Эндора

Глава 11

Кадес долго вел Катю и угрюмого Эльдара по бесконечным коридорам. Они то осторожно спускались по лестницам, покрытым красно-золотыми коврами, то пересекали огромные гулкие залы с темными погашенными каминами и батальными полотнами на стенах, то оказывались в крошечных комнатках без мебели, где идти приходилось, согнувшись в три погибели, чтобы не зацепить головой потолок и витые лампы. Откуда-то доносилась музыка — кто-то играл на клавесине, раз за разом повторяя незамысловатый мотив — клекот птиц, запах чего-то, похожего на цветы — хотя Катя подумала, что его источник может не иметь никакого отношения к цветам. Однажды где-то за стеной грозно взревел хищник, наверняка, огромный и голодный. Одним словом, обиталище Кадеса оказалось весьма экзотическим и достаточно беспокойным. Когда, в конце концов, их путь закончился в лаборатории, Катя невольно вздохнула с облегчением.

Большая лаборатория, до потолка забитая и заставленная книгами, ларцами, сундуками и коробками всех размеров, горами бумажных свитков, скелетами неизвестных животных, чучелами птиц, бабочками в стеклянных ящиках, темными портретами на стенах, чертежами и рисунками, банками и баночками, наполненными разноцветными жидкостями, действительно производила впечатление. Припадая на правую ногу, Кадес прошел в самый конец помещения и с усилием надавил на не заметный сразу рычаг — повинуясь ему, книжный шкаф с разномастными фолиантами легко отодвинулся в сторону, и навстречу Кате и Эльдару бесшумно выплыла огромная прозрачная капсула. Там, погруженный в бледно-зеленую жидкость неподвижно висел второй Кадес — такой же маленький и пухлый. Глаза его были закрыты: он то ли еще не ожил, то ли спокойно спал.

Как зачарованная, Катя приблизилась к капсуле. Впечатление неподвижности оказалось ошибочным: сейчас Катя видела, что пальцы Кадеса-второго едва заметно шевелились, безволосая грудь тихонько поднималась и опускалась, а глазные яблоки за тонкими, почти прозрачными веками быстро двигались то влево, то вправо — гомункул смотрел сон. Длинные волосы колыхались в жидкости, словно водоросли, волнуемые течением. Ассоциация с утопленником была настолько явственной, что Катя невольно сморщилась и отошла в сторону.

— Вы создали его сами? — сухо осведомился Эльдар. Кадес довольно кивнул, и тогда Эльдар решил снизойти до похвалы: — Право же, это колоссальное достижение. Аплодирую стоя.

— Тело без души есть труп, как вам известно, — откликнулся Кадес, и Эльдар сурово посмотрел в его сторону, словно ученый отпустил в его адрес небольшую, но очень неприятную шпильку. Кадес мягко похлопал себя по груди и продолжал: — А душа скоро покинет это печальное пристанище и отправится на новое место жительства.

Он взял с низенького круглого столика пухлый исписанный блокнот, что-то уточнил в своих заметках и приблизился к капсуле. Катя с интересом смотрела, как Кадес пристально изучает цвет жидкости, должно быть, анализируя состояние своего нового пристанища.

— Ваша книга успела наплодить сорок эндор, — холодно сообщил Эльдар. — Зачем так много?

Кадес пожал плечами.

— Рано или поздно одна из них попала бы сюда. Я просто увеличил свои шансы… надеюсь, вы не будете обвинять умирающего в том, что он хочет получить исцеление.

— Все, кроме Кати, погибли, — сказал Эльдар. Подтекст был ясен: девушка спаслась только благодаря мне, а ты имеешь наглость утверждать, что я ее не люблю.

— Как жаль, как жаль, — спокойно откликнулся Кадес, и было понятно, что судьба уничтоженных эндор волнует его примерно так же, как прошлогодний снег. — Право, я не ожидал этого… Но ведь невозможно приготовить омлет, не разбив яиц и не нарезав ветчины.

— Цель оправдывает средства, — глухо произнес Эльдар. Кадес отложил свой блокнот, довольно посмотрел на гомункула — видимо, все шло так, как запланировано — и, дотронувшись до руки Кати, промолвил:

— Итак, дорогая моя, слушайте. Я провел слишком много времени вдали от моего медицинского аппарата и думаю, что в течение пары часов моя нынешняя оболочка придет в полную негодность. Как, я полагаю, вам известно, душа покинет тело с последним вздохом, но некоторое время останется привязанной к своему прежнему вместилищу. Ваша задача — пристально наблюдать за выходом души и, как только она окажется на свободе, незамедлительно перехватить ее и поместить в новое тело.

