Еще не вечер

Накануне

Подполковник милиции Лев Иванович Гуров стоял на берегу Черного моря и швырял камешки в мутные невысокие волны, которые равнодушно и вяло взбегали на берег, шуршали галькой и отступали для нового разбега. Бросать камешки было неинтересно – и всплеска не видно, и звука не слышно, но Лева занятие свое не прекращал и, отбросав пригоршню, наклонялся за новой порцией гальки. Камешки были одновременно и теплые, и прохладные. Сначала он удивился, вроде так быть не должно, затем сообразил, сыщик как-никак: солнце нагревало лишь верхнюю, наружную часть камешка, «спинку», так сказать, а его «животик» оставался прохладным, чуть влажным.

Мартовское солнце даже в полдень было незлобивым, рассеянным, на пляже лежали только отчаянно терпеливые. Некоторые ухитрились порозоветь, большинство же светилось здоровой городской свежестью, похожей на снятое молоко. «И кожа у них, наверное, в пупырышках», – лениво подумал Гуров и попытался зашвырнуть камешек подальше. Получилось плохо, камешек исчез где-то в невысокой волне в нескольких метрах от берега.

– Здравствуйте, – сказала, подходя к Гурову, стройная молодая девушка. – Наконец вы нашли себе подходящее занятие, – и опустила на землю сумку и одеяло.

– Здравствуйте, Таня, – ответил Гуров, отряхнул ладонь и присел на шершавый валун.

Они познакомились несколько дней назад, на этом же месте, когда Лева тоже пытался загорать. Она так же подошла и поздоровалась, спросила, как его зовут, не скрывая насмешки, оглядела с ног до головы. Гуров, представляясь, как всегда, замялся. Лев Иванович – звучит претенциозно, Лев – смешно, Лева – вообще не звучит.

– Гуров, – буркнул он и, стараясь не торопиться, натянул на себя тренировочный костюм фирмы «Адидас». Этот костюм он успел возненавидеть в первый же день по приезде. Подавляющее большинство отдыхающих красовалось в чем-то подобном, и Лева, к немалой своей досаде, невольно оказывался в общем строю. «Вернусь и заставлю Ритку продать. За сумасшедшие деньги терпеть унижение…» – решил он тогда.

В день знакомства Гуров узнал, что Таня местная, живет с мамой в собственном доме, закончила курсы медсестер, работает в санатории, сейчас, как и он, в отпуске. Слушая ее неторопливую речь, Гуров, полузакрыв глаза, разглядывал новую знакомую и думал о том, что такие девушки встречаются на Кавказе, возможно, в Ростове или Краснодаре, но не в Москве и Ленинграде. Смешение рас, то самое, о чем булгаковский Воланд говорил: «Причудливо тасуется колода». Русская? Украинка? Нет. Но и не армянка и не грузинка. В Тане было понемногу от нескольких народов, причем взято далеко не лучшее, но в совокупности получилась женщина, на которую любой мужчина обратит внимание. Сильное смуглое тело, которого она не чувствует, не демонстрирует, как животные не ощущают свою естественность и красоту: они такими родились, такими и живут.

С первого дня Таня держалась с Гуровым как со старым знакомым: без кокетства, ненавязчиво, но и не скрывая своего любопытства к новому и ей неизвестному, что нес в себе человек из далекой Москвы.

– Странный вы, непонятный. – Таня расстелила одеяло и легла, не раздеваясь. – Вижу, вы мужчина сильный, самостоятельный, с другой стороны – одинокий, словно потерянный.

– Так оно и есть. – Гуров рассмеялся.

– Вы очень хорошо слушаете, с интересом, но без любопытства. О себе ни слова, но и таинственность не изображаете. – Таня, видимо, пригрелась, стянула с себя кофточку. – А мне интересно. Можно, я вас порасспрашиваю?

– Зачем? – Гуров пожал плечами. – Я сам признаюсь. – Верный своему принципу врать лишь в крайнем случае, сообщил: – Тридцать семь, женат, дочь, юрист. Выгнали из дома, приказали отдыхать, мол, нервное истощение у меня.

– А жена не ревнует? Отпустила на юг, одного.

