Если смерть проснется

Глава вторая. Навий подкидыш.

…Мертвое тело с глухим плеском легло на воду, но не спешило тонуть. Застывшие пустые глаза, не мигая, глядели в лицо убийце, скрюченные пальцы, казалось, были готовы дрогнуть и впиться в горло. Мгновенья шли, но мертвец не исчезал. Напротив, он, казалось, набирался сил от мутной болотной воды, и вот дрогнули руки, пустые глаза широко раскрылись, из перекошенного рта послышался сдавленный хрип…

Это было сон, и Навко знал, что спит. Знал, что мертвец давно упокоился в безымянной трясине где-то на полдень от Коростеня, и только чудо может поднять его, уже гниющего и не похожего на самого себя, из мокрой бездны. Но страх не отпускал, напротив, становился все сильнее, и Навко принялся искать оправдания – беспомощные, бесполезные, надеясь, что холодные, застывшие руки опустятся, закроются глаза, и убитый, наконец, оставит его в покое…

Он не убивал! Нет, он и не думал убивать! Он просто нашел мертвое тело, уже холодное, начавшее гнить, и бросил его в трясину. Даже не бросил, нет! Он принес жертву темным навам и поручил покойника им, чтобы проводили беднягу до теплого Ирия! Он не знал этого парня, славного веселого парня, который всегда при встрече хлопал по плечу, приговаривая: «Ну как, друг Навко? Жабры еще не отрастил?» И он не обижался на него, на Баюра, сына Антомира, потому что не знал его вовсе, и не подстерегал на тропе, ведущей на закат, к далекому Валину, не бил ножом в спину, чтобы услыхать изумленное: «Навко? За что?» Он тут ни при чем, и напрасно мертвец никак не хочет тонуть, напрасно тянет к нему скрюченные пальцы…

Мертвые глаза уже были совсем близко, острые упырьи зубы тянулись к горлу, страх захлестнул тяжелой волной, лишая последних сил… И тут он проснулся – на этот раз окончательно.

Вокруг было темно, но это была привычная темнота ночного осеннего леса. Рядом алели угольки костра, а откуда-то издалека еле слышно доносилось уханье филина. Хотелось вытереть выступивший на лбу холодный пот, встать, выпить воды. Но страх все не отпускал, и Навко решил полежать еще немного. Все равно вставать еще рано – до рассвета час, не меньше.

Мертвец снился ему почти каждую ночь все эти недели, пока Навко добирался до Валина. Только в те дни, когда приходилось кружить по чаще, скрываясь от чужих глаз, усталость брала свое, и сон был тяжелым, но спокойным. Мертвец оставлял его в покое – до следующей ночи. Навко боялся этих снов, но наяву, когда светило солнце, и страх оставался где-то далеко, никак не мог понять – почему? Почему ему снится убитый сын Антомира? Неужели душа парня никак не может успокоиться? Жаль, поблизости нет знающего чаклуна! А, может, и есть, но как найти его тут, в чужом краю? В села Навко старался не заходить, да и в разговоры вступал изредка – по крайней необходимости.

Почему ему снится Баюр? Ведь он был не первым, кого довелось убить за последний год. Навко грустно усмехнулся – еще год назад страшно было подумать о таком! Убить человека! Даже представить такое жутко! Но год назад многое выглядело совсем по-другому для Навко, холопа дедича Ивора…

Который раз подумалось, что Баюр – волотич, соплеменник, потому его смерть никак не может забыться. Но Навко убивал не только сполотов. Предателей было много, и убивать приходилось своих, ставших чужими. А, может, он просто жалел Баюра? Парень, несмотря на дурацкую шутку про жабры, ему всегда нравился. Веселый, разговорчивый, не то, что его важный спесивый отец. Сколько раз они виделись с Баюром? Не меньше десяти, наверно. В последние два года сын Антомира зачастил в Бусел. Поговаривали, что он собирался свататься к Унице, дочери старого Ивора. В последнюю встречу Баюр, как всегда, спросил о жабрах, а затем подмигнул и поинтересовался, не нашел ли Навко себе суженую – позеленее и непременно с рыбьим хвостом. В тот день Баюр выглядел счастливым, может, и вправду ладилось у него с Уницей. Навко, конечно, отшутился. Не говорить же Баюру об Алане!

