Энвер-паша

Энвер-паша вошел в историю Турции как крупный государственный деятель и одновременно шовинист и авантюрист. Его биография полна драматических и колоритных эпизодов, связанных с общим процессом ослабления Османской империи вследствие утраты ею многих владений и упадка ее отжившего, средневекового военно-феодального строя. Осуществлявшиеся в Турции XIX в. преобразования были непоследовательными, нерешительными, запоздалыми, а правители страны, трусливые и бездарные султаны, своей политикой еще более усугубляли бедственное положение. В результате некогда могущественная империя превратилась в полуколонию великих держав.

Реформы в сфере культуры и просвещения при Махмуде II в середине XIX в. способствовали появлению небольшой прослойки интеллигенции с буржуазно-либеральными взглядами, вышедшей из полуфеодальной и бюрократической среды. Начав с издания патриотической газеты, она затем основала тайную организацию «Новые османы», цель которой заключалась в том, чтобы добиться установления конституционного строя. Но заговор был раскрыт и часть его участников арестована, другим удалось бежать за границу. Видный государственный деятель того времени Мидхат-паша разделял их конституционные взгляды и, используя свое положение, добился согласия нового султана, Абдул-Хамида II (сына султана Абдул-Меджида и придворной танцовщицы) обнародовать составленную им конституцию. Официально она была опубликована в декабре 1876 года. Перемены длились недолго, султан после начала войны с Россией в 1877 г. разогнал парламент, Мидхат-пашу сместили с поста и по приказанию султана убили. Начался продолжавшийся почти 32 года период самодержавного правления Абдул-Хамида, «восточного Маккиавелли», как его охарактеризовала интеллигенция.

Именно в его правление страна превратилась в полуколонию с низким уровнем экономического и социально-политического развития. Опасаясь прогрессивных идей, султан ввел всеохватывающую систему доносов, часто практиковал ссылки и казни. Во внутренней политике господствующей идеологией стал панисламизм. Именно Абдул-Хамид первым начал в Турции проводить политику геноцида армянского народа. Султан непрерывно лавировал, замедляя или вовсе отказываясь от проведения реформ и во владениях на Балканах, и в Восточной Анатолии. Той порой Германия стала оказывать все большее влияние на политику Османской империи. Кайзер Вильгельм II неоднократно подчеркивал, что Германия — сторонница целостности Османской империи и «покровитель всего мусульманского мира».

Поражение империи в русско-турецкой войне 1877–1878 гг. показало отсталость ее армии. А после франко-прусской войны 1870–1871 гг. султан и его сановники считали именно Германию обладательницей сильнейшей армии в Европе. Это сыграло решающую роль в приглашении военной миссии генерала К. фон дер Гольца для реформирования турецкой армии и подготовки европейски обученного офицерского состава. Турецкие офицеры направлялись для прохождения службы также и в Германию, а после возвращения в Турцию их называли просто немецкими офицерами. Лично же для Абдул-Хамида все это имело непредвиденные последствия. Рост европейски образованного офицерского состава способствовал усилению оппозиционных взглядов. Такие же настроения бытовали в реформированных военных школах. Как раз среди учащихся военных школ возродилось движение за ограничение султанского самодержавия. Оно проявилось в образовании тайной организации «Иттихад ве теракки» («Единение и прогресс»). Время от времени организация подвергалась разгрому, затем снова восстанавливалась.

Террор против ее членов — младотурок, как их называли в Европе, заставил их перенести свою деятельность за границу. В 1900 г. отделение «Иттихада» образовалось и в турецкой Македонии, в армейских частях. Из таких молодых офицеров вышли и те двое, чья деятельность оказала потом решающее влияние на судьбу страны: Энвер и Мустафа Кемаль. Отец первого был небогатым служащим в ведомстве общественных работ. Кроме Энвера в семье были еще трое детей: Нури, тоже ставший военным, Кямиль и сестра. Значительно позже Энвер выпускал прокламации, в которых провозглашал себя сейидом, то есть потомком пророка Мухаммеда. Имеются, однако, реальные сведения о том, что предок Энвера был гагаузом православного вероисповедания, служил крымским ханам, принял ислам, женился на одной из придворных в Бахчисарае, а после завоевания Крыма Россией переселился в Дунайские княжества. Так что никакого отношения к потомкам пророка Энвер не имел. Он лишь использовал самозванно свой тезис для собственного возвеличения.

Родился он 22 ноября 1881 г. в Стамбуле. В г. Монастир (Македония), куда переехала семья, Энвер по окончании начальной и средней школы поступил в военный лицей. Там он учился весьма средне и по завершении учебы получил звание лейтенанта. Военное образование Энвер завершил в Военной академии Генерального штаба, которую окончил в 1903 г. в звании капитана. Получив назначение в Монастир, он вначале командовал артиллерийской батареей, затем батальоном, в 1906 г. стал майором и вступил в связанное с «Иттихадом» тайное общество «Ватан ве хюрриет» («Родина и свобода»). Там он проявлял большую активность и принимал участие в террористических акциях против посылавшихся Абдул-Хамидом в Македонию пашей с целью ликвидации революционных организаций. Осенью 1907 г. его направили по служебной линии в Румелию (Южная Болгария) для борьбы с четниками — болгарскими партизанами. Между тем парижский и македонский центры «Иттихада» усилили подготовку переворота. Серьезным ускорителем дела явилась революция 1905–1907 гг. в России и начавшиеся там перемены. Однако решающую роль сыграло соглашение, подписанное в Ревеле 8 июня 1908 г. царем Николаем II и английским королем Эдуардом VII о реформах в Македонии. Оно рассматривалось в «Иттихаде» как путь к разделу Османской империи. «Известие об этом соглашении, — писал турецкий историк, — вызвало среди офицеров в Македонии впечатление разорвавшейся бомбы». В такой атмосфере и произошла младотурецкая революция 1908 года.

По решению монастирской организации заговорщиков Энверу было поручено с отрядом солдат удалиться в горы и поднять знамя антисултанского восстания. Находясь в горах, Энвер обращался к населению с обещанием бороться до конца за дело свободы: «Я всем пожертвовал, сражаясь против абсолютизма и за права народа. Если нужно, не пощажу и своей жизни». Такие обращения к населению способствовали росту его отряда, численность которого достигла нескольких тысяч человек. Спустившись с гор, 10 июля 1908 г., на митинге с участием мусульман, солдат, четников и православных священников, после трехкратного залпа из орудий Энвер провозгласил от имени повстанцев восстановление конституции в Турции. Началось братание христиан с мусульманами. Командующему войсками в Македонии Энвер послал телеграмму, в которой пообещал: «Мы вылечили больного [империю]. Болгарские соотечественники с нами. Чтобы не допустить напрасного пролития крови, соблаговолите выполнить наши требования». Так майор Энвер стал Героем свободы. Комитетом «Иттихада» он был приглашен в Салоники, где его встретили тысячи людей. Когда поезд с Энвером остановился, раздались пушечные залпы. Из толпы выкрикивали: «Да здравствует Герой свободы майор Энвер-бей!». От имени «Иттихада» его приветствовал другой известный младотурок, Талаат, вручивший ему подарки. Члены комитета говорили ему: «Ты, Энвер, стал Наполеоном!». Эти слова он помнил всю жизнь. Современники отмечали, что в комнате, где он жил, висел портрет Наполеона и стояла его же статуэтка.