Катя кивнула. Поставленная задача практически ничем не отличалась от того, чем ей приходилось заниматься каждый день в лаборатории Знаменского.

— Это потребует от вас большой отваги, — продолжал Кадес. — Не знаю, как обстоят дела в вашем мире, но здесь вокруг умирающего тела начинают кружить хищные даймонии, душееды, невидимые людскому взору. Они жаждут ухватить душу и растерзать ее. Вам понадобится вся ваша смелость, чтобы противостоять им, но я уверен, что вы справитесь.

— Я помогу, — произнес Эльдар, но Кадес тотчас же вскинул руку, приказывая ему молчать.

— Любое постороннее вмешательство разрушит обряд, — с несвойственной ему жесткостью сказал Кадес. — Даймонии пожрут душу, а эндора в лучшем случае лишится рассудка, а в худшем тоже станет их жертвой. Уверяю, вам лучше остаться среди зрителей, друг мой. Что скажете, Катя?

Несколько минут Катя молчала, задумчиво глядя на висящего в капсуле Кадеса-второго и не видя его. В голове не было ни единой мысли — только звонкая пустота, как при гриппе.

— Да, я согласна. Я хочу домой, пора закончить со всем этим, — сказала она, когда тяжелое молчание стало почти физически ощутимым. Кадес торжествующе улыбнулся, словно и не ожидал другого ответа. — Эти даймонии могут как-то навредить мне, или они охотятся только за вашей душой?

— Пока вы не боитесь, они не сделают вам ничего плохого, — уверенно отчеканил Кадес.

— Хорошо, — кивнула Катя. — Я постараюсь не бояться.

Эльдар взял ее за руку — прикосновение отдалось легким ударом тока. Перед внутренним взором мелькнули наряженная новогодняя елка в питерской квартире, пустая бутылка коньяка, плед, сброшенный на пол — мелькнули и погасли, словно их и не было.

— Вы говорите, что осталась пара часов, — негромко произнес Эльдар, не глядя на Кадеса. — Дайте нам четверть часа, я должен поговорить с Катей.

Кадес понимающе кивнул.

— О, разумеется, разумеется, — торопливо заговорил он. — Я пойду готовиться к обряду, а сюда скоро придут мои слуги — займутся подготовкой госпожи эндоры. Как раз четверть часа, да…

Когда Кадес, заметно покачиваясь, вышел из лаборатории мелкими семенящими шажками, Катя отступила к шкафу, набитому бутылями с мутным содержимым и тихо произнесла:

— Эльдар, не говори ничего. Не надо.

Эльдар задумчиво сжал переносицу — этот жест был настолько полон какой-то глухой обреченности, что Катя едва сдержала стон.

— Я все-таки скажу, — промолвил он. — Послушай… Все не так, как видит наш хозяин. Далеко не так. Я люблю тебя, Кать. Эти полгода я только тем и занимаюсь, что доказываю это делами. Не слушай Кадеса, не верь ему.

Он хотел было сказать еще что-то, убедить, подобрать единственно правильные слова, чтобы любые, даже мельчайшие сомнения навеки покинули Катю — но посмотрел на нее и осекся. Протянув руку, Катя дотронулась до оскаленных драконьих пастей на браслете и сказала:

— Даже если я лишусь магии?

Эльдар закрыл глаза, словно взгляд в сторону Кати причинял ему жестокую боль.

— Я полюбил тебя, когда в тебе не было ни капли магии, — откликнулся он. — И буду любить, что бы ни случилось. Какой бы ты ни стала, каким бы я ни был…

Катя с замиранием сердца ждала, что душа дрогнет, радостно раскрываясь ему навстречу, но этого не произошло. Высокий, коротко подстриженный человек в темном плаще, в который превратился его дорогой костюм, был для нее чужим, абсолютно чужим, и Катя не знала, как это получилось, да и не хотела знать. Корочка льда, охватившая ее сердце в обеденном зале, когда Кадес сказал неприятную правду, а Эльдар не стал ее оспаривать, становилась все больше, наливалась студеной водой, как слезами.

— Прости, — прошептала Катя и не услышала своего голоса. Слезы заструились по щекам, но их она не почувствовала тоже. — Эльдар, я не знаю, что со мной такое. Прости.

