Эпицентр

Как понять? Как объяснить? Можно ли найти слова?.. Вопросы эти и им подобные сопровождали все беспрецедентно многочисленные для нашей печати публикации, посвященные трагедии, случившейся в Закавказье. Они звучали вместе с подробными информациями о погибших, о милосердии, об успехах в организации помощи и о просчетах в ее организации, о самоотверженности, героизме, благородстве и о низости человеческой, об уроках этой непостижимой трагедии.

Казалось бы, все уже сказано. Но вопросы эти, будучи неразрешенными, стоят, и по мере утихания разговоров, стирания в памяти подробностей, их наполнявших и как бы заземлявших, они словно отрываются от почвы, повисают в пространстве и стоят перед глазами, не давая покоя уму и сердцу.

И это не случайно. Ибо в самой их постановке: как понять? как объяснить? можно ли найти слова? — совершенно ясно видно, что знаки вопроса имеют чисто риторическое значение и за всем этим совершенно очевидно слышится, что ни понять, ни объяснить, ни найти настоящие слова — невозможно. Не случайно, что и многочисленные репортеры, и люди, владеющие художественным словом, в скоротечных отчетах на событие поспешно уходили в описание подробностей происшествия, лишь «отметившись» на главном, удовлетворившись только постановкой главных вопросов.

Надеемся ли мы, обращаясь к читателю уже спустя значительное время после трагедии, когда проходит шоковое состояние и острая боль сердца постепенно переходит в мучительную работу сознания, надеемся ли мы найти четкие ответы на эти тяжкие вопросы? Такая надежда была бы слишком наивной. Но и сама невозможность найти окончательные ответы, непостижимость того, к чему обращаем мы взоры свои, не есть ли это вернейшее доказательство истинности пути нашего разума и сердца?

Я узнал о землетрясении в Армении так же, видимо, как и большинство нашего народа, вечером 7 декабря из программы «Время». И видимо, так же, как большинство, поначалу не осознал всего ужаса произошедшего. Причин к тому много. И прежде всего, настолько велико было впечатление события, случившегося накануне, что оно как бы заполнило собой все и некуда было уже поместиться новому впечатлению.

Наконец то, о чем мы давно думали, но в чем решались признаваться лишь себе или в крайнем случае самым близким друзьям, свершилось: с трибуны международного форума официально провозглашено об окончании исторической эпохи, в которой всякое передовое так или иначе связывалось с необходимостью идти «на бой кровавый» и в которой «авангардом человечества» считалось, что новый мир можно построить лишь предварительно разрушив «до основанья» мир предшествующий, определяемый не более, как «предыстория человечества». Особенно важно, что провозглашено это было политическим лидером той страны, где такие идеи, казалось, были привиты наиболее устойчиво.

Одним из самых достоверных подтверждений праведности произнесенных с трибуны накануне армянского землетрясения слов было то, что теперь не только изначальная нравственность души отдельного человека, но и сама природа, надвинув над нами тени грядущих катастроф, заявила о своем нежелании более терпеть миропорядок, в котором разрушению отводится приоритетное место на шкале моральных ценностей. Разумеется, не надо думать, что я пытаюсь провести какую-то связь между предостережениями, прозвучавшими 6 декабря в Нью-Йорке, и колебаниями земной коры на следующий день в Армении. Разумеется, что здесь речь может идти только о случайном совпадении. Как и потрясающее обращение накануне землетрясения католикоса Вазгена I к верующим армянам в связи с очередным обострением межнациональных отношений, обращение, проникнутое сознанием надвигающегося проклятия. Не чем иным, как случайным совпадением, нельзя объяснить, что именно накануне землетрясения, 6 декабря, республиканская газета «Коммунист» опубликовала статью под названием «Беда не застанет врасплох», в которой с большим воодушевлением рассказывается о мерах, принятых мексиканским правительством по ликвидации последствий землетрясения в Мехико, высказываются критические соображения по поводу качества строительных работ в Мексике, говорится о способности служб своевременно предупредить население перед разгулом подземной стихии.

Все эти, без сомнения, случайные совпадения по прошествии времени видятся как закономерно взаимосвязанные. Но это видение уже не является, не может быть случайным. Все наиболее острые проблемы современности: экологические и социально-политические, экономические и нравственные, всевозможные противоречия — между необходимостью национального возрождения и совершенствованием интернационального сотрудничества, между всевозрастающей опасностью мировых катастроф и атмосферой беспечности и бездеятельности по предотвращению трагедий со стороны большинства человечества, между необходимостью поддержания стабильности в современном мире и потребностью решительного сокращения вооруженных сил и т. д., и т. п. — все они в самых грандиозных событиях мирового значения имеют свое проявление, тесно переплетаются, стягиваются в тугие узлы, в которых отдельные проблемы бывают уже неразличимы. В 1988 году таким событием, в котором проявились все характерные черты современного мира, и стал кавказский узел.

…Когда, получив задание, я вылетел в Армению, масштабы трагедии уже были известны. По всей стране, по всему миру катились волны всенародной поддержки и помощи. Что произошло в Армении, можно было понять и почувствовать не только из телевизионных и газетных репортажей — масштабы трагедии были видны в глазах солдат-отпускников, призванных из Спитака и Ленинакана, которые поднимались на борт самолета военно-транспортной авиации в подмосковном аэропорту. Масштабы трагедии были видны уже по тому, что на борт меня допустили без всяких, обычно непременных в авиации, формальностей и проверок; по тому, как спешно был загружен самолет самым разнообразным грузом, как пассажиры — офицеры, солдаты, студенты — под руководством штурмана набросили на груз крепежную сетку, закрепили ее и сами разместились сверху, на этой груде вещей, после чего грузовой отсек стал похожим не на авиационное помещение, а на крестьянскую телегу, груженную копной сена. Да и вообще во всем присутствовала какая-то крестьянская степенная деловитость, которая глубоко и, возможно, навсегда укоренена в русском народе и которая просыпается в нем в самые ответственные, самые трудные моменты, хотя бы этот народ уже и не занимался крестьянским трудом в четвертом поколении. Еще одно наблюдение. По мере приближения к Еревану наш небольшой, кратковременный коллектив пассажиров приобретал все более военный характер. Мне показалось, что создание военной атмосферы, особенно у гражданских ребят, вызывало ощущение надежности и уверенности. Надо признаться, меня, как военного человека, поначалу огорчило, что гражданские ребята выглядят заметно уверенней, чем ребята в солдатских шинелях. Однако некоторое время спустя я понял, что огорчаться было, собственно говоря, нечему. Большинство студентов — вчерашние солдаты. Многие из них прошли Афганистан. Разговорились со старшим группы студентов. На мой вопрос о том, кто вошел в студенческий спасательный отряд, он сказал, что в первую очередь те, кто имеет навыки горно-спасательной работы, воины-интернационалисты. Потом, улыбнувшись, он добавил:

— Конечно, не обошлись без блатников.

