любовь в их возрасте? Наверное, это обычное увлечение. Да, Марика?

— Просто дружба! — упрямо повторила Марика. — Это фотограф такой талантливый. Вы бы видели другие его работы!

— Видели, — задумчиво сказал он. — Я уже проштудировал Интернет, да и так навел справки по своим каналам. Вам хотя бы заплатили?

— А как же! — заулыбалась она. — И немало!

— Но как он вас нашел? — поинтересовалась Мария Андреевна.

— Случайно все получилось, — оживленно заговорила Марика. — Мы познакомились на Пушке возле Мака с эмо-кидами. Среди них была и Настя, его дочь. А потом как-то так спонтанно.

— Бог мой! — проворчала Мария Андреевна. — Что за язык! Нельзя нормально говорить?

— Ладно, мы познакомились на Пушкинской возле «Макдоналдса, с ребятами из эмо-тусовки, — поправилась Марика. — Так тебя устраивает? Но так намного дольше все это выговаривать.

— А мы никуда не спешим, — заметил Григорий Григорьевич.

Они замолчали, потому что в столовую вошла домработница, неся следующие блюда. Заменив глубокие тарелки на мелкие, она выложила мясо с гарниром и снова удалилась.

— Допустим, — после паузы сказал Григорий Григорьевич, — вы просто дружите. И тебе этого никто не запрещает. Но что это за трущобы? Как ты могла согласиться туда поехать? Как Кирилл, твой друг, это допустил?!

— Да откуда мы могли знать о месте съемок?! — громко проговорила Марика и бросила вилку на стол. — Нас туда Арсений на машине привез, но ничего заранее не сообщил. К тому же он так решил вылечить свою дочь раз и навсегда от желания нюхать кокс и курить травку.

Григорий Григорьевич приподнял брови и вдруг начал хохотать.

— Так это его дочь там с таким испуганным видом стоит? — спросил он, когда немного успокоился. — Вот это метод! Уважаю! Вот это отец!

— Думаю, что после такого зрелища она точно станет стрейтэйджером, — заметила Мария Андреевна и улыбнулась.

— И не она одна! — добавил Григорий Григорьевич.

Марика, видя, что родители успокоились, почувствовала облегчение. Больше всего она боялась, что они запретят ей встречаться с Кириллом. Она знала, что все равно продолжала бы с ним встречаться, но в их маленьком городке это утаить было бы невозможно.

До конца обеда они к этой теме больше не возвращались. Но когда выпили кофе, Григорий Григорьевич предложил Марике подняться в ее комнату.

— Так, кое-какие вопросы еще выяснить, — пояснил он встревожившейся Марии Андреевне. Не волнуйся, мать. Кое-что по мелочи, — добавил он.

Марика вновь испугалась, но виду не подала. Они поднялись в ее комнату, Григорий Григорьевич плотно притворил дверь и попросил включить компьютер. Она недоуменно на него глянула, но выполнила просьбу.

— Найди мне серию с рок-музыкантом, — сказал он, пододвигая стул и садясь рядом с ней.

Марика послушалась. Когда открылись фотографии, Григорий Григорьевич указал на ту, где музыкант сидел посередине дивана, откинувшись на спинку и безвольно опустив руки развернутыми ладонями к зрителю. Дорожки от уколов четко просматривались. Рядом с ним сидел Кирилл в точно такой же позе. Его белые руки с нежной кожей резко контрастировали с исхудавшими желтоватыми руками музыканта, покрытыми вздутыми венами и какими-то синюшными пятнами. Они были чуть согнуты в запястьях и лежали на диване ладонями вверх, как и у музыканта.

— Интересное фото, — заметил Григорий Григорьевич. — Но ответь мне, если ты, конечно, в курсе, что вот это? — и он показал на запястье левой руки Кирилла.

Так как рука была чуть согнута, то практически заживший разрез на первый взгляд казался длинной морщиной, Но если приглядеться, то все-таки было видно, что это еще свежий шрамик. Марика вздрогнула и глянула в глаза Григория Григорьевича. Он был серьезен, его небольшие темно-карие глаза смотрели пристально.

— Что это? — повторил он.

— Так это Кирилл в поезде поцарапался, — инстинктивно солгала она. — Случайно. Он колбасу отрезал, поезд сильно дернуло, вот он и поранился. Даже кровь текла. Но проводница нам помогла, пластырь принесла.

— Ну-ну, — недоверчиво заметил Григорий Григорьевич. — А ты знаешь, что его одноклассница в день вашего внезапного отъезда перерезала себе вены?

Марика молча кивнула.

— И я наслышан, что в вашей эмо-тусовке модно резать вены, — продолжил он. — Много чего в Сети читал, когда ты вдруг связалась с этой компанией.

— Это стереотип, папа, — уверенно ответила Марика. — Позеры себе запястья царапают, делают вид, что так эмоциональны, что хотели с собой покончить. Но ты ведь сам знаешь, что если кто-то хочет уйти из жизни, то выставлять это напоказ не будет, — твердо проговорила она.

— То-то и оно! — вздохнул Григорий Григорьевич. — Но хочу тебе сказать, дочка, что за этот год это уже четвертый случай в нашем маленьком городке. Четвертый, понимаешь?

— Как четвертый?! — испугалась Марика.

— Одноклассница Кирилла, пару месяцев назад 12-летняя девочка и тоже вены, в начале года, аккурат в зимние каникулы, парень и девушка, оба в одной ванной перерезали вены. Но так как вскрытие показало, что девушка была на тот момент беременна, а им было всего по 14 лет, то родители слезно просили не поднимать шума. Поэтому дело огласки не получило, я в корне пресек попытки газетчиков сделать на этом сенсацию местного масштаба.

Марика слушала его, широко раскрыв глаза Она и представить не могла о таком в их городе.

— И вот что меня настораживает, дочь моя, продолжил Григорий Григорьевич, — что все эти ребята были эмо. Понимаешь? И тут я замечаю на этих снимках, что и у твоего дружка Кирилла какой-то странный шрам на запястье. Матери, конечно, всего этого не стоит говорить, — добавил он. Побережем ее нервы. Хорошо?

— Конечно! — закивала она. — Но Кирилл случайно порезался, можешь не сомневаться, — добавила она. — К тому же он не такой! Он настоящий парень!

— Настоящий, говоришь? — сказал Григорий Григорьевич и внимательно посмотрел на ее раскрасневшееся лицо. — А разве эмо-бои не нытики? Разве они не плачут по углам из-за несправедливости окружающего мира?

— Стереотипы, папа! — упрямо повторила Марика.

— Да? Ладно, дочка, возьму-ка я твоего Кирилла на одно мероприятие. Там и разберемся, что он за мужчина. Пора мне с ним познакомиться поближе.

«Что он задумал? Он не верит ни одному моему слову, — с тоской подумала Марика. — И хочет лично поговорить с Кирюшкой. Надо его предупредить!»

— Завтра уже занятия, — продолжил Григорий Григорьевич. — Так что в следующие выходные. Ты дай мне его мобил, я с ним сам договорюсь.

— И что за мероприятие? А меня не возьмете? — поинтересовалась она.

— Тебя? — удивился он. — Это вообще-то забава для мужчин.

— Папа, что это будет? — настороженно спросила она.

— Оффроуд[29], - невозмутимо ответил Григорий Григорьевич.

— О, нет! — испугалась Марика.

— В выходные я с друзьями собираюсь в трофи-рейд. Мы хотим проехать от деревни Кошкино до поселка Залесское. Хочу пригласить твоего Кирилла с нами в кабину.

— Но, папа! — с возмущением начала она. Это совершенно непроходимая местность! Бабушка всегда говорила, что там самое гиблое место у нас в районе. Там же сплошные овраги, какие-то болота, сейчас снег сходит в лесу, там каша.

— Я и колеса новые купил для своего «Ровера», — задорно проговорил он и потер руки. — Его сегодня уже обуют. Резина специальная, марка Super Swamper TSL, между прочим. Зверь будет, а не машина! Везде пройдем!

— Ты успокойся, папа, — оборвала его Марика. — Не вижу смысла тащить Кирилла в ваш рейд.

Но Григорий Григорьевич не обратил на ее слова никакого внимания. Он достал мобильный и решительно сказал:

— Говори номер!

Когда он уехал, Марика еще какое-то время посидела с матерью в гостиной. Потом, сославшись на то, что ей необходимо хорошенько отдохнуть перед завтрашними занятиями, удалилась в свою комнату. И сразу позвонила Кириллу.

— Я соскучился, — грустно сказал он.

И Марика замерла от нахлынувшей нежности.

— И я, — после небольшой паузы тихо ответила она. — Ужасно хочу тебя увидеть!

— Давай прямо сейчас! — с воодушевлением предложил он.

— Мать ни за что меня из дома не выпустит!

— Хочешь, я приду? Ублёвка хоть и огорожена, но дырки в заборе всегда найдутся! Я знаю парочку хорошо проходимых, — добавил он и тихо засмеялся.

— Но уже седьмой час, — заметила Марика. Мать дома. Если бы она в салон свой уехала! К тому же мне нужно с тобой поговорить кое о чем. Тебе мой отец еще не звонил?

— Твой отец? — изумился Кирилл. — Нет. А что, должен?

— Он сегодня был у нас и взял твой телефон, — сообщила она.

— Тогда тем более мне нужно тебя увидеть!

— Марика! — раздался голос Марии Андреевны.

И Марика, шепнув: «Перезвоню», тут же положила трубку и бросила телефон на диван.

— Ты не спишь? — спросила Мария Андреевна, входя в комнату.

Марика, увидев, что мать готова к выходу и надела нарядное шелковое платье цвета горького шоколада, удивилась и обрадовалась. Но виду не показала.

— Что ты, мамуль! Всего седьмой час!

— Ну, мало ли! Сегодня с поезда, устала, наверное, — мягко проговорила она и села рядом на диван. — Я уйду ненадолго. Не возражаешь?

— Нет, что ты! — ответила Марика, с трудом сдерживая улыбку.

— Совсем забыла, а у директора «Шинника» юбилей, нельзя не пойти. Он сейчас позвонил и начал выяснять, почему меня все еще нет. Около десяти вернусь, — продолжила Мария Андреевна. Самое позднее в одиннадцать.

— Ну конечно, мамочка! Иди, развлекись как следует. А я буду отдыхать!

— Ты, если что, ложись спать, не жди меня, добавила она.

— Само собой, — улыбнулась Марика. — Мам! Ну что ты со мной, как с маленькой! Мне ведь уже 16! Паспорт получила!

— Это да, — ответила Мария Андреевна и вздохнула. — Но сейчас опять буду выслушивать про твои фото в Сети, про то, как мы с отцом могли такое допустить.

— Забей ты на это все! — посоветовала та. — Поговорят и забудут.

Когда Марика убедилась, что черный «Инфинити» матери выехал за ворота, она схватила телефон и набрала номер Кирилла. Он мгновенно ответил.

— Приходи, — быстро сказала она. — И можешь сразу ко мне. Мать только что в гости свалила. Будет часа через три. Я одна. И давай скорей! А то умираю от тоски по тебе!

— Да я уже мчусь! — ответил он, и в трубке раздались короткие гудки.

Марика бросилась в ванную. Наскоро приняв душ, подбежала к шкафу и отодвинула дверцу.

«Оденусь, как на прием, — мелькнула шальная мысль. — Пусть с порога в осадок выпадет. Он меня только и видел в эмо-прикиде или длинной футболке».

И она рассмеялась.

Кирилл явился на удивление быстро. Но Марика уже ждала его возле двери. Увидев, как он идет по дорожке и растерянно смотрит по сторонам, она раскрыла дверь и остановилась на пороге. Свет из холла падал на нее сзади. Кирилл, увидев ее, вначале побежал, но потом пошел медленно, не спуская с нее глаз. Марика надела длинное бальное платье с белым атласным корсетом, туго стягивающим ее и без того тоненькую талию. Пышная бледно-розовая юбка падала ей до розовых туфелек с изящными бантиками на носках. На руки она натянула длинные белые перчатки в тон корсета. Волосы подняла в высокую прическу и украсила живыми мелкими нежно-розовыми розами, вытащенными ею из роскошного букета и нещадно обломанными. Букет принес сегодня отец, и он стоял в спальне Марии Андреевны. Но вот наложить макияж Марика не успела и из-за этого сильно нервничала. Но Кирилл и так онемел от восторга. Он взбежал по ступеням и остановился перед ней в полной растерянности. Такой он Марику ни разу не видел, и она показалась ему сказочной принцессой, к тому же стоящей на пороге самого настоящего замка из красного кирпича.

— Чего застыл? — непринужденно спросила она и взяла его за руку. — Пошли в дом!

Марика закрыла двери и бросилась ему на шею. Кирилл задохнулся от счастья и закружил ее по огромной гостиной. Они упали на диван и начали хохотать. Потом стали целоваться.

— Я чуть не умер без тебя, — между поцелуями шептал он. — Это невыносимо! Как я был счастлив в Москве!

— Я тоже! — шептала она, держа его лицо в ладонях.

И они вновь начали целоваться. Кирилл обхватил ее, и они с дивана скатились на пол. Он оказалась сверху. Ее волосы растрепались, розы выпали из них, лежали на ковре и одуряюще пахли. Кирилл лихорадочно стянул с ее плеч лямочки. Но корсет был тугим. Грудь выпирала из него, но была наполовину закрыта. Кирилл начал целовать верх груди, затем губами спустился по атласу корсета до начала пышной юбки. Он сел и быстро поднял легкий многослойный капрон. Обнажились ноги в белых чулках с широкой розовой кружевной резинкой.