– Ревнует, однако гордая, – ответил Гуров, подумал и добавил: – И умная. Мужчину нельзя удержать силой. Он либо любит, либо не любит.

– А вы всегда говорите правду? – Таня лукаво улыбнулась.

– Стараюсь. – Гуров пожал плечами. – Не всегда получается. Жизнь врать порой заставляет, бывает, характера на правду не хватает. Слаб человек.

– Потрясающе! – Таня села и уставилась на него, словно увидела что-то ей совершенно незнакомое.

Гуров решил инициативу в разговоре перехватить, используя старый, избитый прием: встречный вопрос.

– А как у вас, Таня, с правдой и ложью? Каковы ваши взаимоотношения?

– У меня? – Таня почему-то удивилась, затем захохотала, свалилась на одеяло. – Умереть можно! Я же баба! Для меня правду сказать – что уксусу выпить.

Она явно валяла дурака, говорила чушь, желая отгородиться, спрятаться. Гуров невольно насторожился, придавая голосу серьезность, сказал:

– Зачем женщин обижать? Думаю, вы разные.

– Думаешь. – Таня вновь села, взглянула на Гурова уже без любопытства, оценивающе, словно прикидывая, с какого боку ударить.

Он взгляда не отвел, не улыбнулся. Пауза излишне значительно затягивалась. «Ох и непроста ты, девушка, что-то ты мне голову морочишь». Гуров словно проснулся. Начал прокручивать все их встречи и беседы, понял, что не успевает – не все восстановит, не поймет вот так, сразу. И прошлое отбросил, сосредоточился на настоящем.

– Ох, мужики, мужики, – вздохнула Таня. – Повелители, умники, которые все знают. Мы, конечно, разные, а в одном, считай, одинаковые. Что правда, что ложь? Добро? Зло? Да ну вас! – Она махнула на Гурова рукой, повернула лицо к солнцу. – Такой день! Настроение! Все испортили!

«А что я, собственно, испортил? – подумал Гуров. – И кто этот разговор начал? Что-то ты, девушка, запуталась, сейчас я тебе помогу выбраться».

– Я согласен, – миролюбиво заявил он. – Вы врушка. Свойственно данное качество вашему очаровательному полу… Оставим это. Поговорим о вас лично. Вы ведь живете на холме? – Гуров указал направление.

– И это правда, – обрадованно согласилась Таня.

– У вас пляж лучше, галька мельче, и идти вам в два раза ближе. А вы сюда приходите. Почему? Соврите что-нибудь оригинальное.

– Вы мне нравитесь.

– Интересно. – Гуров кивнул. – Вы меня в бинокль разглядели?

Таня два дня прогуливалась у гостиницы, поджидая Гурова, но сказать об этом, по известным причинам, не могла, а быстрого ответа, похожего на правду, не находила. Поэтому отделалась немудреной шуточкой:

– В программе «Время» передавали, что Лев Иванович Гуров прибыл на наш курорт, остановился в гостинице «Приморская», страдает нервным истощением, требуется развлечь.

– Здорово! – Гуров захлопал. – Развлекайте! Хорошо, что в программе «Время» назвали мое имя и отчество. А то как бы вы узнали, что я Лев Иванович?

– Ой! – Таня схватилась за голову. – Это у вас в Москве никто никого не знает. У нас проще. В гостинице две мои подружки работают. Я такое о вас знаю… Закачаетесь!

– Поделитесь! Может, и я закачаюсь?

– Нет! У вас своя компания, у меня – своя.

– Тогда не смею мешать. – Гуров церемонно поклонился. – Всего наилучшего, – и, стараясь не оступиться на осыпающейся под ногами гальке, поднялся на набережную.

Таня смотрела ему вслед и думала, что напрасно приходит сюда. Этот человек ей не по зубам, можно нарваться на неприятности.

Гуров тоже был недоволен собой: решил отдыхать, так и отдыхай, а не придумывай себе заботы, которых тебе на службе хватает. Уже четвертый день, а прилетел он неделю назад, Гуров ощущал какой-то дискомфорт, что-то фальшивое в своем, казалось бы, беззаботном курортном житье-бытье. Он не желал заниматься анализом, а желал любоваться морем, пальмами, получать максимальное удовольствие от своей полной свободы. Спишь, ешь, ложишься, встаешь, гуляешь, можешь идти налево, можешь направо, хочешь – вверх, хочешь – вниз, ничего не должен, все как в сказке, желаешь – выполняй.

