Еще воспарит. Битва за Меекхан

Нора должна была найти Знамя. Он должен был, во что бы то ни стало, найти Знамя.

Вдобавок ко всему, все слуги исчезли из дворца, и след их потерялся. Почти сорок человек. И в данный момент эти люди были его единственным шансом получить хоть какую-то информацию.

Они должны были захватить хотя бы одного из них.

Страница насмехалась над ним своей наглой белизной, а он уже трижды брал и откладывал перо. За окном небо начало светлеть, хотя до рассвета было еще далеко. Он записывал воспоминания больше половины ночи. Столько часов, а стопка страниц, испещренных черными буквами, казалась ему жалкой и микроскопической. Но если он не закончит его сегодня, он никогда не закончит его, потому что никогда не соберет достаточно сил, чтобы снова вернуться на этот холм.

"В первую ночь они ударили по нам силами не менее трех тысяч человек, - начал он. "Откуда я знаю, сколько их? Потому что оба наших холма были атакованы одновременно, а ряды се-кохландийцев были настолько плотными, что в темноте казались бесконечными. Таким образом, их было не менее трех тысяч. Мы по очереди спали на месте. Половина роты стояла на страже, другая дремала в нескольких шагах от них, в доспехах, шлемах и с оружием в руках.

Мы ожидали нападения, а они все равно нас удивили. Было темно, деревья над головой закрывали небо так, что лунный свет едва проникал под ветви, и они шли тихо, бесшумно. Невероятно, как спокойно они могли ходить. Они носили темные туники, так что ни цепные, ни панцирные пластины не звенели и не сверкали, и чернили свои шлемы, а также металл своих щитов, рукояти оружия, наконечники копий и даже лица. Они надевали на ноги куски стеганой ткани и шли.

Они были похожи на армию призраков. Но убивали они как мужчины.

Они яростно били по нам, пока половина роты, стоявшая в карауле, не была оттеснена и не столкнулась с нами, спящими. В одно мгновение мы все спутались в огромную, сбившуюся в кучу, визжащую и проклинающую массу. Это то, что я запомнил лучше всего - проклятия. Я не буду их здесь записывать, потому что не все любят читать такие вещи, но, правда в том, что герои с вишневых холмов не умерли, призывая имя Великой Матери или восхваляя Империю, но оскорбляя чужих матерей, отцов, братьев и сестер. И я тоже это делал. Я кричал, проклинал и наносил слепые удары по каждой темной фигуре передо мной. Это был верный способ - ведь наши кольчуги блестели, а плащи были яркими, так что даже в такой темноте было легко отличить своих от врагов".

Мужчина вздохнул, заколебался и продолжил. Сегодня он не писал бы гладкую ложь.

"Нет. Не легко. Через несколько мгновений мы зашагали вперед, и хотя командиры выкрикивали приказы, не было никакого желания стоять в строю. Каждый сражался в одиночку, за себя и против всего мира. Я получил такой сильный удар по голове, что шлем сполз мне на глаза, и долгое время я только колол вслепую, где только углом глаза я замечал какое-то движение, не могу поклясться, да защитит меня Великая Мать, я не могу поклясться, что никто из тех, кого я ударил, не ругался по-меекхански!".

Последние три предложения были написаны вялыми, шатающимися буквами. Мужчина колебался, но в конце концов решил, что он потратил достаточно бумаги. Хотя он мог позволить себе уничтожать по сто листов бумаги в день, что-то в его душе возражало против такого расточительства.

"Что же писать, в чем заключалась битва? В темноте, когда со всех сторон подстерегает смерть, со щитом, принимающим удары неизвестно откуда, среди криков, стонов и проклятий? Я не могу. Я не могу, а если бы и мог, то не уверен, что хотел бы этого. Души покидали свои тела и прокладывали свой путь в Дом Сна и с нашей и их стороны, и это все, что имеет значение. А хаос этой бойни? Как мне это описать? Я напишу о моменте, когда я неожиданно споткнулся, сделал несколько шагов вниз по склону, а когда поднялся на ноги, то почувствовал лишь, что кто-то прислонился к моей спине и прикрыл ее. И так мы стояли долгое время, как братья, борясь один за другого, пока, наконец, я не повернулся, чтобы сказать ему, что мы должны идти, вернуться к нашим, и тут я увидел остроконечный шлем, увенчанный горстью перьев. Не наш шлем.

