Эскиз брака

6

Джолли вернулся несколько минут спустя и положил охапку собранных веток на пол, рядом с остальными. Потом взял пару средних сучьев, сунул их в огонь и подождал, пока они не занялись.

— Ну вот, — сказал он, отряхивая руки. — Этого должно хватить. — Несколько минут Джолли стоял у камина и грелся. Наконец он кивнул на дверь в соседнюю комнату и спросил. — Хотите посмотреть остальные комнаты?

— Конечно, — ответила Одри, внезапно возвращаясь к действительности.

Поняв, что она на мгновение забылась и позволила себе восхититься его разбойничьей красотой, Одри дважды моргнула, чтобы отогнать непрошеные мысли.

Разве не достаточно, что ее сердце и без того сжимается в страхе потерять его навсегда и, как безумное, желает продолжения?

Вполне достаточно.

Решив занять мозг чем угодно, Одри сделала глубокий вдох, сложила руки на груди и отошла от Джолли подальше.

Ей действительно было о чем подумать. Джолли спросил, хочет ли она посмотреть остальную часть дома. Ответ на этот вопрос ясен: конечно, она этого хочет. Мало того, умирает от любопытства. В конце концов, теперь этот дом принадлежит ей. И хотя временами мозг Одри не мог свыкнуться с мыслью, что дед пожелал оставить дом ей, сердце верило этому. Верило беззаветно.

— Наверное, вы сочтете меня сумасшедшей, но я уже люблю этот старый дом.

— Есть немного, — ответил Джолли, качая головой и медленно осматривая полутемную комнату. — Прямо скажем, тут далеко не рай. Никто не заботился о нем годами.

— Знаю. — Одри повернулась к ближайшей стене и стала ее рассматривать. Потом вздохнула и провела пальцем по одной из многочисленных трещин. — Я понимаю, что по сравнению с роскошными современными квартирами это ничто. Но держу пари, что когда-то этот дом был очень красивым и удобным.

Джолли прищурился и посмотрел на балки и стропила.

— Может быть. Но по сегодняшним меркам он грубоват.

— Да, — согласилась Одри, — конечно, грубоват. Наверное, мой прадед Мейсон построил его еще до Великой Депрессии. Если верить бабушке — которая, кстати, была единственным человеком, который удосужился рассказать мне о семье Мейсонов, — мой прадед был фермером, а не плотником. Как видно, он сделал все, что мог. И, если говорить начистоту, я думаю, что дом просто очарователен. Такой, какой есть.

— Извините. Я не хотел хулить его. Просто высказал свое мнение. Я имел в виду, что потребуется куча времени и денег, чтобы переделать этот дом в соответствии с современными нормами.

— И все равно когда-нибудь я это сделаю, — ответила Одри, не желая сдаваться.

Джолли поднял руки, показывая, что побежден.

— Раз так, валяйте. Снимите это бремя с моей шеи.

— Ладно, — сказала Одри, расправляя плечи.

Преувеличенно вздохнув, Джолли отвернулся от бившего ему в лицо света. Он сложил руки за спиной и спросил:

— Так вы будете осматривать дом или нет?

Одри нахмурилась.

— Что, прямо сейчас? А почему не утром?

— Действительно, почему не утром? — подхватил Добсон, в глазах которого заплясали насмешливые искорки. — Я думал, вы захотите удостовериться, что сегодня ночью к нам не пожалуют гости.

— Гости? — повторила Одри. У нее возникло дурное предчувствие. — Какие гости?

— Хороший вопрос… — сказал он тоном, подозрительно напоминавшим тон вампира. А потом саркастически расхохотался. От этого смеха по спине Одри тут же побежали мурашки. — В самом деле, какие гости? — продолжил он и шагнул к ней, притворяясь хромым, вытягивая руки и скрючивая пальцы на манер безумного чудовища из фильмов ужасов.

Одри покрылась гусиной кожей, но это не помешало ей возмутиться поведением Добсона.

