Миссис Рэйчел Линд сидела у кухонного окна и вязала одеяло, как это было и однажды вечером несколько лет назад, когда Мэтью Катберт спустился с горки вместе со «своей импортированной сироткой», как назвала тогда ребенка миссис Рэйчел. Но тогда дело было весной, а сейчас на дворе стояла осень, листва с деревьев облетела, растительность на полях высохла и побурела. За лесом к западу от Эвонли садилось солнце в торжественном пурпурно-золотистом закатном зареве. И тут на дороге, спускающейся под горку, показался кабриолет, запряженный в бурую лошадку. Миссис Рэйчел напрягла свое внимание.
– А, это Марилла едет с похорон, – сообщила она мужу, полулежавшему в кухонном шезлонге. Томас Линд в последнее время лежал больше, чем обычно, но миссис Рэйчел, остро замечавшая все, что происходит вне ее дома, пока этого не заметила. – И двойню с собой везет. Вон Дэви оперся на крыло и дергает пони за хвост, а Марилла одергивает Дэви. А Дора чинно этак сидит. Она всегда выглядит так, словно ее только что накрахмалили и погладили. Да, бедной Марилле достанется этой зимой, по горло будет забот. И все-таки в данной ситуации я не вижу для нее другого варианта, кроме как взять детишек. Энни ей поможет. Она так загорелась этим делом, к тому же она, надо сказать, так здорово умеет подходить к детям. Господи, мне кажется, саму-то Энни бедный Мэтью привез лишь вчера, и все посмеивались: разве, мол, Марилла сумеет воспитать ребенка. А теперь она берет двойню. Да, пока живешь, ты никогда не застрахован от сюрпризов судьбы.
Толстенький пони перебежал по мостику на дороге, ведущей из ложбины, где жила миссис Линд, в Зеленые Крыши. Лицо Мариллы было мрачным. От Восточного Графтона они проехали десять миль, а Дэви Кит всё не унимался и никак не мог усидеть на месте. Заставить его сидеть спокойно оказалось не по силам Марилле, и весь путь она волновалась, как бы Дэви не сломал себе шею, вывалившись из повозки на дорогу или даже под копыта пони. Дошло до того, что в отчаянии она пригрозила ему выпороть его, когда они приедут домой. После чего Дэви забрался к Марилле на колени, мешая ей держать поводья, обнял ее за шею своими пухлыми руками и по-медвежьи похлопал ее по спине.
– Я тебе не верю, – проговорил Дэви, целуя Мариллу в морщинистую щеку. – Ты совсем не похожа на леди, которая может побить ребенка из-за того, что ему не сидится на месте. Когда ты была в моем возрасте, ты разве могла усидеть на месте?
– Когда мне велели, я всегда сидела смирно, – ответила Марилла, пытаясь говорить строгим голосом, чувствуя, что тает при виде того, как ласкается к ней мальчик.
– А, я думаю это потому, что ты была девчонкой, – сказал Дэви, погладив Мариллу и сползая на свое место. – Ты же была когда-то девочкой, я думаю, хотя мне смешно, как представлю это. Дора может сидеть спокойно. Ну и что тут хорошего, не понимаю? Мне кажется, скучно это быть девчонкой. Эй, Дора, дай-ка я тебя оживлю немножко.
Его способ «оживлять» состоял в том, что он дергал Дору за волосы. Дора вскрикнула, а потом заплакала.
– Как тебе не стыдно вести себя так, да еще в день, когда умерла твоя мама – выговорила ему расстроенная Марилла.
– А она с радостью умерла, – доверительным тоном сообщил Марилле Дэви. – Я знаю, она мне сама говорила. Ей ужасно надоело болеть. Мы долго говорили с ней в ночь перед ее смертью. Она сказала мне, что ты возьмешь нас с Дорой и чтобы я слушался и был хорошим мальчиком. Я и буду хорошим. Но разве нельзя быть хорошим мальчиком и при этом бегать, а не только сидеть? И еще она сказала, чтобы я всегда был добрым к Доре и защищал ее. И я буду.
– А дергать ее за волосы это что, такая твоя доброта?
– Зато я не дам никому другому дергать ее за волосы, – сказал Дэви, сжав при этом кулаки и нахмурясь, – Пусть кто попробует. Да я и не больно ей сделал, а заплакала она потому что девчонка. Я рад, что родился мальчиком, но жалко, что родился вдвоем. Вот когда сестра Джимми Спротта спорит с ним, он говорит ей: «Я старше тебя, и не спорь со мной». И он ставит ее на место. А я не могу сказать Доре этого, и она то и дело спорит со мной. А ты, можешь дать мне поправить лошадкой, я все-таки мужчина?
