Эта покорная тварь – женщина

Естественно, крысы тоже были в числе спасшихся от потопа земных тварей. В отличие от многих других животных, крысы постоянно льнут к человеку, паразитируя за его счет и в его жилище, и в складах его припасов, и даже на кораблях, пробираясь туда самым непостижимым образом.

Так что крысы являются постоянными и неизбывными обитателями трюма ковчега человеческой жизни.

То ли их дурной пример настолько заразителен, то ли часть людей, независимо от их воли, превращена в крыс какими-то злыми божествами, сохранившими им лишь внешнюю человеческую оболочку, но так или иначе, людей с крысиными жизненными установками и повадками гораздо больше, чем это можно предположить умозрительно.

А так как в ковчеге всякой плоти было по паре, то крысиные самки представляют собой довольно значительную прослойку сообщества homo sapience.

ВОРОВКИ

У них есть свои специфические особенности, свои повадки, приемы и мотивы поступков.

В поведении женщин-воровок ясно прослеживается детская капризность, когда ребенок протягивает ручки к понравившейся ему вещи и безапелляционным тоном заявляет: «Хочу!» Если эту вещь ему не дают, ребенок заливается слезами обиды и так или иначе старается заполучить желаемое.

Но женщины при этом проявляют бездну хитрости, притворства и незаурядной изобретательности, которая зачастую неведома ворам мужского пола.

Эжен-Франсуа Видок, основатель и первый шеф французской уголовной полиции (Сюрте), в своих знаменитых мемуарах немало глав посвящает женской части своей многочисленной «клиентуры», особо отмечая ее дерзость и преступную изобретательность.

----------------------------------------------------

«У женщин подкладка шуб и салопов образует большой карман, куда можно поместить несколько кусков материи, похищенной в магазине. Когда на них нет салопов, то их заменяют огромные шали. Юбки одетых крестьянками суть настоящие ягдташи с секретами и отделениями. Некоторые приходят с нянькой и ребенком, у которого очень длинное платье. Нянька сажает ребенка на прилавок и уносит вместе с ним все, что выберет хозяйка.

Воровки низшего разряда носят корзины с двойным дном. Я знал одну знаменитую воровку кружев, по имени Дюмаз, которая воровала особенно оригинальным образом: ей, положим, показывают мехельнские или брюссельские кружева; рассматривая, она старается один кусок уронить, и если никто этого не заметит, пальцами правой ноги ловко прячет его в башмак, довольно просторный для этого. Иногда, ещё она не успеет выйти, как купец хватится куска и спрашивает его. Тогда она настаивает, чтобы ее обыскали, и так как никто не догадывается о башмаках, то дело кончалось тем, что перед ней извинялись и думали, что вещь пропала до ее прихода. Кому могло прийти в голову осматривать ноги вместо рук?

Еще один вид магазинного воровства, называемый «визави».

Женщины-воровки, одетые служанками, высматривают на довольно широкой улице два магазина, расположенные один против другого. Предположим, первый из них принадлежит шляпочнику, а второй — часовщику…

Воровка входит к шляпочнику и говорит, что ей поручено купить шляпу. Выбранная ею шляпа никогда не бывает полностью готова. Ее обещают отделать через час. В ожидании этого мнимая служанка прохаживается по магазину или стоит у входа.

Убедившись, что ее заметили из магазина часовщика, она переходит улицу и сообщает, что такой-то господин (называет имя шляпочника) просит передать через нее двое золотых часов стоимостью в сто двадцать и сто тридцать франков, чтобы выбрать одни из них для подарка родственнику.

Часовщик, ранее заметив служанку в шляпном магазине, без всяких опасений дает ей часы, с которыми она уходит в шляпный магазин через дорогу.

Часовщику хорошо видно, как служанка показывает часы шляпочнику, как тот показывает их приказчикам, и опасается только одного — что его часы не возьмут.

Через несколько минут воровка берет готовую шляпу и возвращается к часовщику.

— Мы возьмем часы, которые стоят сто тридцать франков, — говорит она. — Я сейчас занесу эту шляпу заказчице и тогда передам вам вторые часы и деньги.

Больше ее не видели ни шляпочник, ни часовщик.

Зачастую обоих владельцев магазинов обворовывают одновременно. Вот как это происходит.

Одна из мнимых служанок, по имени Камарда, является к белошвейке и просит дать ей несколько аршин кружев для хозяйки ювелирного магазина. который расположен через дорогу.

Кружева передаются ей без всякого колебания. Камарда с кружевами направляется в ювелирный магазин и Спрашивает две золотые цепочки для своей хозяйки-белошвейки из магазина напротив.

Взяв цепочки, она возвращается в белошвейный магазин.

— Моя хозяйка хотела бы показать эти кружева своей подруге. — говорит она белошвейке.

— О, разумеется, — охотно разрешает та.

Воровка снова идет в ювелирный магазин и говорит:

— Хозяйка рассмотрит ваши цепочки, а я сейчас отлучусь ненадолго… Когда вернусь, выберу и себе цепочку.

И уходит в неизвестном направлении.

Через какое-то время белошвейка приходит к соседке.

Ну, как вы находите эти кружева? Вы поступите разумно, если все оставите у себя.

— У себя? — удивляется ювелирша. — С чего вы взяли, что я за свои цепочки возьму плату кружевами?

— Но я же послала вам кружева с вашей служанкой!

— Нет, это ваша служанка приходила за двумя цепочками!

— Вы бредите, соседка!

— Я? Скорее это вы бредите!

Вскоре все выясняется, и жертвы воровки приходят к примирению».

ЭЖЕН-ФРАНСУА ВИДОК. Записки

-------------------------------------------------

О воровстве как о специальном виде женской преступности писали в своих исследованиях и Ломброзо, и Ферреро, и Кетле, и другие видные криминологи.

Анализируя поведение магазинных воровок, Ломброзо отмечал: «Мысль о воровстве является здесь у женщины как бы сама собою при виде бесчисленного множества разбросанных товаров, возбуждающих аппетит и желания, которые, однако, могут быть удовлетворены лишь в весьма незначительной степени. Искушение тем значительнее, что наряды являются, как известно, для женщины необходимостью, средством привлечь к себе другой пол. Особенно велик соблазн украсть что-нибудь в больших магазинах, между тем как в маленьких магазинах подобные скандалы почти никогда не случаются.

Один служащий в известном магазине «Аu Bon Marche» рассказывал Joly, что из 100 утайщиц из магазинов 25 являются профессиональными воровками, таскающими все, что ни попадется им под руки, 25 — крадут из нужды, а 50 — суть воровки, — как он выражается, — «par monomanie», то есть они, оставляя в стороне специально психиатрический смысл этого слова, суть такие воровки, которые более или менее обеспечены в материальном отношении, но не могут противостоять искушению при виде стольких прекрасных вещей, возбуждающих их жадность; между ними попадаются, конечно, и субъекты, страдающие настоящей клептоманией».

Магазинное воровство ярко описал и Эмиль Золя в своем романе «Дамское счастье».

У современных магазинных воровок есть и такое широкое поле деятельности, как магазины самообслуживания.

Здесь определились и узкие специализации:

— кража одежды путем переодевания;

— кража путем одевания новой одежды под старую;

— кража с помощью сумок с двойным дном;

— кража с помощью детей и подростков.

В принципе, как видим, ничего нового в сравнении с теми приемами, которые описывал Видок в начале XIX столетия.

Но вот недавно мне рассказали об оригинальном способе крысиной наживы в супермаркетах Запада с помощью антикражи.

Трудно сказать, изобрели ли этот способ наши соотечественницы-«челноки» или местные крысы, но используется он людьми без человеческого достоинства довольно эффективно. Дело в том, что в супермаркетах за покупателями неотрывно следят телекамеры. Если они заметят, что покупатель выбранную им вещь не положил в корзину своей тележки, а сунул, предположим, за пазуху, то возле кассы этого покупателя уже будут ждать… Но если обвинение в краже окажется ложным, то понесший моральный ущерб покупатель получает возмещение в сумме 50 долларов.

Наша очаровательная соотечественница, выбирая товар, часть его совершенно откровенно сует за пазуху или под юбку. Телекамера это, естественно, замечает. Но по пути к кассе она освобождается от припрятанных вещей, попросту швыряя их на пол. Ну, а там ее ждут ложное обвинение в воровстве и возмещение морального ущерба…

Эта система все-таки не рассчитана на столь абсолютное отсутствие самолюбия и элементарной порядочности, поэтому наши отечественные крысы неплохо зарабатывают на западной наивности.

Все же остальные приемы и методы не изменились со времен Видока или Ломброзо. Меняются со временем виды энергии, машин, мода, интерьеры, неизменно только одно — характер человека.

Но вернемся к Ломброзо.

«Случайные преступницы, — отмечает он, — составляющие большинство среди женщин-преступниц, делятся на две категории: первая — это более или менее смягченные преступные натуры, ближе подходящие к преступным, чем к нормальным женщинам, а вторая — это индивиды, которые стоят очень близко к последним и сами по себе вполне нормальны, но обнаруживают, благодаря жизненным условиям, ту долю нравственной извращенности, которая свойственна каждой женщине и которая находится в ней при обыкновенных условиях в скрытом состоянии.

К первой категории принадлежат, главным образом, преступницы против здоровья и жизни окружающих под влиянием внушения; ко второй — те женщины, которые нарушают права чужой собственности.

Эти последние смотрят на свое преступление так же, как дети на совершаемое ими воровство, т. е. как на более или менее смелый поступок, относительно которого они отвечают исключительно перед собственником вещи, а не перед законом; иначе говоря, по их мнению, дело идет здесь о совершенно индивидуальном проступке, а не о нарушении социальных порядков. Взгляд этот соответствует первобытному состоянию человеческой нравственности и в настоящее время еще встречается у многих диких племен и народов».

-------------------------------------------

«Замечательная особенность — воровки обыкновенно реже исправляются, нежели воры.

Софи Ламбер никогда не могла отрешиться от своей несчастной слабости. С десяти лет она дебютировала в этой карьере; ей не исполнилось еще двадцати пяти лет, а уже три четверти ее жизни протекли в тюрьмах.

Вскоре после моего поступления в полицию я арестовал ее и подверг заключению на два года. Она занималась своим преступным ремеслом главным образом в меблированных отелях. Трудно было превзойти ее в искусстве надувать консьержей и избегать их расспросов.