Не знаю, понял ли он, кто всадил клинок ему в шею, но он умер быстро, и я дорвался до остальных.

Такова была эта бойня.

И мы бы пропали в ней, если бы не помощь. Полковник собрал последнюю дюжину или около того солдат из штурмовой роты и раненых, которые еще были в состоянии стоять и могли владеть хотя бы одной рукой, и бросился в контратаку. Это позволяло нам собираться десятками, восьмерками или четверками".

Он улыбнулся, хотя не почувствовал ни намека на радость.

"Нет, простите за глупую шутку, но у меня сегодня нет ни сил, ни желания размышлять и выцеловывать каждое слово. Я уже знаю, что этот дневник не будет читать никто, кроме моих близких родственников, а они знают мое чувство юмора. Если так можно назвать желчь, вылитой из души стареющего дурака.

Четверть моей роты была убита в этой атаке, и почти все были ранены. У меня самого есть шрам на левой ноге, хотя я почувствовал рану только после битвы.

И это была первая из атак, продолжавшаяся всю ночь.

И в ту ночь, самую длительную ночь в моей жизни, кочевники нападали на нас снова и снова, а когда небо заволокло тучами, мы сражались в темноте, в которой едва можно было разглядеть рукоять меча, зажатого в руке. Они должны были занять эти холмы по той же причине, по которой мы застряли на них - потому что они были отличным оборонительным пунктом, и на случай контратаки остальной части нашей армии, которую они ожидали утром. Поэтому они трижды отправляли к нам посланников с предложением сдаться. Посланники каждый раз приходили с одним и тем же предложением - сложите оружие и вы сохраните свою жизнь, продолжайте сопротивляться и вы умрете.

И они не понимали, почему мы смеемся им в лицо, отвечая:

Но не на коленях, сукины дети!".

- Ваш сын работал на князя Кул-Марреса.

На самом деле это был не вопрос - сидящий за широким столом Крыса даже не оторвал глаз от бумаг, которые просматривал, но стоящая перед ним женщина кивнула головой и, нервно одернув подол фартука, ответила:

- Да, сэр. В течение трех лет.

Следователь Норы что-то пробормотал себе под нос. Он был усталым и злым. Посреди ночи его вытащили из постели и велели допросить этих людей. Матери, отцы, братья и сестры, шурины и кузены пропавших слуг того проклятого князя. По крайней мере, тех, кого сумели найти, потому что довольно много людей покинуло город еще до битвы. И теперь он, и еще дюжина несчастных из Норы, пытались выбить из них хоть какие-то осмысленные показания. Пока безуспешно. Большинство слуг жили во дворце, редко видя свои семьи, но когда бывший Хранитель Знамени уволил всех – то повара, дворецкие, конюхи и горничные не вернулись к своим близким, а исчезли. Они просто растворились в воздухе.

- Кем он был?

У него была картотека, поскольку Нора собирала послужные списки всех членов Совета Первых, но раз они уже разговаривают, пусть говорит она. Может, она что-нибудь расскажет.

- Помощник печника, сэр. Сначала он был просто младшим помощником, но полгода назад князь дал ему работу получше и за лучшие деньги.

- Сам князь?

Ему не нужно было поднимать голову, чтобы понять, что женщина нервно улыбается.

- Ну, нет, зачем, светлый господин. Князь, хех. Мой Ноар говорил, что князь никогда даже не посмотрит на слугу, если только кто-нибудь не встанет у него на пути, да и то иногда, если он кому-то мешал - сам извинялся. Ну, но мой мальчик был работящим и быстрым, поэтому, когда ему дали лучшую работу, это было счастливым временем.

-И вы были счастливы?

- Я была рада, - призналась она. – Разве я не хочу есть? А мои остальные дети? У Ноара была еда, одежда и место для сна в княжеском дворце, а если он приносил домой орги или что-нибудь из кухни, мы тоже не голодали.

Крыса кивнул головой. Это согласуется с остальной информацией. Кул-Маррес платил мало и считал верхом милости, когда позволял своим людям брать домой объедки с его стола.

- «Князь не раздавал золотые сливы", - ввернул он популярную поговорку.

- Что, господин?

Видимо, популярность этой поговорки не дошла до районов городской бедноты.

- Он был скуп, - коротко объяснил он. - Как я вижу, большинство слуг пришли из Амхерии и Лаха.

