Эпоха Древних

6 Сира

Я зашла в комнату для гостей в гареме – убедиться, что мне это не приснилось. Я ожидала увидеть аккуратную постель и нетронутые подушки, но на одеяле, расстеленном на полу, лежала женщина. От нее пахло полевыми цветами Бескрайности.

Это была она. Моя мать. Или амма, как говорят по-силгизски.

Я поплакала, а потом утерла слезы и вышла. Каким бы знаменательным событием ни было ее возвращение, я не могла отвлекаться от срочных дел. Наоборот, это лишь придало мне энергии.

Теперь мне есть для кого жить.

Сегодня начинался абядийский Праздник соколов – традиция, которой уже пятьсот лет. Его всегда проводили в новолуние, за месяц до начала зимы. Я никогда раньше не принимала в нем участия, и это будет вдохновляющий опыт. Мы поскачем в пески Зелтурии, окружим веселящиеся племена и…

У меня было хорошее предчувствие.

Да и разведчики принесли новости. Кевы здесь нет. Он отправился в Костану, чтобы встретиться с шахом Мурадом. И если не вернется к закату, главным советчиком Кярса станет Като, жаждущий моей крови. Как и крови всех йотридов и силгизов. Неудивительно, ведь мое умение соединять звезды утопило в крови его любовницу и детей.

И я надеялась, что Кярс совершит какую-нибудь глупость. Заглотит наживку. Просто надо сделать ее пахучей, как мускус.

Проснувшись пораньше, я встретилась с Вафиком в дворцовой библиотеке. В ней никогда прежде не было такого многообразия книг. У стен стояли полки с аккуратными рядами книг в кожаных и деревянных обложках, привезенных даже из Шелковых земель. Расставлены книги были в определенном порядке, видимо, с помощью какой-то счетной системы, но я не пыталась в ней разобраться. В центре комнаты имелся ковер, но без подушек – не очень-то удобно для моей больной спины. Вафик остался единственным Философом в Кандбаджаре, поэтому в библиотеке всегда было тихо и спокойно. Мне нравилось, как сквозь стеклянный потолок струятся солнечные лучи, но беспокоила суматоха дронго.

– Я слышал про твою мать, – сказал он. Иссохшие, сморщенные руки и негнущаяся спина Вафика напоминали его любимые книги. – Благословенное возвращение. Наверное, ты счастлива.

– Да. Хвала Лат.

– Возвращаясь к нашему недавнему разговору. – Он откашлялся. – Я просеивал том за томом, как пекарь муку, и сотворил своего рода систему. Ту, которая выходит за рамки правления племен, избегает греховной ямы Селуков и святых правителей и, что самое важное, исходит от божественной воли.

– Я внимательно слушаю.

Я наклонилась вперед, опираясь на посох.

– Для этого нам нужен единственный правитель. Нынешнее совместное правление чревато сложностями. Совету редко удается удержать власть. Уж больно разнятся интересы членов совета, расплываются, как пролитое вино по ковру. А когда власть расплывчата, она не занимается важными делами.

Он пел мои же вирши.

– Полностью согласна.

– Но этого правителя нельзя называть шахом или святым правителем. Потомки не велели использовать подобные титулы. Скажи, ты знаешь, как называли их посланников?

Я раздула щеки и покачала головой.

– Ты же мой наставник, дорогой Вафик. А я – всего лишь проситель, нуждающийся в просвещении.

– Я называю наших миссионеров Несущими свет, потому что так их называл шариф Саит. Чтобы позлить святого правителя Зафара, шариф Тала называл его воинов-захватчиков хулителями святых, и мы чествуем этим именем самых преданных всадников. Шариф Айбан сказал, прежде чем святой правитель Назар его повесил, что Потомки вернутся и спасут нас от Великого ужаса, а их наследники назовут себя падишахами Последнего часа. Но как быть с теми, кто будет править от имени Двенадцати Потомков после их смерти? Когда Кальяр, третий шариф, обратил на путь истинный правителя уже давно исчезнувшего царства в Пустоши, он дал ему особый титул. Халиф.

Я подождала, пока он добавит что-нибудь еще, но, судя по его взгляду, Вафик хотел услышать мой ответ, как будто дал мне подарок. И это все? Единственное слово? Философы славятся отсутствием здравого смысла, забивая умы всякой туманной чепухой. Но от Вафика я ожидала большего, учитывая, какая ответственность возложена на его голову в тюрбане.

Может, стоит его подбодрить?

– Халиф… Никогда не слышала о таком титуле.

– Это очень старое и малопонятное слово из парамейского.

– Понятно. Но, дорогой Вафик, это всего лишь слово.

– Не просто слово. Ведь первого халифа назначил человек с кровью Хисти. Чья душа служит опорой трону Лат.