— Послушайте, перестаньте говорить так, словно вы сам Эдгар Аллан По! И не корчите из себя Квазимодо! О Господи, у меня мороз по коже! Что это пришло вам в голову?

Джолли тут же пожалел, что затеял эту дурацкую игру, и его поза перестала быть угрожающей.

— Извините, если я напугал вас, — сказал он и улыбнулся, как добродушный стопроцентный американец. Одри ощутила облегчение и одновременно холодок в животе. — Но, похоже, это сделало свое дело.

— Какое дело?

— Я хотел улучшить вам настроение.

— Улучшить настроение? — фыркнула Одри. — Да вы меня чуть не напугали!

Джолли усмехнулся.

— Это у меня неплохо получается, правда?

— Вообще-то так себе, — ответила Одри, не желая признавать, что устроенное Джолли представление бросило ее в дрожь.

Она на мгновение задумалась, не следует ли рассердиться по-настоящему, но почему-то — может быть, из-за его хитрой улыбки — так и не сумела прийти к решению.

Слегка хихикнув, Джолли сказал:

— Мы с Грэмом привыкли заниматься такими вещами.

— Какими вещами?

Лицо Джолли внезапно потемнело, но затем на нем вновь появилась улыбка.

— Нам со старым Грэмом нравилось подшучивать над новичками, которых мы брали с собой в экспедицию. Мы рассказывали им страшные истории про мумий, заклятья, обряды вуду, колдунов, вурдалаков и прочих созданий народного фольклора. Выбор зависел от местности, в которой мы находились. Иногда это получалось забавно.

— Иными словами, вы нарочно пугали людей.

— Ну… вообще-то мы над этим не слишком задумывались, но можно сказать, что это входило в наши намерения, — признался Джолли. — У нас это называлось «заставить мужиков выпрыгнуть из штанов».

— Это ужасно! — воскликнула Одри.

Он поднял лежавший на полу возле камина толстый и длинный железный прут, заменявший кочергу, и пошевелил им дрова.

— Одри, до вас не доходит… Все было не так. Понимаете, мы говорим о взрослых мужчинах, а не боязливых маленьких мальчиках. Это просто байки, которые рассказывают друг другу у костра, вот и все.

— Неважно, — заупрямилась Одри. — Мне не нравится, когда людей заставляют выпрыгивать из штанов. Даже взрослых. Не вижу в этом ничего смешного!

— Это потому, что вы женщина. У мужчин и женщин разные представления о юморе. Послушайте, никто никогда не принимал наши байки всерьез. Они знали, что мы всего-навсего убиваем время.

— Ну, если вы не станете возражать, я во время этой экспедиции — и всех прочих тоже — буду держать свои штаны обеими руками! — выпалила Одри и шагнула к окну, на котором висели потрепанные шторы, выцветшие от времени и покрытые толстым слоем пыли.

— А если стану? — спросил Джолли.

То ли хриплый голос Добсона, то ли отразившееся от стен эхо заставили Одри резко повернуться. Она готовилась к тому, что увидит на его лице глумливое выражение.

Однако на его лице играла всего лишь лукавая улыбка. Одри не ожидала ничего подобного и не успела принять меры предосторожности. Сторожа ее чувств оказались поверженными, и она тут же осталась беззащитной. Прежде чем Одри успела перегруппировать свое войско и перейти в контратаку, эта его мальчишеская улыбка поразила ее прямо в сердце; сердце рухнуло в желудок, а потом два этих органа ушли в пятки.

Потери были сокрушительными. Единственным выходом из создавшегося положения казалась капитуляция.

Полностью обезоруженная, Одри внезапно поняла правду. Как бы она ни предупреждала себя, Джолли ничего не стоит заставить ее забыть про все на свете и сдаться. Именно этого она сейчас и желала. Иногда ей казалось, что бессмысленно бороться с желанием, которое никогда не уменьшается и никуда не уходит. Но такое случалось с ней только в минуты слабости, когда страсть к Джолли побеждала здравый смысл и становилось ясно, что это ее самое большое и самое сильное желание на свете.