Проникнув в гостиницу, она останавливалась на площадке лестницы каждого этажа и заглядывала в комнаты: если у какой-нибудь двери примечала ключ, то быстро и неслышно отпирала дверь, прокрадывалась в комнату, и если жилец спал, она беззвучно, как тень, забирала все, что попадалось ей под руку: часы, драгоценности, деньги — все переходило в ее ягдташ, как она называла большой карман, скрытый у нее под передником.

Если же жилец бодрствовал, то Софи наскоро отделывалась извинениями, ссылаясь на то, что ошиблась дверью. Если же случайно спящий жилец просыпался в то время, пока она действовала, она, нисколько не смущаясь, подбегала к нему и, обняв его, нежно прижимала к груди: «Здравствуй, мой бедный Мими, — восклицала она, — поцелуй же меня!.. Ах, сударь, извините, пожалуйста, разве не тут 17-й номер, а я была уверена, что у своего знакомого».

В одно прекрасное утро Софи забралась к одному чиновнику с целью обокрасть его; но тот проснулся и открыл глаза именно в ту минуту, когда она занималась его комодом. Он сделал жест удивления, и Софи начала разыгрывать свою обычную сцену. Но чиновник тоже был человек предприимчивый и захотел воспользоваться мнимой ошибкой. Что тут делать? Если Софи будет сопротивляться, то звяканье серебра в ее кармане во время борьбы может выдать цель посещения, если же она уступит, то опасность еще больше… Всякая другая непременно растерялась бы. Но Софи ловко вывернулась из опасности с помощью выдумки, впрочем, правдоподобной. Чиновник остался доволен и позволил ей удалиться. При этом ом потерпел немалый убыток — его кошелек, часы и шесть серебряных приборов исчезли безвозвратно.

Эта женщина была преотчаянное существо: два раза она попадалась в расставленные мною сети, но затем я тщетно пытался поймать ее, она ловко вывертывалась и постоянно была настороже.

Мне удалось накрыть ее на месте преступления только благодаря случайности…

Выйдя из дому на рассвете, я шел по площади Шатлэ и встретился нос к носу с Софи; она подошла ко мне с самоуверенным видом.

— Здорово, Жюль, куда направляешься в такую рань? Уж наверное захомутать кого-нибудь?

— Очень может быть… знаю только, что не тебя. А ты сама куда летишь?

— А я отправляюсь в Корбейль, там сестра обещалась поместить меня в один дом. Надоело мне до смерти таскаться по тюрьмам, пора исправляться. Пойдем выпьем!

— Охотно, я угощаю. Пойдем к Лепретру.

— Ладно, ладно, только поскорее, чтоб мне не пропустить дилижанса. Ведь ты проводишь меня на улицу Дофин, не правда ли, Жюль?

— Не могу, у меня дела есть кое-какие, я и так опоздал, могу только выпить рюмочку, а потом надо бегом бежать.

Мы вошли к Лепретру, наскоро пропустили по маленькой, обменялись несколькими словами и распростились.

— Прощай, Жюль, желаю тебе успеха.

Софи удаляется, а я окольным путем пробираюсь на улицу Планш Мибрэ и прячусь за углом. Из своего убежища я мог видеть, как она быстрым шагом пересекла мост, ежеминутно озираясь; очевидно, она боялась преследования; из этого я заключил, что хорошо было бы проследить за нею. Поэтому я сам направился к мосту Notre-Dame, и пройдя его, достиг набережной, не теряя ее из виду.

Дойдя до улицы Дофин, она действительно шмыгнула в контору дилижансов, но, убежденный, что ее отъезд мнимый и служит только предлогом, чтобы объяснить ее ранний выход из дому, я притаился за деревом, откуда мог наблюдать за ней, если она выйдет из конторы. Остановив проезжавший мимо фиакр, я пообещал кучеру двойную плату, если он поможет мне проследить за женщиной, которую я ему укажу. Некоторое врет мы стояли на месте. Через несколько минут дилижанс отошел, и Софи там не было, готов был дать голову на отсечение.

Еще через несколько минут она появилась у ворот, тревожно озираясь по сторонам, а затем быстро пошла по улице Christine.

Она заходила в несколько гостиниц, но отовсюду выходила довольно скоро и с пустыми руками, — ясно было, что не представилось удобного случая стянуть что-нибудь и что ее экспедиция пока не удалась; но я знал, что она не так-то скоро потеряет терпение, и решил не мешать ей.

Наконец на улице La Harpe она проскользнула в одну дверь и через несколько минут появилась с громадной корзиной для белья. Шла она очень быстро, невзирая на свою ношу. Миновав улицу Mathurins Saint-Jacques, она пошла по улице Macons Sorbonne. К несчастью для нее, последняя сообщается с улицей La Harpe сквозным пассажем. Там-то я спрятался, и когда она проходила мимо пассажа, я вышел из дверей и очутился с ней лицом к лицу.

Увидев меня, она изменилась в лице от испуга и неожиданности. Смущение ее было так велико, что она не могла произнести ни слова. Наконец, оправившись немного и притворяясь раздосадованной, она сказала:

— Если бы ты знал, как я зла: моя прачка должна была принести мне белье в контору дилижансов, и по ее милости я пропустила отправление кареты! Вот теперь я взяла у нее белье и хочу отдать его выгладить своей приятельнице, — так и пришлось остаться в Париже.

— У меня тоже неудача: по пути я встретил кое-кого, который сказал мне, что мой молодчик здесь, а между тем его нигде нет…

— Ну, тем лучше; подожди меня немного, я пойду отнесу корзину, это недалеко, в двух шагах отсюда, и мы отправимся завтракать.

— Вряд ли это получится, я… Э, да что это такое?..

Софи и я разинули рты от удивления: из корзины доносились пронзительные звуки, напоминающие детский писк. Приподняв крышку, я увидел — что же?., ребенка месяцев трех-четырех, который орал во всю глотку.

— Должно быть, это твой пискун, — сказал я Софи, — Можешь мне сообщить, какого он пола?

— Вот досада! Я опять влопалась! М-да, век не забуду! Если спросят, в чем дело, отвечу: ничего, сущий пустяк, детская забава… В другой раз, когда буду белье тащить, придется быть осторожнее.

— И зонтик тоже заодно прихватила?

— Был грех! Что ж, от судьбы не уйдешь, как ни старайся…

Я повел Софи к комиссару полиции Френу, бюро которого располагалось по соседству. Зонтик остался в виде вещественного доказательства, а ребенок был немедленно возвращен его матери.

Воровка провела за это в тюрьме целых пять лет.

Если не ошибаюсь, это уже шестой или седьмой раз, как она была под судом. После этого она попалась еще раз, и весьма вероятно, что ей суждено всю жизнь провести в тюрьме Сен-Лазар.

Софи находила свое ремесло весьма естественным и равнодушно относилась к наказанию. Тюрьма не страшила ее, напротив, в ней она чувствовала себя в своей сфере. Софи приобрела в местах заключения постыдные привычки, которых не оправдывает пример древней Сафо: под замком чаще представлялись случаи предаваться разврату — из этого видно, что она недаром так мало ценила свободу.

Странный характер был у этой женщины; вот хотя бы пример из ее жизни. Некая Жнллион, с которой она имела интимные сношения, была арестована за кражу. Софи, будучи ее сообщницей, избежала ареста, но, горюя о своей подруге, спровоцировала донос на себя и успокоилась лишь тогда, когда услышала приговор суда, который означал, что они с Жиллион будут неразлучны целых два года.

Большая часть этих тварей легко смотрит на тюремное заключение. Мне случалось видеть некоторых из них, привлеченных к суду за воровство и обвинявших в сообщничестве своих совершенно непричастных к делу подруг только лишь затем, чтобы не расставаться с их ласками, а те покорно соглашались с обвинением, считая своим долгом покориться этой участи».

ЭЖЕН-ФРАНСУА ВИДОК. Записки

--------------------------------------

Криминологи XIX века отмечали, что женская преступность по количественным показателям заметно уступает мужской, указывая на такие причины этого явления, как более замкнутый образ жизни женщин, физическую слабость и низкий интеллектуальный уровень в сравнении с преступниками-мужчинами.

Но в сфере проституции женщины уверенно сокращают этот разрыв, так как при непосредственном общении с клиентами у них возникает множество дополнительных возможностей, в частности, для воровства, которое воспринимается ими как совершенно естественное дело, сопутствующее их основной «работе».

---------------------------------------

«— Слушай внимательно, — сказала Фатима. — Шпионы, а они у хозяина повсюду в Париже, сообщают ему о прибытии иностранцев и простаков, которые приезжают к нам сотнями; он с ними знакомится, устраивает для них обеды с женщинами нашего типа, которые воруют у них кошельки, пока удовлетворяют их желания. Вся добыча идет ему, и независимо от того, сколько украдено, женщины получают четвертую часть, это не считая того, что им платят клиенты.

— Но ведь это опасно, — заметила я. — Как он ухитряется избегать ареста?

— Его давно бы арестовали, если бы он не принял меры, чтобы избавить себя от всяких неудобств и случайностей. Будь уверена: никакая опасность нам не грозит.

— Это его дом?

— И не единственный: у него их штук тридцать. Сейчас мы в одном из них, где он останавливается раз в шесть месяцев, возможно, и раз в год… Сыграй получше свою роль; на обед придут два или три иностранца, после обеда мы уйдем развлекать этих господ в отдельные комнаты. Смотри не зевай — не упусти свой кошелек, а я тебе обещаю, что своего тоже не прозеваю. Дорваль будет наблюдать за нами тайком. Когда дело будет сделано, идиотов усыпят порошком, подсыпанным в бокалы, а остаток ночи мы проведем с хозяином, который сразу после нашего ухода исчезнет тоже: уедет куда-нибудь еще и повторит тот же фокус с другими женщинами. А наши богатенькие чурбаны, когда проснутся наутро, будут только счастливы, что легко отделались и сохранили свою шкуру.

— Если тебе заплатили заранее, — спросила я, — почему бы нам не сбежать, чтобы не участвовать в этом деле?

— Это было бы большой ошибкой: он легко расправится с нами, а если мы все сделаем в лучшем виде, будет приглашать нас почти каждый месяц. Кроме того, если послушаться твоего совета, мы лишимся того, что можем заработать, обобрав этих кретинов.

— Ты права. И если бы не твой первый аргумент, я бы, наверное, предпочла украсть без него и не отдавать три четверти добычи.

— Хотя я и придерживаюсь прежнего своего мнения, мне очень нравится ход твоих рассуждений, — с одобрением заметила Фатима, — это говорит о том, что у себя есть все, что нужно, чтобы добиться успеха в нашей профессии.

