Enjoy the silence

Глава 2

Дерьмо случается, и случается оно всегда неожиданно. Я бы хотел быть к нему готовым, но, к сожалению, это невозможно.

Это было начало декабря, и я заканчивал смену у Сэмми около девяти вечера. Обычно в таких случаях я возвращаюсь домой, падаю мордой в подушку и засыпаю без сил, но в тот день у Фэйт был поздний клиент, и она позвала составить ей компанию. Фэйт тусовалась с нами ещё со школы, хоть и бросила учёбу гораздо раньше, чтобы стать татуировщицей. Её отец приторговывал метом и периодически проводил томные вечера в участке или же просто пропадал неделями, поэтому ей ничего не оставалось, как работать, чтобы платить за дом и не оказаться на улице. Ей повезло попасть в студию к Майку, который с удивительным энтузиазмом помогал ей развиваться, защищая и оберегая от всякого дерьма. Конечно, это не карьера медсестры, о которой она мечтала изначально, но тоже ничего. Во всяком случае, у неё это здорово получается, да и деньги приносит неплохие. А в компанию её привела Руфь, моя поехавшая бывшая, но, несмотря на все её грехи, за знакомство с Фэйт мы все ей безумно благодарны.

Я прихватил пакет острых крылышек, оставшихся со смены, и натянул провонявшую маслом куртку. На улице царила обыкновенная темнота и сырость, разбавляемая только мерцанием безвкусной вывески «У Сэмми», на которой красовалась темноволосая красотка с бургером в руках. Сэмми искренне надеялся, что клиентов будет больше, если они будут считать, что Сэмми – это грудастая модель, а не сорокалетний неудачник из южной части Чикаго. Впрочем, с его заплывшим вечно недовольным лицом я бы тоже не делал из себя бренд-персонажа.

От закусочной Сэмми до салона, в котором работала Фэйт было не больше десяти минут пешком. Хотел бы я красочно описывать, как шёл по живым и мерцающим вечерним улицам, но, к сожалению, в Вудлоуне с описаниями особо не разгуляешься: полуразрушенные кирпичные дома, обоссаные дворы и ни души вокруг. А даже если и встретишь кого-то, то крупно пожалеешь об этом. Салон, где Фэйт работала вместе с Майком, также располагался в старом здании, но они здорово постарались, чтобы он выглядел как минимум прилично. Вдоль лестницы, ведущей ко входной двери, стояли маленькие горшочки с растениями, которые, ко всеобщему удивлению, ещё никто не спёр, а изнутри посетителей заманивала неоновая розовая вывеска со словами: «Пока не сдох». Меня всегда веселило это название, потому что люди так сильно озабочены своей жизнью, своим телом, да чёрт возьми – даже чужим телом! Когда дело доходит до татуировок, начинается нескончаемый поток мракобесного говна со всех сторон:

«Наебашь себе что-нибудь действительно крутое, пока не сдох!» – вот, что обычно отвечает на это Фэйт, после чего из другого конца комнаты раздаётся громогласный хохот. Майк её просто обожает, в особенности за то, что её внешний вид совсем не соответствует поведению. Огромные оленьи глаза, трогательная каштановая чёлка, вечно пушащаяся сильнее положенного, и «рукава», полностью забитые какими-то хитровыебанными растениями – это очаровательная чувственная Фэйт, которая ненароком уводит клиентов у Майка, подкупая своими нежными руками и пухлыми губками, щедро намазанными чёрной помадой. И та же самая Фэйт пьёт палёный вискарь прямо из горла и с криком: «Завали ебало, пидор!» разламывает бейсбольную биту о дорожный знак просто потому, что может. Ну а ещё потому, что у Грубого действительно убийственное дерьмо, как я уже говорил. По уровню ебанутости она могла сравниться только с Руфью, но та, слава богу, свалила из нашей жизни ко всем чертям.

Ещё с противоположной стороны улицы я вижу настежь распахнутую дверь салона. Это немного странно – на улице двадцать шесть по Фаренгейту, и промозглый ветер противно щиплет лицо и руки. Я прохожу через маленький холл и захожу внутрь.

– Дорогая, я дома! – с тупой ухмылкой скандирую я, потрясая пакетом с жареными крылышками, уже насквозь пропитавшими его вонючим жиром. На первый взгляд всё как обычно – на стенах висят эскизы татуировок с грудастыми девчонками и сатанинскими названиями малоизвестных рок-групп, розоватый тусклый свет падает на пустое кожаное кресло… И вдруг я замечаю Фэйт. Она не стерилизует инструменты, не складывает эскизы в папку и не подметает плитку на полу однажды разломанной пополам и перемотанной изолентой метлой. Нечто, в котором мне совершенно не хочется признавать Фэйт, лежит на полу в углу комнаты, тяжело и хрипяще дыша. Чёрные узкие джинсы спущены до лодыжек, а нижняя часть лица измазана кровью, вытекающей из разбитой губы.

– Твою мать… – только и могу пробормотать я, бросаясь к ней. Я помогаю ей подняться и, в панике ища что-то, чем можно остановить кровь, подношу к её лицу бумажные полотенца со стола с инструментами. Она не отвечает на мои вопросы, да и мне не хочется их задавать. Я не знаю, что такого я могу спросить у неё сейчас, что не превратит этот пиздец в пиздец ещё большего масштаба.

– Ты знаешь, где живёт этот чувак? – я стараюсь сохранять твёрдость в голосе, чтобы дать ей понять, что эта ситуация не останется просто так. Но на самом деле я и сам охренительно напуган. Даже если мы и найдём того урода, который решил совместить сеанс у татуировщика с изнасилованием и побоями, то что мы ему сделаем? Грубый первым же сошлётся на охренительную занятость, а нам с Кайлом начистить лицо не так уж и сложно.

Я усаживаю Фэйт на кресло, всучив ей в руки открытую банку пива, а сам начинаю расхаживать кругами по студии, как загнанный пёс. Продолжаю повторять одни и те же фразы и задавать дурацкие вопросы, вместо ответов на которые она просто смотрит в стену, иногда кивая головой или отхлёбывая пива. Словно в тумане, я звоню Майку, и тот начинает орать что-то нечленораздельное в трубку. Мне кажется, что его голос время от времени дрожит, но это не меняет того, что я не понимаю ни слова из сказанного им. Выйдя на улицу, я сажаю Фэйт в раздолбанную жёлтую машину, отдав свою последнюю наличку таксисту, и провожаю взглядом тускнеющий свет фар, прорезающий пелену моросящего дождя, больше похожего на густой туман. Я слабо помню, как прибирал остатки разбросанных по полу инструментов и закрывал салон, неуклюже долго копошась ключом в замке. Не помню и как шёл, сам не понимая куда, по уже совсем уснувшим улицам, бездумно продолжая жевать давно потухшую и промокшую сигарету. Наушники болтались где-то на уровне шеи, и из них доносились лишь слабые отголоски того дерьма, что я любил слушать по дороге домой. Сквозь свою непробиваемую задумчивость, я всё же смог различить старый электронный бит и космические завывания синтезатора. На секунду вернувшись на Землю, я прислушался, различив в них «Enjoy The Silence», которую уже сто лет не слышал. От неё внутри меня будто что-то взрывалось, распадаясь на тысячи частиц и собираясь вновь в нечто совершенно новое. Я вслушивался в мелодию, словно переносясь куда-то в прошлое на год или два назад, где так же моросил дождь и воняло неубранным мусором, но всё было каким-то большим, светлым и правильным.