Это были самые бедные районы столицы. Буквально и в переносном значении - сточная канава Меекхана. Он поднял взгляд, услышав сердитый вздох. Женщину стало заметно мутить, она напряглась.

- Почему? Что? Жители Лаха хуже? Потому что они беднее? Может быть, мои дети носят тряпки, но чистые. И, возможно, мы едим мясо, только когда…

- Жирная крыса попадает в ловушку - он вник в ее слова. - Я знаю это, я сам родом из Амхерии. И если кто-то с титулом князя обращается туда за услугами, то только для того, чтобы заплатить как можно меньше. То есть он жаден до золота, как голодный кот до колбасы.

Она смерила его взглядом, на этот раз настороженным и недоверчивым.

Он слишком хорошо знал этот взгляд, у его матери он тоже часто был таким. В самых бедных кварталах ложь, обман и ухищрения являются основой выживания. И наконец, она была с Лаха. На протяжении многих лет между Амбехией и Лахой происходили локальные войны и конфликты, и бандитские разборки могут вывести на улицы этих кварталов целые роты войск.

Однако в последнее время взаимная вражда поутихла. Словно с приближением армии варваров к столице, местные обиды отступили на второй план. Конечно, это могло быть связано с заявлением императора о том, что если в Амбехии или Лахе снова начнутся бои, он прикажет стереть эти районы с лица земли. А Креган-бер-Арленс уже показал, что он – настоящая сволочь.

- Какая улица? - Мать помощника печника уже обрела спокойствие.

И ее отношение явно изменилось. Человек за столом был уже не чиновником всемогущей Норы, а почти знакомым. Ну, может быть, из района похуже, но все равно своего рода своим. Но она все еще была недоверчивой.

«Дырявые сапоги», — ответил он.

Улица на самом деле называлась Сапожной, но никто в Амбехии и Лахе не упоминал о ней, кроме как Дырявых Сапог. И, возможно, это было последняя деталь, убедившая ее в том, что он не лжет и что он действительно «свой».

«Мои мальчики никогда не дрались с Дырявыми», — сказала она довольно зажато.

- Потому что моя улица довольно далеко от вашей.

- Верно, - кивнула она. - Если вы останетесь… Несколько беспомощным жестом она указала на тесную комнату.

Он опустил взгляд на бумаги. Предательство, изнасилование, убийство и месть, раскрытие которых привлекло к нему внимание нескольких агентов, внедрившихся в настроения в Амбехии. Ему повезло, что Нора набирала людей, а не проводила чистку среди местных банд. Но это была не та история, которую он советовал бы кому-либо рассказывать.

- Вы должны усердно работать. Тяжело и долго. И чтобы было кому порекомендовать тебя Норе.

- Ага. Потому что я подумала, что, возможно, мой Ноар сможет найти новую работу, как только он…

Она остановилась на полуслове, но было уже поздно. Крыса смотрел на нее, как голодный кот, который только что понюхал кусок ветчины.

- Как только он что? — мягко спросил он.

Они перехватили восемнадцать из тридцати девяти человек, которых Субрен-кул-Маррес отправил в свой родной замок. У князя было достаточно времени, чтобы осуществить свой план - он вручил каждому слуге по два имперских орга, пообещав, что они получат еще двадцать, когда доставят специальный груз в поместье князя в Восточной Сатрии. Двадцать имперских оргов - сумма, за которую большинство жителей Амбехии и Лаха продали бы всю свою семью. За такое количество золота можно было купить ферму со всем скотом или пить самый лучший ликер без меры в течение года.

Поэтому тридцать девять человек: мужчины и женщины - покинули город и пошли на юг, сжимая в руках пакеты, плотно завернутые в ткань. Несколько человек, вскрыв их содержимое - в конце концов, какое сокровище может быть оценено в двадцать имперских, - с удивлением обнаружили, обычные камни завернутые в кусок толстой ткани. Больше ничего. Поэтому они упаковывали свою посылку и двигались дальше, по крайней мере, до тех пор, пока команды Норы не заявили на них свои права.

Но, несмотря на усилия разведки, более половины "посланников" князя ускользнули из паутины. Неудивительно, ведь после продолжительной битвы дороги за Кремневыми горами вновь заполнились беглецами.

А восемнадцать кусков грубой ткани, использованных для упаковки камней, как они не старались, не могли быть сшиты обратно в Великое Знамя.