— Так, наверно, должны быть одеты невесты, пробормотал Кирилл, забираясь рукой под юбку.

Поняв, что Марика не надела трусики, он словно обезумел. Нырнув под юбку, начал целовать гладко выбритый лобок. Марика ежилась и тихо смеялась, так как ей было немного щекотно. Кирилл подтянул ее ближе к себе, закинул ее согнутые ноги себе на плечи и начал лизать набухшие губки. Марика перестала посмеиваться и тихо застонала Он не останавливался, забираясь кончиком языка все глубже, обводя им вход по кругу, целуя его влажность и податливость. Он изнемогал от желания, его член стал каменным. Кирилл оторвался, мгновенно расстегнул ширинку джинс и осторожно коснулся набухшей головкой входа. Он мягко надавил, пытаясь войти, и тут же ощутил, как под его движением все сжалось и словно выталкивало его. Но он совершенно потерял голову и резко двинул бедрами вперед. Марика вскрикнула и выскользнула из-под него.

— Мне больно, — сказала она.

Сев и привалившись спиной к дивану, она обиженно посмотрела на раскрасневшегося Кирилла. Он выглядел обескураженным.

— Мне больно, — тихо повторила она и расправила юбку, закрывая ею ноги.

— Прости, — прошептал он. — Я не хотел.

— А я хотела, — улыбнулась она. — Но пока ничего не получается.

— Попробуем еще? — улыбнулся он в ответ и придвинулся к ней.

— Мне в платье не очень-то удобно, — тихо сказала она и встала.

Кирилл вскочил и подхватил ее на руки.

— Где твоя комната? — прошептал он.

— По лестнице нужно подняться, но ты надорвешься! — весело проговорила она, обхватила его за шею и заболтала ногами.

Но Кирилл не ответил и бросился к лестнице в углу гостиной. Он поднялся, так и не выпуская Марику.

— Прямо по коридору и третья дверь, — сказала она.

Когда они оказались в комнате, он осторожно опустил ее на диван. Но у них обоих отчего-то упало настроение. Марика встала и поправила перед зеркалом сбившуюся прическу. А потом, после небольшого раздумья, сняла платье и переоделась в домашние трикотажные шортики и футболку. Она вынула оставшиеся бутоны, распустила волосы, расчесала их, повернулась к молча наблюдающему за ней Кириллу и будничным тоном спросила, не хочет ли он чаю.

— Пожалуй, да, — кивнул он.

— Сейчас принесу, — сказала Марика. — Или накрыть в столовой?

— Что ты! — явно смутился он. — Можно и здесь. А я пока музыку послушаю. Чего тут у тебя имеется?

И Кирилл наконец оторвал от нее взгляд и подошел к металлической стойке, доверху заполненной дисками.

— Ого! Да у тебя тут отличная подборка! Есть «Океан моей надежды»[30]? Круто!

Он вынул диск и вставил его в центр.

— «Его ожившие цветы среди заснеженной листвы ее сада. Здесь каждый шорох, словно крик, здесь все, к чему он так привык, чему она была рада. Зачем ты обещал мне рай? Прошу, не умирай! Мне будет сложно искать замерзшие цветы среди заснеженной листвы. Все безнадежно…» — услышала Марика и задержалась у двери.

Кирилл сделал звук громче и сел на диван, глядя на нее.

— «Если я соглашусь дальше жить, что ты можешь мне взамен предложить? Только лишь боль… Она построит новый мир из полной тишины. Здесь можно не дышать, здесь можно видеть сны. Здесь нет его цветов, здесь нет его зимы, здесь можно видеть сны. И видеть в них друг друга… и она убьет себя, свое сердце подарив. И она убьет себя… И она…» — пел солист, переходя то на шепот, то на крик.

Марика стояла у двери, не в силах уйти. Взгляд Кирилла, который не спускал с нее глаз, притягивал ее. Песня закончилась. Она подошла к дивану, взяла пульт и выключила центр.

— Ну, ты чего? — удивленно спросил Кирилл. — У меня нет этого альбома! Давно хотел послушать.

— Я тебе спишу, — пообещала Марика и села рядом с ним. — Послушай, Кирилл, — начала она серьезным тоном, — мой отец хочет пригласить тебя в трофи-рейд. За этим он и взял твой телефон.

— Трофи? — изумился он и вдруг расхохотался. — Да ты шутишь, дарлинг! С чего бы ему приглашать бедного кукурузника участвовать в развлечениях местных воротил? Знаю я, сколько стоит просто подготовить внедорожник для подобной гонки! У моего отца есть приятель по гаражу, так у него сын автослесарь в лучшем салоне города, где все ублёвцы свои супернавороченные тачки до ума доводят. И те, кто оффроудом увлекаются, там же! Или твой папанька хочет утопить меня где-нибудь в болотах? — добавил он и заулыбался.

— Дурная шутка! — сухо заметила Марика и начала стягивать перчатки.

— Ну прости! — тут же опомнился он. — Но согласись, предложение крайне странное! Хотя пока мне его никто еще и не делал!

— Значит, так, — серьезно сказала Марика, отец увидел на одном из снимков Арсения порез на твоем запястье. Я, конечно, убедила его в том, что ты в поезде случайно ножом поранился. На что он мне рассказал, что в нашем городе, оказывается, самоубийство Ирочки уже четвертое по счету с начала года. Как он сказал, все это были эмо, все резали себе вены.

— И что? — пожал плечами Кирилл, но глаза опустил, тут же спрятав их под челку. — Не вижу связи!

— Думаю, папа решил поговорить с тобой на эту тему, — предположила она.

— Для этого вовсе не обязательно приглашать меня в трофи-рейд, не находишь? — спросил он и встал.

— Ты куда? — тут же испугалась Марика.

— Мне пора, — хмуро ответил он. — Посмотри на часы! А вдруг твоя мама раньше вернется?

И Кирилл вышел из комнаты. Марика, едва сдерживая слезы, двинулась за ним. Они спустились в гостиную. Кирилл у входной двери остановился и повернулся к ней.

— Я люблю тебя, — тихо произнес он. — И прошу, ради нашей любви, не лезь ты в это дело! Не спрашивай меня ни о чем! Я сам разберусь!

Он крепко поцеловал ее и вышел на улицу. Марика вздохнула, вытерла слезы и вернулась в гостиную. Увидев возле дивана валяющиеся раздавленные бутончики роз, она стала подбирать их, вдыхая все еще сильный аромат. Слезы вновь потекли по ее щекам. Марика понимала, что во всей этой истории кроется какая-то тайна. Она подозревала, что и отец, и Кирилл явно чего-то недоговаривают. Уходить из жизни Кириллу не было никакого смысла. Но ведь она сама в тот день видела, что он разрезал руку, и довольно сильно. И объяснить этот поступок никак не могла. Он не был ни суицидником, ни позером, но что-то заставило его это сделать. И Марика не знала ответа на этот мучивший ее вопрос.

Неделя прошла быстро. Марика с утра уезжала в лицей, потом делала уроки. У Кирилла дни проходили аналогично. Но каждый вечер они встречались в городе. Ее отец действительно позвонил ему и предложил поехать с ними в субботу. И Кирилл согласился. Марика от беспокойства места себе не находила. Видимо, из-за этого их встречи были короткими и прохладными. Кирилл, казалось, постоянно думал о чем-то своем, Марика, глядя на его отсутствующий вид, пугалась все больше.

В субботу с утра пошел сильный дождь, но все собрались в условленном месте без опозданий. Выезд назначили на семь утра. Кирилл приехал на попутке. Он был в необычайно возбужденном состоянии. Выйдя из машины и увидев Range Rover Григория Григорьевича, стоящий у дороги, он внутренне собрался и припустил по лужам к нему. За ним стояли два джипа и «уазик». Мужчины находились возле них. Они курили и о чем-то весело переговаривались. Увидев подходящего Кирилла, все враз замолчали и с нескрываемым изумлением переглянулись. Он подошел и вежливо поздоровался.

— А ты тут чего забыл, парень? — поинтересовался крупный мужчина в одежде цвета хаки и высоких болотных сапогах.

— Мне нужен Григорий Григорьевич, — ответил Кирилл.

— А, ты уже тут! — раздался мужской голос, дверь «Ровера» распахнулась, и показался Григорий Григорьевич.

Вслед за ним из машины выбрался низенький седой мужчина. Он был в куртке, болоньевых брюках и высоких армейских ботинках, туго зашнурованных.

— Не волнуйтесь, господа! — громко сказал Григорий Григорьевич. — Этот парень с нами! Зовут Кирилл.

Мужчины от неожиданности расхохотались.

— Гриша! 3ачем нам этот щенок? — без обиняков поинтересовались они.

— Он поедет со мной и Савелием. Так надо! — сухо проговорил тот.

И все сразу замолчали, окидывая сжавшегося Кирилла внимательными взглядами. Он был одет в джинсы, толстовку с капюшоном и кроссовки. Григорий Григорьевич нырнул в машину и бросил ему высокие резиновые сапоги и брезентовую куртку.

— Я так и знал, что ты оденешься неподходяще, — пробормотал он.

— Спасибо, — ответил Кирилл и переобулся. Затем на толстовку натянул куртку.

— Ты, Гриш, ему еще челочку обрежь! — посоветовал кто-то.

И все вновь дружно расхохотались. Кирилл достал из кармана толстовки кепку, натянул ее, убрав под нее челку, и развернул козырьком назад.

— Устраивает? — с вызовом спросил он.

— Ого! А парень-то с гонором, — заметил Савелий. — Ну, это и хорошо.

— Что, мужики, по машинам? — громко спросил Григорий Григорьевич. — Пора и в путь!

— Давно пора! — хором поддержали его.

— Забирайся, — сказал Григорий Григорьевич Кириллу. — Савелий Иванович — мой штурман. Прошу любить и жаловать.

Кирилл приблизился к «Роверу» и невольно присвистнул, изучая внушительный дорожный просвет примерно в полметра.

— Удивлен? — довольно констатировал Григорий Григорьевич. — Просвет аж 42 сантиметра и вce благодаря колесным редукторам. Ты в этом хоть что-нибудь понимаешь?

— Я отцу часто помогаю в гараже, — ответил Кирилл. — Правда, у нас старенький «Москвич».

— И что? «Москвич» тоже машина! — заметил Савелий Иванович и положил Кириллу руку на плечо, — Вся электропроводка нашей делалась заново, управление многими приборами и агрегатами переведено в «ручной» режим и вынесено на панель приборов. К тому же у нас спутниковая навигация GPS и радиостанции двух диапазонов.

— Да! — закивал Григорий Григорьевич.

— А ведущие мосты? — деловито осведомился Кирилл.

— Ведущие мосты с колесными редукторами от внедорожника вагонной компоновки Volvo laplander, — ответил тот.

— Они, между прочим, используются как на «гражданке», так и в войсках НАТО и силах ООН, — важно проговорил Савелий Иванович.

— Круто! — восхитился Кирилл. — Поехали?

— Ишь, не терпится! — расхохотался Григорий Григорьевич и забрался в кабину на водительское место.

Савелий Иванович занял место штурмана. Кирилл устроился позади них возле механической лебедки.

«Ровер» поехал впереди колонны. Через несколько километров они свернули с трассы и направились напрямую через степь к видневшемуся довольно далеко лесу. Машина сразу заходила ходуном, и Кирилл вцепился в спинку сиденья.

— Там ручка, — сказал Савелий Иванович, повернув к нему голову. — Держись крепче! Почва просто каша.

Кирилл тут только заметил металлическую ручку, торчащую из обивки сиденья, и уцепился за нее. Машину подбрасывало на ухабах, комья грязи летели из-под колес, но Григорий Григорьевич скорости не сбавлял. Когда они въехали в смешанный лес, то скоро засели в огромной луже, заполненной талой водой, сплошь покрытой размокшими прошлогодними листьями. Лужа оказалась глубже, чем решил Савелий Иванович, и «Ровер» забуксовал, наклонившись на один бок. Савелий Иванович тут же выбрался из машины и провалился почти по пояс в ледяную воду. Но его это не смутило. Он с трудом побрел к кузову. Григорий Григорьевич последовал его примеру. Среди кривоватых берез сбоку от них в нескольких метрах показался один из джипов. Он остановился.

— Гриш, помощь нужна? — крикнул высунувшийся из кабины мужик.

— Нет! Проезжай! — прокричал в ответ Григорий Григорьевич и начал толкать машину.

Кирилл посидел в растерянности, потом решил им помочь. Он выбрался, провалился в воду по пояс и вскрикнул о неожиданности.

— А ты куда?! — прикрикнул на него Григорий Григорьевич. — Сиди в салоне!

— Ага, как же! — зло ответил Кирилл. — Вы тут корячиться будете, а я сиди в машине!

Он пробрался к ним и начал толкать что есть силы, наваливаясь плечом. Машина качалась, потом сдвинулась.

— Поднажали! — отпыхиваясь, сказал Савелий Иванович. — Дело пошло! И — эх!

Они удвоили усилия и вытолкнули машину на край впадины. Григорий Григорьевич быстро забрался на водительское место. Мотор взревел, и — «Ровер» выполз из лужи. Кирилл нырнул в салон и занял свое место. Его трясло от такой резкой физической нагрузки, но в душе был азарт. Савелий повернулся к нему и посоветовал снять мокрые носки и намотать портянки.

— Там есть, — сказал он.

Действительно, ноги Кирилла были мокрыми, так как вода набралась в сапоги. Да и одежда промокла по пояс. Но он этого не замечал.

Они ехали по лесу около трех часов. И еще несколько раз вот так же застревали в ямах. Но пока благополучно выбирались из них. Один раз, правда, «Ровер. вытягивали лебедкой. Кирилл был мокрым, все тело гудело, но усталости он не чувствовал.

