Если

Я проскользнул в гостевой домик и даже не побеспокоился о том, чтобы включить свет. Все мои планы о том, что я сейчас что-нибудь сделаю, прекратили свое существование, и я завалился на кровать, уснув глубоким сном.

Меня разбудил голос издалека. Когда я перевернулся, застонав от головной боли и дезориентации, я понял, что это Элла. Она не была громкой, но в ее голосе была писклявость, которую было сложно не услышать.

Я не знал, сколько проспал, но все еще был уставшим. Усталость — это неправильное слово. Так же как и истощение. Потому что это было не просто отсутствие физического покоя. Я хотел исчезнуть в небытие сна. Там, где я бы не чувствовал боль, ненависть к самому себе и отчаяние. Я бы не чувствовал ничего. Мой мозг функционировал в том направлении, которое еще не было изучено. Он вел меня куда-то, и у меня не было выбора кроме как следовать за ним. Первая часть поездки была быстрой, дикой и бешеной. Вторая часть была ненадежной, медленной и, возможно, самой опасной.

Я был болен. Это не болезнь, которую можно посмотреть или измерить с помощью термометра, но тем не менее, это была физическая болезнь.

Моя первая мысль была о Бёрд. Я посмотрел на часы. Было десять утра. Я проспал всю вторую половину дня и ночь, но было ощущение, будто я просто вздремнул. Я поплелся к холодильнику и нашел кое-что, что мог засунуть себе в рот. Я надеялся, что прием пищи поможет облегчить вялость.

Так как я не включал свет, должно быть, Миллер и Элла не знали, что я был здесь, и сейчас я не был против этого.

Я забросил пару кусков хлеба в тостер и вытащил упаковку холодных мясных закусок, и поплелся к своему телефону. Он был разряжен, а зарядку я оставил у Бёрд. Я ощутил укол паники. Думала ли Бёрд, что я ушел из-за событий прошлой ночи? Я хотел оставить ей записку, что буду у брата, но мой разум был так затуманен от голода и истощения, что я забыл. Я облажался.

Я попытался вспомнить ее номер, но я никогда не запоминал его. Она занесла его сама в мой телефон, и каждый раз, когда звонила или я набирал ее, на экране высвечивалось «Бёрди». Отстой.

Была среда, и я знал, что обычно по утрам у нее занятия, а потом перерыв перед работой в ресторане. Если потороплюсь, то смогу добраться до нее. Черт. У меня не было денег.

Я открыл ящик в гостевом домике, где Миллер иногда оставлял мне двадцатки, но там была только мелочь. Он не ждал меня. Я знал, что сейчас он был на работе. Самое раннее, когда я смогу вернуться к Бёрд — вечером. Она решит, что я просто снова исчез, не позвонил ее, и все из-за того, что она плакала. Я, бл*дь, довел ее до слез.

Я подумал, что, возможно, в главном доме есть зарядка, и я смогу зарядить свой телефон. Это бы исправило всю ситуацию. Затем я смогу поесть, немного поспать и позже вернуться к Бёрд. После того как я съел два сэндвича, я открыл стеклянную дверь и вышел из темноты гостевого домика. Прикрыв глаза от солнца, я пошел к бассейну, что было единственной дорогой от гостевого домика к главному.

От голоса Эллы мои виски больно пульсировали. Она была вовлечена в разговор, но я слышал только ее голос, как будто она разговаривала по телефону. Морально я уже приготовился к разговору с ней.

Ее тень была сбоку от дома, я мог видеть, как она ходит вперед-назад, но она не замечала меня. Элла любила болтать с подружками по телефону. Она владела бутиком, и у нее был ненормированный рабочий день. Казалось, что всякий раз, когда я ее видел, она болтала по телефону с одной из сестер из женского общества или что-то в этом духе.

— Я не знаю... просто такое ощущение, будто Миллер слепой.

Я остановился послушать. Она говорила дерьмо о моем брате?

— Нет, это просто из-за ребенка... его брат неуравновешенный. Такое чувство, будто вся семья находится в отрицании. И Миллер в первую очередь. Я понимаю, он потерял Сару, и цепляется за Ашера, но он потерян. — Она всегда звала меня Ашером, как будто отказывалась со мной фамильярничать. И она только что сказала, что это из-за ребенка?

— Нет... технически, он не причинял никому боль намеренно, но он непредсказуем. Он бродяга, ради всего святого! И только потому что он выглядит чистым, благодаря нам, должна добавить, что он красноречивый и маленький гений... все слепы к тому факту, что он бомж! Ты бы хотела такого рядом со своим ребенком?... Мы спорили прошлой ночью. Я сказала ему, что он должен забрать ключ у Ашера, а Ашер должен найти работу. С ним нужно быть жестче из лучших побуждений! Но Миллер взбесился. Сказал, что я не понимаю. Я понимаю, что Ашер не хочет становиться лучше... ему слишком легко. Все нянчатся с ним. Я думаю, что он преувеличивает свои проблемы... Знаешь, Сара не была сестрой только Ашера, Миллер тоже потерял сестру... Мне иногда кажется, что Ашер важнее для Миллера, чем я... В любом случае, Миллер сдался и сказал, что поговорит с ним, но он всегда такой мягкотелый, когда дело касается Ашера. Поэтому я не знаю...

Я думаю, что это одно — знать, что о вас думаю, и совсем другое — это услышать. Она была права. Я был неудачником. Во мне был нереализованный потенциал. Но больше всего меня беспокоило, что я поставил Миллера в трудное положение. У него скоро появится ребенок, а я встал между ним и Эллой. Я не был ее фанатом номер один, но они любили друг друга. Они пытались построить семью, а я был ребенком, на которого она никогда не соглашалась.

Бремя. Я всегда буду бременем. Неважно, что я делал, я был им для Миллера и моих родителей. Даже если сегодня я найду работу и пересмотрю прием лекарств, я уже принес столько непоправимого вреда, что каждый раз, когда они будут просто видеть меня, это будет бередить старую рану.

Я прошел на цыпочках в гостевой дом, взял свой ключ, оставил его на кухонном столе и ждал, пока Элла вернется в дом. Затем я ушел.

19 глава

Бёрд

Прошло три дня с тех пор как я видела Эша, и я начала выходить из себя. Той ночью на крыше все было хорошо, пока он не сделал кое-что глупое.

Он стоял на краю, дразня меня. Его глаза были дикими, он думал, что это было забавно, но я была в ужасе. Чем больше я умоляла, чтобы он спустился, тем больше он шатался, смеялся, пока я не начала плакать, потому что решила, что слезы докажут ему, что я серьезна. Это сработало, он спрыгнул и начал убеждать меня, как сожалеет, как будто не мог понять, почему я так серьезна насчет этого. Казалось, будто он хотел умереть, или он был безумно незрелым и глупым, что было странно, так как я всегда думала о нем, как о зрелом во всех отношениях. Впервые я на самом деле была зла на Эша. Зла, что он рисковал своей жизнью, что дразнил меня, и зла, что он взбесил меня так сильно.

Эш продолжал извиняться, и я верила в его искренность, но что-то ощущалось не так. Я не могла понять, в чем дело. В теории, то, как он вел себя, было забавным. Он был вдохновленным, гонимый искусством и энергией, но также он не ел и не спал, а иногда его энергичность превращалась из забавной в пугающую. Я думала это все из-за нового проекта — он был взволнован, и как многие художники в муках вдохновения отодвинул все остальное на задний план. Эш нуждался в отдыхе. Он начинал сходить с ума.

Поэтому после того как он извинился, по крайнем мере, пятьдесят раз, я сказала ему, что прощаю. Затем я умоляла его поспать. Не лежать в кровати и ждать, пока я усну, чтобы он мог расхаживать по квартире или ускользнуть на крышу. Я хотела, чтобы он закрыл глаза и уснул. И он так и сделал.

Он спал, пока я готовила завтрак и готовилась к работе. В какой-то степени это было мило. Я не видела его таким умиротворенным с его первой ночевки. Ему нужен был отдых, и затем он возьмет себя в руки.

Но когда я вернулась, Эш уже ушел. В этот раз это ощущалось тяжелее. Квартира была пустой. Если бы не было мольберта и нашего недорисованного дерева, то, казалось бы, что он никогда не существовал. И тем не менее, мольберт — в качестве единственной детали, доказывающей его существование — был плохим знаком. Если он не взял его с собой, он, вероятно, не работал над своим проектом.

Я обозвала себя параноиком и позвонила ему, что все прояснить. Эш всегда брал трубку, но не в этот раз. Он не был на крыше. Он не был на своем месте в аллее. Он исчез. Я не спала всю ночь, безрезультатно звонила ему. Меня все время перекидывало на голосовую почту.

На второй день его отсутствия, я нашла его зарядку от телефона. Это еще больше смутило меня. Это означало, что он планировал вернуться или ему просто было плевать, заряжен ли телефон? Он был ранен? Зол? Неизвестность съедала меня, и теперь я страдала от бессонных ночей.

Я хотела позвонить в полицию или больницу, но что-то подсказывало мне, что его исчезновение было преднамеренным. От этого было чертовски больно. Мне казалось, что он ушел из-за нашей небольшой ссоры. Это все, что я смогла придумать.

Эш появился к концу третьего дня. Мы с Джорданом возвращались домой вместе, как будто последних трех месяцев не существовало. Эш был на своем месте с опущенной вниз головой. Он снова был тихим парнем, который желал быть забытым.

—Эш? ЭШ? — крикнула я, побежав к нему. Он выглядел больным, а на его лице были пятна грязи. Я никогда прежде не видела его в таком состоянии. Казалось, что он прошел войну.

Джордан стоял рядом со мной, когда я присела перед Эшем.

— Привет, — сказал он без особого энтузиазма. — Выглядишь прекрасно.

— Что... что ты делаешь на улице? Где ты был? — спросила я, повысив голос. Я была встревожена, но также зла на него.

— Я болен.

— Ты болен? Почему ты просто не пришел ко мне?

— Я не хотел обременять тебя, — сказал он.

— Обременять? Эш, ты не бремя, черт побери! — огрызнулась я. Но он выглядел невероятно больным, поэтому я сделала глубокий вдох, чтобы еще больше не наброситься на него. Джордан тоже выглядел озадаченным. Мне было неудобно рассказывать ему, что Эш пропал, вместо этого я сказала, что он у своего брата. Что в принципе могло быть правдой.

— Нам нужно пойти к доктору, — сказала я.

— Нет... никаких докторов.

— Хорошо, ну, отведем тебя ко мне, тебе нужно принять душ, поесть супа и поспать.

Мы с Джорданом помогли ему встать на ноги. Джордан послал мне недоумевающий взгляд, а я проговорила одними губами в ответ:

— Спасибо тебе.

Когда мы пришли ко мне в квартиру, я наполнила Эшу ванну. Когда он снял свою одежду, я была шокирована увидеть ссадины и синяки по всему его телу.

— Что произошло?

— Я возвращался от своего брата. Это адский путь, — пробормотал Эш.

— Что? Это же... очень далеко!

— Да, я подрался с кое-какими кустами и забором, — сказал он, поморщившись, когда опускался в воду, от которой шел пар.

Я села на край ванны, когда он откинулся назад, закрыл глаза и вздохнул.

— Как ты мог сделать это?

Он открыл глаза и посмотрел на меня.

— Как ты мог так уйти? Ты не звонил, ты не думал, что я переживаю? Я волновалась! — ругала его я.

— Бёрд, я уже какое-то время забочусь о себе сам. Я не хотел, чтобы ты беспокоилась за меня. Я болен и знаю, что у тебя большое сердце, и ты бы захотела помочь мне.

— Ты подумал, что я буду беспокоиться и поэтому исчез? Изумительная логика, — фыркнула я. — Ты просто исчез. Это ненормально, Эш.

Он поморщился и потер свой лоб одной рукой.

— Я думал, так будет лучше.

— У тебя есть люди, которые могут позаботиться о тебе, место, куда можно пойти. Что насчет твоего брата?

— Я больше не собираюсь туда.

Я подбросила свои руки в воздух в раздражении.

— Ты знаешь, что самое большое бремя, Эш? Слышать, как ты говоришь мне, что чувствуешь себя бременем. Ты не чувствуешь себя желанным рядом со мной? Поэтому тебе лучше быть на улице, идти бог знает сколько миль, чем быть здесь со мной? Тебе кажется, что ты не можешь попросить меня о помощи?

— Нет, это не то, что я имею в виду. Бёрд, ты успешная, ты собранная. А я бремя, ты можешь так не считать, но это факт. Ты заботишься обо мне, а я просто пытаюсь отделиться от тебя.

— Мне не нужно, чтобы ты делал выбор за меня, Эш. Я не глупая.

— Я знаю, что ты не глупая, и именно поэтому я не могу понять, почему тебе не плевать на меня, — огрызнулся он.

— Потому что мне не плевать, Эш. И я не буду оправдываться за это, — сказала я, выбегая из ванной.

Слезы катились по моим щекам, когда я открыла банку супа, поставив ее на плитку. Я так сильно заботилась об Эше, но он был как вода. Неважно, как упорно я пыталась удержать его, он всегда ускользал сквозь мои пальцы. Я хотела сказать ему, что он был лицемером, говоря мне, что я была привлекательной и красивой, несмотря на мой изъян, тем не менее, он все же не желал принимать любовь и заботу к нему.

— Бёрд. — Он встал позади меня. — Бёрд? — его голос был мягче во второй раз.

— Да? — сказала я. Я прочистила горло, чтобы скрыть свои эмоции, но от этого мой слезы стали более очевидными.

— Извини, — сказал он.

Я кивнула. Я не хотела говорить, потому что слезы полились бы снова.

— Нет, правда, извини. Я облажался. Когда это происходит, у меня есть привычка исчезать. Я не предоставил тебе выбор. Забрал его у тебя. Иногда мне кажется, что если я уйду, то все станет лучше.

— Это нездорово.

— Я знаю, — пробормотал он.

— У тебя в жизни есть столько всего хорошего, но по какой-то причине ты вбил себе в голову, что не стоишь этого. Ты должен прекратить.

Эш не ответил, но заговорил через несколько мгновений:

— Я ходил к своему брату, после того как мы тусовались на крыше, и услышал, как моя невестка говорит кому-то по телефону, что у них с братом будет ребенок. Он даже еще не рассказал мне. И она сказала, что не хочет видеть меня рядом с малышом, потому что я не живу нормальной жизнью. Она сказала, что я обременяю своего брата, и она права... я в полном беспорядке. И я не...

