Если б заговорил сфинкс...

1

Кар идет в кладовую древних скульпторов. В левой его руке диоритовый Шесеп-анх, завернутый в пальмовые листья. Рядом — смельчак Миу. Дневная жара спадала, но заходящее солнце слепит глаза Кару, невольно замедляющему шаг.

Кот то и дело обгоняет хозяина: ему не мешает божественное светило — от холма, на котором раскинулся Город мертвых, легла длинная тонкая тень.

Изломанная линия Запада обагрилась кроваво-огненной полосой заката, предвещавшей бурю. И сейчас ветерок заметно посвежел, но пока еще прозрачен и шевелит лишь легкие зерна песка на поверхности барханов.

— Не будь нахалом, Миу, — сказал Кар. — Учись у меня скромности: не спеши...

Кот выгнул спину, поднял хвост к холодеющему небу и замурлыкал. Настроение у обоих — отменное.

Подойдя к знакомой, рассыпающейся в прах стене, кот приметил, что вход открыт, и шмыгнул в отверстие. Но услышал призывный свист Кара, встревожено ощетинился и вернулся.

— Мяу?

— Здесь кто-то был, Миу, — шепотом объяснил Кар, — а возможно, и сейчас там: камень-то рядом.

— Мяу...

И они тихо, не торопясь, вошли в подземелье. У развилки ходов, как обычно, свернули влево, но Миу, уловив горелый запах светильника, остановился. Кар погладил кота по спине, как бы давая знать, что уже настороже, и они двинулись дальше.

Вот впереди показалась тусклая полоса света. Друзья замерли неподалеку от входа в зал, где раньше стоял алебастровый Апис. Один — размышляя, другой — ожидая простых и четких указаний.

Кар мысленно восстанавливал в памяти обстановку в кладовой после своего последнего визита. Тогда они вместе с Мериптахом многое переставили с места на место и несколько загромоздили правую часть входа. Если никто не убрал камни и скульптуры, то сейчас можно неплохо притаиться за ними и кое-что увидеть, если, конечно, там есть на что посмотреть...

Подобравшись ползком, Кар убедился, что все в порядке, и услышал чье-то бормотание:

— О великие боги Кемта, властители здоровья, слов, имен, вершители людских судеб. У меня нет амулетов, нет золота. Не знаю я своих родителей, боги Кемта; меня просто зовут Джаи... Но я никому не делаю зла — я только потребляю его, как люди едят хлеб... Я хороший, умный, добрый... Я люблю Туанес! А вы наслали на нее болезнь по наущению жреца Хену. Не слушайте его, боги Кемта. Исцелите ее!

Кар вытянул шею и увидел Джаи, склонившегося в молитвенной позе перед глиняной фигуркой Туанес.

Подтолкнув кота вперед, но придерживая его левой рукой, Кар осторожно положил на земляной пол диоритового Шесеп-анха и негромко стукнул камнем о камень.

— Кто там?! — встрепенулся мальчик. — Ах, это ты, друг мой Миу?

— Да, Джаи, это я, Сенеб.

— Сенеб, Миу. Но как ты нашел меня?

— Лучше объясни, как ты очутился здесь?

— Так ведь это я первый случайно наткнулся на эту кладовую. Ты один, Миу?

— Один, Джаи, не беспокойся, продолжай...

— Хорошо, что ты здесь, Миу! Мне надо поговорить с тобой... Никому из людей не могу я рассказать то, что знаю, ибо это принесет им вред. Иное дело ты, мой добрый кот!

— Говори, Джаи, говори.

— Еще давно, играя в этих местах, я увидел вверху дыру в песчаном холме. Вон ту, что открыта сейчас, — мальчик указал на потолок, в котором виднелся кусочек совсем потемневшего и слегка запыленного неба. — Потом я рассказал Сенмуту, точильщику инструментов у Хеси. Он был здесь. Привел своего хозяина. Но доложил ему, будто он — Сенмут — открыл это место, а не я!..

— Понятно, Джаи.

— Хеси был доволен. Услышанное усладило его. Приказал он освободить помещение от песка. Много работал здесь Сенмут, а я помогал выносить корзины наружу. Хеси приказал Сенмуту все хранить в строгой тайне...

— Почему?

— Хеси брал здесь старые скульптуры, обновлял их, стирал надписи, а после выдавал за свои!

— Ого! — воскликнул Миу и присвистнул.

— Ты умеешь свистеть?! — поразился Джаи.

— Немного, — смутился кот. — Не обращай внимания. Говори...

— Так было до истории с Аписом, что стоит сейчас в храме бога Птаха.

— Слышал я о ней, Джаи, слышал.

— После Хеси отослал моего защитника Сенмута в его родной город Абу. Один я теперь, Миу... Потом подружился с Туанес, Мериптахом, с тобой, Миу...