Абдул-Хамид, потерпев неудачу в попытке использовать против восставших в Македонии воинские части из Анатолии, вынужден был 23 июля 1908 г. объявить о восстановлении конституции 1876 года. А известность, которую приобрел тогда Энвер, породила в нем веру в свою «особую судьбу» и его «божественное предназначение», приобретя мистический оттенок. Будучи по психологическому складу человеком деятельным, но со средним интеллектом, он в последующие годы еще больше укрепился в мнении о своей «избранности». Оно вызывало в нем особенный прилив энергии. Это способствовало тому, что началось быстрое восхождение его к власти. Энвер был приглашен «для знакомства» в Берлин, где он находился вплоть до контрреволюционного переворота 31 марта 1909 г., когда ему пришлось срочно вернуться в Салоники и принять участие в свержении с престола Абдул-Хамида. Новым султаном стал слабовольный и дряхлый Мехмед V. А Энвер остался на два года военным атташе в Берлине.

Там его восхищение немецкой армией, ее дисциплинированностью, уровнем подготовки и вооружением усилилось. Немалый интерес к Энверу испытывали высшие правительственные и военные чины Германии. Он не раз посещал аристократические салоны. Проявлял к нему благосклонность и кайзер Вильгельм II, ведший себя так, словно Энвер был турецким принцем. Османскую империю кайзер публично именовал «Энверланд» (страна Энвера). Затем такую надпись немцы делали на вагонах с оружием — пушками Круппа и винтовками фирмы Маузер, которые отправлялись в Турцию.

Следующие два года стали для Османской империи временем «малых войн». После нападения Италии на турецкую Триполитанию Энвер, надеясь на помощь всего мусульманского мира, вместе с братом Нури и дядей Халилем направился в Северную Африку для отражения итальянской агрессии. Но, не получив помощи со стороны местных арабов, не желавших османской власти, успеха не добился. В результате империя потеряла Триполитанию с Киренакой. Эти потери ослабили влияние «Иттихада», и партия проанглийской ориентации «Хюрриет ве итиляф» («Свобода и согласие») совершила переворот, став ненадолго у власти.

В начавшейся в октябре 1912 г. I Балканской войне империя снова понесла территориальные потери. Но теперь ими воспользовался «Иттихад». На тайном заседании комитета по предложению Энвера, ставшего к тому времени подполковником, было решено свергнуть проанглийское правительство Кямиль-паши. И в январе 1913 г. Энвер, явившись с группой офицеров к великому везиру, заявил: «Нация не желает видеть вас на этом посту. Подавайте в отставку». Передав султану заявление Кямиль-паши об отставке, Энвер добивается назначения на пост великого везира члена комитета, германофила, ученика генерала фон дер Гольца Махмуда Шевкет-паши. Через полгода Шевкет-пашу убили, и тогда же вспыхнула II Балканская война. Энверу поручили командование корпусом, который вступил в г. Адрианополь (Эдирне), оставленный болгарскими войсками. Он получил прозвище «Спаситель Эдирне» (также: «Спаситель отечества»). Так он увеличил свою популярность. Султан вручил ему высокий орден Меджиди. Но Энвер хотел большего — стать военным министром, и это ему удалось. Несмотря на возражения великого везира, египетского принца Саид-Халим-паши, в декабре 1913 г. Энверу присвоили звание полковника, а 1 января 1914 г. он стал пашой (то есть генералом), был назначен военным министром и начальником Генерального штаба. Ему было тогда 34 года. Породнился он и с султанским двором, женившись на 15-летней племяннице Абдул-Хамида, от брака с которой имел двух дочерей и сына. Переехав в султанский дворец, Энвер стал вести образ жизни принца, полюбил восточный оркестр и увеселительные игры. Он носил звание вице-генералиссимуса (генералиссимусом был султан).

Его усилия как лица, ставшего самым влиятельным членом кабинета, были направлены на подготовку к войне. В Турции находилась тогда немецкая военная миссия, третья по счету, генерала Лимана фон Сандерса. В Генштабе страны почти все должности были заняты немцами. Энвер, омолаживая офицерский состав, увольнял старых служак и тех, кто выступал против участия армии в политике. Активный политикан, новый военный министр стал ярым пропагандистом идей пантюркизма — объединения под эгидой Турции всех тюрок. Проповедником этой идеологии был социолог Зия Гекальп. Энвер оказывал ему полную поддержку, стремясь сочетать его взгляды с панисламизмом — единением всех мусульман. Им была основана из молодых офицеров «Тешкиляти Махсуса» («Особая организация») для осуществления «стратегии Турана» — слияния в Туранском (то есть общетурецком) государстве Кавказа, Ирана, Средней Азии, Поволжья и Крыма. Эта организация принимала потом активное участие в армянской резне 1915 года. Она поддерживала тесные связи с шейхами и другими религиозными деятелями в Алжире, Тунисе, Египте, Средней Азии, Иране, Афганистане, Индии и на Кавказе. Туда тайно ехали эмиссары Энвера.

В правительстве Турции теперь играл решающую роль триумвират военного министра Энвер-паши, министра внутренних дел Талаат-паши и морского министра Джемаль-паши. Остальные члены кабинета были простыми фигурантами. Когда 1 августа 1914 г. вспыхнула мировая война, 2 августа стамбульское правительство объявило о своем нейтралитете, но в тот же день заключило секретное соглашение о военном союзе с Германией, и Энвер подписал его. 10 августа немецким крейсерам «Гебен» и «Бреслау» разрешили войти в Дарданеллы, а 25 октября, по указанию Энвера — и в Черное море. Вместе с турецкими кораблями они вскоре подвергли бомбардировке порты Одессы и Севастополя. Так Османская империя вступила в первую мировую войну. Авантюризм «триумвиров» во главе с Энвером заключался в том, что слабую в экономическом и военном отношении страну они втянули в авантюру. В первой же (и последней) операции, которой непосредственно руководил Энвер в той войне, проявилась его тактическая и оперативная неграмотность. Он командовал армией, которая в Восточной Анатолии должна была прорвать русские укрепления и захватить Закавказье. В ходе Сарыкамышского сражения (декабрь 1914 г.) его армия потеряла 90 тыс. солдат убитыми, замерзшими в горах, ранеными и пленными. После этого поражения Энвер уже не осмеливался более командовать войсковыми соединениями непосредственно на поле боя.