Не успели мы закончить разговор, как вошел Дорваль. Это был сорокалетний мужчина очень приятной наружности, и весь его облик и манеры производили впечатление умного и любезного господина; помимо всего прочего у него был несомненный дар очаровывать окружающих, очень важный для рода его занятий.

— Фатима, — обратился он к моей подруге, ласково улыбнувшись мне, — я думаю, ты объяснила этому юному прелестному существу суть нашей предстоящей комбинации? Тогда мне остается только добавить, что сегодня мы будем принимать двух пожилых немцев. Они недавно в Париже и горят желанием встретиться с привлекательными девочками. Один носит на себе бриллиантов на двадцать тысяч крон, я предоставляю его тебе, Фатима. Другой, по-моему, собирается купить поместье в здешних краях. Я уверил его, что могу подыскать для него что-нибудь не очень дорогое, если он согласен заплатить наличными, поэтому при нем должно быть тысяч сорок франков чистоганом или в кредитных билетах. Он будет твой, Жюльетта. Покажи свой способности, и я обещаю тебе свое сотрудничество в будущем, причем очень часто.

— Извините, сударь, — сказана я, — но неужели такие ужасные дела возбуждают вашу чувственность?

— Милая девочка, — начал Дорваль, — я вижу, что ты ничего в этом не смыслишь: я имею в виду ту встряску, которая дает нервной системе ощущение преступления. Ты хочешь понять эти сладострастные мгновения — я объясню их тебе в свое время, а пока у нас есть другие дела. Давайте пройдем в ту комнату. Наши немцы скоро будут здесь, и, пожалуйста, употребите все свое искусство обольщения, удовлетворите их как следует — это все, о чем я вас прошу, от этого будет зависеть ваша оплата.

Гости прибыли. Шеффнер, предназначенный мне, был настоящий барон сорока пяти лет, по-настоящему уродливый, по-настоящему мерзкий тип и по-настоящему глупый, каким и бывает, насколько я знаю, настоящий немец, если исключить знаменитого Гесснера.

Гусь, которого должна была обчистить моя подруга, звался Конрад; он и вправду был усыпан бриллиантами; его вид, фигура, лицо и возраст делали его почти полной копией своего соотечественника, а его непроходимая безмозглость, не менее впечатляющая, чем у Шеффнера, гарантировала Фатиме успех не менее легкий и не менее полный, чем, судя по всему, тот, что ожидал меня.

Разговор, поначалу общий и довольно нудный, постепенно оживился и стал почти интимным. Фатима была не только прелестна — она была искусной собеседницей и скоро одурманила и ошеломила бедного Конрада, а мой стыдливо невинный вид покорил Шеффнера.

Пришло время обедать. Дорваль следил за тем, чтобы рюмки гостей не пустовали, он то и дело подливал им самые крепкие и изысканные вина, и в самом разгаре десерта оба наших тевтонца стали выказывать признаки самого горячего желания побеседовать с нами наедине.

Дорваль, желая проследить за каждой из нас, захотел, чтобы мы уединялись с клиентом по очереди; он объявил, что в доме только один будуар, успокоил, как мог, разгоряченного до предела Конрада, и дал мне знак увести Шеффнера и заняться им.

Бедняга немец, казалось, никогда не насытится моими ласками. В будуаре было жарко, мы быстро разделись, и я положила его вещи подле себя с правой стороны. В то время как барон наслаждался мною, а я левой рукой страстно прижимала его голову к своей груди, моя правая рука незаметно, один за другим, вывернула его карманы. Судя по тощему кошельку, который не обещал приятных сюрпризов, я сделала вывод о том, что главное сокровище находится в бумажнике, который должен был быть в кармане пальто. Нащупав его, я незаметно сунула это пухлое достояние под матрац, на котором мы кувыркались.

Дождавшись апогея, потеряв всякий интерес ко всему остальному и почувствовав отвращение к противной потной туше, лежавшей на мне, я дотянулась к шнуру звонка.

Вошла служанка. Она подала немцу рюмку ликера с подмешанным зельем, тот выпил ее, и она проводила его в спальню, где он моментально захрапел как десять боровов.

— Ты просто чудо, мой ангел! — проговорил Дорваль, входя».

МАРКИЗ ДЕ САД. Жюльетта

-------------------------------------------------

Верно говорится, что сила женщины — в ее слабости.

МАРОДЕРКИ

По толковому словарю, слово «мародер» означает: «тот, кто грабит население в районах военных действий, а также убитых и раненых на поле сражения».

Эти крысы — еще более наглые, беспринципные и жестокие, чем воры. Женщины среди них, как правило, составляют весьма значительный процент. Их не останавливают ни перспектива быть расстрелянными на месте, как предписывают законы военного времени, ни зрелище окровавленных, изорванных человеческих тел, ни естественный страх перед покойниками — в них алчность настолько превалирует над всеми чувствами и побуждениями нормального человека, что не в фигуральном, а в буквальном смысле превращает их в мерзких прожорливых тварей, схожих с людьми только разве что отсутствием хвоста.

К ним относятся и осквернители могил на кладбищах, и те, которые деловито роются в местах массовых захоронений, которыми печально славен XX век, и те, которые, не боясь ни греха, ни радиации, грабили пустующие квартиры в зоне Чернобыля в конце страшного апреля 1986 года, а потом сбывали в других регионах ничего не подозревающим людям вещи, несущие в себе радиоактивную смерть…

Во всем мире их однозначно положено расстреливать как взбесившихся животных, независимо от пола. Такое деяние, как мародерство, тем более непростительно женщинам, которые так гордятся своим призванием давать жизнь…

Взводя пружину крысоловки, никто ведь не задумывается над тем, какого пола животное в нее попадет.

-------------------------------------------

«И на это страшное поле смерти слетались под покровом ночи стаи крылатого воронья и воронья двуногого — мародеров.

Это ужасное ремесло было довольно прибыльным в тех краях, истерзанных многолетней войной. Им занимались и в одиночку, и целыми семьями, зачастую приобщая к нему и детей.

Такой была и семья Луизы.

Отец, жилистый, кособокий, с длинным хрящеватым носом; мать — плотная, мужеподобная нормандка; семнадцатилетний брат, Робер, белокурый, горбоносый, с глазами настолько светлыми, что они казались незрячими, и она, пятнадцатилетняя девушка, уже утратившая угловатость подростка, но еще не успевшая налиться соком спелом женской стати.

У них была повозка, запряженная старой бельмастой лошадью, и они постоянно передвигались вслед за войсками, держась на почтительном расстоянии, как шакалы за волчьей стаей, терпеливо ожидающие своей доли добычи.

…В ту ночь они бродили среди трупов, время от времени наклоняясь и опуская в привязанные к поясам мешки то часы, то перстень, то кошелек с несколькими золотыми монетами.

— Эй, Робер! — послышался из темноты голос матери, — Поди-ка сюда!

Робер, наступая на чьи-то руки и головы, подошел к ней.

Правой рукой женщина вцепилась в палеи лежащего под разбитым пушечным лафетом офицера, а левой пыталась отодрать от своего рукава пальцы его второй руки, судорожно вцепившиеся в грубую ткань.

Воды, — хрипел офицер. — Мадам, умоляю, глоток воды… Глоток, мадам…

Она разжала правую руку, и Робер увидел при неясном свете звезд яркий блеск крупного бриллианта на пальце офицера. Он попытался снять перстень, но тот словно врос в распухший палец умирающего.

Тогда Робер вынул нож, одним резким движением отсек палец у самого основания и швырнул в мешок.

Офицер закричал.

В его крике было не столько животной боли, сколько ужаса и отчаяния. Пронзительный, душераздирающий крик человека слился с громким карканьем воронья, испуганно вспорхнувшего над мертвой поляной.

— Добей его, Робер, — сказала мать, — а то он переполошит всю округу».

ВАЛЕРИЙ ГИТИН. Кавалерия любви

--------------------------------------

Мародерство пресекается только таким образом. Другого лекарства от этой болезни нет, да и следует ли его искать…

МОШЕННИЦЫ

Их не без оснований называют элитой преступного мира.

Это — женщины незаурядного ума и сильной воли, они — великолепные актрисы, обладающие к тому же ярким талантом импровизации, отличные физиономисты и психологи, и все эти качества используются исключительно с целью наживы посредством обмана и надувательства.

Это — крысы-лицедей, способные достоверно воплотить любой нужный образ, который будет вполне убедительно действовать и органично вписываться в любые жизненные обстоятельства.

Спектр их квалификаций довольно широк, еще шире, чем у воров. Среди них традиционно женскими считаются:

— «меняльщицы»;

— «кукольницы»;

— «гадалки»;

— «невесты»;

— торговки фальшивыми драгоценностями и антиквариатом;

— «представительницы» государственных учреждений или общественных организаций.

Но это, так сказать, квалификации в их лабораторном, чистом виде, а сколько есть синтетических и вообще таких, которые могут быть порождены только женской изобретательностью…

Рассмотрим основные из них.

Меняльщицы

…Городской рынок (или вокзал). Вполне благообразная женщина негромко повторяет: «Доллары, доллары скупаю, доллары…» Человек, явно не привычный к валютным операциям, но желающий все-таки получить за свою заветную сотню чуть-чуть побольше, чем предлагают лицензированные пункты обмена, и при этом наивно полагающий, что преступники живут либо на Луне, либо на экране телевизора, спрашивает:

— А… за сколько?

Меняльщица называет курс, вполне устраивающий обладателя «зелени».

— Хорошо. Давайте… — говорит наш герой, извлекая из записной книжки бережно хранимую купюру.

— Отойдем в сторону, — говорит меняльщица, опасливо посмотрев на стоящего неподалеку, но старательно не замечающего ее милиционера. Наш герой, насмотревшись боевиков о бесстрашной и неподкупной американской полиции, тоже опасливо смотрит на милиционера и вместе с женщиной прячется от его невидящих глаз за киоском.

Там женщина берет у него купюру, внимательно смотрит сквозь нее на солнце и, убедившись в подлинности валюты, сворачивает ее вчетверо и засовывает под тонкую резинку, перетягивающую ее бумажник.

— Ну так… — вежливо говорит клиент, ожидая выдачи эквивалента.

— Сейчас, сейчас, — бормочет женщина, открывая сумочку.

Вдруг она испуганно вскрикивает, смотря куда-то за спину клиента. Тот оборачивается и видит двух верзил в кожаных куртках, которые строго смотрят на субъект незаконного обмена валюты.

