Если бы рекою стало виски

Если бы рекою стало виски

Томас Корагессан Бойл

If The River Was Whiskey

Вода вызывала у него учащенное сердцебиение, поднимала ему пульс, она отбирала тепло у тела и закачивала его в мозг. Под водой он любовался увеличенным через блестящую линзу подводной маски зрелищем серебристых рыбных косяков в зарослях водорослей и наслаждался тишиной, нарушаемой лишь далеким ритмичным жужжанием навесного лодочного мотора. А над поверхностью воды в ярких лучах солнца сверкал белизною далёкий парусник, у берега ветхий пирс со столь же ветхой весельной лодкой и его мать в своем шезлонге, а позади неё бескрайняя зеленая даль внешнего мира.

Он вынырнул из воды словно дельфин, выдув струю воды из своей трубки, и поплыл обратно к пирсу. Озеро шло вместе с ним, мелькали лишь две костлявые кисти рук и клиновидная стопа одной ноги, и наконец мощный всплеск при выбросе его тела плашмя на пирс как если бы что-то выбросило прибоем во время шторма. И тут же, без малейшей паузы, чтобы хотя бы взять полотенце, он хватает свой спиннинг и серебристая блесна с треском взлетела над водной гладью, вонзившись в неё точно в той темной зоне, которую он зафиксировал в своей памяти. На звук всплеска его мать подняла глаза: — Тилер, — крикнула она ему, — пойди возьми полотенце.

С дрожью в плечах он ёжился, пританцовывал, но не сводил глаз с вершинки спиннинга. Дергая его поддразнивающе, он сматывал леску прерывистыми аккуратными рывками, которые должны вывести огромную рыбину из себя. Или, по крайней мере, он читал, что так должно быть.

— Ты слышишь меня, Тилден?

— Я видел щуку, — ответил он. – Здоровенную. Наверное, на пол метра! — Порожняя наживка вышла из воды. Резким движением кисти он забросил её обратно в воду. Не прекращая вращать катушку, он быстро бросил голову, чтобы утереть нос о свое мокрое плечо. Теперь уже, начав ощущать жжение солнца на своей спине, он стал представлять себе рыбовидную блесну в воде, такую вертлявую, аппетитную и неотразимую, в ожидании натяжения лески от рывка рыбы.

***

Веранда пахла сосной — старой сосной, сухой и мертвой — и это раздражало его. Вообще-то его раздражало всё, особенно эта их поездка на отдых. Отдых? И смех, и грех: отдых от чего?

Он налил себе полный стопарь водки с газировкой из пластикового полуторалитрового бутыля. До обеда еще далеко, немытая посуда после завтрака кисла в мойке, а жена, Кэролайн, с сыном, Тилером, спустились к озеру. Ему не было видно их из-за частокола деревьев, но он слышал отзвуки их голосов на фоне шелеста листвы и причитаний птиц. Он напряженно восседал на скрипучем плетеном кресле, устремив взгляд в пустоту. Жара его не очень-то беспокоила, но чувствовал он себя так, словно его выпотрошили и высушили, словно кто-то взял синельную проволоку и пропустил её по его венам. Да, головная боль также мучила его, но от этого спасала водка. После первого стопарика, он обычно пропускал второй, а затем мог закусить жареным швейцарским сервелатом со ржаным хлебом, после чего начинал снова чувствовать себя человеком.

***

Отец беседовал с мужчиной, а мать — с женщиной. С того момента, как они встретились в баре, они уже пропустили около двадцати стопариков и отец уже был в той кондиции, когда его сносило в его любимые: "если бы" да "кабы" да "в те давние времена, когда", а его собеседник с плешью на макушке, жидкой бородёнкой и длинными сальными как и у отца космами пытался вернуть беседу к теме поставки стройматериалов. Женщина, вся грудь которой была усыпана веснушками, наклонилась вперед в своем открытом летнем платье и рассказывала матери скандальные сплетни о людях, о которых та никогда не слыхала. Тилер выпил всю кока-колу и съел все пивные орешки, которые успел схватить. Он наблюдал за тем, как над баром мерцает световая вывеска Пабст-Блу-Риббон и за тем, как снуют туда-сюда веснушки женщины в ложбинке между её грудями. Снаружи было уже темно и от озера тянуло прохладной душистой свежестью.

— Ну да, — говорил отец, — это была группа «To the Bone Band». Я играл там на ритм-гитаре и выключал вокалы с Дилли Ричардсом ...

Его собеседник никогда не слыхал о Дилли Ричардсе.