— Спасибо, Джаи. Продолжай.

— Сенетанх принесла Хену вот эту фигурку Туанес, чтобы он своими заклинаниями помог ей иметь детей. А он...

— А он?

— ...наслал на нее болезнь. Уговорил богов Кемта умертвить ее!

И мальчик рассказал о том, что он видел и слышал, прячась под полом святилища в храме Птаха.

Все стало ясным. Кар торопился покинуть подземелье и дважды дал знать об этом Миу, но коту почему-то понравилось здесь, он даже замурлыкал и удобнее примостился на гладком прохладном камне.

Кар сердито дернул его за лапу, и кот яростно огрызнулся.

— Что с тобой, Миу? — удивился Джаи.

— Царь блох забрался мне под хвост, — соврал кот. — Я ухожу, Джаи. Не советую долго оставаться здесь и тебе: скоро буря. Сенеб!

— Прощай, Миу. Я еще буду просить богов Кемта, потом уйду...

Однако не до молитвы стало Джаи. Нервное напряжение последних дней вконец измотало его. Разговор с котом немного успокоил мальчика. Зато верх взяла усталость. Он свернулся калачиком на мягкой куче песка и крепко уснул.

Тем временем Кару удалось совладать с котом, зажать ему морду руками и вынести непокорного под открытое небо.

— Миу, — зло сказал он, опуская его на землю, — не советую становиться моим врагом!

Кот поджал хвост, понурил голову и преданно лизнул ногу хозяина. Кар только махнул рукой и вздохнул...

2

Хену спал в саду. Ножки его высокого ложа из крепкого финикийского кедра стояли на плоских камнях, уложенных в ямки, наполненные водой из Великой Хапи. Скорпионы и всякая мелкая нечисть не смогут пробраться к нему. Несколько овечьих шкур, разбросанных вокруг, должны остановить случайную змею. Сетка вверху охраняла жреца от жителей деревьев. Лишь свет луны, дробясь на узкие лучики, с трудом достигал ленивого тела жреца.

Хену почувствовал на себе чей-то взгляд и проснулся. Сперва он подумал, что это «лесной человек» из негритянских легенд далекого юга — так широк в плечах незнакомец, так высок, так грузно дышал от ярости, так блестели в полумраке его глаза.

И крепко струхнул: одно дело боги, души умерших, зверье и другое — человек, да еще чем-то разозленный и «лесной»...

— Вставай, Хену, вставай! Это я — Кар. Ты между Востоком и Западом... Я твоего благополучия хозяин.

Хену привстал, смекнул — что к чему.

— Чего хочешь ты? Почему пришел сюда ночью?

— Я знаю, Хену, болезнь Туанес — твое коварство. Все знаю! Она — жена моего друга. Ты должен упросить богов вернуть ей здоровье. Смотри, Хену...

Жрец отогнал от себя сон, встал и медленно выпрямился во весь свой гигантский рост. Теперь они прямо смотрели друг другу в глаза, сравнивая возможности для поединка.

— Силен я, Кар, могуч, словно бегемот.

— Это верно, — согласился Кар. — Моя сила равна твоей, да еще ловок я, точно павиан. — Я могу зубами откусить твои уши, еще нос, еще перегрызть руку...

— Если я не захочу перед тем свернуть тебе челюсти!

— Я ногой убиваю собаку.

— А моя одна нога сильнее твоих двух!

— Я животом своим раздавлю тебя, как муху.

— Мой кулак пройдет сквозь него...

— Смотри, Кар, я могу сорвать тебе голову, как цветок со стебля.

— Но я быстрее, я разорву тебя пополам.

— Я брошу тебя на небо, чтобы ты упал трупом!

— Тело мое — скала, словами не поднять его! Померимся?

Они молча охватили друг друга и, топча траву, закружились, пыхтя от натуги, скрипя зубами от злости. Хену замолк, могучие объятия Кара стиснули жрецу дыхание, почти остановили сердце.

Бросив Хену на спину, Кар расправил затекшие члены, довольный победой, с хрустом раздвинул плечи и хрипло спросил:

— Понял ты, Хену?

Жрец медленно приходил в себя и молчал.

— К тому же еще ты дурак, Хену, — убеждал Кар. — При моем же уме твой путь в Царство Запада ускорится. Покорись!

— Хорошо, Кар. Но мне нужна фигурка Туанес из глины. Та самая, — схитрил жрец.

— Не ври, Хену. Та самая фигурка уже не годится для новых заклинаний: или фигурка другая, или другой заклинатель при скульптуре прежней. Напиши ее имя красной краской на папирусе.

— Хорошо, ступай, Кар.

— Нет, Хену, ты при мне сделаешь все. Я буду свидетелем, угодным богам.