— Каких блатников? — не понял я.

— Так ведь мы же из МИМО. У нас без блата ничего не бывает, — уже вполне серьезно добавил студент.

Я был просто шокирован такой трансформацией явления блата, который, оказывается, используется не только для приобретения престижной должности или престижной вещи, но и… Стоп! Неужели участие в оказании помощи для кого-то в первую очередь — престижное дело? Не может быть!

А студент, разговорившись, продолжал:

— Мы и на военный самолет попали по блату. Самостоятельно сейчас в Армению не улетишь. У одной девочки родственник имеет какое-то отношение к военной авиации. Видимо, от него поступила команда. Это помогло нам устроиться на самолет.

Вскоре я перестал задавать себе нравственно-испытательные вопросы по каждому поводу, тем более что непривычные факты, представления, поставленные с ног на голову, по мере приближения к месту катастрофы становились все более обычным явлением.

В первую очередь поразил своей противоречивостью ночной аэропорт «Звартноц». После того как наш тяжелый транспортный самолет, приземлившись и поворчав на прощание, как некий большой и добрый зверь, умолкающими моторами, выпустил нас в теплую моросящую армянскую ночь, внутреннее напряжение, которое накапливалось все эти декабрьские дни и постепенно усиливалось по мере приближения к месту катастрофы, кажется, достигло предела. Вокруг нас, сотрясая атмосферу диким ревом, прорезая влажную теплую тьму прожекторами, то и дело взлетали и садились самолеты, к которым тут же, мерцая фарами, мчались автомашины. Пока мы молча шли по ночному аэродрому к сверкающему огнями зданию аэропорта, это напряжение еще более усилилось. Было ощущение, что вот теперь впервые увидишь своими глазами то, что так или иначе связано со вздрагивающей и трясущейся землей, с десятками тысяч погибших и раненых, с горем, слезами, со всем, что в эти декабрьские дни слилось в нашем сознании со словом «Армения»…

Однако, к нашему удивлению, ничего подобного в этом ультрасовременном вокзале не было. Немногочисленные, в основном молодые, добротно и современно одетые темноволосые и черноглазые люди прогуливались по сверкающим залам. Зевающие, нехотя отвечающие на вопросы милиционеры. Запомнилось счастливое, смеющееся лицо красивой девушки, окруженной ребятами в черных кожаных пальто и синих «вареных» джинсах. Как это объяснить? Как это совместить с перенапряженной, трепещущей атмосферой над этой горькой землей, с болью и состраданием, разлившимися по всему миру, с настойчивыми вопросами моей малолетней дочери, почему мы не отправляем свои одеяла и подушки в Армению, угомонившейся только после того, как я стал собираться туда в командировку? Как совместить тот факт, что помощник начальника штаба одного из полков старший лейтенант Александр Алексеевич Гришечкин, узнав о землетрясении, тут же решил передать имеющиеся у него страховые денежные накопления — около полутора тысяч рублей — в фонд помощи, с тем, что везший доверенность на получение денег его сослуживец капитан А. В. Апикян наблюдал на пути из Еревана в Ленинакан: местные жители вдоль дороги продавали прекрасные гвоздики? Не раздавали, а продавали, зная, что цветы эти проезжающие берут для возложения на могилы невинных жертв разбушевавшейся стихии. А совместима ли эта скромная лейтенантская тысяча с широко разрекламированным хаммеровским миллионом? Лично для меня поступок Гришечкина видится более значительным; ведь для него эта тысяча совсем не то, что миллион для Хаммера. Хотя, конечно, и Хаммеру спасибо.

В зоне землетрясения противоречивость и несовместимость в обычной жизни вполне уживающегося рядом обнажаются и торчат своей чудовищной противоестественностью, как обломки плит разрушенных зданий.

Первые несколько дней после землетрясения на одной из улиц разрушенного Ленинакана, даже в этой непередаваемо ужасной обстановке, один из поверженных домов выделялся своей невозможностью. Он был настолько весь как-то перекручен и перекорежен, что возникало ощущение: его так изломала не подземная стихия, а какая-то дьявольская рукотворная сила. На самом верху этой груды бывшего дома между двумя обломками плит свисали вниз головками два придавленных плитами мертвых ребенка. Земля в это время стонала и плакала, звала на помощь, и некому было тогда снять мертвых детей: все были озабочены спасением живых.

Несколько дней спустя, когда обстановка в городе уже нормализовалась, я был на этом месте. Детей уже не было, погибший дом разбирали люди. И тут я обратил внимание на противоположную сторону. Там сохранилась афиша разрушенного кинотеатра с объявлением демонстрации кинофильма «Любовники моей мамы». Вот так в течение нескольких дней здесь были рядом висящие вниз головками мертвые дети и надпись, пошлый смысл которой в обычной жизни мы не всегда замечаем.