— Ну это черный чувак, который играл в группе «Taj Mahal», не слыхали?

Тот никогда не слыхал о группе «Taj Mahal».

— Так вот, — продолжил отец, — мы бацали все эти крутые вещи, написанные такими ребятами как Muddy, Howlin' Wolf, Luther Allison ...

— Да не была она замужем, — сказала мать собеседнице.

Та опрокинула свой стопарик и кивнула головой, да так, что лиф её платья съехал набекрень. Пялившийся на нее Тилер, почувствовал, как туго стягивается кожа у него на плечах и шее, в местах, где он обгорел на солнце в свой первый день здесь. На нем не было нижнего белья — только одни шорты. Он на всякий случай отвел взгляд в сторону.

— Три аборта, двое детей, — сказала собеседница матери. – И от кого родила младшего, понятия не имеет.

— Гипсокартон ни к черту не годится, — убеждал отца его собеседник.

— Тогда, может, вагонкой обшить? – предложил отец.

Потемнев от гнева, его собеседник рубанул воздух ладонью, — Даже не смейте мне говорить о вагонке.

***

По утрам, пока его родители еще спали, а на озере не было волнения, он отправлялся на лодке к тростниковой затоке на дальней стороне озера, где водилась крупная щука. Конечно же, ему не было точно известно, что щука обитала в этой точке, но если она вообще была в этом озере, то только здесь. Это место казалось ему каким-то загадочным, кишащим рыбой — мрачные очертания топляка, проглядывающие из темной воды под лодкой, туман, поднимающийся словно пар так, будто на дне кипятилась голодная бездушноокая щука-убийца, челюсти которой одним щелчком способны перекусить леску из моноволокна или целиком заглотить утёнка. Да и потом, Джо Мэточик, старик, живущий в соседнем домике и умеющий приручать жаб поглаживанием их брюшек, сказал ему, что если уж ему нужны щуки, то он найдёт их именно здесь.

Поскольку ранним утром бывало холодновато, то поверх футболки и шорт он надевал еще толстый домовязанный свитер, иногда опуская его отложной нижний край как юбку, чтобы согреть бедра. Он брал с собой яблоко или ломоть ржаного хлеба с арахисовым маслом. Ну и конечно же, по настоянию матери — оранжевый спасательный жилет.

Отплывая от пирса, он всегда надевал спасательный жилет, во-первых для проформы, а во— вторых, из-за утепления, которым он снабжал его на сыром утреннем воздухе. Однако поскольку когда, прибыв на место, он в шатком корпусе лодки вставал на ноги, чтобы закинуть свою блесну фирмы Хула-Поппер или Абу-Релфекс, жилет мешал его движениям, то он снимал его. Позже, когда солнце прогревало его и он не нуждался в свитере, он складывал его на скамье рядом с собой, а иногда, если было очень жарко, он даже сбрасывал футболку с шортами. Увидеть его в этой затоке никто не мог и от ощущения свободы быть под утренним солнцем в чем мать родила его дыхание учащалось.

***

— Я всё слышу, — крикнул он, чувствуя, как на шее набухают вены, как ярость поднимается в нем, словно нечто убитое, умершее, но теперь воскресшее. — Да как только язык поворачивается сказать такое ребенку о его родном отце, а?

Она не отвечала. Отступив в угол кухни, она молчала. Да и что она могла сказать, эта сука? Он же слышал, что она ляпнула. Задремав на раскладушке под лестницей, мучимый желанием опохмелиться, но не в силах встать, чтобы сделать это, он услыхал голоса из кухни — голоса её и сына. – Привык к этому, — сказала она. – Он же алкаш, отец твой. — Тут он, вскочив с кровати так будто внутри него что-то взорвалось, хватает её за плечи – всегда за плечи и никогда за лицо, она ведь сама так приучила его, — ну а Тилера как ветром сдуло – кинулся в дверь и след простыл. А она, с этой её гадко-стыдливой ухмылкой, своим сдавленным грудным голоском проворковала, — Так это же правда.

— Чья бы мычала, ты ж сама бухая в хлам! — Она отпрянула от него с этой её гадкой ухмылкой, втянув голову в плечи. Ему хотелось крушить всё вокруг, пнуть эту гребаную кухонную плиту, сделать жене больно.

— У меня хотя бы есть работа, — ответила она.

— Да найду я работу, успокойся.