Однако Одри всегда знала, что давать волю этому желанию не только глупо, но и чрезвычайно опасно. Нужно быть законченной дурой, чтобы отдать сердце человеку, который девять лет назад недвусмысленно показал, что не хочет этого. Так что о капитуляции не может быть и речи.

Одри расправила плечи и отвернулась от Добсона. Она не знала, чего он добивается, но после всего случившегося хотела показать Джолли, что больше она в такие игры не играет. За эти годы многое изменилось. Она стала другой. Теперь она взрослая. Нужно вернуть сторожей ее чувств на место и убедиться, что они готовы к любой атаке.

Одри собрала остатки храбрости и исподтишка посмотрела на Джолли, который неторопливо пошел к фонарю, оставленному ею на дощатом полу в середине комнаты. Он взял фонарь, высоко поднял его и осветил все помещение.

— Ну что, готовы отправиться на подвиги?

— Готова, — ответила она, быстро подходя к нему. Когда Добсон бросил на нее подозрительный взгляд, Одри добавила: — Разве не вы начальник экспедиции?

Джолли посмотрел на нее так, словно не доверял ей ни на грош.

— Да. А что?

— Ничего. Показывайте дорогу.

— Почему?

— Что «почему»?

— Почему вы вдруг стали такой сговорчивой?

— Просто так, — отрезала она, но на мгновение с опаской покосилась на темную соседнюю комнату.

Джолли невольно посмотрел туда же. Потом снова повернулся к ней лицом, на котором появилась понимающая улыбка.

— Трусите идти первой?

— Нет, — ответила она, неожиданно для себя самой ответив на его улыбку. Боже милосердный, еще немного, и… — Просто соблюдаю субординацию.

— Вы уверены?

— Уверена, — ответила она, небрежно махнув рукой. От улыбки Джолли у нее продолжала кружиться голова. — Тот, кто называет себя лидером группы, должен идти впереди, верно?

— Верно, — лукаво ответил он. — Я знал, что рано или поздно вы поймете, кто из нас босс.

— Вот вам! — Одри легонько ткнула его кулаком в плечо. — Вы несносны, Джолли Добсон!

Он пристально посмотрел ей в лицо.

— Оказывается, вы любите пошутить, когда забываете о грусти.

Внезапно Одри стала серьезной.

— Нельзя всю жизнь прожить смеясь.

— Но и печалясь тоже нельзя.

— Я этого и не утверждала.

— Мы сами решаем, как нам жить.

— Ох, перестаньте! — воскликнула Одри. — Я не нуждаюсь в поучениях человека, который считает, что каждый день его должно ждать новое приключение!

— Каждый новый день — это и есть приключение.

— Слава Богу, я живу по-другому.

— Одри, чего вы ждете от меня? Извинений за то, что я хочу от жизни большего, чем вы?

— Я внучка Грэма Мейсона, забыли? Я научилась ничего не ждать от человека, который сегодня здесь, а завтра там. Бьюсь об заклад, что у него не было времени заботиться о ком-то, кроме себя самого.

Внезапно фонарь, который нес Джолли, оказался на полу. Он схватил Одри за плечи и тряхнул ее.

— Посмотрите на меня, Этелдред. Я не ваш дедушка. Вам пора взяться за ум, понять, кто есть кто, и перестать сердиться на меня за то зло, которое причинил вам и вашей семье он!

Испуганная Одри сначала уставилась на него во все глаза, но затем сумела вырваться.

— Вы все неправильно поняли, — возразила она, сделав шаг назад. — Я злюсь на моего деда не за то, что он сделал, а за то, чего он не сделал. Он не любил ни меня, ни мою мать, ни мою бабушку, хотя должен был, — сказала она и попыталась проглотить подступивший к горлу комок. Но ее усилия остались тщетными: в глазах заблестели слезы. — Моя бабушка умерла, продолжая любить его. Моя мать совершала безумные поступки, пытаясь привлечь к себе его внимание, и в результате умерла совсем молодой. Я тоже пыталась привлечь его внимание, но из этого ничего не вышло. Что мы ему сделали? Почему он даже не попытался полюбить нас?