Больше половины пропали без вести.

Ситуация становилась напряженной. Каждый раз, когда она приходила с очередным докладом, лицо Креган-бер-Арленса становилось все более хмурым и серьезным. В конце концов, сколько раз можно слушать - "Мы все еще в поиске, скоро будут новости".

После своего последнего визита к императору она нашла главу Норы в его личных покоях. Он сидел за столом и пил. До усрачки.

- Император спрашивает, когда вы доставите его посылку, мой господин. Он говорит, что может задержать атаку максимум на четверть часа или два.

Он поднял голову и посмотрел на нее мутными глазами. О госпожа, еще час назад он был трезв, как стекло. Сколько и чего он выпил, чтобы так быстро довести себя до такого состояния?

- Иди и скажи ему… - он поднял палец, глубоко отхлебнул из фляги, - скажи ему, что мы нашли его.

Он протянул руку за спину и бросил в Псицу кусок какого-то материала размером с большой шарф.

- Но никак …- он неконтролируемо дернулся, - мы никак не сможем вовремя все исправить, потому что у нас нет… целой половины, а сколько часов осталось до нападения? Три часа? Пусть он отменит это и попробует что-то другое, или пусть Великая Мать защитит нас.

Она уставилась на темно-синюю ткань, которую держала в руках. Края явно были обрезаны в спешке и небрежно, но плотное и гладкое плетение указывало на дорогую ткань. Откуда он взялся, и почему Нора так отчаянно пыталась его найти?

- Что это такое?

- Почему ты спрашиваешь?

- Мне нужно знать, отрубит ли мне голову император, когда я принесу ему эту новость.

Он презрительно рассмеялся.

- Ты беспокоишься о своей голове, девочка? Моя уже свалилась с шеи, просто она еще не знает об этом. Вот почему я пью, потому что завтра я не смогу. Хочешь знать, что это такое? Я скажу тебе.

Он сказал.

- Хочешь знать, почему я тебе это говорю?

«Потому что, когда я слушаю вас, я здесь, а не у Императора, так что ваша голова все еще может пить вино, милорд».

- Оооо, ты залаял, настоящий щенок-гончей. Да, да. Правильно. Когда ты выйдешь отсюда, следующее, что я увижу, будут стражники и палач.

Она внимательно посмотрела на него. До сих пор Первый был для нее чем-то вроде бога. В каком-то смысле он был важнее самого императора, потому что после Великой чистки стали распространяться мрачные легенды о всемогуществе относительно Норы. Она также боялась, что, движимый страхом, он выплеснет на нее свой гнев и злобу; в конце концов, она была никем, молодым щенком без связей, и есть те - кто убивает гонцов, приносящих дурные вести. Однако теперь перед ней сидел пожилой, усталый и испуганный мужчина. Вдобавок ко всему, очень пьяный.

- Я так не думаю, милорд.

-Что скажешь, девчонка?

- Что император не прикажет обезглавить вас. Вы нашли флаг, и не ваша вина, что он был уничтожен. Если кто и виноват, так это император, потому что Знамя у Хранителя не отобрали сразу.

Он засмеялся, стукнув рукой по столу.

- Тогда иди. Иди и скажи ему.

Она кивнула головой.

- Хорошо, милорд. Я пойду. Но сначала расскажите мне, как выглядел флаг.

Она галопом помчалась к императорскому шатру, и пергамент, переданный ей Первой Крысой, шуршал в ее сумке. В той же самой, в которой она хранила свою атрибутику. А на карточке, видимо, вырванной из какой-то книги, было написано:

"Фон Великого Знамени состоит из двух цветов, соединенных по диагонали: верхний - цвет темной сливы, которым окрашено небо над нашим городом, когда солнце скрывается за горизонтом, а звезды еще не засияли, нижний - цвет крови, пролитой для создания Империи. Его центр украшен золотой короной с пятью зубцами, на которой лежит первоцвет с пятью фиолетовыми лепестками в форме сердца и темно-бордовой внутренней частью. Оно отсылает к одному из древнейших названий столицы, которое называется "Цветок в Кремниевой Короне".

Под ним был простой рисунок флага на ветру.

Довольно неказисто, если бы кто-нибудь спросил ее.