Навко понял, что не заснет. Он и так выспался – лег рано, с темнотой. Оставалось раздуть костер, чтобы слегка погреться. Ночь выдалась холодная, и он порадовался, что до белых мух добрался до Валина.

Огонь разогнал ночные страхи, но недоумение осталось. Почему Баюр не отпускает его? Конечно, они были знакомы – вместе пили, вместе гуляли. Но в тот день, когда брали Бусел, и Навко бросил ополченцев на дом Ивора, где засели предатели, пришлось драться с теми, с кем вместе вырос, с кем пас коров, ходил в ночное, косил пахучее сено на дальних лугах. До сих пор он помнил их: Бабра, Матавита, Згура. Все они, холопы Ивора, погибли в тот день, не желая оставить предателя-дедича. Матавита Навко убил сам – и после сам же похоронил, тем же вечером, когда дом дедича уже догорал. С Матавитом они дружили с самого детства, и Навко плакал над свежей могилой. Но мертвый друг никогда не тревожил его снов. Наверно, понимал – не Навко убил его. Его убила война – и нелепая верность дедичу, предавшему свой народ.

Навко отогнал невеслые мысли, погрел над огнем ладони и достал из мешка берестяную мапу. Он нашел ее в вещах Баюра, и она очень пригодилась в пути. Теперь мапа уже не нужна – Валин рядом. Вот он, нацарапанный на серой бересте – три домика, окруженные тыном. Великий Валин… Смешно: такой город – и всего три домика. Хотя мапа – она и есть мапа.

Навко скатал бересту и хотел положить обратно в мешок, но передумал и бросил в гаснущий костер. Все, что было на мапе, он запомнил наизусть, а такая вещь может стать опасной. Не у каждого путника можно найти такое! До сих пор Навко везло, но возле Валина его наверняка задержат. Если не у города, то в воротах, и наверняка – во дворце наместника.

Оружие… Нож и клевец – это можно оставить. Ничего странного, что путник из Коростеня взял в дальнюю дорогу топорик. А нож у него самый простой, охотничий и даже не очень дорогой.

Итак, ни одежда – обычная, не рванье, но и не новая, ни оружие, ни берестяная чашка – не могли его выдать. Разве что это…

«Это» лежало на самом дне мешка, завернутое в тряпицу. Навко не стал доставать сверток. Лицо Баюра еще стояло перед глазами, и не хотелось видеть вещь, которую забрал у мертвеца. Он и так ее помнил – тяжелую, серебряную, с литой рысью на самом верху. Навершие жезла – зачем оно Баюру? Ответ мог быть один – чтобы показать Кею Уладу. Рыжий Волчнок мог не поверить волотичу, и литой бобер – тамга древнего рода – должен стать опознавательным знаком. Много раз Навко хотел выбросить опасную памятку, но все же не решился. Пригодится – чтобы Кей Улад поверил, но уже не сыну Антомира, а ему самому.

Над густыми кронами, еще не потерявшими листву, светлело. Можно идти. В предрассветных сумерках меньше риска встретить стражу. Его все равно задержат, но пусть это случится ближе к Валину…

Навко вышел на дорогу, поежился от утреннего холода и быстро пошел вперед, прямо на закат. Скоро, уже скоро. И тогда – конец сомнениям. Он будет знать все. И главное – не опоздал ли? Навко хотел вспомнить лицо Аланы, такое, каким он видел его в последний раз, но вместо этого вновь увидел Баюра – мертвого, с бессмысленными пустыми глазами. Будь он проклят, предатель и сын предателя! Почему, он, Навко, должен мучаться из-за того, что просто выполнил свой долг!

Но злость тут же прошла, и Навко понял, что ответ лежит рядом. Он лгал – сын Антомира был предателем, но погиб не из-за этого. В тот миг, когда Навко вонзал нож в его широкую спину, меньше всего думалось о родине и о приказе Правительницы…

Лицо Баюра сгинуло, но на смену ему явилось другое – суровое, со сжатыми губами. Велга – Седая Велга, Государыня Края. Навко показалось, что он вновь слышит ее голос: «Антомир посылает своего сына к Рыжему Волчонку в Валин. Кто остановит изменника?» Навко первым сказал: «Я, Государыня!» и сумел добиться, чтобы послали именно его. Ведь он знал Баюра – предателя и сына предателя. Даже дважды предателя – изменившего сначала своему народу, а затем и хозяину – Рыжему Волку Сваргу. Убить врага – долг, но Навко уже тогда знал, что выполнит приказ не ради Края. И, наверно, из-за этого мертвый Баюр постоянно напоминал о себе. Те, кого Навко убил в Буселе и позже, на страшном поле под Коростенем, молчали – им сказать нечего. Но веселый парень, когда-то снисходительно хлопавший по плечу молодого холопа, словно повторял каждую ночь: «Ты убийца, навий подкидыш! Ты убил меня не ради своей проклятой свободы и не ради Матери Болот! Тебе нужно пробраться в Валин – и ты убил меня, холоп!»

