Если вы не влюблены!

Перегудов, день первый

Доставив Курочкина в его номер, Алик понял, что настроение у него испортилось капитально. Даже на следующее утро на душе все еще было муторно, и все вокруг казалось ему мрачным и неприветливым. Дождавшись, когда его паства закончит завтрак, Будкевич собрал всех на короткое совещание.

– Значит, так, коллеги, – решительно начал режиссер, вглядываясь в знакомые лица. – Прошу всех встряхнуться, вспомнить, что мы тут не на отдыхе, а на работе. Что сегодня премьера, от которой, может быть, зависит вся дальнейшая судьба гастролей. Молва, знаете ли, побежит впереди нас. И если не покажем уровень – зритель в этом городе больше не проголосует за нас своим трудовым рублем, заплаченным за билет в театр. Да и в другом городе тоже. Понимаю – вам сложно, пьеса не обкатана как следует. Но и мы с вами не новички, так что прошу, дамы и господа, приложить максимум усилий и задействовать ваши явные и скрытые таланты на полную катушку. Я очень надеюсь на вас!

Присутствующие молча внимали, не делая попыток начать диалог с руководителем. Только Таранов вдруг поднял вверх руку.

– Да, Леш, говори, – кивнул ему Будкевич.

– Предлагаю прямо сейчас устроить короткую экскурсию по городу. Здесь наверняка есть свои достопримечательности. И развеемся заодно.

– Отличная идея, – одобрил Будкевич. – Народ надо немного растормошить. А то вот Регина заспанная ходит, того и гляди, на сцену, зевая, выползет.

– Что значит «выползет»? – неожиданно взвилась дремавшая в углу Брагина.

– Свиваясь в кольца и зловеще шелестя чешуей, – тут же развил тему несдержанный Рысаков, который просто не умел держать язык за зубами. Обычно он мгновенно выпаливал первое, что приходило ему в голову, и все три жены, как одна, ненавидели его за эту отвратительную манеру.

– Регина не ползает. Она реет, – неожиданно для всех сказал Таранов.

– Лешенька, – ядовито улыбнулась ему Регина. – Шел бы ты… Только не по городу гулять, а роль учить. А то, как всегда, забудешь свой текст и начнешь бродить взад и вперед, словно по грибы на сцену вышел. Или нам жалостливые рожи корчить!

Словесную дуэль прервал Будкевич:

– Ребятки, довольно! Регина, я пошутил, так что прошу прощения. Леша, сядь, я хочу вам кое-что сказать. Мне утром позвонили из городской администрации…

– О! – вновь выступил Таранов. – Цензура запретила играть спектакль, подрывающий нравственные устои… Теперь нас сошлют в далекую холодную Москву.

– Леша, вот жаль, что мы не в армии, – грозно сдвинув брови, сказал Будкевич. – Я бы тебя отправил суток на пять в казарме пол драить – за пререкания с начальством и неуставные отношения с сослуживцами.

– Слушаюсь, товарищ генерал-продюсер! – бодро отчеканил Таранов и сел на свой стул.

– Так вот, – продолжил Будкевич. – Сегодня на премьере будет присутствовать практически все руководство города. Во главе с мэром.

– Солидно, – присвистнул Рысаков. – И приятно.

– Что тебе приятно? – недоуменно задрав брови, обернулась к нему Яблонская.

– Что чиновники тянутся к прекрасному. Целыми администрациями. А вам, Мария Кирилловна, это разве не приятно?

– Мне все равно, – решительно заявила Яблонская. – Лишь бы они выключили свои мобильники и во время спектакля сидели тихо. А то развалятся в первом ряду и бухтят в свои трубки, как будто на производственное совещание явились.

– Объясняю, – перебил спорщиков Будкевич. Учитывая темперамент собравшихся, держать ситуацию под контролем было делом непростым. Однако давно уже поднаторевшего в решении конфликтов Алика трудно было сбить с толку. – Местный директор уже показал мне театральный зал. Для высоких гостей существует специальная ложа. Во время недавней реконструкции ее расширили, так что все чиновники сконцентрируются там.

– А столик с выпивкой и закуской для них предусмотрели? – снова возник Таранов. – Чтобы мужички могли приятно расслабиться, пока артисты перед ними на сцене кувыркаются.

– Леша, перестань кривляться. К ним не варьете приехало, а драматические артисты, – перебила его Анжела Прохорова. – И дай боссу договорить, интересно ведь.

Таранов хотел что-то ответить, но встретил бесхитростный взгляд Анжелы и поперхнулся очередной репликой. Таня следила за ними с небрежной улыбкой. Анжела была красавицей и могла заставить ревновать даже гипсовую девушку с веслом. Однако на вкус Тани ее красоте не хватало выразительности. Это была откровенная, но какая-то довольно банальная красота, без изюминки. К сожалению, все без исключения мужчины придерживались абсолютно противоположного мнения, поэтому Таня ревновала. Ревновала Таранова к Анжеле. И тогда, и сейчас тоже. Это чувство ей явно не нравилось, но Таня пока еще не решила, как станет с ним бороться.

Тем временем Будкевич продолжил свой монолог.

– Дальше будет еще интересней, – пообещал он. – После спектакля, который, как я надеюсь, пройдет на самом высоком профессиональном уровне, мэр Перегудова устраивает прием в честь московских артистов. В вашу честь, дорогие мои.

В комнате раздался одобрительный гул, что не могло не порадовать организатора гастролей.

– Вот это мэр, – похвалил Таранов. – С пониманием мужик!

– Не мужик это, дорогие мои. Здесь мэр – женщина, и, смею вас заверить, женщина очаровательная. Зовут ее Валентина Васильевна. Уверен, она вам всем понравится.