Вокруг императорского шатра царила удивительная тишина, что, вероятно, означало, что все войска уже на месте и ждут приказа. Небо на востоке начало слегка розоветь, до рассвета оставалось, наверное, часа два. Уже был установлен флагшток, на котором должен висеть флаг, и именно туда ее направили, когда она сказала, что у нее есть новости для императора.

Он стоял у основания столба в сопровождении незнакомого ей мужчины. Он сразу же узнал ее, ведь именно она всю ночь приносила новости о деятельности Крыс.

- Нашли?

Она подошла к императору ближе, чем когда-либо, пока стоявший рядом с ним военный не положил руку на эфес своей сабли, и не протянула ему кусок темно-синей ткани.

- Да, Ваше Величество. Но все бесполезно.

Она в нескольких предложениях объяснила, что сделал оскорбленный князь, и сколько частей флага им удалось вернуть.

Креган-бер-Арленс молчал, и у нее было достаточно времени, чтобы посмотреть на него. Он, вероятно, тоже не спал этой ночью, и синеватый цвет лица и мешки под глазами удвоили его возраст. Он был похож на кого угодно, только не на правителя самой большой империи в мире.

- Как быстро тебе удастся вывести людей, Генно?

Генно? Итак, это знаменитый варвар, который командует кавалерией Меекхана.

- Два дня.

- Два? Ты сказали…

- Я ошибся. Дорога в горах в одну сторону иногда легче, чем на обратном пути. Моя ошибка.

Креган-бер-Арленс кивнул головой. И в этом жесте было столько беспомощности, что если бы этот человек не был императором, я думаю, она бы подошла к нему, похлопала его по плечу и заверила, что все закончится хорошо.

- Мы не сможем выдержать двухдневные атаки на внешние валы, и я не выведу свою пехоту из долины, потому что они раздавят нас с той стороны. Это моя вина, - прошептал он наконец. - Не повезло. Мы разошлем гонцов с информацией о новом сигнале. Сколько пехоты рот они достигнут, столько и достигнут. Если Великая Мать или Госпожа Судьба будет к нам благосклонна, мы сообщим об этом достаточно.

Ласкольник кивнул.

- Понятно. Что это будет за сигнал, мой господин?

- Я думал завернуть этот шест в солому и поджечь его. На самом деле, мы должны установить такой знак прямо сейчас. Но мне хотелось, чтобы символ соответствовал легенде. Великое знамя развевается над победоносной армией Империи. Я не думал… - он беспомощно размахивал куском уничтоженного флага, который держал в руке. - В конце концов, никто не мог предположить, что он уничтожит или…

Очевидно, что у него закончились слова. Псица вздохнула.

- Он все еще может воспарить, господин.

Они оба смотрели на нее так, словно только сейчас до них дошло, что рядом с ними стоит девушка, закутанная в пурпурный плащ. И если в жизни правителя были моменты, когда Креган-бер-Арленс проявил абсолютную проницательность, это был один из таких моментов, потому что вместо того, чтобы приказать запереть эту явно сумасшедшую девку в темнице, он посмотрел на нее с неожиданным вниманием и сказал:

- Говори.

"Первая конная армия атаковала на рассвете третьего дня битвы при Меекхане, наступая на врага, который ожидал многое, но уж точно не сорока тысяч кавалерии, атакующей из горла долины.

И как раз когда конные полки начали бросаться в атаку, на Лебедином холме взвилось Великое Знамя, давая понять пехоте, что она должна убраться с дороги. Она была наспех сшита из множества материалов. Нижняя, кроваво-красная половина была сделана из плащей стражников, верхняя, темно-синяя половина была вырезана из стен императорского шатра, желтые скатерти, покрывавшие столы в шатре, образовывали очертания золотой короны, а плащи гонцов были сшиты в форме лепестков примулы в центре.

И никто не смеялся и не издевался, потому что ходили слухи, что сам император держал в руке иголку и сшивал все эти разные вещи вместе, чтобы на рассвете его люди получили правильный сигнал.

И они получили то, что нужно".

Мужчина слегка улыбнулся. Если бы кто-то искал самое великолепное доказательство прагматизма Меекхана, он не нашел бы ничего лучше, чем флаг, сшитый из ничего для победы в битве.

И он тут же нахмурил брови, возвращаясь к вишневым холмам.

В последний раз на сегодня.