— Они, — обреченно говорит меняльщица.

— Кто? — спрашивает клиент.

— Вчера меня оштрафовали, — продолжает она, втянув голову в плечи. — Ничего не выйдет… Ах, негодяи, выследили…

— Тогда верните мои деньги.

— Деньги? Ах, да, конечно… Извините…

Она возвращает ему свернутую вчетверо капустного цвета бумажку и скрывается.

Наш герой, решив избрать законный путь, идет в пункт обмена, и там оказывается, что у него на руках не сто долларов, а один, но так же аккуратно свернутый вчетверо…

Есть варианты подобной ситуации, но финал, как правило, один и тот же.

А ведь Видок еще полтора века назад предупреждал:

«Нет средства, которого бы эти мошенники не употребляли для их обманов. Сегодня они употребляют одно, завтра — другое, но всегда дело основывается на размене монеты.

Поэтому, каков бы ни был предлог, по которому неизвестный человек, хотя бы даже дитя, предлагал разменять монету, благоразумнее не соблазняться прибылью. Сколько менял, сборщиков в лотерею, торговцев табаком, вином, пряниками, булочников, мясников и т. п. сделались жертвами ловких обманщиков этого рода, которые преимущественно обращаются к мелким торговцам!

Искуснейшей меняльщицей была некая госпожа Карон.

Однажды явилась она в лавку продавца ликеров, Карлье — на рынке Святого Якова; жена Карлье была одна за прилавком. Карон спросила анисовой водки, заплатила золотом и так ловко повела дело, что после десятиминутного разговора купчиха отправилась в свою комнату за мешком с семьюстами пятьюдесятью франками. Через четверть часа Карон ушла, а хозяйка тотчас принялась считать деньги и оказалось, что не хватило половины. Воровка так ее очаровала, что при ней ей положительно все виделось в двойном размере.

Мне донесли об этом факте, и по искусству воровства я тотчас узнал виновницу, которая была задержана, уличена и наказана.

Нет фокусника, который бы сравнился и со знаменитой Герцогиней. Раз булочница проверяла сумму в две тысячи франков, и Герцогиня ухитрилась стащить половину прямо из ее передника. Почувствовав, что передник стал гораздо легче, чем до прихода Герцогини, булочница обвинила ее в краже.

— Пересчитайте ваши деньги, — невозмутимо отвечала та. — Пересчитайте.

Булочница пересчитала и убедилась, что все деньги при ней. Но когда Герцогиня ушла, и без пересчета было ясно, что сумма уменьшилась почти вдвое…»

Что ж, как говорится, умные учатся на чужих ошибках, а дураки — на своих.

Кукольницы специализируются на подмене денег (в пачках) или вещей специально изготовленными «куклами».

Пачка банкнот в их руках имеет вполне «государственный» вид: она крест-накрест опечатана бумажными лентами с проставленными типографским способом суммами и банковскими штампами, но лишь несколько купюр, первых и последних в пачке, являются действительно деньгами, а между ними — аккуратно нарезанная чистая бумага…

Или человек, купивший самые что ни на есть фирменные американские джинсы, приходит домой, разворачивает свое приобретение и с запоздалыми проклятиями констатирует, что в пакете находится либо примитивнейший суррогат, либо одна штанина…

Ловкость рук кукольницы и ее умение рассеять любые возможности подозрения в неблагонадежности поистине приближаются к вершинам искусства. А искусство требует жертв.

Что касается гадалок, знахарок, целительниц и им подобных, то здесь львиная доля их успеха основывается на незаурядном актерском мастерстве, на режиссерском умении создавать впечатляющую атмосферу и на дремучей доверчивости клиентов этих талантливых мошенниц. Предложение диктуется прежде всего спросом, таков закон рынка…

Если Видок со всей авторитетностью шефа полиции предупреждал и современников, и потомков о недопустимости размена денег у частных лиц, то его более поздний преемник на этом посту, Горон, так же благожелательно предупреждал в своих мемуарах о мошенническом характере деятельности многих брачных агентств и об особой осторожности в общении с так называемыми невестами.

--------------------------------------------

«Я только что был назначен помощником начальника сыскной части, когда после целого ряда жалоб, полиция наконец накрыла одно из матримониальных агентств. Чего только не пришлось узнать, каких только дел не обделывали здесь, пользуясь доверчивостью женщин, ищущих громкого имени с целью скрыть свои грешки, или жадностью мужчин, мечтающих о крупном приданом для «поправки обстоятельств»! Здесь пришлось мне впервые познакомиться с обычным персоналом подобного рода агентств: мнимыми отцами, матерями и особенно «фальшивыми невестами».

Среди этих последних была арестована высокая, красивая брюнетка, одна из тех англичанок, которых воспел в своих стихотворениях Альфред де Мюссе. С виду весьма изящная, с хорошими манерами и гордой поступью, она имела тот несколько надменный и вызывающие! вид, который так нравится мужчинам. Оказалось, что эта особа была главным действующим лицом, главным источником дохода «агентства».

Так как в качестве помощника начальника сыскной части мне не пришлось до конца руководить этим делом, то вскоре я и забыл о нем, сохранив в памяти лишь фигуру этой женщины и ее имя — «мисс Эллен».

Пять лет спустя, в 1891 году, когда я уже был начальником парижской сыскной полиции, мне снова пришлось разбирать множество жалоб со стороны обманутых женихов, указывающих на некую госпожу Р… проживающую в одном из лучших отелей квартала Сент-Оноре.

Один из пострадавших женихов к своей жалобе прилагал и фотографическую карточку мнимой богатой вдовы Р.

Я взглянул на портрет, и мне показалось, что я уже где-то раньше видел это лицо… Немного поразмыслив, я запросил из антропометрического отделения фотографию, на которой пять лет назад была увековечена «мисс Эллен». Когда я сравнил обе фотографии, то все сомнения исчезли: вдова Р. и «мисс Эллен» были одним и тем же лицом. Конечно, за пять лет красавица несколько пополнела и поблекла, но черты лица остались теми же…

В первый раз «мисс Эллен» была осуждена на четыре месяца тюремного заключения; но с того времени скольких легковерных она успела одурачить!

К каждой жалобе было приложено следующее объявление, печатавшееся в течение нескольких месяцев во многих столичных и провинциальных газетах:

«Особа, имеющая капитал в 1.200.000 франков, желает выйти замуж за человека, принадлежащего либо к дворянскому сословию, либо к крупной буржуазии. Обращаться в бюро *** на литеры М. В.»

Когда был выписан ордер па арест, один из моих агентов, Гуллье, был послан мною для задержания «мисс Эллен», и в большом зале аристократического отеля разыгралась следующая эпическая сцена.

Вооружившись фотографиями, агент ждал в зале появления «клиентки» и, увидев ее наконец, вежливо обратился:

— Если не ошибаюсь, мисс Эллен?

— Вы ошиблись, сударь, — ответила дама. — Меня зовут миссис Р. Впрочем, вы можете справиться у администратора отеля… А что вам угодно от меня? Кто вы?

— О, сударыня, — удивился Гуллье, — неужели вы не помните меня?

И он показал ей обе фотографии, а также свою визитную карточку.

— Мы ведь старые знакомые, сударыня!

«Мисс Эллен» не потеряла присутствия духа. Покосившись на величественного швейцара, она спокойно проговорила:

— Не будете ли вы любезны, милостивый государь, проводить меня до кареты?

И, опираясь на руку агента, она с грацией подлинной аристократки вышла из зала,

Вскоре, однако, респектабельность отеля была нарушена тщательным обыском в номере «мисс Эллен», где была обнаружена обширная корреспонденция женихов этой дамы.

Вот некоторые из наиболее любопытных образчиков.

Один весьма почтенный коммерсант писал:

«Божественная Эллен! Едва успел я покинуть Вас, как ощущаю жгучую потребность написать несколько строк. Я еще чувствую опьяняющий запах Ваших чудных губок, и Ваш поцелуй заставляет трепетать мое бедное сердце… Никогда не буду я в силах позабыть прелесть нашей прогулки в Булонском лесу и эту незабвенную, чарующую ночь!…»

А вот не менее интересное послание одного барона (настоящего):

«Дорогая Эллен! О, почему Вас нет со мной! Я так безумно люблю вас, что каждое мгновение разлуки сводит меня с ума! О, дорогая, как безумно люблю я Вас! Пища, сон — не существуют для меня, я дышу только Вами, о бесценная моя невеста!»

Самое пикантное в этих идиллиях было то, что все эти женихи разыгрывали ту же комедию, что и сама «мисс Эллен». К стыду человечества приходится сказать, что всех их, без исключения, прельщали не прелести голубоглазой дочери Альбиона, а 1.200.000 франков, о которых сообщалось в публикации!

Когда же все эти любители богатого приданого увидели, что их попросту одурачили, выманив довольно солидные суммы на свадебные корзины, бриллианты, посещения театров и дорогих ресторанов, — все они, как сговорившись, подали жадобы прокурору с требованием как можно более сурового наказания для мошенницы.

А между тем многие из них получили своего рода «задатки», как, например, тот, кто «чувствовал опьяняющий запах…чудных губок».

Какой-то философ-пессимист сказал, что в 99 случаях из ста брак есть обман. Что же касается «мисс Эллен», то ее мошенничество удавалось в 100 случаях из ста!

В общем, это было чрезвычайно забавное следствие, в ходе которого «мисс Эллен» была настолько откровенна, что сообщила мне даже факты, имеющие отношение к ее жизни до первого ареста и суда. Оказалось, что в тот период она побывала в роли невесты 13 раз.

— Вот это несчастливое число и принесло мне неудачу! — совершенно серьезно заметила она.

Оказалось, что у нее было 15 псевдонимов, и забавнее всего то, что ни одно имя, даже Эллен, не было подлинным.

Число ее женихов после первых тринадцати росло не по дням, а по часам. Это «Синяя борода» в юбке!

«Мисс Эллен» выдавала себя то за англичанку, то за американку, то за вдову румынского генерала… Получив письмо одного из претендентов на ее руку, она назначала ему свидание в карете, стоявшей обыкновенно или перед «Hotel Continental», или у подъезда аристократического клуба на улице Royale.

И вот начиналась комедия. Едва несчастная жертва являлась на место свидания, как изящная рука в перчатке открывала дверцу кареты, и наш герой усаживался рядом с молодой, красивой дамой и вдыхал опьяняющий аромат тончайших духов. Кучер трогал лошадей, и экипаж мчался к Елисейским полям.