– Почему мне должен нравиться мэр? Тем более женщина? – сердито спросила Яблонская. Лицо у нее сделалось вредным, и Будкевич тяжело вздохнул, предчувствуя очередные капризы и брюзжание. – Она плохо исполняет свои обязанности. В городе ни одной нормальной дороги нет. Пока ехали, только и делали, что ухабы считали. Мои внутренности перемешались в настоящий греческий салат.

– С ливером, – пробормотал Тихон Рысаков. – И салатик этот, по-моему, уже подпортился.

– Будь я не так хорошо воспитана, вам бы не поздоровилось, – бросила Яблонская в его сторону. – Вы дурно влияете на мое кровяное давление.

– Верхнее или нижнее?

Андриан Серафимович, который до этого только похихикивал, неожиданно развернулся и так грозно глянул на Рысакова, что тот даже икнул от удивления.

– Все, хватит! – хлопнул ладонью по столу Будкевич. – Как дети, честное слово! Так вот, если с приемом все понятно…

– Не все, – подал голос Таранов.

– Что тебе непонятно? – терпеливо спросил Алик.

– Непонятно, где пьянка состоится. В администрации? Или в местном ресторане для избранных?

– В театре, Леша. Так сказать, в привычном для нас формате. Там, кстати, есть очень уютный зальчик, специально для таких мероприятий. Устраивает?

Таранов сказал, что устраивает, и сложил руки на груди. Таня следила за ним с неослабевающим вниманием, но делала это исподтишка, надеясь, что ее пристального интереса никто не замечает. Было ясно, что Лешка паясничает, и Таня принимала это на свой счет. Вероятно, он выпендривается перед ней. Хочет блистать, чтобы она видела, какого сокровища лишилась. А это значит, Белинда права – не все еще потеряно!

– Итак, – устало продолжил Будкевич, – с техническими вопросами мы разобрались. Теперь вопрос номер два. Сегодня утром у меня появилась одна идея. В принципе – скромная, но я хотел бы с вами ее обсудить. Точнее, не саму идею, тут, извините, я уже принял авторитарное решение. Меня интересует, кто может ее воплотить.

– Я могу, – сразу сказал Рысаков. Все головы повернулись к нему, и Тихон быстро добавил: – А что такое? Воплощать идеи – моя профессия.

В ответ на это заявление раздался одинокий смех Вадима Веленко, который сидел позади всех и наслаждался представлением. Ему страшно нравилось, когда актеры пикировались между собой. А Тихона Рысакова он вообще боготворил еще со времен сериала «Совы – ночные птицы».

– Дело в принципе ерундовое, – продолжил Будкевич, проигнорировав предложение Рысакова. – Но может несколько оживить нашу антрепризу. Я вдруг подумал – а почему бы нам не использовать испытанный прием и не вовлечь зрителя в наше действо еще в фойе? Чтобы они там не только программки покупали и водичку пили, а потихоньку настраивались на спектакль.

Ожидавшие худшего, артисты облегченно выдохнули и начали весело переглядываться.

– Точно, я уже даже представляю, как все будет выглядеть! – воскликнул Таранов. – Одетые в парики и кружево Андриан Серафимович и Мария Кирилловна у входа проверяют билеты, Рысаков с гитарой толкается возле туалетов, напевая что-нибудь из вагантов, а Регина продает коньяк, соблазняя мужиков мушкой над верхней губой.

– Алик, мысль хоть и не новая, но хорошая. Только вот, боюсь, не для нас, – высказала свое мнение Яблонская.

– Почему?! – искренне возмутился Будкевич. – Никакого балагана не будет. Зачем нам крайности? У нас легкая, веселая пьеса из жизни весьма респектабельного английского семейства. Так вот я и представил – английский дом, английский сад… И разумеется, английский дворецкий. Вот он-то и будет встречать гостей, направлять их…

– В буфет, к Регине с мушкой, – брякнул Рысаков.

– К столикам с программками, – не обращая на него внимания, продолжил Будкевич. – Будет ходить по фойе, улыбаться и все такое… К тому же он может объявить о прибытии мэра города. Громко и торжественно. Знаете, как на всяких больших приемах объявляют о прибытии гостей? Представляете, как будет здорово?

– Конечно, здорово! – снова оживился Таранов. – Так и слышу, как кто-то из нас зычным голосом выкрикивает: министр иностранных дел Бельгии с супругой, посол Франции с супругой, султан острова Трикуку с малым выездным гаремом. Мэр города Перегудова с шофером-телохранителем!

– Ничего святого, – тяжело вздохнул Будкевич. – Хорош хохмить! Сейчас надо решить, кто будет этим самым дворецким. Нет, мне определенно нравится эти идея – камзол, парик, бакенбарды…

– Канделябр, – мечтательно добавил Рысаков.

– Точно, и канделябр! Отлично, – обрадовался Алик. – Ты абсолютно прав! Это здорово оживит образ.

– Так я пошутил!

– А мне нравится. Короче, давайте решать – кто?

Актеры кисло молчали, включая Яблонскую, которая шумно обмахивалась журналом с полуголой женщиной на обложке. Надо думать, она схватила первый попавшийся и еще не ознакомилась с содержанием.

– Алик, – осторожно начала Таня, взяв на себя функцию гласа народа. – Во-первых, ты режиссер и имеешь множество всяких прав. Во-вторых, мы тебя очень любим и готовы идти на всяческие подвиги, но только… Ты пойми, нам потом на сцену, играть. Ну, ты же сам все прекрасно понимаешь. Не бог весть какие усилия, конечно, но все же… Будь у нас лишние люди, будь мы в обычных условиях репертуарного театра – вывернулись бы. А так…

Будкевич молча выслушал ее резоны и задумался. Молчала и труппа, терпеливо ожидая его вердикта.

