Еретики, или люди, опередившие время

Если мы хотим объективно взглянуть на исследуемое нами движение, то должны будем исследовать непосредственно труды жидовствующих и в особенности те конкретные отрывки, которые давали их противникам повод к обвинению в антитринитарных идеях. Для того, чтобы сделать это, вначале рассмотрим общую панораму трудов жидовствующих.

Литературные труды Ивана Черного

Труженик русской культуры конца XV века Иван Черный известен по немногим историческим памятникам. Впервые его имя упоминается в источниках 1485 года в качестве переписчика Еллинского летописца XV века. Принимая деятельное участие в московском кружке Федора Васильевича Курицина он, как можно предположить, не только разделял идеи движения жидовствующих, но и в значительной степени был их выразителем и апологетом.

Наиболее известны еще две рукописи, принадлежащие перу Ивана Черного; по мировоззренческой позиции, времени написания и по ряду индивидуальных особенностей мы связываем их с его именем. Это Сборник библейских книг конца XV в. и Книга пророчеств Ветхого Завета XVI в.

Еще в 1890 г. известный палеограф И. С. Некрасов обратил внимание на особенность Еллинского летописца, которая состояла в том, что рукопись содержала заметки, сделанные по–русски, но буквами, заимствованными из древнепермского алфавита.

По тем пометкам, которые И. Черный ставил на полях переписываемых им рукописей, призывая внимание читателей то к одному, то к другому моменту, можно сделать довольно ясные выводы о его собственной теологии.

Одна из основных идей «Библейского сборника», переписанного рукою И. Черного, — это несостоятельность и даже еретичность монашества. К еретикам И. Черный относит тех, кто

Эта ссылка убеждает нас, что еретики признавали апостольские писания и пользовались ими для разоблачения обмана и подтверждения истинности своих взглядов.

В других своих трудах Иван Черный широко использует тексты и образы Ветхого Завета. Так, ветхозаветные кумиры и капища Иван Черный использует как аналогию православных икон, а также храмов со всей их утварью. Очень интересным было отношение участников движения и к литургии. Некоторые авторы обвиняют жидовствующих в том, что они не совершали литургии. Из «Заметок» Ивана Черного совершенно очевидно явствует, что это не так. Литургия совершалась ими, но носила совершенно иную форму и значение, нежели в Православной церкви. Прежде всего Иван Черный подвергал критике тот чин литургии, который сложился в Православной церкви и который отличался своей сложностью. Указывая на происхождение литургического чина от Василия Кесарийского, а не от Христа, Иван Черный низводил значение церковной литургии до человеческого предания. Иван Черный приглашает следовать тому, что «во апостоле написано», т. е. той апостольской службе, которая была от Христова вознесения «и до сих лет». (Обратите особое внимание на слова «до сих лет», косвенно говорящие о том, что у движения жидовствующих могли быть глубокие корни.) К чему сводилась обедня в библейские времена? Он отвечает: «к преломлению хлеба». Обращение Ивана Черного к простоте апостольской обедни, основу которой составило преломление хлеба, мы объясняем не только протестом против пышности церковной литургии и учения о таинстве пресуществления, когда верующие в хлебе и вине вкушают якобы подлинную плоть и кровь Христову, но и тем, что подобный подход открывал двери для деятельности независимых от официальной церкви сообществ верующих. Западная Реформация, кстати, шла таким же путем, потому что только подобный подход освобождал верующих от их полной зависимости от той церкви, в руках которой якобы находилось таинство Евхаристии. Призывая следовать тому, что «во апостоле писано», Иван Черный тем самым указывал, что таинство причащения не есть вкушение подлинного тела и крови Христа, но является символом, напоминающем о Христе. Иван Черный подчеркивает, что в Евангелии от Луки говорится о вкушении хлеба и вина как о «воспоминании» о Христе.

Иван Черный последовательно отмечал в литературных памятниках, к которым он обращался, все, что в них было направлено против суеверий, против веры в колдунов, гадателей, вызывателей мертвецов. При этом он руководствовался, как и его товарищи по движению, тем, что отвергал культ мертвых и веру в бессмертие души. Следует указать на внимание Ивана Черного к упоминанию в Библии о праздновании субботы. Этот аспект вероучения проходит во многих его трудах.