А очаровательная «мисс Эллен» говорила своему соседу томным, прерывающимся от волнения голосом:

— Ах, сударь, мой поступок ужасен. Я долго не решалась отвечать на ваше письмо… но вы не осудите иностранку, которая не знакома с вашими обычаями… Я приехала в Париж со своей бабушкой… Она очень стара, очень капризна и ужасно строгих нравов… Она постоянно следит за мной… Но я уже несколько лет, как овдовела, и мне необходима сердечная привязанность… И вот, быть может, вопреки общепринятым обычаям, я ищу сама себе достойного мужа…

На эту удочку обычно и попадался пижон. По словам самой «мисс Эллен», она не дала ни одного промаха. Во-первых, все чрезвычайно были довольны тем, что вместо ожидаемого урода находили молодую и красивую женщину. Все они рассуждали приблизительно следующим образом: если женщина помешает в газете объявление о своем миллионном приданом, то она, по меньшей мере, горбатая, хромая или кривая. При виде очаровательной невесты они настолько были поражены контрастом между ожидаемым и действительным, что сразу же теряли голову и верили каждому слову ловкой обманщицы.

— Поверите ли, господин Горон, — говорила мне она, — ни один не ушел из моих рук… После третьего или четвертого свидания они произносили одну и ту же фразу, будто сговорились и выучили ее наизусть. Когда я упоминала о своих 1.200.000 франков, все мои обожатели перебивали меня следующими словами: «Увы, сударыня, это единственное препятствие моему счастью! Я полюбил вас всеми силами души, но вы слишком богаты… ваше богатство является ужасной преградой!»

Мне стоило немалых усилий, — добавила рассказчица, — чтобы не расхохотаться, выслушивая в двадцатый раз эту неизменную формулу лицемерия!

Но при этом «мисс Эллен» не слишком откровенничала о способах выманивания денег и подарков у своих «женихов», которых она заставляла довольно дорого платить за свое страстное желание воспользоваться ее миллионом.

Вот одно из ее писем:

«Вы мне тоже понравились. Вы хорошо воспитаны, у вас доброе сердце. Боже мой, что еще нужно для женщины! Теперь я уезжаю в Лондон, чтобы навестить мою престарелую бабушку и получить ее согласие на брак с иностранцем. Я знаю, что это ей не очень понравится, но надеюсь все-таки убедить ее. Пришлите мне Вашу фотографию, чтобы я могла держать ее перед глазами во время путешествия. Думаю, что полюблю Вас глубоко и искренне».

Но интереснее всего было следующее:

«Кстати, я немного стеснена в средствах. Свою ренту получу только 1-го числа. Не можете ли Вы ссудить мне до этого времени 2.000 франков, мой дорогой жених?»

И они ссужали, даже если для этого требовалось заложить фамильные драгоценности или продать последний клочок земли.

А «мисс Эллен» продолжала действовать. Она трепетно готовилась к свадьбе и давала понять, что пришло время свадебного подарка. Женщине, обладающей капиталом в 1.200.000, нельзя дарить колец дешевле 25 луидоров. Как только жених раскошеливался, она, получив подарок, исчезала. Впрочем, иногда комедия длилась и до самого последнего момента…

В день свадьбы злополучный субъект во фраке нетерпеливо расхаживает перед собором, когда к нему подходит посыльный и вручает письмо следующего содержания: «Дорогой друг! Моя бабушка решительно не желает выдавать меня замуж за иностранца. Я в отчаянии. Уезжаю в Австралию. Мы никогда больше не увидимся».

И ни один из «женихов» не стал в свое время наводить какие бы то ни было справки, все они были поглощены одной мыслью: как бы поскорее приобщиться к этим вожделенным 1.200.000. Забота о том, как бы обмануть другого, всегда мешает обманщику видеть, что его самого хотят обмануть, — вот истина, старая, как мир!»

ГОРОН. Записки

-------------------------------------------

Все вышеизложенное можно смело проецировать на современность в масштабе один к одному. Изменились только: одежда, средства передвижения и, как это ни прискорбно, — суммы. Нынешние «женихи» клюют на неизмеримо более мелкие приманки.

Есть довольно многочисленная категория мошенниц, которые специализируются на драгоценностях.

Одни из них торгуют откровенно фальшивыми изделиями, другие ловко подменяют подлинные драгоценности фальшивыми во время продажи, третьи совершают иные, подчас самые головокружительные комбинации, как некая госпожа де Ламотт, мошенническая проделка которой стала одним из курьезов европейской истории.

Это было время правления Людовика XVI.

Духовник короля, кард и нам де Роган, человек весьма простоватый и вообще не блещущий никакими особыми достоинствами, был в немилости у королевы, Марии-Антуанетты, что его весьма беспокоило в плане дальнейшей придворной карьеры.

В сентябре 1781 года ему была представлена некая Жанна де Валуа де Сен-Реми де Люз, в замужестве — графиня де Ламотт, которая прозрачно намекнула на свою давнюю дружбу с королевой и возможности влияния на нее. Карлинам счел ее полезным для себя человеком и с тех пор не раз давал ей безвозвратные ссуды под залог будущего покровительства у Ее Величества.

А графиня де Ламотт в то время жила в отеле «Реймс» на улице Веррери, где снимала с мужем и братом две скромные комнатки, за которые они платили крайне нерегулярно ввиду постоянного безденежья. Правда, в 1872 году они переехали на квартиру в довольно приличном доме по улице Нев-Сен-Жиль, Но скитались при этом, где попало, потому что квартира была обставлена необходимой мебелью только лишь весной следующего года, да и то в кредит.

Таково было финансовое положение той, что называла себя подругой королевы.

Жила она, в основном, на подаяние кардинала Рогана, который, впрочем, уже начал выражать сомнения по поводу возможностей своей нищей покровительницы.

И тогда мадам де Ламотт показывает своему — выражаясь современным языком — спонсору письма, якобы написанные рукой Марии-Антуанетты. Фальшивые письма произвели ожидаемое впечатление, но кардинал ждал конкретных действий. И дождался…

Надо заметить, что в это самое время в Париже блистал великий авантюрист, известный под именем графа Калиостро. Вся знать была в ажиотаже, стремясь попасть на сеансы этого таинственного целителя, мага, чародея и предсказателя. Ассистировала магу его подруга Лоренца, загадочная красота которой придавала сеансам графа еще больше веса и очарования.

И вот Лоренца становится подругой графини де Ламотт, которая вскоре говорит кардиналу де Рогану:

— Если вы желаете удостовериться в правдивости моих слов и в моих подлинных возможностях, поезжайте сегодня в Версаль. В десять часов вечера по аллее дворцового сада будет гулять королева, и вы из ее уст услышите то, в чем сомневаетесь… Ее Величество действительно переменила свое отношение к вам… Впрочем, убедитесь сами.

В десять вечера взволнованный кардинал уже бродил по главной аллее Версальского сада.

— Пойдемте, — сказала неожиданно появившаяся рядом графиня де Ламотт. — Королева разрешает вам приблизиться.

Они поспешили навстречу стройной женщине в плаще с капюшоном. Кардинал низко поклонился ей, а она едва слышно произнесла:

— Вы можете надеяться, что прошлое будет забыто.

И она, отвернувшись, направилась в сторону дворца.

В роли королевы выступала некая баронесса д’Олива, подготовленная Лоренцой, а сама Лоренца исполняла роль сопровождавшей ее фрейлины.

Кардинал безоговорочно поверил в подлинность действа, которое было разыграно тремя авантюристками, и с того знаменательного вечера авторитет графини де Ламотт стал для него непререкаемым.

Но женщины-крысы не менее азартны, чем мужчины, и графиня со своей подругой разрабатывает новый, еще более дерзкий план…

Ей было известно, что придворные ювелиры — Бемер и Бассаж — изготовили необычайной красоты ожерелье, которое оценивалось в 1.600.000 франков. Состояние казны в то время оставляло желать лучшего, и королева не могла сразу выплатить эту сумму.

При встрече с кардиналом Роганом графиня показывает ему. письмо королевы (разумеется, фальшивое), в котором та уполномачивает его, как особо доверенное лицо, вступить в переговоры с ювелирами относительно выплаты в рассрочку. Гордый оказанным ему доверием, кардинал направляется к ювелирам и договаривается с ними о выплате требуемой суммы в течение двух лет. Они подписывают договор.

Кардинал передает договор графине де Ламотт с тем, чтобы она показала его королеве.

Через два дня графиня вернула де Рогану бумагу, где возле каждого пункта договора было написано (рукой мужа мадам де Ламотт): «Одобряю», а внизу стояла подпись: «Мария-Антуанепа, королева Франции».

1 февраля 1785 года ювелиры пришли в дом кардинала де Рога- на и в обмен на подписанный королевой договор вручили ему ожерелье.

В гот же день кардинал отправился в Версаль, желая лично вручить королеве ее драгоценность.

— Королева ждет, — сообщила ему мадам де Ламотт.

И в ту же минуту лакей докладывает о посланном от королевы, который принес записку. Графиня прочла ее и передала де Рогану. Это был приказ передать ожерелье предъявителю.

Приказ был, разумеется, выполнен, и посланный ушел. Кардинал спросил, знает ли графиня этого человека. Та ответила, что это камердинер королевы.

На следующий день кардинал послал одного из своих слуг сопровождать офицера Эльзасского полка на обед к королеве, дав ему задание посмотреть, как она будет одета. Вернувшись, слуга сказал, что не увидел ничего нового в ее наряде.

— А… бриллиантовое ожерелье? — напрямик спросил кардинал.

Слуга ответил, что ничего подобного не заметил.

На последующих приемах Мария-Антуанетта также появилась без столь вожделенного ею ожерелья. Тогда-то у кардинала зародились сомнения, которыми он поделился ни с кем иным, как с ясновидящим графом Калиостро. Тот, посвященный во все подробности мошеннической махинации, уверил де Рогана в том, что ожерелье находится у его законной владелицы, но она по некоторым причинам не может пока его надеть.

Кардинал обращается за разъяснениями к графине де Ламотт. Та обещает выяснить причину странного поведения королевы, и на следующий день излагает ему следующее:

— Ее величество не надевает ожерелье потому, что считает цену за него непомерно высокой и просит вас переговорить с ювелирами о снижении ее хотя бы на двести тысяч.

Кардинал ведет переговоры с ювелирами, и те соглашаются на уступку.

А в это время муж графини де Ламотт в Лондоне распродает по частям злополучное ожерелье, ведет там роскошную жизнь, не забывая, однако, переправлять в Париж определенные суммы жене и ее сообщникам.