– Я бы на его месте сказала: «К черту дворецкого!» – шепнула Яблонская своему мужу.

– Только не Алик, – тоже шепотом откликнулся Курочкин. – Он от своей идеи не откажется ни за что, сама знаешь.

– Так, – прервал затянувшуюся паузу Будкевич. – Кажется, я нашел выход. Есть у нас человек, которому позже не надо будет выходить на сцену.

– Я не стану бегать с канделябром перед публикой! – отрезала Белинда, которой показалось, что режиссер смотрит прямо на нее.

– Да какой из тебя дворецкий? – беззлобно махнул рукой Будкевич. – Ты такая дохлая, что вас с канделябром друг от друга не отличишь.

– К тому же у тебя бюст как у Памелы Андерсон, – добавила Регина. – На нем ни один камзол не сойдется.

– Это комплимент? – с вызовом спросила Белинда, которая заодно с Таней терпеть не могла Брагину.

Регина засмеялась, и Будкевич постарался побыстрее закончить свою мысль:

– Я решил привлечь к актерскому делу нашего осветителя.

Вадим Веленко обалдело уставился на режиссера.

– Я?! – воскликнул он, не скрывая изумления. – Да вы что, я же все провалю! У меня же никакого опыта. У меня техника на попечении. А публика – это совсем из другой оперы.

Однако довольный своей находкой, Будкевич и слушать ничего не хотел:

– Вадим, все решено. Не бойся, ничего особого тебе делать не придется. К тому же я проинструктирую тебя самым подробнейшим образом. Вот сейчас ребята отправятся на экскурсию, а мы с тобой немного порепетируем. Заодно и костюм подберем, и реквизит. Все свободны! – обратился он к остальным. – Можете отправляться осматривать местные достопримечательности. Таранов назначается экскурсоводом. Он же отвечает за своевременное возвращение всего кагала в гостиницу.

– Спасибо, сэнсэй! – молитвенно сложил ладони Алексей и отвесил Будкевичу низкий поклон.

– Иди, иди! – досадливо отмахнулся Алик. – А я пока буду тебе смену готовить. Гляди, как бы не пришлось потом роль лакея у меня выпрашивать. Но я еще подумаю!

Актеры потянулись к выходу, а к Будкевичу со своей очередной жалобой пристала Мария Кирилловна. Пока Алик от нее отбивался, Таня подошла к Веленко, который с потерянным видом остался сидеть на месте.

– Отнесись к этому как к приключению, – посоветовала она. – Ничего ужасного не случится. Походишь молча минут пятнадцать по фойе – и все. Думаю, что второго выхода не будет, Алик и сам поймет, что это лишнее. Ты, главное, не бойся!

– Я постараюсь, – сдавленным голосом ответил Веленко. Было ясно, что он уже боится.

– Вот и посмотришь, что такое актерский хлеб, – Таня похлопала его по плечу. – А Белинда подберет тебе костюмчик по росту.

При мысли о том, что у него будет легальный повод пообщаться с дамой сердца, Веленко приободрился.

– Хорошо еще, что он не додумался включить твою роль в спектакль. Там все гораздо сложнее и ответственнее. Не только на сцену выходишь, но еще текст запоминать надо.

– Какой текст?

– Нешуточный, – очень серьезно ответила Таня. – «Чего изволите?»

Вскоре выяснилось, что мысль об экскурсии вдохновила не всех. Первым вниз спустился Таранов. Зачинщик мероприятия принялся расхаживать по вестибюлю гостиницы, с интересом поглядывая по сторонам и одаривая улыбками девушку-администратора. К тому времени, когда Таня тоже спустилась вниз, щеки у администратора уже раскраснелись, а глаза задорно блестели.

Белинда, следовавшая за Таней, сосредоточенно глядела под ноги и крепко держалась рукой за перила. Она надела босоножки без пятки на высоченных каблуках и теперь старалась не соскользнуть с этих самых каблуков и не скатиться к подножию лестницы. Каблуки оглушительно цокали, но Белинде было на это наплевать. Она никому не могла позволить взирать на себя свысока – ни в прямом, ни в переносном смысле.

Появившийся вслед за ними Рысаков немедленно завопил с верхней площадки:

– Белинда, тебя что, подковали, что ли? Грохот такой, как будто в город вошла конница Буденного!

Белинда только фыркнула в ответ, не выказав никакого желания вступать в перепалку.

Сам Рысаков вырядился в белые штаны и нацепил на нос солнечные очки размером с маску для подводного плавания.

– Чтобы поклонники не узнавали, – объяснил он. – А то не дадут полюбоваться достопримечательностями – окружат и станут меня руками хватать. Чувствуешь себя прямо как енот в зоопарке! Не знаю, почему народу так хочется трогать руками артистов!

– Не всех, Тиша, – успокоил его Таранов. – А только тех, которые играют карликов-вампиров.

Вскоре к собравшимся присоединилась Анжела Прохорова, и их маленькая туристическая группа вывалилась на улицу.

– Что ж, полагаю, можно трогаться в путь. Больше, похоже, никто не появится, – сказал Таранов и ловко взял Анжелу под локоток. В ярком сарафане «в облипочку» она выглядела богиней, созданной исключительно для того, чтобы лишать мужчин остатков разума.

– Сногсшибательный прикид, – не удержался от комплимента Таранов. Таня, которая для удобства надела бриджи и простую футболку, досадливо поморщилась.

Бдительная Белинда тут же дернула ее за руку и прошипела:

– Не сходи с ума. Если мужчина хвалит платье, это еще не значит, что ему нравится втиснутая в него девица. Анжела – не его тип.