Краткий обзор его творчества мы начнем с работы, относящейся к последней четверти XV века (т. е. одной из самых древних из всех дошедших до нас работ, бывших в обращении у жидовствующих) и значащейся как «Библейский сборник номер 1». С самых первых страниц эта работа вводит нас в область религиозных взглядов, отличных от ортодоксальных.

Итак, какие же несогласия по вопросу о Триединстве Божьем находят оппоненты жидовствующих в данном послании.

1. Прежде всего это отсутствие такого термина, как «Троица». Надо, однако, оговориться и сказать, что это обвинение впервые прозвучало со стороны более поздних исследователей. Первоначально эта идея оппонентами жидовствующих не использовалась.

Что мы можем сказать относительно данного обвинения? Во–первых, то, что далеко не во всяком богословском трактате мы ожидаем встретить термин «Троица». Можно прочитать многие сочинения главного идейного противника жидовствующих Иосифа Санина, и далеко не во всех из них мы найдем термин «Троица». Мы и не можем ожидать этого термина в каждой богословской работе, скорее мы встретим его в специальных догматических трудах, посвященных этому вопросу.

2. Критиков жидовствующих настораживает тот факт, что на полях «Библейского сборника № 1» особым образом (пометкой «зри») выделены тексты Исх. 20:2—4, 23 и Втор. 5:7— 9, которые делают акцент на единство Божье. На фоне того, что произведение это пишется в христианском государстве, где идея о единстве (а точнее о Триединстве) Божьем и так развита, критики приходят к выводу, что акцентом на этих текстах автор сборника стремился показать единство Божье в смысле единичности Бога. Такое предположение кажется основательным. Однако для того, чтобы понять, на что же именно хотел указать автор сборника, нам необходимо рассмотреть контекст, в котором расположены эти тексты. И ближайшим контекстом, в структуру которого вписаны данные тексты, является оспоривание жидовствующими правомерности поклонения иконам, т. е. иконопрчитания. Если мы посмотрим теперь на тексты Исх. 20:2—4, 23 и Втор. 5:7—9 под этим углом, то акцент на них уже не вызовет у нас подозрения в том, что жидовствующие вкладывали какое–либо отличное от христиан понятие о единстве Божьем.

На этом обвинения в антитринитарных идеях, выраженных якобы в «Библейском сборнике», ограничиваются. Согласитесь, довольно слабой аргументацией располагали их критики.

Если же мы посмотрим на другие места этого сборника, обойденные вниманием критиков, то увидим нечто для нас интересное.

Так, на странице 472 в статье «О прорецах и пророчицах» мы находим выражение «Богородица» (в перечне библейских пророков). Выражение, согласитесь, весьма странное для людей, которых их критики обвиняли в отрицании ими Божественности Иисуса Христа. Опыт истории подсказывает нам, что люди, действительно отрицавшие Божественность Иисуса Христа, использовали в своих сочинениях вместо слова Богородица термин Христородица.

Надо отметить, что одним из главных аргументов в пользу того, что жидовствующие отвергали Божественность Иисуса Христа, был факт отрицания ими учения ортодоксальной церкви о Богородице: ее успении и ходатайственной роли за людей. Но подобное отрицание роли Богородицы в деле спасения человека вовсе не говорит о том, что жидовствующие отрицали также Божественность Иисуса Христа. Обвинения эти натянуты и рассчитаны на аудиторию, строго придерживающуюся культа Богородицы и, возможно, не мыслящую спасения без ее вмешательства и ходатайства. Говоря о данной работе, нам хотелось бы также отметить, что в ней несколько раз встречаются вместе такие понятия и выражения, как Бог Отец, Христос, Дух Святой.

Следующее сочинение Ивана Черного, которое автор предполагает хотя бы кратко рассмотреть, это так называемый «Еллинский летописец номер 597» из музейного собрания Российской государственной библиотеки. Данное произведение было одним из тех источников, из которых еретики черпали факты и доказательства в пользу своих убеждений. Рукопись пестрит пометками–глоссами, толкованиями, дополнениями. Переписчиком и автором по крайней мере пометок и дополнений по праву считается Иван Черный. Впервые его имя и упоминается в источниках (1485 год) именно в связи с его перепиской Еллинского летописца. В этой работе Иван Черный выступает как обличитель обмана и порока, имеющих место в Церкви. Такие мысли не могли быть открыто высказаны, поэтому он нашел другой, более безопасный и не менее действенный путь — привлечь внимание читателя (например, посредством пометок «зри») к тем обличениям, которые уже были высказаны в этом переписанном им сочинении.