Первые дни он так и чувствовал себя, затем настроение стало портиться, естественность в поведении исчезла. Словно слушал он красивую музыку, да неожиданно оркестр разладился, ворвались фальшивые ноты и зазвучали все отчетливее. Гуров пытался их не слышать, вернуть гармонию, а она исчезла.

Был март, погода не установилась, дождь, ветер, солнце вперемежку. Гурову такая погода нравилась, даже думать не хотелось, что творится на этой театрально-декоративной набережной в разгар сезона. Он сел на скамейку неподалеку от статуи, глянув на нее с умилением и благодарностью. Эта гипсовая промокшая и озябшая девушка возвращала на землю, к жизненным реалиям, так как окружающий ландшафт был настолько неестественно красив и гармоничен, что человек рисковал воспарить или подумать, что он оказался в краю неродном. А взглянешь на ее воздетые ручки, плотненький купальничек, который надежно закрывает то, на что и смотреть-то не хочется, и поймешь: все нормально, ты на земле, дома.

«Давай разбираться, Гуров, что тебе жмет, отчего неуютно». Он начал вспоминать события, встречи, разговоры последних дней, очень быстро, ни за что не цепляясь, докатился до сегодняшнего дня. Значит, так: бросал камешки в море, никого не трогал, не мешал, появилась Таня. В чем дело? Почему вдруг напрягся? Пришел человек на пляж, солнце блеклое, прячущееся, однако загорать можно. Не обманывай себя, она ищет с тобой знакомства. Может, человеку одиноко… Все, и больше ничего? Может, профессионалка? Не сезон, клиентов нет. В гостинице у нее подруги работают, подсказали? Но в картотеке он всегда пишет: юрисконсульт. Бронь у него не милицейская, а горкома. «Ничего интересного обо мне в гостинице узнать нельзя, – подвел итог Гуров. – Однако она ищет знакомства».

Как часто случается, решение пришло неожиданно. Так решаешь геометрическую задачу. Кажется, нет ответа, условия неверны, а провел дополнительную черточку, соединил два угла, и все просто, только удивляешься своей недогадливости.

«Дело не в Тане как таковой, интересуется тобой девушка, и Бог с ней. В последние дни с тобой, Гуров, познакомилось несколько человек. Ты стал центром курортной компании. На гитаре не играешь, не поешь, застольем не руководишь, анекдоты не рассказываешь. Чего в тебе интересного? Посоветоваться с Отари? А не посмеется он? Лучше выглядеть глупцом до того, чем после», – решил Гуров.

Прошлой весной Гурова вызвали к генералу. Константин Константинович торопился на коллегию, поэтому, когда Гуров вошел, кивнул на присутствующего в кабинете мужчину и, не вдаваясь в подробности, коротко сказал:

– Лев Иванович, познакомьтесь с гостем и окажите помощь.

Невысокий бритоголовый то ли грузин, то ли армянин – Гуров не смог разобраться, выпрыгнул из кресла, поблагодарил генерала и выкатился из кабинета.

– Лева, – задержал Гурова Константин Константинович, – не сердись, что отрываю от дел, не перепоручай его, помоги сам.

– Хорошо, Константин Константинович, – ответил Гуров, понимая по тону генерала, что ничего хорошего в ближайшее время не предвидится.

Отари Георгиевич Антадзе, майор милиции, начальник уголовного розыска курортного города, который часто называют здравницей страны или жемчужиной Черноморского побережья, являл собой фигуру колоритную: мастер спорта по вольной борьбе, при среднем росте он весил сто десять килограммов. Отари приехал в столицу за «своим» жуликом, не желая отвлекать коллег от их многотрудной работы.

Все это Гуров установил в своем кабинете очень быстро и сразу понял, что Отари, видимо, опытный сыщик и в своей стеснительности лукавит. Он прилетел, потому что знает: «своего» жулика разыскивают, как родного, а по чужим ориентирам работают, словно ищут троюродного. Винить в этом сотрудников нельзя, так как ни один из розыскников от безделья не страдает.