— А насчет Тилера что? Мы здесь уже две недели, а ты не провел с ним ни единой секунды времени, вообще нисколько, полный ноль. Ты даже ни разу не спустился к озеру. Каких-то полсотни метров, а ты не соизволил пройти их, чтобы сходить туда. — Тут она вышла из угла, лавируя словно матёрый боксер, сжав свои граненые кулачки, чтобы задать ему жёсткую трёпку.

Прошмыгнув мимо нее, он громко распахнул буфет и схватил первую попавшуюся бутылку. Это было дешевое виски Четыре розы, дерьмо, которое пила жена. Он налил пол стакана и осушил его назло жене. — Ненавижу водоёмы, лодки, берега, деревья. Ненавижу тебя.

Схватив свою сумочку, она ринулась к москитно-сетчатой двери и на полпути остановилась, замерев там на секунду с такой гримасой, словно укусила что-то гнилое. — Это чувство мне не чуждо, — сказала она и, грохнув дверью, вышла.

***

Он знал, что на своем пути к звёздному часу его ждет множество помех и препятствий, но сейчас о них старался не думать. Он старался не думать об отце, как и о матери, ровно так же, как он пытался отделаться от навязчивых воспоминаний о лысоголовых палочных человечках, запечатлённых на картинах из Африки, или о мясе в пластиковой упаковке — о том, как оно туда попало. Когда же ему всё же случалось подумать об отце, он вспоминал о дне под названием "Виски стало рекою".

Было это среди недели, то ли вторник, то ли среда, и когда он вернулся домой со школы, то обнаружил, что шторы на окнах задернуты, а машина отца на подъездной дорожке у дома. Подойдя к входной двери, он услышал его, бряканье гитарных рифов и хрипло-гнусавый фальцет, которым, казалось, пел не он, а кто-то другой. Отец сидел в темноте, низко склонившись над гитарой, пряди волос упали на лицо. На журнальном столике начатая бутылка спиртного в купе с батареей пивных бутылок, а в комнате хоть топор вешай от сигаретного дыма.

Это было странно, поскольку отец почти совсем уже бросил играть на гитаре, а в основном только рассказывал об этом. В прошедшем времени. Поведение отца выглядело странным и неуместным еще и потому, что сейчас у него не было работы. Тилер бросил свой школьный рюкзак на телефонную тумбу. — Привет, пап! — бросил он отцу.

Отец ничего не ответил. Сгорбившись над гитарой, он лишь продолжал играть одну и ту же песню снова и снова, как если бы она была единственной, которую он знал. Присев на софу, Тилер стал слушать. Это был один куплет, который отец повторил три-четыре раза, затем прервался и, смешивая слова, стал бубнить что-то неразборчивое вроде мантры или тарабарщины, а после этого снова вернулся к куплету. После четырех прослушиваний Тилер наконец разобрал слова:

Если бы рекою стало виски,

И уткою-нырком стал бы я,

То на дно нырнул бы я

Да всю её до дна выпил бы я.

Отец продолжал играть свою песню в течение получаса, словно бы не в силах остановиться, пока не зазвучит что-то ещё столь же несуразное. Наконец прервавшись, он потянулся за бутылкой и лишь тут заметил сына, чем был изрядно удивлен, словно бы только что проснулся. — А, это ты, Тилер-леди-киллер! – воскликнул отец, прикладываясь к горлышку бутылки.

Тилер густо покраснел. Отец напомнил ему о том случае, когда на школьном бале в честь Дня Сэди Хокинс его на танец пригласила соученица Дженет Рамери. После этого случая отец постоянно называл его "леди-киллер" и хотя он не был уверен, что верно понимает значение этого слова, но краснел при каждом его употреблении лишь из-за той интонации, с которой оно произносилось. Впрочем, в душе он был польщён этим прозвищем. — Классная песня, пап, — сказал он.

— Да ну? — отец поднял брови и скривился. — А не пошёл бы ты к мамочке, сучонок, — буркнул он, но затем протянул сыну открытую бутылку пива, — Вот, пробовал когда-нибудь эту хрень, Тилер-леди-киллер? — он заулыбался. Рукав его рубашки разодран, на локте — глубокая ссадина, а на нагрудном кармане – засохший кровяной сгусток. — Может, за гандбольной площадкой со своими корешами-шестиклассниками? Нет?

Тилер помотал головой.

— Хочешь попробовать? Давай, глотни.

Тилер взял бутылку и осторожно хлебнул. Вкус был не ахти. Он поднял глаза на отца. — В чем там был смысл? — спросил он. — Ну, в той песне, которую ты пел. Насчет виски и так далее.