Итак, какие же обвинения в антитринитаризме предъявляются критиками к этому сборнику? Их совсем немного. Критики находят крамольным тот факт, что И. Черный поставил одну из своих многочисленных пометок «зри» напротив истории Иакова, брата Иисуса Христа, которого иудейское духовенство вынуждало отречься от Христа. Иаков был убит. Чем же смущает эта история изыскателей антитринитарных идей? Да тем, что тексты говорят, что Иаков был братом Господним. Конечно, об этом же говорит нам и Священное Писание. Но православная традиция гласит, что Иаков был сводным братом Господа. Идея эта проистекает из догмата официальной Церкви о вечной девственности Марии и непосредственно связана с культом Богородицы. Таким образом, с точки зрения православного автора, считать Иакова братом Господа по плоти было кощунственно, и отсюда у защитника ортодоксии могло возникнуть две мысли:

1. Жидовствующие отвергают культ Богородицы (вполне справедливая мысль).

2. Жидовствующие низводят Христа до уровня плотского человека.

Именно из этой второй и явно натянутой предпосылки и проистекает обвинение И. Черного в антитринитаризме. На наш взгляд, разумным будет все же остановиться на первом и явном следствии подчеркивания этой истории, а именно на отвержении жидовствующими культа Богородицы. Кроме того, тот факт, что Иаков был убит священниками, как нельзя более вписывается в контекст всей данной работы, по крайней мере того, на чем заострял внимание ее переписчик, конкретно на пороке и обмане, царивших в Церкви, и на отношении государственной Церкви к инакомыслящим (параллели с официальной иудейской Церковью кажутся нам здесь вполне уместными).

Иван Васильевич Курицын (брат Федора Васильевича)

Рукопись, хранящаяся в Российской государственной библиотеке — «Мерило праведное», или «Кормчая» Ивана Курицына (его еще называют Иваном Волком Курицыным), относится к концу XV века. Чем же интересна для нас эта «Кормчая»? В первую очередь тем, что изложенные в ней правила и статьи расположены не в хронологическом порядке, как это было принято в обычных Кормчих (имеется в виду порядок, в каком эти правила и статьи выходили в свет), но в систематическом. Эта необычная «Кормчая» находилась в конце XV— начале XVI века в руках архиепископа ростовского Вассиана Санина, родного брата Иосифа Волоцкого. Нестяжатель Вассиан Патрикеев пользовался ею в 1517—1519 годах для составления своей «Кормчей», за что подвергался жестоким репрессиям со стороны церковных властей. Ему в вину ставили, главным образом, попытку свести правила к систематической редакции. Позднее появится целый ряд «Кормчих», построенных по систематическому типу, но «Кормчая» Ивана Курицына была из них первой. Следует отметить, что подобное построение свидетельствует о государственном, масштабном мышлении И. В. Курицына. Он жил в тот период, когда необходимость кодификации законов самодержавного московского государства, приходящего на смену феодальной раздробленности, стала насущной. Единое централизованное государство требовало и единых законов. И. В. Курицын в своей «Кормчей» делает неплохую попытку такой кодификации, практически легшей в основу развития всей дальнейшей законодательной деятельности на Руси. Если учитывать тот факт, что в данной «Кормчей» подчеркивается необходимость размежевания Церкви и государственной власти (и это на фоне бурной деятельности Геннадия Гонозова и Иосифа Волоцкого, стремящихся как можно теснее спаять эти два образования), то становится понятным, почему «Кормчая» И. Курицына была принята церковниками в штыки. Кроме того, необходимо отметить, что обычное изложение постановлений (т. е. в хронологическом порядке) давало большую свободу действий тем, кто желал усиления роли Церкви в светской власти, т. к. в таком случае церковная иерархия, хорошо изучившая эти постановления, могла свободно лавировать между ними и выстраивать удобные схемы, с которыми светская власть вынуждена была бы соглашаться. Но иерархи лишались такой возможности при систематическом изложении «Кормчей». Среди интересных особенностей, которые впервые появились у И. Курицына, а затем попали и в рукописи нестяжателей, было то, что у него полностью опущены те места, в которых говорится о вмешательстве государства в дела Церкви.

