Государственный переворот

11-го все стало ясно. Злоупотребление доверием – свершившийся факт. Состоялся грубый, циничный, ничем не прикрытый государственный переворот. Петэн провозгласил себя главой государства, присвоил себе всю полноту исполнительной и законодательной власти, право назначения на любые должности, командование вооруженными силами, право помилования, ведения переговоров и ратификацию договоров. Сенат и палату депутатов он сохранил, но их заседания были отложены. Как примирить эти действия со словами, обращенными к сенаторам – ветеранам войны: «Я не хочу стать ни диктатором, ни Цезарем», или же с другим заявлением: «Я ненавижу ложь».

С тех пор председатель сената и я не переставали оказывать самое решительное сопротивление режиму, узурпировавшему власть. Моего префекта Боллаэрта отстранили от исполнения обязанностей. Меня самого изгнали из мэрии Лиона. Такая же участь постигла моего коллегу и друга Маркса Дормуа, мэра Монлюсона, которого вскоре убили в Монтелимаре. 20 сентября 1940 г. в «Журналь офисьель» был опубликован следующий декрет:

Мы, Маршал Франции, глава Французского государства, на основании статьи 3 декрета от 26 сентября 1939 г., статьи первой (параграфы 2 и 3) декрета от 18 ноября 1939 г., закона от 27 июля 1940 г. относительно формы индивидуальных административных актов, по предложению министра – государственного секретаря по внутренним делам постановили:

Статья первая. До конца военных действий Муниципальный совет Лионской общины (департамент Роны) упраздняется.

Ст. 2. В Лионской общине учреждается специальная делегация уполномоченных с правом принимать те же решения, что и Муниципальный совет. Состав комиссии нижеследующий: председатель: М. Коэнди, члены комиссии: М.М. Андрэ, Фулю-Мион, Лепин, Манзю, Мерсье, Виллиер.

Ст. 3. На префекта департамента Роны возлагается выполнение настоящего декрета, который вступает в силу немедленно.

Составлен в Виши 20 сентября 1940 г.

Ф. Петэн,

Маршал Франции глава Французского государства

Мин ж тр – государственный секретарь по внутренним делам Марсель Пейрутон

(«Журналь офисьель» от 20 сентября 1940 г., стр. 5105)

Эта мера была принята по инициативе Пейрутона. Я его хорошо знаю. В бытность мою сенатором я защищал в верховном суде его тестя Мальви. Мне также не раз доводилось принимать у себя и самого Пейрутона – попадая в немилость, он приходил просить поддержку. Сидя в моем кабинете, он постукивал шляпой о колени – так поступал со своей каской легендарный Белизэр, выпрашивая милостыню. Признаю, что сравнение это очень невыгодное для генерала армии Юстиниана.

После всех этих событий я удалился в деревню, в свою маленькую усадьбу Бротель, в департаменте Дофинэ. Я был изгнан, как и мой коллега и друг Перье, из Национальной ронской компании, которая была основана при моем участии. Каждый месяц я ездил в Виши, а позднее в Шательгюйон проводить заседания президиума палаты депутатов. На протяжении всего периода оккупации выступления на этих заседаниях регулярно протоколировались (см. «Протоколы», том 37). Мне было отказано в разрешении посетить Леона Блюма и Эдуарда Даладье, интернированных в Бурассоле. Я останавливался в Риоле, чтобы навестить г-жу Жан Зей, снимавшую комнату в скромной гостинице, и узнать что-нибудь о ее муже, пленнике, с редким мужеством переносившем выпавшее на его долю тяжелое испытание.

Председатель сената и я все время действовали в полном согласии, Несмотря на требования маршала, мы отказались предпринять какие-либо меры против наших коллег-евреев. Я вспоминаю встречи с ним. Как обычно, следуя своему методу, он слабо сопротивлялся, выслушивая возражения. Когда начался Рионский процесс, я отказал одному за другим министру юстиции, генеральному прокурору и первому председателю суда в передаче протоколов заседаний секретариата комитетов палаты. Судьям пришлось прибегнуть к принудительным мерам, чтобы получить интересующие их материалы. По этому поводу я сказал первому председателю суда:

– Говорят, что никогда и никто из священников не нарушал тайны исповеди. Как человек, которому поручено хранить эти документы и который поклялся не разглашать их содержания, я собираюсь вести себя не хуже любого сельского священника.