Навко сжал зубы и даже мотнул головой. Будь прокляты те, из-за которых он появился на свет! Бросившие его на опушке леса, в грязном тряпье, словно кусок протухшего мяса! Навко – навий подкидыш – клеймо на всю жизнь! Что может светить такому в жизни? Доля холопа, которого вскормили из милости? И он стал холопом – без рода, без семьи, даже без имени. Когда они с Аланой мечтали, как убегут в Савмат или еще дальше – за Денор, Навко каждый раз представлял, что начнет новую жизнь с другим именем – настоящим, своим…

В кустах возле дороги послышался шум, и Навко замер, привычно сжимая рукоять клевца. Нет, все спокойно, наверно заяц – или еж. Людей пока нет, и хвала Матери Болот! Хорошо бы сегодня попасть прямо во дворец! Алану он едва ли встретит, но вдруг… И тут он, наконец, вспомнил ее лицо – растерянное, испуганное, залитое слезами. «Навко! Ты уходишь? Не уходи, любимый! Не уходи!»

Он ушел – под Коростень, где Государыня Велга собирала свой народ. Тогда, под стенами столицы, он знал, за что будет сражаться. Свобода его племени была свободой для бывшего холопа Навко, и он дрался за эту свободу – и за Алану.

…Ночь, когда он, тяжело раненый лихим ударом сполотского чекана, очнулся среди остывших трупов, была самой страшной в его недолгой жизни. Тогда, лежа под равнодушым звездным небом в луже липкой, терпко пахнущей крови, он решил, что погибло все – погиб Коростень, погибла Велга, погибла свобода. Но он помнил об Алане, и память помогла выжить. Его подобрали, и долгие недели, сначала под вязким покрывалом полузабытья, затем – скованный болью и бессилием, он все время думал о ней – и раз за разом представлял встречу – неизбежную, близкую.

Он выжил – для того, чтобы узнать о гибели родного поселка. Нелепая случайность помешала вовремя уйти, и все – от стариков до младенцев – пали под сполотскими мечами.

Душа омертвела. Даже то, что случилось чудо – Мать Болот спасла Велгу и заставила захватчиков отступить – оставило Навко равнодушным. Он не радовался победе. К чему все? К чему уважение товарищей, сотня, которой он теперь командовал, дружеская улыбка Велги? Алана погибла – и все сразу стало пустым, бессмысленным…

Над дорогой низко пронеслась большая темная птица, и Навко на миг остановися. Хорошая примета – птица появилась справа. Впрочем, в приметы не очень верилось. Даже боги, всемогущие боги, даже сама Мать Болот, казались теперь далекими и равнодушныи к людским судьбам. Слишком страшным было то, что пришлось увидеть. Наверно, боги отвернулись от волотичей. А может, и от сполотов – ведь у них тоже началась война. То, что враги начали убивать друг друга, почему-то не радовало. Новая война – новый круг смерти, разрушения, погибших надежд. Зачем? Неужели боги лишили сполотов разума?

…Он искал смерти. Но бои кончились, сполоты ушли, оставив лишь небольшой отряд в Коростене. Начались будни. Многие разошлись по домам, оставшиеся учились владеть оружием, и Навко не знал, что ему делать. Он был среди тех, кто требовал от Правительницы разорвать перемирие, ударить в спину Рыжему Волку, а затем обрушиться на Савмат. Горячие головы втайне от Велги начали готовить набег на сполотскую землю, Навко охотно поддержал смельчаков, и тут вновь случилось чудо. Он допрашивал пойманного предателя – одного из тех, кто служил Антомиру. Перепуганный, белый от ужаса парень рассказывал все подряд – о ссоре между Кеями, о засаде, устроенной Рыжим Волком своему брату, о том, как взбунтовались улебы, потребовавшие отпустить их в Валин. И тут он назвал имя Аланы. Навко показалось, что он ослышался, но пленный тут же подтвердил – Алана, из Бусела, тихая зеленоглазая девушка, наложница Улада. Уходя, улебы взяли ее с собой в Валин. А вскоре в Валин вернулся и Рыжий Волчонок – раненый, ненавидящий брата, мечтающий о мести.