«Вот это адреналин! — возбужденно думал он, наблюдая за Григорием Григорьевичем. — А я-то не понимал, что за удовольствие барахтаться в грязи по бездорожью! Для него это лучший отдых! Никакие психологи не нужны».

Когда они выехали из леса, то Кирилл увидел невдалеке небольшую деревню.

— Кошкино! — пояснил Савелий Иванович. Там передохнем. А потом будет самый трудный участок до Залесского.

— Самый классный! — поправил его Григорий Григорьевич. — Думаю, будем пробираться по бампер в жидкой грязи.

Они въехали в деревню и остановились возле какой-то избы. Григорий Григорьевич выбрался из машины и цыкнул на выскочившего из-под ворот и зарычавшего огромного лохматого пса. Тот замер, потом бросился к нему и начал подпрыгивать, радостно повизгивая.

— Хороший Барс! Умница, — приговаривал Григорий Григорьевич, — узнал меня!

Барс бросился к машине и так же бурно начал приветствовать вылезшего Савелия Ивановича. Когда показался Кирилл, он и ему выразил свой восторг, положив на плечи толстые грязные лапы, шумно обнюхав и облизав лицо.

— Ну что ты, Барс! — весело проговорил Григорий Григорьевич. — Это же эмо-бой, с ним так нельзя грубо, он нежное создание.

Это неожиданно ехидное замечание сильно расстроило Кирилла. Он думал, что показал себя с самой лучшей стороны, и не видел повода для издевательств. Он с непониманием посмотрел на улыбающегося Григория Григорьевича. Савелий Иванович тоже глянул на него, потом хмуро заметил:

— Не прав ты, Гриша! Парень вел себя достойно!

— Да я и не спорю, — ответил Григорий Григорьевич. — Иди-ка в избу, Кирюха, а то ты насквозь промок. А я пока машину во двор загоню.

И он двинулся к воротам. Но их уже раскрывал сухонький сутулый дед.

— Здорово, Макар! — поприветствовал его Григорий Григорьевич. — А я уже подумал, что ушел ты куда!

— Дык куда ж я денуся? — засмеялся Макар, обнажая беззубые десны. — Тутося все времечко на печи лежу. Вот вздремнул посля обеду-то и не слыхал, как вы подъехали-то! Опять, значица, решили нашу грязь помесить? Ох-хо-хо! Да еще и такого мальца с собою прихватили. И зачем это?

— Пусть проветрится! — засмеялся Савелий Иванович.

— Ты иди в дом-то, — предложил Макар. — Ишь, мокрый насквозь. А ить на улице не лето! А лучше в баню сразу! Я аккурат натопил, но думал, что вы позжее подкатите.

— А мы сейчас! — улыбнулся Савелий Иванович, идя за Макаром.

«Ровер» уже стоял во дворе, а Григорий Григорьевич закрывал ворота.

— А остальные где? — поинтересовался Кирилл.

— Подтянутся скоро, — ответил Григорий Григорьевич. — Это мы что-то шустро в этот раз. Да, Савелий?

— Так Кирилл помогал, вот и быстрее доехали, — заметил тот.

И Кирилл глянул на него с благодарностью. На душе сразу потеплело. Он с утра чувствовал себя своим в этой компании взрослых мужчин, и колкое недавнее замечание насчет нежного эмо-боя огорчило его. Во время сегодняшней экстремальной гонки он многое понял в самом себе, да и в отце Марики, и в душе начал восхищаться им. Раньше Кирилл думал, что мэр города — это, скорее всего, умный и образованный человек, но стопроцентно занудный и живущий исключительно по правилам. Но за сегодняшний день он кардинально изменил свое мнение, потому что понял, что оффроуд может увлечь только настоящих мужчин. Но для себя он пока не решил, хотел бы еще раз повторить такую сумасшедшую поездку.

Кирилла отправили в баню. Он снял всю одежду. Она была насквозь мокрая и грязная. Отчистив, что было можно, он повесил ее в предбаннике на веревку. И пошел мыться. Когда вдоволь напарился и выскочил в предбанник, задыхаясь от жары, то увидел раздевающихся мужчин.

— Одень вот это, — предложил Григорий Григорьевич, протягивая ему пакет. — Хотя это вещи моей дочки, но, думаю, тебе не привыкать одеваться в девчачьи шмотки.

И он расхохотался. Савелий Иванович укоризненно на него посмотрел, но промолчал. Кирилл тихо поблагодарил и вынул из пакета черные узкие джинсы и розовую обтягивающую футболку. Одевшись, он молча вышел из бани.

В избе уже был накрыт стол. Дед Макар сидел за ним с довольным видом.

— А, малец! — осклабился он. — Ишь, полыхающий какой! Хорошо, видать, парку-то наподдал! А и правильно! Садись-ка, само то сейчас самогонки жахнугь!

И он налил из трехлитровой банки в небольшую стопку мутной белесой жидкости.

— Я не пью, — сказал Кирилл.

— Да неужто?! — изумился Макар и заерзал на лавке. — Ну, ты прямо мамонт какой-то ископаемый! Ить это кто ж сейчас не пьет? И больные потребляют, не то что здоровые! Ну, все буквально! И бабы хлеще мужиков! У нас в Кошкино все! Ну, чайку тогда, — предложил он.

— Хорошо бы, — улыбнулся Кирилл.

Скоро появились раскрасневшиеся мужчины. Они сели за стол и хмуро посмотрели на банку с самогоном.

— Ты чего это тут пария нам спаиваешь? — строго спросил Григорий Григорьевич.

— Я?! — усмехнулся Макар и вытер слезящиеся глаза.

Он уже успел выпить самогона, и не одну стопку.

— Смотри у меня! — погрозил тот ему пальцем.

— Что ты, Гриша, брови-то сдвинул? — обиженно поинтересовался Макар. — Кирюха ваш — просто доисторическая динозавра! Он вообще не потребляет: Ни капли! А вы такое видали? Наши деревенские пацаны, считай, кажный вечер под лавками валяются, а наутро, похмелившись, снова на работу. Еще и на тракторах как-то усиживаются, с сидений не падают, вот что странно!

Кирилл хотел сказать, что он по убеждениям стрейтэйджер, но подумал, что это слово будет совершенно непонятно ни деду Макару, ни, пожалуй, остальным.

— Так он стрейтэйджер, — к его удивлению, произнес в этот момент Григорий Григорьевич и уселся за стол напротив Кирилла, — как и моя дочка. И я этому очень рад!

— И кто это он? — изумился Макар. — Это что же, секта какая новомодная?

— Нет, — засмеялся Кирилл. — Просто мы ведем здоровый образ жизни, так это называется.

— И слава богу! — обрадовался Макар и даже перекрестился. — Да неужто дожили? И молодежь наша за ум взялася? Вот счастье!

И он всхлипнул, тут же шумно высморкавшись.

— Ты, дед, смотрю, уже изрядно набрался, — заметил Григорий Григорьевич. — Иди-ка отдыхать в горенку. А мы тут сами похозяйничаем.

— Ага, милые, пойду я, уж не обессудьте! Прилягу. Кости старые покоя просят.

Макар встал, пошатнулся, хрипло захихикал и медленно вышел из кухни в сени.

Савелий Иванович внимательно посмотрел в глаза Кириллу. Потом тихо сказал:

— Уважаю.

— Да, это хорошо, — согласился Григорий Григорьевич.

Он допил чай, встал из-за стола и ушел в комнату, плотно закрыв за собой дверь.

— Я рад, что познакомился с тобой, — задумчиво проговорил Савелий Иванович. — Гриша не хотел, чтобы я с тобой у себя в кабинете беседовал. Тут же весь город узнал бы, что я тебя вызывал. После этих фотографий в Сети фигура ты сейчас заметная, хочешь ты этого или нет. Да еще с Марикой в большой дружбе. Так что Гришу я понимаю, не хочет лишней огласки.

— А вы кто? — спросил Кирилл, начиная нервничать.

— Следователь, — после паузы ответил он. И есть у меня пара вопросов.

Кирилл напрягся. Он понимал, куда тот клонит. К тому же Савелий Иванович мгновенно изменился. Он словно внутренне подобрался и как бы обезличился. Его круглое добродушное лицо, чем-то неуловимо похожее на лицо известного советского актера Евгения Леонова, стало невозмутимым, а глаза колючими.

— Покажи-ка левую руку, — попросил Савелий Иванович. — Пока сам не увижу, не поверю. Профессиональная привычка.

— Да, это я сам порезал, — твердо произнес Кирилл, но руку показывать не стал. — Хотел свести счеты с жизнью. Но в последний момент испугался и передумал. К тому же я люблю Марику, — нервно добавил он и прикусил язык.

— Это понятно, — мягко произнес тот. — Гриша казал, будто ты случайно ножом, но я-то понимаю, что так ровно случайно порезаться нельзя. А я внимательно изучил твои фотографии. И хорошо, что ты сразу признался, а то сейчас бы ходили вокруг да около.

— Мне больше добавить нечего, — сказал Кирилл и опустил глаза, машинально прикрыв их челкой.

— Все логично, — закивал Савелий Иванович, — если бы не одно «но». Твоя одноклассница Ирина перерезала вены. Это произошло с вами в один день? У тебя с ней были отношения?

— Мы просто дружили, и ничего более, — ответил Кирилл на второй вопрос и замолчал.

— Согласись, что все это выглядит странно, заметил тот. — Может, расскажешь правду? Ты произвел на меня впечатление настоящего парня.

— Мне нечего добавить, — повторил Кирилл.

— Ясно, — удрученно проговорил Савелий Иванович. — Не хотелось мне кому-нибудь давать это читать, но придется. Ты знал, что Ирина вела интернет-дневник?

— Да, конечно, — торопливо ответил Кирилл. У многих сейчас есть «зины». Я частенько заходил к ней и даже комментировал.

— Читали, знаем, — сказал тот. — Но мои ребята покопались в ее компьютере и нашли там еще один дневник, который был запаролен и который она вела исключительно для себя. Это просто файл с записями. Мои умельцы пароль сломали. Я заранее подготовился к нашему разговору и кое-что распечатал. Хотя все-таки надеялся, что ты сам все мне расскажешь. Значит, так, Кирилл, я пойду пару часов посплю, а ты пока почитай. А потом поговорим. Хорошо?

Кирилл кивнул и взял протянутую папку. Когда Савелий ушел в комнату, он улегся на широкую лавку, застеленную стеганым лоскутным одеялом, и открыл папку. Там были листы формата А-4. вставленные в файлы. Видно было, что копировали выборочно, потому что предложения иногда просто обрывались. На первом листе стояло заглавие: «ДнеффничоГ несчастной деФФа4ки». Кирилл невольно улыбнулся, так как это было название ее «зина», и он мгновенно вспомнил все те милые глупости, которые Ира там писала, а он частенько комментировал. Но тут же слезы выступили на глазах, так как мысль, что ее больше нет в живых, пронзила острой болью. Он всхлипнул, потом вытер глаза и сосредоточился на тексте. К его удивлению, он был написан обычным языком, а не исковерканным, нарочито сюсюкающим и детским, как это любят делать эмо в своих дневниках и как это постоянно делала Ира в «зине».

Кирилл застыл, читая эти строки. Он никак не мог поверить в то, что только что узнал, хотя определенные подозрения давно не давали ему покоя. Он сел, обхватив голову руками. Потом вновь начал перечитывать выдержки из дневника, словно не верил собственным глазам. Слезы периодически застилали их, но он моргал и снова читал.

«Что делать? — метались мысли. — Значит, Дарк показал Ирочке тот договор, что я тогда сдуру подписал с ним? Или просто текст договора? У него их, видимо, много! Это непонятно из ее записей. Но не мог же он показать ей именно мой договор? Или мог? Господи, и зачем я подписал его тогда?! Но я был осенью в такой жутчайшей депрессии, жить не хотелось, да и смысла не видел в такой жизни. Хотелось уйти, но было страшно дойти до конца. Сколько я тогда плакал! И тут Дарк! Мысль, что он берет на себя ответственность за мой уход и что поэтому на мне не будет греха, очень мне тогда понравилась. А он постоянно внедрял эту мысль в мое сознание. Но как ловко он втирается в доверие! Меня тоже, как и Ирочку, заставил поклясться в том, что никто и никогда не узнает о нем от меня».

Кирилл закрыл папку и положил ее на лавку. Он встал и подошел к окну. Его начал бить озноб, лицо горело.

«Но ведь в моем договоре, — продолжал рассуждать он, — изначально не было даты, когда я должен уйти. Дарк сам проставил ее. Все-таки, как я понимаю, он показал Ирочке именно мой договор с проставленной датой и назначил ей это же время. Он все заранее спланировал. Тем более сейчас я знаю, откуда он все так подробно узнал о моих отношениях с Марикой. Ирочка в дневнике ясно написала, что все ему рассказала о нас и что он необычайно взволновался. Тогда-то он и на меня начал давить, пугая тем, что если я не соглашусь, то он убьет Марику. Тогда это все объясняет».

Кирилл отвернулся от окна и прижал ледяные ладони к пылающим щекам. Его по-прежнему трясло, но он не обращал на это внимания. Страшная правда ошеломила.

«Для Ирочки, если он все-таки показал ей мой договор, — думал он, — это было более чем убедительно. И она легко со всем согласилась. Тем более последнее время она находилась в крайне угнетенном состоянии. Боже мой! Но почему она не подумала, что мне сейчас нет смысла уходить из жизни? Ведь она видела, как я люблю Марику! Хотя она, видимо, хотела верить в то, что Дарк ей наговаривал, сильно хотела. А он умеет убеждать. Это я на себе испытал. Ну почему Ирочка не поговорила со мной обо всем откровенно?!»