Остановимся подробнее на некоторых вопросах содержания «Кормчей книги» И. Курицына. В силу сложившихся традиций тексты соборных правил и патриотических статей не могли быть серьезно изменены переписчиком. И основной объем «Кормчей» И. Курицына (имеется в виду не порядок расположения материала, а сам материал) почти ничем не отличается от прочих «Кормчих». Однако в некоторых моментах есть незначительные расхождения, которые довольно ярко высвечивают убеждения переписчика. Так, например, в изложении И. Курицына 82–е правило VI Вселенского Собора приведено в измененной редакции. Оно читается следующим образом:

Практически все отличие от традиционных «Кормчих» здесь состоит всего в одной букве: предлог «но» изменен на «ни». Но это кардинально меняет суть всего отрывка — всякое поклонение иконам ставится под серьезный вопрос. Вот образчик того, как можно определять убеждения переписчика по вроде бы незначительным деталям. Приведенный выше пример ясно показывает отношение И. В. Курицына к иконам, но также и являет собой его взгляд на Иисуса Христа — взгляд абсолютно ортодоксальный.

Интересно отметить и еще одну возможность побольше узнать о взглядах переписчика — это сравнение его рукописи с трудами, вышедшими из–под пера людей, стоящих на близких к нему позициях. В данном случае во взглядах на церковную дисциплину, и, в частности, на взаимоотношения с еретиками, наиболее близко к Курицыну примыкают нестяжатели — они также «слишком мягки» в своем отношении к еретикам (с точки зрения иосифлян, что и было одной из причин осуждения ими этих «Кормчих»). И действительно, И. Курицын пропускает огромное количество обычных для «Кормчих» «дисциплинарных» и судебных мер в отношении еретиков и тех, кто с ними общается, но не забывает привести в своей «Кормчей» правило, согласно которому «моляйся с жиды, да отлучится» (Правила Апостолов 10—12), которое толкуется обычно как запрещение христианам входить в синагогу и уж, конечно, им запрещались какие–либо заимствования из иудаизма. (Этого правила не приводит Патрикеев.) О чем нам это говорит? Наиболее вероятными могут быть два варианта: либо И. Курицын, помещая указанное правило, сильно кривил душой, пытаясь отмежеваться от обвинений в иудаизме, либо он желал отмежеваться от иудаизма потому, что действительно не имел с ним ничего общего. Второй вариант представляется наиболее вероятным, т. к. из данной «Кормчей» явствует, что ее переписчик вовсе не прятал своих взглядов и не лицемерил. Интересно заметить, что не кто иной как Геннадий Гонозов, в своем послании к митрополиту Зосиме и Собору приводил это же правило, обвиняя жидовствующих. Автор полагает, что если бы обвинение Геннадия было истинным, еретики не стали бы так подчеркивать это правило в своих трудах.

Интересно отношение И. Курицына к инакомыслящим. Архиепископ Геннадий писал в 1489 году, что новгородские попы–еретики слишком легко прощают согрешающих, и требовал жестокой расправы как над согрешающими, так и над теми, кто их прощал. Курицын же широко использует в своей работе правила Василия Великого о согрешающих и об епитемиях, отличавшиеся крайней снисходительностью к еретикам. Совершенно очевидно, взгляд Курицына на свободу человека был совершенно иным, нежели современная ему позиция официальной Церкви, знавшей только запретительные и карательные меры[106]. Хочется привести один отрывок из «Кормчей» И. В. Курицына, который хотя и не имеет прямого отношения к нашей теме, т. к. не сконцентрирован на описании природы Иисуса Христа, все же весьма интересен, поскольку, как и абсолютно все тексты «Кормчей», косвенно подразумевает Божественность Иисуса Христа и Триединство Бога:

Можно ли более четко и красиво сформулировать понятие о праведности по вере, которое спустя десятилетия с трудом начнет пробивать себе дорогу на Западе? И не явствует ли из этого отрывка со всей очевидностью, что один и тот же Господь дал закон и сказал: «без Меня не можете делать ничего»?