А как кощунственны здесь сохранившиеся среди развалин кумачовые лозунги и транспаранты со всевозможными призывами, благодарениями, заверениями, здравицами и т. д.! А каково видеть ту же киноафишу с «Маленькой Верой» в репертуаре?.. В первый день, когда после землетрясения в Ленинакан поступили центральные газеты, среди прочих была «Советская культура». На развороте красовался жирный заголовок «Лики русского рока». В памяти возникли крикливые названия рок-групп: «Черный кофе», «Искусственные дети», «Крематорий»… Подумалось: как бы тут, среди развалин и гробов, выглядели эти дегенеративные «витязи» со своими сочиненными страстями? Пошлость и ничтожность не только их, но и всего того, что с ними связано, вызывает омерзение. Как совместить в сознании несовместимое? Вот по улицам Ленинакана проезжает черная «Волга» с двумя гробами в багажнике, а вот прошмыгнули белые «Жигули», в раскрытом багажнике которого красуется голубой унитаз… Горе, кровь, слезы и… так называемые мародеры, о которых одно время так щедро писали газеты, что вызывало немалую обиду у армян. Они, в частности, обращали внимание, что проблемы эти всегда сопутствовали катастрофам. Достаточно вспомнить Вольтера. Вот как он описывает события Лиссабонского землетрясения 1755 года:

«…Едва успели они войти в город, оплакивая смерть своего благодетеля, как вдруг почувствовали, что земля дрожит под их ногами. Море в порту, кипя, поднимается и разбивает корабли, стоявшие на якоре; вихри огня и пепла бушуют на улицах и площадях; дома рушатся; крыши падают наземь, стены рассыпаются в прах. Тридцать тысяч жителей обоего пола и всех возрастов погибли под развалинами. Матрос говорил, присвистывая и ругаясь:

— Здесь будет чем поживиться…

…Немедля бежит к развалинам, бросая вызов смерти, чтобы раздобыть денег, находит их, завладевает ими, напивается пьяным и, проспавшись, покупает благосклонность первой попавшейся девицы, встретившейся ему между разрушенных домов, среди умирающих и мертвых».

Да и зачем так далеко ходить: проблема мародерства была и, например, в Чернобыле, только до армянского землетрясения уровень гласности еще не позволял говорить об этом. А может, и правильно, что не говорили. Есть какой-то нравственный изъян во всяком разговоре о недостатках, когда речь идет о пострадавшем народе. В самом деле, нравственно ли судить, оценивать народ, когда ему надо оказывать помощь? Однако что делать!.. Мы ничего не поймем и никаких уроков не извлечем, если забудем, что это произошло именно в Армении.

* * *

Отцы, несущие тела детей на стадион. В этом замкнутом мире, который называется Спитак, самым обыденным и, страшно подумать, естественным делом стало погребение. Погребение почти без ритуалов и вовсе без ритуалов, погребение, потрясающее только в первый момент, когда ты еще человек со стороны, или потом, когда уже уедешь отсюда и вновь станешь человеком со стороны. Но когда ты здесь, в этом мире с названием «Спитак», то — в это трудно поверить — бесконечные похороны перестают разрывать каждый раз душу. Общая тягостная, давящая, пропитанная пылью и тленом атмосфера словно втягивает в свое какое-то полуоцепенение, полудвижение всех, кто хоронит своих, чужих, кто никого не хоронит, а только присутствует при этом. Лишь изредка это оцепенение нарушается каким-нибудь опомнившимся, вырвавшимся из общего размеренного течения сердцем человека, который вдруг забьется и заголосит над гробом или прикрытым тряпьем телом, но на него тогда обратят внимание, возьмут под руки, скажут какие-то слова или просто нальют водки, чтобы эта ядовитая жидкость размягчила на миг спазмы надорванного сердца и дала вытечь со слезами излишкам взбунтовавшегося горя.

И вновь все вовлекается в это уму непостижимое, адское — другого слова не подберешь — умиротворение…

Так было и в Ленинакане, и в Кировакане, и в Степанаване…

Но вот в Ереване спустя несколько дней вновь больше всего разговоров уже не о землетрясении. Вновь постепенно на первый план стали выходить межнациональные отношения. Несанкционированный митинг. Возмущение со стороны военного командования: как понять? в такое время? Возмущения со стороны гражданского населения — нас не хотят понять…

Но и в самом деле, как понять вообще способность в эти декабрьские дни говорить и думать о чем-то ином, не связанном прямо с гибелью людей в зоне бедствия? Прохожий на площади у оперного театра объяснил это так:

— А нам, армянам, не привыкать к трагедии, вся жизнь армянского народа — сплошная цепь трагедий.

Я вспомнил об этом разговоре уже в Москве. В предновогодний вечер ко мне домой зашли армянские юноши — московские студенты, с которыми я познакомился в Ленинакане, куда они выезжали для оказания помощи. Посидели, поговорили. Я предложил остаться, вместе встретить Новый год, предупредив, что у нас не будет в этот раз никакого веселья. Ребята отказались, поначалу объяснив это нежеланием портить праздник. Когда же я стал уверять, что у нас в этот год не может быть никакого праздника, один из юношей произнес потрясшее меня объяснение.

— Нет, мы должны быть в эту ночь со своими. За долгую историю армяне не только привыкли к горю. Мы полюбили горе. Армяне любят горе. Кто этого не поймет, тот ничего не поймет в Армении и в ее народе…

Вспомнились слова армянской похоронной песни, которую плакальщицы исполняют для матери умершего:

Едва ли у какого народа можно найти столь изысканно-сладострастное и вместе с тем сладостно-умиротворяющее по отношению к смерти произведение искусства… А может быть, армянскую душу только русская душа и может понять. Это ведь мы в апофеоз самого знатного веселья вспоминаем, как «в той степи глухой замерзал ямщик».

Хотя есть одна черта, которую современному, так скажем, среднему русскому человеку трудно преодолеть в понимании армянина. За время многолетнего провала в нашей исторической памяти мы слишком привыкли относиться к истории в лучшем случае как к книжке с картинками. Даже теперь, когда мы говорим о возрождении интереса к истории.

В Армении никакого интереса к истории, в нашем понимании, нет! Хотя история здесь на каждом шагу. И в этом нет никакого противоречия. Здесь ею не интересуются — в Армении историей живут, точнее живут исторически.

День седьмой всемирного потопа, когда праведник Ной остановил свой ковчег у гор Араратских, не говоря уж о событиях новейшей истории — гибели половины армянского народа в процессе младотурецкой резни 1915–1918 годов, армянином воспринимается как его личные события. И такому ощущению причастности к древнему, с другой стороны, соответствует чувство личной ответственности за то, что произойдет на этой земле тысячи лет спустя. Было бы нелепо утверждать, что такова вся Армения без исключения, однако берусь утверждать, что такова суть Армении.