Но тут же Кирилл вспомнил, что последнее время избегал разговоров с ней, что ее грустный вид угнетал его, что при малейшей ее попытке уединиться с ним он под любым предлогом уходил. В том состоянии безоблачного счастья, в котором он находился после встречи с Марикой, любовь Ирочки только раздражала и вызывала желание убежать куда подальше и от ее признаний, и от ее печальных глаз. Он писал ей в «зине», но это было самое большое, на что он был способен. Ему хотелось никого и ничего не замечать вокруг, а только видеть свою ненаглядную Марику и чувствовать ее любовь.

«Что делать? — вновь спросил он сам себя. — Ситуация безвыходная!»

Основная проблема заключалась в том, что Дарк, пригрозил ему, что если он не выполнит условий подписанного им договора, то Марика умрет.

— Я вижу, что ты передумал, парень, — сказал во время их последней встречи Дарк, — но ты подписал договор с самим Сатаной. Я только исполнитель его высочайшей воли. И если ты хоть кому-нибудь расскажешь обо мне и со мной случится что-то нехорошее, то твоя ненаглядная девочка все равно умрет. Даже если меня задержат по твоему наущению, есть верный мне человек, и он исполнит мою волю. Даже если ты решишь расправиться со мной один или при помощи дружков, все равно она умрет. Верный человек, а он просто мой пес, и после моей смерти через какое-то время убьет ее. И не помогут ни богатые родители, ни охрана. Он все равно сделает то, что должен. Все инструкции он уже получил. И она заложница. Так захотел мой повелитель. Ты это четко пойми один раз. И все станет проще. Выбирай: или ты, или она. Других вариантов не существует.

Затем Дарк показал ему дату, которую, как он выразился, Сатана назначил для ухода Кирилла. Там даже стояло точное время. Кириллу было настолько страшно за жизнь Марики, он был в таком угнетенном состоянии, что не видел в тот момент никакого выхода. Прошедшая было депрессия, вновь навалилась на него с сокрушающей силой. Кирилл не мог адекватно оценить обстановку. Он вновь целыми ночами слушал эмо-группы, плакал, закрывшись в своей комнате, и довел себя до того, что решил умереть сам, только бы с его любимой Марикой ничего не случилось. Но на людях, а тем более когда он был с ней, Кирилл сохранял видимость спокойствия. Но это было поистине спокойствие отчаяния. В назначенный час он взял бритву и даже почувствовал облегчение, что все сейчас закончится. Он начал резать кожу, и боль на мгновение отрезвила его. Он встал перед зеркалом, глядя на себя. Внезапное осознание, что все неправильно, что так быть не должно, что наверняка есть какой-нибудь другой выход, остановило его. И в этот момент появилась Марика. Ее лицо, возникшее в зеркале позади него, в первый миг показалось Кириллу прекрасным видением начинающейся агонии. И он потерял сознание. А когда очнулся, то события стали раскручиваться стремительно. Узнав о самоубийстве Ирочки, увидев Дарка во дворе, он пришел в такой ужас, что сбежал в Москву. А когда они вернулись, Дарк ни разу не встретился с ним, потому что из-за этих фотографий Кирилл стал слишком популярной личностью в городке и его постоянно окружали восхищенные ребята. Дарк только один раз позвонил ему на сотовый. Кирилл вздрогнул, услышав его хрипловатый голос. К тому же раньше Дарк никогда не звонил по телефону, Кирилл свой номер ему не давал.

— Почему ты не выполнил условия-договора? — глухо спросил Дарк. — Ты уже должен быть с Ирой! Я поклялся повелителю, что вы предстанете пред ним, держась за руки.

— Мне помешали, — ответил Кирилл, с трудом сдерживая невольную дрожь, пробежавшую по телу. У него даже зубы начали стучать.

— Тогда я заберу Марику, — после паузы сказал. Дарк.

— Нет, все в силе, — тут же ответил Кирилл.

— Хорошо, — медленно проговорил Дарк. — Придешь ко мне и сделаешь это на моих глазах. Я скажу когда. И учти, никому ни слова. Ты знаешь, что будет, если ты проговоришься даже птицам.

Когда Савелий Иванович вышел из комнаты Кирилл немного успокоился. Он сидел за столом, опираясь о локти и опустив голову. Закрытая папка лежала рядом. Савелий Иванович молча сел напротив. Он внимательно изучал опушенную голову Кирилла, его длинную челку, упавшую на лицо, колечки пирсинга в уголках сжатых губ. Потом перевел взгляд на его сцепленные пальцы. На ногтях были остатки черного лака, и это выглядело так, словно ногти были в грязи.

— Ответь мне только на один вопрос, — начал ровным голосом Савелий Иванович, — кто такой граф Дарк?

Кирилл остался неподвижен. Только его пальцы резко сжались.

— Как ты понимаешь, возбуждено уголовное дело по факту доведения до самоубийства, — продолжил он. — И все было бы проще, если бы не записка еще одной 12-летней самоубийцы. Девочка перерезала себе вены, это было пару месяцев назад, написала, что идет в «дарк», который и есть свет. Возможно, это совпадение, тем более слово «дарк» было написано на английском. Переводится это слово как тьма. И вроде бы все логично. Но лично я так не считаю. И эта девочка также была эмо. И вот в дневнике Ирины всплывает некий граф Дарк, при этом указывается, что он велел никогда не упоминать его имени. Что скажешь?

Но Кирилл словно застыл. Его лицо побелело, но он продолжал молчать.

— В зимние каникулы было еще две смерти. Грише удалось это замять, и информация не просочилacь. А то газетчики подняли бы столько шума, что до Москвы донеслось бы! Но в том деле никаких упоминаний Дарка не было. Единственное, что дети написали на стене ванной кровью следующее.

Савелий Иванович встал, достал еще одну папку из своей сумки, раскрыл ее и четко прочитал:

— На стене ванной было написано: «Мы вечно будем вместе, если улетим на небо в один миг». А вот это из дневника Иры: «… мы вечно будем с Кириллом вместе на небе, если улетим туда в один миг». Возможно, и это просто совпадение. Но это были тоже эмо-киды. Не находишь, что слишком много совпадений? Итак. Кирилл, повторю свой вопрос: кто такой граф Дарк?

— Я не знаю, — тихо ответил тот, не поднимая головы.

— Это твой окончательный ответ? — сухо произнес Савелий Иванович.

— Я ничего не знаю об этом человеке, — упрямо повторил Кирилл и поднял глаза. — Я впервые слышу это имя.

Савелий Иванович нахмурился. После длительного молчания, во время которого он изучал лицо Кирилла, откинувшего челку и смотрящего ему прямо в глаза, сказал:

— Знаешь, чтобы понять суть происходящего, необходимо проникнуть в систему. Я часами сидел в Интернете, читал дневники эмо-кидов, статьи о этой субкультуре и кое-что начал понимать.

Брови Кирилла приподнялись, на лице появилась скептическая улыбка.

— Что, думаешь, нотации тебе читать собираюсь? — усмехнулся Савелий Иванович. — Это не мое дело. Но общее направление довольно четко прослеживается. Пессимизм, возведение в культ страданий от неразделенной любви, уход во внутренний или виртуальный мир от реалий жизни, нежелание взрослеть, пассивность. Я прав?

— Эмо вовсе не пессимисты, — возразил Кирилл. — Это стереотипы. Мы свободно выражаем эмоции, у нас нет этой зажатости, как у вашего поколения. И эмоции самые разные, это и радость, счастье, а не только грусть. Вас учили, что мужчина должен быть сдержанным. В чем-то да, согласен. Но почему я должен себя сдерживать, когда хочу выразить девушке свою любовь? Вот вы наверняка забыли, когда дарили своей жене цветы. Причем просто так, а не на 8 Марта.

Савелий Иванович вскинул брови и тихо засмеялся.

— Хотите вы признаться в любви — признавайтесь! — не обращая внимания на его смех, продолжил Кирилл. — Хотите выразить свою нежность — выражайте без оглядок на то, что должен делать мужчина, а чего нет. И это вовсе не слабость, как вы все думаете, а искренность. Вот суть эмо. Вот вам и вся система!

Кирилл, когда говорил эти слова, начал волноваться. Его лицо раскраснелось, на лбу и над верхней губой выступили капельки пота.

— Все это так, — после паузы заметил Савелий Иванович, — но у меня создалось впечатление, что суть эмо — жертва. А, как известно, жертва всегда притягивает палача. Мне кажется, что многие эмо сознательно ставят себя в эту позицию, что им нравится играть роль жертвы, всеми обиженной и не понятой из-за тонкой душевной организации. Вот и Ирина в своем дневнике много писала о том, что ее никто не понимает. И нашелся тот, кто понял ее. Сам знаешь, до чего это ее довело, — со вздохом добавил Савелий Иванович и замолчал, потирая лоб рукой.

— Я давно перестал быть жертвой, — после паузы сказал Кирилл. — И я в состоянии сам принимать решения.

— Не уверен, — заметил тот и вскинул на него глаза. — Я, кстати, много слушал вашей музыки. А так как я старый металлист, то мне очень она понравилась, честно! Есть талантливые труппы. И тем страшнее эффект, который, как я думаю, производят на чрезмерно эмоциональных ребят тексты практически всех песен. Мне кажется, что это своего рода зомбирование. И вы все словно зомби под влиянием таких текстов. Даже я поддался вполне определенному настроению после прослушивания в течение нескольких часов подобной музыки.

— Но ваши металлические группы тоже пели о смерти, — заметил Кирилл.

— Не забывай, что во времена моей молодости это были в основном западные группы, пели они на английском, и мы в суть слов не вникали. А тут что? Вот, я даже распечатал кое-что для материалов дела. И подборка говорит сама за себя.

Савелий Иванович открыл папку. Вынув из нее листок, протянул Кириллу.

— Думаю, тебе все эти группы хорошо знакомы.

Кирилл положил лист перед собой на стол и пробежал глазами.

— Каждый музыкальный стиль имеет право на существование, — сказал Савелий Иванович, видя, что Кирилл отодвинул лист. — И с этим никто не спорит. Мы обожали «Нирвану», преклонялись перед Куртом Кобейном. Но ведь и по сей день многие его фанаты заканчивают жизнь самоубийством в день его смерти и когда им исполняется 27 лет. Такова сила искусства. И тем страшнее, что многие эмо-группы, несомненно, талантливы. Я внимательно прослушал не одну команду, придерживающуюся этого стиля.

— Не понимаю, зачем вы мне все это говорите, — тихо заметил Кирилл.

— Да ты пойми, что вся эмо-культура — это магнит для зла. Еще раз повторю, если есть жертва, палач всегда найдется. А что такое, скажем, маньяк лично в моем понимании? Это живое проявление Сатаны, ни больше ни меньше. И я в этом убежден.

Кирилл вздрогнул, услышав эти слова. Он внимательно посмотрел в глаза Савелия Ивановича. Но тот был совершенно серьезен.

— Мы с Гришей много спорили на тему введения смертной казни, — продолжил он. — И я считаю, что когда очевидно, что человек одержим дьяволом, или, как любят выражаться врачи, манией, когда он насилует и убивает сериями, то его нужно уничтожать.

— Не думаю, что Сатану это испугает, — тихо заметил Кирилл. — Или он прекратит воплощаться.

— Ничего, — тут же возразил Савелий Иванович, — еще как испугает, если мы будем нещадно отлавливать этих нелюдей и уничтожать! И не оставлять им ни малейшего шанса для их мерзких и страшных дел.

Он ударил кулаком по столу и нервно заговорил:

— Два года назад в одном городке, кстати, не так далеко от нашего, пятеро детей покончили с собой. Возраст от десяти до тринадцати. Они все прыгали по очереди с высоток. Самоубийства происходили в течение полутора месяцев, но власти отчего-то не видели связи между ними. Потом один дотошный инспектор установил, что все дети входили в клуб любителей одной интернет — игры. Это была игра что-то типа фэнтези. Там герои передавали какое-то кольцо. Как потом вспомнили родители, у их погибших детей тоже по очереди перебывало какое-то серебряное кольцо. Когда пятая по счету девочка прыгнула с 12-этажного дома, следствие активизировалось. Под подозрение попал некий Анатолий Зиркзун, 34 лет, системный администратор интернет — кафе, где постоянно собирались погибшие дети. Но он исчез из города. Когда начали выяснять его личность, то оказалось, что он приехал в их город три года назад, уроженец Калининграда, сирота, работал какое-то время там в школе учителем информатики. Но потом внезапно уволился и исчез. За месяц до его исчезновения была изнасилована ученица 5-го класса этой школы. Она в тот же день покончила с собой.

— Ужас! — прошептал Кирилл и сильно побледнел. — Все это ужас! Я не думал, что это так страшно!

— Экстрасенсы склонны утверждать, — задумчиво продолжил Савелий Иванович, — о возможности вселения в тело чужой души или душ, об «одержимости». Притом это явление было всегда! В разные эпохи и у разных народов существовали самые разные методики и ритуалы для «изгнания бесов», «избавления от одержимости».

— К чему вы мне это говорите? — глухо спросил Кирилл и вытер со лба выступивший пот.

— Медики считают, что раздвоение личности это психическое заболевание, — продолжил тот. Под влиянием эмоционального шока или иных причин гармоничная целостность человеческого «я» разбивается, словно фарфоровая тарелка, на отдельные куски, притом линия разлома проходит по самым уязвимым «участкам» психики. Ими могут стать, например, нереализованные амбиции, долго подавляемые желания и т. п. И тогда обычный человек превращается вдруг в конгломерат нескольких отдельных компонентов самого себя, каждый из которых независим от своего антагониста. Представляешь, что может натворить такая личность?