Провалом закончился и поход Джемаль-паши через Сирию для освобождения Египта от англичан. Лишь на Иракском фронте турки добились временных успехов. Тем не менее, вплоть до конца войны Энвер пользовался доверием в правительстве и расположением султана. Немцы, с которыми он согласовывал все планы военных операций, использовали особенности его характера — несдержанность, отсутствие такта, преувеличенное самомнение и тщеславие. Генерал-фельдмаршал П. фон Гинденбург отмечал даже отсутствие у Энвера знаний основ военного искусства. Но берлинское начальство ценило его за верность союзу с Германией, и генерал-квартирмейстер штаба верховного командования Э. Людендорф полагал, что сохранение Энвера в правительстве является залогом того, что «Турция останется с нами до конца».

На Энвере и его сподвижниках лежит главная вина за геноцид против греков (в западнотурецких городах), ассирийцев (в Восточной Турции) и христиан-армян. Особенно тяжко досталось последним. Сохранившийся от древности и средневековья территориальный «армянский клин» разрывал «тюркскую непрерывность» в Закавказье. Армян обвинили также в предательстве турецких интересов и пособничестве русской армии. Мобилизованных в турецкую армию армян разоружили, расчленили на небольшие отряды и перебили. Кроме того, было уничтожено много мирного населения, а сотни тысяч человек депортированы. Погибли 1,5 млн армян и 0,5 млн ассирийцев. Их имущество разграбили, дома сожгли. Когда Берлин попытался несколько урезонить своего союзника, Энвер ответил: «Я делаю то же, что немцы сделали с поляками».

Триумвират во главе с Энвером после Октябрьской революции в России и Брестского мира, под которым от Турции стояла подпись великого везира Талаат-паши, решил осуществить теперь «стратегию Турана». По личному плану Энвера была создана «Армия ислама» во лаве с Нури-пашой, предназначенная для вторжения в российский Азербайджан. Когда турецкие войска на всех фронтах уже отступали, «Армия ислама» в июне 1918 г. сокрушила только что возникшую Аракскую республику в Нахичевани, а затем, обойдя Карабах, вошла 15 сентября 1918 г. в Баку. Ее пребывание там сопровождалось кровопролитием, резней, погромами и расхищением имущества. Погибло еще 30 тыс. армян. Но Энверу не удалось ни превратить Азербайджан в отдельную монархию, ни присоединить его к Турции. Получив сообщение своего дяди Халиль-паши о невозможности обеспечить его приезд в Баку, где Энвер намеревался прочно обосноваться, он сообщил всем командующим армиями о собственной отставке.

С подписанием 30 октября 1918 г. перемирия на борту английского крейсера «Агамемнон» (в порту Мудрос о-ва Лемнос в Эгейском море) закончились военные действия между державами Антанты и Османской империей. Для Турции война имела тяжелые экономические, политические и территориальные последствия. Одновременно выявился провал пантюркизма и панисламизма. Еще 9 октября, после вынесения руководством комитета «Иттихад ве теракки» недоверия кабинету, Талаат-паша подал в отставку. На состоявшемся затем последнем съезде этого комитета Талаат признал: «Наша политика потерпела поражение. Поэтому не представляется возможным, чтобы мы в какой бы то ни было форме сохранили власть». Это признание бывшего великого везира, однако, не означало его отказа от стремления вновь прийти к власти.

Пока что члены триумвирата продолжали жить в Стамбуле на положении частных лиц. А державы-победительницы приступили к оккупации частей империи. Под контроль Англии перешли Стамбул, район проливов и Мосул; Франции — Киликия и Александретта; Италии — Анталья. Затем подконтрольные этим державам районы продолжали расширяться. В мае 1919 г. Греция высадила войска у Измира. По Стамбулу ходили английские, французские и итальянские солдаты. На рейде в Босфоре стояли чужие военные корабли, чьи орудия были направлены на султанский дворец Долмабахче. Гибельные для страны последствия политики иттихадистов вызвали всеобщую ненависть к ним. Опасаясь за свою жизнь, бывшие триумвиры по предложению немцев бежали на подводной лодке 5 ноября за рубеж.

Энвер в последнюю минуту хотел попытаться пробраться на Кавказ, где еще находились, как ему казалось, остатки Восточной армии и Исламской армии под командованием его родственников — дяди Халиль-паши и Нури-паши, младшего брата Энвера. Но так как теперь в Закавказье хозяйничали англичане, это отпугнуло его, и он присоединился к Талаату и Джемалю. После высадки в Крыму эти двое отправились в Берлин, а Энвер захотел вновь попытаться проникнуть в Закавказье. Проведя три дня на утлом суденышке в неспокойном Черном море, а потом высадившись в Грузии, он не сумел пробраться в Азербайджан и вернулся в Крым, откуда поездом добрался до Берлина. Там немецкие власти предоставили приют бывшим правителям союзного государства.

Триумвиры уже на первых порах попытались установить контакты с французами, но потерпели неудачу. Державы-победительницы требовали выдачи бывших турецких правителей. Последние приняли меры предосторожности. Энвер стал носить псевдоним «профессор Али», под которым он позднее проживал даже в Москве. Несмотря на полулегальное положение, трое пашей строили планы осуществления исламских революций в Синьцзяне, Афганистане, Иране и на Северном Кавказе, оставаясь политическими авантюристами. А их былые друзья, немецкие генералы, обращали внимание прежних союзников на необходимость поиска Германией нового друга в лице Советской России. Иттихадистам тоже представился вскоре случай познакомиться с одним из видных большевиков, журналистом К. Радеком, который приехал в Берлин в конце 1918 г., чтобы оказать помощь становлению Коммунистической партии Германии 10.