Гостиница стояла на тихой улице, полого спускавшейся к невидимой отсюда реке. Улица была зеленой, забрызганной солнцем, по ней тянулась бесконечная трамвайная колея. Между рельсами сидела жирная рыжая кошка и нагло умывалась у всех на глазах. Прохожие встречались редко, и все с любопытством и без смущения разглядывали компанию приезжих.

Тихон вырвался вперед, словно вожак стаи. Преодолев первую сотню метров, он радостно воскликнул:

– Эх, как же я люблю бродить по милым провинциальным улочкам! Сколько интересного и любопытного можно здесь встретить!

– Чего это ты так разливаешься? – ехидно спросила Белинда. – Журналисты вроде бы еще не набежали.

– Да я от чистого сердца! – обиделся Рысаков. – Ты только подумай, здесь нет автомобильных пробок, и днем в магазине что угодно можно купить без толчеи.

– А что здесь продают? – заинтересовалась Анжела.

– Сейчас узнаем, – ответил Таранов. – Вон впереди какой-то магазин маячит.

В поле их зрения действительно появилась витрина. В ней, странно растопырив руки, стоял лилового цвета манекен в свадебном платье с фатой на макушке.

– Магазин для новобрачных, – разочарованно протянула Белинда.

– Не повезло, – поежился Тихон. Все три бывшие жены разом встали пред его мысленным взором.

– Интересно, – подала голос Анжела, – почему в витрине нет жениха?

– Потому что ужас не имеет лица, – тут же откликнулся многоопытный Рысаков.

Предупредительно позванивая, их обогнал трамвай и притормозил чуть впереди, у остановки.

– Слушайте! – неожиданно загорелся Таранов. – Давайте устроим трамвайную экскурсию по городу. «Вагончик тронется, перрон останется»!

Продолжая напевать, он подсадил Анжелу на подножку, оставив Таню и Белинду на попечение Рысакова. Тот оказался никудышным джентльменом и влез в вагон первым. Таня понимала, что Лешка нарочно флиртует со всеми подряд, чтобы позлить ее, однако на душе все равно было как-то муторно. «Эх, нужно было платье надеть», – подумала она, пробираясь поближе к окну.

– Трамвай идет до Рабочей улицы, – сообщила женщина-кондуктор, получая с них деньги за проезд. – Вам куда надо?

– Нам как раз туда и надо, – за всех ответил Таранов.

– Главное, нам бы успеть вернуться на репетицию. А то сейчас заедем, – тихонько сказала Таня.

Но трамвай шел быстро, да и расстояния здесь были – с московскими не сравнить. Так что уже через двадцать минут они услышали:

– Конечная, вагон дальше не идет.

Выйдя из трамвая, они оказались перед панельными пятиэтажными домами. Здесь город терял свою милую провинциальность, которую придавали ему маленькие особнячки и одноэтажные домики с палисадниками. Теперь это был просто населенный пункт, лишенный своеобразия и абсолютно неинтересный для туристов.

Размышляя, куда бы им теперь податься, путешественники обогнули первый дом и очутились в прямоугольном дворе, густо засаженном липами. Липы буйно цвели, одурманивая птиц, которые чирикали и посвистывали срывающимися голосами. На лавочке возле пустой детской песочницы сидели местные бабушки. Они оживленно о чем-то спорили, не обращая внимания на пришельцев. У одной, особо воинственной, даже платок сбился на сторону.

– О! – воскликнул Таранов. – Шекспировские страсти! Ставлю сто против одного, что все они смотрят какую-нибудь мыльную оперу и теперь обсуждают, выживет ли в следующей серии собачка главной героини, попавшая под велосипед в серии предыдущей.

Подойдя поближе, путешественники услышали наконец, о чем идет речь.

– Ты, Клавдия, может, и работала в ресторане, но уж точно не поварихой! Уборщицей небось! Капусту в борщ кладут после всего остального! Если ее вместе с картошкой бухнуть, чего от нее останется-то? Сопли одни!

– Если ты, Алевтина, такая умная, чего у тебя тогда зять в заводской столовке ужинает?!

– Добрый день, – выступил вперед Таранов и празднично улыбнулся. – Простите великодушно за то, что прерываю вашу беседу. Мы, видите ли, туристы. Ищем достопримечательности. Может, подскажете нам, есть тут поблизости что-нибудь интересное?

Старушки перестали спорить и вопросительно уставились на незваных гостей.

– А что вам точно-то надо? – наконец спросила та, которую звали Клавдией.

– Ну, не знаю, что нам точно надо, – задумчиво протянул Таранов. – Краеведческий музей или какой-нибудь старый монастырь с фресками…

– Церковь есть, Успенская, – бодро ответила Клавдия. – Там иконы старые. Только до нее на трамвае надо добираться.

– Ну нет, на трамвае я больше кататься не хочу, – заявила Анжела капризным тоном.

– А пешком вы можете к реке спуститься, – тотчас придумала Клавдия. – Там у нас мост деревянный, резной. Все туристы на нем фотографируются.

Старушки между тем с интересом разглядывали стоявших перед ними незнакомцев. Неожиданно простое любопытство в их глазах сменилось живым интересом, потом изумлением, а потом и восторгом.

Оглядевшись по сторонам, Таня сразу же поняла причину столь разительной перемены в настроении местного населения. Звезда отечественного кинематографа Тихон Рысаков снял свои огромные очки, выступил вперед и предстал перед бабуськами во всей красе. Вид у него был такой напыщенный, как будто он стоял на сцене МХАТа и ему рукоплескал весь зал.

– А вы никак артисты? – снова вступила в разговор бойкая Клавдия.

– Артисты, артисты, – ответила Белинда, с усмешкой глядя на распушившего хвост Тихона. – Из Москвы приехали. В театре выступать будем.

Бабушки дружно заахали, почтительно качая головами и прижимая ладошки к пергаментным щекам.