— К чему вы мне все это рассказываете? — повторил Кирилл.

— Кто такой граф Дарк? — быстро спросил Савелий Иванович. — Говори!

— Не знаю! — закричал Кирилл и вскочил.

— Что за шум? — раздался недовольный голос, и из комнаты вышел заспанный Григорий Григорьевич. — Ты чего туг, Савелий, допрос устроил? А ведь я тебя просил!

— Думал, как лучше, — сухо ответил тот. — Ладно, давайте чай пить.

Но Кирилл тут же ушел на улицу. Он накинул куртку и сел на крыльцо. Его начал бить такой сильный озноб, что зубы стучали. И он никак не мог успокоиться. То, что он узнал сейчас о графе Дарке, только укрепило его решимость никому ничего не говорить. Он понял, насколько страшен этот человек и что уничтожение Марики совсем не пустая угроза.

До Залесского Кирилл не поехал, так как у него поднялась высокая температура.

— Простудили мальца, — огорчался Григорий Григорьевич. — Марика меня загрызет.

— Да, что-то мы не рассчитали, — вторил ему Савелий Иванович, щупая горячий лоб Кирилла. Но кто ж знал, что молодой парень таким хлипким окажется!

Кирилл молча смотрел на них, не зная, как ему быть. Но Григорий Григорьевич все решил сам. Он быстро оделся, нашел попутку и отправил Кирилла обратно в город.

— Но наш разговор не закончен, — на прощание сказал Савелий Иванович. — Ты давай выздоравливай, и еще встретимся. И имей голову на плечах, всегда. Слышишь?

— Хорошо, — ответил Кирилл и забрался в машину.

— Приедешь домой, врача сразу вызови, — посоветовал ему Григорий Григорьевич. — А я тебе завтра позвоню.

Дома Кирилл был поздно вечером. Он выбрался из машины, оглядел почти пустой двор и быстро направился к своему подъезду. За углом раздался сдавленный крик, и Кирилл остановился. Он увидел какие-то тени в кустах, снова послышался вскрик, и он бросился туда. Увидев гладко выбритую голову, поблескивающую в свете фонаря, Кирилл притормозил. Это был Череп. С ним еще двое ребят мутузили какого-то хлипкого на вид кудрявого паренька.

— На хрен нам в городе пидеры? — с угрозой в голосе спрашивал Череп. — Мы за чистоту расы, понял? А вы позорите мужской род.

— Отпусти его, Череп! — громко сказал Кирилл и подошел вплотную.

Драка тут же прекратилась. Парни с изумлением вытаращили на Кирилла глаза. Потом дружно расхохотались. Кудрявый паренек воспользовался этим и удрал.

— Опа! Да это ж наш соплежуй! Из-за тебя мы этого педрилкина выпустили, мало ему пенделей надавали! — начал возмущаться Череп. — Сейчас тебе наваляем по полной! Ты чего тут нам мешаешь чисткой заниматься? — с угрозой в голосе спросил он и придвинулся к Кириллу.

Но тот никак не прореагировал. Его вновь начал бить озноб. Видимо, лекарство, которое ему дал перед отъездом Григорий Григорьевич, прекратило свое действие.

— Да надоели вы! — хмуро ответил он. — Все детство в жопе играет. И когда уж повзрослеете? Скины! Чистота расы! Вы бы хоть на досуге посмотрели какой-нибудь фильм о фашизме. Сейчас в Сети много инфы.

— Чего-чего?! — изумился Череп. — Может, ты нас учить будешь?

— И в чем суть фашизма, по-вашему? — продолжил Кирилл, не обращая на него внимания.

— Чистота арийской крови, — вдруг сказал один из парней.

— Не-а, — возразил Кирилл, — это одно из воплощений дьявола. И только это истина, поймите один раз!

— Он совсем спятил! — заметил Череп. — Ты чего, Кирюх, проповедником заделался, как звездой Рунета стал?

— Если силы девать некуда, — продолжил тот, — лучше бы всяких уродов ловили и били бы их. Мало ли маньяков, педофилов, да и других извращенцев? Девочек насилуют, потом убивают.

— Да мы бы рады, — захохотал Череп, — на такую веселую охоту сходить. Да где мы тебе их в нашем городишке возьмем?! А ты чего такой красный? — поинтересовался он. — От испуга?

И Череп вновь захохотал.

— Да ладно тебе, — неожиданно оборвал его один из парней. — Кирюха не испугался в тот притон пойти и сняться там. Тоже, поди, несладко там было. Я блевал с полчаса, когда фоты рассмотрел. Потом неделю пить не мог, с души воротило.

— Да знаем, знаем! — ответил Череп. — Наш эмо-бой теперь герой, штаны с дырой!

— Хотел я поговорить с тобой об одном деле, тихо проговорил Кирилл, — да вижу, что ты как был дураком, так и остался.

— Сам дурак! — беззлобно ответил тот. — А что за дело-то?

— Ничего, проехали, — сказал Кирилл и пошел прочь.

Когда он оказался в квартире, то его уже бил сильнейший озноб. Мать дала ему аспирин и вызвала из поликлиники дежурного врача. Тот поставил диагноз ОРВИ, прописал лекарство и посоветовал пару дней полежать в кровати. Кирилл закрыл дверь в свою комнату, забрался под одеяло и позвонил Марике.

— Я с ума схожу! — тут же начала она ему выговаривать. — Папа звонил, сказал, что тебя домой отправили. Что произошло?

— Ничего, солнышко, — устало ответил он. — Просто промок, простудился, температура. Пару дней полежу, и все будет в порядке. Насморк еще, чувствую, начинается. В общем, у меня банальная простуда.

— Ну, отец все у меня узнает! — с угрозой в голосe проговорила она. — Я ему все скажу! Это он нарочно! Хочет показать мне, что ты хлюпик.

— Ты не права, Марика, — ответил он. — Твой отец настоящий мужчина, и в этом я убедился. А такой мужчина не будет прибегать к недостойным методам.

— Зачем тогда он потащил тебя в этот рейд?!

— Были причины, — нехотя проговорил Кирилл. — Ты извини, но мне лекарств надавали, и, видимо, от них у меня просто слипаются глаза. Да и температура все еще высокая, горю весь.

— Да, это ты извини, — тут же спохватилась она. — Но все из-за волнения. Я тут места себе не находила. Я завтра к тебе приеду!

— Нет, не стоит, — твердо проговорил Кирилл. — Мне лучше побыть одному, а то я в таком состоянии. Нос завтра распухнет от насморка, да и вообще. Мне будет неудобно перед тобой.

— Я завтра позвоню, и там увидим, — не унималась она.

— Хорошо, солнышко. Люблю тебя, — мягко проговорил он.

— И я, — ответила Марика повеселевшим голосом. — Спокойной ночи и самых сладких снов! Целую сто тысяч раз!

— А я миллион! — улыбнулся Кирилл.

В трубке раздались короткие гудки. Он выключил телефон. И тут же провалился в сон.

Кирилл в течение трех дней отлеживался дома.

Мать была постоянно с ним, приносила травяной чай, готовила куриный бульон, сидела возле его дивана. В первый день, когда у Кирилла температура поднялась до 39, он почти все время спал. А когда просыпался и с трудом раскрывал опухшие глаза, то всегда видел мать. Она сидела на стуле, сложив руки на коленях и чуть ссутулившись, и выглядела странно скованной, словно находилась в чужом доме. Но, по сути, так оно и было. Комната Кирилла резко отличалась от запущенного вида всей квартиры. И он не любил, когда родители заходили к нему. По этой причине он всегда закрывал дверь на задвижку. Он создал свой собственный мирок и никого не хотел впускать туда. Даже присутствие Марики, а она появлялась у него крайне редко, вызывало чувство дискомфорта. Но в основном это происходило оттого, что Кирилл не мог избавиться от чувства стыда перед ней из-за убогости жизни своих родителей. В его комнате, конечно, всегда было чисто и очень уютно, но чтобы попасть в нее, нужно было пройти по длинному захламленному коридору мимо кухни и спальни родителей.

Когда на второй день температура спала, Кирилл спал намного меньше, но чувствовал себя все еще неважно. Причем ни насморка, ни кашля у него практически не было. Видимо, сильное нервное потрясение вызвало такую реакцию организма, и простуда тут была ни при чем. Он чувствовал периодически возникающий озноб, потом странную слабость. Мать продолжала сидеть у него в комнате. На второй день, после того как они пообедали, он спросил, где пропадает отец.

— В гараже пьет, — равнодушно ответила Татьяна Павловна и пожала плечами.

— Мам, мне уже лучше, — участливо сказал Кирилл, — ты иди, занимайся своими делами. Незачем постоянно сидеть возле меня.

— Хорошо, сынок, — ответила она и не двинулась с места.

Кирилл глянул на ее бледное опухшее лицо, на растрепанные седеющие волосы с остатками химии на концах, на старенький застиранный ситцевый халат, разъезжающийся на ее полном теле, на отекшие ноги с толстыми варикозными узлами синих вен и опустил глаза. Он вдруг вспомнил, как Марика дала его матери «чуть за пятьдесят».

— Мам, — после паузы неуверенно начал он, а почему ты никогда не сходишь в салон красоты? Ты же очень симпатичная женщина! Я видел на фотографиях, когда ты была молодой.

— Что? — явно удивилась Татьяна Павловна. Ты о чем это?

Она неожиданно залилась краской, зачем-то поправила волосы и смущенно улыбнулась. Но тут же нахмурилась.

— Это из-за Марики, да? — тихо поинтересовалась она, подняв глаза на Кирилла. — Ты стыдишься своей матери, не говоря уже об отце!

— Это нужно тебе, — мягко проговорил Кирилл. — Ну и, конечно, я испытываю неудобство, когда Марика к нам приходит.

— Ее мама такая красавица, — продолжила Татьяна Павловна, глядя в пол. — Но они такие богачи! Ох, сыночка, боюсь, не получится ничего у тебя с этой девочкой! Она, конечно, очень миленькая и воспитанная барышня, но где это видано, чтобы ублёвцы роднились с кукурузниками? Да этого в нашем городе отродясь не было! Каждому свое!

— Вот как раз именно эти слова были на воротах какого-то фашистского концлагеря, — хмуро заметил Кирилл.

— Вот и Глебушка, — вновь начала она, не слушая Кирилла, — все надеется жениться на богатой москвичке. Но у него-то как раз это, может, и получится!

— Ты так считаешь? — удивился Кирилл. — Но ведь ты только что говорила, что такие варианты невозможны. Даже привела в пример нас с Марикой.

— Это разные вещи, — живо возразила она. Столица — огромный город, там все смешано, там не так видны различия. К тому же там много возможностей. А у нас городок маленький, все на виду. И как-то очень явно видны различия между Ублёвкой и нами, простыми жителями. Я уважаю Григория Григорьевича. Он много делает для города. Да и все уважают его. Он, может, и спокойно относится к вашей дружбе. Но вот Мария Андреевна наверняка против, хоть открыто этого и не говорит. Да и когда ей говорить? Ты ведь не вхож в их дом! Что ты вообще думаешь, как дальше?

— Окончу школу, уеду в Москву, — задумчиво проговорил Кирилл. — Марика на следующий год туда же приедет. Сама говоришь, что в столице все грани стираются. Так что не вижу особых проблем.

— Ох, сыночка! В институт-то не поступить тебе! А платить мы с отцом за обучение на коммерческой основе никогда не сможем. Где такие деньги взять?! И будешь, как Глеб, ремонтом зарабатывать! в комнатенке съемной жить?

— У меня другие планы, — уклончиво ответил Кирилл.

Татьяна Павловна с любопытством на него посмотрела.

— Это какие? — спросила она.

— Не хочу пока говорить об этом, — после паузы ответил он.

— Ну ладно, ладно, не говори, — закивала она.

Дело было в том, что Кириллу после опубликования в Сети фотографий поступило много предложений о работе фотомоделью. Агентства обращались к Арсению, а он знал его электронный адрес. Да и сам он уже несколько раз звонил и говорил, что будет рад продолжить работу. Кирилл пообещал подумать, сказав, что в первую очередь ему нужно сдать экзамены в школе и получить аттестат.

Но в данный момент его больше всего тревожила проблема с Дарком. И он пока не знал, как безопасно выйти из этой угрожающей ситуации. И сейчас был даже рад, что заболел и вынужден проводить время дома. Он хотел все тщательно взвесить, обдумать. Информация, которую он получил от Савелия Ивановича, пугала.

На следующий день Марика после занятий решила подкрасить волосы, потому что ей казалось, что цвет потускнел и появился баклажанный оттенок, что ей совсем не нравилось. Она заранее предупредила мать, и та отвела ей время в половине пятого, освободив лучшего мастера. Марика немного опоздала и, выйдя из машины, быстро устремилась в салон. Но она не пошла через парадный вход, а обогнула здание и направилась к небольшой двери, выходящей во двор. Там было что-то типа склада, где хранились упаковки с красками для волос, тюбики с кремами, чистые полотенца и прочие необходимые для салона предметы. Марика постучала, ей открыла дверь кладовщица и радостно заулыбалась. Марика кивнула ей и пошла через склад в коридор. Мария Андреевна несколько лет назад предусмотрительно разделила салон на несколько залов. И выделила небольшое помещение для VIP-персон. Марику обычно обслуживали там, вдали от посторонних глаз. На входе там имелось что-то типа холла с большим шкафом и огромным зеркалом. Марика вошла, бросила сумку в кресло и начала снимать куртку. Но, услышав громкий и возмущенный голос матери, остановилась. Потом приблизилась к приоткрытой двери и прислушалась.

