Утром следующего дня Чарли Слоан, Гильберт Блиф и Энни Ширли отбыли из Эвонли. Последняя надеялась, что погода окажется хорошей. Диана взялась отвезти ее на станцию, и подругам очень хотелось, чтобы эта последняя езда вместе доставила им обеим удовольствие. Но когда в воскресенье вечером Энни отправилась спать, она услышала, как за окнами усадьбы Грин Гейблз порывистый восточный ветер возвестил о непогоде… Проснувшись, Энни убедилась, что погода действительно испортилась; по оконному стеклу барабанили капли дождя, а вся серая, темная поверхность пруда была покрыта расширяющимися кругами; над холмами и морем спускался туман, и весь мир казался скучным и унылым. Энни оделась быстро этим ранним серым утром; нужно было поспешить, чтобы не опоздать на поезд, чей график движения соответствовал пароходному расписанию. Она тщетно пыталась удержать непрошенные слезы, навернувшиеся на глаза. Девушка покидала дом, который стал ей так дорог; быть может, она уже никогда сюда не вернется! Конечно, она постарается выбираться в Эвонли на каникулы… Но все же одно дело проводить каникулы, и совсем другое дело жить здесь. Вот он, ветер перемен!..
Все здесь было таким дорогим и близким сердцу. И эта маленькая светлая комнатка в восточном крыле, в которой жили девичьи мечты, и старушка Снежная Королева под окном, и Поток Дриады, Охотничьи Угодья и Аллея Влюбленных… Как покинуть тысячу и одно заветное место, где царствуют воспоминания прошлых лет? Да сможет ли она быть счастливой в других местах?!
В то утро даже завтрак в Грин Гейблз представлял собой весьма унылое зрелище. Дэви, вероятно, первый раз в своей жизни не притронулся к каше и бессовестно ронял в нее слезы. Казалось, у всех пропал интерес к еде, за исключением, конечно, Доры, поглощавшей свою порцию с завидным аппетитом. Дора, подобно знаменитой Шарлотте – той самой «благоразумной» особе, которая продолжала резать хлеб и намазывать на него масло, когда тело ее безумного возлюбленного отправлялось в последний путь, – принадлежала к числу тех счастливых созданий, которые редко утрачивают вкус к жизни. Восьмилетнюю девочку почти невозможно было ничем «пронять». Да, она очень сожалеет, что Энни уезжает, но… это не причина для того, чтобы пренебрегать вкусными яйцами-пашот на поджаренных хлебцах! Еще чего!.. Увидев, что Дэви не торопится съесть их, девочка добровольно помогла ему с ними расправиться…
Точно в назначенный час, подъехала на дрожках раскрасневшаяся Диана, закутанная в плащ-дождевик. Настало время проститься. Миссис Линд вышла из своей комнаты, чтобы заключить Энни в объятия и напомнить ей еще раз, чтобы берегла здоровье несмотря ни на что.
Строгая Марилла с сухими глазами «клюнула» Энни в щеку и сказала, что надеется, что она сразу же напишет им, как только прибудет на место. Случайному наблюдателю могло бы показаться, что Мариллу мало занимает предстоящий отъезд Энни. Но если бы он заглянул ей в глаза…
Дора чмокнула отъезжающую в щеку и выдавила из себя две слезинки «по случаю». А Дэви, проплакавший на ступеньках крыльца все время после окончания завтрака, вообще отказался прощаться. Когда Энни направилась к нему, чтобы сказать прощальные слова, он вскочил на ноги и, стрелой взбежав вверх по лестнице, спрятался в чулане, где висела одежда, и не выходил оттуда. Его приглушенные рыдания были последними звуками, которые донеслись до Энни из Грин Гейблз, когда девушка покидала усадьбу.
Всю дорогу, пока они ехали, лил сильный дождь. Нужно было добраться до станции в Брайт Ривер, так как расписание «кукушки» из Кармоди не соответствовало графику движения пароходов. Чарли и Гильберт уже ждали на платформе, когда Диана с Энни прибыли на станцию. Машинист уже дал сигнал садиться, и Энни едва хватило времени, чтобы взять билет, сдать чемодан в багажное отделение, торопливо попрощаться с Дианой и вскочить в поезд. Ах, как бы ей хотелось вернуться в Эвонли обратно вместе с подругой! Она чувствовала, что умирает от тоски по дому. Хоть бы этот несчастный дождь перестал хлестать! Казалось, весь мир плачет по ушедшему лету и былым радостям. Даже присутствие Гильберта ее не утешало, ибо рядом вертелся Чарли Слоан, а слоанизм можно переносить только в хорошую погоду… В дождь же он совершенно невыносим!