— Не говори так, — сказала я. Я знала, как он хотел закончить предложение, и не хотела слышать этого. Я устала слушать о том, кто и чего достоин. Мир не был так устроен, так почему мы должны были?

— Я уже причиняю тебе боль.

— Эш, я забочусь о тебе. Я хочу помочь тебе. Хочу. — Одна слезинка просочилась, когда я моргнула. — Невозможность помочь тебе причиняет мне боль. Если бы я думала, что ты неудачник, обречен на меньшее, чем обменяться своим даром с миром, я бы не захотела помогать тебе. Я бы знала, что в этом нет смысла. Но ты не такой, каким видишь себя. Я могу не видеть ауру, цвета или вкус моих чувств, но я вижу то, чего не видишь ты. Я вижу, кем ты можешь стать. Перестань убеждать меня, что ты не стоишь моего времени. Потому что ты стоишь. Ты особенный, Эш. Я не остановлюсь, пока ты не поверишь в это. Я не знаю, что произошло, и отчего ты думаешь, что не стоишь усилий. Но может, когда-нибудь ты наконец расскажешь мне. Но гарантирую тебе, ты стоишь этого. И твоя невестка сука, — сказала я.

Он мягко рассмеялся.

Эш прижался грудью к моей спине, когда обнял меня, окутывая любовью. Возможно, мы еще не были готовы признаться друг другу, но мы тонули в этом чувстве. Я вдохнула его запах, он больше не пах землей и потом, только мылом.

— Я просто так боюсь, что причиню тебе боль, — сказал он.

— Тогда не делай этого.

Эш

В тот вечер, когда Бёрд нашла меня на улице, после многих дней скитаний и чувства, будто я дерьмо, я принял решение больше не убегать от нее.

Может, это было эгоистично, потому что я знал то, чего не знала она, но Бёрд была убедительной. Она убедила меня, что каким-то образом вместе мы все исправим. Несмотря на печаль, которая окутывала меня последние три дня, пока я бесцельно бродил, спал на скамейках и в аллеях, я просто медленно нашел свой путь обратно к ней. Ее лавандовое свечение сияло как маяк через туман моей депрессии.

Я понимал, что будет сложно бороться с самим собой. У меня были взлеты и падения, и я просто хотел вспомнить, каково это быть Ашером до лекарств. Но я застрял в дыре. Я хотел увидеть Бёрд во всех цветах, и я хотел ощущать мир таким же ярким, как раньше. Я хотел энергии, чтобы закончить проект на крыше. Я не хотел беспокоиться о том, чтобы вырисовывать мельчайшие детали, и все испортить одной малейшей встряской руки.

Мне нужен был новый старт. Я хотел подняться из глубины так быстро, как мог. Я знал, что ничего не вытащит меня из дна так быстро, как отказ от приема лекарств.

В последнее время я не принимал много лекарств, но все же употреблял их. Я начал думать, что они были бесполезной попыткой сохранить мой баланс. Прошло два года с момента моего упадка, и может, я мог бы отлично справиться и без них.

Я устал быть привязанным к баночке таблеток. Я устал проверять уровень лития. Даже живя на улице, я никогда не был по-настоящему свободен из-за них. Я был рабом таблеток, которые затормаживал два основных процессе, которые делали меня собой: мою синестезию и искусство.

Большую часть своей жизни я прожил без лекарств и был в порядке. Может, настало время попытаться снова жить без них. Может, это лекарства сдерживали меня, словно костыль, который не позволял бегать.

Они исказили мое видение на холсте, на которое я полагался большую часть своей жизни. Мне нужно было так много сделать в жизни. Я хотел выбраться из-под давления лекарств. Я мог сделать это. Я сделаю это. Ради Бёрд. Ради Сары.

Поэтому этой ночью, после того как Бёрд заснула, я взял свою баночку с таблетками и спустил оставшиеся в унитаз. Я собирался быть нормальным Эшем и больше не смотреть на мир в его обычной серости.

Я мог сделать это.

Часть

II

Голос

20 Глава

Эш

Я БЫЛ ПРАВ

Прошло четыре недели, с тех пор как Бёрд нашла меня на улице, вернувшегося к старому образу жизни. Я позволил ей думать, что это какой-то грипп, который сморил меня из-за недостатка сна. Ее было не сложно убедить. Во многих отношений мое самочувствие таким и было: мое тело и голова болят, и единственное, что я хочу, это спать.

На третьей неделе туман начал рассеиваться сам по себе. Мне было не нужно лекарство. Мне просто была нужна Бёрд и мое искусство. Бёрд помогала мне забыть чувство вины. Она наполняла меня чувствами, которых я боялся. Все время я боялся потерять контроль и причинить ей боль. Но я учился сосредотачивать эти чувства в своем искусстве. Это был самый здоровый способ существовать, не используя лекарства, которые вызывали онемение.

Бёрд была на занятии с маленькими непоседами, как она их называла, и я решил прогуляться. Прошло немало времени, с тех пор как я последний раз это делал, так как провел большую часть времени в несчастном тумане.

Солнце светило на мою кожу, и казалось, что жизнь наполняла меня силами. Недели назад солнце казалось раздражающим фактором, напоминающим, как хорошо я должен себя чувствовать. Ничего не может быть хуже осознания, как хорошо что-то может ощущаться, особенно если ты это не чувствуешь.

В этот раз я держался подальше от 5-ой улицы.

Ребенок кричал, не истерил, а просто испытывал голосовые связки визгом, как любят малыши. Взрыв белого взорвался и так же быстро исчез.

Я прошел дальше, минуя строительную бригаду. От стука молотка перед глазами появились темно-фиолетовые точки.

Моя синестезия возвращалась в полной мере, больше ничем не сдерживаемая. Дерьмо, я думал, Бёрд светилась прежде, но теперь она была не от мира сего. Я предполагал, что другим будет трудно понять, кто не видел вещи так, как я. Представьте, что ваш любимый человек светится как небесное существо. Вот так было со мной в отношении Бёрд. Но это не ослепляло, она была мягкой и сияющей. Это успокаивало. Ее аура каким-то образом сменила цвет от лавандового до мятно-зеленого, а потом до цвета щербета с золотистым отливом. Я никогда не уставал от нее.

Мне никогда не надоедало смотреть на совершенство ее красоты: на ее рот и розовые губы. На крошечные веснушки, которые покрывали ее нос и щеки, и немного рассыпались на подбородке и лбу. На ее волосы цвета тлеющих углей. Пышные, дикие, крупные завитки, из-за которых она казалась еще более женственной в моих глазах. Ее кожа — сливочная, практически бледная, когда она долго не была на солнце, но она становилась похожей на карамель, когда Бёрд позволяла себе наслаждаться солнечными лучами. Ее упругое с мышцами тело было мягким на ощупь.

Собака залаяла. Красные треугольники.

Возвращение синестезии было равносильно встрече со старым другом. С таким другом, с которым вы сразу же ладите, неважно, сколько времени были порознь. Никакой неловкости в общении. Нет необходимости менять свой ритм жизни. Как будто вы никогда не расставались.

Сегодня утром впервые за некоторое время у нас с Бёрд был секс. Мое желание было снижено из-за болезни, а она не хотела заразиться. Она, очевидно, не понимала, что я не был заразным. Я планировал, наконец, все ей рассказать, но хотел быть в здравом рассудке. Не стоит находиться в депрессии, когда хотите поделиться такими важными новостями.

Секс с Бёрд — это как окунуться в теплую радугу. Я видел цвета, как и всегда, когда мы занимались любовью или трахались, но сейчас они были металлическими как ртуть. Мне казалось, что я купался в них, из меня исходили разнообразные цвета, на которые она меня вдохновляла. Сладкий и кисловатый вкус завладели моими вкусовыми рецепторами, когда мы нежно толкались навстречу друг другу. Низкие стоны. Мягкие вздохи. Нежные касания. Когда было жестко, ее поцелуи ощущались другими. Вкус ее рта всегда был одинаковым, но когда я был изголодавшимся, когда я тянул, стонал, рычал, хватал, кусал... я ощущал плоть. Как будто тончайший сухой стейк из выдержанной говядины. Вы когда-нибудь тосковали по стейку, когда ничего не удовлетворяло вас кроме куска мяса с розовым соском вокруг него. Этот первый кусочек, это облегчение, которое наполняет вас интенсивной животной тягой — вот как на вкус ощущается секс с Бёрд.

Ничто не сравниться с тем, каково быть внутри нее. Ничто.

Я вошел в кофейню, где должен был встретиться с Бёрд после ее занятия, пройдя окольным путем.

Сел за стол, наблюдая за толпой вокруг себя. Я привык быть окруженным людьми, которые жили под брезентом, хранили свое имущество в тележках и засовывали себе в руки иглы средь бела дня. Но сейчас около меня стоял бизнесмен, который разговаривал по телефону, стоя в очереди и смотря на доску с меню, женщина, одетая в дизайнерские тренировочные штаны, которая кормила свою дочь куском торта, пара человек моего возраста, придумывающие какой-то «революционный» бизнес-план. Последнее заставило меня почувствовать себя настоящим победителем. Я просто пытался справиться с собой, чтобы нормально функционировать каждый день, а они пытались завоевать весь мир.

Своим боковым зрением я увидел, что мне машут, и отвлекся от наблюдения за людьми. Бёрд стояла на цыпочках, и ее сексуальный живот виднелся в нижней части ее обрезанной футболки. Ее длинные ноги были облачены в черный спандекс. С тех пор как я впервые увидел ее, я стал большим фанатом этого материла. Ее тело было создано для спандекса.

— Привет! — сказала она радостно, запечатлев поцелуй на моих губах. — Ты сегодня хорошо выглядишь. Я так рада, что ты, наконец, чувствуешь себя лучше.

— Да, сегодня у меня была долгая прогулка. Моя энергия вернулась.

— Можешь не рассказывать! —подмигнула она. — Уверен, что все еще не хочешь обратиться к доктору? Ты так долго болел.

— Сейчас мне лучше, поэтому это бессмысленно.

—Мужчины, —фыркнула она. — Я просто боюсь, что у тебя может быть мононуклеоз. Усталость и все такое. — Она наклонилась и прошептала: — И, если это так, я боюсь, потому что не могу отказать твоему утреннему желанию секса.

— Это не мононуклеоз. Не переживай, — сказал я ободряюще.

Маленькая девочка с крошками от торта по всему лицу подбежала к Бёрд и положила руки ей на колени. Я подумал, что она ее ученица или что-то подобное.

— Ооо, привет, малышка, — сказала Бёрд нежно, когда наклонилась, чтобы их глаза были на одном уровне.

— Фто это? — сказала маленькая девочка, указывая своим пухлым пальчиком на одну сторону лица Бёрд. Я наблюдал, как яркость в улыбке Бёрд исчезла. Этот маленький вопрос вызвал глубокую печаль, этот маленький пальчик закручивался и сверлил внутри глубокой раны.

— О боже мой, извините, я не знаю, что вселилось в нее. Пойдем, Эппл! — сказала ее мама «Дизайнерские Штанишки».

— Нет, все хорошо. Уверена, я бы спросила то же самое в ее возрасте. — Бёрд натянула свою милую фальшивую улыбку. Она снова вернула свое внимание к девочке.

— Когда я была маленькой девочкой, кое-кто сделал мне бо-бо.

Маленькая девочка надула губы и поцеловала свои пухлые пальчики, затем приложила их к лицу Бёрд, как будто исцеляла. Глаза Бёрд засверкали от слез.

— Ладно, Эппл, пойдем. — Ее мама была явно подавлена и схватила дочку за руку, потянув в сторону.

Бёрд протяжно выдохнула.

— Эй, — я вытянул руку под столом и положил на ее ногу. — Ты в порядке?

— Да. я порядке. Это не первый раз. Я все время работаю с детьми ее возраста. — Она улыбнулась и пожала плечами, быстро выдохнув, будто расслабляла их, будто выпускала этот эпизод из своей памяти. — Я пойду закажу чай, хочешь чего-нибудь?

— Нет, я в порядке, спасибо.

Она отошла от нашего столика. Я думал надавить на нее и узнать, что же случилось, но у нас был договор, и если я узнаю все, то и она узнает тоже. Кроме того, у нее была возможность сказать мне больше, если бы она захотела, но очевидно, она не была настроена ничего обсуждать.

Через несколько минут Бёрд вернулась с двумя кружками, от которых шел пар.

— Что это? — спросил я, когда она протянула мне одну.

— Ты должен попробовать этот чай, он мой любимый. Тайский кокосовый зеленый чай. — Воцарилось негласное напряжение, когда я чувствовал себя кем-то с Y-хромосомой. Я не хотел, чтобы Бёрд обеспечивала меня, но она была щедрой по своей сути, и она не считала, что я нахлебник, если она мне что-нибудь покупала, она просто делилась.

Мне нужно было найти работу.

Я был похож на бродячее животное, которого Бёрд нашла на улице. Мне нужно было выбрать, хотел ли я быть домашним котом или уличным. Я не мог быть обоими.

— Спасибо, — подмигнул я ей. Я подавил соблазн сказать ей, что не стоило, но я не хотел, чтобы она чувствовала себя плохо, делая что-то милое.

— Итак, по дороге сюда я позвонила своем боссу, — сказала она. — Он сказал, что есть вакансия помощника официанта для нескольких его ресторанов, а также кухонного работника. Ты упоминал, что не хочешь быть официантом, я не стала утруждаться, спрашивая об этом.

Я был не очень хорош в обслуживании других — я мог нагрубить. Даже с Бёрд у меня не было ангельского терпения. Я также не был хорош в работах, по крайней мере, исходя из моего небольшого опыта работы в старшей школе и колледже. Я прорабатывал несколько недель или месяцев, но всегда случался какой-нибудь инцидент, когда я огрызался или не появлялся на работе, вместо этого оставаясь в кровати неделями. Но я сказал себе, что на этот раз все будет по-другому.

— Возможно, я могу готовить спагетти из банки... — признался я.

— Я думаю, что помощник официанта — хорошее начало, ты всегда можешь перевестись на кухню. Карло сказал, что нужна помощь, тебе просто нужно заскочить и переговорить с ним. Я сказала им, что это может быть через несколько дней, потому что ты все еще болеешь.

— Хорошо, я зайду на этой неделе.

Это официально: я превратился в домашнего кота.

Бёрд

— О боже мой, о боже мой, о боже мой! — кричал Джордан, когда ворвался в мою квартиру, тряся телефон в воздухе.

— Тебя одобрили? Тебя одобрили! — сказала я. — Аааа! — Мы с Джорданом начали прыгать вверх и вниз. Эш вышел из ванной с полотенцем, обернутым вокруг бедер.