Радость, что любимая жива, была недолгой. Валин казался городом за тридевять земель. Не добраться – далеко, слишком далеко. Но через несколько дней его вместе с другими вызвали к Правительнице. Дел оказалась много, и среди прочего Велга упомянула о предателе Антомире, посылающем сына с тайным поручением к Кею Уладу в далекий Валин…

Дорога стала шире, деревья отступили, сменившись зарослями густого боярышника. Навко невольно ускорил шаг. Сейчас! Он уже почти пришел! Но пришлось еще подниматься на высокий холм мимо старого, вросшего в землю каменного идола, мимо огромных валунов, покрытых седым лишайником, прежде чем дорога резко пошла вниз, и в серой утренней дымке перед ним открылся Валин.

Сначала он увидел реку – узкую, темную, рассекавшую равнину надвое. За рекой, у самого горизонта, тянулся бесконечный лес, а ближе, посреди равнины, возвышался холм. Нет, не холм, скорее гора – большая, похожая издали на опрокинутую кадку. На плоской вершине тянулись тонкие ниточки стен. Навко смотрелся и покачал головой. Все верно: стены не деревянные – каменные. Каменными были и вежи, стоявшие по углам. Две самые большие находились на краю, куда вела дорога. Очевидно, там ворота. А за стенами пространство горбилось сотнями крыш – дома, и тоже каменные, причем некоторые в два и даже – о диво! – в три этажа.

Навко долго стоял, рассматривая великий город, о котором столько слыхал. Валин! Когда-то улебы не боялись никого – ни сполотов, плативших тяжелую дань степнякам, ни утов, ни румов. Никто не мог привостоять Валинскому Кейству, пока владыки Савмата не сговорились с ограми. Валин погиб – и улебы покорились Кеям Савмата.

Странно было думать об этом, глядя на огромный, раза в два больше Коростеня, город. Говорят, даже в Савмате нет таких домов. Улебы сберегли старые секреты, и до сих пор лучше всех строят из камня. Но, как следует всмотревшись, Навко понял – когда-то Валин был больше. Сейчас город занимал лишь треть огромной горы, а за ним горбились холмы, заросшие густым кустарником. Среди серо-желтой травы возвышались руины – полуразрушенные вежи, обломки высоких стен. Погибший город был огромен, и уцелевшее казалось жалким подобием того, что ушло под желтую траву. Вспомнилось, как в первые недели восстания многие верили, что улебы поддержат волотичей – ради своей давней славы. Но потомки тех, кто жил в Великом Валине, предпочли прислать подмогу Рыжему Волку…

Пора было идти. Навко запахнулся в плащ и быстро зашагал по дороге к реке, через которую был преброшен мост – каменный, на широких быках. Сомнения исчезли. Навко вновь ощутил знакомое бодрящее чувство опасности. Так бывало перед боем, когда впереди проступали шеренги закованных в железо сполотов. Вот он, его новый бой! Пусть не ради родной земли, не ради Края, но драться надо так, как под Коростенем – в полную силу, даже лучше, чтобы вновь не очнуться в луже застывшей крови под равнодушным звездным небом.

Навко тут же одернул себя – нет, не так! Он бросает вызов проклятому Уладу, убийце волотичией, ради Аланы. Но разве не ради нее, не ради ее счастья, он шел в бой под Коростенем? Да, он нарушил приказ Правительницы, но сделал это ради любимой – и боги родной земли его оправдают…

Итак, он, Навко, гонец Антомира… Нет, не Навко, не безвестный подкидыш, холоп без роду и имени! Он Ивор сын Ивора, потомственный дедич из Бусела, его тамга – бобер с секирой о двух лезвиях, он хозяин четырех сел, двух мельниц и огромного леса, тянущегося до самого Коростеня. Да, хозяин, поскольку его отец, славный Ивора сын Жгута, погиб, защищая Бусел от проклятых мятежников, которых привел Навко – негодяй Навко, холоп, укусивший руку, которая его кормила. Негодяй посмел предложить сдаться на милость, но славный Ивор сражался на конца – и погиб среди горящих развалин родного дома.