— Нет, ты это видела, Тоня? — спрашивала Мария Андреевна. — Да что она о себе возомнила! Не хватало, чтобы кукурузные жены сюда таскались! у них есть парикмахерские эконом — класса. Да и что можно сделать с такими запущенными волосами? А ее кожа? Ты это видела? Наверняка пьет, как и ее муженек! Да она мне всех приличных клиенток распугает. А у моего салона в городе отличная репутация!

— Но Маша, — мягко заметила Тоня, и Марика узнала голос лучшего и всеми любимого мастера Антонины Николаевны, которая работала в салоне много лет, с первого дня его открытия, — ты не права. Ты же всегда любезно относилась ко всем клиенткам. И неважно, каков их социальный статус! — Ты даже и зал специальный выделила для среднего класса, как ты выразилась. Ты успокойся!

— Да откуда у нее деньги? — уже тише заметила Мария Андреевна. — Да и зачем ей новая прическа? Не вижу смысла!

— Я тебя просто не узнаю, — сказала Антонина Николаевна. — И понимаю, что причина твоего необоснованного раздражения лишь в том, что это мать дружка твоей дочки. И хочу заметить, что все это поймут, если ты позволишь себе что-нибудь недостойное по отношению к этой женщине.

— Сейчас еще и Марика придет! — с досадой заметила Мария Андреевна. — Но она всегда в VIР-зале, так что не пересечется с этой женщиной.

— Но если и пересечется, то что случится-то? — спросила Антонина Николаевна.

Марика не стала дослушивать их разговор, развернулась и вышла в коридор. Она кусала губы от досады. Она и представить не могла, что ее мать так агрессивно настроена против матери Кирилла. Она прошла вглубь, открыла одну из дверей и попала в подсобку зала для среднего класса. Мастера все были заняты, и помещение оказалось пустым. Она приблизилась к приоткрытой двери и заглянула в зал. Татьяна Павловна сидела у столика возле окна. Ей уже заканчивали укладывать волосы. Марика с трудом узнала ее. Прическа была стильной. Ей сделали короткую стрижку модной формы, волосы выкрасили в красивый темно-каштановый цвет, который полностью скрыл седину. Но эффект оказался не совсем удачным, потому что лицо от этого стало выглядеть почему-то только старше и еще бледнее. Казалось, что это парик, настолько не соответствовали эти молодые блестящие волосы бледному одутловатому лицу с опухшими тусклыми глазами, обвисшими щеками и опущенными уголками губ.

— Все готово! — сказала мастер, когда выключила фен и сняла пеньюар. — Надеюсь, вы довольны? Но за волосами нужен постоянный уход. Вы их сильно пережгли химией.

— Да, да, — кивала Татьяна Павловна, растерянно глядя на свое отражение.

— Вам бы и масочки для лица не помешали, добавила мастер, — да и массаж очень освежает. У нас отличный косметолог. Можете сейчас записаться.

— Да, да, — говорила Татьяна Павловна и продолжала кивать как заведенная. — Спасибо вам огромное, — сказала она, наконец оторвавшись от зеркала и глядя на мастера.

— Оплата в кассу, — добавила та и улыбнулась.

— Хорошо, — тихо произнесла Татьяна Павловна и вдруг достала из кармана мешковатого пиджака шоколадный батончик и сунула его в руку мастера. — Это вам, девушка. Еще раз спасибо!

— Да что вы? — изумилась та. — Это не нужно! Ее выщипанные и аккуратно подведенные брови взлетели. На холеном гладком лице появилась усмешка. Но она тут же сделала равнодушный вид и положила батончик на свой столик. Татьяна Павловна сразу с облегчением заулыбалась и быстро направилась к выходу из зала.

— Касса у нас на ресепшен, — громко сказала ей вдогонку мастер.

Но та уже вышла в коридор.

— Ты думаешь, она знает, что такое ресепшен? — заметила хорошенькая блондинка, которая в этот момент мыла голову клиентке. — Ой, не смешите меня! Думаю, она больше сюда не придет! Видели ее лицо, когда она узнала, сколько стоит покраска, стрижка и укладка?

Марика отошла от двери и села на стул возле окна, закрытого белыми жалюзи. Вся сцена вызвала в ее душе и возмущение и стыд одновременно. Кроме этого, ей было очень неприятно видеть мать Кирилла в таком окружении. Татьяна Павловна выглядела жалко, весь ее вид говорил о том, какой образ жизни она вела. Пелена любви, если можно так выразиться, которая застила ей глаза все это время на мгновение спала. И Марика ясно увидела, какова среда, в которой вырос ее любимый, осознала, что ей придется породниться с такими людьми, войти в их семью, хочет она того или нет. К тому же она поняла, насколько отрицательно настроена ее мать против подобных отношений. Причем не именно против Кирилла, а против системы, к которой он принадлежал, потому что совместить эти две системы в принципе было невозможно. Слезы обожгли глаза, но она взяла себя в руки.

«Ничего! — думала Марика, вытянув влажную салфетку из баночки, стоящей на столе. — Кирилл хочет уехать в Москву после окончания школы. Я через год по-любому поступлю в московский вуз. И мы будем вместе вдали от всех этих условностей и проблем!»

Утешив себя этими рассуждениями, она вытерла глаза, вздохнула и вышла из подсобки. Она вернулась по коридору в зал для «особо важных персон». Мария Андреевна сразу начала выговаривать ей за опоздание и за то, что она держит из-за нее самого лучшего мастера, у которого время расписано по минутам. Но Марика была на удивление молчалива. Она села в кресло и позволила делать Антонине Николаевне все, что та сочтет нужным. Мария Андреевна, видя ее настроение, тоже скоро замолчала, а потом ушла, сославшись на срочные дела.

Прошло два дня. Кирилл на время своей болезни запретил Марике приходить к нему. И она была из-за этого постоянно в подавленном настроении. Наутро шестого дня их вынужденной разлуки она проснулась с твердым намерением сегодня обязательно увидеться с ним. Она решила, что после занятий поедет к нему и будет звонить в дверь до тех пор, пока Кирилл не откроет. Приняв это решение, Марика моментально почувствовала, что успокаивается. Она выглянула в окно. День обещал быть ясным. И вообще, для апреля погода стояла очень теплая. Она надела форменную клетчатую юбку, белую блузку и синий жилет, решив, что в пиджаке ей будет слишком жарко. Накинув сверху короткий светло-серый плащ, Марика отправилась в лицей. На занятиях она была крайне рассеянна и не могла дождаться их окончания. Ей казалось, что она не видела Кирилла вечность, ее душа изнывала от тоски по нему. Когда в половине пятого она наконец покинула лицей, то тут же захотела помчаться к нему. Но, глянув на себя в большое зеркало в раздевалке, решила, что все-таки лучше заехать домой и переодеться.

Когда Марика подходила к дому, то заметила какого-то парня. Он походил на скина своей бритой головой и черной одеждой и выглядел нетипично для местных ублёвских парней. Она даже в какой-то миг подумала, что это Череп, но, приглядевшись, поняла, что обозналась. Бритый был явно ниже ростом и не такой накачанный. Увидев, что Марика смотрит на него, он ускорил шаг и скрылся за густыми, уже начавшими зеленеть кустами сирени. Она пожала плечами и тут же забыла о нем. Зайдя в дом, быстро переоделась и наскоро перекусила. Потом взяла телефон и задумчиво на него посмотрела. От Кирилла за сегодня пришли всего две SМS-ки и те утром. Одна сообщала, что он чувствует себя намного лучше, другая была полна нежных слов и обещаний, что уже через пару дней они непременно встретятся.

«Вот сегодня и встретимся! — улыбнулась Марика и тут же передумала звонить Кириллу. Пусть это будет сюрприз!»

Она подошла к зеркалу и внимательно себя оглядела. Перед ней стояла стройная девочка в узко черных джинсах, проклепанных по наружных швам металлическими звездочками, в черной куртке с капюшоном, верх которой розовел узкими полосками. Под курткой виднелась светло-сиреневая кофточка с контуром черных крыльев на груди Прическа тоже была в стиле. Угольно-черная, недавно хорошо прокрашенная челка падала ей на подведенные глаза. На шее болтался шарф, пестреющий черными, сиреневыми, розовыми и красными полосками. Марика выглядела как обычная эмо-герл. И это придавало ей уверенности, словно она спряталась за привычной маской. Глянув на большие часы в гостиной, и увидев, что уже почти шесть вечера, она заторопилась.

«Еще не хватало с его родителями столкнуться — думала она, зашнуровывая кроссовки. — Ведь хотела пораньше! Хотя Татьяна Павловна вроде на сутках сегодня, а отец вечно пьян и отсутствует».

Марика вышла из дома и быстро двинулась по улице. Но через несколько метров наступила на собственный шнурок и чуть не упала. Она присела и начала зашнуровывать левую кроссовку. И боковым зрением заметила, что ее обходит какой-то парень. Она вскинула глаза и с легким удивлением заметила давешний бритый затылок. Выпрямившись, посмотрела вслед. Но бритый шел быстро и не оглядывался. Она увидела, что он одет в черные широкие джинсы и кожаную косуху.

«Может, в гости к кому приходил, — подумала она. — Но кто у нас тут может дружить с таким явным скином или даже гопом?»

Парень стремительно удалялся, и она скоро перестала о нем думать, сосредоточившись на более приятных мыслях. Марика представляла, как совсем скоро увидит ясные глаза Кирилла, почувствует вкус его губ, его объятия. Она так размечталась, что даже не заметила, как оказалась возле его дома. И когда увидела его удаляющуюся фигуру, то замерла, в первый миг, подумав, что у нее видение. Но это был действительно Кирилл. Она сразу узнала его черные волосы, стройные ноги в узких джинсах, легкую подпрыгивающую походку, черную куртку и полосатый цветной шарф, длинные концы которого развевались от быстрой ходьбы. Кирилл шел вдоль дома, удаляясь от нее. Она бросилась за ним, хотела крикнуть, но потом подумала, что все это выглядит странно. Кирилл уверял ее, что никуда не выходит, что чувствует себя еще не очень хорошо. Буквально вчера у него вновь поднялась температура, как он ей сказал. Марике кровь бросилась в голову. Она поверить не могла, что он может ее хоть в чем-то обманывать. Но причина для такого поступка должна была быть очень веской. И Марика, не в силах рассуждать здраво, тут же решила, что у Кирилла новое увлечение, что он спешит на свидание. Привычный приступ ревности охватил ее и затуманил разум. Она не стала догонять его, а пошла медленно, не выпуская из вида. Вдруг ее осенило, она достала телефон и набрала его номер. Увидев, что он замедлил шаг и достает из кармана телефон, она зашла за первое попавшееся дерево и остановилась.

— Да, солнышко, — мягко сказал он.

— Привет, Кирюфка! — ответила Марика, пытаясь унять волнение. — Как ты себя чувствуешь? Может, все-таки сегодня увидимся?

— Нет, котеночек, — ласково ответил он. Я же тебе еще утром написал, что пока никуда не могу выйти, так как не выздоровел до конца. Да и голова сейчас разболелась очень сильно. И ко мне тебе лучше не приходить. Отец третий день пьет.

— Хорошо, — ответила она. — Целую.

— Ты только не обижайся! — торопливо заговорил он. — Я сам безумно соскучился и хочу тебя увидеть. Давай потерпим еще пару дней?

— Давай, — согласилась она.

— Люблю тебя, целую долго и нежно. Не скучай! — сказал Кирилл.

— И я тебя, — тихо проговорила она и чуть не расплакалась.

Убрав телефон в карман, выглянула из-за дерева, Кирилл ускорил шаг и двигался к шинному заводу. Она пошла следом, не упуская его из вида.

«Это точно свидание! — думала она, с трудом сдерживая слезы. — Но как он может?!»

Марике хотелось догнать его и все высказать. Но она сдержала себя и решила проследить за ним, а потом уже устраивать разборки, если ее подозрения подтвердятся.

Когда Кирилл свернул в довольно узкий переулок, ведущий к проходной завода, она замедлила шаг, так как переулок обычно был пустым и хорошо просматривался. Но, на ее счастье, в этот момент целая толпа рабочих вышла из заводской проходной. Кирилл со многими здоровался, но шел дальше, ни с кем не останавливаясь. Марика решительно двинулась за ним, но по другой стороне переулка. Толпа рабочих разделила их. На Марику никто не обращал внимания. Мало ли девочек — эмо ходят по улицам с несчастным видом, опустив голову и спрятав пол-лица под челку. Она никак не могла понять, куда направляется Кирилл.

Он миновал завод, прошел грязную улочку, на которой стояли дома барачного типа, и оказался возле кузницы. В последнее время она процветала. Спрос на кованые изделия значительно вырос, потому что ублёвцы наконец осознали, что эксклюзив всегда престижнее штамповки. И начали активно украшать свои замки коваными решетками, оградами, скамьями и прочими художествами. К тому же почти у всех имелись камины. Кто-то один выбросил фабричные каминные принадлежности и заказал в кузне единственный экземпляр по своему эскизу. И тут же началась повальная мода на каминные щипцы, совки, кочерги, подставки для дров, на каминные решетки исключительно ручной ковки. Кузницу расширили, взяли нескольких подмастерьев. А год назад при ней организовали музей оружия, который быстро приобрел в городке большую популярность. Он занимал огромный подвал, который находился под административным зданием.