— Я так понимаю, случилось что-то очень хорошее? — сказал он, когда мы завизжали.

— Мое ухо! — я услышала Тревора через динамик.

— Алана сама позвонила мне! Она хочет встретиться завтра. Шоу будет из трех различных актов. Я буду хореографом одного из них. Темой шоу будет притча, рассказанная через животных. Наш акт будет о джунглях в ночное время. Свечение темных костюмов, инфракрасный прожектор, неоны — это будет удивительно. Ты должна будешь прослушаться, но я хочу тебя в деле.

— Поздравляю, мужик! — Эш похлопал Джордана по спине.

— Они хотят начать быстро. Шоу через четыре с половиной месяца, и будет идти 4 недели по выходным. Если будет успех, то оно отправится в тур.

— Это безумие!

— Знаю. Они будут вызывать на кастинг, но я хочу тебя на одну из ведущих ролей, и это означает индивидуальное прослушивание.

— О боже мой, о боже мой! — я запрыгнула в объятия Эша, обхватив его ногами. Он держал меня одной рукой, пока пытался удержать полотенце другой.

— Ты получишь роль, — сказал он, и я приложила палец к его губам.

Я уговорила Эша остаться у меня в квартире после того, как нашла его, и его аппетит наконец вернул ему потерянный вес. Я взяла с него обещание не усердствовать и не погружаться с головой в работу. Я понимала, что иногда вдохновение захватывало и держало твой разум в плену, пока ты не выдохнешься, но если ты не справишься с этим как художник, ты сгоришь, или даже хуже. Иногда то, что делает тебя художником, ангел вдохновения, может превратить тебя в демона.

Я собиралась помочь Эшу найти баланс в своей жизни. Я понимала, что у него была хватка, и он мог добиться коммерческого успеха. Я начала осознавать, что наше положение улучшается. Джордан получил огромный проект, у меня будет прослушивание всей жизни, а Эш устроится на работу и закончит свой проект.

— Хорошо, девочка, — сказал Джордан, оттаскивая меня от Эша. — Нам нужно обсудить твое прослушивание, я хочу, чтобы все прошло успешно, но осталось совсем мало времени. — Он повернулся к Эшу. — Могу я забрать ее?

Эш улыбнулся, но улыбка была напряженной. Он все еще был немного истощен.

— Конечно. Заставь ее сиять, как она сияет в моих глазах.

***

Перед последним большим прослушиванием я выпила слишком много воды. Вот почему я так сильно хотела в туалет и оказалась там, подслушивая, как эти девушки меня высмеивают. Мне не нужен был подобный негатив в моей жизни, поэтому я не стала пить много воды утром, и сейчас мое горло было сухим как в пустыне, когда я стояла перед Джорданом, Аланой Роше Демилл и главным продюсером «Танец Ноктюрн».

Я не могла поверить, что АЛАНА была здесь, но, очевидно, она сильно верила в этот проект и будет контролировать все, включая кастинг.

— Вы готовы? — спросил Джордан совершенно без эмоций, как будто не видел меня в душе или не совершал набег на мой холодильник сотни раз.

Я прочистила горло, отчаянно пытаясь получить хоть немного влаги, и кивнула. Он нажал «воспроизведение» на iPhone, подключенному к колонке, и заиграла песня «Never is a Promise» Фионы Эппл. Меня попросили прийти с оригинальным произведением, и я провела последние две недели неистово, подбирая его.

Вытянув руку в первом такте, я закрыла глаза, и нервозность, от которой покалывало мою кожу, растаяла как теплый воск. Я была бесстрашна. У страха не было выбора. Я должна все сделать правильно. Если я провалюсь, то я не заслуживаю находиться в ЛА. Я просто соберу свои вещи. Люди готовы убить за такую возможность, и я должна поступить справедливо.

Я едва помнила сам танец, так как каждое движение было своим собственным отдельным моментом времени. И вот стихает последняя нота, и я стою в поклоне.

Я подняла голову, ища в обычно безэмоциональных глазах намек на уверенность, и я заметила вспышку улыбки Джордана, означающую, что все прошло хорошо.

Я ожидала, что меня отошлют. Но Алана прошептала что-то Джордану, затем наклонилась и пробормотала что-то продюсеру. Она посмотрела на меня, подняла палец, жестом показывая подойти к столу.

Я хотела подбежать к ней, но мое тело двигалось с трудом, будто тащилось по грязи. Алана была элегантной женщиной среднего возраста, ее телосложение и поза до сих пор бесспорно относили ее к танцовщице. Ее с проседью волосы были прямыми и подстриженными до плеч, на ней был надет безразмерный свитер, который должен был казаться громоздким, но хорошо сидел во всех нужных местах.

Когда я оказалась у стола, она пригласила меня подойти ближе, я наклонилась, и она сжала мое лицо рукой, на которой было несколько громадных колец, резко поворачивая мое лицо из одной стороны в другую.

— Ты не получала много работы из-за своего лица? — спросила она со слабым французским акцентом. Алана ослабила свою хватку, и я резко выпрямилась. Мои глаза переместились к Джордану и другому парню, но по их выражению лица, казалось, им было так же некомфортно, как и мне. Я должна была обидеться и, возможно, выбежать из зала, но Джордан предупредил меня, что она необычная и было что-то такое в ее прямоте — в индустрии полной обмана — это было комфортно.

Поэтому я едва покачала головой.

— Ну, большинство людей идиоты, которые не могут рассмотреть истинную красоту, если она не jeté’ (прим. перев. с фр. находится) у них перед носом, — сказала она в отвращении. — Если бы эти придурки потратили меньше времени, рассматривая несколько шрамов и больше фокусируясь на твоей технике и силе духа, они бы заметили, что ты отличная танцовщица.

Уголком глаза я увидела, как Джордан заулыбался во все зубы. Он понял, что она сделала мне комплимент.

Этим вечером мне позвонили. Я буду участвовать во всех трех актах «Танец Ноктюрн», не только у Джордана.

21 глава

Бёрд

В эту ночь мы с Эшем праздновали, поедая пиццу на крыше. Это стало нашим постоянным тайным местом сборищ. Пока он болел, с его разрешения я собрала все его рабочие принадлежности и спрятала внизу в шкафчике. Сейчас мы были окружены просто черной смолой, покрытой брызгами яркого цвета.

Время от времени, особенно в ночное время, Эш становился обеспокоенным, когда находился в закрытом пространстве. Он не любил стены, потому что из-за них чувствовал приступы клаустрофобии. Крыша служила источником пространства и свежего воздуха. Мы провели несколько идеальных ночей, когда он не мог уснуть, сооружая импровизированную кровать и засыпая там.

Именно в эту ночь Эш впервые признался мне в любви.

— Кушать подано, худышка! — сказала я, открывая коробку с пиццей.

— Кто бы говорил, птичьи ножки.

— Удар ниже пояса! — я игриво дразнила его.

— Ох, я люблю твои ножки, — сказал он, притягивая одну к себе и нежно целуя внутреннюю часть моей голени. — Длинные, подтянутые, кремовые...

Я захихикала.

— С другой стороны, твои ступни. Никто не предупреждает тебя, когда ты начинаешь встречаться с сексуальной танцовщицей, что ты сначала должен проверить их. — Он схватил мою ступню, когда я попыталась вырваться из его хватки.

— Эти ступни собираются танцевать во всех актах «Танец Ноктюрн», — сказала я, насмешливо сгибая и растягивая пальцы на ногах. Я была очень счастлива, что Эш чувствовал себя лучше.

— Думаю, я готов снова рисовать.

— Это здорово. Но, пожалуйста, береги себя на этот раз. Ты не должен снова доводить себя до истощения.

— Знаю. Не буду.

— Потому что ты нужен мне здоровым, и я не хочу снова видеть тебя в том состоянии. Ты не можешь снова так оставить меня. Все только начинает налаживаться.

— Я не оставлю.

Он посмотрел на меня с лукавой ухмылкой.

— Что? — спросила я.

— Ничего. Я просто подумал. — Эш ухмыльнулся. — Ты смелая маленькая птичка.

— Смелая?

— Да, и решительная.

— И как ты пришел к таким выводам?

— Ты переехала в ЛА, обеспечивала себя сама, когда твои родители могли заплатить за то, что они хотели для тебя. Ты вкладываешь свою душу в прослушивания, где люди судят тебя, и ты продолжаешь это делать. А также я пришел к этому выводу из-за того... как ты проявила себя в ночь нашего знакомства. Я повел себя как мудак. Так и не поблагодарил тебя. Это было невероятно смело, ты храбрый человек. Думаю, самая храбрая из всех моих знакомых. Это редкое качество, ты бы понравилась моему отцу.

— Почему ты так говоришь?

— Он всегда рассказывал о людях в военном деле, и о том, что видел. О том, как люди рисковали собой ради кого-то другого. А ты даже не знала меня, Бёрд. Как я и сказал. Смелая.

— Или невероятно глупая.

Он поднял свой кусок пиццы.

— Неа, для некоторых смелость может выглядеть именно так, особенно для трусов.

— Глубокая мысль. Ты сам это придумал?

— Я бы хотел сказать да, но это звучит слишком хорошо.

— Ну, спасибо. Рада, что хотя бы один человек не считает меня абсолютно глупой.

Он покачал головой.

— Я должен кое-что тебе сказать.

Когда люди говорят подобное — не жди ничего хорошего.

Мой желудок скрутило. Я всегда боялась, что существует что-то недосказанное, но все шло хорошо, и я убедила себя, что дело во мне — я всегда жду чего-то плохого.

— Что? — я пыталась звучать спокойно, но слова вышли с долей паники.

Эш опустил взгляд, колеблясь. Мое сердце забилось быстрее.

— Я люблю тебя. — Его бледно-нефритовые глаза встретились с моими.

Я чувствовала себя будто в фильме про супергероев, где девица в беде падает навстречу своей смерти, и затем из ниоткуда вылетает герой, подхватывает ее и взлетает в небо. Из крайности в крайность.

Эш был моим супергероем, за исключением того, что вместо сверхчеловеческой силы или способности летать, у него была суперчувствительность и волшебная кисточка.

Не знаю, почему, но я расплакалась. У меня не просто были глаза на мокром месте, по моим щекам текли слезы. Думаю, из-за того, как далеко зашел человек передо мной. Он был тем, кто даже не хотел защищать собственную жизнь, тем, кто всегда опускал голову, хотел быть забытым. А сейчас он пришел в себя.

— Почему ты плачешь? — спросил он, вытирая слезы.

— Потому что однажды ты станешь удивительным, а у меня есть возможность увидеть, как ты развиваешься перед моими глазами.

Он обнял меня и поцеловал в макушку.

— Ох, и я тоже. Люблю тебя. Уже некоторое время, — призналась я.

— Аналогично.

В ту ночь мы спали под открытым небом.

Эш

— Где Сара? — спросил я, когда проснулся.

Мама плакала в объятиях отца. Миллер стоял у подножия моей кровати, его глаза были опухшими и красными.

— Пап? — спросил я. Кто-то должен сказать мне, как Сара.

Его нижняя губа дрожала. Мой желудок ухнул вниз. Я никогда не видел своего отца плачущим. Он был сильным солдатом. Его выражение лица всегда оставалось бесстрастным.

— Эш... Сара умерла, — сказал отец. — Она не смогла.

Ноги моей матери пошатнулись, и Миллер рванул вперед, чтобы помочь отцу поймать ее.

Кап.

Кап.

Кап.

По окнам начала стекать вода. Затем они разбились. Комната наполнялась водой с невероятной скоростью.

Я наблюдал, как мои мама, папа и брат сражались, когда вода накрывала их. Я наблюдал, как их тела дергались, когда они глотали воду вместо воздуха. В конце концов все они замерли.

Я утонул последним.

Затем снова открыл глаза. Я был сухим. Я был в объятиях ткани.

Я проснулся в маленькой палате, обитой войлоком. Все было черно-белым. В углу лежала девочка лицом вниз.

— Сара? — спросил я. — Сара? — я подбежал к ней и опустился на колени, не в состоянии перевернуть ее из-за смирительной рубашки.

Я опустился ниже, толкая Сару плечом, пока она не повернулась.

Но это была не Сара. Девушка была яркой, несмотря на тусклость всего остального. Красивая девушка с карими газами и огненно-рыжими волосами. И она была мертва.

— Не можешь уснуть? — спросила Бёрд, когда я лежал с открытыми глазами. Сны были нечастными, но время от времени они всплывали на поверхность, как подсознательное напоминание. Они не позволяли мне ничего забыть. Чувство вины отчаянно пыталось цепляться за меня.

— Не позволяй мне нарушать твой сон.

— Нет, я уже проснулась. — Берд положила подбородок мне на грудь.

— Я хорошо сплю, — сказал я, почти защищаясь.

— Я знаю. Хотя иногда ты дергаешься во сне. Кошмары?

Я не хотел рассказывать ей, что с тех пор как начались наши отношения, у меня были кошмары о ее смерти, как предупреждение держаться от нее подальше.

— Я не очень много помню.

— Хм... — сказала Бёрд, как будто не была уверена, верить ли мне.

Она провела пальцами по моей футболке. Ее игривое прикосновение было на вкус как сахарная вата. Мои ощущения были усилены с тех пор как я перестал принимать лекарства.

— Твои пальцы холодные. — Я схватил ее за руку и обернул вокруг нее свою.

Мы лежали в тишине еще немного. Я видел ее слова, прежде чем понял их смысл. Красота сверкающих прозрачно-синих и бирюзовых волн иногда отвлекала меня от звука ее голоса.

— ... мне было пять. И моя мама оставила меня на маленькой детской площадке, что примыкала к нашей церкви. Она ушла буквально на пару минут, просто повесить ящик для пожертвований. Когда она вернулась, меня не было.

Я посмотрел ей в глаза, но она опустила взгляд на мою грудь, рисуя на ней воображаемые вихри кончиками пальцев.

— Пастор и мама начали искать меня, и она нашла меня не слишком поздно, блуждающей по тихому тротуару. Всю в крови. По-видимому, я даже не плакала. Мое лицо изуродовали. Я не помню ничего.

Она рассказывала мне историю своих шрамов.

Мое сочувствие быстро превратилось в гнев, так же как в ту ночь, когда эти куски дерьма пытались изнасиловать ее в переулке, я видел острые формы, напоминающие битое стекло. Я чувствовал на вкус что-то кислое. Я хотел вернуться во времени и причинить боль мерзавцу, который причинил боль Бёрд.

— Они нашли того, кто это сделал?

— Нет.