– А можно автограф попросить, вот у вас? – встрепенулась Клавдия, и, снявшись со скамейки, стая старушек засуетилась вокруг Тихона.

Сомневаться не приходилось – сериал «Совы – ночные птицы» в Перегудове видели, по крайней мере, карлика-вампира опознали безошибочно.

Переполненный гордостью от того, что его великая слава докатилась даже до провинции, Рысаков достал из кармана яркую авторучку и с пижонским видом пощелкал кнопкой.

– Глупый самодовольный енот, – пробурчала Белинда, отворачиваясь.

Бабушки суетливо искали в карманах и сумках подходящие для автографа бумажки. Одна из них протянула Тихону расчетную книжку по уплате за электричество.

– Вот здесь, молодой человек! – попросила она. – Прям так и напишите: «Клавдии Петровне на добрую память».

Рысаков поставил правую ногу на скамейку и, пристроив книжку на коленке, старательно вывел на листочке пожелание, увенчав его витиеватой подписью. Буква «Р» в его автографе смахивала на шляпку гигантского гриба-боровика.

Таня, Белинда и Анжела стояли в сторонке, о чем-то перешептываясь и тихонько посмеиваясь. Никто из них не заметил, что Таранов в задумчивости уставился на начищенный до глянца ботинок Тихона, который тот так неосторожно выставил для всеобщего обозрения. Ботинок Таранову, кажется, был знаком. Только он никак не мог вспомнить, где конкретно видел его раньше.

Следуя гениальной задумке Будкевича, Вадим слонялся по фойе, добросовестно пытаясь изобразить английского дворецкого. Неизвестно, за кого принимали его зрители, но коллегам он больше всего напоминал заблудившегося на минном поле учителя танцев.

Именно к такому мнению пришли Таранов и Маркиза, которые издали наблюдали за этим триумфом режиссерской воли. Сам же Будкевич, казалось, был вполне доволен творческим дебютом осветителя. Возможно, не вспомни Алик про идею с канделябром, его эксперимент в итоге закончился бы мирно и спокойно. К сожалению, он об этой идее вспомнил, метнулся к двери в зрительный зал, проскочил за кулисы и через минуту вновь появился в фойе с громадным подсвечником в руках.

– Только не забыл бы потом вернуть его на место, – заметила Яблонская, с тревогой посматривая на не в меру возбужденного босса.

– На какое место? – рассеяно спросил Таранов, тоже немного нервничая.

– На каминную полку на сцене, естественно! У нас и так с декорациями негусто, а тут еще и подсвечник утащили.

– И что это на Алика нашло? – пожал плечами Таранов.

– Режиссерская дурь! – отрезала Маркиза. – Заразное, скажу я тебе, заболевание.

Не в силах больше сдерживать эмоции, Маркиза направилась прямиком к Будкевичу.

– Алик! – воскликнула она, крепко ухватив режиссера за рукав. – Избавь ни в чем не повинного Вадика от страданий, отпусти его протирать прожекторы.

– Да что вы! – самодовольно усмехнулся Будкевич и по-генеральски сложил руки на груди, чтобы Маркиза сразу поняла – спорить бессмысленно. – Мне кажется, он вполне вжился в образ. Пусть еще немного… поактерствует.

– Тогда хотя бы забери у него канделябр, – проворчала Яблонская. – Он таскает его, как будто это не подсвечник, а веник. Зря ты все это придумал.

– Это была не моя идея, она исходила от Рысакова, – уперся Будкевич. – И мне она кажется хорошей.

– От Рысакова не может исходить ничего хорошего, кроме запаха одеколона, – язвительно ответила Яблонская и ретировалась.

– Ничего не вышло, – сообщила она. – Наш Мейерхольд уперся рогом.

Таранов с пониманием покачал головой.

– Нет, ну ты посмотри на этого бедного парня, – не унималась Маркиза. – В глазах тоска, как у Каштанки, и бледный, что твое привидение, – того и гляди, в обморок упадет. Надо его спасать.

Однако пока спасатели размышляли, что бы такое предпринять, Будкевич уже придумал, как заставить Веленко держать подсвечник прямо. Алик заволок беднягу в кабинет администратора и недрогнувшей рукой запалил все пять торчащих из подсвечника свечей. Если бы поблизости оказался пожарник, режиссеру бы точно не сносить головы. Но, к сожалению, пожарника на голову Будкевича в тот момент не нашлось.

– Не дрейфь, – напутствовал Алик своего протеже. – Недолго осталось.

Лучше бы он этого не говорил!

В фойе к тому времени собралось уже порядочно народу, и носитель живого огня представлял в такой толпе несомненную опасность. Веленко и сам это понял, поэтому решил переместиться из центра зала к большому черному роялю, стоявшему в углу. Продвигаясь вперед, он держал подсвечник примерно так, как крестьяне, идущие к стогу сена, обычно держат вилы.

К несчастью, пока он добирался до места, к тому же самому роялю устремилось юное прелестное создание с глазами синими, как вода в бухте Радости. Практика показывает, что чем невиннее взгляд девушки, тем большую опасность она представляет для мужчин. Эта встала точно под большой лампой, являвшейся чудом дизайнерского искусства. Чудо крепилось на длинном тросе, который именно в этот момент решил, что слишком долго служил людям, хватит. Неожиданно для всех трос сказал громкое «пум» и лопнул. Лампа, словно в замедленной съемке, стала помпезно обрушиваться вниз.

Почему-то Господь Бог всегда делает так, что хорошеньких девушек приходится спасать с риском для жизни. В ту самую секунду, когда разорвался трос, неподалеку от рояля находились двое – щеголеватый мужчина с белым шарфом на шее и Веленко в роли дворецкого. Подчиняясь мощному природному инстинкту, оба без раздумий бросились вперед. Мужчина в шарфе буквально выхватил красотку из-под падающей лампы.