Но когда первый платеж был безнадежно просрочен, ювелиры обратились непосредственно к королеве, и все тайное сразу же стало явным.

Кардинал де Роган, графиня де Ламотт и граф Калиостро заключены в Бастилию.

Дело разбирает сначала Парламент, а затем суд.

Лоренца успела избежать ареста, бежав из Парижа, а по поводу всех остальных действующих лиц 31 мая 1786 года был вынесен следующий приговор:

«…Признать виновным отсутствующего Марка-АнтоНия-Николаса де Ламотта, приговорить его быть сеченным розгами и клейменным раскаленным железом на правом плече, а потом отправить на королевские галеры.

…Жанну де Валуа, де Сен-Реми, де Люз, графиню де Ламотт — быть сеченною розгами в заклейменной на обоих плечах, а потом отбывать пожизненное заключение в исправительном доме…

…Александра Калиостро и Луи Рене Эдуарда де Рогана освободить от всех обвинений».

Графине де Ламотт удалось бежать из тюрьмы в Лондон, где через несколько лет она выбросилась из окна, чтобы избавиться от преследований кредиторов, грозивших ей тюрьмой.

По материалам этого нашумевшего дела Александр Дюма написал свой роман «Ожерелье королевы».

Времена меняются, а мошенницы только видоизменяются, да и то лишь в отдельных деталях своей деятельности.

Например, «представительницы» различного рода государственных и общественных организаций, которые то являются доверительными посредниками при внеочередном получении квартиры, то распределяющими гуманитарную помощь, то собирающими средства для различных фондов — все они представляют собой лишь современные модификации той же мадам Карон, той же Герцогини, той же мисс Эллен или графини де Ламотт.

Ничего не изменилось. Только что сейчас им не выжигают лилии на плечах. А жаль.

ШПИОНКИ

Женщины, выполняющие задания разведывательного характера, заинтересованной в них стороной уважительно именуются «разведчицами», а противной стороной — весьма неуважительно — «шпионками». Но суть дела это не меняет.

Эти женщины — особая разновидность хорошо оплачиваемых крыс, которые должны любой ценой проникнуть в чужие закрома и добыть хранящиеся там тайны. «Любая цена» предусматривает действие по принципу «Цель оправдывает средства», то есть они не останавливаются ни перед какими нравственными запретами, если нужно, занимаясь проституцией, совершая убийства, поджоги и другие поступки, объективно называемые преступлениями.

Библейская Юдифь проникает в стан врагов Израиля и, после любовных ласк с их военачальником, самым подлым образом убивает его. Но это как посмотреть. Для своих — она героиня, для чужих — убийца. Все дело, оказывается, не в поступке, а в точке зрения на него.

Одно ясно: объективно нормальные, без преступных наклонностей, женщины не могут быть использованы в качестве шпионок. Для этого нужно обладать жестокостью убийцы, хитростью мошенницы и безразличием ко всем нормам нравственности, характерным для проститутки.

Известная «королева шпионажа» Мата Хари обладала всеми необходимыми качествами и проститутки, и киллера, и мошенницы.

Яркий образ типичной шпионки создал в своем знаменитом романе Александр Дюма — женщины мстительной, жестокой, циничной, — характерной врожденной преступницы.

----------------------------------------------------

«Миледи издала глухой стон: в скачущем впереди всаднике она узнана д’Артаньяна.

— Ах, Боже мой. Боже мой! — воскликнула госпожа Бонасье, — Что там такое?

— Это мундиры гвардейцев кардинала, нельзя терять ни минуты! — крикнула миледи. — Бежим скорей! Бежим!

— Да, бежим! — повторила госпожа Бонасье, но, пригвожденная страхом, не смогла сойти с места.

Слышно было, как всадники проскакали под окном.

— Идем! Да идем же! — воскликнула миледи, схватив молодую женщину за руку и силясь увлечь ее за собой, — Через сад мы еще успеем убежать, у меня есть ключ… Поспешим! Еще пять минут — и будет поздно.

Госпожа Бонасье попыталась идти, сделала два шага — у нес подогнулись колени, и она упала.

Миледи попробовала поднять ее и унести, но у нее не хватило сил.

В эту минуту послышался стук отъезжающей кареты: увидев мушкетеров, почтарь погнал лошадей галопом. Потом раздались три-четыре выстрела.

— В последний раз спрашиваю: намерены вы идти? — крикнула миледи.

— О Боже, Боже! Вы видите, мне изменяют силы, вы сами видите, что я совсем не могу идти… Бегите одна!

— Бежать одной? Оставить вас здесь? Нет, нет, ни за что! — вскричала миледи.

Вдруг она остановилась, глаза ее сверкнули недобрым огнем, она под- бежала к столу и высыпала в рюмку госпожи Бонасье содержимое оправы перстня, которую она открыла с удивительной быстротой. Это было красноватое зернышко, которое сразу же растворилось в вине.

Потом она твердой рукой взяла рюмку и сказала:

— Пейте, это вино придаст вам силы! Пейте!

И она поднесла рюмку к губам молодой женщины, которая машинально выпила.

«Ах, не так мне хотелось отомстить! — сказала про себя миледи, с дьявольской улыбкой ставя рюмку на стол, — Но приходится делать то, что возможно».

И она ринулась из комнаты».

АЛЕКСАНДР ДЮМА. Три мушкетера

----------------------------------------------------

К характеристике психологии шпионок следует еще добавить часто встречающуюся экзальтированность, доходящую до маниакальной приверженности делу завербовавшей ее стороны. Этот тип, пожалуй, самый опасный, и прежде всего — стойкостью своей психологической установки на агрессию, что тем более приближает его к понятию «врожденная преступница».

Они злобны и прожорливы, эти суетливые грызуны.

Они обуреваемы идеей реванша серости.

Они нагло хозяйничают в трюмах жизни, но, заслышав шаги Человека, они с жалобным писком разбегаются по темным углам, хорошо зная свое место…

ИСТОКИ

Очень часто проституцию называют «древнейшей профессией». Есть взять на веру это утверждение, то трудно будет избежать вполне естественного вопроса: зачем было первобытным мужчинам платить за то, что и без того было так же доступно им, как вода в реке или желуди под дубом? Ведь мы знаем, что это были эпохи господства так называемого промискуитета — беспорядочной половой жизни, когда люди не знали стыда и совокуплялись друг с другом так же запросто, как это делают животные. В гаком случае, как и зачем возникла необходимость платить за это общедоступное удовольствие?

Возможны три логических объяснения этого явления.

Первое. Какой-нибудь ледащий мужичонка, настолько жалкий и отвратительный, что его не подпускала к себе ни одна из общедоступных самок, решил пойти в обход Природы и добился расположения предмета своих притязаний, дав ей часть своей порции мяса или найденное в лесу необычайно красивое птичье перо. В результате дама смекнула, что таким образом можно без всякого труда получать вполне осязаемые жизненные блага, если, конечно, приучиться к преодолению естественного отвращения. И она приучилась. А за ней — вторая, третья и т. д.

Второе. Некая дама, обладая совершенно уникальными сексуальными способностями, заметила повышенный спрос на себя, превышающий ее потребности, и решила: если уж уступать без желания, то, по крайней мере, не без материального возмещения этого неудобства. И начала ставить условия. Часть мужчин гневно отвергли их, заявив, что этого добра и так в избытке, а другая часть рассудила, что обслуживание такого уровня действительно нуждается в некотором поощрении, и начала платить…

Третье. Ленивая, не способная ни к какому полезному для племени труду, но авантюристичная дама интуитивно предвосхитила деяния своего отдаленнейшего потомка…

-------------------------------------------------

«Небольшая, высеченная в скале галерея вела в конусообразный провал. Галерея кончалась балкончиком, стоя на котором, можно было увидеть на дне Провала лужицу малахитовой зловонной жидкости. Этот Провал считается достопримечательностью Пятигорска, и поэтому за день его посещает немалое число экскурсий и туристов-одиночек.

Остап сразу же выяснил, что Провал доя человека, лишенного предрассудков, может стать доходной статьей.

«Удивительное дело, — размышлял Остап, — как город не догадался до сих пор брать гривенники за вход в Провал. Это, кажется, единственное место, куда пятигорцы пускают туристов без денег. Я уничтожу это позорное пятно на репутации города, я исправлю досадное упущение».

И Остап поступил так, как подсказывали ему разум, здоровый инстинкт и создавшаяся ситуация.

Он остановится у входа в Провал и, трепля в руках квитанционную книжку, время от времени вскрикивал:

— Приобретайте билеты, граждане! Десять копеек! Дети и красноармейцы бесплатно! Студентам — пять копеек! Не членам профсоюза — тридцать копеек!»

ИЛЬЯ ИЛЬФ, ЕВГЕНИЙ ПЕТРОВ.

Двенадцать стульев

--------------------------------------------

Так ли оно было в доисторической древности, или не так, можно только предполагать, но факт зародившейся в те времена торговли женским телом (а затем и мужским) остается фактом, характерным для всех эпох человеческой истории.

И древность происхождения проституции тоже является фактом, обсуждаемым еще с незапамятных времен.

Извечный спор:

Значит, проституция все-таки родилась либо из невозможности привязать к себе женщину похотью, либо из невозможности добыть ее силой. Вот тогда-то на сцену вышло злато.

Но сугубо корыстный индивидуальный мотив, тем не менее, не является единственным условием возникновения проституции, о чем свидетельствуют исследования быта и нравов диких народов, сохранивших до нового времени и пережитки первобытного промискуитета, и культового разврата (по современным понятиям).

Тема религиозной проституции косвенно отражена и в Библии: «Когда люди начали умножаться на земле, и родились у них дочери,

2. Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал.

4. В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим».

С течением времени религиозная проституция все более и более трансформировалась в светскую, но процесс этой трансформации в разных странах древнего мира имел свои специфические особенности.

Итак, мы можем отметить три основных истока проституции: корысть, сексуальная свобода и культовость.

Переплетение этих трех истоков и дало развитие профессии, которую принято называть «древнейшей».

БЛУДНИЦЫ ДРЕВНЕГО МИРА

В Древней Индии религиозные корни проституции прослеживаются особенно отчетливо в связи с особенностями верований, в которых был широко распространен культ Линга (символа божественной производящей силы — мужского члена) и Йони (символ женских половых губ). Этот культ славил животворную силу Природы и реализовывался в массовых сексуальных оргиях.

Половое сношение было обязательной частью жертвоприношения и символизировало бесконечность жизни.