Кирилл прошел мимо кузнечного цеха, мимо склада и направился к этому зданию. Марика удивлялась все больше. Она знала, что администрация была открыта до 18.00, а музей вообще работал до 17.00. На территории кузницы не было видно ни души. Только из кузнечного цеха раздавались глухие постукивания молотков и какой-то шум. Там еще шла работа. Кирилл внезапно остановился, глядя себе под ноги. Марика тоже встала. Кирилл словно искал что-то. Она спряталась за высокими коваными решетками, стоящими плотно в ряд и еще не покрашенными. Уже сильно стемнело, на территории горело всего два фонаря, освещая местность тусклым желтоватым светом. И Марика напряженно вглядывалась в фигуру Кирилла. Вот он поднял с земли обрубок железного прута и взвесил его в руке. Потом положил его в карман. Марика удивлялась все больше.

В этот момент кто-то схватил ее сзади. Одной рукой ей плотно зажали рот, другой обхватили за талию и поволокли.

— Вот это удача! — услышала она хриплый мужской голос. — Птичка сама ко мне прилетела! На это я и рассчитывать не мог! Финита ля комедия, детки!

Марика скосила глаза, пытаясь разглядеть мужчину, но видела только растрепанную черную прядь волос возле своего лица. Она забилась и замычала, но тут же получила такой сильный удар в бок, что у нее перехватило дыхание и потемнело в глазах. И она потеряла сознание.

Очнулась Марика в каком-то полутемном подвале. Ее продолжали тащить. Она открыла глаза и увидела раскладушку, застеленную клетчатым пледом, тумбочку, на которой валялось несколько потрепанных книг и стояла пластиковая бутылка с водой. Не успела она пикнуть, ей заткнули рот какой-то вонючей тряпкой, связали руки за спиной и поволокли дальше.

— Сейчас, сейчас, мой мальчик! — неожиданно громко крикнул мужчина. — Я уже иду!

Марика вновь начала дергаться и тут же получила удар по щеке. На миг перед ней возникло худое бледное лицо мужчины с растрепанными редкими черными волосами, свисающими ниже плеч. Она мгновенно узнала того, кого Кирилл как-то назвал граф Дарк, вздрогнула и снова чуть не лишилась сознания. Но изо всех сил постаралась взять себя в руки. Дарк потащил ее по короткой лестнице куда-то наверх, втолкнул в темное помещение. Сделав несколько шагов, он усадил ее на какой-то очень жесткий и холодный стул с высокой спинкой. И тут же завел ей руки и связал их позади спинки. Ноги привязал к ножкам стула. Раздался какой-то стук, и Марика замерла, прислушиваясь.

— Сиди тихо, — прошипел он, — для твоего же блага!

Дарк ушел, а Марика с трудом сдержала желание заорать от ужаса. Она попыталась выплюнуть тряпку изо рта, но та была засунута чуть ли не в глотку.

В этот момент раздался скрип открываемой, явно тяжелой двери, и она услышала голос Кирилла.

— Чего так долго не открывал? — глухо спросил он. — Условились, что в семь. Я подумал, что тебя нет.

— Что ты, мальчик мой, где ж я могу быть?

Я ведь сторож при музее, вот и сторожу! Просто я тут по малой нужде на улицу вышел со стороны подсобки. Удобства-то у нас во дворе. А ты в главную дверь зачем-то начал стучать. Со служебного входа нужно было идти, — ответил Дарк и хрипло засмеялся.

— А чего у тебя тут темень такая? — спросил Кирилл.

— Ну а кто же после закрытия музея свет жечь будет? — заметил Дарк. — Ну если ты в темноте разговаривать не желаешь, то для тебя, мой сладенький, зажгу дежурный свет. А еще лучше свечи! Где-то были на всякий случай. А то бывает, что свет отключают. А я всю ночь сиди в темноте.

— Да ты спишь, наверно, всю ночь, — засмеялся Кирилл.

Но у Марики, когда она услышала этот смех потекли слезы. Она поняла, насколько Кирилл взволнован, просто не хочет показать вида. Но она-то хорошо его знала.

В этот момент помещение осветилось слабыми и неровными отблесками. Запахло горящими фитилями стеариновых свечей. Марика обвела стены глазами и поняла, что находится в зале музея. Но она сидела спиной к Кириллу и Дарку. Стул был высоким и полностью скрывал ее. Она была в музее всего один раз, но вспомнила, что в зале имелось высокое деревянное сиденье в виде трона с коваными ножками и кованой вычурной окантовкой спинки, Марика подумала, что сидит, видимо, на нем.

Вдоль стен висели экспонаты. Слева от нее поблескивали изделия местных кузнецов: сабли, мечи, ножи и даже два кованых щита. Справа было выставлено трофейное оружие времен Первой и Второй мировых войн. Практически рядом с ее сиденьем находился пулемет, чуть дальше на низкой полке лежали противопехотные мины. Увидев столько оружия, Марика отчего-то взбодрилась и попыталась пошевелиться. Стул сдвинулся и тихо стукнул.

— Что это? — тут же насторожился Кирилл.

— Крыс полно, — не задумываясь, ответил Дарк, — И сейчас я их уничтожу! — крикнул он и расхохотался.

Марика вздрогнула и притихла.

— Давай перейдем к делу! — произнес в этот момент Кирилл. — Я хочу покончить со всей этой историей.

— Перейдем! — охотно согласился Дарк. — И вот что хочу сказать, мой хороший, особо меня возбуждают двойные самоубийства. Нет ничего слаще этого!

— Двойные? — дрогнувшим голосом переспросил Кирилл.

— А ты подписал контракт… своей кровью… словно не слыша его, продолжил Дарк. — Ты вступил в мой тайный орден самоубийц, ты поклялся и вот, что я вижу? Ты все еще не выполнил своей клятвы! И стал клятвопреступником! А девочка Ирочка все ждет тебя… там… где вечный свет… Она-то свою клятву исполнила. Зачем ты так подло обманул ее? Она лишилась тебя, а я сладких образов вашего двойного ухода в смерть. А я так все это ясно представлял! Вы в соседних домах, в одно время режете вены… я видел ваши бледные тела… и вот души отделились, приподнялись, взлетели и… О! Встретились! И вот вы уже предстали, взявшись за руки, перед троном моего повелителя. И это интереснее, чем те двое в ванной, еще зимой… они так плакали, обнявшись… миленькие… Я все это всегда так ясно вижу… все это в моей голове… словно мой повелитель показывает фильм лично для меня… Но ведь грех за ваш уход я беру на себя. И в договоре это четко прописано! Чего ж плакать? Я несу все бремя ответственности!

— Но подожди! — сбивчиво проговорил Кирилл. — Я понятия не имел о решении Ирочки! Ты же говорил, что это только наше личное дело, твое и мое, что это одноразовая акция, что ты просто поможешь мне уйти, и все! Но когда я познакомился с тобой, то был совсем другим человеком, к тому же у меня была затяжная депрессия. Действительно, жить не хотелось. Но сейчас все изменилось.

— Ничего не изменилось, золотой мой, вкрадчиво сказал Дарк. — Договор подписан, и ты сейчас уйдешь туда, куда должен. Я тогда назначил тебе точное время. И если бы ты не струсил, то соединился бы с Ирочкой в один миг. А она так сильно любила тебя, так верила, что вы будете вместе. Выходит, что я обманул ее? А я человек чести, дал слово и должен его сдержать. Ты потом так быстро исчез из города. А потом эти фотографии в Сети. Ты личность известная ныне. И ты ведь никому не рассказал обо мне? — быстро спросил Дарк и замолчал.

— Нет, — тихо ответил Кирилл и опустил голову.

— Это молодец! — тут же воодушевился Дарк и забегал по залу.

Его длинный черный плащ развевался, каблуки ботинок четко стучали по каменным плитам пола, цепочки на поясе позвякивали. Кирилл поднял голову и, не отрываясь, следил за ним. Его лицо стало напряженным, тело подобралось, словно для прыжка. Но тут Дарк остановился напротив него, широко расставив ноги и воздев руки к потолку.

— Повелитель! — громко обратился он и поднял голову. — Я сдержу клятву! Ты будешь доволен мной!

Кирилл глянул на его бледное поднятое лицо с заострившимся носом и торчащим вперед худым подбородком, на глубоко посаженные глаза, блестевшие ненормально ярко, на тонкие губы, расплывшиеся в улыбке, на скрюченные пальцы и отчетливо понял, что Дарк не в себе. Он словно впал в экстаз от созерцания чего-то, невидимого Кириллу.

— Повелитель! — почти закричал Дарк. — Твоя жертва готова!

— Но подожди! — громко сказал Кирилл и сделал шаг к нему, сжав рукой в кармане обрубок толстого железного прута, который он подобрал во дворе кузницы.

— Так ты никому не рассказывал обо мне, эмо-бой? — расхохотался Дарк и отступил на шаг назад. — И ты знаешь, что я не шучу! — грозно проговорил он, тут же перестав смеяться. — Как только рассказал бы, так сразу или через какое-то время твоя ненаглядная девочка Марика оказалась бы на том свете. Смерть за смерть! А как иначе? Без подстраховки нельзя, маленький мой. Но вот и пришел конец твоим мучениям. Сегодня свершится! — Добавил он торжественным тоном. — Один раз не вышло, так сегодня выйдет. А у меня все готово, сладенький мой. Сейчас записочку напишешь, потом вены перережешь. А потом я твое тельце бездыханное отнесу и положу за домами и записочку в карман. Вот и будет наш договор соблюден. Граф Дарк слово перед смертью держит. Раз обещал, то ей ее долю отдаст.

— Я передумал! — твердо сказал Кирилл. Марика, слушая все это, была в полуобморочном состоянии. Она и представить не могла, что все настолько страшно. И ей сейчас все стало понятно в поведении Кирилла.

— Передумал? — расхохотался Дарк. — Тогда умрет девочка!

— А может, ты? — глухо спросил Кирилл и бросился на Дарка.

Но тот увернулся, быстрым движением вытащил одну из шпаг, которые торчали из кованой подставки, и ударил ею плашмя по руке Кирилла. Он вскрикнул и выронил прут. Дарк расхохотался и тут же оцарапал ему щеку кончиком лезвия. Кирилл отпрянул назад.

— То-то, малыш! — нервно проговорил Дарк. И за твое недостойное поведение сейчас же последует наказание!

Он бросился к стулу, легко развернул его, хотя он был очень тяжелым, тем более с сидящей на нем Марикой, и громко расхохотался. Марика открыла глаза и увидела стоящего посередине помещения Кирилла. Несколько полуобгоревших свечей были расположены прямо на полу сзади него. Из царапины на щеке текла кровь, волосы растрепаны, куртка стянута с одного плеча. Увидев привязанную Марику, он оцепенел. Дарк вытащил кляп, но веревки даже не ослабил. Марика невольно закашлялась, потом начала плакать.

— Поплачьте, миленькие, — умильно проговорил Дарк. — Как я люблю эмо-деток! Такие слабенькие, слезливые, милые, совсем не готовы к защите от смерти, сами идут к ней, спрятав свои хорошенькие глазки под черные челочки. И так легко поддаются на уговоры покинуть этот мир! С вами у меня никогда нет проблем!

Дарк замолчал, опустив глаза в пол. Потом вновь забегал по залу. Кирилл попытался приблизиться к плачущей Марике, но Дарк тут же встал между ними и поднял шпагу.

— А те детки тоже были просто прелесть, — пробормотал он и провел пальцем по лезвию. — Соскакивали с крыш, словно птички. Я даже наблюдал за ними. Они так летели к земле, их тела кувыркались, потом — шмяк! И все! Но эмо интереснее. Те быль просто помешаны на виртуальной игре, совсем ушли в ее мир, не страдали. А вот эмо именно страдают. Это привлекает моего повелителя. И лучше эмо не найти! Всегда мечтал увидеть, как вы режете вены, как кровь вытекает, как лицо белеет, а глазки закатываются. Увидеть наяву, а не в тех картинках, которые показывает мне повелитель в моей голове Прелесть! А вот эта шпага очень острая! Я хороший сторож, слежу, чтобы у меня в музее экспонаты были в полной боевой. Этой шпагой вены легко будет перерезать.

— Тебе это так просто не сойдет с рук! — угрожающе проговорил Кирилл. — Марика дочка мэра.

— И что?! Это мне только на руку! Бедный мальчик и богатая девочка — сюжет для самоубийств, самый что ни на есть достоверный! — расхохотался Дарк. — Ты сам не понимаешь моей удачи сегодня! — громко заговорил он. — Хотел только тебя отдать смерти. Но мой план изменился! Меня сейчас осенило! Мой повелитель только что нашептал мне, что будет намного лучше, если вы оба сегодня умрете… одновременно! Какая прелесть! Девочка напишет записку, что ее родители категорически против ваших отношений и поэтому ей незачем жить. Ты напишешь записку, что этот мир ужасен а смерть в объятиях твоей девочки прекрасна. О! Я просто дрожу от нетерпения!

И Дарк начал хохотать и кружиться на месте, не сводя остановившегося взгляда со шпаги, которую он держал перед своим лицом.

— Урод! Убью! — закричал Кирилл и бросился к нему. — Только тронь ее!

Дарк остановился, но пошатнулся, словно теряя равновесие. Кирилл вцепился ему в руку, которой тот держал шпагу.

— Хочешь умереть в бою?! — взвизгнул Дарк, пытаясь освободиться. — И сорвать мне такой восхитительный спектакль?

В этот момент раздался какой-то шум, распахнулась дверь в подсобку, и оттуда выскочило несколько парней. Дарк от неожиданности замер, а Кирилл воспользовался моментом и толкнул его что есть силы. Шпага со звоном упала на пол, Дарк отлетел прямо на руки одного из парней. Его скрутили и тут же надели наручники. Дарк скалил зубы и рычал, пока его уводили. В помещение вошел Савелий Иванович. Марику развязали, она плакала, не переставая. Кирилл сидел на полу возле стула. Его трясло. Но его никто не трогал. Только один из парней принес пластиковую бутылку с водой и протянул ему. Он сделал несколько судорожных глотков и затих, не сводя глаз с Марики.