Я покачал головой в смятении. Я знал, что она не помнила этот момент, ведь каждый день она смотрела в зеркало, что было живым напоминанием произошедшего. Ее жизнь навсегда изменилась из-за случайного акта жестокости. Я хотел сказать ей, что она прекрасна, но, казалось, сказать ей это, будет преуменьшением. Ты не сможешь успокоить радугу, сказав, что она красочна, или сказав звезде, что она сияет. Иногда молчание говорит больше, чем слова.

Мы заключили сделку, и я знал, что в конце концов время настанет. Если я собирался быть прежним Эшем, я должен помнить о нем и той боли, что он испытал.

— Как ты знаешь, мою сестру звали Сара. Она была на четыре года младше меня. Она умерла в автомобильной аварии и эм... — я перестал говорить, потому что в моем горле образовался комок размером с кулак. — Я больше не был прежним.

Бёрд перестала игриво чертить вихри пальцами. Она положила ладонь мне на грудь и нежно гладила.

— Почему? — спросила она нежно.

— Я был за рулем, — произнес я, едва в состоянии связать слова вместе. — На ее месте должен был быть я.

— Нет. Это не так. — Тон Бёрд был на удивление решительным. — Как это случилось?

— Грузовой автомобиль врезался в нас, мы потеряли управление, перевернулись и рухнули в ручей. — Я сделал глубокий вдох, пытаясь сохранить самообладание. — Ей было только пятнадцать. Ребенок.

— Это был несчастный случай. Ты не можешь винить себя.

— Но я виноват, и я не могу заставить чувство вины исчезнуть. Я ушел из дома, потому что не мог просыпаться каждый день и быть свидетелем того беспорядка, который создал. И я просто хотел все забыть.

— Эш, из того, что я слышала, у тебя прекрасная семья, и уверена, они скучают по тебе. Уверена, они не винят тебя.

— Но я виню себя.

— Ты не виноват.

Но Бёрд не понимала, что меня нужно винить. Я сделал больно всем, кого любил: моей сестре, Миллеру, маме и папе. Я даже не мог больше смотреть им в глаза. Я думал только о том, что каким-то образом испорчу жизнь Бёрд, потому что я был настолько сломлен, насколько она даже не понимала. Тем не менее, я боялся потерять ее и не знал, как сказать ей. Я собирался сделать этой ночью, но когда она посмотрела на меня, напуганная тем, какие плохие новости я мог принести, я почувствовал к ней только любовь. Я знал, что она для меня на первом месте во всем. Я никому не позволю ранить ее, включая себя. Вместо этого я решил признаться ей в любви. Потому что это было правдой, и потому что она была причиной, почему я хотел жить.

Этой ночью я раскрыл ей кое-какую правду, но сохранил одну самую важную.

Я кивнул, но слезы, скользящие по моим щекам, отражали реальность. Я обвинял себя. Я всегда буду это делать.

22 глава

Бёрд

— Нервничаешь? — спросил Джордан, как только мы вышли из его машины и направились в танцевальную студию для нашего первого рабочего дня.

— Немного, — призналась я.

— Ты надерешь им задницы.

— Ты же знаешь, в первый день всегда страшно, — сказала я. — И там будет Алана.

— Она выбрала тебя. Она тебя полюбит.

Я вздохнула и покрутила шею, пытаясь освободить нервную энергию, которая нарастала в моих мышцах.

— Знаю-знаю. Все будет хорошо, — сказала я.

Я знала, что обладала талантом, но это был мой первый крупный проект, и я очень волновалась, что буду выглядеть любителем. Мне просто нужно начать, и затем все будет в порядке.

Мы прибыли раньше других танцоров, так как Джордан был ответственным. Пока он болтал с другим помощником, я пошла к станку, чтобы разогреться. Пока я молча оттачивала движения, начали подходить другие танцоры. Нервозность начала стихать. Но вдруг, словно какое-то испытание силы духа, после того как я уже разболталась и была представлена своим новым коллегам, в дверь вошло смутно знакомое лицо. Я изучала ее черты лица, пытаясь понять, кто это, когда меня осенило — она была одной из стайки танцовщиц, которые насмехались надо мной в уборной несколько недель назад. Нервозность, которая начала утихать, возродилась с новой силой, когда я пыталась бороться с этой болезненной ситуацией.

Как только я ее узнала, наши взгляды встретились, и я наблюдала, как ее ликующая улыбка превратилась в хмурое выражение, с которым она отчаянно пыталась бороться. Я сразу же начала обдумывать, как выйти из этой ситуации. Должна ли я противостоять ей и заставить чувствовать себя ужасно? Должна ли рассказать Джордану и поставить ультиматум, чтобы ее уволили? Если я расскажу Джордану о том, что она сделала, как обидела меня, то у него сразу сработает инстинкт защитника. Он подергает за ниточки и добьется ее увольнения. Но это была не я. Мысли о мести не так уж плохи, но я не из тех, кто причиняет боль. Это ужасно.

Поэтому я знала, что не буду искать мести. Но мне нужно было пару мгновений, чтобы взять себя в руки, поэтому я направилась в уборную. История повторялась, и дверь уборной открылась, когда я заканчивала со своими делами. На этот раз это не была группа хихикающих девушек, раздавались только одинокие шаги. Мне даже не нужно было проверять, кто это. Я почувствовала.

На этот раз я торжествовала. Я не была маленькой. Не хотела исчезнуть. Я вышла из кабинки, и там стояла она, притворяясь, что проверяет себя в зеркале. У меня был соблазн отметить все ее недостатки, слабая попытка сравнять счет, но я отказалась от этого желания. Она повернулась о мне, когда я встала у раковины слева от нее.

— Привет, — сказала она весело.

— Привет, — сказала я спокойно.

Мы продолжили стоять в тишине несколько секунд, но напряжение ее внутренней битвы заполнило воздух между нами.

— Я, эм... я не знаю, помнишь ли ты, но мы как-то были на совместном кастинге. Может, пару месяцев назад?

— Да, я очень хорошо это помню.

Ее плечи поникли, и она повернулась ко мне, прислонившись к стойке.

— Я, эм... боже... я переживаю об этом с того момента. Ты была в уборной, когда все говорили?

— Да, — сказала я, оставаясь бесстрастной. Я хотела, чтобы она чувствовала каждую унцию неловкости.

Она опустила взгляд. Ее мышцы лица напряглись, глаза блестели. Ее голос дрожал, когда она снова заговорила:

— Я правда сожалею об этом. Я пыталась их остановить, но... это не оправдание. — В ее взгляде плескалась нервозность.

Я кивнула.

— Я не спорила с ними, но я... я не знаю.... я думала об этом после и поняла, что должна была послать ее к черту. Я была сосредоточена на том, чтобы казаться милой среди толпы девчонок, которых едва знала. И ты намного лучше танцуешь, чем любая из них. Это несправедливо.

Я не хотела признаваться, но я понимала. Есть моменты, когда мы думаем, что должны говорить самым громким голосом в несправедливых ситуациях, и тем не менее, моменты проходят, а мы разочаровываемся в себе. Со мной тоже это случилось в той уборной.

— Я очень сильно переживаю по этому поводу. И я сказала себе, что если наши пути снова пересекутся, я извинюсь. Неважно, насколько будет неловко. Потому что это не я, я не такой человек.

Я ощущала ее дискомфорт. Ей понадобилась вся смелость, чтобы последовать за мной в уборную и столкнуться лицом к лицу с тем, что она сделала, вместо того чтобы разыгрывать непонимание.

— Как тебя зовут? — спросила я.

Она немного оживилась.

— Марли.

— Я Бёрд, — сказала я. — Какая у тебя роль?

— Я разноцветный попугай номер три в первом акте и кои-бабочка во втором, — сказала она в самоуничижительной манере.

— Я уверена, что съем тебя во втором акте, поэтому думаю, мы квиты, — сказала я невозмутимо.

Она пялилась на меня некоторое время, неуверенная, как реагировать, затем мы обе одновременно рассмеялись.

— Хотя серьезно. Спасибо за попытку. Я не видела, кто говорил, но помню, что именно сказали. И я помню то, что сказала ты. Для меня многое значит то, что ты извинилась. Хотя я не хочу жалости, со мной все в порядке. И я хочу, чтобы мы двигались дальше и забыли об этом.

Она улыбнулась и кивнула, облегченно выдохнув.

— Конечно.

— Но если ты сможешь дать мне имя и адрес той сучки, я отправлю ей мешок дерьма.

— По рукам, — сказала Марли, и мы вышли из уборной на свою первую репетицию.

***

Это происходило перед моими глазами, но я не заметила, пока не оказалось слишком поздно.

Моя жизнь изменилась в одночасье. В один день я преподавала в танцевальной школе и обслуживала столы, а на следующий день уже трудилась для крупного проекта.

Дни смешались. Иногда я была настолько физически истощена, что вырубалась, как только приходила домой. Эш снова начал работать помощником официанта и работал над своим художественным проектом. Казалось, мы были на правильном пути. Но я была настолько погружена в трудности шоу, что не заметила малейших изменений. Как Эш ускользал по ночам на крышу, пока я спала глубоким сном, или как он снова перестал бриться и есть.

Я редко бывала дома, а Эш стал другим... я думала, что он изменился в лучшую сторону. Со мной у него была жизнь. Если он уставал, то спал. Если бы голоден, то ел. Он знал, что не был обузой. Если что-то было не так, он не исчезал как в последний раз. Он знал, что может на меня рассчитывать.

Эш наконец открылся мне, почему он оставил свою прежнюю жизнь позади, и я помогла ему собрать ее воедино.

У нового энергичного Эша были приступы вдохновения. Я видела его неустанную живопись. Я слышала, как он бормочет бессвязные предложения, и принимала это за волнение. Я принимала его способность отстоять долгие часы в ресторане, и затем рисовать на крыше за стремление достичь цели. А правда была в том, что я была слишком уставшей, чтобы увидеть что-то другое.

Когда я спрашивала, как у него дела, он отвечал, что все чудесно. Он делал мне массаж ног после долгого дня и разговаривал, и я могла положить голову на подушку, закрыть глаза и быть благодарной, что у него есть энергия для нас обоих.

В четверг вечером я пришла домой и заметила, что моя дверь открыта нараспашку, а его нигде не видно. На полу были разбросаны бумаги — эскизы, которых я не видела прежде.

— Эш? — позвала я.

Но он не отозвался. Глубоко внутри я чувствовала, что-то не так. У меня всегда было предчувствие, что Эш мне что-то недоговаривает, что есть что-то большее в его истории. Наши отношения перешли на другой уровень, и мы делились своими переживаниями, при этом никто ни на кого не давил. Поэтому я не давила. Многое происходило в моей жизни, и он заверил меня, что у него все хорошо, и этих слов мне было достаточно.

Я побежала на крышу и распахнула дверь.

Эш расхаживал в нижнем белье, весь покрытый краской. Я стояла молча, пытаясь осмыслить происходящее передо мной. Он даже не заметил моего присутствия.

Краска была повсюду. Не в беспорядочном, хаотичном порядке. Он был в процессе того, чтобы разрисовать крышу. Я потянулась поднять фонарик с земли и осветила всю работу.

Это был захватывающий горизонт глазами Эша. Фуксия, бирюзовый, светло-лиловый, зеленовато-голубой, темно-синий, серебряный и бесчисленное множество других цветов кружились в его исполнении неба. В этой работе была своя история: мужчина сидел на земле, а девушка с волосами цвета огня пыталась поднять его в небо. Затем они в звездах, их тела переплетены.

Это была наша история, но она была волшебной, отбрасывая реальность пределов человеческого тела.

Картина была цельной, созданная на крыше и переходящая на вертикальные поверхности, которые ее окружали.

— Эш?

Он резко повернулся.

— Ох, спасибо, господи, спасибо, господи, — сказал он отчаянно, направляясь ко мне. — У вышел за пределы бумаги. А мне нужно было столько всего нарисовать, что я выбрал это место. Все пришло так быстро, и я думаю, что мы должны обратиться в гребаные галереи и на шоу, чтобы они все увидели это. Потому что бумага — это просто гребаный пустяк. Кому нужна бумага, когда есть кирпич, смола и мое тело? Кто сказал, что бумага или холст должны быть основой? Кому нужна студия? Это просто ерунда.

— Эш?

— Но черт. Мне нужна краска. Моя закончилась. Краска не пустяк. Она нужна мне, — он провел по волосам вымазанной в краске рукой, оставив огромную оранжевую полосу.

— Эш, — на это раз я сказала решительнее, но мои слова едва долетели до него.

— Я собираюсь сходить купить кое-какие краски. И затем позвоню мэру, потому что он захочет это увидеть.

Я чувствовала, что оцепенела, но в то же время мое тело дрожало. Я не знала, что делать, Эщ словно был на другой планете и не был в состоянии прочитать мои сигналы.

— Эш, уже поздно. Арт-магазины закрыты. И ты не можешь рисовать на крыше. Это здание нам не принадлежит.

— Нет. Но будет принадлежать. И я собираюсь за краской, потому что хочу превратить весь город в инсталляцию. И лучшая часть в том, что ты сможешь увидеть мое произведение с неба.

Он пошел в сторону двери.

— Эш! — закричала я. Он остановился и повернулся. — На тебе нет одежды! — закричала я.

— А да. Конечно. — Он натянул джинсы и обувь и снова направился к двери.

— Твоя футболка, — я пыталась остановить его и найти способ пробиться к нему. Я чувствовала себя такой одинокой на крыше. Наше маленькое тайное место стало секретом, который я больше не хотела держать.

— Эш, пожалуйста, не уходи. Ты ведешь себя неправильно. Что-то не так.

Он подошел ко мне и сгреб в объятия.

— Бёрд, все правильно. Ты хотела этого. Благодаря тебе это произошло. Ты моя муза. Ты вдохновляешь меня. Если бы я мог рисовать в воздухе, на небе и в облаках, и показать тебе то, что я вижу, я бы так и сделал. Но это лучшее, что я могу предложить. Я делаю это для тебя. Это моя любовь к тебе, и я собираюсь показать ее всему миру.

— Эш, я просто хочу, чтобы ты был в порядке.

Он страстно поцеловал меня, скользнув пальцами мне в волосы. Я пыталась его оттолкнуть, но его хватка была крепкой.

— Ты такая красивая. Ты охвачена светом и формой, вкусами и звуками. И я нарисую тебя тысячу раз. — Его взгляд расфокусировался, и прежде чем я могла ответить, он уже начал говорить о другом.

— Боже, ты так меня возбуждаешь, — сказал он. Я ощущала, как он твердеет напротив меня.