– Это я понимаю и высоко ценю. Хотя никто, кроме тебя, не знает значения этого слова. Нам требуется нечто большее, нежели одно туманное слово. Иначе придется повторять то, что делали Селуки. Со всей их помпезностью и символами. Но в таком случае чем мы будем от них отличаться? Ради какой цели люди пойдут на смерть? Понимаешь, к чему я клоню, Вафик?

Он так нахмурился, что тонкие брови почти соприкоснулись. Даже худощавое лицо Вафика напоминало его любимую бумагу.

– Я не глупец, Сира. Я изучал формы правления раньше, чем ты поселилась в этом дворце.

– И какой от этого толк? Прости, я не хотела грубить. Твои знания – настоящая сокровищница. Но что ты скажешь о мечнике, никогда не державшем в руках меча, а лишь прочитавшем тысячу книг об этом?

– Ты права.

Вафик подошел к ближайшей полке и поставил книгу между двумя другими. Он чуть помедлил, размышляя, а потом снова повернулся ко мне.

И поднял палец.

– Должен быть только один халиф, правящий всеми землями правоверных.

Слишком самонадеянная позиция для зарождающейся династии. Я покачала головой.

– Ты хотел бы, чтобы правитель объявил своим полмира? Я понимаю, что ты прежде всего человек правоверный. Понимаю, что из-за твоей стойкости Хизр Хаз бросил тебя в темницу, и даже выдернутые ногти и перемолотые кости не смогли бы отвратить тебя от Потомков. Я ценю все это… в разумных пределах.

Вафик не опустил поднятый палец.

– Аланьей должен править один халиф.

– Вот это уже разумно. И возможно, однажды халиф станет падишахом. Я всей душой надеюсь, что он будет править всеми землями, где живут верующие в Лат. Но нельзя позволять верблюду скакать впереди нас.

В конечном счете именно это и привело Зедру к гибели.

– Халиф назначает членов меджлиса, – продолжил Вафик. – Да, такова традиция святых правителей и шахов из династии Селуков, но она восходит к самому Хисти.

– Значит, халиф назначает меджлис и визирей. А еще?

– После смерти халифа выбирают нового. Титул не наследуется.

Иронично, учитывая, что Потомки ценили кровные узы больше, чем что-либо другое.

– А это на чем основано? – поинтересовалась я.

– Когда шариф Саит отправился на войну, а с ним и все семьи его воинов, человек, которого он оставил присматривать за своими землями в Вограсе, неожиданно скончался от руки джинна-предателя. Последователи Саита не могли связаться с ним, поскольку его пленил святой правитель, и выбрали в Вограсе другого предводителя, – он и правил до чудесного возвращения Саита.

Я столько страдала не для того, чтобы отдать золотую оттоманку какому-то интригану, который, несомненно, склонит меджлис на свою сторону.

Разве что… этим интриганом буду я. Ну конечно!

– Это сильно отличается от того, что творилось под властью Селуков. С другими подробностями познакомишь меня позже. – Я подошла ближе к нему и понизила голос. – Но есть одна проблема.

– Проблема?

– Как перейти к этой системе? Никто в Совете семи не жаждет выпускать из рук бразды правления. Даже верой их не склонить. Власть обладает слишком мощным притяжением.

– К чему ты клонишь?

– Если бы я изначально получила чуть больше власти, чем остальные, то сумела бы перейти к такой системе.

В миндалевидных глазах Вафика полыхнули сомнения.

– Это уже не в моих силах. Я не могу назначить тебя регентом.

– Я и не прошу. Но если положение станет… более шатким, ты будешь на моей стороне?

Рискованно задавать такой вопрос, но в любом случае Вафику придется на него отвечать, и если ответит неправильно, он лишится жизни.

Вафик сжал руки и окинул меня пронизывающим взглядом, хотя и с фальшивой улыбкой.

– Насколько я понимаю, султанша, именно ты открыла этот путь. Благодаря тебе все это стало возможным. Ты объединила йотридов и силгизов и обратила оба племени на Путь святых. Однако сама выбрала Потомков. – Он наклонил голову в другую сторону. – Почему?

– Есть ли необходимость об этом спрашивать, дядюшка? Я ведь могу тебя так называть?

Он кивнул и одновременно пожал плечами.

– Я была еще совсем маленькой, когда слышала истории… о героизме и храбрости Потомков. Матушка рассказывала мне их каждый вечер, и с той поры я всей душой полюбила Потомков. – Я запросто могла бы играть на сцене. По моим щекам потекли горячие слезы. – Как же ты можешь спрашивать почему? Как будто… как будто я лгунья. Ты на это намекаешь?

У Вафика задрожала нижняя губа. Он схватился за жидкую бородку и сунул под нос костяшки пальцев.

– Прошу прощения, султанша. Я никогда не подвергал сомнению твою веру.

– Ты смелее меня, Вафик. Ты открыт и настойчив, когда речь идет об истине. Но я была всего лишь маленькой девочкой. Такой тощей и больной, что едва не умерла. Старшие меня презирали. Я не могла настаивать на своей вере. Приходилось ее скрывать. Временами скрывать даже от себя самой.