Можно без преувеличения сказать, что все события в декабре 1988 года в Армении так или иначе имели национально-особенный характер.

Вот, скажем, психологи в один голос утверждают, что везде люди, пережившие столь сильное землетрясение, в первую очередь под воздействием психологического шока стремятся во что бы то ни стало покинуть зону разрушений. В Армении же все наоборот. Чрезвычайно трудно было увезти людей с места катастрофы. Такая глубокая, буквально органическая преданность своему дому была воспитана у армян тысячелетиями. Однако иногда такая приверженность своему очагу, ее нездоровые проявления имели и трагические последствия. Женщины, жены офицеров, проживавшие в многоэтажном доме вместе с местным населением в городе Ленинакане, сетовали, что ленинаканцы склонны перестраивать на свой вкус квартиры в доме до такой степени, что разбирали даже капитальные, несущие стены. В результате такие дома могут рухнуть и без землетрясения.

Во всех армянских событиях можно найти исторические параллели.

Один из самых кровожадных азиатских завоевателей Ленк Тимур около шести веков назад стал со своими ордами у стен Сваза, одного из самых цветущих городов тогдашней Армении, известного как «город ста тысяч розовых кустов». Жители Сваза, чтобы смягчить сердце тирана, вывели к нему тысячу малолетних детей, с ног до головы одетых в белое, с букетами алых роз в руках. То была немая мольба о пощаде, чтобы город не был уничтожен, обращен в прах. Но палач, устремив свой взор на это бело-розовое, непорочное море детей и цветов, приказал растоптать его копытами своей конницы…

Армянские дети. Когда они говорят, то их голоса звенят, как колокольчики. Для меня, не знающего языка и не понимающего смысла сказанного, кажется, когда говорят армянские дети, что они поют или плачут…

Проводить так проводить исторические параллели. Тысячи армянских детей, погибших в руинах разрушенных городов, ничем не отличаются от тех, что были посланы под копыта иноземной конницы. В декабре 1988 года жизни тысяч армянских детей на совести ответственных за низкое качество строительства в городах, на совести разворовывавших стройматериалы, цемент и т. д.

Еще предстоит определить окончательно, сколько из погибших стали жертвой неподвластной контролю стихии, а сколько — рукотворной беспечности и даже преступности.

Но так ли уж стихия вовсе не подвластна контролю? Все сейсмологи, специалисты в области сильных землетрясений, с которыми мне довелось беседовать, в один голос заявляют, что, оказывается, неизбежность сильного землетрясения в северной Армении широко обсуждалась зарубежными учеными еще несколько лет назад. Причем японские ученые были даже более точны в своих прогнозах, они говорили о возможности землетрясения в Армении именно в конце 1988 года. А вот какое интервью опубликовано в республиканской газете «Коммунист» 13 декабря 1988 года:

«Г. Ованесян, сотрудник Института геофизики и инженерной сейсмологии АН республики:

— Только в начале декабря я ознакомился с компонентными магнитометрическими данными за октябрь: они были с такой аномалией, что я даже усомнился в их точности. Мы решили выехать в Спитак, это было 7 декабря. Не успели… Я считаю, что в прогнозировании землетрясений мы отстаем от таких стран, как Япония, Греция, Новая Зеландия, США и другие на много лет».

Не подтверждением ли этим словам специалиста является тот факт, что после того, как в зоне бедствия установили свои приборы зарубежные ученые, удалось заблаговременно предупредить население о надвигающихся, хотя и затухающих, однако достаточно сильных, разрушительных землетрясениях. Это позволило избежать новых жертв. Больно писать о том, что можно было бы предотвратить…

Представители многих самых разных философских направлений признают существование прямой взаимосвязи между социальными и чисто природными явлениями. В печати можно встретить все более настойчивые утверждения о влиянии социальных обострений на природные процессы до такой степени, что всплески эмоций в обществе могут якобы вызвать даже колебание земной коры. Разумеется, материалистическое мировоззрение не позволяет нам всерьез ко всему этому относиться до тех пор, пока такие предположения не получат достаточного научного обоснования. И все же, анализируя случившееся в Закавказье в 1988 году, каждый раз невольно возвращаешься к этим на первый взгляд абсурдным предположениям. Уж слишком здесь все стянулось в один тугой и плотный узел…

Афтершоки. Так называются толчки затухающего землетрясения. Как бы хотелось, чтобы очередные всплески эмоций в армяно-азербайджанских отношениях свидетельствовали о том, что основной толчок этого сотрясения уже позади… Однако одного пожелания для этого слишком недостаточно.

В свое время покоритель народов Малой Азии Александр Македонский ударом меча разрубил знаменитый Гордиев узел, преподав на многие века урок решительности при разрешении трудных вопросов. Но так поступил завоеватель. Нам же, видимо, никак не избежать трудного и кропотливого распутывания кавказского узла.

Смею утверждать, что проблема армяно-азербайджанских отношений не могла не возникнуть. Другой ход развития событий, отличный от развертывающегося перед нашими глазами, мог предположить только тот, кто ничего не знает об этом регионе.

Непонятность, запутанность, иногда до неразрешимости, проблем взаимоотношений армянского и азербайджанского народов (именно народов) проистекает во многом из того, что в наши дни эти народы впервые за последние века своего развития начинают обретать подлинный национально-государственный суверенитет. Ведь если посмотреть правде в глаза, армяне не имеют своей подлинной государственности со времен разделения Армении между Турцией и Ираном в 16–18 веках, а азербайджанцы и того более. Предшественники современных азербайджанцев лишились своего государства — Кавказской Албании — в 10 веке. История свидетельствует, что периоды подъема политической активности масс всегда создавали условия не только для более эффективной, порой революционной, взаимодеятельности, но и для обострения отношений между национальностями. В этом регионе, где, повторяю, вопросы национально-государственного устройства просто долгое время не возникали на государственном уровне, можно было предположить обострение отношений. Более того, вскоре появились и их первые признаки. Затем состоялось официальное обращение со стороны НКАО. Затем развитие конфликта приобрело катастрофический характер. Пролилась кровь. Дальше уже без героического, с жертвами, посредничества армии эти два народа общаться между собой не могли…

Теперь совершенно очевидно, что центральное руководство недооценило опасность кавказского конфликта и выбрало явно негодную стратегию поведения в нем — выжидания и голословных призывов к дружбе.