Хену неловко поднялся с земли, и они вдвоем направились к храму. Надо покориться. Жрец уразумел, на чьей стороне перевес.

У ворот храма их настиг первый песчаный шквал, он ударил им в спину множеством иголок и грубо втолкнул в пустынный мощеный двор жилища бога Птаха.

Начиналась буря, грозившая Кемту бедствиями и разрушениями. Миллионы тонн песка полетели стеной из глубины Африки с шипением и воем — это краснолицый Сет набрасывался на все живое, закрывая лунный и дневной свет.

Опасные дни наступили в Кемте...

3

Хеси опять отослал слуг, готовясь к тайному визиту. На этот раз не обворожительная красавица собиралась навестить его, и поэтому мысли изнеженного вельможи приняли более серьезное направление.

На земле всегда были счастливцы. Хеси — один из них. Чтобы ни происходило вокруг, какие бы беды ни настигли людей, Хеси неизменно с любопытством взирал на чужое горе и не ведал своего.

С детства привык к роскоши. Его отец — начальник области Он, где жили жрецы златоглавого Рэ, — приходился родственником царю, как и его мать Ин. Но вот что-то произошло между ними, и мать уехала с Хеси от отца в дом своих родителей в Белых Стенах.

До совершеннолетия, то есть до шестнадцати лет, Хеси воспитывала мать. Она так и не вышла замуж вторично. Возможно, ожидала, когда отец Хеси позовет их обратно?

Этого не случилось, и мать принялась внушать Хеси, что отец его — человек недостойный, грубый, жестокий. Великое счастье для них, что они вовремя покинули его. Тысячи мужчин мечтают о такой, как Ин, уверяла она. Только намекни — и прибегут к ней толпой, нетерпеливой, просящей. Только согласись — сложат к ее ногам богатства Кемта. Но Ин посвятила себя воспитанию сына и оказалось во сто крат благороднее его отца!

Вначале Хеси верил ей. А потом...

Оказалось, отца можно не уважать! Хеси, рано усвоивший это, однажды подумал: значит, можно не уважать и мать?!

«Созрев», он навсегда оставил Ин, так и не понявшую, почему ее сын оказался безжалостным и холодным к родной матери.

Придворные фараона без труда сеяли семена своей «мудрости» на почву, взрыхленную Ин. Эгоизм и тщеславие Хеси пришлись ко двору, и он постепенно добился недурного места при фараоне...

Хеси — скульптор. Его божество — покровитель мастеров Птах. Ему поклонялся вельможа, желая славы художника. Не скупился на жертвоприношения. Но суровый Птах будто не замечал своего блистательного ревнителя. Не давал ему таланта, не помогал, когда Хеси брал в руки резец и молоток или влажными пальцами мял бездушную глину.

Вельможа искренне молился Птаху, но бог оставался равнодушным к нему. В красивой и всегда ясной голове Хеси родилась еще одна мысль: если можно не уважать отца, отвернуться от матери, то кто и что помешает ему предать Птаха?

Ответ на мучивший его вопрос Хеси нашел в новом волеизъявлении царя, объявившего себя сыном бога солнца Рэ...

Хеси выглянул в окно: незнакомые слуги внесли во внутренний домовый дворик скромные носилки с верхом, укрытые белыми занавесками. Вот помогают они сойти молодому и такому же красивому, как Хеси, бритоголовому Главному жрецу бога солнца Рэ из города Он.

Выбежав из комнаты, Хеси преклонил перед ним колена.

— Сенеб, уважаемый Рэ-ба-нофр, рад видеть тебя в своем доме!

— Сенеб, Хеси. Ты звал меня, теперь я здесь. Чем объяснить таинственность нашей встречи, просимую тобой? Я соблюдаю ее...

— Все скажу, Рэ-ба-нофр, все объясню тебе я.

— Уж не хочешь ли ты оставить Птаха? Перейти в слуги великого Рэ, отца здравствующего царя нашего? Переселиться в наш ном, где начальником твой отец?

— Ты все знаешь наперед, мудрый Рэ-ба-нофр?!

— Мои люди окружают тебя тоже, Хеси, — усмехнулся Рэ-ба-нофр. — Если бы ты не позвал меня сегодня... плохо пришлось бы тебе завтра! Однако для разговора нужна своя обстановка. Идем...

4

Будто на дне песчаного бурного моря жил эти дни Нижний Кемт. От Белых Стен до Великой Зелени все погружено в ревущие потоки песка и пыли.

Почти не стихали свист и вой урагана. Словно боги передрались между собой. Прекратились работы в Городе мертвых, с нескольких шагов нельзя было различить гордые очертания Та-Мери. Даже Великая пирамида потонула в темном неистовстве неба.