Мне бы только хотелось, в виде примера, напомнить о двух случаях моего вмешательства. В первый раз это произошло в связи с делом депутатов от департаментов Нижнего Рейна и Верхнего Рейна. Мне пришлось тогда обратиться к Петэну с письмом следующего содержания:

Виши, 19 июня 1941 г.

Господин Маршал,

Считаю своим долгом довести до Вашего сведения данное письмо, направленное Робертом Вагнером, главой администрации в Эльзасе, оставшимся в Эльзасе депутатам Нижнего Рейна и Верхнего Рейна.

«Страсбург, 31.5. 41 г.

Господину депутату.

Генеральный референдарий в Эльзасе, верховный комиссар города доктор Эрнст сообщил мне, что вы все еще являетесь членом французского парламента.

Поскольку, в результате установления в Эльзасе гражданской администрации, политическое положение полностью изменилось, я вам предписываю немедленно сложить с себя депутатские обязанности. Вам надлежит препроводить мне копию вашего письма об отставке.

Хайль Гитлер!

Подпись: Роберт Вагнер».


Это категорическое требование, направленное французским парламентариям под предлогом административных и политических перемен, осуществляемых по приказу оккупирующей державы, представляется мне исключительно серьезным и, на мой взгляд, находится в прямом противоречии с условиями конвенции о перемирии. Согласно тексту этой конвенции, ни в одном из оккупированных районов не должен устанавливаться специальный режим или же вводиться более суровый режим.

Подобное предписание, как мне кажется, находится в полнейшем противоречии с обязательствами, накладываемыми на самого оккупанта: уважать законы Франции, ее политический строй и административные институты.

По Вашим собственным словам, Франция по-прежнему имеет свободное Правительство и управлять ею могут только французы.

Вы, как и я, конечно, оцените, господин Маршал, серьезность посягательства на права свободно избранного национального представителя, и я не сомневаюсь в том, что как хранитель французского единства Вы хотите поддержать своим высоким авторитетом протест, который я обязан направить Вам вместе с заверениями в глубоком к Вам уважении.

Председатель Палаты депутатов.

Второй раз мне пришлось вмешаться в связи с вопросом о заложниках. Председатель сената направил маршалу письмо о расстреле ста французов в ответ на убийство двух немцев. Он напомнил в нем о Гаагской конвенции и выразил протест против поистине скандальной интерпретации этих документов адмиралом флота, вице-председателем совета министров. Со своей стороны, я направил главе государства следующее письмо:

Палата депутатов Шательгийон, канцелярия Председателя 29 октября 1941 г.

Господин Маршал,

Г-н председатель Сената, которого я имел честь встретить в Шательгийоне, соблаговолил ознакомить меня с письмом по поводу расстрела заложников, которое он адресует Вам. Хочу сообщить, что и- на этот раз я с чувством глубокой убежденности присоединяюсь к его демаршу.

Волнение, охватившее общественность во всем мире, причем до такой степени, что даже пришлось вмешаться иностранным правительствам, потрясло души французов. Вы выразили Вашу скорбь. Позвольте выразить Вам нашу печаль и скорбь множества французов, они просят нас сообщить Вам о том, какое горе они переживают.

Со своей стороны, я хочу обратить Ваше внимание на одно обстоятельство: очевидно нарушение Германией статей 41 и 50 Гаагской конвенции, запрещающих коллективные репрессии.

Председатель Сената представил Вам на этот счет неопровержимое доказательство, которое, как мне кажется, может служить основанием для самого законного протеста. Договор о перемирии, предоставляя Германии права оккупирующей державы, вместе с тем обязывает ее уважать Гаагские конвенции. Франция, переживающая столь ужасные страдания, располагает, таким образом, средством защиты и пренебрегать им не представляется возможным.