Гуров Отари понимал, не осуждал, однако знакомству не радовался. Тот смотрел на Гурова виновато, просил называть себя только по имени, объяснив, что на его земле так принято, сам же обращался к хозяину исключительно по имени-отчеству.

– Мошенник, большой мошенник. – Отари выложил на стол фотографию разыскиваемого. – Людей много обидел, нацию позорит, надо его быстро-быстро в тюрьму. Он сейчас здесь, у вас, – и постучал пальцем по столу.

Гуров заглянул под свой стол, чем привел Отари в неописуемый восторг.

– Здесь вроде его нет, – серьезно сказал Гуров. – Где разыскивать будем?

Отари погладил широкой ладонью бритую, отполированную солнцем голову, глянул хитро.

– Мало-мало есть. – Он достал блокнот, открыл в нужном месте, протянул Гурову.

В блокноте были записаны две интуристовские гостиницы.

– Интересно, – вздохнул Гуров, возвращая блокнот. – Поехали.

Они побывали в гостиницах, в отделениях милиции, на территории которых находились эти гостиницы, но, как Гуров и ожидал, богаче не стали. Отари поселился в одной из гостиниц, записал телефон Гурова и дежурных по отделениям милиции и сказал:

– Спасибо, Лев Иванович, я один справлюсь.

Гуров молчал. Константин Константинович приказал помочь, однако своей работы хватает. На данном этапе в розыске мошенника, кроме наблюдения, личного сыска, предложить нечего. Узнать мошенника по фотографии вряд ли возможно, значит, задержать его может только сам Отари. Чем ему помочь? Находиться рядом, гулять у гостиниц, сидеть в кафе? Сколько дней? В принципе вся затея майора провинциальная и наивная. Преступник может сменить место охоты, уехать из Москвы.

Гуров окинул взглядом литую фигуру Отари. Конечно, один на один майор возьмет мошенника легко. А если тот окажется в компании соотечественников?

Отари ждал терпеливо, поглядывая на Гурова голубыми глазами, гладил свою полированную голову, казалось, слышал вопросы и готов был ответить на них.

– Вы за каждым «своим» лично вылетаете? – спросил Гуров. – А как же город?

Отари улыбнулся, пожал плечами, отвернулся. Гуров понял, что лучше ему было бы и не спрашивать. Раз начальник розыска прилетел, значит, ему этот преступник очень нужен. И оперативников у Отари мало, потому он здесь один, и как там без него в городе, майор не знает.

– Извини. – Гуров протянул руку. – До завтра, позвони в девять.

Отари разыскал мошенника на третий день. Гуров вскоре эту историю забыл, а месяц назад, когда его начали выгонять в отпуск, Рита сказала:

– Рекомендую Черноморское побережье. Там сейчас тихо, безлюдно. Я взять отпуск не могу, знаешь мою ситуацию, а тебе необходимо проветриться. Тем более что дорога у тебя бесплатная.

Жена, видимо, позвонила Константину Константиновичу. Гурову оформили отпуск. Выписали проездные документы, а он и не сопротивлялся.

В аэропорту его встретил Отари, отобрал чемодан, усадил в машину, привез в гостиницу, где его ждали. Он поселился в двухкомнатном «люксе» с балконом и окном на море и только к вечеру понял, как устал. «Наверное, я в последние дни совсем плохо выглядел, раз они все так на меня накинулись». Отпуск так отпуск. Первые сутки Гуров выходил из номера только в кафе, потом начал спускаться к морю, гулять по набережной.

Гуров сидел на скамейке, поглядывал на родную неуклюжую гипсовую девушку и пытался реставрировать дни, которые он провел на отдыхе.

