Если в лесу сидеть тихо-тихо, или Секрет двойного дуба

ГЛАВА 17.

Олег сошёл за мостом через неширокую спокойную речушку и довольно долго смотрел вслед удаляющемуся под конвоем (или почётной охраной?) милицейского мотоцикла грузовику — пока мотоцикл, грузовик и бревно не свернули куда-то за угол. Потом — отправился осматривать окрестности и искать автоколонну №4.

…Фирсанов оказался зелёным и тихим полусельским городком, где люди казались незаметными и собаки спокойно дрыхли в дорожной пыли, лениво просыпаясь и перебегая на пару метров при появлении редких, как белые вороны, автомобилей. Многоэтажных зданий практически не было, но зато город широко раскинулся из-за того, что вокруг каждого дома были сад, огород, палисадник, клумбы… На лавочках чинно восседали старушки. И даже административные здания выглядели не официальными, а домашними и добродушными — если так можно сказать про дома. Было много надёжных, добротных построек конца прошлого… или позапрошлого, как смотреть… короче, ХIХ века — из отличного кирпича, толстостенные, они стояли без единой трещинки. Олег подозревал, что и в 2001 году они выглядят так же, как и в 1964. И в 2064 будут выглядеть, как в 2001 — умели люди строить!

Центр города зарос зеленью. Олег отчаялся понять — то ли это здоровенный парк, разбитый вокруг площади (местами встречались фонтаны, глуповатые гипсовые скульптуры и неудобные скамейки) — то ли одичавшие и слившиеся сады (попадались плодовые деревья, а в двух местах Олег наткнулся на загадочные развалины). На площади стоял памятник героям Гражданской войны — и новенький кинотеатр «Россия». В десять часов начинался детский сеанс с фильмом «Пассажир с «Экватора», в 12, 14, 16, 18 и 20 часов шли взрослые сеансы — показывали «3+2». Билет на детский стоил 10, на взрослый — 30 копеек. До «Пассажира…» оставалось ещё тридцать с лишним минут, но у кассы уже толпились мальчишки и девчонки, ничем не отличавшиеся от марфинских. Кое-кто был одет получше, но многие просто босиком — вот такого в городах, даже небольших, Олег никогда в своём времени не видел, если только это не пляж или перед тобой не маленький бомжонок либо хиппарь.

В кино вообще-то сходить хотелось. Олег там ни разу в жизни не был, если честно — и если исключить видеобары. Но, сурово напомнив себе о деле, мальчик отправился… завтракать.

Нет, он поел, прежде чем выехать из дому. Но это было почти три часа назад, утром аппетита не было, а дорога его разожгла. Да и пить хотелось всё больше. Скитаясь по аллеям странного парка, Олег набрёл — и довольно быстро — на кафе, носившее заманчивое название «Север». На ступеньках сидели двое похмельных — им было отчётливо плохо и задумчиво. При виде Олега оба было воспрянули духом, но, разглядев мальчишку, сникли опять. Олег, покосившись на них, завёл свой велосипед в коридорчик.

В не очень чистом большом зале было душно и плохо пахло. Столы поблёскивали — и это была не полировка, а растёртый жир. В синих вазочках пылились искусственные цветы. За стойкой скучала сильно распространившаяся во все стороны мадам непонятного возраста, но явно очень гордая собой.

Олег осторожно присел на край ближайшего стула. Мадам покосилась на него и зычно осведомился:

— Чего расселся?!

Мальчик слегка растерялся. До сих пор люди этого времени казались ему более общительными, весёлыми и открытыми, чем его современники — по крайней мере, такого хамства он в свой адрес не слышал ни разу в жизни. А мадам повторила, выложив на прилавок лапы (с маникюром и грязью под длинными ногтями):

— Чего расселся, спрашиваю?