В беседах, которые Вы, господин Маршал, оказав мне честь, вели со мной, Вы призвали меня в случае необходимости доводить до Вашего сведения соображения, с моей точки зрения полезные для общего блага. Надеюсь, что я не злоупотребил этим позволением. И теперь, когда лишь временно предотвращена угроза, нависшая над мио-. жеством наших соотечественников, долг настоятельно побуждает меня обратиться к главе государства и сообщить ему, что я не могу считать правомерной оккупацию, истребляющую множество невинных французов и нарушающую не только элементарные принципы человечности, но и то немногое, что осталось от международного права и от гарантий, торжественно скрепленных подписями.

Примите, господин Маршал, уверения в моем глубоком к Вам уважении.

Эррио


Господину Маршалу Петэну, главе Французского государства

25 августа 1942 г. декретом маршала, скрепленным подписью Лаваля, был положен конец деятельности президиумов обеих палат. Вот в каких выражениях он был составлен.

Закон № 816 от 25 августа 1942 г. о внутренней администрации и финансовом управлении Сената и Палаты депутатов.

Мы, Маршал Франции, глава Французского государства, заслушав Совет министров.

Постановили:

Статья первая. На основании первого раздела статьи 11 конституционного закона от 16 июля 1875 г. Президиумы обеих палат прекращают свою деятельность с 31 августа 1942 г.

В случае, предусмотренном статьей 2 конституционного акта № 3 от 11 июля 1940 г., полномочия Президиумов обеих палат принадлежат Совету старейшин.

Ст. 2. Руководство внутренней администрацией и финансовыми вопросами, в той или иной форме до сих пор осуществлявшееся председателями, вице-председателями, секретарями и квесторами Сената и Палаты депутатов, осуществляется генеральным секретарем квестуры каждой из обеих палат или же генеральным секретарем, назначенным указом, принятым по предложению главы Правительства.

Ст. 3. Принятым по предложению главы Правительства указом назначается правительственный комиссар, которому вменяется в обязанность контроль за использованием бюджетных ассигнований, предназначенных на административные расходы Сената и Палаты депутатов и на выплату пособий и пенсий.

С т. 4. Глава Правительства примет постановления, устанавливающие порядок применения настоящего закона. Они определят правила, касающиеся статуса чиновников и агентов законодательных и административных ведомств Сената и Палаты депутатов В этих постановлениях в частности будут уточнены условия классификации чиновников и агентов государственных учреждений, которая должна быть проведена до 31 декабря 1942 г.

С т. 5. Настоящий декрет будет опубликован в «Журналь оффисьель». Он будет осуществляться как закон Государства.

Составлено в Виши 25 августа 1942 г.

Ф. Петэн,

Маршал Франции глава Французского государства глава Правительства Пьер Лаваль

Тогда мы обратились к главе государства со следующим протестом:

Шательгийон, 31 августа 1942 г.

Председатель Сената Жюль Жанненэ Председатель Палаты депутатов Эдуард Эррио

Господину Маршалу Петину главе государства

Мы только что узнали из «Журналь оффисьель», что на основании чрезвычайного закона президиум каждой из палат прекращает свою деятельность с 31 августа 1942 г.

Этот акт находится в противоречии с Вашими обязательствами.

В июле 1940 года, чтобы добиться согласия Национального собрания, Вы, устами г-на Лаваля (об этом свидетельствует доклад г-на Буавэна-Шампо), обещали, что палаты не будут ликвидированы.

В Вашем конституционном акте от И июня 1940 г. говорилось, что «Сенат и Палата депутат тов будут существовать до образования Собраний, предусмотренных конституционным законом от 10 июля 1940 г.». Однако тем же актом заседания «палат откладываются впредь до нового распоряжения», а теперь Вы выносите постановление о том, что «отныне палаты могут проводить заседания только по предложению главы Правительства».

Уже тогда у Вас был план уничтожения национального представительства, и Вы тогда уже принялись за его осуществление. Вам недостаточно того, что запрещена всякая деятельность Собраний, одна за другой ликвидированы прерогативы их членов, а затем, при помощи произвольной меры (мы вынудили Вас придать ей законный характер), Вы выслали сюда Президиумы палат. Теперь Вы положили конец и их существованию.