Однако, когда пароход вошел в бухту Шарлотта-Тауна, все изменилось к лучшем. Дождь прекратился, и в просветы между облаками начали падать на землю и воду золотые солнечные лучи. Морские волны, серые при ином освещении, вдруг окрасились в медный цвет; солнце позолотило туманы, окутавшие красные берега острова, и все теперь в природе предвещало, что, наконец, установится хорошая погода. Кроме того, Чарли здорово мутило, и он вынужден был спуститься вниз, оставив Энни и Гильберта вдвоем на палубе.
«Я даже рада тому, что у всех Слоанов – морская болезнь. Стоит им только взглянуть на воду, как их уже мутит! – безжалостно думала Энни. – Каково было бы бросать прощальный взгляд на «родные берега», если бы Чарли стоял рядом и лез со всякой сентиментальной чепухой?!»
– Ну вот, нас уже там больше нет, – сказал Гильберт, и в голосе его отсутствовали сентиментальные нотки.
– Да, и я чувствую себя так же, как байроновский Чайльд Гарольд! Только перед нами вырастают отнюдь не родные берега, – грустно заметила Энни, смахивая слезу. – Нова Скотия, вот что это, я полагаю! Родные земли для нас те, которые мы любим больше всех. И для меня это добрый старый Остров Принца Эдуарда. Даже не верится, что я прожила на нем только часть своей жизни. Те одиннадцать лет, которые прошли в иных местах, кажутся мне теперь дурным сном. Семь лет назад я впервые взошла на борт судна – в тот вечер, когда миссис Спенсер везла меня из Хоуптауна. Вспоминаю себя в том ужасном полушерстяном платье и измятой матросской бескозырке, с восторженным любопытством обозревавшую палубу и каюты. В тот ясный день красные берега острова просто горели на солнце! И вот я снова пересекаю пролив, но уже при иных обстоятельствах… О, Гильберт, надеюсь, мне понравятся Редмонд и Кингспорт, хотя… я в этом не уверена!
– К чему вы клоните, Энни?
– Я словно погружаюсь в трясину одиночества, а от тоски по дому просто едет крыша!.. Три года я мечтала уехать в Редмонд; вот я, наконец, отправилась в путь, и… горю желанием вернуться обратно! Да, ладно!.. Стоит мне как следует выплакаться, и я снова стану эдаким веселым философом в юбке!.. И я это обязательно сделаю. Слезы найдут выход, как только я окажусь в комнате, которую сниму, и буду готовиться ко сну. И тогда Энни снова станет Энни!.. Но, пока я не найду дом, где остановлюсь – не пролью ни слезинки… Интересно, а Дэви уже вышел из чулана?..
В девять часов вечера поезд прибыл в Кингспорт, и они увидели полное народа бело-голубое здание станции.
Энни бы и вовсе растерялась, не схвати ее за руку Присцилла Грант, которая прибыла в Кингспорт еще в субботу.
– Ну, наконец-то, дорогая! – воскликнула она. – Полагаю, вы устали не меньше, чем я сама, когда в субботу вечером сюда приехала!
– Усталость? Не говорите мне о ней, Присцилла! Да, я устала и выгляжу как бледная немощь. Я чувствую себя, словно какая-нибудь деревенская девчонка лет десяти! Бога ради, помогите своей бедной, одичавшей подруге найти укромное местечко, чтобы они могла прийти там в себя!
– Отправимся прямо в дом, в котором будем снимать комнаты! Экипаж уже ждет нас снаружи.
– Какое счастье, что вы со мной, Присси! Если бы вас здесь не было, я, конечно, уселась бы на чемодан и залилась горючими слезами… Как это чудесно, видеть знакомое лицо в толпе чужих!
– Уж не Гильберт ли Блиф там, Энни? Как он повзрослел за последние годы! Когда я преподавала в Кармоди, он был еще школьником, юнцом безусым! Ну а это не кто иной, как Чарли Слоан, разумеется! А вот он не изменился! При всем желании не смог бы! Он выглядит точно так же, как в детстве, и таким же и останется, когда ему стукнет восемьдесят!.. Вот так, дорогая! А дома мы будем через двадцать минут!
– Дома!.. – вздохнула Энни. – Вы имеете в виду, что мы войдем в какой-то ужасный дом и в еще более ужасную комнату с видом на грязный задний двор, комнату, которая сдается внаем?