Не успев подумать, что он делает, Джолли обнял ее за талию и привлек к себе. Впрочем, даже если бы он успел подумать, это ничего бы не изменило. Его сердце рванулось к ней, а тело последовало за сердцем автоматически. И очень быстро. Одри нуждалась в утешении, а он, как ни странно, хотел утешить ее. Точнее, нуждался в этом.

Однако утешение требовалось не той сильной, независимой женщине, которой Одри пыталась казаться. Та женщина могла постоять за себя. Утешать нужно было другую женщину — ранимую и беззащитную, скрывавшуюся за тем обликом, который изо всех сил создавала Одри. Именно эта женщина затронула его душу. Женщина, в которой не было ничего от борца. Он видел, как эта женщина любовно положила букет маргариток на могилу человека, который причинил ей только боль и разочарование. Видел, как она плакала по этому человеку. В глубине души она оставалась испуганной и обиженной маленькой девочкой с заплаканными глазами, даже если сама этого не понимала. Доверчивой девочкой, все еще задававшей вопросы, на которые невозможно ответить. Рано или поздно она перестанет воевать с ветряными мельницами и смирится с жизнью. Но пока она этого не сделает, все на свете будет причинять ей боль. Как сейчас.

А он, как последний дурак, будет стараться утешить ее.

Джолли начал бережно поглаживать ее по спине и услышал собственный голос:

— Послушайте, это была не ваша вина. И вообще ничья, кроме Грэма. Он был слишком горд.

— При чем тут гордость, когда речь идет о любви? — Одри шмыгнула носом и отстранилась ровно настолько, чтобы видеть лицо Джолли.

Когда он посмотрел на нее сверху вниз, ему показалось, что голубая радужка тонет в море слез и от этого невинного взгляда у него останавливается сердце. К счастью, он быстро понял, что это всего лишь изменение пульса, и сделал глубокий вдох.

— Грэм говорил мне, что произошло у него с вашей бабушкой, лишь однажды, да и то очень коротко. Он сказал, что как-то вернулся из экспедиции и увидел, что она забрала вашу мать, все вещи и уехала к себе в Оклахому.

— Вы осуждаете ее? Он всегда отсутствовал, а если был нужен, то бабушка не знала, где его искать.

— Я никого не осуждаю, — объяснил Джолли. — Но вам известно, что он поехал за ней, чтобы увезти ее и вашу маму обратно в Луизиану? Он говорил мне, что решил остепениться.

Одри скептически покачала головой.

— Нет. Никто об этом и не заикался.

— А вас не удивляет, что ваша бабушка ничего вам не сказала?

Одри кивнула.

— Пожалуй… Ну да… Если бы было так…

— Едва ли она сама знала это, — промолвил Джолли.

— Но если он приезжал к ней, то она наверняка должна была знать, — возразила Одри.

— Совсем не обязательно. Грэм сказал, что в тот день он не успел войти в дом, как ему преградили дорогу отец вашей бабушки и два ее дяди. Они сказали Грэму, что ваша бабушка не хочет иметь с ним дела. Сказали, что за ней кто-то ухаживает. Какой-то местный парень, который собирается учиться на врача. В начале тридцатых это кое-что значило. Сказали, что этот малый хочет жениться на ней и что она уже подала на развод. Потом они стали смеяться над вашим дедом, обзывая его мечтателем и неудачником. А Грэм в ответ поклялся, что однажды вернется богатым и знаменитым и что все они об этом пожалеют. Но вы сами знаете, что славы он так и не добился.

— И богатства тоже, — добавила Одри, внезапно увидев деда в новом и непривычном свете.