Отец, одарив его широкой неспешной ухмылкой, отхлебнул из огромной бутылки прозрачного спиртного. — Да не знаю я, — ответил он наконец и ухмыльнулся еще шире, обнажив свои жёлтые от никотина зубы. — Как по мне, он просто любит виски, вот и всё. — Он достал из пачки сигарету, сделал вид, что зажег её, после чего спрятал её на место. — Что, хочешь спеть её со мной? – спросил он.

***

Да, и ежу ясно, что она хочет уйти от него, раз она постоянно грузит его и угрожает ему. Ну ничего, он покажет ей. И пацану тоже. Что не пил. Сегодня. Ни капли.

Он стоял на пирсе, сунув руки в карманы, пока Тилер суетился вокруг со снастями, веслами и прочим барахлом. В деревьях гомонили птицы, а в воздухе стоял запах солярки. Солнце резало ему голову без ножа. Не успел выйти, а его уже тошнило.

— Пап, я отдаю тебе большой спиннинг, и, если хочешь, можешь сесть на вёсла.

Когда он опасливо спустился в лодку, она, просев под ним, стала сильно напоминать ему жерло бездонной прорвы.

— Пап, я приготовил твой любимый яичный салат и захватил немного берёзового пива.

Он налегал на вёсла и озеро шустро бежало под лодкой. Усилившийся ветер приносил смрад хлама, вынесенного на берег волнами, а чертовы вёсла постоянно выскальзывали из уключин, но он всё грёб и грёб. Перед самым отплытием он чуть было не вернулся, чтобы всё же по-быструхе "накатить", но сдержался и вот теперь должен был грести.

— Мы поймаем щуку, — убеждал его Тилер, скрючившийся как паук на корме.

Из воды на него летели брызги, а он всё грёб. Ему было так тошно. Тошно и гадко.

— Мы поймаем щуку, я чувствую это, уверен в этом — твердил Тилер, — да, я уверен, просто уверен.

***

Он боялся, что не вынесет все эти прелести одновременно — солнце, свежий ветерок, такой аппетитный, что хоть пробуй его на вкус, новизну впечатления от зрелища отца, махающего веслами своими бледными руками, с неприкуренной сигаретой в зубах, а лодка покачивается, птички напевают. Он на миг даже зажмурился, чтобы не потерять сознание от наслаждения этой картиной. Они добрались уже до глубокой воды. Тилер на всякий случай закидывал пластикового червя со своего спиннинга, хотя он и не особо верил, что сможет поймать здесь что-нибудь. Ведь он взял с собой отца, чтобы показать ему свою затоку с топляком и зарослями водорослей — место, где они смогут поймать щуку и наладить между собой отношения.

— Слава тебе господи! — в сердцах воскликнул отец, когда Тилер, сменив его, сел на весла. Сгорбившись, отец уселся на корме и дрожащими руками пытался зажечь сигарету. Лицо его было серым, а волосы нещадно хлестали его по щекам. Он перевёл пол упаковки спичек, после чего швырнул сигарету в воду и спросил, – Куда ты всё же везёшь меня? Не в Индийский океан, случайно?

— Не-а, в щучье логово, — ответил Тилер. – Увидишь, тебе там понравится.

Когда они прибыли на место, солнце уже садилось за холмы и синий цвет озера сменился серым. В затоке было совершенно безветренно, поэтому когда направленная Тилером лодка стала плавно пересекать гладкую поверхность затоки отцу наконец удалось прикурить сигарету. Как только лодка достигла нужной точки, Тилер бросил якорь. Он дрожал от возбуждения. Ласточки пикировали к поверхности воды, лягушки-быки оглушительно квакали — идеальное время для рыбалки, час, когда огромная рыбина-щука рыщет среди топляка в поисках добычи.

— Так, — сказал отец, — я поймаю самую крупную рыбу в этом грёбаном озере, — он размахнулся и что есть духу швыранул свисающую с кончика его спиннинга наживку с самым тяжёлым грузилом в их ящике рыболовных снастей. Леска просвистела между ними, после чего раздался оглушительный всплеск, который, наверняка, распугал всю щуку в радиусе полумили. Тилер, который сматывал свою серебристую блесну, бросил через плечо удивленный взгляд в сторону отца. Тот подмигнул сыну, но выглядел удрученно.