Ветхие хижины окраин в первые же дни сдул злой Сет, и бедняки перебрались в ближайшие гроты и пещеры или копали для себя временные убежища в крутом берегу Хапи.

Устояли лишь крепкие дома, такие, как дом Кара и его отца. Но даже их двор час за часом засыпал песок. Пришлось перевести зверей в жилые комнаты. Страх и уныние охватили веселых роме, упавших духом перед мощью африканской природы.

Маленький черный Акка впервые провинился: не уберег огонь в очаге!

— Прости, Кар, — заплакал пигмей. — Уснул я, уснул... Бей меня палкой, бей.

— Если б я смог извлечь из тебя хоть одну искру! — горько пошутил Кар. — Принеси дерево для добывания огня.

— Искал я, искал, — грустно ответил Акка. — Все поглощает песок... Не нашел я.

— Худо нам! — посерьезнел Кар. — Бери кувшин с водой, светильник, фитили, пойдем на площадь.

На их счастье, буря утихла на часок-другой, как бы отдыхая и набирая силы для следующего порыва. Увязая в рыхлом песке, долго пробирались они к Площадке Огня, в центре столицы. Здесь жрецы из храма Птаха днем и ночью, из года в год, хранили огонь для общего пользования.

У входа сидела, поджав ноги и обхватив их худыми руками, седая старуха в оборванном темном платье. Миновав ее, Кар согнулся чуть не вдвое, чтобы пролезть в огнехранилище, как вдруг раздался испуганный крик:

— Берегись, Кар, назад!

Отпрыгнув в сторону и мгновенно развернувшись, Кар увидел старуху перед собой. В занесенной над ним старческой руке блестел нож. Акка мячиком кинулся ей в ноги и сбил на песок. Одним движением фокусник обезоружил старуху и удивленно спросил:

— Что с тобой, старая женщина? Я впервые вижу тебя... За что ты хотела убить меня?

Глаза ее злы и блестящи, как у Миу, завидевшего дичь. Она шипит от ненависти, не в силах выговорить слова. Извивается и бьется от ярости в его сильных молодых руках, плюет ему в лицо. Старается ударить слабыми старческими ногами.

— Объясни, старая женщина! — повелительно прикрикнул Кар.

— Ты... — наконец с трудом произнесла она. — Ты умрешь от моей руки. Я ищу тебя повсюду! Я Мент — кормилица Сепа... Мои груди вскормили его не для того, говорю я, не для того, чтобы ты оболгал его!

Кар невольно отпустил ее. Воспользовавшись свободой, Мент кинулась на него и уже было вцепилась ему в горло, как вдруг увидела на шее Кара ожерелье и отпрянула.

— Откуда оно у тебя?

— Подарила Сенетанх, жена великого покровителя мастеров, слуги бога Птаха, Хену...

Старуха вновь впала в ярость, желтая пена выступила на ее ссохшихся губах, она стала корчиться, судороги сводили ее костлявое тело.

— Воды!

Растерянный Акка плеснул на нее из кувшина, но еще долго длился у старухи нервный припадок, сменившийся вялым спокойствием и безразличием. Вот вытянулось ее тело на неровном колючем песке. Вот она сама повернулась на бок, пристально, не мигая, смотрит на Кара.

— Дай, — говорит Мент.

Кар послушно снял с шеи ожерелье и протянут ей.

— Оно... — тихо сказала Мент. — Я сделала его... Давно было... Двое детей родилось сразу у жены отца Сепа. В городе Абу, где я тогда жила. Меня позвали к ней принимать роды... Но женщина, по велению богов, может дать жизнь только одному ребенку — весь Абу знает это... Другому не будет счастья ни здесь, ни в Царстве Запада...

— Говори, — просит Кар, когда Мент умолкает.

— А рядом бедная женщина родила мертвого... Тоже я принимала... Бегала из дома в дом... Сама произносила заклинания... Посторонних в ту ночь не было никого, даже отца Сепа... Я подменила мертвого одним из близнецов, а труп положила... рядом с Сепом... Чтобы в разных семьях росли близнецы...

— Кто знает это, Мент?

— Я... теперь ты... еще он, — старуха указала взглядом на Акка.

— Продолжай, Мент, очень прошу!

— После сделала я ожерелье... Если посчитать зерна эбени в нем, куски лотоса... будет время рождения близнецов... Я подарила его... тому...

— Как зовут другого?

— Сенмут...

— О боги! — простонал Кар. — Вам было угодно сделать так, что мы приняли Сенмута за Сепа... Я помог осудить невинного, я!

Теперь Кар принялся рассказывать старухе, как все произошло.

— У меня есть свидетель: мальчик. Джаи — зовут его.

— Надо отомстить Хеси, — сказала Мент.

— Верно говоришь. Перед самим царем разденем его душу!