На Востоке есть поговорка: «Ничто так не объединяет людей, как общее дело, и ничто так не разъединяет их, как общие слова». Надо было видеть, какой всплеск эмоций вызывают у обеих сторон любые слова, обращенные к двум народам сразу. Разумеется, слова эти говорились с благими намерениями, чтобы никого не обидеть. На самом же деле такая усредненность вызывала обиды у обеих сторон. Скажем, прозвучало сообщение о погибших военнослужащих в закавказских событиях при спасении граждан от разбушевавшихся экстремистов. Это сразу же вызвало волну возмущения в Армении, поскольку в сообщении не уточнялось, где были совершены эти убийства. Между тем на территории Армении ни одного убийства военнослужащих в связи с обострением отношений не было. В свою очередь азербайджанцы с негодованием воспринимали обобщенные упреки центральной прессы, которые с их точки зрения можно было отнести только к армянам. А в Москве никак не могли понять, что справедливость может быть достигнута только тогда, когда к этим народам отнесутся как к равноправным, но разным народам, и только на этом пути между ними возникнет дружба.

Ошибочная тактика центральной прессы во многом была обусловлена вульгарным пониманием интернационализма, которое господствовало еще в нашей идеологии и политике к началу возникновения армяно-азербайджанского конфликта.

Для того чтобы понять психологию конфликта в Закавказье, нельзя не вспомнить, что армянский народ первым испытал на себе темную, кровавую, оборотную сторону идейно-политических течений XX века, которые на первый взгляд казались прогрессивными.

В начале века все передовое, демократически настроенное человечество с восторгом восприняло революционные преобразования в Османской империи, приветствуя приход к власти младотурецких лидеров. Но вот чем это обернулось буквально через год после установления младотурецкой республики:

«Турки сразу не убивают мужчин, и, пока эти последние плавают в крови, их жены подвергаются насилию у них же на глазах… Потому что им недостаточно убивать. Они калечат, они мучают. «Мы слышим, — пишет сестра Мария-София, — душераздирающие крики, вой несчастных, которым вспарывают животы, которых подвергают пыткам».

Многие свидетели рассказывают, что армян привязывали за обе ноги вниз головой и разрубали топором, как туши на бойне. Других привязывали к деревянной кровати и поджигали ее; многие бывали пригвождены живыми к полу, к дверям, к столам.

Совершаются и чудовищные «шутки», зловещие забавы. Хватают армянина, связывают и на его неподвижных коленях разрезают на куски и распиливают его детей. Отец Бенуа из французских миссионеров сообщает еще о другого вида поступках:

«Палачи жонглировали недавно отрезанными головами и даже на глазах у родителей подкидывали маленьких детей и ловили их на кончики своего тесака».

Пытки бывают то грубые, то искусно утонченные. Некоторые жертвы подвергаются целому ряду пыток, производящихся с таким безупречным искусством, чтобы дольше продлить жизнь мученика и тем самым продлить свое удовольствие: их калечат медленно, размеренно, выдергивая у них ногти, ломая им пальцы, татуируя тело раскаленным железом, снимают с черепа скальп, под конец его превращают в кашу, которую бросают на корм собакам. У других ломают понемногу кости, иных распинают или зажигают, как факел. Вокруг жертвы собираются толпы людей, которые развлекаются при виде этого зрелища и рукоплещут при каждом движении пытаемого.

Порой это жуткие мерзости, оргии садистов. У армянина отрезают конечности, затем его заставляют жевать куски собственной плоти. Удушают женщин, набивая им в рот плоть их же детей. Другим вспарывают живот и в зияющую рану проталкивают четвертованное тельце ребенка, которого те недавно несли на руках».

Это выдержки из сборника документов и материалов «Геноцид армян в Османской империи». Такими свидетельствами трагедии армянского народа переполнены все свыше 600 страниц этой скорбной книги. В результате младотурецкой резни в начале XX века была уничтожена почти половина армянского народа. Разумеется, это событие — главное в исторической памяти армян и с ним так или иначе связаны любые проявления их национально-политического пробуждения. Не следует забывать, что большая часть бывшей территории Армении, вместе с такими национальными святынями, как гора Арарат и озеро Ван, в настоящее время является территорией Турции. Этим, кстати говоря, объясняется откровенно антимусульманский характер армянской национальной психологии, что, разумеется, не способствует торжеству здравого смысла при разрешении возникающих конфликтов. Непримиримость позиции некоторых лидеров армянского общественного движения во многом объясняется их попыткой связать теперешний конфликт с событиями многолетней давности. Особенно заметно это стало после событий в Сумгаите, жертвы которого были поставлены на один уровень с жертвами младотурецкого геноцида.

Видимо, нет особой необходимости доказывать несостоятельность проведения таких параллелей. Несмотря на известную этническую, религиозную и культурную близость турок и азербайджанцев, последние никак не могут быть ответственны за армянскую трагедию в начале XX века.

Более того, глубокое изучение проблемы по прошествии семи десятилетий после свержения младотурецкого режима в Турции позволяет говорить и о другом: нельзя считать главным виновником уничтожения армян и турецкий народ. Выдающийся армянский исследователь Джон Киракосян в своем фундаментальном труде «Младотурки перед судом истории» убедительно показал, что младотурецкое правительство, организовавшее поголовное истребление армян, представляло собой космополитическую команду бандитов, действовавших, как теперь видно, вовсе не в интересах турецкого государства.

Небезынтересно отметить, что младотурецкие лидеры, как это убедительно, со ссылками на многочисленные источники, доказывает Джон Киракосян, в своем большинстве даже не были турками по национальности. Так, идейный вдохновитель резни, своеобразный младотурецкий Геббельс — доктор Назым, составивший программу поголовного истребления армян, был по национальности дёнме (салоникский еврей), состоял членом секты евреев-мусульман, входил в масонскую ложу. Возглавлявший финансово-экономическую сторону деятельности младотурков Джавид также был ставленник европейских сионистских банковских кругов. Не были, по свидетельству различных источников, турками и Таллат, непосредственный руководитель истребления армян, и даже Ататюрк («отец турок») — легендарный Мустафа Кемаль…

Не следует думать, что, снимая обвинения за трагические события с одного народа, я пытаюсь переложить их на другой. Речь идет о том, что глубина и сложность происходивших в начале века исторических событий на территории Османской империи явно не соответствует тому поверхностному взгляду на них, который бытует на уровне массового сознания.