— Но ты-то тут как оказалась? — возмущенно говорил Савелий Иванович, быстро расхаживая вдоль стула. — Каким ветром тебя сюда занесло? Что я отцу твоему скажу?!

— Не надо ему ничего говорить, — жалобно попросила она. — Ну пожалуйста! И маме тоже!

— Да ты чуть нам всю операцию не сорвала! — продолжил Савелий Иванович и остановился напротив нее. — Хорошо, что я хвоста не только к Кириллу приставил, но и на всякий случай один из моих ребят за тобой неотступно следил. Да выпустил тебя из виду возле проходной завода. А поток этот урод уже тебя уволок. Ты уж прости меня, парень, — тихо проговорил он, садясь на корточки возле Кирилла. — Но выхода у меня другого не было. Пришлось тебя вместо живца использовать. Ты ведь молчал про этого урода. Хотя после прослушивания вашего диалога я понял почему. За Марику боялся?

Кирилл молча кивнул.

— Ну ничего! Теперь деятельности этого ублюдка пришел конец. Мы ведь все записали на видео. Дарк даже не удосужился дверь в свою сторожевую каморку запереть. Оттуда мы и попали в музей. В дверную щель все и записывали. Только тяжело было терпеть, видя Марику связанной. Но пришлось, пока Дарк не сказал достаточно для следствия. Но скажи честно, парень, зачем ты сюда явился? Неужели думал, что с ним можно договориться?

— Думал, — после паузы ответил Кирилл и твердо посмотрел в его глаза. — Он позвонил мне вчера вечером, начал угрожать. Вот я и решил, что на месте разберусь. А если не получится, то решил записать наш разговор, потом этого гада схватить, связать и вас вызвать. И все рассказать, чтобы вы Марику защитили. Он же говорил, то у него верный человек имеется, который ее все равно потом убьет.

— Н-да, история, — сказал Савелий Иванович. — Ты, конечно, поступил по-детски, Кирилл. Не умнее ли было все тогда рассказать мне? Но в принципе, я тебя понимаю. А за Марику не волнуйся. С этим мы разберемся. Главное, что Дарк в наших руках и все его связи будет выявить не так уж сложно. Где твой диктофон или на что ты там записывал? Давай, приобщим к делу.

— Его посадят пожизненно? — спросил Кирилл, доставая из нагрудного кармана куртки маленький диктофон и протягивая его Савелию Ивановичу.

— Это суд решит, — хмуро ответил тот. — Но его должны проверить на психическую нормальность. А тут, боюсь, признают…

Он замолчал.

— Психически больным? — продолжил Кирилл и встал, глядя на Марику. — И тогда?

— Лечиться отправят, — тихо ответил Савелий Иванович. — Таковы законы. Я же тебе, помнится, рассказывал о раздвоении личности. А тут все может быть. Но это уже медики решат.

Марика вновь заплакала. Кирилл обнял ее. Она уткнулась ему в плечо.

— Вот что, ребятки, — сказал Савелий Иванович, — понимаю, что после такого потрясения вам неплохо бы к психологу. Может, препараты даже какие-нибудь необходимо принять.

— Нет! — в один голос воскликнули они. — Мы домой!

— Девятый час, — пробормотал Савелий Иванович, глянув на часы. — Давайте я вас развезу.

— Мы не хотим расставаться, — одновременно проговорили они, глянули друг на друга и впервые за сегодняшний вечер улыбнулись.

— Ох уж эти дети! — заметил Савелий Иванович. — И что родителям скажете?

— А пусть Марика у меня побудет, — предложил Кирилл. — Мать на сутках, отец в гараже валяется. А завтра все равно выходной, в лицей не нужно. А вы уж что-нибудь скажите Марии Андреевне.

— Ой! Как я хочу побыть у Кирюшки! — обрадовалась Марика. — И еще завтра можно весь день вместе провести!

— Спать-то хоть по отдельности будете? — строго спросил Савелий Иванович.

— Мне вообще-то уже 16! — заметила Марика. — И такие вопросы я могу решить самостоятельно.

— Да нет у нас ничего такого, — сказал Кирилл. — Не беспокойтесь!

— Вот и славно! — вздохнул тот. — Тогда поехали?

Они вышли из музея. В переулке стоял черный «BМW». Савелий Иванович сел за руль. Кирилл устроился рядом с ним. А Марика на заднем сиденье.

— Ну что, все-таки к тебе? — спросил Савелии Иванович, заводя мотор.

Кирилл молча кивнул.

— Но ведь вы знали про какого-то Анатолия со странной фамилией, кажется Зиркун? Помните, вы мне про него рассказывали, что он попал под подозрение из-за нескольких самоубийств школьников в каком-то городе? — нервно проговорил Кирилл, когда машина тронулась с места. — А сейчас все компьютеризировано, найти-то нетрудно. Тем более фамилия редкая. Это Дарк?

— Зиркзун, — поправил его Савелий Иванович. — Думаешь, нетрудно? Ну, во-первых, он тогда был блондином с короткой стрижкой и килограмм на десять полнее, во-вторых, год назад он женился и взял фамилию жены. И сейчас он по паспорту Иванов. Ты как себя чувствуешь? — поинтересовался он.

— Все в порядке, — ответил Кирилл и повернулся к Марике.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— И вы не представляете, какое я чувствую облегчение! — тише добавил Кирилл, отвернувшись от нее и сев глубже в кресло. — Я несколько месяцев жил, словно под огромным мечом, зависающим над моей головой.

— Это не допрос, — сказал Савелий Иванович, но как ты с ним познакомился?

— Случайно, — ответил тот. — Это было еще в начале октября. Пришли с классом на экскурсию в музей, зашли и в кузницу. У моей мамы через неделю был день рождения. Вот я и решил сделать ей оригинальный подарок и заказать кованый подсвечник. Как-то после уроков пошел в кузницу договориться об этом. Тогда с Дарком и познакомился. Он сидел во дворе возле входа в музей и читал какую-то книгу. Начал со мной разговаривать ни о чем, сказал, что ему необычайно нравятся эмо, но сам он, типа, по возрасту уже не может придерживаться этого стиля. Ну, поговорили и разошлись. Но я понятия не имел об этой истории с Ирой, честно! Я даже не подозревал, что она тоже с ним знакома и постоянно общается.

— Да, это, как я понял, его принцип, — заметил Савелий Иванович, — обделывать свои делишки один на один, чтобы не попадаться. Но ты-то умный парень! — громко сказал он и посмотрел на Кирилла. — Ты-то как мог попасться в эту ловушку! Он же явно болен на голову!

— Я тогда не в себе был, — после паузы ответил Кирилл и вновь обернулся и глянул на Марику.

Она внимательно слушала их разговор, но молчала.

— Я полностью погрузился во внутренний мир, — продолжил Кирилл, — много слушал песен эмо-групп, иногда часами не вынимал наушники и не выходил из комнаты. А что?! — резко спросил он. — Лучше было смотреть на ту жизнь, которую ведут мои родители?

— Я этого не говорил, — хмуро заметил Савелий Иванович.

— Не могу передать того состояния, в котором я тогда находился. И общение с Дарком мне нравилось. Подкупало то, что он говорил со мной, как со взрослым. Мы много беседовали о жизни, о смерти. Его идеи казались мне тогда интересными и заманчивыми.

— Он вами ловко манипулировал, — сказал Савелий Иванович и помрачнел. — Эх вы, эмо-куклы. Нужно подумать о передаче на нашем местном канале, — задумчиво добавил он. — Кто знает, может, он еще с кем-то подписал договор смерти. А что? Идея вполне осуществима. Покажем его фотографию, предупредим и детей и родителей, что это маньяк.

— А разве можно? — поинтересовался Кирилл. — Ведь еще должно следствие быть и все такое.

— Вот вы все нынче какие умные! — засмеялся Савелий Иванович и затормозил недалеко от дома Кирилла. — Книги читаете, фильмы смотрите, все лучше нас знаете. Ничего, прокурор, думаю, возражать не будет против такой акции. Все-таки это в интересах наших сограждан. Не дай бог какой-нибудь ребенок — эмо, или не эмо, сейчас готовится к самоубийству, потому что «срок назначен» этим ублюдком.

— Только папе ничего не говорите о сегодняшнем происшествии, пожалуйста! — попросила Марика. — И маме тоже! Пожалуйста!

— Я же обещал! — ответил Савелий Иванович и открыл дверцу машины.

— Спасибо вам за все! — сказал Кирилл, вышел и пожал ему руку.

— Тебе спасибо! — ответил тот и обнял его.

Но Марика не спешила выходить из машины.

Она сидела, сжавшись в углу.

— Отвезите меня домой, пожалуйста! — неожиданно попросила она.

— Но… — встревоженно начал Кирилл и тут же замолчал, увидев, как ее глаза наполняются слезами.

— Девочка права! — одобрил Савелий Иванович. — И ей действительно лучше сегодня побыть дома.

— Хорошо, — сказал Кирилл и поцеловал ее. Позвони, как доберешься.

Его лицо стало на миг грустным. Но он тут же улыбнулся Марике и махнул рукой. Савелий Иванович сел в машину, и они уехали.

И уже на следующий день в 12-часовых новостях на местном канале выступил Савелий Иванович. Он кратко сообщил, что в их городе задержан по подозрению в тяжких преступлениях гражданин Иванов (Зиркзун) Анатолий Иванович, по прозвищу граф Дарк, что этот человек является причиной нескольких самоубийств подростков и чтобы родители были настороже. Была показана и фотография. Больше в городе в ближайшие время самоубийств среди подростков зафиксировано не было.

Кирилл скоро пришел в себя, и уже через несколько дней чувствовал себя хорошо. Савелий Иванович сдержал слово и ничего не рассказал родителям Марики о происшествии в музее. Но Мария Андреевна последнее время ходила мрачнее тучи. Марика, помня о подслушанном разговоре в салоне и зная наверняка, что мать не одобряет дружбы с Кириллом, старалась ничем не раздражать ее и вести себя ангельски. И ей это удавалось. К тому же она ловко уходила от разговоров на тему ее тесного общения с «этим кукурузником». Как поняла Марика, мать, видимо, не раз пыталась говорить и с ее отцом на эту тему. Однажды Мария Андреевна с возмущением заметила, что тот совсем выжил из ума со «своим вечным либерализмом» и его взгляды на устройство общества требуют немедленного пересмотра. Марика внимательно выслушала ее, потом сказала, что понимает папу и поддерживает его. И словно невзначай добавила, что понимает также и ее, но зря она так волнуется, потому что скоро Кирилл заканчивает учебу и уезжает в Москву работать.

— А это точно? — тут же переспросила Мария Андреевна. — Он уедет в Москву?

— Это решено окончательно, — подтвердила Марика равнодушным тоном. — А я, мамочка, по — любому остаюсь здесь. Так что зря ты так нервничаешь из-за ерунды.

Это известие мгновенно успокоило Марию Андреевну, и на время мир в доме был восстановлен.

Однако Марика при каждом удобном случае виделась с Кириллом. Они встречались практически ежедневно после занятий. Очень теплая весна позволяла им почти все время проводить на улице. Они любили бродить по зазеленевшим аллейкам, сидеть на скамейках в скверах. Говорили о своем будущем, строили планы. И все еще не могли забыть последние трагические события. Кирилла очень волновала дальнейшая судьба Дарка.

— Понимаешь, — как-то сказал он, — проведут медицинскую экспертизу, его признают психом и поместят в клинику. Вот и все наказание!

Они в этот момент устроились в маленьком тихом сквере на скамейке, укрытой густыми кустами сирени. Кирилл откинулся на спинку и притянул Марику к себе.

— Бедная Ирочка! — прошептал он. — Это я во всем виноват!

— Не говори так, — ответила Марика. — Ты же ничего не знал! А этот Дарк точно ненормальный. Это очевидно!

— Таких нужно сразу к стенке! — возмущенно сказал Кирилл, выпрямился и повернулся к ней.

Его глаза были влажными.

— Не мы это решаем, — мягко произнесла она и отвела упавшую на его глаза челку. — Нам нужно жить дальше и стараться больше не попадать в подобные ситуации.

— Но я не смогу все это забыть! — ответил он.

— И не надо! — уверенно проговорила Марика. — Мало ли каких психов еще встретишь! Так хоть знать будешь!

— Савелий Иванович как-то мне сказал, — после паузы задумчиво произнес Кирилл, — что все дело в эмо.

— В эмо? — изумилась она. — А при чем тут эмо?

— Он сказал, что вся эта субкультура сознательно выбрала роль жертвы. А если есть жертва, то палач всегда найдется, — серьезно произнес он.

— Все-таки не нужно рассуждать так прямолинейно, — после паузы мягко проговорила Марика.

— Да? — усмехнулся Кирилл. — А кого постоянно избивают, дразнят, над кем издеваются и в реале, и в Сети, кого «накрывают» после эмо-концертов? Это мы тут в нашем городе спокойно живем. Но, видимо, баланс должен быть соблюден. И у нас появляется маньяк, из-за которого погибли, заметь, только эмо. А это похуже «накрывалова» концертов, когда эмо просто забрасывают мешками с мукой или бьют. Знаешь, я четко понял, что все дело именно в позиции жертвы. Но хочу ли я продолжать оставаться жертвой, вот вопрос?

— Я точно не хочу, — тихо сказала Марика и прижалась к нему.

— А я тебе и не позволю! — уверенно проговорил Кирилл и обнял ее. — Я слишком люблю тебя!