После подавления Ноябрьской революции 1918 г. и убийства в январе 1919 г. К. Либкнехта и Р.Люксембург обстановка в Германии в корне изменилась. К власти пришли правые социал-демократы. Радек оказался в тюрьме. Узнав о его аресте, Талаат и Энвер решили использовать это как повод для установления контактов с ним, причем Талаат был знаком с ним еще со времени переговоров о мире в Бресте (март 1918 г.) когда Радек входил в состав советской делегации как сотрудник Народного комиссариата по иностранным делам. Иттихадисты трижды посетили его в тюрьме. Их беседы позволили Энверу принять предложение Радека, в связи с ненавистью Советской России к странам Антанты, приехать в Москву для обсуждения проекта создания направленного против британского империализма пакта колониальных и зависимых стран. Затем Талаат приложил усилия добиться от берлинских властей, чтобы был освобожден Радек. Последнего осенью 1919 г. под чужим именем на самолете переправили в Москву. А среди трех пашей обязанности были распределены следующим образом: роль объединителя иттихадистов в Европе возложили на Талаата, для чего создавались «группы поддержки». Предполагалось учреждение информационного центра в Нидерландах. Коренная часть Советской России должна была стать местом деятельности Энвера. Джемаль отбывал в Туркестан, Афганистан и Индию.

Возникшее в мае 1919 г. национально-освободительное движение в Центральной Анатолии под руководством Мустафы Кемаль-паши побудило иттихадистов активизировать свою деятельность. У них появилась надежда вернуться даже в Турцию и перенять бразды правления от Кемаля. Однако между Талаатом и Энвером имелись разногласия. Талаат считал необходимым поддержать освободительное движение в Анатолии и после изгнания греческих войск создать новую политическую партию, а затем установить полный контроль в правительстве и стране. Энвер полагал, что за контроль следует бороться уже сейчас. Он опасался, что потом это окажется невозможным. Но в главном их взгляды совпадали. Талаат составил программу поддержки освободительного движения в Турции тюркоязычными народами России, хотя и признавал трудности, которые возникнут при ее проведении. Он полагал, что политика большевиков в отношении национальных окраин России будет такой, что она позволит иттихадистам свободно действовать в Средней Азии и на Кавказе.

Иттихадисты, готовясь к переговорам с большевистским руководством, выработали принципы, которых они придерживались затем для обеспечения своих целей, как-то сочетая их с большевистской революционной программой освобождения угнетенных народов Востока: 1. Спасение «исламских наций»; 2. Борьба против европейского империализма; 3. Принятие идей социализма при условии, что во внутренней политике освобождаемых стран не должны затрагиваться религиозные основы их строя; 4. Освобождение исламских стран через охват их революционным движением с применением любых средств борьбы 12. Иттихадисты надеялись при этом получить также поддержку образованного в Москве (март 1919 г.) III Интернационала (Коминтерна). Одновременно завязалась переписка между иттихадистами и Кемаль-пашой. Инициатором переписки стал Талаат, который, развивая идеи панисламизма, полагал, что отпавшие от Османской империи арабы забудут турецкое угнетение и тоже станут участвовать в «общем деле». Большие надежды Талаат возлагал и на Энвера, пользовавшегося влиянием в мусульманском мире. Он сообщал Кемалю, что постепенно налаживаются связи с некоторыми лицами в Туркестане, Азербайджане и на Северном Кавказе, но для обеспечения нормальной работы необходимо достичь твердого соглашения с большевиками. Талаат специально упомянул о своих контактах с Радеком, чтобы побудить Кемаля использовать этот канал при переговорах с большевиками.

Письмо Кемалю было послано 22 декабря 1919 г., а последний ответил на него 29 февраля 1920 года. Кемаль сообщал о трудностях организации освободительной борьбы, целях Антанты в Турции, возможной позиции меджлиса и падишаха в связи с мирным договором, который может быть навязан победителями. Главную опору освободительному движению Кемаль видел в Советской России. Что касается мусульманских стран, то их позиции он придавал второстепенное значение; «связи же с большевиками мы будем постепенно развивать… Это определяется как внутренними причинами, так и характером и направлением внешнеполитических отношений». В целом Кемаль дал ясно понять, что не иттихадисты в Берлине, а именно Анкара будет вести переговоры с большевиками. Но учитывая материальные трудности Представительного комитета в Анкаре, Кемаль как его председатель просил Талаата оказать анкарскому правительству денежную помощь.

Между тем султанское правительство, чтобы отмежеваться от триумвирата, передало их дело в трибунал. Судьи вынесли трем пашам жесткий приговор — смертная казнь через повешение. Так они наказывались за исторические неудачи, постигшие империю. Июльский (1919 г.) приговор не обескуражил троицу, уповавшую на лучшее будущее. И после возвращения Радека в Москву туда же направился Джемаль, описавший затем в письме Кемалю свои впечатления о встречах в большевистской столице. Он выступал в Москве, претендуя на то, что говорит от имени анкарского правительства, но жаждал псевдонимности. Наркомат иностранных дел РСФСР выдал ему удостоверение «Представителя Анатолийского революционного правительства» на имя Таш Темуров. Его дальнейшая цель заключалась в поездке в Афганистан для подготовки мусульманской армии, затем — в Индию с идентичной целью. Он вел там резкую антианглийскую пропаганду, чтобы обеспечить себе возможность сближения на этой почве с российскими Советами.

Теперь и остававшийся еще в Берлине Энвер прилагал усилия к тому, чтобы ускорить свой отъезд в Советскую Россию, но ему не везло. Трижды он пытался по воздуху добраться до Москвы, но каждый раз что-нибудь случалось: то самолет совершал вынужденную посадку, то садился не там, где нужно, попадая в Восточную Прибалтику. Его арестовывали и сажали там то в одну, то в другую тюрьму. И каждый раз немецкие генералы, прежде всего командующий рейсхвером X. фон Сект, добивались его освобождения. Наконец, весной 1920 г. поездом и вместе с группой своих сторонников Энвер прибыл в Москву. Тут ему и его «штабу» предоставили под место жительства особняк князей Голицыных, перешедший в собственность НКИД. Официально его миссия именовалась «Миссией Али-бея» и получила дипломатический статус, хотя никакого правительства реально не представляла. Периодически Энверу выдавались ссуды в 500 тыс. немецких марок, которые использовались для содержания штаба, а часть средств посылалась в Стамбул политической организации «Каракол», находившейся под влиянием Энвера.

Через Радека, занимавшего тогда видный пост в Коминтерне, Энвер познакомился с рядом лиц в советском правительстве и руководстве большевистской партии. Он побывал на приемах у В. И. Ленина, Л. Д. Троцкого, Г. Е. Зиновьева, Г. В. Чичерина, заместителя Троцкого по Реввоенсовету Республики Э. М. Склянского, заместителя народного комиссара по иностранным делам Л. М. Карахана. Познакомился с иностранными коммунистами, включая Б. Куна.