Любопытно, что среди младотурецких деятелей оказались и лица, сыгравшие провокационную роль в обострении азербайджано-армянских отношений в Баку в 1905 году. Интересно было бы знать, какие имена выплывут на поверхность закавказских событий 1988 года по прошествии многих лет…

Между тем взаимные претензии армян и азербайджанцев в 1988 году чаще всего носили как раз крайне поверхностный характер. Ну чего, например, стоят армянские характеристики ислама со ссылкой на известное изречение К. Маркса о том, что «ислам ставит неверных вне закона и создает состояние непрерывной вражды между мусульманами и неверными» (соч. Т. 10. С 167): ведь ислам давно уже не характеризуется так однозначно. Или, скажем, азербайджанский плакат в Баку, на котором начертано: «Ты трус, ты раб, ты армянин», А. С. Пушкин». Изготовители плаката явно слукавили. Приведенные слова принадлежат литературному герою поэмы Пушкина «Тазит», взгляды которого сам Пушкин, разумеется, никак не разделяет. Тем более что слова эти обращены к армянскому юноше, отказывавшемуся во имя кровной мести убить безоружного.

В книге М. Амирханяна «Русская художественная литература и геноцид армян» приводится такой эпизод:

«Когда в 1893 году московский врач Минас Мурадян, возглавлявший группу по ликвидации эпидемии холеры в г. Туле, сентябрьским утром пришел в Ясную Поляну, чтобы встретиться с Толстым и узнать мнение великого писателя по поводу погромов армян, посоветоваться, как и чем им помочь, Толстой в ответ на вопрос Мурадяна сказал: «Доктор, я много думал об этом, на меня пагубно влияют эти варварства. Вот вы спрашиваете, что я могу предложить для их прекращения. Надо стараться поднять нравственный уровень ваших соседей. Это трудно. Но когда два соседних народа трудятся для общего блага, они никогда один другому не навредят. Значит, последуйте сказанному мною, и со временем мир и дружба воцарятся между турками и армянами».

Не видел великий мыслитель другого пути, кроме труднейшего, кропотливого созидательного пути воспитания и, разумеется, самовоспитания. Иного, видимо, и быть не может…

* * *

Итак, в центре сложнейших и противоречивейших отношений в Закавказье оказался военнослужащий…

У меня все время перед глазами группы десантников с автоматами на посту у выезда из ночного разрушенного землетрясением Ленинакана. Около них — постоянно группы людей, проверяемые машины. Мы прекрасно знаем, как трудно урегулировать с помощью норм права нашу жизнь, хотя мы к этому вроде бы стремимся давно. Видимо, нетрудно представить все сложности регулирования деятельности в зоне разрушения с помощью нескольких пунктов оперативно составленного приказа военного командования. По сути дела, ни одна жизненная ситуация не может вписаться в эти правила. Трудности эти объективные. Без введения жестких правил эффективно организовать работу по спасению невозможно.

Вот водитель-армянин просит выпустить его из города на самосвале. Существует приказ — не выпускать из города технику, которая может использоваться при проведении спасательных работ. Однако водитель говорит, что он не спит уже четыре ночи, прибыл в Ленинакан из поселка, расположенного в двадцати километрах, что ему рациональней съездить на машине домой, поспать несколько часов и снова приступить к работе. Как поступить? И это не самый сложный из числа возникающих здесь вопросов. По сути дела, все многочисленные нити сложностей и противоречий кавказских событий протянулись в эти дни к человеку с автоматом в руках.

Армия… Сколько всевозможного, порой самого противоречивого переплетено в ней в наши дни! Сегодня, кажется, всеми осознана и даже официально провозглашена невозможность достижения победы в ракетно-ядерной войне. Однако армии, предназначенные и способные вести такую войну, существуют. Не является ли это абсурдом? Разумеется, абсурд. И широкомасштабные инициативы по разоружению — веское свидетельство нашей приверженности такой точке зрения. Но, как известно, далеко не все тут же откликнулись на наши инициативы. Собственно говоря, сами по себе призывы к миру и не могут быть действенны. «Все антимилитаристские рассуждения, — писал Л. Н. Толстой, — так же мало могут содействовать прекращению войны, как самые красноречивые, убедительные, обращенные к грызущимся собакам доводы о том, что им выгоднее разделить тот кусок мяса, за который они грызутся, чем перекусать друг друга». Для того же, чтобы деятельно относиться к проблеме войны и армии, будущего армии, необходимо прежде с пониманием отнестись к позиции в этой проблеме различных сторон и точек зрения. В частности, и надо учитывать, что среди противников разоружения не только силы, рассчитывающие на возможность добиться политических целей с помощью вооруженного давления, но и те, кто относится к нам с разной долей недоверия; а также и те, кто нынешние смертельные потенциалы считает благом, полагая, что сама невозможность их применения под страхом всеобщего уничтожения является основой для стабильности в мире.

При всей очевидности правоты сторонников разоружения следует признать, что и у противников этой точки зрения также есть довольно веские аргументы. Так или иначе армии существуют.

Лично мне, как человеку военному, непонятно, почему сторонники разных точек зрения до сих пор не вспомнили обо мне — о человеке военном? Если обо мне в связи с проблемой разоружения и вспоминают, то только как об объекте этого деяния — смогу ли я устроить свою жизнь после увольнения из армии и т. д. И мало кому приходит в голову; что совсем не это для меня главное. Сама структура современной армии, как и психология военного труда, рассчитана и направлена на достижение победы над противником. Современный военный буквально замешан на такой структуре и на такой психологии. Поскольку воинский труд, как и всякое настоящее дело, требует для себя всего человека, всю его жизнь, то и военный в современной армии привык к тому, что он свою единственную и неповторимую жизнь кладет на алтарь подготовки победы над будущим противником, если, разумеется, тот посмеет развязать войну. И вот теперь военный осознает: то, во имя чего он живет, недостижимо. Кто-то, возможно, скажет, что не перед каждым военным этот вопрос о смысле жизни встает столь обнаженно. Возможно. Однако он неизбежно встает перед наиболее сознательной частью военнослужащих. И это самое главное, поскольку не позволяет всерьез говорить о том, что у нас принято называть сознательным выполнением воинского долга. Раз полномасштабное разоружение на сегодняшний день невозможно, к нему человечество еще не готово, армия как система должна иметь какую-то иную, идеальную цель, более высокую и значительную, нежели победа над противником в вооруженном конфликте.