— Не сейчас, Эш, — сказала я решительно. Он целовал мою шею, схватив меня жестче, почти до боли. — Перестань. — впервые я была по-настоящему раздражена.

— Ты такая вкусная, — застонал он мне в шею.

— Перестань! — закричала я, отталкивая от себя его лицо. Мое тело дрожало, так же как и голос. — Эш, расскажи мне, что происходит. Я должна знать. Ты меня пугаешь.

Он остановился, посмотрев на меня так, будто я глубоко его оскорбила.

— Ты боишься меня? Ты мой мир, Бёрд. Думаешь, я могу причинить тебе боль? Да я спрыгну с гребаной крыши ради тебя! — Он помчался к краю. Изображения той ночи, когда он забрался на парапет крыши, вспыхнули в моей голове. На это раз я думала, что он прыгнет, если я его не остановлю. Складывалось впечатление, что он считал себя непобедимым.

Я покачала головой, теперь всхлипывая.

— Мы можем просто пойти домой? Затем сможем поговорить.

Мне нужно былой увести его с крыши и находиться рядом с людьми, которые были в здравом уме. Из-за Эша мне казалось, что я теряю рассудок.

Его ноги хаотично стучали по полу.

— Мне нужно идти

— Эш, подожди. Пожалуйста, не уходи, — умоляла я, мой голос дрожал от отчаяния.

— Я вернусь. Куплю краски и вернусь.

Он поцеловал мою мокрую щеку и быстро пробежал через дверной проем.

Я пыталась поспеть за ним, но мои ноги дрожали из-за переживаний, и он был слишком быстрый. Я не могла здраво мыслить. Не знала, как его остановить. Я не была его семьей. Я не знала законов: что делать, если кто-то теряет свой рассудок.

Он так быстро ушел.

***

Я знала, что Джордана нет дома, но все равно неустанно колотила по его двери, надеясь, что он появится волшебным образом. Конечно, он не ответил.

Эш убежал на улицу без футболки, телефона или кошелька. Я боялась за его безопасность. Он не был в здравом уме. Как будто какой-то переключатель щелкнул в его голове.

Я схватила свой телефон, чтобы позвонить в полицию, но внезапно меня осенило. Я опустилась на пол рядом с сумкой Эша и вытащила его телефон.

Мои руки бесконтрольно дрожали, когда я включила его и пролистала небольшой список контактов.

Милл.

Я никогда не говорила с Миллером. Я не была уверена, что он знал о моем существовании. Последнее, что я слышала, Эш хотел дать ему личное пространство. Но если Миллер для Эша, то же самое, что и Джесса для мня, то он поможет.

Я нажала «вызов». Звук моего нервного дыхания и телефонные гудки конкурировали за мое внимание.

— Эш? — ответил мужской голос. Должно быть, он спал. Я забыла, что уже почти полночь.

— Привет... Я... — мой голос дрожал. — Привет, Миллер, я Бё... Аннализа. Я знаю твоего брата.

Его голос стал отчетливым.

— Все хорошо? Что-то не так?

— Я не знаю. Я его девушка и, эм, он просто вышел из себя. Выбежал на улицу без футболки и без бумажника. Я не знаю, что с ним происходит.

— Как тебя зовут?

— Аннализа.

— Все хорошо. Ты звонила копам?

— Еще нет.

— Когда он ушел?

— Несколько минут назад.

— Он вел себя странно до этого? Гиперактивно?

— Полагаю да.

— Он спал?

— Может, не очень много. Я много работаю, поэтому не часто нахожусь рядом. Думаю, да, он был перевозбужден, но последние дни я уходила почти на весь день... иногда засыпала прежде, чем он возвращался со своей смены в ресторане. Я не знаю, что делать.

— Ничего, если я приеду к тебе? На случай его возвращения?

— Да.

— Ладно, я буду через тридцать минут. Если он вернется, старайся не выпускать его. Хорошо?

— Эм, ага.

— Я уже в пути. Напиши мне свой адрес.

Эш

Два года назад

Клянусь, я видел Сару. Я был в студии, наконец снова начав рисовать. После ее смерти, я заболел. Я не мог встать с кровати, мое тело болело, еда была неприятной. Давление того, что я должен вернуться в колледж через несколько недель, а также предстоящее шоу еще больше приклеивали меня к кровати.

В конце концов, моя мама, которая сама была не в очень хорошей форме, пригласила к нам доктора. Он давал нашей семье Ксанакс, как будто раздавал конфеты на Хэллоуин. Через несколько недель, как раз когда пришло время возвращаться в колледж, я начал чувствовать, что снова могу двигаться. К третье неделе, вернувшись в Нью-Йорк, я уже чувствовал себя не просто хорошо, чертовски фантастично. Я чувствовал себя так, будто могу рисовать дни напролет, и у меня было так много идей. Такое обычно случалось. Я ходил несколько недель в своей фазе «сумасшедший художник Эш», как моя семья называла ее. Затем я мог потерять вдохновение и бездельничать какое-то время. Но тем не менее, Сумасшедший Художник Эш был лучше.

Как будто миллиарды крошечных пожаров бушевали в моих клетках. Давление из-за смерти Сары и все, что пришло с этим, немного ослабило мои креативные мысли, но сейчас появилось ощущение, словно кто-то отсоединил маленькую пробку, которая удерживала плотину от взрыва, и я фонтанировал идеями. Я был бушующей рекой с цветом и формами и движениями, которые переводились в физическую форму.

У меня не было времени на сон, на еду и на занятия. Две недели, целых две недели беспрерывного потока идей. Эта выставка прославит меня. Я больше не буду просто мальчиком-вундеркиндом, я стану гребаным мужиком.

Кто-то просунул голову в студию, которую я использовал. Я подставил к двери закрытую банку красной краски, и она взорвалась. Я не буду тактичен с тем, кто прерывает мой поток идей. Но затем я остановился. Лицо в двери. Черты были такими знакомыми. Я видел их пятнадцать лет из своих девятнадцати лет жизни. О боже мой, Сара жива!

Я распахнул дверь, мои руки были покрыты красной краской, и посмотрел в коридор.

— Сара! Сара!

Не последовало никакого ответа. Я напугал ее. Все это время она была жива, и ей было страшно возвращаться домой из-за всей этой драмы, причиной которой она стала, из-за чувства вины, что пробудила во мне. Сара слишком близко к сердцу воспринимала это, чтобы снова показаться.

Шел снег, но у меня не было времени взять куртку. У нее уже была фора. Я выбежал на лестничную клетку, перепрыгивая пять-шесть ступенек за раз, чтобы поймать ее.

Я вышел на улицу южного Манхэттена.

— Сара! — закричал я. Я начал бежать. Я должен найти ее. Должен привести домой. Тогда все будет по-прежнему.

Я пробежал мимо метро и услышал приближающийся поезд. Если она бежала, то она могла направиться именно туда. Я сбежал вниз по ступенькам, перепрыгнул турникет и скользнул в вагон, как раз перед тем как закрылись двери. Чернокожая женщина с квадратной стрижкой и кучей пакетов между ног посмотрела на меня.

— Мисс... Мисс, вы видели девушку? Около шестнадцати лет. У нее, эм, каштановые волосы. Вот такой длины, примерно... — я указал на свои плечи. — Зеленые глаза. Рост примерно сто шестьдесят пять сантиметров.

Мои глаза метнулись к поручню, за который я держался, он был испачкан красной краской.

— Извините. Нет.

Я огляделся вокруг несколько раз, пытаясь найти ее. Затем я увидел ее в следующем вагоне. Ее затылок был закрыт прямыми каштановыми волосами, которые скользили из стороны в сторону. Я побежал в конец своего вагона и распахнул двери, громкий стук ехавшего поезда отдавался в моих ушах. Зеленые огни пульсировали передо мной синхронно с яростными звуками.

К тому времени, когда я достиг следующего вагона, она снова ушла. Я поднял голову и через маленькой окошко увидел, что она в следующем вагоне. Я следовал за ней весь путь до конца, но когда достиг последнего вагона, ее там не было. Должно быть, она просто сошла. Я вышел на платформу. Мне было так жарко. Так чертовски жарко. Я сорвал с себя футболку, засунул ее в задний карман и продолжил поиск.

Люди толпились на Центральном вокзале Нью-Йорка, как рабочие муравьи, собирающиеся на свои посты. Она могла уйти куда угодно. Но я должен найти ее. Если я не найду ее на этот раз, то мы никогда не увидим ее снова.

Вся станция гудела звуками и запахами, и мои зрение наполнилось кругами, квадратами и узорами синего, красного и зеленого цветов.

Проходя мимо металлической облицовки здания, я увидел свое отражение: без футболки, покрытый краской, волосы липкие от пота.

Я чувствовал лакрицу. Я всегда ощущал ее вкус, когда был расстроен или встревожен. Крошечные иглы кололи меня. Не больно, просто это отвлекало.

Я должен найти Сару. Сейчас почти февраль. У нее нет денег. Должно быть, ей холодно.

— Сара! Мне жаль! Вернись! — я кричал во всю силу легких.

23 глава

Бёрд

Миллер был таким же высоким, как и Эш. Но его глаза более медные, и его тело намного шире. Его каштановые волосы коротко подстрижены, и не взлохмачены, как у Эша. Их сходство было неуловимым. По одежде Миллера я могла сказать, даже встретив его посреди ночи, что он был адвокатом.

Он постучал и, когда я открыла дверь, поднял палец, сигнализируя, что говорит по телефону.

— Да. Уильям Ашер Томас Торо. Он лечился в Бельвью в Нью-Йорке и затем его перевели в нью-йоркский медицинский центр. Его доктор Сэрвус. Это важно — он не шизофреник. У него синестезия, и это смешалось с его прошлым... Никакого аминазона... Я понимаю, но если я узнаю, что меня не послушали, кому-то придется, черт побери, заплатить... Спасибо.

Он определенно адвокат.

Он посмотрел на телефон, прежде чем перевел взгляд на меня.

— Привет, я Миллер. Брат Ашера. — Я только сейчас осознала, что он назвал первое имя Ашера — Уильям. Несмотря на то что разговор об этом не заходил, меня расстроил тот факт, что он никогда мне об этом не говорил. Я почувствовала себя так, будто никогда по-настоящему его не знала.

— Привет, я Аннализа, но все зовут меня Бёрд.

— Бёрд? — его глаза осматривали мою квартиру, как будто на самом ему не были нужны никакие объяснения. Он снова посмотрел на меня. — Я не знаю, как он это делает. Полагаю, некоторые вещи не меняются, — сказал он больше сам себе. — Так, у Эша есть девушка?

— Да, — сказала я. — Мы познакомились, когда он спас мою жизнь. Наркоманы напали на меня, и он их остановил.

Он немного отстранился, обдумывая новости.

— Так, это ты встряла и остановила этих придурков? — он указал пальцем на меня. — Слава и благодарность тебе.

— Полагаю, я все усложнила, сделав это.

— Вы оба живы, и это плюс. Так, я сделал несколько звонков по дороге сюда, до сих пор его нигде не подобрали. Я знаю людей в Департаменте Полиции Лос-Анжелеса, если они увидят кого-то похожего на него, то дадут мне знать и доставят его в медицинский центр. Если он вернется сюда, мы сделаем это сами.

— Подожди. Я не понимаю, что происходит. Что с ним не так? — Миллер делал все слишком быстро, а я просто пыталась понять, что происходит.

На него снизошло озарение, и он потер лоб.

— Ох, извини... Я не подумал спросить... Эш не рассказал тебе... — его голос утих.

— Рассказал мне, что?

Он сделал глубокий вдох и выдохнул слова:

— Бёрд, у него биполярное расстройство. Сильное.

— Биполярное расстройство?

Я слышала это словосочетание миллионы раз, но никогда не задумывалась об этом. Воспринимала это как «шизофрения» или «психотическое расстройство». Эти слова звучали повсюду и описывали неустойчивое поведение, но я никогда не придавала им большого смысла, потому что мало об этом знала. В моем ежедневном словаре не было места этим словам.

— Ты знаешь, что это?

— Думаю, да... — туман в голове начал рассеиваться, давая мне сложить все воедино: его нередкая необоснованная печаль или безграничная энергия. Как будто в нем было три человека: мой Ашер, больной Ашер и бешеный Ашер. До этого момента я в какой-то степени любила это в нем.

— Ну, это когда человек переходит из состояния эйфории в депрессию, и это намного хуже, чем просто перепады настроения. Иногда это выходит за крайность, особенно если он не спит. Ему поставили диагноз только пару лет назад, и у него есть кое-какие проблемы с принятием. Сейчас Эш проходит через маниакальную фазу. И полагаю, он отказался от своего лития. До этого он только единожды доводил себе до настолько плохого состояния. Он ненавидит препараты, потому что они притупляют его органы чувств. По крайне мере, об этом ты ведь знаешь?

Я слабо кивнула.

Все комментарии Эша о потери зрения и его возвращении обрели новый смысл. Каким-то образом я почувствовала, будто толкала его вернуть его «зрение» обратно, не осознавая это.

— Как я могла не догадаться? — спросила я у себя вслух.

— Не кори себя. Я уверен, что у него было это годами, прежде чем мы заметили. Мы всегда считали, что Ашер чересчур энергичный и эксцентричный. В семье, полной обычных людей, он один был с неординарными способностями, и мои родители хотели поддержать его художественную сторону. Поэтому, когда он становился гиперактивным, не ложился спать, не ел или вел себя как полный придурок, мы просто думали, что это его метод работы. Он много веселился, когда был подростком, вытворял сумасшедшие вещи, в то время как ни у кого из нас не было мужества рисковать. Девушки любили его... извини.

— Ммхм. — У меня не было энергии ревновать к каким-то школьницам.

Затем он спал или хандрил несколько дней или недель подряд, мы просто думали, что он чувствительный художник или просто устал так упорно трудиться или быть вечно веселым подростком.

Я покачала головой в неверии. Я была и подавлена, и взбешена. Чувствовала, будто Эш предал меня, не сказав обо всем этом. Но больше всего я была напугана, что никогда не верну его. На крыше он казался таким отдалившимся, как будто был заложником внутри другого человека, как будто кто-то использовал его тело и разум в качестве убежища.

— Так, как вы узнали?

— Не знаю, рассказывал ли он тебе, но наша сестра умерла.

— Да, Сара.