В ту пору деятельность Энвера в Москве поддерживалась советской властью, имевшей на него некоторые виды. Ему удалось провозгласить основание «Союза революционных исламских обществ». Сообщения об активности официального преступника Энвера в Москве, поступавшие в Анкару, беспокоили Кемаля. Ведь еще осенью 1919 г. Кемаль обратился к правительству Советской России с приветствием, пожеланием установить дружественные отношения между двумя странами — жертвами Антанты и объединить усилия для борьбы с западным империализмом. В ответном письме советское правительство заявило, что оно «протягивает руку дружбы всем народам мира» и «с живейшим интересом следит за героической борьбой, которую ведет турецкий народ за независимость», почему и будет «счастливо заложить прочный фундамент дружбы». Представительный комитет сначала не имел своего посланника в Москве. В октябре 1919 г. для установления таких связей в Москву был направлен Халиль-паша («товарищ Халиль», как его стали называть в Москве). Он приехал туда весной 1920 г., передал Чичерину соответствующее письмо Кемаля и занялся главным делом — обеспечить потребности создававшейся в Анатолии освободительной армии кемалистов оружием, военным снаряжением и денежными средствами. Так в Москве очутились два родственника — паши, деятельность которых была нацелена на создание условий возвращения в Турцию иттихадистов.

Но Кемаль знал, какую опасность для турецкого национально-освободительного движения может представлять Энвер, бездарный военачальник, чрезвычайно амбициозный человек, ловкач в политических интригах и авантюрист. В свое время Энвер как глава военного ведомства препятствовал возвышению Кемаля, полковника, ставшего известным всей стране после того, как он лично способствовал провалу англо-французской операции 1915 г. по захвату Дарданелл. Назначенный пашой и занимая потом высокие посты в турецкой армии, Кемаль резко выступал против назначения немцев на командные должности в обход более достойных, на его взгляд, турецких военных. А продвигал немцев именно Энвер. В 1917 г. Кемаль предложил султану лишить Энвера звания вице-генералиссимуса, но безуспешно. Таким образом, антагонизм Кемаля и Энвера был связан и с объективными, и с субъективными причинами.

Рядовые турки винили тогда во всех несчастьях их страны и всех бедах как раз иттихадистов. Их называли даже гяурами (то есть неверными). Слово «иттихадчи» (член организации «Иттихад») было адекватно тогда слову «изменник родины». Зная об этих настроениях, Кемаль на Сивасском съезде обществ «Защиты прав Восточной Анатолии» предложил принять постановление о запрете деятельности комитета «Иттихад ве теракки» на всей территории Турции. Оно было принято и подтверждено общей клятвой. Кроме того, еще на съезде тех же обществ в Эрзуруме (июль 1919 г.) Кемаль выразил отрицательное отношение и к пантюркизму, и к панисламизму, поскольку эти течения не оправдали себя.

Усилия Кемаля были направлены на то, чтобы показать народу неспособность часто менявшихся в Стамбуле правительств защищать интересы родины. В условиях, когда падишах является «пленником неверных», сам народ должен найти средства освобождения от нависшей над существованием Турции угрозы. Трусливый султан Мехмед был озабочен прежде всего сохранением трона, а не несчастьями страны. К народу он относился с нескрываемым презрением, называя его «стадом баранов, которым нужен чабан. А таким поводырем являюсь я». В противовес султану Кемаль беспрестанно требовал национального объединения для спасения страны от иностранного порабощения. В качестве примера такого единения он ссылался на Советскую Россию, трудящиеся которой перед угрозой иностранной интервенции «единодушно поднялись против этих попыток установления мирового господства». Провозглашавшийся Кемалем принцип национального суверенитета вызвал подъем патриотизма и осознания народными массами того, что не отдельные личности, хотя бы и султан, а сам народ может и должен добиться независимости.

Между тем разгром белых Красной Армией и установление советской власти в Дагестане, Азербайджане и Армении привели к тому, что Советская Россия стала соседкой Турции. Обеспеченный тыл был очень важен для ведения успешной борьбы турок с западными оккупантами. В свою очередь РСФСР была заинтересована в прочности своей закавказской границы. С весны 1920 г. анкарское правительство, еще до установления дипломатических отношений, получало от большевиков помощь оружием, боеприпасами, амуницией и золотыми рублями. Даже злейшие противники большевистского режима среди депутатов меджлиса считали тогда, что необходимо укреплять добрые отношения с Советской Россией.

Однако глава анатолийского правительства Кемаль был озабочен деятельностью иттихадистов в Москве. В их поддержке советским руководством он усматривал желание иметь козырь, чтобы оказывать на Анкару давление в желательном для большевиков направлении. Это дополнялось лицемерными заявлениями Энвера о поддержке им идей социализма в «соединении с исламом» и стремлении бороться с колониальным угнетением. Анкара была в отдалении от Москвы, а Энвер находился рядом, часто встречался с членами советского правительства. К тому же Кемаль вовсе не разделял идей большевизма. Наконец, Кемаль опасался, что Энвер, проникнув в Анатолию, при помощи своих сторонников в меджлисе (их насчитывалось до 40) станет добиваться сохранения старых политических институтов, султаната и халифата. Такой исход дела означал бы отказ от преобразований в государственном устройстве Турции. С другой стороны, как полагал Кемаль, имелась и опасность распространения коммунистической идеологии с ее классовым подходом, и это вызвало бы раскол среди турецких землевладельцев, шейхов, улемов, средних и мелких препринимателей, низшего духовенства и в крестьянских массах.

В Турции уже возникали левые организации прокоммунистического толка. Действовала «Зеленая армия», которая имела связи с коммунистическими центрами в Москве, Баку и выпускала в Турции журнал «Новая жизнь». При полномочном представительстве советского Азербайджана в Анкаре читались лекции о коммунистическом движении и было открыто отделение Коминтерна. Тогда Кемаль, в тактических целях, поспособствовал основанию Коммунистической партии Турции. В нее вошли и некоторые депутаты меджлиса. Эта акция, предпринятая в октябре 1920 г. (то есть уже после состоявшегося в сентябре I Конгресса народов Востока в Баку), должна была показать, что идеи, исходящие от Коминтерна, воспринимаются не только иттихадистами, но и кемалистами в Анкаре.

На официальную делегацию анкарского правительства для переговоров с Москвой была возложена задача подготовить и подписать договор о дружбе и братстве с Советской Россией. Вместе с делегацией выехало посольство во главе с Али Фуад-пашой (Джебесоем). Ему поручили сообщать в Анкару о всех шагах, предпринимаемых Энвером. В начале переговоров советское правительство пригласило Энвера, хотя и не члена делегации, к участию в переговорах. Карахан передал «товарищу Халилю» пожелание советского руководства насчет желательности присутствия там, вместе с делегацией из Анкары, Энвера, «поскольку его участие… будет полезным». Как стало известно позднее, еще в Берлине (сентябрь 1919 г.), когда в Анкаре только формировалась новая власть, начались тайные переговоры о заключении турецко-советского договора. В те месяцы Москва полностью ориентировалась именно на иттихадистов как возможных будущих руководителей Турции и злейших врагов Антанты.