От такого голоса забрёдшие сюда пацаны и девчонки вылетали наружу с ракетной скоростью. Мадам это не раз проверяла и вообще считала себя очень важной персоной. Она и не представляла, что имеет дело с мальчишкой, выросшим в совершенно другом времени — и не привыкшим к хамству со стороны тех, кто обслуживает людей, а значит — зависит от них. В Воронеже вошедший в кафе, магазин, бар, салон человек становился объектом небескорыстного, но пристального внимания и поклонения — это был ПОКУПАТЕЛЬ, и от того, оставит он свои деньги тут или понесёт в соседнее заведение, напрямую зависела зарплата сотрудников: от директора до технического сотрудника. Возраст и пол роли не играли. Олег и знать не знал (и не мог представить!), что «Север» делает сборы на спиртном — а подросткам его не продашь, значит, и возиться с ними нечего.

— Вы меня не обслужите? — вежливо, но неприязненно сказал Олег. — Я хочу есть. И пить.

— Дома надо есть. И пить, — буркнула мадам, но лапы убрала.

— А это моё дело, — заметил Олег.

— Соплив ещё — меня обговаривать! — лапы вновь появились, очевидно, они служили индикатором плохого настроение. — У нас самообслуживанье! Читай меню и заказывай, только деньги сперва посчитай!

В своём времени Олег не постеснялся бы позвать владельца кафе или его представителя — после чего имел бы удовольствие наблюдать, как мадам вылетает с работы в течение четверти часа. Плюсов у 2001 года было немало. Но тут Олег мобилизовал почерпнутые из фильмов знания, вспомнил, что в те времена продавцы, официантки и прочие отличались особым хамством и были фактически неподконтрольны органам власти, составляя что-то вроде мафии — и спокойно направился к стойке, где висел косо пришпиленный листок со следами пальцев и нечёткими машинописными строками.

Из довольно куцего списка Олег выбрал пельмени — тридцать две копейки за порцию, со сметаной — и газированную воду «Буратино». Про такую он не слышал, но колы тут, конечно, нет, а пить из водоразборной колонки на улице он как-то опасался, хотя видел, что тут так делают даже взрослые.

Вилка едва не выскользнула у него из пальцев. Во-первых, она была скользкая. А во-вторых лопнувшие ошмётки с какой-то коричневой начинкой, плававшие в жидкости, похожей по консистенции на воду, но белого цвета — не вдохновляли, хотя от них и валил пар. Зато хлеб был свежий, а стакан с газировкой — неожиданно чистый.

— Вилки можно и помыть, — заметил Олег. И был сражён молниеносным ответом:

— Если интеллигентный — надень очки и давай в ресторан. После чего мадам с ощущением полной победы расплылась за стойкой, как кусок теста.

Пельмени оказались отвратительными. Хуже макдональдсовских гамбургеров, хотя Олегу раньше казалось, что это невозможно. Мясо отдавало на вкус чем-то, о чём лучше не думать — будь на месте Олега девчонка из его времени, её бы точно стошнило. Олег же с чёрным юморком представил себе, как на кухне засыпают мусором в ведре отрубленные собачьи головы — есть стало даже как-то веселее. А газировка против ожидания оказалась очень хорошей. «Зекенская,» — усмехнулся Олег, запивая ею пельмени.

Он не заметил, как в кафе вошла девчонка — лет десяти, волосы заплетены в неплохую косу. «Но лэхэка лучше,» — вспомнил Олег и улыбнулся в стакан, наблюдая, как девчонка робко приблизилась к прилавку и выложила на него монеты, негромко попросив:

— «Буратино», пожалуйста…

Громко засопев, мадам пересчитала мелочь и буквально метнула по прилавку бутылку. Вроде бы даже специально так, чтобы покупательница не удержала… она и не удержала. Бутылка с пенным хлопком кокнулась об пол.

Ой, что тут началось! Каких только оскорблений девчонка не выслушала за кратчайший срок — и в свой адрес, и в адрес родителей, от которых произошло безрукое и безмозглое существо… Голова с косичкой опускалась всё ниже… и Олег заметил, как первые слезинки капнули в лужу газировки. А мадам усилила натиск. Ей словно доставляло удовольствие ругаться!

Олег ощутил настоящую злость. Он резко встал — так резко, что мадам, всё ещё ругаясь автоматически, вскинула глаза на него — и, перешагнув через несколько стульев, подошёл к стойке. И спокойно, но громко сказал:

— Заткнитесь.

Мадам поперхнулась последним ругательством. Глаза у неё сделались непонимающими. Из окна раздачи высунулось сразу несколько голов.