Двое суток он отсыпался, бродил в одиночестве по набережной. Моросил мелкий дождь, ветер хлопал тяжелыми от воды полосатыми тентами; мутные возле берега, волны у буя, за который никто и не собирался заплывать, наливались свинцом. На третий день он надел костюм, белую рубашку и спустился на второй этаж, в ресторан, который только открылся после перерыва. Занято было лишь несколько столиков. Гуров знал, что шестиместный стол занимать опасно, официанты этого не любят, но четырехместные были только в центре зала, где сидеть одному неуютно. Кроме того, как каждый оперативник, Гуров не любил, когда за спиной ходят, и он сел у окна за большим столом. Как обычно, если события разворачиваются в жизни, а не на экране телевизора, на Гурова просто не обращали внимания. Он сидел тихо, ничего не требуя, официантки расположились в другом конце зала, тоже не шумели, обсуждали свои проблемы. Таким образом, установилось равновесие. Читая в газетах полемику на тему «Служба быта», Гуров неоднократно задумывался: кто с кем полемизирует и чего добивается? Неужели умные социологи, опытные журналисты всерьез полагают, что способны на страницах газет и журналов разрешить жизненную проблему?

Гуров поглядывал в дальний угол ресторана на невозмутимо беседующих женщин. «Культура обслуживания давно утеряна, экономически я им не нужен, можно говорить и писать ежедневно, ничего не изменится. Когда она наконец подойдет, я встану и поздороваюсь, – решил Гуров. – Какой получу ответ?»

Его размышления прервала подошедшая девушка.

– Здравствуйте, – сказала она, занимая место напротив Гурова. – Давно ждете?

«Удивился я тогда или нет? – Гуров провел рукой по шершавой скамейке, взглянул на грязную ладонь и подумал, что его фирменный костюм вскоре станет нормальной рабочей одеждой. – Почему она подошла ко мне, хотя в зале было полно свободных столов? Я тогда подумал, мол, не любит красивая женщина одиночества, ведь актер не может играть перед пустым залом. Может, не точно так подумал, но похожее мелькнуло тогда».

Гуров запоздало поднялся, поклонился:

– Здравствуйте.

– Майя.

– Гуров… Лев Иванович, – произнес он.

– На Иваныча вы пока не тянете, – рассмеялась Майя. – Вы всегда такой скромный? Приходите, садитесь и молчите? А если фужер разбить? Громко! Потом сказать, что случайно. Два рубля, а сколько удовольствия! Начнут ругаться, осколки собирать. А завтра подойдут мгновенно.

– Завтра работает другая смена, – ответил Гуров.

– Ни полета, ни фантазии!

– Мне уйти?

– Сидите. – Майя махнула на него рукой, вздохнула. – Летишь на этот курорт, надеешься на что-то новое, неожиданное. Только спокойно, Левушка, я женихов не ищу, хватает.

– Не сомневаюсь, – искренне ответил Гуров.

Майя была девушкой эффектной, не красивой, не хорошенькой, а именно эффектной, рекламной. Но не в пошлом понимании рекламы-распродажи. Рыжеватые, явно крашеные волосы обрамляли лицо правильного овала, коротковатый нос, полные губы, подведенные к вискам глаза, косметики в меру.

– Ну и как? – спросила она, нисколько не смущаясь под внимательным взглядом Гурова.

– Неплохо. Даже отлично, – ответил Гуров. – Вас спасают глаза. Содержание. Иначе при такой внешности и манере себя вести вы походили бы на куртизанку.

– Проститутку? Кстати, как вы относитесь к проблеме? Модная сейчас тема.

Гуров не успел сформулировать свое отношение к модной теме, к ним подошел элегантно одетый мужчина.

– Добрый день. Майечка, собираете отряд волонтеров? – Он подмигнул Гурову. – Артеменко. Зачислен вчера. На правах старослужащего должен вас предупредить…

– Володя! – перебила Майя. – Кончай трепаться. Распорядись! Мы с Левой сидим с утра.

– Разрешите? – Артеменко взглянул на Гурова вопросительно.

Официантка не подошла, подбежала.

– Здравствуйте, здравствуйте! Обед на три персоны? Зелень. – Она уже быстро писала в блокноте. – Лаваш подогреем. Сыр, есть язычок…

Артеменко не обращал на официантку внимания, сел, взял стоявшую на столе бутылку минеральной. Официантка тут же открыла ее, продолжала говорить и записывать.

– Горячим нас сегодня шеф не балует. Цыплят не рекомендую, шашлыки тоже. Но голодными не отпустим.

– Лед, пожалуйста, – прерывая ее монолог, сказал Артеменко.

После этого обеда, который незаметно перешел в ужин, жизнь Гурова изменилась.