— Да. У него была глубокая депрессия. В это время он изучал художественное искусство в Нью-Йорке. И для него это стало делом всей жизни. У него был особый способ видения мира, который он мог выразить на холсте. На него было много давления, потому что приближалась выставка, а он не хотел ее отменять. Доктор прописал ему кое-какие антидепрессанты. Мы не раздували из этого такое уж большое дело. Доктора часто прописывают антидепрессанты после подобного. Ну, очевидно, данные лекарства вызвали манию. В Нью-Йорке у него не было семьи, которая могла за ним присматривать. У него случился срыв, и его нашли на улице, пока он бродил, испытывая галлюцинации. Его поместили в специальное лечебное учреждение на некоторое время, но мы смогли привести его в норму.

— О боже мой. — Все начало обретать смысл. Кусочки складывались вместе, когда я лучше узнавала Эша, но всегда чего-то не хватало. После слов Миллера у меня сложилась полная картина. Эш не был просто печален из-за смерти сестры, он заболел из-за этого. Он был потерян в биполярном расстройстве и чувстве вины, и теперь я понимала, почему он чувствовал себя бременем для тех, кого подпускал близко.

— Ему пришлось вернуться домой. Все его планы в Нью-Йорке ушли на второй план. Его художественная карьера остановилась, потому что он перестал рисовать. Изначально, принимая литий, он был не похож сам на себя. Ему было плохо, а разум был затуманен. Доктор настаивал, что вскоре это уйдет, но Эш был очень расстроен. И затем в один день он просто встал и ушел. Прошли месяцы, прежде чем я снова его увидел и сейчас... такое чувство, будто я не могу достучаться до него. И поверь мне, я пытаюсь.

— Я тоже чувствую нечто подобное.

— Тот факт, что ты удержала его в одном месте дольше, чем на ночь — чудо. Он не хочет привязываться. И чертовски ненавидит стены.

Мы оба рассмеялись. Но это был печальный смех, потому что мы были частью самой печальной шутки в мире.

— Да, мы часто ходили на крышу. Ты знаешь, почему он ненавидит стены?

— Не возражаешь? — спросил Миллер, указывая на деревянный стул.

— Пожалуйста.

Он сел, посмотрев на свой телефон, и затем протяжно выдохнул, когда приготовился к рассказу.

— Во время аварии Эш некоторое время находился с уже мертвой Сарой. Они были затоплены. Не полностью. Машина была под наклоном, и сторона Сары была под водой, а его медленно опускалась.

— О боже мой, — прошептала я и накрыла рот в неверии.

— Эш был в сознании какое-то время, хотя по какой-то причине не помнит этого. Возможно, из-за того, что ударился головой, но мы предполагаем, причина психологическая. Затем, не так уж много времени спустя, когда его нашли в Нью-Йорке, все было так же как и сегодня. При нем не было никаких вещей и документов, поэтому его не сразу идентифицировали. У него были галлюцинации, и он продолжал говорить им, что видит звуки и все подобное, и они решили, что он шизофреник. Они вкололи ему торазин, от которого немеет лицо, и становится сложно общаться. Несколько дней он был заперт в лечебнице Бельвью. Его нужно было сдерживать... и с тех пор он ненавидит долго находиться внутри помещений.

Что-то в том, как Миллер произнес последнее предложение, снова вызвало мои эмоции. Наверное, потому что я поняла, что внутри Эша, неважно, был ли он шумным и деятельным или тихим и печальным, был бездонный колодец страха и боли. Он был потерян, когда я его нашла, и я думала, что он нашел свой путь, но нет, впереди еще долгий путь. Эгоистично я думала, что я та, кто приведет потерянного человека на путь истинный, но все это время я шла в неправильном направлении.

Я наклонилась и накрыла лицо руками, когда полились слезы. Миллер был гораздо крепче, чем я. Это было его не первое родео, и он вел себя как профессионал. Он знал весь порядок действий. А хоть мне и не нравилось это признавать, мне было страшно. Я любила человека, который был болен, и сейчас я узнала многое из того, что он не рассказал мне. Я любила Эша с чистотой и интенсивностью первой любви. Моя жизнь разграничилась на период до того, как я влюбилась в Эша, и на период — после. Он изменил меня. Мои чувства к нему были настолько глубоки, что я чувствовала, будто тону рядом с ним.

Миллер нежно потер мою спину, но это не помогло, потому что я хотела, чтобы Эш сказал мне, что все будет хорошо.

— Нам просто нужно отправить его в больницу, и ему станет лучше.

— Но он уже был там прежде. Правда ли ему станет лучше?

— Я не знаю, но я должен верить, что так и будет. Я не могу потерять еще и брата. И я просто надеюсь, что то, что Эш нашел тебя, и ты пыталась направить его жизнь в правильном направлении — хороший знак. Может, это был неверный шаг. Стресс, любовь, даже его искусство могут быть спусковым курком. И мне кажется, проблема Эша в том, что, хоть медикаменты и помогают, ему нравится состояние эйфории. Он ненавидит, что лекарства притупляют его ощущения, и я не нашел способа убедить его принимать их постоянно. Он пропускает медицинские осмотры, у него нет терпения экспериментировать с новыми препаратами, от которых может быть меньше побочных эффектов. Что еще более важно, я не могу найти способ заставить его пережить смерть Сары.

Может, Миллер и пытался успокоить меня, но в его словах я слышала только непреодолимое препятствие. Я понимала глубину вины Эша. Я понимала, что любила его за то, как глубоко он мог чувствовать. Это было здорово, когда касалось его любви ко мне, но было опасно в плане того, как он чувствовал раскаяние или отчаяние.

Затем зазвонил телефон Миллера.

— Миллер Торо... Хорошо... Как?.. Иисус... Хорошо. Да, я адвокат, поэтому не надо объяснять... Я скоро буду. — Миллер поднял голову. — Ну, они арестовали Эша, когда он бросил кирпич в витрину магазина с художественными принадлежностями. Гребаный Эш. Мой знакомый из полиции везет его в больницу.

Эш

Я заплачу им. Мне просто нужно немного краски, а все закрыто. Почему эти магазины закрыты? Разве они не понимают, что у великолепия нет рабочих часов?

Я пытался убедить офицеров, что владельцы поймут. Мэр увидит мои работы, и у них будут проблемы, если они заберут меня, потому что у меня много работы. Важной работы.

— Из-за вас я чувствую вкус несвежих крекеров, — сказал я офицеру. — А ваш голос выглядит как плавающие какашки. — У него был ужасный акцент, который звучал как смесь худшего, что могло предложить восточное побережье, и я задумался, что он делал в полиции ЛА вместо того, чтобы быть в департаменте полиции восточного побережья.

Я был спокоен. Я был чертовски спокоен, пока они не попытались сковать меня наручниками. Потому что я знал, что последует дальше. Я не могу быть заперт в одном из этих гребаных мест.

— Я художник! Вы не можете так поступать! Вы должны поставить это окно в рамку, потому что оно будет стоить миллионы! — кричал я, когда они приковали мои руки к ногам и подняли меня на заднее сиденье машины.

Я выворачивался и выкрикивал свое имя, чтобы люди на улицах знали, если я исчезну, они смогут сказать СМИ, кем я был. Начнется международный розыск.

— Я должен сказать Бёрд, — я обратился к жирному копу с не менее уродливым голосом из задней части автомобиля.

— Да, я уверен, что птицы захотят услышать твои историю. Расскажешь это доктору.

— Нет, придурок, Бёрд — это человек, который разговаривает, а не говорящая птица. — Я сделал глубокий вдох, думая о том, как могу объяснить этому простому человеку, что я должен быть свободен. — Послушайте, я не сумасшедший, — пот стекал по моему лбу и в глаза, заволакивая мое зрение. Я хотел пить, и когда соленая струйка попала мне на губу — это было прекрасно. — Бёрд — очень важный человек. Вы не поймете, но она сияет, и ее голос как северное сияние, и... — я затих и сделал еще один глубокий вдох, потому что изо всех сил пытался казаться адекватным, но говорил слишком быстро для этих имбицилов. Мне нужно было разговаривать с ними медленно, как будто они были детьми. Но было тяжело поддерживать их черепаший темп, потому что мне нужно было рисовать. — Послушайте, хорошо. Послушайте, Бёрд зовут — Аннализа Робин Кэмпбелл. И я не могу ее потерять. Поэтому хорошо, подождите. Подождите, есть кое-кто. Миллер Торо — мой брат, и он знает кое-кого. Поэтому просто позвоните ему, и я смогу вернуться к своей инсталляции.

— Чувак, ты бросил кирпич в витрину магазина.

Я забыл об этом.

Я начал злиться, чувствуя себя в ловушке наручников. Как только меня перестали отвлекать мои собственные мольбы, все вокруг начало казаться маленьким, и я почувствовал, что не могу дышать.

— Эта машина сужается, — сказал я офицеру как можно спокойнее. Но он и парень с какашечным голосом о чем-то болтали и смеялись. Затем я решил, что больше не могу терпеть. Воздух все тяжелее поступал в легкие. Мое лицо и грудь были прижаты к сиденью и из-за каждого паникующего вдоха, казалось, я получал все меньше кислорода.

— Переверните меня... лучше нет, освободите руки. Я не буду бороться. Мне нужно дышать, — выдохнул я.

Они забыли обо мне. Я буду забыт и умру здесь.

Извините офицеры, но моя жизнь находится под угрозой. Они не знали, что машины опасны? Если мы разобьемся, я не смогу выбраться. Мне плевать, если это их взбесит, мне нужен воздух. Мне, бл*дь, нужен воздух.

— Откройте окно, я не могу дышать! — кричал я. Если бы я мог получить немного кислорода, то мыслил бы более ясно. Я мог бы дышать.

Я бился лбом в дверь перед собой.

— Выпустите меня! Выпустите меня! — я чувствовал, что синею, и мог видеть голубые вспышки перед глазами.

Бах. Бах. Бах.

Я ударялся с каждым разом сильнее. Я заставлю их выслушать, даже лучше, я потеряю сознание, чтобы не ощущать болезненное стискивание груди. Мелькавшие мысли о смерти прекратились. Мне было плевать, что с каждым ударом еще больше теплой жидкости стекало по моему лбу, пока я больше не мог ничего видеть кроме своей крови.

— Выпустите меня! Выпустите меня!

24 глава

Бёрд

Я шла за Миллером, когда он подошел к столу медсестры.

Когда он заполнял документы и разговаривал с медсестрой, Джордан и Тревор вбежали в психиатрическое отделение.

— Слава Богу, — вздохнула я. Мне казалось, что меня выбросило в альтернативную реальность, а при виде своих мальчиков, я снова стояла ровно на земле.

— Он в порядке? — спросил Джордан.

— Не знаю, мы только что приехали.

Джордан обнял меня, а Тревор положил руку мне на плечо в успокаивающем жесте.

— Бёрд, я так сильно был занят шоу и так часто оставался у Тревора, что даже не заметил.

— Как ты думаешь я себя чувствую? Как идиотка. Как я могла позволить этому так далеко зайти?

— Не вини себя, — сказал Тревор. — У тебя не было подобного опыта раньше. Психические расстройства часто не диагностируются.

Но это не было не диагностированным. Эш знал и не сказал мне.

Миллер подошел к нам, и я представила всех друг другу.

— Я думал, что он одиночка. Он не рассказывал мне о своих друзьях. Может, поэтому он перестал так часто приходить, — сказал Миллер. Это было неподходящее время, чтобы сказать ему, что Эш подслушал разговор Эллы.

— Могу я поговорить с тобой минутку? — спросил меня Миллер.

— Конечно.

Миллер отвел меня подальше.

— Он бунтовал, когда его привезли сюда, поэтому ему вкололи успокоительное. Плюс тот факт, что он не спал больше пары часов всю прошлую неделю, а может, и дольше, означает, что он не проснется до завтра. Затем они назначат лекарства, на что потребуется пара дней. Затем, возможно, попробуют кое-что еще.

— Кое-что еще?

— Я не хочу тебя волновать.

— Ты не думаешь, что уже достаточно поздно для этого?

— Электрошоковая терапия. Знаю, звучит устарело, но в основном шокотерапия.

— Нет, — выдохнула я. — Они будут пропускать через его мозг ток?

— Я только что разговаривал об этом с доктором. Вот что они делали в Нью-Йорке. Это не так плохо, как звучит. При острых случаях, особенно, когда у пациента появляются галлюцинации — это способ немного повлиять на его мозг и помочь лекарству действовать быстрее. Будет очень низкое токовое напряжение.

Я понимала, что Миллер руководствовался интересами Эша, и он был его братом, а я просто его новой девушкой, но мое сердце сжималось от картинок, которые я видела по телевизору, когда людей мучили подобным образом: депрессоры языка, толстые кожаные пряжки ремней, чтобы связать руки и ноги, сильные судороги. Я просто не могла представить Эша в подобном виде.

— Бёрд, спасибо тебе за все. Но тебе нужно пойти домой. Отдохнуть. У меня есть твой номер, и когда он будет в состоянии разговаривать, я позвоню тебе. Зная Эша, думаю, он на захочет, чтобы ты видела его в таком состоянии. И я должен первым с ним поговорить. Думаю, ты понимаешь.

Я понимала. Но я не могла избавиться от чувства. что Миллер не понимал то, что было между мной и Эшем. Мы были моложе его, и он только что узнал обо мне. Он мог решить, что меня не будет здесь на следующей неделе. Но он был прав по поводу того, что Эш не захочет, чтобы я видела его в таком состоянии в больнице. Теперь тот раз, когда он сказал, что «болен», и исчез, стал намного понятнее.

— Хорошо, но, пожалуйста, позвони мне. Я не смогу мыслить здраво, пока не увижу его и не узнаю, что все хорошо.

— Обещаю, рассказывать тебе новости каждый день, если хочешь.

— Пожалуйста.

Я всмотрелась в глаза Миллера и увидела, что он действительно устал. Не только от этой ночи, а от того, что из всей семьи он единственный разбирается с проблемами Эша.

Я неловко обняла Миллера. и, как только собралась развернуться и уйти, он снова заговорил:

— Подожди, еще кое-что...

— Да?

— Дерьмо. Не знаю, правильно ли то, что я собираюсь сказать. Я даже не знаю, сколько времени вы с Эшем встречаетесь. Но я чувствую необходимость сказать тебе это.

Что бы он ни собирался сказать, это ни звучало хорошо, и у меня на сердце стало тяжело.

Миллер вздохнул.