Настроение у Мариллы исправилось, когда они подъехали к дому. Во дворе осенний ветер гонял сухую листву. Энни стояла в воротах и встречала Мариллу с детьми. Она приняла детей на руки и спустила их на землю. Дора дала себя поцеловать, а вот Дэви ответил на приветствие Энни, крепко похлопав ее по плечу и весело представившись:
– Мистер Дэви Кит.
За ужином Дора вела себя за столом, как маленькая леди, манеры же Дэви оставляли желать лучшего.
– Я так проголодался, что мне сейчас не до манер, – ответил он Марилле, когда та сделала ему замечание. – Дора не проголодалась и вполовину того, что я. Я все время по дороге сюда что-то делал. Ух ты, а пирог-то какой красивый! А вкусный жуть! А дома мы давно-давно не ели пирог, потому что мама была очень больна, ей было не до пирогов, а миссис Спротт говорила, что она и так хлеб нам печет, на пироги времени нет. А миссис Уиггинс никогда не клала сливу в пирог. Ух, какой! А еще кусочек можно?
Марилла хотела отказать, но Энни отрезала и подала ему еще один кусок, да большой. Но при этом напомнила мальчику, что в таких случаях нужно говорить «спасибо». Дэви только ухмыльнулся в ответ и запустил зубы в пирог. Разделавшись с этим куском, Дэви заявил:
– Если бы ты дала мне еще кусочек, я сказал бы тебе «спасибо».
– Нет, ты и так уже много пирога съел, сказала Марилла тоном, каким выносила окончательное решение. Энни уже знала, что после этого спорить бесполезно. а Дэви еще предстояло узнать это.
Дэви подмигнул Энни, нагнулся и схватил пирог Доры, от которого та едва успела откусить крошечный кусочек, вырвав его прямо из рук девочки, раскрыл рот сколько мог и впихнул туда весь кусок. Губы Доры задрожали, а Марилла окаменела от ужаса. Энни тут же воскликнула установившимся тоном «классной дамы»:
– Ой, Дэви, джентльмены так не поступают.
– Знаю, что не поступают, произнес Дэви, как только у него появилась такая возможность. Но я не джельмен.
– И не хочешь быть? – спросила шокированная Энни.
– Конечно хочу. Но пока я не вырасту, я все равно не могу быть джельмен.
– Ну как же, можешь, – торопливо уверила его Энни, думая, что сейчас самое время посеять в душе Дэви семена добра. – Ты можешь начать быть джентльменом сызмала. А джентльмен никогда ничего не выхватывает у дам и не забывает поблагодарить. И за волосы никого не дергает.
– Скучно им, это точно, сделал вывод Дэви. Я подожду становиться джельменом, пока не вырасту.
Марилла безропотно отрезала Доре еще кусок пирога. Пока что она не знала, как совладать с Дэви. Этот день у нее выдался тяжелым и похороны, и долгая дорога. В этот момент она глядела в будущее с таким пессимизмом, который сделал бы честь и самой Элизе Эндрюс.
Хотя и оба светловолосые, двойняшки не слишком сильно походили друг на друга. У Доры были прилизанные волнистые волосы, которые никогда нельзя было увидеть рассыпавшимися, у Дэви же голову покрывала россыпь золотистых непослушных колечек. Взгляд карих глаз Доры был спокойным и мягким, к Дэви там плясали чертенята. У Доры был прямой нос, у Дэви явно вздернутый. Дора несколько жеманно держала губки, а у Дэви они все время были в улыбке. К тому же на одной щеке у него появлялась ямка, а на другой ямки не было, и когда он улыбался, то выглядел мило и смешно, и обе стороны лица выглядели неодинаково. Озорство играло на всей его физиономии.
– Им пора идти спать, – сказала Марилла, которая посчитала, что это – лучший способ отдохнуть от детей. – Дора будет спать у меня, а Дэви ты положишь в западной части. Ты же не боишься спать один, а, Дэви?
– Нет. Только я не собираюсь ложиться спать так рано, – спокойно заявил Дэви.
– Нет, ляжешь.
Марилла произнесла это крайне утомленным голосом, но было в нем что-то такое, что заставило замолкнуть даже Дэви, и он послушно поплелся вверх по лестнице вместе с Энни.
– Когда я вырасту, первое, что я сделаю, это просижу всю ночь, чтобы посмотреть, что это такое, – доверительно поведал Энни мальчик.