Он взял ее руки в свои и осторожно — так, едва дыша, смотрят на бабочку, опустившуюся на плечо — прикоснулся к пальцам губами.

— Сделай то, о чем просит Кадес, — негромко произнес Эльдар. — А потом мы отправимся домой, и ты выйдешь за меня замуж.

Катя ахнула — она ожидала всего, чего угодно, но не того, что Эльдар сделает ей предложение в другом мире, в алхимической лаборатории, за пять минут до прихода молчаливых людей с щупальцами под носами, которые выкатят капсулу с гомункулом и поведут Катю туда, где ей предстоит защитить душу Кадеса от незримых, но от этого не менее опасных чудовищ. Она шмыгнула носом и улыбнулась: улыбка получилась тихой и жалкой.

— Странное место и время для предложения руки и сердца, — промолвила Катя. Эльдар осторожно стер слезинку с ее щеки и сказал:

— Почему бы и нет? Жизнь завела нас в сердце другого мира, а в нашем за нами охотится самый могущественный и опасный маг страны. По-моему, попросить любимую девушку стать любимой женой — самое нормальное, что я могу сделать. Ты согласна?

— Да, — выдохнула Катя и удивилась тому, с какой легкостью дала ответ. — Да, я согласна.

Ей хотелось сказать Эльдару так много, но на язык и сердце словно положили печать, и Катя поняла, что больше не сможет сказать ни слова — да и не нужно, она уже дала ответ на главный вопрос в своей жизни.

Зашуршали, открываясь, двери. В лабораторию вошли слуги.

Когда синяя круглая чашка неба наклонилась, выплескивая розово-золотистое варево заката и открывая унизанные звездами стенки, обитатели замка собрались на смотровой стене, там, откуда открывался удивительный вид на небольшое круглое озеро. По берегам зажглись низенькие фонари, поставленные прямо в траву: сидевшие внутри, за матовыми стеклами, кхаадли недовольно потрескивали крылышками и ворчали. Им хотелось на волю, туда, где девушки, облаченные в светлые прямые платья, опускали венки на неподвижную вечернюю воду. В венках вспыхивали свечи, словно звезды открывали сонные глаза — повинуясь незатейливой огненной магии, венки отплывали от своих хозяек и неторопливо скользили по озеру туда, где из воды поднимался огромный плоский камень.

Две богато украшенные погребальные ладьи уже стояли у причала. В одну из них осторожно погрузили носилки с телом Кадеса — хозяин замка был еще жив, но Катя, сидевшая в соседней ладье, имела все основания полагать, что агония не за горами: осунувшееся лицо Кадеса заострилось, приобрело неприятный восковой цвет и покрылось крупными каплями пота. С трудом повернув голову, Кадес уловил взгляд эндоры, и его тонкие высохшие губы дрогнули в улыбке. Катя скорее догадалась, чем услышала, что он едва слышно промолвил:

— Все будет хорошо…

Полуобнаженные гребцы, чьи смуглые тела были расписаны ритуальными рисунками, спрыгнули в ладьи и неслышно погрузили весла в воду. Медленно и осторожно ладьи покинули причал и двинулись в сторону камня — венки на озере соединились в огненные дорожки, указывающие путь, а девушки затянули негромкую печальную песню. Тихие горестные звуки полетели над озером, и откуда-то издалека, словно откликаясь на зов, послышалось хлопанье бесчисленных крыльев. Услышав его, Кадес содрогнулся, и Катя поняла, что это даймонии снялись с насиженных мест и ринулись туда, где душа готовилась покинуть тело.

Вздохнув, Катя запустила руку в складки белого церемониального платья, в которое ее облачили перед обрядом, и вынула крошечный пузырек темного стекла. Тугую пробку пришлось вытягивать зубами — густая жидкость в пузырьке, вылившаяся на язык, остро пахла травами и еще чем-то знакомым, но названия этого чего-то Катя не могла припомнить, как ни старалась. Она зажмурилась и проглотила содержимое пузырька. Пустая склянка выпала из ее безвольно разжавшейся ладони в воду и бесшумно ушла на дно.