В ресторане или буфете встречали улыбками, здоровались, выяснилось, что всегда есть холодный кефир или ряженка, даже боржом. В компании появилось еще двое мужчин. На следующее утро, у моря, он познакомился с Таней.

«Так, все сначала, – скомандовал Гуров, встал со скамейки, почистил брюки и пошел от гостиницы в сторону порта. – Эмоции отдельно, факты отдельно.

Спокойно, подполковник. – Гурову недавно присвоили звание, он еще не привык к нему. – Итак, спокойно. Кому и зачем ты можешь быть нужен? Делами о хищениях ты не занимаешься, пропиской в Москве не командуешь, к поступлениям в вузы отношения не имеешь. Никаких громких дел сейчас твое подразделение не ведет. Никому ты, подполковник, не нужен. Таковы факты.

Но к тебе же явно пристают, знакомства с тобой ищут. Причем люди совершенно разные, казалось бы, никак друг с другом не связанные».

Владимир Никитович Артеменко порой выглядел пятидесятилетним, но случалось, когда он задумывался или считал, что никто на него не смотрит, то выглядел и на все шестьдесят. Он очень следил за собой, кажется, и брился дважды в день, его костюмы всегда отутюжены, рубашки свежи, туфли начищены, одеколоном он пользовался очень умеренно. От вопроса, где и кем он работает, Артеменко не то чтобы уклонился, просто свел ответ к шутке. Мол, администратор, руководитель среднего масштаба, которому жить не стыдно, но и хвастать нечем. В гостинице, да и в других ресторанах и кафе, куда Гуров с ним заходил, Артеменко знали, встречали наилучшим образом. С первого дня Гуров установил с ним немецкий счет, то есть каждый платил за себя, и Артеменко отнесся к этому просто. Деньгами он не сорил, непомерных чаевых не давал, и причина его авторитета у обслуживающего персонала оставалась для Гурова неизвестной. Находясь в эйфории отпуска, в состоянии непривычного безделья, Гуров тогда не обратил внимания, а сейчас вспомнил. Артеменко последовательно пресекал повышенное внимание к своей персоне со стоpоны обслуживающего персонала, однако не скрывал своих возможностей. Несколько раз Гурову приходилось видеть гуляющих цеховиков – подпольных миллионеров. Артеменко никак не походил на них. И еще. Он, видимо, достаточно много и часто пил, но, поскольку пьяным ни разу не был, похмельем не страдал, руки у него никогда не тряслись, эта неумеренность в глаза не бросалась. О том, что Артеменко попивает, Гуров узнал случайно, заглянув пару дней назад к нему в номер, такой же точно, как его собственный. Горничная заканчивала уборку, и в ее корзинке лежали две пустые бутылки из-под коньяка. В ванной, куда Гуров зашел, чтобы вымыть руки, на полочке у зеркала тоже стояла начатая бутылка марочного коньяка.

Сейчас Гуров все это вспомнил, пытался как-то систематизировать, понять Артеменко, однако цельного образа не получалось. И еще пустяк, казалось бы, задумываться не стоит, однако почему Артеменко позволял называть себя всем без исключения по имени? И чем скромный юрисконсульт Лев Гуров мог заинтересовать этого странного человека?

Майя. Фамилии ее Гуров не знал. Инструктор физкультуры на каком-то предприятии. Лет около тридцати.

Гуров задумался. Кургузая, обрывочная информация, собранная из случайно оброненных фраз. В прошлом Майя была в большом спорте, как она выразилась: «Я лишь бронзовая, до золота силенок не хватило». Ходила замуж, не понравилось, скучно.

У гостиницы стояла сверкающая «Волга», которой Майя почти не пользовалась. «И зачем я велела сюда ее пригнать, сама не пойму, – сказала она. – Надо позвонить, чтобы прилетели и забрали».

«Волга» была ухоженная, вылизанная, и явно не женскими руками. Кто машиной занимается, кто ее пригоняет, угоняет? Поклонник? Бездумная, бескорыстная любовь? Майя отдыхает одна. Почему одна? Деньги? Возможно, единственная дочь в обеспеченной семье. А почему отдыхает в марте, не в сезон? Скучно же, даже загорать тяжелый труд. Ее интерес к Гурову в принципе объясним. Избалована мужским вниманием, привыкла, выбор небогат, Гуров и подвернулся. Кажется, ничего в Майе загадочного, но чем дольше он думал, тем больше в нем росла уверенность: эффектная, остроумная, казалось бы, открытая Майя в чем-то, причем в главном, лжет. Как лжет и Артеменко, которого все зовут по имени, что так же противоестественно, как гладить хищника, хотя он и из породы кошачьих.