Энвер же в своем письме в Анкару, посланном в августе 1920 г., приводил теперь различные аргументы в доказательство своей преданности делу освобождения страны и своего желания служить ей и дальше. Письмо начиналось высокопарно: «Господин брат мой!». Пребывание в России он объяснял стремлением объединить вокруг своих идей ее мусульманское население: «Я приехал сюда с целью создать организацию, объединяющую мусульман. Встретившись с руководящими советскими представителями, я обнаружил, что наши взгляды совпадают. Они вынуждены будут вместе с Вами бороться против Англии». Он сообщал также о положении дел в Берлине, где иттихадистами образован «Комитет исламской революции и свободы», и о Ташкенте, где такую же организацию возглавил Джемаль. В ответе Энверу Кемаль, тоже начав с обращения «Брат мой!», сразу же употребил выражение «Анкарское правительство», подчеркнув, что только оно полномочно решать все вопросы внутренней и внешней политики и что освободительное движение не имеет ничего общего с попытками Энвера использовать панисламизм, поскольку враги, в свою очередь, используют этот лозунг для нанесения ущерба освободительному движению в Турции и разрушения ее связей с Востоком.

На I Конгресс народов Востока в Баку Энвер ехал из Москвы в одном поезде с Зиновьевым и Радеком, имел с ними продолжительные беседы. Руководство Коминтерна, говоря об отсутствии пока что твердой базы распространения коммунистических идей на Востоке, отмечало, что прямая пропаганда таких идей может вызвать в общественном мнении восточных стран неприятие коммунизма; зато следует использовать для борьбы с капитализмом объединенные силы ислама. О предстоящем прибытии в Баку представителей Коминтерна вместе с Энвером узнал командующий Восточной армией Турции Карабекир, и он тотчас предложил направить в Баку для участия в работе конгресса также представителя от анкарского правительства и, кроме того, послать в Азербайджан дипломатическую миссию. Рекомендации Карабекира были оперативно выполнены, причем особое беспокойство в окружении Кемаля вызывало как раз участие Энвера в работе конгресса.

В Анатолии местное коммунистическое движение рассматривалось как «Движение за новый иттихад». Кемаль еще в середине 1920 г., выступая в меджлисе, заявил «Наш принцип, народность, известен. Это не большевистский принцип. Большевистские принципы не могут быть навязаны нашей нации, мы об этом никогда не думали и никаких попыток в этом направлении не предпринимали». Но пока что требовалось показать некую заинтересованность в успехе бакинского мероприятия.

А то, что произошло потом в Баку, Кемаль предвидел. Туда съехалось более 1800 делегатов. Турция имела наиболее представительную делегацию — 235 человек. В нее входили тремя группами энверисты, кемалисты и турецкие коммунисты. На открывшемся 1 сентября конгрессе с приветственной речью выступил председатель ревкома и Совнаркома Азербайджанской Советской республики Н. Нариманов, подчеркнувший необходимость единения Коминтерна с народами Востока, где усиливается движение против империализма. Значительное место в его выступлении заняла критика политики Кемаля как не коммуниста, которому тем не менее по политическим соображениям предоставляется помощь. По мнению Нариманова, одной из целей Кемаля являлось освобождение от врагов «священной особы султана-халифа», тогда как главная цель движения состояла в том, чтобы «ликвидировать власть султана и вместо нее установить власть Советов».

Выступление Нариманова было понято Энвером так, что не только в Москве, но и в Азербайджане одобрительно оценивают его деятельность. Конгресс вообще стал для Энвера трибуной выражения его идей, пропаганды перед широкой аудиторией своих антиимпериалистических взглядов. А на заседании 7 сентября, в последний день конгресса, Зиновьев заявил, что на нем присутствуют два хорошо известных политических деятеля, хотя и не являющиеся делегатами; они представили в президиум свои декларации, которые будут зачитаны и опубликованы. Первое передано Энвер-пашой, второе — представителем анатолийского турецкого народного правительства Ибрагимом Тали. В декларации Энвера, начинавшейся с обращения «Товарищи!», выражалась благодарность за приглашение на конгресс от имени всех борцов против империализма. Тут же Энвер оправдывал политику старого стамбульского правительства, у которого «отсутствовали завоевательные планы», а в войну Османская империя вступила якобы лишь с целью защиты своей независимости. Он отрицал также наличие каких-либо недобрых намерений относительно Азербайджана. Далее, в заслугу своего прежнего правительства он поставил участие в войне против царской России, поскольку это, ослабляя ее, способствовало приходу большевиков к власти. Себя он назвал «искренним и настоящим союзником Третьего Интернационала», ибо «наши принципы сходны с принципами Третьего Иинтернационала». Наконец, он выразил надежду, что конгресс придаст новую силу освободительной борьбе в Турции и что эта борьба должна закончиться успехом. В заключение Энвер представил себя как посланника союза революционных организаций Марокко, Алжира, Туниса, Ливии, Египта, Аравии и Индии, которые готовы «использовать все революционные средства… чтобы сломать зубы хищному империализму».

Его декларация не встретила, однако, единодушной поддержки участников конгресса. Лидер турецких коммунистов М. Субхи (он возглавлял образованную в Советской России из военнопленных турок еще одну Коммунистическую партию Турции) резко выступил против Энвера, заявив, что тот вовсе не революционер, а лицо, сотрудничавшее с германским империализмом. Пока зачитывалась декларация Энвера, коммунисты выкрикивали: «Ему место не на конгрессе, а… на скамье подсудимых». Иную оценку Энверу дал Зиновьев, взявший его под защиту и представивший его как деятеля, верного принципам Коминтерна. Затем зачитали заявление представителя анкарского правительства Тали, отличавшееся спокойной тональностью. В нем говорилось о результатах мировой войны, в которую Турция была втянута международным империализмом, приведшей ее к истощению. В этих трудных условиях турецкий крестьянин взялся за оружие, чтобы защитить свою страну от иностранного порабощения. Его внутренние враги — лакеи и аватюристы, паразитирующие чиновники и бюрократы. Касаясь Советской России, Тали заявлял, что «анатолийские революционеры направили свои взоры на Солнце, порожденное красной революцией». Искренность анкарского правительства проявилась в посылке делегации в Москву, и оно искренне примет руку помощи, протянутую ему Советской Россией.