– Понимаю, дорогая моя, понимаю. Я и сам не стал бы советовать тебе вести себя по-другому.

– Прости, что не была сильна. Прости.

Слезы намочили мой кафтан.

– Но ты была сильна, была. Ты несла истину в своем сердце. Сжимала эти пылающие угли, в точности как и я, только прятала их в рукаве.

Он опять сочинил слова за меня. Чудесно.

– Но ты все еще во мне сомневаешься?

Вафик поднес руку к эмблеме на своей шее: трон, поднятый над землей. Эмблема Философов. Значок погнулся так, что уже не исправить.

– После всего, что ты для нас сделала, да простит меня Лат за сомнения. Я буду на твоей стороне, Сира. Можешь на меня положиться.

Хотя в совет входило семь человек, только трое принимали решения. Йотриды из совета делали то, что скажет Пашанг. Силгизы – то, что скажет Гокберк. А я… Я делала то, что пожелаю.

Поэтому с Гокберком в пыльной и пустой приемной, ведущей в тронный зал, я встретилась с долей трепета. Как бы мне ни хотелось размозжить ему голову молотком, он служил противовесом Пашангу, фактически ставшему регентом. И они оба были мне нужны, чтобы поддерживать равновесие. До поры до времени.

– Кузина, – сказал он. Так он меня называл. И никогда при этом не улыбался. – Из всех членов твоей семьи я всегда молился только за тетю Хафсу. Она постоянно проклинала святых. Приезд твоей матери в добром здравии всех нас вдохновил.

Его глаза никогда не улыбались, а губы тем более. Даже самое изысканное вино не могло его развеселить. Гашиш, опиум, кат, сома, голубой лотос – что бы Гокберк ни заглатывал, он оставался все той же уродливой стеной. И в этой уродливой стене имелась уродливая трещина – боевой шрам на щеке, разделяющий бороду надвое и оставивший змеящуюся расщелину на месте уха. Он всегда оставался красным, как будто кровоточил.

– Помню, как мой отец брал тебя на охоту, когда твой наливался кумысом. Ты не молишься за него?

– Мой отец был неверующим. А твой – разочарованием. Как и твой брат.

Да уж, он не любитель сладких речей.

– А принесет ли пользу племени твое восхождение, Гокберк?

– Если не принесет, можешь первой нассать на мою могилу.

Его показная праведность сочеталась с грубым юмором, за который его так любили грубые воины.

– Я не стану этого делать, кузен. Мертвых не следует оскорблять.

Гокберк гортанно хмыкнул, как будто забулькал.

– И кто тебе это внушил? Селуки со своими святыми? Мертвые так же живы, как и живые, а живые так же мертвы, как и мертвые. – Красноречием он тоже не обладал. – Мы проклинаем мертвых святых так же, как и живых.

Иногда Гокберк и слышал плохо, потому что у него осталось всего одно ухо. Но беспокоило меня то, как плохо он понимает мысли.

– У меня есть одно предложение, – сказала я в надежде, что все-таки получу от этой кошмарной встречи что-нибудь полезное. – Между нашим племенем и йотридами еще слишком много затаенной злобы. Хочу ввести закон о браке. Йотриды должны жениться на силгизках, а силгизы на йотридках. Разрешить сделать исключение можем только мы.

Он медленно кивнул.

– А что об этом думает каган Пашанг?

– Я пока что не обсуждала это с ним. Конечно, здесь нам понадобится единодушное согласие. Я не поставлю это предложение на голосование, если тебе оно не нравится.

– Вообще-то, кузина, мне оно нравится. Можешь рассчитывать на мою поддержку.

Только одно мне нравилось в Гокберке: он принимал решения без промедления. Вот почему он возглавил силгизов, не считая того, что родился внуком бывшего кагана. Люди часто предпочитают безрассудную решительность долгим размышлениям. Он не утомлял аргументами. Да или нет. Черное или белое. За таким человеком легко следовать. Мудро ли это – совсем другой вопрос.

– Спасибо, дорогой кузен, – сказала я. – А знаешь, ведь теперь, когда Джихан и Бетиль похоронены, ты мне как брат.

Слова вышли такими сладкими, что хотелось сплюнуть их на пыльный пол.

Он наклонился ближе, заглянул мне в глаза и сказал:

– Ты мне не сестра.

Вот так. Хотелось бы мне сказать, что его холодность меня не беспокоила, но увы, это не так. С самого детства он приводил меня в ужас, убивая животных без всякой причины, причем самыми невообразимыми способами. Хотелось бы мне верить, что мы наладим взаимоотношения, как наладили с Пашангом.

Но правда в том, что однажды мне придется убить Гокберка, иначе он убьет меня. В этом я не сомневалась. Пашанг обещал сам это сделать, очень аккуратно, но я попросила его подождать. Не время сейчас силгизам и йотридам убивать друг друга, пока в Аланье остается Селук, называющий себя шахом.