Слова Джолли задели ее за живое. Ей едва не стало жаль деда. Неужели он был так горд и в то же время так не уверен в себе, что ушел от жены, даже не поговорив с ней? Просто потому, что кто-то сказал, будто она этого хочет…

— Хотя ваша бабушка так и не вышла замуж, — задумчиво продолжил Джолли, — на развод она все же подала. Судя по тому, что рассказывал мне Грэм, она переслала ему через своего поверенного решение суда и приложила к этому решению письмо, в котором утверждала, что она довольна своей жизнью и надеется, что он оставит ее в покое. Конечно, гордость не позволила ему вернуться. А я догадываюсь, что во время его редких визитов в Оклахому именно гордость мешала Грэму показать, что он все еще любит вас.

— Моя бабушка тоже была очень гордая, — добавила Одри. Поняв, что ее собственная гордость сильно уменьшилась и тайные чувства вот-вот вырвутся наружу, она высвободилась из объятий Добсона. — Ему не следовало так легко сдаваться, — сказала она, не желая расставаться со своим прежним мнением о деде. — Если бы он действительно хотел забрать с собой жену и дочь, то не уехал бы из Оклахомы без них.

Джолли не стал оспаривать эту точку зрения. Он считал, что Одри права. Если мужчина чего-то хочет по-настоящему, он не отступится. Во всяком случае, сам Джолли не отступился бы. Честно говоря, он почувствовал, что Одри сейчас отстранится еще до того, как та успела сделать движение. Он не хотел ее отпускать и с трудом сдержался, чтобы не прижать к себе. Однако привычный контроль над собой помог Джолли избежать этой ошибки. Она ему не жена. И даже не возлюбленная. Лжец. Просто женщина, о которой он обещал позаботиться. Она ничего для него не значит, и, конечно, именно поэтому он может ее отпустить. Его гордость не имеет к этому никакого отношения.

Но зато он позволит Одри сохранить гордость. Ясно, что сейчас перед ним другая женщина — сильная, самостоятельная, умеющая держать себя в руках. Эта Одри проживет и без посторонней помощи.

Джолли сделал шаг назад, взял с пола фонарь, повернулся и пошел к двери в следующую комнату. Через секунду он обернулся и увидел, что Одри стоит на месте.

— Вы идете или нет? — спросил он более ворчливо, чем собирался.

Черт побери! В конце концов, у него тоже есть гордость. Одри закусила нижнюю губу, показывая, что его тон ей не нравится. Вот и хорошо. Пусть знает, что и он взял себя в руки.

Одри поняла, что от нее требуют быстрого ответа, и приняла решение за секунду. Раздражение Добсона говорило, что он не задумываясь бросит ее и отправится дальше в одиночку.

Поэтому она пришла к выводу, что пойти за ним в ее же интересах. К тому же единственный имеющийся у них фонарь был у него в руках. Конечно, камин тоже давал какой-то свет, но фонарь был ярче. Кроме того, фонарь был переносным. Когда настанет время идти в ванную, он ей понадобится. Значит, тем более надо пойти с Джолли. Одри шагнула вперед.

— Смотрите под ноги, — не оборачиваясь, бросил Добсон, заставив Одри застыть на месте в нескольких шагах от него. — Сколько раз повторять, что, прежде чем что-нибудь сделать, нужно подумать?

В нем снова взял верх придира-сержант.

— По меньшей мере двести пятьдесят, сэр, — огрызнулась Одри, недоумевая, куда исчез тот добросердечный человек, который утешал ее несколько минут назад.

Тот человек нравился ей гораздо больше, и она хотела, чтобы он вернулся. Почему он ушел? Может быть, потому, что ему нравилось утешать ее гораздо меньше, чем ей — его утешения…

На случай, если она правильно поняла причину этой внезапной перемены его поведения, она удостоверилась, что сторожа ее чувств не дремлют, и только после этого сделала следующий шаг в его сторону.