Думается, всякий сознательный военный в наше время в той или иной степени осознает необходимость выработки некоего третьего пути развития Вооруженных Сил, пути, который бы позволил ему так же беззаветно отдаваться армейскому служению, как и прежде. Надо сказать, что мысли эти не новы. Великий русский мыслитель, создатель поразительной «Философии общего дела» Николай Федоров, запрет на работы которого теперь снят, еще в XIX веке писал о неизбежности глобального взаимодействия между человечеством и слепыми силами природы. Причем наиболее благоприятной международной организацией для этого он считал «согласные действия армий всех народов». Следует учесть, что выдающийся гуманист, не терпевший принципиально никакого насилия, человек, упрекавший даже Льва Толстого за резкость суждений, Николай Федоров был решительным противником пацифизма. В знаменитой работе «Разоружение» он высказывал мысль о том, что армия должна быть сохранена и в будущем, когда прекратится вражда между народами, однако она должна быть преобразована в оперативную организацию по Спасению. В последующем он пояснял свою позицию так: «…война — это страшная нравственная антиномия. Отказаться от защиты подвергшегося нападению по большей части слабого против сильного — это не есть непротивление, а величайшее преступление, участие в убийстве, и притом слабого — сильным, обиженного — обидчиком, быть может, безоружного — всеоружным… И вовсе не одни военные поставлены в необходимость убивать; строго говоря, умерших нет, а есть только убитые. И гражданские убивают, и словом и всеми способами, убивают не по тяжелой лишь обязанности или необходимости, а иногда и по злобе; но если уже военных считать преступниками, то во сколько же раз преступнее гражданские? И почему в военных вы видите только убивающих, т. е. осужденных убивать, и не видите в них и идущих также положить свою жизнь? И кому же желательнее прекращение войн, как не военным? Поэтому от них-то именно и должно ожидать самого искреннего и горячего участия в деле умиротворения, и не потому только, что война им самим грозит смертью, а главным образом, быть может, именно потому, что во время войны они вынуждены убивать других. И как можно считать недостойным великого дела людей, которые гибнут, томимые жаждою, под жгучими лучами солнца, в пустынях Туркестана, гибнут в ледниках, на вершинах Альп, в снегах Балканских гор и проч.

Чтобы не нуждаться в миллионах, мы и предлагаем ввести в войска, которые, как все признают, уничтожить в настоящее время нельзя, — а мы думаем, что и не следует уничтожать, — хотя бы пока метеорологические лишь наблюдения во время учений, маневров и т. п. Нужно даже зло не уничтожать, чего и сделать нельзя, а превращать его в добро. В этом и заключается смысл заповеди, повелевающей не противиться злу злом…» (Федоров Н. Сочинения. М., 1982. С. 652–653).

Один очень известный армянский журналист говорил мне после того, как прибыл из зоны проведения спасательных работ, что до землетрясения он считал не только нецелесообразным, но даже вредным введение войск в Армению и установление комендантского часа, однако это счастье для пострадавших армян, что были введены войска, — говорил он.

В один из тех страшных декабрьских дней 1988 года мне довелось побеседовать с управляющим каталикосатом армян архиепископом Эчмиадзина Нерсесом, в настоящее время являющимся вторым после Вазгена I духовным лицом армянской церкви. Священник говорил не только о масштабах трагедии армянского народа, которые еще просто невозможно осознать, но и о значении братского участия в ликвидации последствий землетрясения людей всех стран, которое особенно важно теперь, в конце XX века. Более всего Нерсес обратил внимание на удивительную способность военнослужащих нашей армии мгновенно переключаться от решения задач с оружием в руках к выполнению, как ему кажется, не совсем военной работы по спасению людей.

Неудивительно ли, в самом деле, что именно Вооруженные Силы, предназначенные вроде бы для «поражения противника», явились главной умиротворяющей силой в закавказских событиях, той силой, которая, как сказал председатель Комитета особого управления НКАО Вольский А. И., главным образом предотвратила в 1988 году межнациональную армяно-азербайджанскую войну… Правда, среди откликов на это можно встретить не только удивление. Один из закавказских деятелей культуры сказал, что использовать армию для умиротворения да еще потом утверждать, что это есть наилучший способ организации взаимоотношений между народами, все равно как если б человек, за неимением ножа нарезающий хлеб топором, стал говорить, что так надо поступать всегда. Совершенно справедливые слова. Однако, как говорится, не улетая на Луну, надо признать, что в Закавказье в 1988 году эти проблемы другим путем решить было просто невозможно. Кстати, никто не дает гарантию, что такие ситуации в будущем не возникнут в других регионах.

Между тем вряд ли следует удивляться способности армии к такому мгновенному перевоплощению. Ведь она является наиболее мобильным элементом общественной системы. И эта мобильность может проявляться не только в возможности переброски подразделений из одного района в другой, где они могут приступить к выполнению поставленной задачи, но и в способности к быстрому переходу из одного качества в другое в зависимости от изменений не только социально-политической, но и, скажем, экологической обстановки в бурно меняющемся мире. И надо сказать, что такую свою способность наша армия демонстрирует, принимая участие в решении не только оборонных задач, но и народнохозяйственных. В том числе это показали и войска, прибывшие в Армению для поддержания порядка. Только воины внутренних войск после ввода в Ереван до землетрясения, оказывая помощь в уборочной кампании, собрали 357 тонн винограда, 150 тонн картофеля, 38 тонн груш, 16 тонн айвы, 10 тонн томатов, заготовили 59 тонн сена, оказали 18 колхозам помощь в очистке полей от камней.