Другой вывод, вытекающий из этого отрывка, — это упразднение посреднической роли Церкви из дела спасения. Во главу угла ставятся личные взаимоотношения человека со своим Богом и Спасителем — Иисусом Христом.

Труды Федора Васильевича Курицына

Рассмотрим теперь те взгляды, которые исповедовал Ф. В. Курицын. Надо сказать, что он постоянно обращал свои взгляды к пророческим книгам Священного Писания, называя их «преблаженными», тщательно исследуя пророческую «науку». К сожалению, до нас не дошли его заметки по изучению пророческих книг Библии. Иосиф Волоцкий, главный идейный противник Ф. Курицина, писал, что еретеки, отвергая отеческие свидетельства (что было неверным, т.к. многое из них и они принимали), объявляют приемлемыми для себя свидетельства библейских пророков. Сам Волоцкий видел в Библии много противоречий, а потому такое замечание, исходившее из его уст, носило характер обличения. Стоит ли говорить, что, придерживаясь авторитета Ветхого Завета наряду с авторитетом Нового Завета, жидовствующие соблюдали субботу, а не воскресенье. Человек рассматривался в его единстве тела и души:

Федор Курицын подчеркивал необходимость непосредственных отношений между Богом и человеком, когда человек в молитве общается с Царем вселенной, подобно тому, как делали это пророки древности.

Все творчество Ф. Курицына строится на свободе выбора человека. Он многократно цитирует слова из Второзакония: «Вот, Я сегодня предложил тебе жизнь…» В связи с этим он весьма близок по своим идеям с Иоанном Златоустом (беседа XLVI), которого не раз цитировал и перефразировал в своем творчестве: «Какое знамение сотворил Иоанн, привлекший к себе многие города? Отчего и Илия соделался чудным? Очистили ли кого от проказы? Знаешь ли, что дар чудотворения, при нашей беспечности, может часто даже вредить? Что же составляет жизнь нашу? Явление ли чудес или заботливость о благоустройстве поведения? Очевидно, что последнее. Чудотворения же и начало отсюда заимствуют, и конец свой здесь же имеют».

Некоторые атеистические исследователи пытались приписать Ф. Курицину свои взгляды. Поводом к тому было его выражение из начала Лаодикийского послания: «Душа самовластна. Заграда ей — вера». Вырывая данное предложение из контекста всего послания (и вообще всего творчества этого человека), они пытались доказать, будто Ф. Курицын говорит здесь о том, что вера является препятствием для развития души. Однако любой здравомыслящий человек понимает, что суть в ином, что вера защищает человека от многих непотребств. «Страх Божий — начало добродетели, сим вооружается душа».

Мудрость для Ф. Курицына — не столько мудрость науки, сколько истинная вера. Впрочем, отношение к науке с его стороны было положительное, что не могло не вызывать у его врагов обвинений в «чернокнижии» и «звездозаконии». Сам Ф. Курицын, вероятно, не занимался астрономией, и скорее всего только потому, что считал обязанным потратить время своего земного странствия на утверждение веры в людях, да и дела посольские также занимали огромную часть его времени. Он, однако, не осуждал тех из своих товарищей, кто здраво занимается этой наукой. Отметим, что обнаружить какие–либо достоверные сведения о том, что его подвижники занимались неким гаданием по звездам, не удалось. Это были чисто научные занятия, сродни тем, которые проводили Коперник и Галилей в Европе. Однако с точки зрения церковников, имеющих в лучшем случае геоцентристское представление о вселенной, такие труды, несомненно, расценивались как ересь. В. Боцяновский в своей статье[108] видит в астрономической деятельности новгородско–московских еретиков не «звездозаконие и чернокнижие», но отклик на западно–европейские культурные течения.

Интереснейшие теологические моменты Ф. Курицын затрагивает в своем «Написании о грамоте». Он рассматривает искупительную жертву Христа на Голгофе и критикует ту теорию, по которой Бог как бы «перехитрил» дьявола, теорию, которая была распространена в РПЦ. Ф. Курицын, а вместе с ним и другие его сторонники, считал, что такая теория унижает представление людей о Боге. В данном исследовании (в связи с несколько другой его направленностью) мы не сможем полностью раскрыть всех взглядов Ф. Курицына на значение смерти Христа. Отметим лишь, что смерть Христа для него — это смерть Бога на кресте. И в своих воззрениях на значение этой смерти Ф. Курицын во многом предвосхитил взгляды современных консервативных теологов.