Экскурсия оказалась простой и непродолжительной: долго смотреть было не на что. Мебель в комнатах практически отсутствовала: в одной спальне стояли расшатанная кровать и сундук, в другой — деревянный столик. В гостиной в углу за буфетами примостился пыльный стол с металлической полоской по краю и три таких же стула (один из них со сломанной ножкой). Если в комнате когда-то была печь, то ее снесли. Старый холодильник на кухне выглядел так, словно им не пользовались со времен Второй мировой войны. Экскурсия произвела бы на Одри удручающее впечатление, если бы она заранее не решила ни на что не обращать внимания и представлять каждую комнату оформленной так, как ей нравится. В один прекрасный день, сказала себе Одри, они непременно станут такими.

— Я говорил вам, что смотреть здесь особенно не на что, — сказал Джолли, когда они вернулись в первую комнату. Тем временем огонь потух; осталась только ярко тлеющая зола. Он сунул в камин несколько новых сучьев и разворошил под ними угли, пока дрова не разгорелись. После чего отошел в сторону и пустил Одри погреться.

Джолли терпеть не мог признаваться, что он о ком-то заботится, но настроение Одри его волновало. Что бы он ни говорил, когда они ходили из комнаты в комнату, Одри оставалась молчаливой и отстраненной. Видимо, постигшее ее разочарование было трудно выразить словами. Черт побери, но разве он не предупреждал ее, в каком состоянии находится дом? Обшарпанная развалюха…

— Послушайте, — буркнул Джолли, — я начинаю жалеть, что привез вас сюда. Давайте уедем. Моя квартира намного удобнее. — Он начал скатывать красный спальный мешок.

— Нет! — торопливо воскликнула Одри, опускаясь рядом на колени. — Я с удовольствием останусь здесь.

— Но температура падает. — Джолли поднял голову и увидел, что она совсем рядом. О Господи, почему меня всегда так влекли эти полные губы? — Потепление начнется только завтра днем. Зачем нам мерзнуть здесь?

— А как же быть с безопасностью? — спросила Одри, напомнив Добсону, зачем они вообще сюда приехали.

Джолли отвел глаза, тяжело вздохнул и снова занялся спальным мешком.

— Понимаете, Одри, это был только предлог. Я решил привезти вас сюда, чтобы как следует припугнуть. Я хотел, чтобы сегодня ночью вы отморозили себе задницу, а завтра утром отказались от намерения сопровождать меня.

Одри не могла поверить своим ушам. Но дело было не в том, что она считала его неспособным на такое вероломство. Наоборот, она считала его способным на все. Просто ей было нестерпимо стыдно, что она, все зная, клюнула на крючок. Дура, дура, набитая дура!

Ее выручила вспыльчивость. Одри вскочила и крикнула:

— Почему вы… вы… ох! — Она так разозлилась, что не могла найти подходящих слов, которые выразили бы все, что она о нем думает.

Джолли медленно поднялся на ноги. Он не выглядел расстроенным, и это еще больше ее разозлило.

— Одри… — начал он, положив руки на бедра.

Стремясь показать Добсону, что он ей больше не командир, она повторила его жест. Надо отдать Джолли должное: увидев, что она передразнивает его, он сумел улыбнуться.

— Одри, я знаю, вы сердитесь на меня. Но я сделал это для вашей же пользы.

— Черта с два! — выпалила она.

— Ничего подобного, черт побери! — ответил Джолли, но его тон не был и наполовину таким угрожающим, как в ту минуту, когда он велел ей смотреть под ноги. — Послушайте, я хочу только одного. Чтобы все это как можно скорее осталось позади и каждый из нас мог заняться своим делом. Разве вы не хотите того же?

Одри надменно вздернула подбородок.

— Конечно, хочу!

— Тогда поверьте мне на слово. Если со мной отправится неопытный человек вроде вас, это может плохо кончиться. Мне придется следить не только за собой, но и за вами. Я не смогу сконцентрироваться, и мы с вами окажемся уязвимыми.