— Помоги, — молит Мент. — Пусть хоть теперь возрадуется Ка моего Сепа...

5

Многодневная буря как бы заточила дома и Хеси. Часами слонялся он по комнатам или лежа предавался размышлениям. Его мечта — стать Главным скульптором царя, окружить свое имя славой и ореолом благородства.

Хеси посмотрел на правую стену и мысленно изобразил на ней все благоприятствующее ему.

Родство с царем — раз. Тайный сговор с главным слугой бога солнца Рэ, обещавшим сделать его жрецом храма в городе Он, — два. Смерть Сенетанх и удачно придуманная версия о ее бегстве с молодым любовником — три.

Безграничное влияние на Хену и его приспешников: этот здоровенный дурак верит, а главное — следует каждому его слову.

Далее... Болезнь Туанес, от которой потерял голову Мериптах и затормозилось строительство.

Сеп забитый до смерти, ушел на Запад. Славно!

Хеси повеселел. А сколько у него мелких преимуществ! Хотя бы то, что ослепший Рэур на его стороне, а сейчас, обласканный им, на время бури даже переселился к нему... А сходство — пусть случайное, необъяснимое — Сенмута и Сепа! Как ловко он, Хеси, воспользовался им...

...В ту ночь прибежал к нему Сенмут и, заикаясь от страха, все пытался рассказать о говорящем Аписе и голове... Почудилось, вероятно. Да зато именно тогда, слушая заикающегося Сенмута, Хеси осознал выгоду его поразительного сходства с мастером Сепом.

Сенетанх?..

Ясно, что после «попытки убить» Нефр-ка Сенмут, впервые наряженный в богатые одежды и выступивший в роли порядочного человека, не вернулся сразу домой, а пошел покрасоваться в город. Пожалуй, даже хорошо, что ему попалась навстречу эта потаскушка, а не друзья и родственники Сепа или сам Сеп! Не то вся история могла бы раскрыться...

Но тут уж Хеси перевел взгляд на левую стену, как бы рисуя на ней все беспокойное и мрачное, грозившее ему.

Прежде всего — Кар.

Если вдуматься — самый серьезный противник. Его отец, Нефр-ка, выследил Сенмута и таким образом открыл древнюю кладовую скульпторов. То, что Апис «заговорил», — конечно, проделки Кара: как только он, Хеси, не догадался сразу? Хорошо бы его убрать совсем. Но это опасно. Подозрение возникнет тут же. Сперва надо подружиться с ним...

Хену? Необходимо только время...

Сенмут?

Хеси задумался. Слишком глуп. Значит — нежелателен... Надо написать в Он и попросить Рэ-ба-нофра, чтобы он послал в Абу верного человека с поручением убить Сенмута...

Шум в соседней комнате прервал размышления Хеси. Вельможа, крадучись, подошел к входу в мастерскую.

Лицом к нему сидел Рэур. Он держал в руках алебастровую статуэтку и внимательно... разглядывал ее!

— Учитель... ты... видишь?!

— Да, Хеси, благодарение богам, зрение вернулось ко мне. Но первая радость моя омрачена...

— Не понимаю, учитель.

— Помнишь ли, Хеси, помнишь, говорил я тебе: сознание человеку дают боги!

— Помню, учитель. А ум человека, говорил ты, проявляется в умении придать своему сознанию верное направление. Это свои слова: глупец никогда даже не поймет, на что он способен... Ум — это дорога доброго дела.

— Верно, Хеси, верно. Но ты не ведаешь добрых дорог.

— Объясни, учитель.

— Ты берешь чужое, с тем чтобы выдать за свое...

И Рэур обвел руками скульптуры, когда-то принесенные Сенмутом из древней кладовой и время от времени «выпускаемые в свет» вельможей.

Кровь ударила в голову Хеси. Кто мог подумать, что старик прозреет в такой неподходящий момент и разгадает его простую, но надежную игру?!

Повернувшись к статуе восторженного павиана, приветствующего восходящее солнце, что стояла на козлах за спиной учителя, Хеси ударом ноги выбил подпорку — и мгновение спустя его старый учитель был мертв...

Значит, мало иметь даже зоркие глаза для того, чтобы увидеть свою смерть, если она, вот как сейчас, стояла рядом!

Погиб учитель. Так и осталась неоконченной его скульптура в южных каменоломнях. Лежит он там, и некому разгадать ее тайну...

Хеси спокоен. Собран. Холоден. Расчетлив. На цыпочках вернулся в спальню и улегся поудобнее, как прежде.

Вскоре в спальню вбежали слуги, привлеченные стуком падения и треском козел. Вот один из них осторожно коснулся мирно спящего хозяина. Но тот спит крепко, утомленный трудом и непогодой. Пришлось почтительно потрясти его за плечо.