"Хотя для нас, для Шестьдесят седьмого, это не имело никакого значения. Едва ли пятьсот из нас пережили ночные атаки, и мы не могли видеть развевающееся Знамя, созданное из случайных кусков ткани. Что мы услышали, так это взрыв, неописуемый звук (в любом случае я не в состоянии описать это), когда копыта сорока тысяч лошадей начали стучать по земле. И тут мы услышали, как тяжелые фланги ударили по позициям кочевников с такой силой, что машины, установленные на вершине кургана, не смогли выстрелить ни разу. Мы слышали лязг железа о железо, крики людей, вопли умирающих и ржание лошадей. Эти крики пронеслись мимо нашего холма, разразились с удвоенной силой у его основания и стали стихать, когда все новые полки конницы высыпались из долины и шли в атаку на бегущую армию се-кохландийцев.

И мы стояли там, примерно пятьсот человек. Пятьсот человек из почти двух с половиной тысяч, и среди нас не было никого, кто не был бы ранен. Утром у нас остался только один капитан и два лейтенанта; полковник Самгерис-олс-Терса был убит вскоре после полуночи, разорванный на куски варварами, которые не понимали, почему мы не хотим сдаться или хотя бы быть просто убитыми.

НННКСС был нашим ответом.

Вишневые холмы теперь носят имя полковника Олс-Терса, а ветераны, защищавшие их, носят на манжетах рубашек нашивки НННКСС. И есть те, кто с настоящей гордостью бросается этими красными буквами, но есть и такие, как я, кто отказался бы от права носить их в обмен на мирные сны".

Он потянулся за другим листом бумаги, чувствуя, что Майва, вероятно, права. Описывая эти события, заключая их в клетки слов, написанных на бумагу, он успокаивался. Давно уже не было такого мира в его сердце.

"Я также должен был написать для своей дочери и внуков, как император спас мне жизнь (не считая того, что он в конце концов выиграл битву, ха, ха). Я умирал на том холме, когда императорская свита взошла на него. Не знаю почему, пока шло сражение, но было ясно, что теперь никто не отпустит императора на передовую. Но он взошел на наш холм, сидя на белом жеребце, а когда деревья вытеснили его из седла, он в одиночку поднялся на холм, испачкав кровью свои доспехи и плащ. Нашей и их. И я был первым еще живым солдатом, с которым столкнулся император. Он нашел меня сидящим под деревом, с щитом, прикрывающим мои избраненые ноги. У меня шла кровь из раны на голове, и я плохо видел, поэтому, когда я почувствовал движение, я сначала притворился мертвым, а когда он подошел ближе, я закричал и попытался проткнуть его мечом. Так же, как я делал всю ночь, когда приходили снизу.

Вот что произошло. Я, Мавило Ванесарес, солдат шестьдесят седьмого полка, пытался заколоть Меекханского императора, когда мы впервые встретились лицом к лицу. Я закричал при этом: Не на коленях! Не на коленях, сукин сын!

Мой меч скользнул по императорскому нагруднику, и сопровождающие его стражники бросились на меня, готовые разрубить меня на части. Но Креган-бер-Арленс остановил их одним словом и спас мне жизнь.

И вот что я отвечаю каждому, кто меня спрашивает: Император спас мне жизнь, поэтому я служу ему. Однако это не так. Я не служу ему, потому что он не позволил убить меня. Я служу ему за то, что он сделал позже.

За то, что он отослал своих охранников, велев им искать других живых солдат среди деревьев, а сам некоторое время стоял посреди фруктового сада, на земле, где труп лежал на трупе, а потом подошел к ближайшему из наших павших, опустился на колени, закрыл лицо плащом и, клянусь жизнью своих детей и внуков, заплакал. И я был единственным, кто это видел, так что это были искренние слезы, а не те, которые предназначены для публики. В любом случае, по сей день, я не знаю, знает ли он, что я видел, как он плакал над нами, над каждым погибшим солдатом из Пятого полка, и над тем, чего мы достигли.

Вот почему я стал Бронзовым Ключником и охраняю мир и безопасность Императора.

Ибо Креган-бер-Арленс плакал, стоя на коленях на холме Олс-Терса среди тысяч убитых воинов.

Таковы мои воспоминания о том сражении. Мавило Ванесарес - Бронзовый Ключник".

Последний лист бумаги отправился в стопку, а мужчина слегка улыбнулся и размял руки. И впервые за много лет, в годовщину битвы при Меекхане, он почувствовал сонливость, такую сонливость, которая предвещает хорошую ночь. И хотя близился рассвет, он решил, что все же вернется в постель и немного поспит. Завтра, согласно императорскому приказу, они должны начать перенос покоев правителя из дворца Калиах в Менанер.