К слову сказать, лампа не рухнула на пол, сея панику и хаос, а повисла на одной невидимой ниточке недалеко от пола. Зато Веленко успел прочертить в воздухе впечатляющую дугу своим канделябром. Огонь свечей метнулся к взлетевшим концам шелкового шарфа, обмотанного вокруг шеи щеголеватого спасателя. Шарф мгновенно вспыхнул.

Едва устоявшая на ногах красотка завизжала и закрыла руками глаза. Веленко мигом погасил свечи и, отшвырнув канделябр, бросился на помощь пострадавшему. Однако его опередила пышная дама, которая прыгнула прямо на щеголя и принялась изо всех сил колотить по возгоревшемуся шарфу большим цветастым веером. Веер, естественно, тут же заполыхал. Перепуганная толпа вопила, мелькая ногами, руками и сумочками.

Тем временем находчивый Будкевич приволок откуда-то огнетушитель и принялся поливать из него Веленко, хотя он-то как раз и не горел. Облепленный с ног до головы пушистой пеной, осветитель снова был выведен из строя и не мог продолжать борьбу с огнем. Однако в эту борьбу уже включились отважные зрители, заливая мужчину в шарфе и женщину с веером всем, что оказалось под рукой, – газировкой, шампанским и водой из аквариума. Очень быстро пожар был потушен, крики умолкли, и публика начала постепенно приходить в себя. Люди стояли группками, возбужденно обсуждая происшествие, некоторые даже смеялись.

Будкевич подошел к пострадавшим, дабы принести им личные извинения и в качестве компенсации за моральный ущерб пообещал усадить их на лучшие места в первом ряду. К огорчению Будкевича, перепуганная красотка была немедленно уведена администратором театра в его личную ложу, поэтому в его распоряжении остались лишь два погорельца.

Маркиза в тушении пожара не участвовала, издали наблюдая за происшествием.

– Допрыгался! – грозно воскликнула она, остановив пробегавшего мимо нее режиссера. – И кто же теперь будет нам свет на сцену давать, может быть, ты? Осветитель выведен из строя!

– Да с ним все в порядке! – возмущенно воскликнул Алик. – Разве вы не видите, он весь такой живой и румяный.

Живой и румяный Веленко тем временем выяснял отношения с подожженным гражданином. К счастью, гражданин не сильно пострадал. Кроме того, он чувствовал себя героем, спасшим беззащитное создание, и поэтому был настроен на редкость дружелюбно.

– Денис Початков, – представлялся он, охотно пожимая руки всем, кто подходил к нему выразить поддержку и сочувствие. – Я совершенно случайно оказался рядом. И когда трос лопнул, и лампа полетела вниз, я сразу понял, что должен что-то предпринять. Я подумал – иначе может погибнуть такая прекрасная девушка! Впрочем, окажись на ее месте кто-то другой, я бы сделал то же самое, – поспешно добавлял он.

Останки его белого шелкового шарфа были похоронены в ближайшей урне, а самого его привела в порядок призванная на помощь Белинда.

– Зачем вы надели шарф в такую жару? – мрачно спрашивала она, обмахивая Дениса Початкова щеткой. – Это же театр, а не ночной клуб, в самом-то деле.

– Вот и я тоже задавался тем же вопросом, – шепотом вторил Белинде Будкевич, наклоняясь к самому уху Яблонской. – Если бы не шарф, все было бы в порядке. И еще эта толстая тетка с веером…

– Она что, обгорела? – заинтересовалась Маркиза.

– Слава богу, осталась цела и невредима. Просто в обморок чуть не хлопнулась прямо возле сцены. Я повел ее к лучшему месту в первом ряду, а она вдруг закатила глаза и начала валиться набок. Еле успел подхватить…

– Подхватить? Да ты, батенька, просто силач – в ней же наверняка центнера четыре! – воскликнула Яблонская, которая отличалась завидными габаритами. Чужой лишний вес всегда приводил ее в хорошее расположение духа. – А отчего она в обморок-то упала – переволновалась?

– Да нет! Обнаружила в своем декольте улитку. Мадам же водой из аквариума поливали, вот улитка и залетела за корсаж.

– Твое счастье, что улитки не кусаются, – хмыкнула Маркиза.

– Да уж… В общем, пришлось отпаивать бедняжку шампанским, и теперь она пребывает в очень даже приподнятом настроении.

– Свет у нас на сцене будет? – вернулась к насущным проблемам Яблонская.

– Свет? Думаю, должен быть. – Будкевич задумчиво помял подбородок и тотчас вскинулся: – А почему бы ему не быть?! В конце концов Веленко – не кисейная барышня. К тому же он профессионал.

– Вот именно, – ехидно поддакнула Яблонская. – Профессионал в своем деле. Не нужно было впутывать его в наши дела, актерские.

– Не нужно было, – как-то сразу сдался режиссер. – Признаю – погорячился, а повинную голову, как известно, меч не сечет. Послушайте, Мария Кирилловна, а вам не пора уже переодеваться?

– Не волнуйся, Алик, переодевание – мой конек. Этому каждая настоящая женщина учится смолоду.

Взяв Таранова под руку, Маркиза отправилась за кулисы. По дороге она не преминула остановиться возле всклокоченного Веленко и громко сказала:

– Вадик, дружок, тебе неплохо было бы поработать не только поджигателем, но еще и осветителем.

И, громко рассмеявшись собственной шутке, она чинно поплыла дальше.

Несмотря на «зажигательное» начало, спектакль прошел «на ура». Актеры блистали, публика стонала от восторга и плакала от смеха. Если у кого и были сомнения, то сегодня вечером они развеялись окончательно – Будкевич поставил отличную пьесу.