— Ну?! — открыл Хеси сердитые глаза.

— Прости, хозяин, прости. Беда в доме.

— Говори.

— Погиб твой учитель, погиб... Слепой он... Видно, неосторожным движением опрокинул каменное изображение священного павиана на себя... Беда!

Ветром пустыни влетел в мастерскую Хеси. При виде раздавленного учителя горе выбелило его лицо. Черные глаза его затуманились. Прозрачные слезы увлажнили его скорбно неподвижные щеки. Отчаяние лишь подчеркивало светлую любовь к человеку, воспитавшему его. Слуги видели, какое тяжкое бедствие постигло их хозяина, и пали ниц, дважды сраженные — смертью старого художника, к которому успели привыкнуть, и благородными переживаниями его достойного ученика.

Что бы там ни говорили, а вельможи — это высшие существа, истинно лучи божественного фараона, призванные соединять в себе лучшее, что есть в человеке, быть средоточием Верности, Дружбы, Любви!

6

Туанес умирала...

Все выло и свистело за стенами прочного дома. Нескончаемые потоки песка проносились над его плоской кровлей, порой оседая на нее, но тут же, сдуваемые ветром, мчались на восток. У богов есть неиссякаемые запасы мелких и колких песчинок. Говорят, будто на Западе, за холмистыми зелеными саваннами, вся земля — один песок, один только песок!

Красив он, когда влажным добрым утром искрится на солнце. Но зол, когда, озверев, проникает сквозь мельчайшие щели, сухой и жестокий, лезет в рот, в нос и входит в тебя с дыханием.

Туанес знала, отчего гневаются боги: они исполняют заклинания Хену. По крайней мере она так думала.

За что Хену возненавидел ее? Ведь она не сделала ему ничего плохого. Но не уйти от того, что свершил он, что видела и слышала Туанес.

Уже придя в себя дома, на следующий день после того, как Хену восстановил богов против нее, Туанес почувствовала недомогание. Сначала в животе, затем в груди. Ее стошнило. Она не хотела есть. Только пила воду. Прислушивалась к себе, присматривалась как бы со стороны. Нельзя было не заметить, что внутри ее что-то произошло, что здоровье уже покидало ее. И как было ей не поверить в могущество Хену — мага и чародея?..

Если б знала она, что это беременность наконец-то пришла к ней?! Что их теперь двое угасало на шкуре ягуара!..

А ей казалось, что боги убивают ее по просьбе Хену. И разве врачевание спасет ее отныне? — спрашивала она себя, отдаваясь во власть безысходности и обреченности.

И чем больше вот так искала она в себе малейшие признаки недуга — там скорее находила их и убеждалась, что не скоро состоится ее встреча с Мериптахом и далеко...

И некому было объяснить ее состояние. Она и выросла-то среди мужчин, так же, как Мериптах, не испытав материнской ласки. Счастье совсем покинуло ее.

А тут еще эта ужасная буря, ниспосланная послушными Хену богами...

У постели Туанес сидят ее муж, изнуренный тоской Мериптах, и друг ее Кар. Молчала Туанес все эти дни. Молчит и в последнюю минуту. Нежно смотрит она на Мериптаха, не сводит с него печальных глаз. Ямочки на ее щеках и углубление в подбородке запорошены пылью.

Хочет она что-то сказать на прощание, да боится: в вдруг губы ее, околдованные Хену, не подчинятся ей? Ведь ноги ее, что целовал Мериптах, ведь руки ее, ласкавшие его еще так недавно, не повинуются ей! Нельзя доверяться и голосу своему: роковые для Мериптаха слова могут вырваться — и тогда, так же как и она, угаснет счастье ее, радость ненаглядная, солнце немногих ее дней, ее нежный, умный, самый талантливый на свете — муж Мериптах.

Молчит и Кар. Потому что не раскрывают уста и знающие все. Да и что толку в словах сейчас. Еще и вправду заболеет Мериптах... Туанес не простит ему такого... При нем Хену выпрашивал у богов исцеления, да, наверное, уже поздно. А может, оттого, что под угрозой?.. Боги все видят. Но почему они так несправедливы? Впрочем, они снисходят к тому, кто лучше сумеет их ублажить. Кто глубже проник в тайны общения с ними. Мир не только сложен, он еще — и прост...

Молчит и Мериптах. Ему нечего сказать. Внутри у него голо и пусто. Он даже плохо соображает и уже не понимает происходящего. Вот глаза его Туанес будто улыбнулись ему. Ободряюще. Любяще. И закрылись.

Навсегда!

Не сразу понял неотвратимое Мериптах, а когда мысль эта все-таки дошла до его сознания, вдруг все померкло вокруг и исчезло... Нет для него никого и ничего... Кроме прошлого!