Но кроме массовых оргиастических форм богослужения имела широкое распространение и профессиональная храмовая проституция.

Ее основными представительницами были так называемые баядеры, среди которых выделялись две категории. Первая из них была посвящена в жреческий сан верховным жрецом и составляла как бы постоянный штат храма главного бога Вишну или Шивы. Они не имели права покинуть храм без разрешения верховного жреца, но имели при этом возможность иметь постоянных возлюбленных из высших каст.

Баядеры, относящиеся ко второй категории, служили при небольших храмах и в принципе были свободны в своих действиях, живя вне храма и принимая участие в различных празднествах и увеселениях.

Но все они одинаково считались повенчанными с божеством, которому принадлежали все деньги, которые баядеры зарабатывали проституцией.

Баядеры нередко происходили из самых знатных каст, если их отцы в силу данного обета посвящали их храму. Готовились они к этой карьере еще с раннего детства, проходя специальное обучение, в программе которого главными предметами были танцы и музыка. Каждая баядера была искусной танцовщицей, что являлось необходимым условием ее службы.

Танец баядеры был одновременно и частью культового ритуала, и прелюдией к половому сношению.

Когда заканчивался срок подготовки девочки к карьере баядеры, ее торжественно посвящал в культовые таинства верховный жрец, но предварительно ее лишал невинности либо он сам, либо какой-нибудь представитель высших каст, заплатив весьма внушительную сумму, которая шла на нужды храма.

В дальнейшем баядера отдавалась мужчинам любой касты, и эго считалось настолько престижным занятием, что даже самые знатные семьи, не раздумывая, посвящали своих дочерей храму.

Баядеры были весьма образованными, умели достойно держаться в любом обществе и были весьма уважаемы, так что едва ли здесь уместны аналогии с вульгарными «жрицами любви» других эпох.

Религиозной проституции на Кипре и в Вавилоне достаточно много уделяет внимания в своих описаниях Востока Геродот.

Так, он рассказывает, что все женщины, родившиеся в Вавилоне, должны были хотя бы раз в своей жизни прийти в храм богини Милитты с целью отдаться там какому-нибудь чужеземцу. Деньги, заработанные таким образом, считались священными.

Историк Страбон описывает аналогичный храм Анаис в Армении. Этот храм имел довольно обширную территорию, обнесенную высокой каменной стеной. На этой территории и жили женщины, посвятившие себя служению богине Анаис. Вход сюда разрешался только иностранцам. Продолжительность службы этих женщин определялась их родственниками. Когда истекал положенный срок, женщина покидала храм, оставляя в пользу его все, что успела заработать. Как правило, она затем выходила замуж, причем жених справлялся в храме о ее поведении и успехах на поприще проституции. Чем большее количество иностранцев обратило на нее внимание, тем выше оценивались ее достоинства как будущей супруги.

Описывая Египет, Геродот отмечал: «Мужчины и женщины путешествуют по реке все вместе, без всякого различия пола. Пока длится это путешествие, некоторые женщины бьют в кастаньеты, мужчины играют на флейтах, прочие же поют и бьют в ладоши. Когда приближаются к какому-нибудь городу, лодки причаливают к берегу; одни женщины продолжают бить в кастаньеты, другие перебраниваются с женщинами, находящимися на берегу, а третьи танцуют, бесстыдно поднимая свои платья кверху».

Еще Геродот описывает массовые оргии в храмах богини Изис, когда сотни мужчин и женщин одновременно предаются самому разнузданному разврату.

Любопытна история постройки знаменитой пирамиды Хеопса. Она возводилась двадцать лет и стоила несметного количества денег. Все эти деньги были добыты исключительно путем проституции, причем одной-единственной женщиной — дочерью самого фараона. Так что эта пирамида свидетельствует не только о могуществе и славе фараона, но и об уникальных сексуальных талантах его дочери.

Но и это не все. Дочь великого фараона решила перекрыть собственный план и в ходе строительства этого архитектурного чуда увеличила сумму своего разового гонорара, чтобы можно было на вырученные с эксплуатации ее царственного тела деньги приобрести не один, как это было раньше, а два камня.

«Из этих камней, — писал Геродот, — по словам одного жреца, и была выстроена между тремя возвышающимися пирамидами четвертая».

О проституции в древнем Израиле сообщают в своих исследованиях Ч. Ломброзо и Г. Ферреро:

«У евреев, до окончательного издания Таблиц Законов, всякий отец имел право продать свою дочь в наложницы на известный срок, означенный в продажном контракте. Деньги, полученные при этой продаже, поступали всецело в пользу его, и девушка при этом ничего не получала, кроме тех случаев, когда господин ее выдавал ее замуж за своего собственного сына, а сам брал себе другую наложницу. Этой торговле дочерьми положил конец только Моисей: «Не продавай своих дочерей для того, чтобы земля не покрылась пятном и нечистью» (Кн. Левит. XIX).

Богу Молоху, который изображается в виде человека с телячьей головой и с протянутыми вперед руками, приносили в жертву муку, плоды, диких голубей, ягнят, баранов, быков и даже детей. Все эти жертвы бросались в одно из семи отверстий, зиявших на животе этого бронзового идола, внутри которого помещалась огромная печь, где они сжигались… Чтобы заглушить крики их, жрецы Молоха во время жертвоприношений поднимали страшный шум игрою на систрах и барабанным боем. Под этот-то шум поклонники его и совершали самые грубые и непристойные обряды.

Приверженность к подобным обрядам так глубоко укоренилась среди еврейского народа, что некоторые секты пытались ввести их в культ единобожия, чем осквернили свои храмы.

Поклонение Ваал-Феору или Вельфеору, любимому божеству мидианитян, распространилось среди евреев так сильно, что оно часто заменяло собою служение Богу Авраама.

По Seiden’y Вельфеор изображался в виде огромного истукана с приподнятым и свернутым на голове платьем, как бы для того, чтобы показать свои половые органы. Что касается пола его, то Mignot думает, что он был гермафродит, в то время как Dulaure того мнения, что истукан этот имел мужские половые органы. В храме, посвященном Вельфеору, жило множество женщин, которые продавались, и вырученные таким путем деньги клали на его алтарь. Во время известных религиозных обрядов в честь этого бога, совершавшихся ночью в глубине священных лесов, жрецы и поклонники его наносили друг другу ножами неглубокие раны и, разгоряченные вином и возбужденные музыкой, плясали до тех пор, пока гут же не падали без сознания в лужи собственной крови.

Несмотря на запрещение Торы, проституция эта, указания на которую мы находим даже во времена Маккавеев, продолжала существовать еще долгое время. Сюда принадлежат также фаллические празднества, которые совершались сообща евреями и моа- битскими девушками, устраивавшими у Бет-Эскимота палатки, где они торговали драгоценностями и своим телом (Кн. Моисея IV, гл. XXV)».

Историки отмечают широкое распространение как религиозной, таки гостеприимной проституции в Финикии, где существовал обычай отдавать отцами своих дочерей в пользование чужеземцам в знак уважения традиций гостеприимства. А храмы богини Астарты были местами сексуальных оргий, устраивавшихся с необычайным размахом и привлекавшими туда огромные толпы народа.

При въезде в город Карфаген находился целый квартал публичных домов, где девушки отдавались за довольно высокую плату иностранцам, чтобы заработать себе приданое, причем их было так много, что предложение намного превышало спрос, в то время как Карфаген был крупнейшим торговым центром Древнего мира, и недостатка в «гостях города» отнюдь не испытывал.

На Востоке в те эпохи все-таки преобладала религиозная проституция, чего не скажешь о Греции, где она развивалась строго параллельно со светской и эстетической проституцией.

Греция была первой страной, взявшей проституцию под государственный контроль и установившей четкие рамки ее функционирования в целостной общественной системе.

Эти меры связаны с именем великого афинского законодателя и мудреца Солона (ок. 638 — ок. 558 до н. э.), который, видя всеобщее падение нравов, провел государственную реформу всей системы семейно-сексуальных отношений граждан.

Но общий дух Эллады оставался неизменным — его пронизывала торжествующая чувственность в самых различных ее проявлениях, как в обычных, так и в тех, что принято называть «извращенными».

Жизнь была сплошным празднеством физической любви, ненасытного влечения, которое греки ценили превыше всего, в том числе и объектов этого влечения, что в немалой мере способствовало укреплению института брака. Действительно, зачем бросать жену и уходить к другой, когда дело вовсе не в ней самой, а в желании, удовлетворить которое окружающая жизнь предоставляла великое множество возможностей.

В то время сложилась и иерархическая система проституции, разделения ее на различные специализации.

Самым низшим и примитивным звеном этой системы были бордельные и уличные проститутки. Они либо стояли, как в витрине магазина, у дверей борделя, либо бродили по улицам в поисках клиентов и отдавались им прямо на улице, в каком-нибудь укромном углу.

Были и такие, которые промышляли исключительно на больших дорогах — «дорожные», или на мостах — «мостовые», и даже «кладбищенские». В те времена не было современной перенаселенности, поэтому места для сношений всем хватало, нашлись бы желающие. А желающих было в избытке.

Следующую категорию представляли проститутки, которых можно было бы назвать богемными.

В отличие от бордельных и уличных проституток, которые были по сути сексуальными автоматами, эти создавали определенную эстетическую атмосферу, в которой секс был не самоцелью, а естественным следствием восприятия искусства.

Они развлекали своих клиентов игрой на различных музыкальных инструментах, пением, танцами, театральными представлениями, они были неизменным элементом всех празднеств и просто сборищ мужчин в кабачках и банях.

К этой же категории примыкали и многочисленные цветочницы, которые вместе с розами зачастую предлагали покупателям и себя. Сюда же можно отнести и натурщиц, позировавших для скульпторов и живописцев.

Высшую категорию греческих проституток составляли гетеры. Они обладали изысканными манерами, были широко образованны и считались вполне престижными подругами мужчин из средних и высших классов афинского общества.

При этом разнообразии форм и специализаций проституции ее религиозная ветвь не сдавала своих исконных позиций.

Процветающий культ Афродиты выражался в крайне разнузданных оргиях, привлекавших толпы приверженцев этой формы сексуального общения.

По свидетельству историка Страбона, в храме Афродиты в Коринфе постоянно проживало более тысячи проституток, которые отнюдь не страдали от безделья.

Многочисленные празднества в честь Афродиты, Диониса, Адониса были по сути массовыми оргиями, гигантскими по масштабам сеансами группового секса, лишь слегка окрашенного элементами богослужения.