После спектакля Алик поблагодарил актеров за прекрасную работу, пропев при этом дифирамбы каждому исполнителю в отдельности. Однако, несмотря на удачную премьеру, Будкевич счел своим долгом напомнить, что головокружению от успехов время еще не пришло, и просил свою труппу не расслабляться – впереди их ждет дальняя дорога и новые выступления. Об инциденте с канделябром Алик предпочел не вспоминать.

В общем, настроение у всех было приподнятое, а маячивший впереди банкет делал его и вовсе праздничным.

Пока актеры переодевались, Веленко притащил Белинде костюм, в котором щеголял по фойе. Он был ужасно подавлен, держался скованно, не без основания полагая, что теперь его замучают всевозможными шуточками и подколами.

– Чего это ты такой замороженный? – грубовато спросила Белинда. – Давай не кисни. Подумаешь – подпалил театр! С кем не бывает.

Вообще-то ей было жалко глупого Вадика, но демонстрировать свои чувства она не собиралась. Белинда была уверена, что стоит один раз пожалеть мужчину, как возникнет эмоциональная привязанность. Привязывать к себе кого попало ей не хотелось, поэтому даже в критических ситуациях она старалась держаться с представителями противоположного пола сдержанно и даже сурово.

– Я же говорил, что у меня ничего не получится… – пробубнил Веленко, понурив голову. – И чего Будкевич ко мне привязался?..

– Это, несомненно, было режиссерское насилие, – кивнула Белинда, бережно складывая камзол. – Советую тебе сегодня на банкете тяпнуть водки.

– Я тоже сразу решил напиться, – оживился Вадик. – А потом вспомнил, что мне нужно будет еще бабушке позвонить. Бабушка сразу догадается, что я пьяный, расстроится, а расстраиваться ей никак нельзя. Ей уже столько лет, что в день рождения страшно открытки подписывать.

– Да уж, надо быть настоящей свиньей, чтобы расстраивать такую старую бабушку, – пробормотала Белинда.

Чтобы хоть как-то подбодрить своего незадачливого ухажера, она милостиво разрешила:

– На банкете можем сесть вместе. Я стану пить, а ты будешь следить, чтобы я вела себя прилично и не полезла на стол танцевать пасодобль. На меня иногда находит, знаешь ли.

Услышав это предложение, Веленко как-то сразу ожил и даже заулыбался. «Господи, какой младенец, – с жалостью подумала новоиспеченная нянька. – Ему нужна мамочка, которая бы ему нос вытирала, а он туда же – в женихи метит». Там не менее от своей благородной миссии Белинда не отказалась и на банкет явилась под ручку с проштрафившимся осветителем.

Народу на банкете собралось видимо-невидимо: помимо антрепризы, в полном составе принять участие в мероприятии пожелали еще человек тридцать местных. Как шепнул на ухо Будкевичу один из помощников мэра, «вся местная элита, включая криминал». По счастью, последний себя в течение вечера никак не проявил – ни визуально, ни действием, поэтому Алик так и не разобрался, где чиновники, а где не чиновники.

Мэр города, Валентина Васильевна Романчикова, оказалась симпатичной дамой с красивой фигурой и улыбкой политика. Ее слегка раскосые ореховые глаза были спокойны и внимательны. Со скидкой на хлопотную руководящую должность на вид ей можно было дать лет сорок семь. Одета мэрша была строго, но стильно.

– Посмотри, какая женщина, – шепотом сказал Таранов сидящему рядом с ним Рысакову. – А еще говорят – провинция… Просто какая-то Жаклин Кеннеди из Перегудова.

– Да, есть в ней что-то эдакое, – согласился тот. – И фигуристая такая. Я-то думал, здесь такие бабы должны водиться – во! – И он растопырил руки, словно пытаясь остановить мчащийся на него автобус. – А так, конечно… Выразительная. Глаза и все такое. Повезло городу, спокойно ведь могла быть Хавронья Никифоровна. Предлагаю за это выпить!

И Рысаков потянулся к стоящей перед ним бутылке.

– О чем это шепчутся наши звезды? Поделитесь с гостями! – громко воскликнул директор театра, в стенах которого редко случались пьянки подобного масштаба.

Тощий, лысый и белокожий, он удивительным образом напоминал поганый гриб. Однако ясные глаза скрашивали это впечатление и выдавали в нем человека, который любил мир и добрые отношения, а потому готов был пойти на все, чтобы их поддерживать. Наверняка ему приходилось несладко, ибо в актерской среде мир и добрые отношения считались большой редкостью.

– Леша Таранов хочет выпить за наших дорогих хозяев. Если быть точным – за очаровательную госпожу Романчикову! – громко заявил Рысаков, широко махнув рукой и взъерошив прическу соседа слева.

– Ну, ты, Тишка, и сволочь, – прошипел Таранов.

Хотя на самом деле он прекрасно знал, что в итоге именно ему придется «открывать программу». Все давно уже привыкли к тому, что Таранов в считаные минуты становится душой любого коллектива, особенно – активно выпивающего. В самой разношерстной компании он всегда был своим человеком. Вот и сегодня коллеги ни на секунду не усомнились, что Таранов не ударит в грязь лицом.

Он быстро поднялся с места и повернулся к Валентине Васильевне. Тост, который выдал на-гора Таранов, был пошлым и почтительным одновременно. Обомлевшие было при первых словах присутствующие в конце разразились дружным смехом и аплодисментами. Актеры же обменялись выразительными взглядами: тост этот был уже не раз апробирован на женщинах бальзаковского возраста и всегда поражал цель. Романчикова мило улыбнулась, зарумянилась и посмотрела на Таранова чуть более внимательно.