Навко – Ивор сын Ивора – мрачно усмехнулся. Все это было правдой, кроме того, что настоящий Ивор, сын его хозяина, умер трех лет от роду, и больше сыновей у дедича не было. Оставалась дочь – Уница, к которой по слухам сватался Баюр. Ее спасли из горящего дома, и Навко запретил трогать девушку, но несчастная лишилась разума среди огня, в котором погибли все ее близкие.

Первая застава встретила его на мосту. Путников было мало, утро лишь вступало в свои права, и двое кметов долго и придирчиво выспрашивали, кто он, откуда и зачем пожаловал в Валин. Спокойно отвечая на вопросы, Навко мысленно поздравил себя, что сразу же отбросил нелепую мысль назваться местным жителем или сполотом. Одежду можно сменить, но родное наречие не спрячешь. Даже Баюр, долго живший в Савмате, не смог научиться правильно говорить по-сполотски.

Подозрения вызывало все – и оружие, и одежда, и, конечно, чуждый выговор. Возможно, стражи ждали, что путник выложит огрызок серебра, дабы снять все вопросы, но Навко не спешил. Ему незачем подкупать стражу. Пусть кличут старшего, пусть ведут во дворец! Ему бояться нечего, напротив – он спешит к Кею Уладу, у него дело – важное, но секретное.

Его все-таки пропустили. Очевидно, несговорчивый волотич надоел стражам. К мосту уже спешили повозки, с которых полагалось взимать мостовое, и Навко был отпущен с пожеланием не вносить в город оружия. Он был слегка разочарован, но решил, что настоящая проверка впереди.

И не ошибся. Возле ворот, огромных, обитых толстым железом, его сразу же отделили от остальных и отвели в сторону. Прибежал запыхавшийся мрачный старшой – пожилой кмет с длинной русой бородой. У Навко забрали клевец, нож и тщательно выпотрошили весь мешок. Итак, он не ошибся и тут. Кметы явно имели приказ, и любой волотич задерживался для выяснения его подозрительной личности. У Навко ничего опасного не нашлось, оружие же не вызвало особых вопросов – человек пришел с войны. Русобородый старшой в десятый раз спросил Навко, кто он и откуда. Стало ясно – и здесь хотят получить мзду. С минуту Навко колебался. Можно потребовать от этой разъевшейся рожи немедленно доставить его к наместнику. Но – опасно. Могут задержать – и надолго, просто из злости на несговорчивого чужака. Навко усмехнулся и достал из-за пояса кошель – тяжелый, полный серебра, который он забрал у мертвого Баюра. К чему спорить? За проход через ворота положено платить. С чужака взяли больше – зато все-таки пропустили. Даже разрешили взять с собой клевец, правда это стоило еще одного обрезка серебряной гривны.

Получив свое, старшой сразу подобрел и обстоятельно пояснил, что дворец наместника в самом центре – каменный, трехэтажный, под скатной, крытой медью крышей – не спутать. А ворота открываются с рассветом, с закатом же закрываются. Другие ворота есть – как не быть! – но сейчас по повелению Кея Улада они заперты. Что поделаешь – война.

Навко вновь понял, что оказался прав. В первые дни, когда он узнал, что Алана жива, что она в Валине, все представлялось очень несложным. Главное – добраться, а там – перелезть ночью через деревянный тын, прошмыгнуть черным ходом в Кеев терем и вместе с Аланой бежать в спасительный лес. Теперь это казалось смешным – кметы у ворот, каменные стены, и огромный трехэтажный дворец, где стражи побольше, и где серебром не откупишься. Значит, он прав, что стал Ивором. Хитрость тоже оружие – порой куда лучшее, чем клевец или даже меч.

В огромной комнате было темно, лишь два небольших светильника пытались разогнать подступавший со всех сторон мрак. В углах сгустились тяжелые тени, черно было за маленьким, затянутым слюдой окошком. Навко стоял в самом центре, перед пустым креслом. Он был не один. Стража – двое высоких широкоплечих парней – застыла по бокам, равнодушно поглядывая по сторонам. Но было ясно – равнодушие это показное. Первое же неверное движение – и мечи ударят сразу, без промаха.