– Да это вовсе не ужасный дом, девочка моя!.. Кстати, а вот и наш кэб. Прыгайте в него, а извозчик позаботится о вашем чемодане… Да дом, где мы остановимся, хорош во всех отношениях! Вы и сами это увидите после того, как хорошенько отоспитесь, и ваши… синюшные щечки вновь приобретут розовый цвет. Этот большой, серый, каменный дом на Сейнт-Джон-стрит полон старинной мебели. Он выдержан в одном из лучших архитектурных стилей Редмонда. В нем некогда проживал один известный господин, однако особняки на Сейнт-Джон-стрит во многом уступают современным постройкам. Они такие огромные, что хозяева пускают жильцов просто ради того, чтобы заполнить пустое пространство. Поэтому, наши хозяйки заинтересованы в том, чтобы произвести на нас впечатление. Они очень деликатны, – это я, разумеется, о хозяйках!
– И сколько же их?
– Две. Мисс Ганна Гарвей и мисс Ада Гарвей. Они обе – близнецы, и им лет по пятьдесят.
– Судьба у меня такая – все время попадать на близнецов, – улыбнулась Энни. – Где бы я ни была, уж они всегда отыщутся…
– О, так они выглядят сейчас совсем не как близнецы, дорогая! После достижения тридцатилетнего возраста они фактически перестали ими быть! Мисс Ганна Гарвей продолжала стареть, а мисс Ада – нет! Не знаю, улыбается ли когда-нибудь мисс Ганна; пока мне еще не удавалось поймать ее на этом! А вот ее сестра все время улыбается, в том-то и штука. Впрочем, они обе – милые и добрые женщины и берут двух жильцов на год, поскольку практичная мисс Ганна не желает, чтобы комнаты пустовали, а вовсе не потому, что на это их толкает нужда. Мисс Ада с субботнего вечера подчеркнула это в разговоре со мной раз семь. Мы с вами будем жить… в разных комнатах рядом с холмом! Моя комната выходит окнами на задний двор, а ваша – на старое кладбище, что по другую сторону Сейнт-Джон-стрит.
– Звучит не слишком оптимистично, – поежилась Энни. – Лучше бы мне жить в той, другой комнате, с видом на задний двор…
– Нет, нет, постойте! Вам понравится, когда вы увидите Сейнт-Джон-стрит. Это улица расположена в красивом старом районе. А кладбище такое старинное, что уже больше не функционирует. Оно стало одним из достопримечательных мест Кингспорта. Вчера у меня даже улучшилось настроение, когда я решила по нему прогуляться!.. Там высокая каменная ограда, и вокруг растут огромные деревья. Вдоль дорожек – тоже ряды исполинских деревьев! А еще везде, разумеется, старинные надгробия с полустертыми, неразборчивыми надписями. Попробуйте прочесть их, Энни, когда пойдете туда. Сейчас, само собой, там никого не хоронят. Но вот несколько лет назад был сооружен красивый мемориал в честь солдат из Нова Скотии, погибших в Крымской войне. Он стоит как раз напротив входа; вот уж где простор для воображения, как вы когда-то говорили! Ну, наконец-то несут ваш чемодан, и… мальчики, кажется, хотят сказать вам до свидания. Энни, я и в самом деле должна пожать руку Чарли Слоану? Его руки всегда такие холодные, и мне кажется, будто я притрагиваюсь к рыбине… Пусть они как-нибудь навестят нас. Мисс Ганна вполне серьезно предупредила, что мы можем приглашать молодых джентльменов два раза в неделю по вечерам, и, естественно, в «цивилизованные» часы. А мисс Ада добавила, улыбаясь, чтобы мы следили, чтобы они ненароком не уселись на ее красивые подушки. Я пообещала, что мы проследим. Но кто его знает, где им еще садиться, поскольку подушки там абсолютно везде! Разве что им придется сидеть на полу… А еще у мисс Ады на пианино – такая милая баттенбургская вещица…
Пока Присцилла рассказывала, Энни не переставала смеяться. Ее веселая болтовня поднимала девушке настроение; тоска по дому уже больше не одолевала Энни так сильно, даже когда она, наконец, осталась одна в своей маленькой спальне. Она подошла к окну и выглянула на улицу.
Улица была темной и пустынной. На противоположной ее стороне виднелись кроны деревьев старого Сейнтджонского кладбища, на которые проливала свой свет луна. В темноте можно было различить очертания огромной головы каменного льва на мемориальном комплексе, что в начале кладбища. Энни не верилось, что она покинула Грин Гейблз только этим утром. День, полный перемен и переездов, показался ей долгим-предолгим.
– Вот эта же самая луна сейчас освещает и Грин Гейблз, – подумала она. – Но… лучше мне не возвращаться к мыслям о доме, чтобы снова не впасть в тоску. Даже плакать я не стану! Отложим плач до более подходящего момента. А сейчас я спокойно и благоразумно отправлюсь в постель и усну…