— Но ваша жизнь и так в опасности. Вы не справитесь в одиночку.

— Я могу позаботиться о себе.

— А вдруг я вам понадоблюсь?

И тут у Джолли перехватило дыхание. Ты действительно нужна мне… Нет, неправда! Я этого не позволю. Именно поэтому ты должна остаться!

— Одри, я уже давно забочусь о себе сам.

— Я боюсь за вас.

— Не надо.

— А вдруг этот ростовщик решил, что он дал вам достаточно времени, и собирается искать вас? Тогда я смогу помочь.

— Вы забыли, что выходите за меня замуж? Это и так потребует от вас многого.

Их взгляды встретились как две торпеды, устремившиеся к одной цели, и прошло много времени, прежде чем Джолли сказал:

— Подумайте о том, что я сказал, и утром лайте мне ответ.

Внезапно Одри бросило в жар от близости Джолли — единственного мужчины, которого она желала, несмотря ни на что. Это ощущение затопило ее горячей волной и настолько лишило воли, что она лишь кивнула в ответ.

— Раз так, давайте уедем отсюда, — услышала она голос Джолли, но была слишком ошеломлена его близостью, чтобы ответить.

Не сводя с него глаз, она сумела прошептать:

— Сейчас?

Добсон замер, глядя на ее губы.

— Нет, не сейчас… не сию минуту, — хрипло ответил он, поднял руку и прикоснулся к ее щеке.

Тем временем его губы неумолимо приближались к ее рту.

Сердце Одри застучало с перебоями, глаза закрылись, губы раздвинулись, и она стала ждать того, что казалось неминуемым.

Но это так и не наступило. Когда ее лица и шеи коснулся холодный воздух, она поняла, что Джолли рядом нет. Она открыла глаза и ничего не увидела. Точнее, никого. Одри опустила глаза и увидела, что Джолли стоит на коленях и скатывает спальные мешки.

Может быть, она чего-то не поняла?

— Что вы делаете? — не успев подумать, спросила она.

Но тут ее эмоциональные стражи встрепенулись, и Одри захотелось провалиться сквозь землю. О Господи, какая же она дура! Он и не собирался целовать ее. Ей просто показалось. Ну да, она действительно ничего не поняла. Не поняла его настоящих намерений.

Она снова ошиблась. Второй раз в жизни. Сколько времени ей понадобится, чтобы поумнеть?

— Это неважно, — проворчал Джолли, выпрямившись и глядя в другую сторону. — Оставайтесь на месте, пока я не скажу, что пора ехать. И подумайте о том, что вы услышали минуту назад. — Заметив недоумение Одри, он добавил: — О том, чтобы остаться в городе.

— Да, конечно, — ответила Одри, не показывая виду, что ей больно. Винить в этом ей было некого, кроме самой себя.

Оставалось надеяться, что это ее образумит.

Надеяться на то, что теперь, когда она поняла свою слабость, это станет ей уроком на всю оставшуюся жизнь. И поможет как-нибудь прожить ближайшие два дня. Она уже решила, как ей быть. Но она подождет и даст ему ответ только завтра утром. Это будет… чем-то вроде свадебного подарка. Подарка, который едва ли придется ему по вкусу.

Впрочем, какая разница? Ей безразлично, как он к этому отнесется. Ибо она отправится с ним, несмотря ни на какие препятствия.

Потому что она твердо знает одно. Если она этого не сделает, то никогда не будет счастлива. Всю жизнь будет мучиться из-за того, что испугалась своей любви и повернулась к ней спиной. Чтобы понять, что делает с женщиной этот страх, достаточно вспомнить глаза бабки. Спасибо, не надо. Нужно выкорчевать свое чувство к Джолли именно сейчас, пока она еще молода и достаточно сильна. А потом она будет свободна до конца жизни.

Так, и только так!

Одри тяжело вздохнула. Если женщине легко разлюбить мужчину, почему это простое решение не пришло в голову ее бабушке?