— Вы наглое, глупое, жирное существо, — отчётливо выговаривая слова и слегка прищурившись, сообщил Олег. — Помимо этого вы ещё и до отвращения неопрятны… Бутылку «Буратино», пожалуйста.

Словно под гипнозом, мадам поставила перед Олегом ещё одну бутылку. Он выдернул из стаканчика на стойке бумажную салфетку, тщательно вытер ею стекло и только после этого взял бутылку в руки, бросив девчонке:

— Пойдём.

Уже у самых дверей, пропустив спутницу вперёд и взяв велосипед за руль, Олег обернулся ко всё ещё хватающей ртом воздух мадам:

— Да. Я чуть не забыл. Завтрак был отвратительным. Спасибо.

Они успели отойти шагов на десять от кафе, прежде чем сзади разразился ураган…

— Перестань реветь, — сердито попросил Олег. Девчонка всхлипнула:

— Э-это не м-мои деньги… ре-ре-ребята собирали…

— Везёт мне на заик, — вздохнул Олег. — На, держи бутылку, это я тебе купил.

Дальше события развивались вполне дурацки. Захрустели кусты — и человек пять мальчишек и девчонок помладше Олега, но очень решительно настроенных, окружили его и всё ещё всхлипывающую нез-накомку.

— Ты чё, ситро отбирать? — спросил один из мальчишек. — Свет, он чё, тебя отбуздал?

— А мы его самого ща отбуздаем, — деловито пообещал ещё один, — у него шарики с лобешника на… — и он со вкусом срифмовал название мягкого места Олега с «лобешником», — переедут.

— Опять, — сказал в небо Олег. — Правильно все боялись, что СССР собирается мир захватить. Только вот эти подрастут…

— Чё, чё?! — уже наступал первый из мальчишек. Но тут решительно вмешалась девчонка:

— Уйди, Венька, дурак! — вклинилась она между Олегом и своим приятелем. — Он совсем наоборот за меня заступился, а ты лезешь! Уйди!

…От своей доли газировки Олег отказался — просто сидел на остатках каменной стены среди кустов и лениво слушал, как компания — а их было семеро — обсуждает план проникновения в кинотеатр без билетов. Ему уже многоголосо, но доходчиво объяснили, как найти четвёртую автоколонну — у задиристого Веньки там работал отец — и теперь немного стеснялись «взрослого парня». Хотя, между прочим, только что собирались отколотить его за одну из «своих» — и это при том, что по здешним меркам Олег тянул на все шестнадцать лет!

— Ладно, пойду я, — Олег поднялся и, нашарив в кармане рубль, положил его на камень. — Держите. Только с условием — и дальше вот так друг друга защищайте, если что.

Второй раз за полчаса он слышал за спиной потрясённое молчание — только в этом молчании были радость и недоумение. Олег уходил по тропинке, катил рядом велосипед и думал,как здорово себя ощущать взрослым, сильным и справедливым.

Правда — здорово.

…К восьми часам вечера Олег опух от безделья и устал. В автоколонне ему отказались дать адрес — ответили, что, если нужен Буров, так и приходи завтра к утру, часам к шести, он поедет. А адрес — зачем тебе? Он исколесил весь город, посмотрел виденную по телевизору «3+2» и отлупил возле клуба железнодорожников двоих парней, вздумавших выяснять территориальную принадлежность Олега к каким-то враждующим группировкам. Парни долго и уныло кричали вслед однообразные угрозы — Олег потом ещё дважды проходил мимо клуба, чтобы выяснить, как это они ему вставят вместо ног спички, но там уже никого не было.

Наступал ленивый июньский вечер. Город окончательно перешёл под власть мальчишек и девчонок, только возле кинотеатра было много взрослых, пришедших на последний сеанс, ну и ещё на обнаружившейся в другом конце города танцплощадке не протолкнуться было от молодёжи. Танцевали под самую разную музыку, за порядком следили дружинники и менты (без оружия и дубинок!) — Олег видел, как быстро и умело выдворили каких-то пьяных. Он бы и сам потанцевал, только ноги «уходились». А так — несколько прошедших мимо девчонок бросили на него любопытные взгляды, а отойдя — начали хихикать и даже оглядываться…

Пора было устраиваться на ночлег. Проще всего казалось переночевать где-нибудь на лавке, но Олег внезапно заопасался милиции. Попроситься, что ли, к кому-нибудь в наглую? А что — выход!