Интересные времена близятся.

Император приказал найти ее через много часов после битвы. Город сошел с ума, колокола в храмах не смолкали ни на минуту, пьяная толпа заполнила улицы, а Псарня была занята тем, что пыталась предотвратить перерастание празднования в беспорядки, поскольку большая часть армии находилась вне столицы. Конница Ласкольника преследовала разбитого Отца Войны, а пехота, разбив лагерь кочевников, занималась охраной пленных и подсчетом добычи.

Псица считала, что угрозы беспорядков не существует. Она уже научилась чувствовать настроение улицы, а оно предвещало только пьянство и веселье. Ее служба в качестве гонца подошла к концу, и ей было интересно, что будет дальше. Такие щенки, как она, либо продолжали тренироваться, либо возвращались на улицу.

Тем не менее, она была очень удивлена, когда ей приказали явиться в покои императора.

- Как вас зовут? - начал он без особых вступлений. Она кивнула.

- Зовите меня Псица, Ваше Величество.

- Почему?

- Потому что я люблю собак.

- Я вижу. Так как вас зовут?

Она покраснела.

- Евсевения. Евсевения-Кон-Порс.

- И вы не спросите, настоящее ли оно? - она побледнела, не успев прикусить язык.

- Нет. Никто не стал бы использовать такое имя, если бы оно не было настоящим, - он улыбнулся, и она поразилась, насколько такая улыбка, искренняя и беззаботная, омолодила его лицо.

- Да. Это правда, милорд.

- Я говорил о тебе с Первой Крысой. Он был не слишком доволен твоей службой в качестве гонца. Вдобавок ко всему, как я вижу, вы болтливы и высокомерны и говорите все, что приходит вам на ум.

Эти слова больно ударили ее, как и видение того, что она будет брошена со службы, останется без крова и будет зарабатывать на хлеб на улице так, как должна зарабатывать молодая девушка без семьи и друзей.

- О. – Император уставился на нее, все еще дружелюбно улыбаясь, - Я прекрасно понимаю, что он имеет в виду. Он великолепен в своем деле, и его стремление быть лучшим движет им, как запах крови. Но Ему также знакома ревность, и он завидует вам. Потому что именно вы, а не он, выдвинули идею, что нам не нужен Великое Знамя как таковой, но нужен символ, которым он является. Так что если бы вы исчезли, исчезли бы доказательства и память о его неумелости, что, несомненно, было бы хорошо для работы Первой Крысы в будущем.

В этом был смысл: они убирали ее, чтобы какой-то старый пьяница не чувствовал себя неловко при виде ее. Она почувствовала, как на ее лице появился румянец.

- Я справлюсь, милорд.

- Я в этом не сомневаюсь. Но прежде чем вы начнете справляться, у меня есть предложение.

- Я…

- О, простите, - на этот раз Креган-бер-Арленс насмешливо улыбнулся ей, - это не совсем предложение, это приказ, девочка. Омнавел!

В палату вошел лысеющий мужчина средних лет, обладающий безвкусной красотой стареющего торговца. Она хорошо знала это лицо.

- Это Блунрех Омнавелл, как вы, возможно, знаете, вторая Гончая внешней разведки. Мы решим еще несколько вопросов здесь, пока вы подождете за дверью и пойдете с ним. Думаю, для Гетровера будет лучше, если он будет знать, что такой талантливый человек, как вы, поднимается по карьерной лестнице в Псарне. Это должно мотивировать его лучше, чем удаление вас из поля зрения. Но не рассчитывайте, что Блунрех будет к вам благосклонен. Несмотря на дружелюбную внешность, сердце у него твердое, как камень.

Вторая Гончая на мгновение посмотрел на нее, и, вероятно, как она надеялась, в его глазах промелькнуло что-то похожее на узнавание.

Затем, не говоря ни слова, он указал ей на дверь. Закрыв его за собой, она услышала еще несколько слов:

- И, Омнавелл, подумай о том, чтобы изменить ее имя. Этот "Кон-Порс" звучит слишком по-плебейски. И, возможно, какой-нибудь незначительный дворянский титул для начала. Я предвижу интересную карьеру для этой девушки.

Конец.