7

Буря умерла вслед за Туанес. Впервые проглянуло солнце. Златоглавый Рэ победил краснорожего Сета и взошел на голубизну вновь ласкового и невинного неба, чтобы осмотреть разрушения, причиненные его врагом.

От многих жилищ остались жалкие обломки. Дворцы вельмож и самого фараона — слава богам! — незыблемо красовались в окружении мусора. Что поделаешь — когда боги враждуют, достается и роме: они ведь всегда у них под ногами.

Надо воспеть славу победившему и его друзьям, чтобы отвести от себя гнев богов. И снова заполнились храмы, сладкогласые жрецы затянули молитвы, подхваченные теми, кто «вечно внизу». И несли жертвоприношения: проголодавшихся в битвах богов надо подкормить. И жрецов тоже. Счастливая страна Кемт: ее опекают столько богов — небесных и земных, сколько не имеет ни один соседний народ.

Грех жаловаться! Не сетовал на судьбу и Хеси: все складывалось благоприятно для него. Тело Рэура — в руках бальзамировщиков. Туанес — тоже. Он вспомнил, каким торжествующим выглядел Хену, когда пришел с этой вестью.

— Боги вняли мне, — хвалился он. — Они боятся меня, великого мага. Туанес умерла, как я говорил!

В самом деле, ее смерть явилась для Хену такой неожиданностью, что Главный жрец Птаха ошалел от восторга. Гордость собой. Самодовольство. Вера в свою силу. Готовность убедить всех в своей непобедимости. Вот что такое Хену сегодня!

— Смотри, Хену, — сказал Хеси, жестами, интонацией, всем своим видом подчеркивая уважение к нему. — Смотри, тебе ничего не стоит убедить царя не называть каменного льва с его головой Та-Мери...

— Я все могу! — пробасил Хену и осекся. — Но как?

— Слушай меня внимательно. Сможешь ли посеять недовольство среди рабочих Мериптаха?

— А где для этого повод, Хеси?

— Я создам его. Но остальное...

— ...сделаю я! — важно прервал его Хену.

— Смотри, какой ты сильный человек! — воскликнул умиленный Хеси. — Какая честь быть твоим другом, Хену...

— И твоим тоже, Хеси!

Они расстались довольные.

А сегодня Хеси воспользовался отличной погодой.

Написав тайное письмо Рэ-ба-нофру о Сенмуте, вельможа отправил в город Он нарочного и велел приготовить носилки. Правда, дом Мериба, младшего брата царя, занимавшего должность меджех нисута — начальника всех строительных работ, был рядом, но улицы еще полны песку, и избалованному вельможе не хотелось утруждать себя. Да и для чего тогда слуги? Чтобы жиреть и бунтовать от безделья?

— Сенеб, Мериб, — приветствовал он соседа. — Я по делу к тебе...

— Сенеб, Хеси, говори.

— Помнится, тебе не нравилось название скульптуры Мериптаха...

— Та-Мери?

— Да.

— Я считаю, лучше назвать ее Шесеп-анх.

— Да продлят боги дни твои, Мериб. Я твой сторонник. Тогда исполни просьбу: обещай рабочим Мериптаха, что после окончания работ ты освободишь их всех от дальнейшей трудовой повинности...

— Зачем? — удивился Мериб. — Напротив, их надо использовать после на строительстве гробницы нашего царя.

— Мудрость твоя богоподобна, — смиренно ответил Хеси. — Ты их используешь. Только вначале пообещай...

— Чтобы вызвать недовольство? — догадался Мериб.

— Верно говоришь, Мериб!

— Хорошо, Хеси.

— Спасибо, Мериб, верный друг.

И удовлетворенного Хеси унесли домой. Он даже запел что-то себе под нос, довольный тем, что, как и прежде, овладевает событиями, сам надувает их паруса попутным ветром.

8

Кар обошел четь не все улицы столицы в поисках Джаи, но мальчик исчез. Тогда обеспокоенный Кар вместе с неизменным попутчиком Миу отправился в Город мертвых.

Оставив позади величественную ступенчатую Мать пирамид, они прошли несколько улиц с гробницами вельмож и... вышли на ровное песчаное плато!

Там, где раньше чуть в низине тоже были гробницы и среди них кладовая старых скульпторов, ныне царствовал песок. Сплошной песок!

— Смотри, Миу, смотри, что случилось. Засыпало все.

Кот прижался к ноге Кара и улегся. Он привык к тому, что Кар, рассуждая сам с собой, любит обращаться к нему.

— А если, — пробормотал Кар, — Джаи узнал о смерти Туанес? Уехал в Абу к своему Сенмуту? Тогда он не под нашими ногами, а еще жив, говорю я?

Кот замурлыкал.