И он, конечно, попросился бы. И его, скорее всего, пустили бы. И кто знает, как развивалась бы дальше наша история, не окажись на пути Олега лавочка — обычная лавочка возле заплетённого диким виноградом забора, на которую он и сел, поставив рядом свой велосипед. Снял кеды и носки, вытянул ноги и решил, что просто дождётся хозяев и попросится именно сюда. А если никто не появится — заночует тут. Ночь обещала быть тёплой, а менты вряд ли станут шариться по околицам.

Сам Олег позже относил дальнейшее развитие событий на счет того, что в мире есть справедливость, Бог, счастливая судьба — называйте, как хотите. Иначе как объяснить, что из сотен фирсановских лавочек он выбрал именно ЭТУ? И что не попросился на ночлег, а решил просто ЖДАТЬ?

И — дождался…

…«Виллис» проехал по дороге и остановился за плотной стеной деревьев, ограждавшей служившую тротуаром утоптанную тропинку. Очень знакомый голос — Олег даже поморщился от напряжения, стараясь понять, откуда его знает — важно произнёс:

— Ты, Вить, поезжай, до завтра ты мне не нужен. А завтра будь тут в семь, как штык. Ну всё, давай.

Хлопнула дверца. «Виллис» уехал. Человек почему-то не спешил идти домой — сквозь листву загорелся и замигал огонёк папиросы. Курильщик стоял на дороге и чего-то ждал, судя по вспышкам — ждал нервно. Олег тоже не двигался, ничем вообще не выдавал своего присутствия. Почему он так делал? А кто его знает. Ну стоит человек. Ну курит, любуясь летним вечером. Только вот было что-то ТАКОЕ в том, как он стоял и курил. И голос — откуда знаком этот голос?!.

Кто-то подошёл с другой стороны — тоже по дороге, неслышно ступая — проплыл, мигая и исчезая за ветками, огонёк второй сигареты или папиросы. Несколько секунд огоньки висели друг рядом с другом. Потом незнакомый спокойный голос сказал:

— Пришёл, как ты говорил, Изот. Теперь разговор будет, или опять… — смешок, — важные дела у тебя и времени на старого друга нет?

— Таких друзей… — откликнулся первый, и Олег едва не хлопнул себя по лбу — Изот! Во блин — Изот Моржик, ну и встреча! А председатель продолжал говорить: — Ладно, теперь побеседуем.

— И правильно, — миролюбиво согласился его собеседник. — Правильно, а то ведь я со зла да с отчаянья могу про тебя кое-что вспомнить… а, Изот?

- Не пугай, не пугай! — испуганно взвился Моржик. — Что ты вспомнишь, а?! Что?! Ну купил я себе справку. Белый билет⁴ купил, было! Так ведь когда было?! С тех пор одних амнистий штук пять прошло! Ну попрут меня из председателей! Так мне всё одно теперь на этом месте не усидеть долго, знаю я…

— Да что ты, Изот, что ты, друг сердешный, — зловеще пропел второй голос. — Кому до твоих белых билетов дело — через двадцать-то лет после войны? Я про другое, Изот…

— Не докажешь, — осип Моржик. — Не поверят.

- А на кой мне доказывать? — удивился человек. — С моей-то липой меня всё одно со дня на день загребут. Я на первом же допросе на тебя… — он добавил несколько мерзких слов (Олег с ним согласился), — покажу. Как ты работал на Великую Германию. В батальоне «Нахтигаль»⁵. И после того, как весь батальон большевички положили, ты, мразь, подался к Канарису⁶ и был заброшен в Совдепию⁷, в Тамбовскую область. И как ты уже тут своих новых хозяев бросил, когда почуял, что не выгорело у них. И как белый билет ты не купил, нет — своими руками нарисовал, на чистеньких бланках, в германских типографиях отпечатанных. Я ж про тебя всё знаю, гнида.