На бархатном синем фоне ночи замок казался сейчас двухмерным, плоским, вырезанным из бумаги. Катя знала, что в этот момент на нее смотрят сотни глаз, но не видела никого из зрителей. Ночь была теплой, летней, мягкой, но Кате казалось, что ее вытолкнули в зимнюю метельную тьму. Выпитое раскатывалось по телу студеной волной — вскоре Катю тряс такой озноб, что гребец был вынужден сильнее работать веслами, чтобы удержать ладью на плаву. Катя с трудом вцепилась в борта ладьи, изо всех сил стараясь не свалиться в воду, но озноб вскоре иссяк, вытек ледяной водой из кувшина, и огоньки на венках замигали, рассыпаясь пригоршнями золотистых искр.

Озеро погрузилось во тьму.

Гребцы причалили к камню, и двое перенесли из ладьи носилки с умирающим Кадесом, а третий, осторожно поддерживая эндору под руку, перевел ее на камень. Катя не видела абсолютно ничего: окутавшая ее тьма была непроницаемой, в ней никогда не было ни света, ни даже знания о свете. Гребец бережно усадил ее на теплую поверхность камня, впитавшую ласку солнечных лучей, и, протянув руку, Катя нащупала холодную влажную ладонь Кадеса.

— Мы на месте, — с трудом разобрала она свистящий шепот. — Мое новое тело справа от вас.

Катя повернулась, но не увидела ничего: ни озера, ни тела Кадеса-второго, ни замка. Тогда она пошарила справа и в конце концов наткнулась на человеческое плечо — горячее, крепкое, здоровое.

— Вот так, — сипло выдохнул Кадес. — Это он, да. Даймонии уже вылетели сюда.

— Я слышала, — откликнулась Катя, на ощупь перебираясь к Кадесу вплотную. Его лицо под ее пальцами казалось восковой маской, игрушкой, не имеющей ничего общего с живым существом. Запавшие глазницы, острый нос, ввалившиеся щеки…

— Страшно? — осведомился Кадес, и Катя услышала, что он смеется — тихо, едва различимо.

— Страшно, — призналась она.

— Мне тоже, — промолвил Кадес. — Не бойтесь, я буду бояться за нас обоих, а вы… вы просто делайте свое дело.

Катя кивнула, надеясь, что Кадес увидит этот жест во тьме.

— Скажите мне, когда все, — попросила она.

— Хорошо, — произнес Кадес. — Осталось недолго.

Мир окончательно погрузился во тьму и тишину. Не плескались воды озера, не дышали гребцы в ладьях. Тонкий запах маков в пышном венке на голове Кати казался единственным признаком того, что существует еще что-то, кроме мрака и безмолвия. И, когда Кадес, наконец, окликнул ее, Кате казалось, что прошла тысяча лет, не меньше.

— Пора…, - сдавленно прошептал Кадес, и затишье раскололось и рассыпалось стеклянным дождем: кругом завыло, заревело, загоготало бесчисленное незримое воинство. Над камнем захлопали неисчислимые мокрые крылья, и в зародившемся неверном свете Катя увидела отряд летучих мышей, круживших над ней и умирающим.

Конечно, существа, мерно нарезавшие круги над озером, не имели ничего общего с земными летучими мышами — Катя назвала их по первому впечатлению, увидев сморщенные тела, кожистые крылья и раззявленные рты, усеянные мелкими острыми зубами в несколько рядов. Даймонии исторгали невыносимые ликующие вопли, и Катя увидела, что источником света было серое лицо Кадеса — в нем будто бы зажегся тихий внутренний огонь.

Душа, трепетавшая за сжатыми губами, готовилась вырваться с последним вздохом. Даймонии торжествующе визжали — никакая жалкая смертная эндора не могла им помешать, они не обращали на нее внимания, никакого.

Да и кто бы отважился встать у них на пути?

Катя склонилась над Кадесом, почти вплотную приблизившись к его лицу. И, когда иссохшее лицо содрогнулось, а скопившийся огонь — теперь Катя отчетливо видела, что это мелкие искры, обладавшие, кажется, собственным разумом и волей — потянулся на свободу, она зажмурилась и прижалась к ледяным губам в поцелуе.

Даймонии зашлись в недоумевающем хриплом гомоне. Теперь они хаотически метались над камнем, и Катя чувствовала, как острые кончики их крыльев задевают ее по голове, срезая кончики трав и цветов в венке. Искры безжалостно обжигали язык — Кате казалось, что она хлебнула кислоты, и на какое-то мгновение теплая поверхность камня обморочно поплыла у нее под ногами.