– А, Лев Иванович, разрешите нарушить ваше уединение?

Гуров повернулся и увидел еще одного лгуна, самого неумелого в их компании.

Леониду Тимофеевичу Кружневу было лет сорок с небольшим. Среднего роста, болезненно худой, с темными кругами под глазами, тонкими поджатыми губами, он не вызывал к себе симпатии. Мягкий тембр голоса и постоянный вопрос, как бы застывший в глазах, которые от темных окружений казались неестественно огромными, придавали Кружневу такой беззащитный вид, что отказать ему в общении было невозможно. Он пытался держаться развязно и беззаботно, получалось у него плохо, и он, словно понимая свою актерскую бездарность, постоянно смущенно улыбался, как бы извиняясь.

Два дня назад, утром, он подошел в кафе гостиницы к столику Гурова и сказал:

– Приветствую, уважаемый. Не выпить ли нам по стаканчику вина? По случаю знакомства, так сказать. – Он прищелкнул каблуками, поклонился. – Кружнев, Леонид Тимофеевич. Москвич. Бухгалтер. Нахожусь в очередном отпуске.

Гуров взглянул на пустые столики, пожал плечами, вздохнул:

– С утра не пью, поручик. А вы никак ночью проигрались? – Гуров копировал тон и лексикон Кружнева, надеясь, что тот обидится и отойдет.

– Не судите да не судимы будете, Лев Иванович. – Кружнев расставил принесенную на подносе закуску, вынул из кармана болтавшегося на нем пиджака бутылку сухого вина, сходил за стаканами, налил. – Не извольте удивляться. Вчера слышал, как к вам обратилась дежурная. А нахальство мое исключительно от стеснительности.

Он чокнулся со стаканом Гурова и выпил одним духом.

– Знаете, пятый десяток разменял, Черное море впервые вижу. Один. Супруга недавно умерла, погибла, так сказать, в автомобильной катастрофе. Я и pешил гульнуть, а не умею, не обучался.

Гуров не любил стриптиз, в искренность случайных исповедей не верил, однако, выражая сочувствие, прижал ладонь к груди, кивнул и пригубил холодное, терпкое и очень легкое вино.

– Отдыхать, оказывается, – это большое искусство и дело довольно утомительное. – Кружнев вновь налил себе и выпил. – Я так вот попиваю винцо, поддерживаю состояние эйфории. Осуждаете?

Молчать становилось неприличным, и Гуров сказал:

– Я по части отдыха тоже не мастак.

– Вижу, но вчера вечером вы находились в развеселой компании – светская львица и преуспевающий современный бизнесмен. Еще с вами был эдакий плейбой, как я понял, из местных.

– Толик? – Гуров усмехнулся. – Действительно из местных. Работает физкультурником в санатории. Ну какой он плейбой?

Вечером Кружнев сидел с ними за одним столом и рассказывал древние анекдоты. Никакой настороженности он у Гурова не вызывал, разве что жалость и раздражение. Неудачник, слабый, поверхностный человек, видимо, из интеллигентной семьи.

Толик, тот самый физкультурник из санатория, как и все остальные, сначала познакомился с Гуровым. Их встреча состоялась на аллее напротив этой самой здравницы. Знакомство состоялось элементарно просто – Толик преградил своим спортивным телом дорогу Гурову и сказал:

– Привет, старик. Меня зовут Толик. Какие проблемы? Чем могу?

Гуров ответил: мол, проблем никаких, и хотел улыбающегося атлета обойти. Но не тут-то было.

– А у меня есть. – Толик широко улыбнулся. – Твоя жена? – Он кивнул в сторону стоявшей неподалеку Майи.

Гуров неожиданно для себя разозлился и заговорил певуче, на блатной манер:

– Не жена, парень. И мальчик, что стоит с ней рядом, – он взглянул на Артеменко, – не ейный муж. Я твоего имени не называл, катись. Счастливой охоты!