Президиум конгресса предложил на утверждение резолюцию, в которой упоминалось лишь о заявлении Энвера, но не о заявлении представителя анкарского правительства. То есть руководство Коминтерна показывало, что действительным представителем борющейся Турции оно признает Энвера. Вдохновленный Энвер выехал в Берлин, чтобы вместе с Талаатом определить конкретные меры по возвращению иттихадистов в Турцию. Из Берлина Энвер пишет в Москву Халилю с поручением добиться письменного разрешения Троцкого и Чичерина на формирование двух кавалерийских дивизий из представителей мусульманских народов Средней Азии, Поволжья и Закавказья и с передачей их под его командование для направления в Анатолию ради отражения наступления греческих войск. Энвер направил также в Анкару свою агентуру для установления контактов с его сторонниками в меджлисе и вне него. Но все они были арестованы кемалистами.

Министр иностранных дел анкарского правительства Б. Сами-бей, направлявшийся в феврале 1921 г. в Лондон для участия в конференции по пересмотру кабального для Турции Севрского договора по итогам мировой войны, встретился в Берлине с Талаатом, откровенно изложившим план возвращения в Турцию. Министр был удивлен претензиями иттихадистов и заявил Талаату: «Вы подумайте о том, что вы натворили, и поймете, что права на возвращение в страну вы не имеете». А в марте 1921 г. армянским студентом, членом организации «Дашнакцутюн», Талаат был убит в Берлине, после чего руководство иттихадистами перешло к Энверу. В Москве же Халиль не смог добиться от советской власти согласия на передачу Энверу воинских формирований. Карахан прямо заявил Халилю, что «мусульманских воинских соединений… Россия не даст», и отклонил предложение поддержать Энвера, с тем чтобы он стал во главе анкарского правительства, а Кемаль будет его заместителем.

Хотя эта часть плана Энвера рухнула, он продолжал давить на правительство Анкары целенаправленными письмами. Так, он направил Кемалю письмо о желании основать в Анатолии партию левого направления, подобную «Союзу исламских революционных обществ», но не коммунистического характера, для совместной с коммунистами борьбы против империализма. Ответа он не получил. В другом письме Энвер сообщал, что договорился с Караханом о передаче 200 тыс. царских рублей для оказания помощи правительству Великого Национального Собрания Турции. Зато Кемаль дважды протестовал перед советским правительством против вмешательства иттихадистов в переговоры с Москвой. Первый раз, в июле 1920 г., он писал в Москву, что «Талаат, Энвер и Джемаль не имеют никаких полномочий вмешиваться в политические дела правительства и что полномочными представителями являются только министр иностранных дел Бекир Сами-бей и министр экономики Юсуф Кемаль (Тенгиршенк)». Позже, летом 1921 г., анкарское правительство вновь и в самых резких выражениях заявило протест Москве в связи с тем, что поддержка Энвера и отношения с ним нарушают дружественные контакты Москвы с Анкарой.

В марте 1921 г. Энвер через Москву проехал на Кавказ пропагандировать идею организации Партии народных советов для борьбы за создание государства, в котором соединятся монархия, халифат и советы. В Батуме прошла нелегальная конференция энверистов, а их сторонники обосновались в Трабзоне (Трапезунд). Там возникло даже их правительство, собиравшее налоги с населения. Энвер направил свое последнее письмо Кемалю, в котором предлагал собственные услуги. Письмо заканчивалось словами: «Мы вернемся». Большую активность проявлял Халиль, курсировавший между Трабзоном и Батуми. Когда об этом узнал Кемаль, он тут же сообщил в Трабзон о лишении Халиля любых полномочий вести какие-либо переговоры с советскими властями и о высылке Халиля из страны. Халиль и брат Энвера Нури уехали в Германию. Энвер же остался в Батуми, ожидая приглашения от Кемаля. Но оно так и не поступило. Наоборот, Кемаль дал указание усилить контроль на границе, чтобы воспрепятствовать тайному переходу ее иттихадистами 27.

Существенно укрепил позиции Кемаля советско-турецкий договор о дружбе и братстве, заключенный 16 марта 1921 года. Он заложил основы добрососедства двух стран, тем более что по особому соглашению Азербайджану как этнически близкому Турции региону передали вскоре населенную армянами, азербайджанцами и курдами Нахичевань для установления непосредственной турецко-азербайджанской границы. А в сентябре 1921 г. битва на р. Сакарья между новой турецкой армией и греческой армией завершилась победой турок, и греческий поход на Анкару с целью сломить «сопротивление анатолийских банд» провалился. Кемаль, командовавший турецкой армией во время битвы, решением меджлиса получил чин маршала и титул «гази» (победитель). Улучшилось и международное положение Турции, поскольку был практически похоронен кабальный для нее Севрский договор 1920 г. с Антантой и создавались более благоприятные предпосылки переговоров о замирении со странами той же Антанты. Советское правительство тоже изменило свои взгляды на события в Турции, сделав окончательный выбор в поддержке твердого Кемаля, а не сомнительного Энвера.

После Сакарийской битвы Энвер потерял надежду на возможность своего возвращения в Турцию в связи с упрочением положения Кемаля и хотел уехать в Среднюю Азию, к прежним мусульманским сподвижникам, но его отговорили, поскольку этот отъезд сразу же вызвал бы беспокойство советских властей. И, по возвращении в Москву, Энвер направил в Бухару группу близких ему турецких офицеров с письмами руководителям басмаческих отрядов и с напечатанными в Берлине журналами панисламистского характера. А уж за ними последовал Энвер. Он снял военную форму, переоделся в гражданскую одежду, сел ночью на поезд и направился сначала в Баку, откуда окружным путем, через Иран и Афганистан, 4 октября 1921 г. прибыл в Бухару. В его жизни закончились первая ее часть (восхождение к власти) и вторая (заигрывание с социализмом в годы эмиграции) и началась последняя. Энвер предпринял попытку «стать новым Тимуром», «Наполеоном в Азии». Оправдались слова некоторых лидеров II (Бернского) и «Двухсполовинного» (Венского) Интернационалов (эти организации слились в 1923 г. в Социалистический интернационал), которые при встречах с руководителями Коминтерна не раз говорили: «Разве вы не понимаете, что все эти Энвер-паши и У Пейфу вас снова и снова предадут».