Ссылаться, как Вы это делаете, на то, что эти Президиумы должны были каждый год переизбираться, значит не сказать, что этому помешали Вы сами, запретив Собраниям собираться на заседания. Это значит забыть также, что в течение восемнадцати месяцев Вы признаете законным продление полномочий этих Президиумов, равно как и полномочий Собраний, и что, переведя их в Шательгийон, Ваш закон от 28 августа 1941 г. официально придал им постоянный характер.

Можно ли сказать, что существование Президиумов Собраний теряет смысл, если эти Собрания не заседают? Ответ на этот вопрос дает Ваш министр юстиции в своем «Трактате о конституционном праве» (стр. 325, издание 1933 г.): «В перерыве между сессиями Президиум продолжает существовать».

Нет никакого сомнения в том, что Президиумы должны существовать, ибо Собрания все еще существуют. Только те, кого Собрания путем выборов облекли доверием, могут их представлять.

Но теперь факт налицо. Нам остается лишь выдержать это испытание.

Однако поймите, что мы, республиканцы, не можем хранить молчание перед лицом нового посягательства на наши республиканские институты, на учреждения, интересы которых мы призваны защищать.


В Виши Национальное собрание предоставило все необходимые полномочия Правительству Республики под руководством Маршала Петэна, чтобы обнародовать за его подписью, путем принятия одного или нескольких актов, новую Конституцию Французского государства. Было оговорено, что конституция эта будет ратифицирована Нацией и будет проведена в жизнь созданными ею Собраниями.

Хотите Вы этого или нет, но тем самым Национальное собрание дало наказ Правительству Республики. Однако когда собираются лишить наши институты их республиканской сущности, то тем самым этот наказ не признается; слово «республика» исчезло не только со страниц «Жур-нальоффисьель», но и с фронтонов национальных зданий. Повсюду Вы уничтожаете принцип выборного представительства; Вы нарушаете основные положения нашего гражданского и уголовного права. Гарантии, которые все цивилизованные нации предоставляют обвиняемым, Вы подменили безграничным произволом. Вы восстановили королевские указы о расправе над людьми без суда и следствия. Подобные акты не являются лишь превышением власти – это куда серьезнее.

Ни одно правительство, даже возглавляемое Вами и располагающее Вашей подписью, не может пользоваться полномочиями Национального собрания или предпринимать какие-либо действия от его имени, если оно не перестает быть Правительством Республики.

Мы не можем себе ясно представить, какие цели преследует Ваш чрезвычайный закон. Если, вопреки принятым обязательствам, Вы намерены лишить нацию права самостоятельного и свободного решения вопроса о том, какой в конечном счете строй она предпочитает, или же, не получив разрешения парламента, как того требует Ваш конституционный акт № 2, собираетесь втянуть Францию в войну против ее бывших союзников, что, по Вашим же словам, «не позволяет нам честь», то мы именем национального суверенитета этим письмом заранее выражаем свой протест.

Если Вам говорят, что страна последует за Вами по пути, которым Вы пытаетесь ее повести, то Вас обманывают и, следовательно, не уважают. Страна терпит – она вынуждена делать это – меры, которые Вы ей преподносите, и правительства, которые Вы ей одно за другим навязываете. Однако умом и сердцем она не е Вами и не будет с Вами – не рассчитывайте на это. Вы ничего не сможете создать прочного.

Французы готовы предпринять любые усилия, чтобы залечить раны, нанесенные родине. Они согласятся на любую необходимую дисциплину. Но они сохраняют веру в институты свободы.

Невозможно, чтобы свобода умерла в стране, где она родилась и откуда она разошлась по всему свету.

В будущем свободу уже не удастся отвоевать без болезненной борьбы. Наш долг требует, чтобы эта огромная опасность была предотвращена.

Ведя бесконечные разговоры о единстве, Вы вместе с тем не перестаете изгонять французов из национального сообщества. Вы причинили страдания многим нашим соотечественникам. Вы изуродовали органы местного самоуправления, этих наследников вековых общинных традиций. Вы уничтожили генеральные советы, олицетворявшие мудрость наших провинций. Народный выбор Вы подменили своим собственным.