«Написание о грамоте»

Это произведение затрагивает проблемы сотериологии, что необходимо помнить при рассмотрении выдвигаемых противниками жидовствующих обвинений. Чтобы объективно рассмотреть содержание этого документа и выдвинутые против него обвинения, необходимо, по возможности, кратко коснуться православной сотериологии. Следует отметить, что православная сотериология (особенно того времени) в своем византийском варианте почти не касалась вопросов оправдания. Православные теологи не ставили перед собою вопроса о значении смерти Христа. Это стало возможным благодаря сотериологии, в которой спасение видится через обожествление человека. Значение смерти Христа при этом или почти не рассматривается, или рассматривается весьма мало. Но это в Византийском варианте. На Руси же долгое время была распространена идея о том, что, как сатана вначале перехитрил Бога тем, что соблазнил людей, так и Бог перехитрил дьявола, обманув его человеческим естеством и побудив распять Его, словно Он — простой человек. Такая идея, приемлемая для православного человека, не акцентировавшего свое внимание на значении смерти Христа, совершенно не удовлетворяла жидовствующих, которые по духу являлись протестантами, реформаторами и в большей степени рационалистами, чем православные с их мистической идеей обожествления. Поэтому еретики, заострив внимание на понимании православными значения смерти Иисуса Христа, не могли не заметить, что такое понимание унижает понятие о Боге, вменяя Ему тот же способ действия, каким пользовался сатана.

Жидовствующие выступали не против идеи о том, что Бог сошел на землю, облекшись в человеческое естество и пострадав за людей, а пытались пояснить, каков смысл этих страданий, каков смысл смерти Христа. Православная точка зрения их, как видим, не удовлетворяла. И хотя и самими жидовствующими окончательно не было сформулировано, в чем же именно значение смерти Христа, тем не менее, как следует уже из названия работы («Написание о грамоте»), они придавали большое значение тому, что дает человеку знание о таком Боге, Который сошел на землю и умер за людей. Из многих мест послания явствует, что жидовствующие в дополнение к искупительной теории вводят идею (еще не сформулированную отчетливо) морального влияния смерти Иисуса Христа. То, что Христос умер за людей, должно, по мнению жидовствующих, приближать нас к Богу: «да искуснее будут человецы и да не удаляются от Бога». Естественно, что такая позиция вполне могла в то время вызывать обвинения (конечно же, совершенно необоснованные) в отрицании Божественности Иисуса Христа; и так как не было достаточных оснований со стороны православной доктрины уличить жидовствующих (а четкой доктрины о значении смерти Христа в православной среде тогда просто не существовало), то и выдвинуто опять было старое обвинение в жидовстве, т. е. в непризнании Божественности Иисуса Христа. Это был самый легкий, самый надежный и, наверное, единственный путь «уличить» подобные построения еретиков.

Следующее обвинение в антитринитаризме, которое мы находим в отношении к «Написанию», проистекает скорее из личных богословских убеждений обвинителя — Иосифа Санина, нежели из самого произведения. Иосиф усматривал многие противоречия между Ветхим и Новым Заветами. В частности, он считал, что В.З. отвергает идею троичности Божества. Возможно, для человека, не владеющего еврейским языком, — это основательное предположение. Обнаруженные «противоречия» между Ветхим и Новым Заветами Иосиф решает очень просто. Мы можем проследить это из его переписки с Вассианом Патрикеевым, где в одном из посланий он указывает на второстепенное значение Ветхого Завета по сравнению с Новым Заветом и противопоставляет благодать закону: «В нераздельное Божество тако веруем и проповедуем и держимся. А древних обычаев не питаем и не поучаемся и забываем якоже и апостол пишет:

Частое обращение жидовствующих к Ветхому Завету Иосиф рассматривает как возврат к устаревшему представлению о Боге, Который, как казалось Иосифу (и это видно уже из послания Вассиану, которого никто не собирался обвинять в антитринитаризме), предстает в В.З. лишь единым Богом. Иосиф не знал еврейского языка и даже в слово «единый» вкладывал смысл не столько единости, сколько единственности.