Еще много лет Марилла не могла вспоминать без содрогания об этой первой неделе пребывания двойняшек в Зеленых Крышах. И дело не в том, что эта неделя была много тяжелее последовавших. Просто она показалась такой тяжелой в силу своей новизны. Если Дэви не спал, то он редко не бузотерил или не замышлял чего-нибудь. Но первая его запоминающаяся выходка состоялась через два дня после его приезда. Это имело место в воскресное утро. Выдался прекрасный теплый день, мягкий и слегка туманный, каким ему и положено быть в сентябре.
Энни приодела мальчика к церкви, а Марилла занималась тем же с Дорой. Вначале Дэви никак не хотел умываться.
– Марилла вчера меня уже умывала, да еще в день похорон тоже, миссис Уиггинс так терла меня мылом! Сколько же можно за одну неделю! Такая чистота это же ужас, на кой мне это? Уж лучше ходить неумытым.
– Пол Ирвинг умывается каждый день, и никто его не заставляет, – назидательно заметила ему Энни.
К этому времени Дэви был жителем Зеленых Крыш третьи сутки, но уже боготворил Энни и ненавидел Пола Ирвинга, о котором он слышал восторженные похвалы из уст Энни с первого дня проживания на новом месте. Ладно, раз Пол Ирвинг моет свою физиономию каждый день, пусть так и будет. Он, Дэви Кит, тоже будет умываться каждый день, пусть даже это будет для него смертельным. Так же аккуратно удалось переменить его отношение и к другим деталям своеготуалета, и в конечном итоге он превратился во вполне симпатичного мальчишку. И Энни чувствовала почти материнскую гордость, когда привела его в церковь на места, которые издавна были за Катбертами.
Дэви вначале вел себя вполне хорошо, незаметно занимаясь разглядыванием мальчишек, находившихся в пределах его обозрения и пытаясь отгадать, какой же из них Пол Ирвинг. Первые два гимна и отрывок из Священного Писания, которые читал мистер Аллен, прошли без происшествий.
Лоретта Уайт сидела перед Дэви, слегка склонив голову, ее длинные светлые волосы, заплетенные в две косы, свисали по сторонам, открывая милую белую шейку в кружевном воротничке. Лоретта была полной, спокойной девочкой восьми лет. Вела она себя в церкви безукоризненно с того первого дня, когда мать привела ее сюда, а было ей тогда шесть месяцев.
Дэви полез в карман и извлек оттуда… гусеницу, пушистую извивающуюся гусеницу. Марилла заметила это и сделала движение, чтобы схватить Дэви за руку, но опоздала Дэви успел бросить гусеницу за шиворот Лоретте.
И вот в разгар слов молитвы, читаемой мистером Алленом, раздались пронзительные крики. Священник остановился, побледнел и открыл глаза. Все головы в церкви дернулись вверх. Лоретта Уайт плясала на своей скамейке, пытаясь что-то нащупать у себя на спине.
– Ой, мама… мамочка… о-ой… сними… о-ой… достань же… ой… этот негодяй мальчишка бросил мне за шиворот… о-ой, мамочка… вниз опускается… ой… ой-ой-ой…
Миссис Уайт поднялась и с непроницаемым лицом вывела извивающуюся Лоретту из церкви. Когда ее крики удалились, мистер Аллен продолжил службу. Но все чувствовали, что день испорчен. Впервые в жизни Марилла не обращала внимания на слова, а Энни сидела подавленная, с полыхающими щеками.
Когда вернулись домой, Марилла поставила Дэви к кровати и велела стоять до конца дня. Обеда он был лишен, Марилла принесла ему лишь хлеба с несладким чаем. Принесла еду Энни, она села рядом с ним и грустно смотрела на него, пока он без тени раскаяния уплетал хлеб и запивал его чаем. Печальные глаза Энни обеспокоили его.
– Я думаю, – задумчиво произнес он, – Пол Ирвинг не бросил бы за шиворот девочке гусеницу в церкви, да?
– Конечно, не бросил бы, – с досадой произнесла Энни.
– Тогда мне, как это сказать, жаль, что я сделал это, – поведал ей Дэви. – Но это была такая отличная, большая гусеница. Я подобрал ее на ступеньках церкви, когда мы поднимались туда. И мне подумалось: не пропадать же ей. А скажи, правда весело было, когда она подняла визг на всю церковь?
Во вторник во второй половине дня в дом Мариллы пришли члены благотворительного общества. Энни поторопилась прибежать пораньше из школы, потому что знала, что Марилле потребуется ее помощь. Дора, чистенькая и опрятная, в красивом накрахмаленном платье с черным поясом, сидела в общей зале за столом вместе с членами общества, скромно отвечая, когда к ней обращались, и храня вежливое молчание, когда ей не требовалось говорить в общем, вела себя, как образцовый ребенок. А Дэви, грязный с головы до пят, лепил куличи из грязи во дворе.