— Откуда?… — захрипел Моржик. — Откуда знаешь, ты-и…

— Р-руки! — прорычал человек. — Ну?! — и беспощадно продолжал. — Возьмут тебя — и шлёпнут. А мне за тебя, глядишь, вышку на срок сменяют. У тебя ведь жена, сын — они-то про это и не знают ничего, а, Изот? Каково им будет на голом месте оставаться? Не надейся, что всё наворованное — домик этот в городе, машину, сберкнижки твои, подлюка! — им оставят. Конфискуют, да ещё и такое клеймо на всю жизнь припечатают!

— Га-ад… — панически простонал Изот. — Гад, гад…

— Я гад? — удивился незнакомец. — Не путай. Я эту власть, эту страну, ненавижу, сколько себя помню. Я с германцами до Москвы и обратно до Берлина шагал, а потом двадцать лет прятался — и ненавидел! А ты крал. Ты крал, вонючка! Ты сперва Совдепию предал, потому что так выгодно было. Как от германцев удача отвернулась — ты и их бросил. У Советов крадёшь. Победили бы германцы — ты б и их обворовывал… Так что выбирай, Изот. Или мне поможешь — и сам спасёшься. Или я тебя утоплю. В дерьме утоплю. Вот те крест. Ты меня знаешь.

— Что нужно? — неожиданно деловито спросил Изот.

— Документы, — коротко ответил человек.

— Быстро не смогу, а много времени у меня нет. На днях я из председателей полечу, как бы из партии не погнали…

— Ух, какой ты идейный!

— Идейный не идейный, а партбилет вещь важная…

Олег окаменел на скамейке и перестал дышать. В нескольких метрах от него на пустынной улице разговаривали два страшных хищника — таких, какие уже и перестали встречаться в его время. Никакие мафиози, никакие уголовники не могли с ними сравниться — куда там! Олег понимал это чутьём. И тем же чутьём осознавал, что его спасение — в полной неподвижности, пока это возможно. Если он выдаст себя — его просто никогда не найдут. Даже останков. И ни приёмы, ни нож на ноге не помогут.

Даже подумать об этом было страшно.

Но при этом он продолжал слушать. И фиксировать.

Два хищника на дороге по-прежнему говорили — негромко и деловито.

— Слушай сюда, — вдруг сказал Моржик. — Давай так. Ты мне, я тебе. Ты сделаешь так, что я останусь председателем, а я тебя спрячу. Месяцок посидишь, потом достану тебе документы — полный набор. Если хочешь, даже охотничий билет.

— Кого надо убрать? — быстро спросил незнакомец. Олег сгорал от желания увидеть его лицо. Хоть на секунду.

— Бабу одну. Завтра утром она из моей Марфинки поедет на мотоцикле сюда, в Фирсанов. Где-то в начале восьмого.

— Пристрелить её, что ли? — осведомился незнакомец. Моржик даже зашипел:

— У-у, как ты мясником был, так и остался! Зачем мне такое?! Слушай сюда… В городе ночует один шоферюга, пьянь-пьянцовская. Он у меня в колхозе по командировке, а тут отпросился. Завтра утром быть ему на работе… Я тебе адресок дам. А ты с утра, до отъезда, его подлови. Столовку для водил знаешь?

— У заправки? Знаю.

— Вот там и подлови. Он там точно остановится. Сделай так, чтобы ужрался. Один его не пои, в компании — чтобы видели: сам уехал. А ты напросись ему в попутчики до саратовского поворота. На повороте он тормознёт…

— Я его вырублю, — подхватил незнакомец, — поверну сам на Марфинку, подкараулю бабу, подшибу, посажу твоего водилу на место — и к тебе.

— Точно, — Моржик хихикнул. — Я тебе потом нарисую, как на Марфинку ехать и как ко мне со стороны огородов добраться. Мусоров в такую рань на той трассе нет.

— Сволочь ты, Изот, — задумчиво подытожил незнакомец. — Ох и сволочь.

— Какой есть, — не стал спорить Моржик. — Согласен?

— Согласен… А ты сам?

— А я позже приеду. Ты осторожней будь. Баба на фронте в спецвойсках служила, не рассчитаешь — она тебя положит.