— Я знаю, что Эш может быть забавным и загадочным, а его способность — гениальность — соблазнительной. Но он болен. Очень серьезно болен. И я должен разбираться с этим. Это моя обязанность. Я его брат. Но ты молода и должна подумать, что значит для тебя быть с таким, как Эш. Просто по тому, как вы познакомились и как ты пришла ему на помощь, подвергнув риску себя, я понимаю, что ты из того типа людей, что будут держаться за него. И я рад за Эша. Я знаю, что не могу его спасти. Но, пожалуйста, подумай об этом сейчас. Потому что если ваша связь станет крепче, а потом ты уйдешь, я не уверен, что он с этим справится. После смерти Сары ему было плохо. Не думаю, что он вынесет еще один подобный удар. Если у тебя получилось вытащить его из своей оболочки, то значит, он очень сильно привязан к тебе.

До этого момента Миллер был настолько собран, и я была поражена уязвимостью в его заявлении. По какой-то причине я не обиделась на его предположение о том, что я могу захотеть уйти и не вернуться. Я понимала, что он изо всех сил пытается защитить Эша и меня в процессе.

— Я понимаю, что наши с Эшем отношения для тебя в новинку. Но мне нужно, чтобы ты понимал, что это не просто какая-то глупая интрижка. Между нами что-то настоящее. Я люблю его. И пробраться под его оболочку было дико сложно, и я думала, что у меня подучилось, но теперь мне кажется, что я даже поцарапала поверхность.

Миллер вздохнул и немного наклонился.

— Бёрд, из-за тебя он снова рисует. Он всегда говорил, что рисование — это его душа. Ты дотянулась глубже, чем любой из нас мог мечтать. Мне просто нужно убедиться.

— Конечно.

Я повернулась к обеспокоенным Тревору и Джордану. Я не знала, что будет дальше, но понимала, что все изменилось и мы никогда не вернем то, что было.

***

Дорога домой была мрачной. Казалось, что я возвращаюсь домой с похорон. Я устала, была перегружена информацией, а завтра у меня была репетиция, которую нельзя было отменить из-за моей личной жизни. Тревор высадил нас и поехал к себе. Думаю, он хотел дать нам с Джорданом время, чтобы я могла поплакать, покричать. Но мне не хотелось даже разговаривать.

Когда мы оказались в моей квартире, Джордан молча сделал чай и протянул мне кружку.

Я несколько раз опустила чайный пакетик, затем подняла его за веревочку, чтобы он поднялся над водой, а затем снова опустила. Я фокусировалась на этом повторяющемся жесте какое-то время, пока Джордан не заговорил.

— Так что ты собираешься делать? — спросил он.

— Что ты имеешь в виду?

— Пойми... — я могла сказать, что он пытался смягчить слова. Я застряну с сумасшедшим? Он это хотел сказать? Черт, даже родной брат Эша сказал это же. — Ты думаешь, ему станет лучше? Ты хочешь пройти через это с ним?

Я подула на пар сверху чая, но он вернулся. Я задумалась, будет ли так и с Эшем: постоянные попытки избавиться от проблемы только для того, чтобы она вновь появилась.

— Миллер сказал, что это поддается лечению. Есть множество медикаментов, чтобы поддержать людей в стабильном состоянии. Проблема в том, что Эш от них отказывается. Думаю, он ненавидит, что они притупляют его синестезию и искусство, а это очень важная часть его самого. Ты можешь представить, что будешь принимать лекарства, из-за которых будешь нервным и дерганным и не сможешь танцевать? Вот через что он проходит.

— Значит, он остановится на лекарствах?

— Ну, Миллер сказал, что они могут много чего попробовать, но Эш... я не знаю. Полагаю, он не хочет. Часть меня чувствует, что он думает, будто не заслуживает улучшения своего состояния.

— Почему?

Я запустила пальцы себе в волосы. Потому что он обвиняет себя в смерти сестры. Винит себя в том, что разрушил жизнь родителям. Разрушил свою семью.

— Не знаю, — сказала я.

— Твоя карьера только начинается. Думаешь, сейчас подходящее время разбираться с этим?

— Так что я должна делать? Избегать его?

— Нет, но ты не замужем за ним. Ты можешь быть рядом и поддерживать, но я не хочу, чтобы ты встречалась с ним. Что если это только начало? Ты хочешь быть уверена, что он принимает лекарства, спит и достаточно ест? Это чересчур для той, кто должен наслаждаться расцветом своей жизни.

— Я не хочу быть его другом, Джордан. Я люблю его... очень сильно. — Тяжесть выбора, который я должна принять, наконец-то ударила по мне, и я не могла сдержать слезы. Я уже так устала плакать.

— Ты даже не была с другими парнями. Может, ты тянешь слишком много груза на себя, потому что потеряла с ним свою девственность.

Комментарий Джордана взбесил меня. Он снова вступил в роль старшего брата, разговаривая со мной, будто я была какой-то школьницей, которая прислуживается перед кем-то, кто просто ее поцеловал.

— Не привлекай всю эту хрень с девственностью. Это не имеет ничего общего. Я потеряла ее, потому что люблю его, а не наоборот. И тот факт, что я потеряла ее так поздно, не делает меня наивной и не затуманивает моих решений. Это просто маленький кусочек того, что мы разделили.

— Мне жаль, — ответил Джордан сочувствующе.

— Я просто не могу покинуть его, когда он больше всего во мне нуждается. Я не хочу.

— Я люблю твою отчаянную преданность, но иногда это может быть ошибкой.

— Я должна дать ему шанс. Я понимаю, что он не рассказал мне подробностей, потому что боялся моего ухода.

— Пойми, это уже вторая его госпитализация. Это очень серьезно.

— Джордан, из-за меня он получил ножевое ранение. И теперь, когда все так тяжело, я должна уйти? Он спас мою жизнь.

— Поэтому теперь ты жертвуешь своей ради него?

— Я понимаю. Понимаю, как это выглядит. Понимаю, что просто должна двигаться дальше. Найти кого-то без такого жизненного багажа. Но это не любовь. Любить — это значит принимать человека со всеми недостатками.

Как только я сказала эти слова, я поняла, что приняла решение. Я не брошу Эша. Я помогу ему пройти через все это.

25 глава

Бёрд

Ожидание. Его можно считать социально приемлемой формой психологических пыток. Ожидание звонка после кастинга. Ожидание выплаты по чеку.

Ожидание того, что твой парень снова станет мыслить здраво.

Волнение о предстоящем шоу должно было отвлечь меня. Благодаря ему время должно было течь быстрее. Но оно не облегчало напряжения, что охватило каждую клетку моего тела, пока я ждала воссоединения с Эшем. Как и обещал, Миллер поддерживал связь, но Эш все еще не был собой. Восстановление могло занять недели. Из-за электрошоковой терапии его кратковременная память стала более туманной, и он все еще находился в стадии своей мании. Он все еще не был моим Эшем. Я уважала тот факт, что Миллер был его семьей и думал, что я должна подождать, и пока не навещать Эша, но было непросто. Я хотела послать куда подальше Миллера, и сказать Эшу, что мне плевать, если ему стыдно, что я увижу его в таком состоянии. Я хотела это сделать, но понимала, что они были правы.

Прошла только неделя, но с каждым днем с момента, когда я последний раз видела Эша, я все больше падала духом.

— Давай, Бёрд! — крикнул Джордан, когда я пропустила шаг. Он знал, где были мои мысли, но это не понизило его ожиданий по поводу меня. Его работой было сделать свой акт как можно лучше, и он оставлял свое сострадание к нашим проблемам на время вне репетиций.

— Он опускает тебя, затем раз, и два, и три... — он продемонстрировал пике, которое я должна была выполнить.

Я вытерла пот со лба.

— Дерьмо. Хорошо. Поняла. Давайте.

Мой партнер подбросил меня в воздух и опустил. Я выполнила движения и завершила связку.

— Вот так! Наконец! — зааплодировал Джордан. — Сделай это еще пять гребаных раз и прервемся на обед. — Признаю, в подобные моменты мне хотелось ударить Джордана по голове. Он был отличным другом, но требовательным хореографом. Он ожидал совершенства от всех, и я не была исключением.

К концу дня я была готова наполнить ванну солью и страдать по Эшу. Семья Тревора уехала из города, и я отклонила предложение Джордана позависать с ними. Я ждала такси с Марли, когда подъехала машина.

— Бёрд, залезай, я забираю тебя на ужин, — неповторимый акцент раздался из темноты автомобиля. Конечно, я должна поехать, но посмотрела на Марли, словно извиняясь.

— Все хорошо, девочка, увидимся завтра. — Мы обнялись, и я залезла на заднее сиденье «Мерседеса».

— Здравствуйте, Алана, — сказала я нервно. Она настояла, чтобы я звала ее по имени, но мне всегда казалось, что этим я не уважаю ее достижения, хотя это не так.

— У тебя нет планов?

— Нет, просто вечер в одиночестве в горячей ванне.

— Я думала, у тебя есть парень.

— Да... он... не в городе.

— Чем он занимается?

— Художник.

— Хмм, — сказала она с лукавой усмешкой. — Мой второй муж был художником. По жизни был ублюдком, но они очень страстные. Не только в сексе, они любят жизнь с огоньком. — Я наблюдала, как она будто что-то припоминала, свернув губы в шаловливую ухмылку.

Я кивнула, боясь продолжать эту тему. Я не стыдилась Эша, но сейчас, когда полюбила человека с психическим заболеванием, я поняла. как мало люди их понимают.

— Как его зовут? Я знакома со многими местными художниками.

— Ну, он, эм... еще не такой известный.

Она приподняла подбородок и посмотрела на меня, как будто видела мои слова с другой точки зрения.

— Ну, мне было бы интересно увидеть его работы. Давай устроим это.

— Конечно, — сказала я взволнованно. Мы мечтали получить больше возможностей.

Мы пришли в причудливый итальянский ресторанчик в нескольких кварталах от моего дома.

— Я выгляжу не очень, — сказала я, выпрямляясь перед входом.

Алана засмеялась насмешливо.

— Высокая, стройная, двадцатиоднолетняя девушка говорит, что выглядит не очень. Моя дорогая, ты еще не способна на это.

После заказа воды для меня и бокала вина для нее, она прищурилась, осмотрев меня сверху вниз. Она указала на меня пальцем, когда наклонилась.

— Ты очень напоминаешь мне меня много лет назад.

— Да? — не было ничего более лестного, чем сравнение с самой влиятельной в мире танцев женщиной самой этой женщиной.

— Джордан рассказывал мне о тебе, как ты упорно трудилась. Как оставила семью, чтобы приехать сюда.

Я кивнула.

— Я сделала то же самое, приехав из Бельгии.

— Мой поступок не такой же смелый.

Она хмыкнула, не одобряя мою скромность.

— Нет, я вижу это в тебе. Бесстрашие. Знаешь, почему я выбрала тебя? Хотя ты едва танцевала профессионально?

— Наверное, я бы хотела сказать, потому что вам понравилось, как я танцую.

Она махнула рукой, как будто мои слова были раздражающей банальностью, когда отпила из бокала.

— Ко мне приходило много танцоров с хорошей техникой. Ты, моя дорогая, притягиваешь людей. В тебе есть теплота и отзывчивость. Да, ты двигаешься с силой и грациозностью. Но также танцуешь с душой. У тебя есть способность показывать эмоции своим телом. Я уже знала, когда ты только вошла на прослушивание, даже прежде чем ты сделала первое движение.

Я потеряла дар речи. Недели назад я плакала в объятиях Эша, убежденная, что у меня никогда не будет шанса на карьеру профессиональной танцовщицы. И сейчас Алана Роше Демилл говорит мне, что я молодая версия ее.

— Не знаю, что сказать.

— Ничего и не нужно. Если бы я подумала, что ты остановишься на этом, я бы тебя не выбрала, но Джордан сказал, что ты самый трудолюбивый человек, которого он знает.

Я ужасно крепко обниму Джордана, когда увижу его в следующий раз.

— В любом случае у моей речи есть цель. «Танец Ноктюрн» точно получит много внимания. И не только здесь, но и в других штатах. Мне нужны представители бренда для выступлений. Я хочу, чтобы ты была одним из них, еще будет Джордан и Луи.

Я была ошарашена. Все мои страхи о том, что мое лицо будет перед камерами подавляли любое воодушевление от того, что она меня выбрала.

Прежде чем я могла что-либо ответить, прибыл официант. Он был привлекательным парнем со светлыми волосами и серыми глазами. Алана соблазнительно наклонилась в его направлении и смотрела на него как кошка на мышку. Полагаю, мы были похожи. Когда мы хотели чего-то — или кого-то — то следовали за этим.

После кокетливого подшучивания и принятия нашего заказа, он отошел от столика. Все это время мой разум обдумывал ее предложение, и я была благодарна тому, что Алана так зациклилась на этом молодом пареньке, что это дало мне время подумать.

— Вы хотите меня как лицо «Танец Ноктюрн»?

— Ты уже им являешься, мы просто сделаем это более... публично.

Я должна согласиться. Нельзя отказывать Алане. Но мой желудок сжался от волнения.

— Ты нервничаешь, потому что надо будет сниматься на камеру?

— Честно говоря, да.

— Ну, мы справимся с этим. Я не допущу такой глупости.

Я пристыженно потупила взгляд. Я бы хотела справиться с этим. Мне бы хотелось, чтобы внешность не играла никакой роли. Но я слишком хорошо знала реальность. Люди будут оставлять комментарии под видео, будут спрашивать, и мое лицо станет центром внимания.

— Бёрд, в своей жизни я поняла, что если для тебя что-то не имеет значение, то и для людей тоже. Например, как этот официант. Я могу затащить его в кровать сегодня. Некоторые женщины думают, что слишком стары для подобного. Мне плевать.

Безусловно, это была самая уникальная зажигательная речь, которую я слышала.

— Если ты не хочешь, я предложу кому-то другому. Но это должна быть ты. Сейчас ты можешь сказать, что слишком взрослая для молодых парней или можешь трахнуть официанта блондинчика.

Она откинулась в своем кресле и допила бокал вина.

Я кивнула. Настало время метафорически затащить в кровать официанта.

Эш

Я ощущал вкус солодки, когда шел в комнату посещений. С тех пор как я потерял контроль над собой три недели назад, я впервые увижу Бёрд. Я скучал по ней, но рад, что они с Миллером подождали, пока я снова не стану собой, прежде чем мы снова увидимся. Мне и так было достаточно плохо, что она стала свидетелем моего срыва.

Я боялся, что она будет смотреть на меня по-другому — с сочувствием и жалостью. Я никогда не буду прежним в ее глазах. Не знаю, как убедил себя, что ничего не закончится. Не закончится на том, что Бёрд будет плакать, что моего брата вытащат из постели беременной жены посреди ночи, а мои родители не смогут навестить меня, потому что я отворачивался от них.