Когда Катя уже думала, что не справится, боль прекратилась. Душа Кадеса в ней обрела собственную силу и волю, и на какой-то мимолетный миг внутреннее зрение Кати охватило все. Действительно все.

Параллель была огромной, и Катя сейчас видела каждый ее уголок. По далекому океану плыли корабли под алыми парусами, а на дне, в заросших илом развалинах древнего города, ворочалось во сне чудовище, состоявшее только из рук, пастей и щупалец. Изогнутый позвоночник горного хребта пересекал отважный маленький караван, и груз, притороченный к седлу одного из всадников, способен был разорвать тонкую золотую нить, на которую была нанизана и Земля, и Параллель, и бесчисленное множество других миров. В болотах, на невообразимой глубине среди гниющих трав и останков животных, по яйцам меречи пробежали первые трещины — крошечные двуглавые драконы рвались на волю. Русалки в ручьях глодали кости мертвецов и играли с резвящимися рыбами. Созвездие Древо Болотного Господа раскинуло по небу сияющие пальцы, и смертоловы неутомимо неслись по следам тех, кто отваживался противостоять их безымянному и безликому повелителю. По самой грани горизонта брели шестикрылые и шестирукие великаны, вращающие заржавленные колеса времени.

Переполнявшая Катю сила оторвала ее от поверхности камня и медленно подняла вверх. Даймонии летали вокруг, скалясь щербатыми ртами, но ничего не могли сделать: впервые за долгое время стаю охватил колючий страх. Теперь Катя не чувствовала ни ужаса, ни боли — впервые за долгое-долгое время ей действительно было хорошо и спокойно, как в детстве, когда душа и тело пребывают в полном согласии, и все, что случается — правильно. На кончиках ее пальцев вспыхнули яркие синие огоньки. На краю сознания мелькнула мысль, что сейчас она может все.

Разбудить чудовище на дне океана и с веселым гиканьем прокатиться на его спине.

Пройти вместе с шестирукими туда, где на вершине сияющей пирамиды разложен дымящийся жертвенник — и загасить его навсегда.

Отмотать время на полгода назад и никогда не взять в руки книгу Кадеса.

Жонглировать сверкающими шарами звезд, создавать и разрушать миры — она сама была и звездами, и мирами, и океаном, и чудовищем.

Она была — всем.

«И от этого ты хочешь отказаться? — мягко шепнул незнакомый голос. — Ты хочешь лишиться всего этого? Потерять себя?»

Катя улыбнулась. На смотровой площадке замка стоял человек в черном плаще, и его пальцы, вцепившиеся в металлическую ограду, побелели от напряжения. За спиной человека извивались уродливые драконьи головы, кусали друг друга за шеи и плевались пламенем.

Катя не знала его, но он смотрел на озеро, туда, где над камнем — алтарем, на котором с незапамятных времен приносились жертвы тысяче спящих богов — парила девушка в белом ритуальном платье. Смотрел и шептал что-то неразборчивое, но невероятно важное.

«Разве ты откажешься?» — шепнул все тот же искушающий голос, и Катя ответила:

— Да.

Тогда мощь, наполнявшая ее, смирилась и мягко опустила Катю вниз. Она все-таки не удержалась на ногах и свалилась рядом с телом Кадеса-второго. Где-то далеко-далеко разочарованно заверещали даймонии, и Катя поняла, что ей следует поторопиться.

Когда последняя обжигающая искра перетекла из ее губ в рот гомункула, Катя вздохнула с облегчением и растянулась на камне — силы покинули ее, полностью утекли в неизвестном направлении. Зато ушла и тьма: кругом снова была теплая летняя ночь, усеянная звездами и светлячками, наполненная оранжевым светом двух спелых лун и плеском воды. Катя увидела, как Кадес-второй содрогнулся всем телом и быстро сел, слепо шаря руками перед собой. Некоторое время он трясся, как в лихорадке, но довольно быстро его мутный взгляд приобрел осмысленность и знакомую лукавую мягкость.

«Значит, все получилось», — подумала Катя, но у нее не осталось ни сил, ни желания обрадоваться: была только тяжелая тупая усталость, как если бы она весь день таскала камни на стройке. Кадес медленно поднялся на ноги, осваиваясь в новом теле, несколько минут постоял на камне, а затем сделал знак гребцам, сидевшим в ладьях. Вскоре обессилевшую Катю со всей возможной осторожностью и почтением положили на носилки и спустили в ладью. Кадес ловко спрыгнул следом и довольно произнес:

— Благодарю вас, моя дорогая. Вы все сделали просто идеально. Ловко же вы придумали обмануть даймоний!