Темнело, у отца кончились сигареты, а Тилер забросил свою блесну так много раз, что его ладонь саднила. И тут вдруг леска большого спиннинга мощно натянулась. — Папа, папа, — закричал он и отец вскочил на ноги, как ужаленный. Он задремал и его спиннинг был прислонен к борту лодки, а Тилер рассматривал многострадальные черты лица отца, складки на лбу и блеклые одутловатости под глазами. С его бородой, длинными волосами и страдальческим выражением на морщинистом лице он словно сошел с иконы распятого Христа, которую Тилер сотни раз разглядывал в церкви. Однако сейчас было не до этого, сейчас леска была туго натянута и отец, схватив спиннинг, вступил в борьбу с рыбой, крупной рыбой, поскольку кончик спиннинга согнулся аж до самой воды.

— Это щука, пап, щука!

Отец что из всех сил пытался удержать спиннинг. Хотя единственным его ответом было мычание, но Тилер разглядел в его глазах некую особую искорку, которой ему никогда уже больше не видать, — искорку единства и заботы, словно бы эта рыба по леске послала отцу некий импульс, передавшийся дальше к его рукам, а затем к телу и мозгу. Целых три минуты он боролся с рыбой — дряблые мышцы его рук задеревенели, зубы стиснули сигарету, а Тилер застыл над ним с подсаком. И вот наконец рывок, всплеск и добыча угодила в подсак, откуда Тилер перебросил её в лодку. — Это щука, мать её, — пыхтел отец, — только глянь какая здоровенная!

Никакая это была не щука. Как-то вечером Тилер наблюдал, как Джо Мэточик выловил её с пирса. Та щука была грозной, зубастой, её тело походило на длинное сухое заостренное бревно, это был просто сгусток мускул и неуёмной энергии. То, что поймали они было не щукой. Это был жирный разбухший вонючий мерзкий илистый карп. Сорная рыба, которую убивали острогами и выбрасывали на берег тухнуть. Тилер глянул на отца и слёзы навернулись ему на глаза.

— Это же щука, — произнес отец, но искорка в его глазах уже угасла, с ней всё уже было кончено, — ведь щука, разве нет?

***

Было уже поздно, больше двух ночи, это уж точно, и он был пьян. Вернее, он был пьян в дупель. Он начал пить с самого утра, один полный стопарь за другим, и теперь он уже совершенно не вязал лыка. Он сидел на веранде в темноте и озера он не мог ни видеть, ни слышать, ни даже обонять. Кэролайн и Тилер спали и в доме было совершенно тихо.

Кэролайн задумала уйти от него, а это значило, что от него уйдет и Тилер. Он был уверен в этом. Он читал это в её глазах, слышал в её голосе. Когда-то она сохла по нему, была его нежноокой воздыхательницей, а вот сейчас стала такой жёсткой неуступчивой, сейчас она ему злейший враг. Прошлым вечером у них в гостях была та парочка медиков из дурки. Ну, выпили, закусили гамбургерами и тут она видишь ли наклоняется через стол к тому гостю, Эдом звать, чтобы что-то сказать ему, шуточку что ли какую-то, ничего серьёзного, так, просто поболтать. – Водка с газировкой – вот мой напиток, — брякнул он. – Раньше я любил водку с грейпфрутовым соком, но эта смесь начала разъедать мне слизистую оболочку желудка. – Тут его жена, которая вроде бы даже не слушала его, влезла в разговор и, тыча пальцем в его стакан говорит, — Ага, а эта смесь разъедает тебе слизистую оболочку мозга. – Он поднял на неё глаза. Она не улыбалась.

***

Ну что ж. Вот как всё обернулось. Он-то что мог поделать? Не он же хотел сюда ехать – это была идея отца. — Возьмите домик на месяц, — парил отцу старик, окучивая его как он умел, — завяжете, начнёте всё с чистого листа. – И что же? Ни фига он не завязал и вся их семья может накрыться медным тазом.

***

Через некоторое время его пробрал холод и, с трудом встав с кресла, он побрёл в постель. Когда он забирался под простыни, Кэролайн что-то буркнула во сне и отодвинулась от него подальше. Пару минут он не мог уснуть, чувствуя себя так паршиво, что был бы рад, если бы кто-то пришел и застрелил его, после чего погрузился в сон.

Снилось ему, что он на озере в лодке с сыном. Дул сильный ветер, руки дрожали и он не мог прикурить сигарету. Сын наблюдал за ним. Он налег на вёсла, но результата не было. Вдруг ни с того, ни с сего лодка выскользнула у них из-под ног и они свалились в воду. Вода ледяная и чёрная стала бить по ним словно она была живым существом. Тилер что-то кричал ему. Он видел лицо сына, видел, что он тонет, но ничего с этим поделать не мог.