Ждать пришлось долго, больше часа. Это не удивляло. Скорее поразила легкость, с которой его пропустили на встречу с Кеем. Стоило подойти к воротам дворца, вызвать старшего кмета и показать навершие с серебряной тамгой. Оружие, правда, отобрали – даже нож. И обыскивали на этот раз по-настоящему. Навко и не думал обижаться – война. Он ведь волотич, а его соплеменники не имеют причин особо любить Кея Улада.

Теперь оставалось ждать. Вначале подумалось, чо Улад специально решил потомить неизвестностью подозрительного гонца. Но затем понял – Кею просто не до него. Для Улада он не особо интересен, и это было самым опасным. Значит, главное – привлечь внимание. Сразу – иначе все потеряет смысл…

День прошел недаром. Навко даже не ожидал, что за несколько часов можно узнать так много. Помогла суета большого города. На рынке, который здесь называли по-скандски – «торг» – не надо было даже задавать вопросы. Достаточно просто слушать – разговоры торговцев, беседы подвыпивших гуляк в харчевне, болтовню цирюльника, стригущего желающих по-городскому, «в скобку» или по-деревенски – «под горшок». Навко даже пожалел, что нескоро вернется домой. Правительнице Велге стоило узнать многое из того, о чем болтали в Валине.

Молодого Кея любили. Это казалось странным, даже невероятным. Рыжий Волчонок, брат Сварга Кровавого! Но для валинцев наместник был веселым парнем, не пропускавшим народных гуляний, лично поздравлявшим новобрачных и порой заходившим запросто в дом обычного горожанина. Навко понимал, что все это делалось не зря, и гулял Кей Улад на двух свадьбах от силы, а то и на одной. Но добрая слава осталась. Теперь же к ней прибавилась другая – Улада жалели. Молодой Кей ранен, молодой Кей чуть не погиб! И кто же послал убийц? Родной брат, подумать только!

А еще Улада считали хорошим воином, чуть ли не бравым рубакой, вдребезги разгромившим орды немытых волотичей. Видать, брат Сварг позавидовал, потому и убийц послал! Вскоре Навко понял, в чем дело. Улад щедро наградил улебов, воевавшим вместе с ним, и заплатил немало серебра семьям погибших. Теперь о славе героя можно не волноваться – охрипнут, но всем поведают.

Стало ясно – Улад умен. Или умны советники, но и в этом случае Рыжий Волчонок свое дело знает – приглашает на совет людей нужных. Одно было странно. Никто не говорил, что покойный Мезанмир завещал Железный Венец не Рацимиру, а именно Уладу. В Коростене о завещании знали, в Валине – нет. Навко решил, что и это неспроста.

О главном, ради чего он и пришел в Валин, было сказано всего несколько слов. Толстая торговка, переговариваясь с соседкой, еще более осанистой, упомянула о зеленоглазой девушке, которую молодой Кей держит взаперти на третьем этаже своего дворца. Она, торговка, даже видела ее, но мельком. Красивая, конечно, но слишком худая. Правда, одета богато, даже глянуть приятно. Видать, Кей Улад зазнобе нарядов не жалеет…

Навко долго стоял на шумной площади, глядя на возвышавшийся вдали белокаменный дворец. Третий этаж – семь окон, выходящих на площадь. Может, за одним из них она – Алана, может, она сейчас смотрит вниз, на людей, запрудивших площадь… Вспомнились сказки – в них легко превратиться в голубя или сокола и влететь прямо в окно терема, где тоскует любимая. Но сказки остались в детстве. Алана была рядом, совсем близко, но оставалась такой же недоступной, словно Навко находился не здесь, а среди родных лесов…

Теперь, когда рядом стояли молчаливые парни с мечами, Навко был совсем рядом с нею. Может, Алана за стеной, в соседней комнате. Может, именно сейчас к ней зашел Рыжий Волчонок… Навко закрыл глаза и сильно, до боли закусил губу. Нельзя! Все потом! Сейчас он Ивор сын Ивора, посланец великого дедича Антомира сына Баюра…

Шаги были слышны издали. Кто-то шел по коридору – быстро, резко, словно был чем-то разгневан или очень спешил. Навко медленно перевел взгляд на расписной потолок, почти незаметный в затопившей комнату темноте. Сейчас… Мать Болот, помоги своему сыну! Он, Навко-подкидыш, убивал за Тебя и ради Тебя умирал. Помоги!

…В первый миг он удивился. Тот, кто вошел в комнату, был значительно старше, чем думалось. Рыжему Волчонку нет и двадцати, этот же выглядел на все двадцать пять, а то и двадцать семь. Усталое лицо, уголки губ брезгливо опущены. Маленькие усики – нелепые, почти смешные… Неужели это Улад?