Катя попробовала улыбнуться, но не смогла. «Кажется, я умираю», — подумала она. Перед глазами все расплывалось и двоилось, мир снова лишился основ и потек куда-то туда, где скользили странные пятна и неуловимые, но смутно знакомые образы. Прохладная ладонь Кадеса опустилась на ее влажный лоб, и Катя услышала:

— Ничего, это ничего. Сейчас доберемся до замка, и я верну вам и здоровье, и силы. Насчет того, чтобы лишиться волшебства — не передумали?

— Нет, — прошептала Катя, и Кадес удовлетворенно качнул головой: он и не ожидал иного ответа.

Катя почти не запомнила обратную дорогу. Вроде бы в венках на воде снова зажглись огни, и песня девушек, стоявших на берегах и бросавших в озеро цветы, была уже не тягучей и грустной, а торжествующей. Вроде бы люди на стене замка кричали, приветствуя возвращающегося хозяина и его спасительницу. Вроде бы возле причала стоял Эльдар.

Но Катя не могла сказать, было ли это на самом деле или просто привиделось.

Ее отнесли в ту самую лабораторию, в которой совсем недавно гомункул ожидал пробуждения, и устроили на высоком металлическом столе, близнец которого находился у Кати на работе. Две служанки принялись срезать с Кати ритуальное одеяние, складывая светлые лоскуты на дно небольшой жаровни. Туда же отправились и остатки венка. Кадес, энергичный, хлопотливый, с пятнами здорового румянца на круглых щеках, смешивал в фарфоровой чашке зелье, пахнувшее так омерзительно, что Катя едва сдерживала тошноту.

— Еще раз благодарю вас, моя дорогая, — произнес Кадес. И голос был другим: молодым, звонким, без следа болезненной слабости и хрипотцы. — Все-таки подумайте. Не хотите быть эндорой — я могу сделать вас травницей, знахаркой или слабенькой ведьмочкой.

Катя вспомнила, что когда-то давным-давно Эльдар сокрушался именно по этому поводу.

Он ведь сделал Кате предложение, которое было принято. Но почему-то сейчас это казалось неважным. Эльдар, встретивший у причала погребальные ладьи, казался Кате чужим, словно, охватив весь мир и заключив его в себе, она разом утратила нечто очень важное.

— Нет, — негромко ответила Катя. «Самое время расплакаться», — отстраненно подумала она, но не расплакалась. — Нет, хватит с меня магии.

— И чем же вы будете заниматься дома? — поинтересовался Кадес. Служанки унесли жаровню куда-то за двери, и Катя вскоре уловила тонкий запах дыма. Средство, которое Кадес неустанно перемешивал то по часовой стрелке, то против, стало вонять еще сильнее.

— Вернусь в институт, — сказала Катя. Сознание постепенно прояснялось. — Буду учиться дальше. Работу найду.

— После того, как вы оживляли мертвецов и попали в другую вселенную, вас по-прежнему влечет жизнь обычного человека? — задал риторический вопрос Кадес. Отложив потемневшую ложку, он осторожно поднес свою чашку к Катиным губам. — Вот, отпейте-ка.

Несмотря на омерзительный запах, густая жидкость оказалась довольно приятной на вкус — что-то вроде земляники со сливками, легкая, почти неуловимая кислинка, растворенная в облачной сладости.

— Влечет, — призналась Катя. Кадес улыбнулся, и в его руке блеснула узкая рыбка скальпеля. Катя невольно поежилась, и он, заметив ее дрожь, поспешил улыбнуться и заверить:

— Нет-нет, больно не будет. Просто подумайте о доме, о родных. Закройте глаза, Катя, и думайте.

Катя послушно смежила веки и вспомнила свою маленькую двухкомнатную квартиру на городской окраине. Она не появлялась там с декабря. Наверно, оставленные конспекты и пиджачок, небрежно сброшенный на диван, так и лежат — нетронутые и никому не нужные. Катя вспомнила лица однокурсниц: наверняка они до сих пор завидуют ей, по легенде уехавшей в Лондон. Интересно, что все-таки случилось с Кириллом? Умер ли он окончательно или по-прежнему пьет, захаживает на лекции, чтобы уснуть на последнем ряду, и ничего не помнит…

Скальпель опустился на ее запястье. Катя не почувствовала боли.