Итак, с течением времени становится все более очевидной переориентация армии на выполнение ею широкомасштабных задач, в том числе и не связанных непосредственно с вооруженной борьбой, поскольку с течением времени количество задач, для решения которых понадобится оперативная организация молодых, здоровых мужчин, видимо, будет все более увеличиваться.

Здесь, однако, справедливо может возникнуть вопрос: а почему, собственно, эта мобильная, оперативная организация должна быть армией, если, скажем, отпадет необходимость готовиться к вооруженному столкновению с противником? Не лучше ли, в самом деле, чтобы она была организацией гражданской? Кстати, существуют же в различных ведомствах спасательные службы, в которых насчитывается около 40 тысяч различных спасателей, которые можно объединить в одну организацию.

Против такого возражения есть два очень серьезных аргумента. Первый состоит в том, что наша армия, видимо, еще очень долго будет вынуждена свою деятельность по спасению сочетать с готовностью вести вооруженную борьбу. А во-вторых, и это, возможно, даже важнее первого, только армия располагает традицией мобильного использования больших людских ресурсов для решения крупномасштабных задач. Армейские, воинские общественные связи — это не что иное, как выработанные тысячелетиями законы организации людей, наиболее приемлемые для критических ситуаций.

Вообще традиция — вещь великая. Она, кстати говоря, в силу своей способности сопротивляться всевозможным изменениям помогла армии уберечься от многих, хотя, к сожалению, не от всех, разлагающих вирусов периода застоя. Мало кто задумывается над тем, что во многих случаях в этот злосчастный период именно в армии были ближе всего к тем общечеловеческим ценностям, к тому общенравственному идеалу, о которых теперь столько говорится. Ведь нет никакого сомнения в том, что несравненно ближе к нравственному идеалу в эти годы был тот, кто, рискуя и жертвуя собственной жизнью, выполнял в Афганистане приказ, основанный на политически ошибочном решении, нежели тот, кто, не связанный воинским долгом, осознавал неправедность происходящего, но молчал. Некоторые договорились до того, что будто бы наша армия воевала против народа Афганистана. Но ведь это ложь. В Афганистане и сегодня идет братоубийственная война. Кого же тогда в этой войне можно считать народом? Тех отщепенцев, которые совершают террористические акты? Или же тех солдат, которые служат в афганской армии? Как все это очень похоже на наши закавказские события, где экстремисты амбициозно заявляют о том, что только они представляют и выражают интересы народа. Согласитесь, что все это надуманные крайности.

Армия не приемлет крайностей — ни левых, ни правых. В ней властвует единоначалие.

В то время когда отдавался приказ о введении войск в Афганистан, наш народ верил в справедливость этого решения. Официальное мнение поддерживалось большинством народа. Советский Союз оказывал братскую помощь Афганистану. Спасал революцию. Наши военнослужащие были уверены в этом. «Афганцы», оставшиеся в живых после этой войны, в своем большинстве до сих пор верят в то, что в Афганистане они делали правое дело. Люди не виноваты в том, что было принято политически неправильное решение. Солдаты выполняли приказ, а поэтому имеют право на то, чтобы никаких обвинений в свой адрес не принимать.

Уроки Армении более всего убеждают в том, что мобильные организации здоровых мужчин народам нужны не только для того, чтобы мериться силами друг с другом в вооруженных конфликтах. Нам еще предстоит осознать, сколь грандиозное в этом смысле событие произошло в конце 1988 года. Впервые в истории человечества воины стольких государств сошлись в одном месте не для убиения людей, а для их спасения. Не все, видимо, знают, что большинство прибывших иностранных групп спасателей из Австрии, Италии, Франции… даже Израиля — это соответствующие воинские подразделения гражданской обороны этих стран. К великому сожалению, оснащение наших подразделений гражданской обороны далеко уступало зарубежному. И если говорить о традиции наших специальных спасательных подразделений, то в первую очередь надо иметь в виду традиции мужества и самоотверженности, но никак не квалификации в оказании помощи.

Воины гражданской обороны выполняли в зоне бедствия нередко самую трудную, порой неблагодарную работу. Так, например, на их плечи легла забота по захоронению огромного количества падшего, разлагающегося скота. Трудности этой работы может представить себе только тот, кто видел все своими глазами… Повторяю, люди из подразделений гражданской обороны в мужестве и самоотверженности ни в чем не уступали другим, но вот сама система спасательной и аварийно-восстановительной деятельности, призванная в наше время, на мой взгляд, занимать центральное место в Вооруженных Силах, в очередной раз продемонстрировала свою несостоятельность. Сколько же нам надо трагедий пережить еще, чтобы понять первостепенную значимость службы спасения, необходимости привлечения в нее самых способных людей и самой лучшей техники?

Неужели вновь наступит успокоение? Неужели нам еще не ясно, что стихийные бедствия неизбежны, что они, по сути дела, закономерно повторяются? По данным ООН за последние 20 лет от стихийных бедствий погибло около 8 миллионов человек. Ситуация в мире все более усугубляется опасностью рукотворных катастроф. Но даже если иметь в виду только землетрясения, то можно вспомнить, что согласно летописным источникам в конце прошлого тысячелетия разрушительное землетрясение в Армении предшествовало волне сильнейших колебаний земной коры, которая прокатилась по всему миру. К этому надо готовиться.

* * *

В нашей книге собраны статьи военных публицистов — очевидцев кавказских событий 1988 года. Большинство из них представляют собой репортажи, оперативные отклики. Выпуская эту книгу, мы отдаем себе отчет, на какой огромный риск мы идем. Время в наши дни не сравнить даже с бурным потоком. Оно опережает все. И само, похоже, может быть эталоном стремительности. К моменту выхода книги многое изменится. Возможно, какие-то высказывания не будут вписываться в ту новую атмосферу, которая возникнет в связи с новыми событиями. Читатель, видимо, обратит внимание, что и взгляды самих авторов нашей книги, их выводы и оценки происшедших событий неоднозначны, точки зрения не всегда совпадают. Мы рискуем. Но что придает нам смелости? Только одно: мы искренне хотели рассказать правду о событиях. Поэтому и без колебания отдаем себя в руки самого беспощадного и самого беспристрастного, а потому и справедливого судии — времени.

Александр ПОЗДНЯКОВ