Следующий тост Алексей предложил поднять за добровольную пожарную дружину в лице пришедших на спектакль перегудовских зрителей.

– Эти отважные люди спасли не только премьеру, но и вот этот замечательный стол, за которым мы в итоге и собрались! – справедливо отметил Таранов. И тут же предложил переименовать данный тост в тост «01».

Присутствующие, большинство из которых уже были в курсе сегодняшнего огненного шоу, от души рассмеялись. Зато директор театра почему-то прослезился и долго утирал слезы клетчатым носовым платком, пропитавшимся запахом стирального порошка.

Потом Таранов подавил в зародыше поползновения начальника местного УВД, который было заикнулся относительно тоста «02».

– Если следовать этой логике, то следующим должен быть тост «03», а это тревожно. Очень хочется повеселиться.

И тут же без перехода Таранов стал травить знаменитые актерские байки. Нечего и говорить, что публика внимала ему с восторгом – актером он был превосходным. А после третьего или четвертого тоста, окончательно расшевелив и развеселив собравшихся, он мастерски ушел в тень и, усевшись рядом с Рысаковым, стал потихоньку напиваться.

Таня, которая на протяжении вечера без особых усилий отбивала неуклюжие атаки то одного, то другого перегудовского ловеласа, все больше хмурилась. Внимание, которое привлекал к себе Таранов, почему-то страшно ее раздражало. К тому же она не могла не заметить те заинтересованные взгляды, которые время от времени бросала на Алексея перегудовская мэрша. Все это было неприятно, и в конце концов настроение у девушки окончательно испортилось. Поначалу Таня еще надеялась, что сегодня ей удастся поговорить с Алексеем. Однако пьяный Таранов всегда становился ужасно противным, и если попробовать подсесть к нему сейчас, он в лучшем случае будет лишь шуточки шутить. К тому же Рысаков может вообще все испортить, ляпнув что-нибудь про ночевку в ее квартире.

В общем, Таня решила, что посиделки пора заканчивать. Так как и гости, и хозяева уже изрядно набрались, она надеялась тихонько смыться, но тут на ее пути встала вездесущая Белинда.

– Ну что, ревнуешь? – прищурилась она и залихватски хлопнула подругу по плечу.

Она отправилась покурить на лестницу и потащила за собой Таню, всучив ей банку из-под оливок, которая должна была исполнять роль пепельницы.

– Я не ревную! – возмутилась Таня. Но тут же поняла, что Белинда попала в самую точку. – А может, и ревную…

– К мэрше, – подлила масла в огонь подвыпившая подруга. Никакого вопросительного знака в конце этого заявления не было. – Ну и что, я бы тоже ревновала. Ух, до чего хороша баба! – глубоко затянувшись, продолжала она. – Прямо стальная магнолия.

От этих слов Таня совсем скисла.

– А тебе не кажется, что для Лешки она старовата?

– Для мужиков старая – это которая плохо выглядит! – важно изрекла Белинда. – А эта Васильна выглядит как сливочная помадка. Так что не теряй бдительность.

Когда они вернулись в банкетный зал, часть гостей уже разъехалась. Остальные бродили по залу, сбивались в небольшие группки, разговаривали, смеялись. Несколько наиболее стойких пар оккупировали дансинг и танцевали все танцы подряд, устало привалившись друг к другу.

Романчикова оживленно разговаривала с Будкевичем, время от времени прерываясь, чтобы ответить на телефонный звонок. Несколько раз к ней подходили какие-то люди и, судя по заискивающему выражению лиц, пытались о чем-то просить. Тогда взгляд Романчиковой становился официально-холодным, и просители быстро ретировались. Было похоже, что даже в нерабочее время городской начальнице приходится решать массу проблем. Вероятно, она держала при себе Будкевича в надежде, что в его присутствии перегудовцы постесняются быть чересчур назойливыми. Пару раз к мэрше подходили ее помощники, намекая на то, что пора бы уже и честь знать. На утро наверняка были назначены важные мероприятия и начальнице следовало бы соблюдать распорядок. Но Романчикова отчего-то не уезжала.

Подхватив Алика под руку, она стала медленно прогуливаться с ним по залу. Постепенно маршрут их прогулок становился все короче и короче, и вскоре парочка оказалась в непосредственной близости от стола, за которым сидели уже порядком пьяные Таранов и Рысаков. Только что они вдвоем уговорили бутылку коньяка и теперь принялись за вторую.

Пошептавшись о чем-то с Романчиковой, Будкевич прямиком направился к столику коллег. Наклонившись и приобняв их за плечи, Алик стал что-то быстро говорить, как будто пытался убедить прекратить попойку. В результате Рысаков пьяно расхохотался, а мрачный Таранов, стряхнув с плеча руку Алика, поднялся и довольно твердой походкой направился прямиком к Валентине Васильевне. Притаившись за искусственной пальмой, Таня с негодованием наблюдала за тем, как Алексей, приблизившись к мэрше, щелкнул каблуками, склонил голову и протянул руку. Он приглашал ее на танец!

Таня изо всех сил сжала ножку бокала, который в тот момент держала в руках. Все было до пошлости банально – эта старая калоша положила на Таранова глаз. А Будкевич тоже хорош! Сводник проклятый! Интересно, какая корысть заставила его подыграть мэрше? Что он надеется получить в награду за свое сводничество?

Таня швырнула бокал в кадку с пальмой и бросилась вон из зала. Ну все, с нее хватит! Не станет она любоваться, как Таранов флиртует с этой молодящейся градоначальницей. И вообще, сколько можно страдать из-за этого дамского любимца?! Нет-нет, скорее в гостиницу, спать. Говорят, утро вечера мудренее? Вот утром и разберемся.