Я разрешила ему, – со вздохом сообщила Марилла. – Пусть лучше там занимается своими делами, а то натворит что-нибудь похлеще. А так он только вымажется и всё. Мы вначале закончим чай, а потом позовем его. Дора может попить с нами, но Дэви я никогда не рискну посадить за один стол с такими людьми.
Когда Энни вошла в общую залу звать членов общества к чайному столу, Доры она там не обнаружила. Тогда Энни с Мариллой, наскоро посовещавшись на кухне, решили напоить чаем обоих детей вместе, но позже.
Когда чай уже подходил к концу, в комнате появилось какое-то ужасное существо. Марилла с Энни замерли в ужасе, члены общества в изумлении. Неужели это была Дора плачущая, в неописуемо грязном и мокром платье, с мокрыми волосами, с которых на новый, в кружочках, ковер Мариллы стекала вода?
– Дора, что с тобой произошло? – воскликнула Энни, виновато глядя на мистера Джаспера Белла, про которого говорили, что в его семействе никогда ничего плохого не случается.
– Дэви завел меня в свинарник, захлебываясь слезами, начала рассказывать Дора. Пройди, говорит, по заборчику. Я не хотела, а он стал обзывать меня трусливой кошкой. Ну, я и пошла, и упала к свиньям, сразу испачкалась вся, а мне еще и свиньи добавили. Я была такая грязная, а Дэви говорит: встань, я из насоса тебя отмою. Я встала, и он окатил меня водой. Платье чище не стало, а пояс и туфли я совсем испортила.
Энни одна представляла дом за столом, а Марилла пошла наверх и до конца угощения занималась переодеванием Доры в ее старые одежды. Дэви наказали, оставив без ужина. В сумерки Энни пошла к нему в комнату и завела с ним серьезный разговор. Она очень верила в силу этого метода, не совсем провалившийся в ее практике. Она сообщила ему, что чувствует себя крайне скверно из-за его поведения.
– Мне теперь и самому жалко, – признался Дэви. – Только плохо то, что я никогда не жалею о том, что сделал, пока не сделаю этого. Дора не хотела помогать мне лепить куличи, потому что боялась испачкать платье, ну, я и разозлился на нее. Я думаю, Пол Ирвинг никогда не стал бы подбивать свою сестру пройти по заборчику в свинарнике, если бы знал, что она упадет?
– Нет, ему и в голову такое никогда не пришло бы. Пол это истинный маленький джентльмен.
Дэви прищурил глаз, похоже, размышляя о чем-то. Затем потянулся к Энни и обнял ее за шею, уткнувшись пылающим личиком в ее плечо.
– Энни, а ты меня хоть сколько любишь, даже если я и непохож на Пола?
– Конечно люблю, – искренним тоном произнесла Энни. Как бы то ни было, не любить Дэви было невозможно. – Но я любила бы тебя еще больше, если бы ты не был таким озорным.
– Я… я еще кое-что натворил сегодня, пробурчал Дэви, по-прежнему пряча лицо на плече Энни. Мне так жалко, но я очень боялся сказать тебе. Ты не очень рассердишься на меня, а? А Марилле не скажешь, а?
– Не знаю, Дэви. Скорее всего, я должна сказать ей. Но, думаю, могу и не сказать, если ты пообещаешь мне больше не делать этого, что бы ты там ни натворил.
– Нет, я больше не буду. Я все равно больше не поймаю их в этом году. Я нашел ее на ступеньках в погребе.
– Дэви, да что ты такое сделал?
– Положил жабу в кровать Мариллы. Можешь пойти и достать ее оттуда, если хочешь. Но скажи честно, Энни, вот будет смеху, если оставить ее там!
Дэви Кит! Энни аж выскочила из объятий Дэви и бросилась по направлению в комнату Мариллы.
Видно было, что кровать трогали. Она нервно, рывком откинула одеяло и увидела взаправдашную жабу, смотревшую на нее из-под подушки.
– Как же мне вынести эту тварь отсюда? – взмолилась вслух Энни.
Взгляд ее упал на совок для печи. Самое то. Марилла сейчас на кухне. Энни с трудом вынесла жабу, так как она трижды по дороге выпрыгивала из совка и Энни приходилось искать ее, а один раз она уже решила, что потеряла ее. Когда Энни наконец бросила жабу под вишни, то глубоко облегченно вздохнула.
«Если бы Марилла знала, что теперь ей не суждено чувствовать себя в безопасности в своей постели. Я так рада, что этот юный грешник вовремя раскаялся. А вон Диана сигналит мне из своего окна. Это хорошо, мне надо хоть немного отвлечься, а то в школе Энтони Пай, дома Дэви Кит, мои нервы в один день большего не выдержат».