— В спецвойсках? — быстро переспросил собеседник Моржика. — Это ты меня порадовал. Ненавижу ихнего брата. Совмещу приятное с полезным! — и он засмеялся.

От этого смеха Олегу стало нехорошо. И в то же время он понял, что сидеть тут не имеет больше смысла. Двигая только правой рукой, он запихал носки в кеды, взял обувь в руку. Другой рукой поставил, закусив губу, велик на колёса. Возле дороги продолжали разговаривать на какие-то уже незначащие темы. Олег поднялся и шагнул.

Сперва он ощутил — не услышал, а именно ОЩУТИЛ всем телом — неприятный хруст. Потом в левой ноге вспыхнула и быстрой, горячей волной пошла по всему телу боль — острая и ярко-красная: именно такой цвет Олег вдруг увидел перед глазами. За первой волной прокатилась вторая, потом — ещё и ещё… Олег поджал левую ногу — подошву быстро и густо заливало тёмное, капало с пальцев. Ближе к пятке торчал краем глубоко вошедший кусок стекла.

Мальчишку замутило, в ушах тоненько зазвенели колокольчики, рот наполнился слюной. Пересилив себя, Олег навалился на велосипед и, наступая только на пальцы левой, захромал прочь так быстро и тихо, как только мог. К счастью, кусты скрывали его полностью, а двигался он бесшумно, заставив себя не обращать внимания на боль, молнией брызгавшую из ноги прямо в мозг при каждом движении — Олег только каждый раз крепко жмурил глаза перед тем, как сделать шаг. И твердил про себя, как заведённый: «Больно больно больно больно больно больно…» Но шагать не переставал, потому что иначе было нельзя. Кто-то кладёт руку в огонь и продолжает спокойно разговаривать с врагом. Кто-то с оторванными ногами стреляет из пушки.

Ну а кто-то идёт со стекляшкой в ноге. В принципе это одно и то же.

За углом Олег свалился в траву под забор и облегчённо подумал, что сейчас потеряет сознание. Но не потерял, а полежал и сел, отпихнув велосипед.

Из окна дома, возле забора которого он рухнул, падал косой полосой свет. Олег перебрался ближе к нему и положил ступню себе на колено — так, чтобы кровь не залила джинсы. А она не унималась — текла неспешно и густо по обе стороны скалящегося стеклянного обломка. Олег сразу перепачкал пальцы и застыл в нерешительности. Он не знал, хватит ли у него духу выдернуть стекляшку. И не знал, как глубоко она вошла. Но самой мерзкой была мысль о том, что он искалечился и не сможет толком сесть на велосипед и ехать — а от скорости его передвижения теперь зависело многое. Да что там — ВСЁ!

Морщась, он осмотрел разрез — ровный, тёмный. Похоже, осколок вошёл отвесно и его можно выдернуть, как расшатавшийся зуб. И это НАДО было сделать, а потом — остановить кровь, иначе можно потерять её слишком много…

Олег взялся за осколок покрепче, чтобы тот не выскользнул из пальцев. Сделал несколько вдохов-выдохов — и рванул стекляшку.

Сверкнув в луче света рубиновым, осколок отлетел в сторону. Кровь, словно обрадовавшись свободе, потекла быстрее и сильнее. Олег стиснул ступню. Из глаз сами собой полились слёзы, и сквозь стоявший в ушах гул напряжения пробился испуганный женский голос:

— Мальчик, что с тобой?! Мальчик!

Олег проморгался. Женщина средних лет, в открытом платье, стояла около него с ведром, полным клубники. Лицо женщины было сочувствующим и встревоженным, она смотрела на руки Олега — по его пальцам текла кровь.

— Я порезал ногу, — сквозь зубы процедил мальчишка. — Если вас не затруднит… дайте мне бинт, йод и лейкопластырь.

— Что? — женщина поставила ведро. — Сейчас, погоди, погоди! — она быстро подошла к калитке, деловито открыла её и прокричала внутрь: — Лёш! Лё-ош!

— Чего? — откликнулся мужской голос. — Клубнику принесла?

— Да погоди ты с клубникой! Иди сюда, тут мальчику плохо!