Любопытные сведения о пребывании Энвера в Средней Азии содержатся в книге лидера башкирского национального движения А.-З. Валидова, ушедшего в 1920 г. из Советской России в Туркестан и после переезда в Турцию носившего имя Зеки Велиди Тоган. Возглавляя в годы гражданской войны Башкирскую автономную республику, он после разрыва с большевиками организовал Туркестанский национальный комитет, ставивший целью объединение соперничавших в Средней Азии различных басмаческих отрядов. Приезд туда Энвера у большинства руководителей этих отрядов не вызвал восторга. Это объяснялось тем, что в присланных ранее Энвером номерах журнала «Знамя ислама» («Лива-Ислам») имелись статьи, не только призывавшие к объединению исламского мира для борьбы со странами Антанты, но и пропагандировавшие соглашение с советской властью. А это противоречило идее басмаческого движения. О взглядах иттихадистов, впрочем, и прежде было известно ишанам, предводителям басмачей, которые встречались с Джемалем и Халилем, посещавшими Бухару, Ташкент и другие города. Обращаясь к Джемалю, они писали: «Вы не должны выдавать нас русским».

Валидов был уполномочен своим комитетом вести переговоры с Энвером. Они проходили в бухарском доме афганского посла, начались 23 декабря 1921 г. и длились несколько дней. Тут же было получено сообщение, что большевики не допустили в Бухару возвращавшегося из Афганистана Джемаля: его пересадили на поезд, шедший в Ташкент, и затем отправили в Москву. Это вызвало беспокойство у Энвера. А в Москве о тайном отъезде Энвера узнали лишь спустя две недели. Чтобы выяснить причину, в Наркоминдел неоднократно приглашали турецкого посла Али Фуада, который заявил, что, по известным ему словам Энвера, тот решил «выполнить свой последний долг».

В ходе переговоров Валидов пытался выяснить цель приезда Энвера и чем тот может быть полезен. Энвер был несколько удивлен таким приемом. «Как мне сказали, — говорил ему Валидов, — вы хотите присоединиться к басмачам. Это один путь. Другой — дорога в Афганистан. Русские вам не разрешат, но мы вам поможем в этом». Иными словами, валидовцы хотели бы, чтобы Энвер развернул дальнейшую деятельность вне Туркестана. В последующие дни переговоров обсуждали вопрос, где целесообразнее, с точки зрения безопасности, находиться Энверу. Берлин отпал, так как там Энвера могла постигнуть участь Талаата. Энвер попытался выяснить, почему Валидов против его перехода к басмачам. Валидов приводил в ответ различные аргументы: что эта борьба имеет внутренний характер, хотя они и рассчитывают на помощь извне; такая помощь может не поступить, если страны Антанты узнают об участии Энвера в басмаческом движении, поскольку на Западе считают его как бы новым кайзером Вильгельмом II; таким же он остается в глазах русских, особенно белых, а это создает дополнительные трудности в борьбе за свободу Туркестана.

Валидов убеждал Энвера переехать именно в Афганистан, но не заниматься там делами индийских мусульман, так как это тоже может осложнить ход событий в Средней Азии, и утверждал также, что панисламизм и пантюркизм, которые проповедовались иттихадистами, «не находят здесь поддержки». Свое возражение против участия Энвера в басмаческом движении Валидов объяснял еще и тем, что в Туркестане уже имеется масса фидаев (борцов за веру), и освобождение страны — это только их дело.

Руководители басмаческих отрядов, встречавшиеся ранее с Джемалем и Халилем, считали планы последних поднять восстания против британского господства в Афганистане и Индии несбыточными и авантюристическими. Они ясно представляли себе цели иттихадистов, не особенно интересовавшихся надеждами туркестанцев и ставивших своей задачей лишь формирование, хотя бы и с помощью советского руководства, мусульманских дивизий для направления их в Турцию. Такие же чувства они испытывали к Энверу. Валидов пришел к заключению, что Энвер не учитывает «всех складывающихся жизненных обстоятельств и событий. Ни с какими материалами о Туркестане, географическими и статистическими, на европейских и русском языках он не знаком». Энвер же продолжал настаивать на своем решении присоединиться к басмачам: «Если победим, стану гази. Если не победим, то погибнем за веру». Стать гази Энвер собирался, возглавив Среднеазиатское мусульманское государство.

В конце концов Туркестанский национальный комитет решил позволить Энверу присоединиться к басмаческому движению. Вместе с 30 турецкими офицерами Энвер выехал на север от Бухары. Оттуда поступили сообщения в комитет, что басмачи встретили его настороженно. Сначала ему передали небольшой отряд. Но после первого же успеха в стычках с Красной Армией он сумел присоединить к себе другие отряды.

Энвер выпускал прокламации, которые подписывал: «Заместитель эмира Бухары, зять халифа, сейид Энвер» и заказал себе печать с титулом «Верховный главнокомандующий всеми войсками ислама, зять халифа и потомок Мухаммеда». Он обратился к Валидову с предложением организовать антисоветское восстание в Казахстане, но вскоре выяснилось, что это невозможно. Потом Энвер перебрался в Таджикистан, но и там подвергся своеобразному карантину и с некоторым трудом присоединился к одному из руководителей басмачей, действовавшему в районе юго-восточнее Дюшамбе (Душанбе). Постепенно его силы выросли до 50 тыс. штыков и сабель. Энвер поставил под свой контроль Дюшамбе и Карши. 19 мая 1922 г. он послал в Москву письмо с требованием эвакуировать советские войска из Туркестана, а сам организовал поход на Бухару.

После этого большинство таджиков и афганский эмир отвернулись от Энвера. А Красная Армия нанесла по басмачам ряд ударов. Паша отступал в сторону Афганистана. Разбитый в июне возле Байсуна, он был настигнут у Бальджуана, уже на афганской границе. 4 августа 1922 г. в горах, во время столкновения с красноармейским отрядом, Энвер погиб. Он уже знал, что в Тифлисе был убит дашнаками Джемаль. Что касается Энвера, то имеются данные о том, что, когда с басмачами столкнулись сотрудничавшие с Красной Армией армянские дружины, формировавшиеся из беженцев, один из дружинников опознал Энвера и лично расправился с ним 34.

В Анкаре знали о действиях Энвера в Средней Азии, но это уже не вызывало беспокойства у кемалистов. Напротив, его гибель посчитали закономерной. После судебного процесса в Турции над другими энверистами в 1926 г. их приговорили к смертной казни. В годы второй мировой войны немецкая агентура в Турции попыталась гальванизировать пантюркизм, использовав для того в качестве проводника былой идеи прежнего командующего кавказской Исламской армией Нури, брата Энвера, но особой удачи не снискала. Последовал лишь символический жест: 25 февраля 1943 г. (спустя два десятилетия после перезахоронения в Эрзуруме тела Джемаля) из Берлина в Стамбул переслали прах Талаата. И только в июле 1996 г. из Таджикистана перевезли в Турцию останки Энвера.