— Надо ехать в Абу, — решил Кар. — Если не Джаи, то хоть найду Сенмута... Мне нужен живой свидетель! Возможно, найду обоих...

— Поедем, Миу, — вслух произнес Кар. — Все: Акка, ты, я, Ара... будем выступать, чтобы никто не понял, почему мы покинули Белые Стены. Особенно — Хеси. Едем, Миу!

Это слово кот знал прекрасно и любил его. Встав на задние лапы, он подмигнул Кару, прошелся бочком, смешно подпрыгнул и перекувыркнулся.

9

Прекрасную Туанес готовили в последний путь.

Вот извлекли из тела ее внутренности, оставив на месте лишь сердце и почки. Совершили омовение пальмовым вином и уложили их в сосуды — канопы.

Обвязали ногти рук и ног, чтобы не отпали они. Много дней и ночей обезвоживали тело ее содой. Обработали смолой, доставленной из Пунта. Вложили внутрь две священные луковицы, а шелухой от них прикрыли веки. Воском пчелиным залили глаза ее, уши, тонкие ноздри ее обострившегося носа, рот, некогда целовавший Мериптаха. Подошли бальзамировщики к густым кустарникам хны с остро пахнувшими цветками, нарвали листьев, сделали пасту и окрасили ею холодные руки и ноги Туанес. Обернули ее прочными бинтами, чтобы в них вечно сохранилось тело для ее неумирающего Ка и других лучистых сущностей.

Дорогие гробы изготовили для нее и каменный саркофаг. Свою гробницу отдал ей Мериптах. Несколько отрядов рабочих неустанно готовили усыпальницу к принятию верной подруги скульптора. Рисовали на ее стенах короткую и счастливую жизнь Туанес. Богов, принимающих ее в свое лоно. Священные строки из древних рукописей, которые будут сопровождать ее в Царстве Запада...

«...О телец Запада, говорит Тот, царь веков... Я открываю отверстия и освежаю того, чье сердце не бьется... О открывающие пути, отверзающие дороги в доме Осириса, откройте дороги... для души Туанес... да войдет она смело и выйдет мирно из дома Осириса, не будучи задержанной или не допущенной. Да войдет она хвалимая и выйдет любимой... да не будет найдено в ней ничего предосудительного, когда она будет находиться на весах, свободная от недочетов...»

«...Слава тебе, бог великий, владыка обоюдной правды... Ты привел меня, чтобы созерцать твою красоту. Я знаю тебя, я знаю имя твое, я знаю имена сорока двух богов, находившихся с тобой...»

«...Слава вам, боги. Я знаю вас. Я знаю ваши имена. Я не паду от вашего меча... У вас нет против меня обвинения, и вы скажете обо мне правду перед лицом Вседержителя, ибо я тоже творила правду... Нет ко мне обвинения и со стороны современного царя. Слава вам, боги...» [3]

Молча, исступленно трудился и Мериптах. Из нежного алебастра сделал он статую любимой. Рядом — друзья его, лучшие мастера Белых Стен, высекали такие же скульптуры для сердца Туанес.

Тем временем рабочие Мериптаха освобождали Та-Мери, плененного завистником Сетом: горы песка засыпали его лапы. Скорее всего это произошло оттого, что лицо его еще не было закончено и Та-Мери не смог посмотреть в глаза Сету.

Надо бы поскорее закончить его лицо, но сам фараон Хефрэ, владыка Обеих Земель, велел не тревожить любимца бога Птаха до окончания ритуала погребения Туанес.

Пусть и эта доброта царя служит благим примером народу Кемта...

Труднее всех — Мериптаху.

Был он младшим в семье, и потом житейские невзгоды касались его меньше — все решал, как и положено, старший в доме. Небогата его жизнь и внешними событиями. С детства знал он только одну страсть — искусство.

Был он как залив у края Хапи. Добрый залив. С ровной поверхностью и прозрачной водой. Все любили его и одаряли лаской. Свободного времени имел он — сколько хотел. А без досуга некогда и развернуться таланту. Без любви тоже чахнет дарование. Еще — без одобрения, хотя бы редкого. Конечно, заслуженного. Искреннего. Но — одобрения.

Был он мягким и застенчивым. Молчаливым. Он с удовольствием открывал себя Туанес. Иногда — Кару. Больше размышлял. И без конца рисовал, лепил, высекал. Знал всевидящий Птах, кого сделать своим избранником!

Любовь Туанес, ее верная дружба и искусство — вот его личная жизнь... Вернее — была...

Тем невыносимее Мериптаху сейчас.

Когда вскрыли труп Туанес, то обнаружили в чреве ее плод. И сообщили о том отцу неродившегося. Правдивая богиня Маат не позволила им скрыть истину.

Меры же горя человеческого не определили боги до сих пор...