Я боялся этого круга боли. Именно поэтому изолировал себя. Но Бёрд вытащила меня, и теперь добавилась к списку людей, которых я подвел. Но в этот раз было что-то другое. Я жаждал вернуться к ней. Возобновить жизнь, которую мы делили. Я мог сделать это. Я облажался, но это не было редкостью. Рецидивы случались.

Мне просто нужно было найти лечение, которое не так сильно притупит мою синестезию. Это может занять время, но Бёрд того стоила. В том, случае, если она здесь не для того, чтобы расстаться. Я почти ожидал этого.

И если она сделает это, то моя единственная причина на исцеление исчезнет.

После электрошоковой терапии мое сознание было затуманенным часами. Я бы предпочел, чтобы она не приходила в тот день, когда у меня было лечение, но ее шоу было уже не за горами, и это была ее единственная возможность прийти.

Санитар открыл дверь в комнату посещений, и я застыл на мгновение. Она стояла ко мне спиной. Ее темно-рыжие завитки волос почти прикрывали ее спину, и я улыбнулся. В этом месте было не так легко улыбаться. Фиолетовый оттенок окружал ее, и я был рад, что электрошоковая терапия и медикаменты еще не забрали это. Она всегда будет сиять, независимо от того, настолько затуманен для меня остальной мир.

— Бёрд.

Она повернулась с огромной улыбкой на лице. Я вздохнул, невероятное облегчение нахлынуло на меня, и я почти расплакался. Но из-за этого я бы выглядел не совсем уравновешенным, поэтому подавил слезы.

Она нарядилась для меня. Красная помада, волосы собраны на одну сторону, цветастое платье. Почти так же она выглядела на День благодарения. У электрошоковой терапии также был странный побочный эффект — я возбуждался. Не так как обычно. У меня была ненасытная, пульсирующая боль внутри, с которой было необходимо разобраться, когда останусь один. Сегодня у меня еще не было шанса облегчить ее, и при виде Бёрд моя температура от шеи до талии поднялась. Я и почти забыл, как ее присутствие буквально разжигало меня.

Моя неспособность сгрести ее в объятия и увидеть ее стоны наполнила мне, как сильно мне нужно отсюда выбраться. Я снова хотел быть собой. Большинство людей здесь были безумными. То есть безнадежно сумасшедшими, которых забрали с улицы для всеобщей безопасности. Многие из них ходили туда-сюда, болтали сами с собой, и в течение дня у них случались вспышки агрессии. Кому-то это может показаться развлечением, но слышать, как кто-то в пятидесятый раз кричит, что его вытащит мексиканский картель — утомляет. Я не был таким. Знаю, так могло показаться пару недель назад, но я не был одним из них.

Бёрд подошла и обняла меня. Я вдохнул запах ее шампуня с ароматом тропиков и ее уникальный запах лаванды. От этого запаха я снова почувствовал себя прежним Эшем. Я забыл каково это — чувствовать что-то другое, кроме неприятной стерильности психической больницы. Бёрд задрожала в моих объятиях. Я видел тонкие волны ее слез. Я чувствовал себя последним дерьмом, потому что она плакала из-за меня. Но в отличие от Сары она была жива. Я все еще мог все исправить.

Наши лбы были прижаты друг к другу, и мы целовались. Неуверенно.

— Я так сильно скучала, — прошептала она, снова меня обнимая.

— Я тоже, Бёрд. Мне так жаль, — выдохнул я в ее сладко пахнущие волосы.

Мы заняли белый пластиковый стол. Все в этом месте было холодным. Нам нужно было столько всего сказать, но эта комната лишала нас близости. Получить здесь комфорт было как разогреть машину на морозе. Я хотел быть на крыше с Бёрд, где мы бы могли свободно и открыто разговаривать.

— Как дела? — первое, что она спросила.

— Хорошо. Я чувствую себя нормально и хочу, на хрен, выбраться отсюда.

— Ты звучишь, как ты.

Я кивнул.

Она осмотрела меня с ног до головы яркими карими глазами, сначала она выглядела удовлетворенной, но потом вздрогнула.

— Что случилось? — спросила она, проводя пальцем по слабому шраму как раз под моими волосами. Я надеялся, что она не заметит, так как он был не таким уж большим. Но шишка, которая была там неделю, была огромной. Раны на голове ужасно кровоточат, даже маленькие. — Это сделали полицейские?

Я опустил взгляд.

— Нет... я, эм, сделал это с собой.

Она медленно опустила руку от шрама.

— Почему ты не рассказал мне?

Я много думал об этом, лежа в кровати и уставившись в потолок, в то время как в коридоре посреди ночи изредка завывали пациенты.

— Все было так хорошо, я думал, что так и продолжится. Думал, ты не увидишь эту мою сторону. Большую часть своей жизни я жил нормально. Убедил себя, что последний срыв был случайностью, и я мог быть прежним Эшем. Я просто хотел снова жить своим искусством. Я скучал по своим способностям, по синестезии. Я хотел попробовать, каково это быть с тобой и просто быть собой. Я не хотел отпугнуть тебя.

Она рассмеялась.

— Ты правда думаешь, что мог меня отпугнуть? Эш, ты жил на улице, когда мы познакомились.

Ее шутка наполнила меня огромной признательностью. Как я мог найти человека, который смотрел сквозь все мои барьеры, которыми я себя изолировал? Как я заполучил девушку, чей смех был таким же мягким, как растопленное масло?

С ней я чувствовал себя так, словно заслуживал второго шанса.

— Нужно было рассказать мне. Если бы ты был честен, я бы лучше смогла увидеть знаки. Тебя бы, вероятно, здесь не было.

— Может быть, — я не был уверен, что верил ей. — Слушай, я не знаю, как много ты знаешь. Но когда на меня накатывает мания, и я перестаю есть и спать, я не очень много помню. Как будто я одержим. Мой разум так быстро работает, что я еле успеваю угнаться за мыслями.

— Я пыталась узнать как можно больше.

— Я просто хочу сказать, если я сказал что-то, что обидело тебя или сделал что-то плохое, то это был не я. Знаю, звучит как отмазка. Но это правда не я. Это захватывает меня. Как будто... как будто твоя куртка застряла в дверях метро, и оно начинает двигаться. У меня нет выбора и приходится бежать, неважно, насколько это безумно.

— Эш, я видела, что ты не был собой, даже когда это произошло. Я не расстроена случившимся. Только тем, что узнала об этом в последний момент. Я понимаю почему. Но я была очень напугана, потому что в тот момент не знала то, что знаю сейчас.

— Извини, — я потянулся через стол к ее руке, и она позволила мне ее обхватить. Физический контакт был для меня терапевтическим, но также он насмехался над моим неуправляемым либидо.

— Я немного узнала Миллера. Он уверен, что скоро тебя выпишут. И я знаю, что он работает над тем, чтобы ты просто получил штраф за витрину.

— Витрину?

— Ту, что ты разбил...

— Ох, да. — Это была временная потеря памяти из-за электрошоковой терапии, но я изо всех сил старался это скрыть. — Миллер твой фанат.

Она начала играть с моими пальцами обеими руками.

— Он хороший брат.

— Да.

Она понизила голос, смягчив оттенок волн цвета индиго, которые я видел.

— Эш, я просто хочу, чтобы ты в первую очередь заботился о себе. Как я и сказала, я читала об этом. Там говорится, что тебе нужен распорядок дня. Диета. Минимальный стресс. Искусство может подождать. Я хочу твоего выздоровления. Когда ты поправишься, ты снова будешь продуктивным.

Я не был полностью убежден. Моим самым большим страхом было то, что мое искусство всегда будет страдать ради здоровой психики.

— Мой самый большой страх, что я больше не буду великим художником снова. Что должен буду сделать выбор.

— Ты не можешь создавать искусство в состоянии страха. Сам знаешь. Твоя синестезия — дар, но это ты, Эш. У тебя есть способности, с синестезией или без. Думаю, есть что-то, может, препараты, которые ты еще не пробовал, которые смогут стабилизировать твое состояние, не обнажая все твои эмоции. Нам просто нужно быть терпеливыми и активными. Ты пробовал только литиум. Есть много всего.

Она продолжала говорить «мы». Мне было грустно, что она присваивала себе мои проблемы. Ей не нужно в этом разбираться. Но я был счастлив, что был не одинок. Она все еще хотела меня, даже сломленного.

— Но я хочу быть откровенной. Я здесь. И никуда не собираюсь. Я люблю тебя, Эш.

Меня охватило ощущение нежности.

— Боже, ты понятия не имеешь, как я люблю тебя. Я приложу все усилия, чтобы бороться с этим для тебя, — сказал я.

— Сделай это ради себя. — Делать для себя не стоило того. Я должен сделать для нее.

Я кивнул, чтобы успокоить ее. Затем снова на нее посмотрел, особенно на перед ее платья.

— Кстати, выглядишь очень сексуально, — прошептал я. Мое стимулированное электрошоком либидо больше не могло сопротивляться.

— Спасибо, — сказала она кокетливо.

— Не могу дождаться, когда снова смогу добраться до твоего тела.

— Я тоже. — Было весело снова быть нами. Я даже забыл о запертых окнах, пластмассовых столах и суровых санитарах.

— Я много думаю о тебе здесь, — признался я.

— Ох, да? Как и я, — усмехнулась она.

— Правда? — сказал я наклонившись. — И о чем ты думаешь?

Она посмотрела из стороны в сторону с озорной улыбкой, наклонилась и прошептала:

— Я касаюсь себя.

Я протяжно выдохнул. В гребаной комнате ожидания мой дружок стал чертовски твердым, что довольно смущало.

— Я не надела трусики, — прошептала она.

Позже в палате мне придется доставить себе удовольствие.

Я поправил брюки под столом.

— Я столько всего сделаю с тобой, когда выйду отсюда, но если мы не сменим тему, я буду не в состоянии встать и уйти.

Ее золотистый смех запорхал в воздухе.

— Расскажи мне про шоу. — Я хотел сфокусировать разговор на нормальных темах.

— Оно уже скоро! Ты можешь поверить, что продажа билетов уже началась?

— Вау.

— Да. Реклама делает много шума. Уже есть статья в «Нью-Йорк Таймс», а дебютного шоу еще даже не было! Не могу дождаться, когда ты его увидишь. Постановку, костюмы — это невероятно. Не могу поверить, что мы сделали это. В некоторых сценах свет полностью гаснет, и от наших костюмов исходит сияние, отчего мы выглядим, будто летим в темном небе джунглей. Не могу дождаться, когда ты это увидишь.

— Я тоже. Твои танцы — одна из самых великолепных вещей в мире. — Я подмигнул, и она перестала играть с моими пальцами, просто схватив руки.

— Эш, мы пройдем через это. Ты и я. Будем жить нашими мечтами. И ничего скрывать. Пожалуйста, больше не скрывай от меня ничего. Мне нужно знать, когда ты чувствуешь себя подавленным или у тебя стресс. Все получится, только если мы будем честными.

Она наклонилась через стол и поцеловала меня снова, затем попыталась вытереть следы от помады, но я схватил ее руку. Я не хотел стирать их.

— Мне нужно возвращаться. Генеральная репетиция. Но я приду, как только появится возможность. Позвони, когда сможешь. Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя.

Затем она ушла, и все цвета и звезды в моем видении ушли вместе с ней. И я снова был окружен бесцветностью.

Бёрд

— Бёрди! Иди сюда! Есть новости. — Джордан помахал мне, и я спрыгнула со сцены. Увидев, что Эш пошел на поправку, я почувствовала облегчение.

И еще более обнадеживающим был его оптимизм. Мне всегда казалось, что он считал, что не заслуживает быть любимым, но он принял мою любовь и желание помочь ему.

— Что такое? — спросила я Джордана.

— У меня есть грандиозные новости, и мне не терпится тебе рассказать.

— Тогда не томи!

— Мне только что звонила Алана. Угадай что? У нас будет тур!

— Тур? Ты имеешь в виду самый настоящий тур? Я думала, они будут решать это после наших выступлений в ЛА.

— Да, но никто не ожидал, что билеты на шоу так рано распродадут. Уже распроданы билеты и на новые даты. Шоу вызвало большой интерес, и они хотят воспользоваться моментом.

— О боже мой! — Но я не могла симулировать энтузиазм, который был бы у меня при других обстоятельствах. Тур означал множество поездок, долгие часы в дороге, постоянные изменения в ежедневной рутине. Это не было нужно Эшу в его жизни.

— Ты не кажешься такой радостной, как я предполагал.

— Нет... нет... это здорово. Просто я не рассчитывала, что все произойдет так быстро.

— Ну, они еще будут подбирать даты. Это ведь не на следующей неделе.

— Понимаю...

— Что происходит?

Я закатила глаза и вздохнула в раздражении.

— Это из-за… ну, Эша.

— Что насчет Эша?

— Его скоро выписывают, и я не уверена, что это удобное время планировать что-то подобное.

— Ты шутишь?

— Нет, не шучу, Джордан.

— Бёрд, ты не можешь отказаться от карьеры из-за парня. Мир движется слишком быстро, и ты останешься позади.

— Так что я должна делать? Просто собраться и уехать? Вот как положено в мире?

— Когда тебе двадцать один, и у тебя впереди вся жизнь? Да. Есть и другие люди, кого можно полюбить. Или в один прекрасный день вы снова найдете друг друга.

— Но я нужна ему.

— Так вот кем ты станешь? Нянькой?

— Арр. Я устала от нравоучений, Джордан, — зашипела я.

— Ну, ты можешь сказать Алане, если решишь отказаться. Она поверила в твою страсть и способности, так же как и я. Но, может, твоя страсть в том, чтобы быть чьей-то девушкой.

Я сердито посмотрела на Джордана. Он включил начальника, который лез не в свое дело.

— Мне просто нужно время все обдумать. Все слишком быстро.

— Бёрд, в этом мире твой дублер всегда дышит тебе в спину. У нас есть определенные обязательства. Всегда была вероятность, что мы отправимся в тур. Ты знала это.

Я кивнула. Я знала это. Я просто не знала, что у моего парня будет психический срыв. Я не могла и помыслить, что откажусь от Эша, когда он говорил, что станет лучше для меня.

— Мне нужно вернуться.

— Бёрд, любовь — это наркотик. Она играет с твоим разумом, подумай об этом, — сказал он, постукивая ручкой в руке по виску.

Я пыталась осмыслить его слова, но я была в любовной эйфории, а в таком состоянии трудно заботиться о ком-то, кроме человека, который дарит тебе это ощущение.

26 глава

Эш

— Эш, к тебе посетитель, — сказал мне Карлтон, мой любимый санитар.