Гуров решил, что отбрил нахала, но и опытным сыщикам порой случается ошибаться.

– Вот дает! – Толик хлопнул его по плечу. – Ты мне сразу понравился, хоть и выглядишь интеллигентом.

Он подвел Гурова к Майе и Артеменко.

– Честной компании салют! Даме персонально! – Он поклонился. – Вот друга встретил, а он жалуется: мол, некуда в вашем городишке девать время и деньги. Да, – он хлопнул себя по широкой гулкой груди, – меня Толик зовут. Человек я в плохую погоду незаменимый. Все знаю, везде мне рады, за мной как за каменной стеной.

Артеменко беспечно улыбался, казалось, разыгрываемая клоунада ему доставляла удовольствие.

– Великолепный у вас, Лева, дружок. Наверняка в научном зале библиотеки познакомились, – сказал он.

– Экземпляр, – согласилась Майя. – Ну-ка, Толик, повернись, – и сделала пальцем круговое движение.

Толик повернулся, улыбаясь, словно выслушивал комплименты.

– Хвост давно отпал? – спросила Майя.

– Давно! – обрадовался Толик. – Но остальное при мне, не сомневайтесь. – И, чувствуя, что сейчас его прогонят, быстро продолжал: – Вы, москвичи, должны быть к аборигенам чуткими, жалостливыми. Мы же в заповеднике живем. Вчера в порту одна посудина причалила. Ее фашисты строили, денег награбленных не жалели; внутри уют, обшивочка, полировочка, бары-шмары, прочие атрибуты чуждой цивилизации. По нынешним временам соки подают, кофием людей травят, но если вы меня с собой возьмете, примут в лучшем виде, все будет. Ну как, командир, двигаем? – Он взглянул на Артеменко. – Как я понимаю, именно вы распорядитель кредитов?

– Пошли! – сказала Майя и, чувствуя, что Гуров сейчас откажется, взяла его под руку.

Так в их компанию ворвался непрестанно улыбающийся Толик.

Итак, за несколько дней с ним познакомились: Майя, Артеменко, физкультурник Толик, бухгалтер Кружнев, а на пляж стала приходить Таня. И чем дальше он вспоминал, тем ему больше случайные знакомства не нравились.

«Да, надо позвонить Отари, – решил Гуров. – В конце концов, он устроит мне номер в другой гостинице, я перееду и буду жить спокойно. А как я Отари объясню свою просьбу? Стыдно, Гуров, ты становишься подозрительным шизофреником. А не нравятся тебе люди, не поддерживай отношений, кто тебя заставляет?»

– Не помешал? – Кружнев, склонив голову набок, заглядывал Гурову в глаза и виновато улыбался. Он был не один. За его щуплой фигуркой громоздился улыбающийся атлет Толик.

– Извините, занят, – сухо сказал Гуров и зашагал прочь от гостиницы.

– Лев Иванович, извините, – бормотал за спиной Кружнев. – У нас предложение…

– Бухгалтер, – перебил Толик, – оставь человека в покое.

Предложения Гуров не слышал. «Интересно, чем я занят и куда направляюсь? Может, в отдел к Отари заглянуть, посидеть среди своих?»

Но в милицию Гуров не пошел, понимая, что дел у коллег хватает и без него, бездельника. Откуда Гурову было знать, что ждет его скорая встреча с Отари, скорая и неизбежная?

Поднявшись в город, Гуров долго бродил под накрапывающим дождем, потом пообедал в столовой, зашел в кинотеатр, через полчаса сбежал. Вернувшись в гостиницу, он прокрался в номер, заперся, не подходил к телефону, не отвечал на стук в дверь. Вечером стучали особенно настойчиво.

– Лева, ты жив? Отзовись! – настойчиво и громко требовала Майя.

Пришлось подойти к двери.

– Жив, но болен и лег спать, – сердито информировал Гуров.

На следующее утро ему пришлось горько пожалеть о своем поведении. Столько дней терпел, мог бы потерпеть еще один.

Таким образом, непосредственно перед катастрофой он никого из компании не видел, последней информацией не располагал. Что делать. Случается, на человека нападает хандра.