А теперь Ваше намерение лишить нас и наших коллег по Президиумам палат звания, которое зависит не от Вашей воли, а от голосов наших пэров, не подорвет ни нашей безграничной преданности Франции, ни нашей привязанности к демократии, и мы не желаем от нее отрекаться.

Кроме того, 30 августа мы написали великому раввину Франции следующее письмо.

С первых же дней мы осуждали принятые почти два года тому назад законодательные и прочие меры против евреев. Мы с возмущением следили за тем, как во Франции творятся беззакония и грабежи. Меры, которые только что приняты в свободной и оккупированной зонах против евреев, изгнанных из своей страны и нашедших убежище в нашей, варварское обращение с их детьми внушают чувство ужаса. Мы его полностью разделяем. Просим Вас засвидетельствовать чувства нашей глубокой симпатии к людям, которых не могли не привести к Вам подобное непризнание человеческих прав и забвение французских традиций.

Примите, господин раввин, заверения в нашем глубоком к Вам почтении.

Жанненэ, Эррио.

Два французских офицера, сражавшиеся под немецким командованием и убитые в России, были посмертно награждены крестами Почетного легиона. В связи с этим я обратился к великому канцлеру со следующим письмом:

Палата депутатов Кабинет председателя

Шательгийон, 30 августа 1942 г.

Господин великий канцлер,

Я прочел в газетах, что два офицера, воевавшие под немецким командованием и убитые в России, посмертно награждены крестами Почетного лепиона. Вручение орденов семьям состоялось в нашем овеянном славой дворе Дома инвалидов при участии представителей нашей национальной армии, в условиях оккупации. С этим фактом не может мириться совесть француза и в будущем он будет жесточайшим образом осужден.

В 1907 году, будучи молодым мэром Лиона, я получил крест кавалера Ордена из рук г-на Клемансо. Я бы осквернил его память, пренебрег бы примером мужества и искреннего патриотизма, который он нам завещал, если бы оставил у себя эту награду. Я не хочу более принадлежать к ордену Почетного легиона. Направляю Вам свою отставку.

Примите, господин великий канцлер, мои почтительные приветствия.

Подпись: Эд. Эррио.

Наконец, прежде чем покинуть Шательгийон, я должен был сообщить президенту Рузвельту причины, по которым я считал невозможным принять его приглашение и поехать в Соединенные Штаты.

Палата депутатов Кабинет председателя

Шательгийон (Пью де Дом), 31 августа 1942 г.

Дорогой президент,

Через несколько часов по воле наших нынешних хозяев я прекращаю свою деятельность на посту председателя Палаты депутатов. Я хочу, чтобы моим последним актом в этом качестве явилось выражение чувства признательности и уважения к Вам, к свободному народу Соединенных Штатов и к Вашим союзникам, которые являются также и нашими союзниками.

Некоторое время назад Ваш великолепный посол адмирал Леги передал мне приглашение приехать к Вам. Я глубоко прочувствовал оказанную мне честь. Если я колебался и все еще колеблюсь, принять ли мне его, то это потому, что бедный французский народ испытывает глубокие страдания, находится в состоянии растерянности и нуждается в тех немногих руководителях, которые остались ему верны. Если я уеду, не имея при этом возможности сообщить народу причины своего отъезда, ибо нам запрещено каким бы то ни было образом выражать наши мысли, то я опасаюсь, что в условиях ведущейся против нас самой злостной пропаганды это сможет навлечь на меня подозрения в желании избежать опасности, убежать от страданий, которые всем нам приходится переносить.

Обстоятельства могут измениться, и мне, быть может, придется принять иное решение, о котором я Вам сообщу. Чтобы ни случилось, мой дорогой президент, рассчитывайте на мою абсолютную Вам преданность.

Прошу Вас передать мой поклон госпоже Рузвельт и наилучшие пожелания всей Вашей семье. Примите, прошу Вас, заверения в совершенном почтении и моей глубокой привязанности,

Э. Эррио.

Загрузка...