Ложь – единственная форма искусства, которую публика принимает и инстинктивно предпочитает реальности. «Попытка непрямой критики»
Будучи приблизительно того же возраста, что и Марсель Пруст в пору написания «Утех и дней», я часто посещал его комнату и находил совершенно естественным, что Пруст обращается со мной так, точно я уже миновал этот этап и ступил на трудную стезю, на которую мне еще только предстояло ступить, а он сам ступил уже давно. Наверное, Пруст, как никто умевший разглядеть архитектонику судьбы, первый увидел будущее, от меня еще сокрытое настолько, что мое настоящее казалось мне единственно значимым, хотя впоследствии я начал воспринимать его как череду серьезных ошибок. Объяснение его снисходительности по отношению ко мне можно прочесть на странице 122 «Под сенью девушек в цвету».
Потому и многие письма Пруста казались мне загадочными, они словно выплывали из будущего, которое ему уже открылось, а мне – пока нет.
Его комната была камерой-обскурой, там в человеческом времени, где настоящее и будущее перемешаны, он проявлял свои негативы. Я пользовался этим и теперь порой сожалею, что знал Марселя в то время, когда, несмотря на все мое почтение к его творчеству, я сам был еще не достоин им наслаждаться.
Я прошел школу дрессуры у Раймона Радиге, которому было тогда пятнадцать. Он говорил: «Романы надо писать как все. Необходимо противостоять авангарду. Теперь это единственная проклятая роль. Единственная стоящая позиция».
Возможно, изобретя калейдоскоп, мимоходом открыли великую тайну. Все его бесчисленные комбинации – суть производные трех элементов, внешне друг другу чуждых. Вращательное движение. Осколки стекла. Зеркало. (Именно зеркало организует два других элемента: вращение и осколки).
Калигарис пишет о своего рода акупунктуре (к примеру, прикосновение холодного предмета к задней стороне правой ноги, приблизительно на два с половиной сантиметра внутрь от центральной линии и на три-четыре сантиметра ниже середины ноги), пробуждающей в нас рефлексы, благодаря которым мы можем обойти категорию времени-пространства, в результате складывается впечатление, что у подопытного открылся дар ясновиденья. Впоследствии обнаруживается, что все, о чем он говорил, сбылось.
Этих бомбометателей звали М. Миллер и Э. Шпитцер. Самолет их назывался «Великий артист».
Процесс над старым колдуном, как сказал бы Ницше, процесс, на котором Эмиль Людвиг исполняет роль генерального прокурора, не рассматривает ни открытий доктора Брюэра, ни достижений психоаналитиков и психиатров. Эти последние уже перестали искать у пациентов собственный недуг. Они их лечат.