Но раздумывать поздно. Плечи сами собой расправились, руки опустились вниз – ровно, как на воинском смотре.

– Чолом, Светлый Кей!

Лицо с нелепыми усиками дрогнуло, глаза моргнули:

– Я н-не…

Невероятно, но Кей Улад растерялся, не зная, что сказать. Навко ждал всего, но не этого. И тогда он растерялся сам – до испуга, до холода в животе.

– Н-не называй меня так, волотич!

Руки суетливо дернулись, и Улад поспешил спрятать их за спину. Навко поразился еще более – Рыжий Волчонок боится! И где? В своем дворце, среди охраны! И страх внезапно отпустил. Стало легче – выходит, они на равных.

Кей остался стоять, хотя кресло было рядом. Навко понял – разговор предстоит очень короткий. Сейчас решится все…

– Что хочет от меня этот… Антомир?

По лицу скользула брезгливая гримаса, и Навко тут же сообразил – все, что он собирался сказать от имени великого дедича, Улада не интересует. Он не верит Антомиру. Не верит – и презирает.

Оставалось улыбнуться. Это было трудно, почти невозможно, но Навко все же нашел в себе силы и усмехнулся – легко, беззаботно:

– Побитый пес ищет нового хозяина, Кей!

– Как?

Лицо Улада словно помолодело, на тонких губах мелькнула улыбка:

– Что ты сказал, волотич?

На миг Навко ощутил радость – безумную, лишающую разума. Но тут же опомнился. Это лишь начало. Даже не начало, просто теперь его выслушают.

– Великий дедич Антомир сын Баюра стал никому не нужен в земле волотичей. Даже твоему брату, Кей! Теперь у Антомира не осталось ни друзей, ни слуг. Поэтому он думает, что ты, когда станешь Светлым, поможешь ему…

– Верну ему Коростень?

Выходит, Рыжий Волчонок знает и об этом! Навко понял – надо быть осторожным. Лед тонок, очень тонок…

– И Коростень тоже, Кей! Антомир надеется, что двойное предательство вернет ему власть…

Страшное слово было сказано, и Навко вновь ощутил страх. Для сполотов Антомир – не предатель, он лучший слуга Кеев! Но Улад, похоже, подумал совсем о другом.

– Ты прав, волотич! Предателей не любит никто. А ты сам? Разве ты только что не предал своего господина?

Тон был под стать словам, тонкие губы кривились презрительной усмешкой. Но Навко уже понял – Антомир больше не интересует Рыжего Волчонка. А вот он сам…

– Наш род никода не служил Антомиру, Кей! – Навко ухмыльнулся в ответ – прямо в лицо врагу. – Я Ивор сын Ивора, урожденный дедич. Мой род сотни лет правит на нашей земле. Когда мятежники убили отца, я пошел сражаться под стяги Кеев, но не собираюсь спасать труса, потерявшего лицо!

Молчание длилось долго, очень долго. Наконец, прозвучал негромкий, чуть сипловатый голос:

– Ты прав… Садись, Ивор сын Ивора. Расскажи, что там у вас…

Навко подумал, что Кей забыл – садиться гостю некуда. Но один из кметов бесшумно отступил в темный угол, вернувшись в грубым деревянным табуретом. Улад сел в кресло, сцепил руки и вопросительно поглядел на гостя. Значит, у Навко есть несколько минут, пока он будет рассказывать. Он хотел начать с главного: войско – Кеево и Велги, перемирие, споры среди дедичей. Но в последний миг понял – Улад знает. Надо начать с другого – не такого важного, но неожиданного.

– Мятежники уже в Коростене, Кей!

– Чт-то?!

Он не ошибся – Улад был изумлен. Значит, его лазутчики знают не все. Оставалось развивать успех.

– В столице сейчас полсотни сполотов… и триста вооруженных мятежников. Одни в Верхнем Городе, другие в Нижнем…

Навко думал, что сейчас его спросят, как такое случилось, но вопрос был совсем о другом:

– А как же Кобник?

– Кто? О каком кобнике ты спрашиваешь, Кей?

– Б-брат… К-кей Сварг послал править в Коростень…

– А-а-а! – теперь можно было засмеяться. – Ты о Лантахе! Это было весело, Кей!