Аналогичным культу Афродиты был культ Венеры в Риме.

В Риме насчитывалось 8 храмов Изиды (Изис), у которых постоянно ждали своих клиентов толпы храмовых проституток, как и V храма матери богов, Кибелы, располагавшимся на Палатинском холме.

Проституция процветала и во время многочисленных празднеств, спортивных состязаний и цирковых представлений.

Знаменитые римские сатурналии — всеобщие праздники радости — неизменно имели два отделения. Первое — «ночь пьянства» или «пьяная ночь» и день безудержного разврата, в котором участвовал практически весь город.

Римские вакханалии по уровню разврата не уступали сатурналиям, но проводились более изолированно.

Наряду с религиозной, в Риме процветала и гражданская проституция, масштабы которой далеко превосходили греческую. Вообще Рим уверенно лидировал среди всех городов и государств Древнего мира в плане тотальной развращенности населения.

Храмы, улицы, хижины бедняков и дворцы патрициев, базары, цирки, театры — все они были аренами разврата.

В театрах, например, по окончании представления непременно устраивались массовые оргии.

В своих исследованиях Ломброзо отмечает и такую особенность римской проституции: «В Риме существовал особый род проституции, которая совершенно не подчинялась надзору эдилов и которую можно было бы назвать эстетической или изящной, соответственно тому, как в латинском языке она называлась словом «Ьопа». Куртизанки, принадлежавшие к этому классу, назывались «bonae meretrices», что указывало на их более высокое совершенство в их ремесле. В действительности они не имели никакого отношения к обыкновенным несчастным жертвам прости туции. У всех у них были свои привилегированные любовники, «amasii» или «amici», и они совершенно напоминали греческих гетер. Как и последние, они имели большое влияние на моду, на искусства, литературу и вообще на все патрицианское общество».

Но и высшее общество того времени, однако не могло избежать тотального влияния примитивной проституции. Достаточно вспомнить императрицу Мессалину, которая развлекалась не только великосветскими оргиями, но и лично принимала случайных клиентов в публичных домах самого низкого пошиба.

ПРОСТИТУЦИЯ В РЫЦАРСКИЕ ВРЕМЕНА

Это были времена безраздельного господства христианской веры, насаждавшей аскетизм и саму идею умерщвления плоти каленым пыточным железом и огнем костров инквизиции.

Духовным отцом подобной политики в отношении радостей плоти является апостол Павел, объявивший свои воззрения единственно верным толкованием учения Христа, по крайней мере в аспекте межполовой морали.

Этот безапелляционный тон переняли последователи апостола Павла и от слов перешли к действиям. Они, правда, не судили ангелов, как грозился апологет противоестественности, но зато смертных они судили по всей строгости своих церковных догм и законов.

Это абсолютистское мракобесие не могло не оказать самого разрушительного влияния на массовое сознание.

Нереализованная сексуальная энергия, подобно перегретому пару в котле, искала выход. Некоторые в этих, целях довольствовались дворовыми девками в своих поместьях и феодальным правом первой ночи, когда господин на совершенно законных основаниях мог лишить невинности любую из новобрачных, проживающих в его владениях. Однако этот жалкий подневольный секс едва ли мог в полной мере соответствовать запросам бунта против мертвящей атмосферы насаждаемой церковной властью аскетизма.

Определенного рода отдушиной служили крестовые походы, когда рыцарь, защелкнув на бедрах чопорной и постылой жены железный пояс целомудрия (дающий возможность отправлять естественные надобности, но исключавший половое сношение), садился на коня и отправлялся за тридевять земель во. славу Христову, ну, а там уж… Там изощренно насиловали женщин во взятых с бою городах, там устраивали дикие оргии в захваченных гаремах арабских шейхов, там навязанный христианским укладом мазохизм неизбежно превращался в свою родственную противоположность — садизм.

Но заканчивался поход, возвращался рыцарь в свой замок, и снова наступал для него период озабоченного поиска телесного жизнеутверждения…

И вновь вспоминаются слова Ницше: «Христианство поднесло Эроту чашу с ядом: — но он не умер, а только выродился в порок».

Вот тогда и сложилась ситуация, когда единственными хранительницами полузабытого, полуотравленного, оскорбленного и униженного искусства Эрота остались только профессиональные блудницы, проститутки.

Средневековую церковь можно с полным правом обвинять в мракобесии, в жестокости, в догматизме и даже тоталитаризме, но в одном ей нельзя отказать — в хорошо просчитанной логике.

Сжигая на кострах прелюбодеев, она тем не менее довольно благосклонно относилась к проституции, вполне логично усматривая в ней тот аварийный клапан, который предохраняет перегретый котел от взрыва.

Проститутки считались какими-то полулюдьми, поэтому сношения с ними не классифицировались как прелюбодеяние. Таким образом церковь была мощным катализатором роста и развития проституции.

Церковь благословила проституцию как могучее средство изменения «направления жажды мести», и она в полной мере воспользовалась открывшимися перед ней возможностями.

Средние века характеризуются бурным ростом борделей.

Даже совсем небольшие по численности населения европейские города непременно имели один, а то и несколько борделей с постоянной занятостью персонала. В больших городах, таких как Париж, Страсбург, Гамбург, Неаполь, — существовали целые бор- дельные улицы и кварталы.

Публичные дома — в подавляющем своем большинстве — находились в ведении городских властей, и управляли ими городские служащие или арендаторы, — представившие свидетельства своей благонамеренности. Частные бордели были крайне редки, и к ним относились так же предубежденно и сурово, как к вольным проституткам, используя малейший предлог для прекращения их деятельности.

Бордельные проститутки таким образом были частью городского имущества и источником весьма значительной статьи дохода, поэтому каждый город проявлял определенную заботу об этих курицах, несущих золотые яйца, но и строго следил за тем, чтобы их половые органы использовались строго по этому назначению, то есть бескорыстно любовные связи проституток запрещались, а в случае их выявления виновные преследовались по всей строгости закона.

В Средние века время от времени предпринимались попытки искоренить проституцию как таковую, но эти попытки — не более чем исторические курьезы.

Людовик IX остался в памяти потомков очень добродетельным, но и столь же наивным монархом. В 1254 году он, придя в благородное негодование от всеобщего падения нравов, весьма опрометчиво поступил, сочинив закон, который предписывал немедленное изгнание из Франции всех распутных женщин. Его канцлер, ознакомившись с текстом нового закона, растерянно пробормотал:

— Ваше величество, видимо, намерено оставить Францию еще и без женщин!

Король удивленно взглянул на канцлера, затем, когда до него дошел смысл услышанного, взял у того из рук свое сочинение и, подойдя к камину, швырнул пергамент в огонь.

Но это был лишь 1254-й год, который в сравнении с эпохой Возрождения мог бы с полным правом называться эпохой Целомудрия.

Все познается в сравнении.

НИМФЫ РЕНЕССАНСА

В XIV веке в Италии зародилось мощное идеологическое и культурное движение, названное Ренессансом (Возрождением).

Это было движение сопротивления дремучему средневековому феодализму и всем его проявлениям в религии, философии, науке, литературе и искусстве.

Это было революционное по своему духу и азарту движение, наглядно иллюстрирующее закон Природы, по которому сила действия всегда равна силе противодействия. Но в человеческом исполнении это противодействие всегда закусывает удила, и триумф победителей зачастую превращается в оргию дикой вольницы.

Так было и в этом случае, когда беспредельная власть церкви с ее противоречащими всем законам Природы догматами вдруг не выдержала напора жизненных сил, надломилась, и если не рухнула окончательно, то образовала широкие бреши, куда, как вода при весеннем разливе хлынула долго сдерживаемая стихия естественных желаний и страстей.

В XV веке Ренессанс охватил уже всю Европу, ознаменовав свою победу великими шедеврами искусства и интеллектуальной мысли, широким провозглашением идеи радости бытия во всем великолепном буйстве его красок и форм.

Но всякое значительное явление имеет целый ряд сопутствующих. К их числу прежде всего следует отнести общее падение нравов.

Та сфера, которая ранее была исключительной прерогативой проституток, в эпоху Ренессанса настолько расширила свои рамки, что охватила буквально все слои населения.

Все же профессиональная проституция, хотя и была сильно потеснена самодеятельными «любительницами», продолжала развиваться и, кроме того, получила тот социальный статус, о котором в прежние времена могла только мечтать.

Но из приведенных аргументов не следует делать вывод о том, что в эпоху Ренессанса проститутка вдруг стала вполне уважаемым и равноправным членом общества. Отнюдь. Просто если в прежние времена к ней относились как к необходимому, но скрытому от глаз общественности злу, то теперь оно стало открытым, но по- прежнему оставаясь злом, а то, что его представительницы присутствовали на муниципальных приемах, то это можно расценивать не более как присутствие красивых борзых собак на пиршествах феодальных баронов.

Как отмечает далее Э. Фукс, это «было ничем иным, как концентрированной рекламой. Да и сами зрители видели не что иное, как рекламу, если те, прыгая и бегая, поднимали юбки так высоко, что «их белые бедра были видны довольно-таки бесстыдным образом».

Так что социальный статус изменился, но только в своих чисто внешних проявлениях.

Несколько иное положение было у куртизанок, которые находились на содержании у представителей знати. Они приравнивались к предметам роскоши, к редким, драгоценным зверям, которых окружают заботой и лаской. Им дарили роскошные особняки и кареты, у них устраивались пышные приемы. Некоторые богатые дворяне содержали и целые гаремы из двух, трех и больше жриц свободной любви.

Естественно, что этими гаремами пользовались не только их содержатели, но и их друзья, которые часто собирались в этих раззолоченных притонах, где устраивались самые разнообразные оргии, включавшие в себя, кроме различных видов парного и группового секса, элементы садомазохизма, зоофилии и прочих половых извращений.

Что поделать, за красивую жизнь надо платить…

Впрочем, эти женщины были, достаточно испорчены, чтобы в них полностью атрофировалось чувство униженности и зависимости своего положения.

Движение Ренессанса, Возрождения, было направлено на восстановление гуманистических и культурных традиций классической греко-римской древности, и не только в областях науки или искусства. Возрождение коснулось всех сторон жизни, в том числе и института свободной любви.

Эта тенденция возродила и забытьи! в средневековье тип гетеры, свободной образованной женщины, которая могла рафинированностью и красотой заработать достаточное количество средств, чтобы из рабыни превратиться в независимую госпожу.

Так эпоха Ренессанса вывела на сцену новую гетеру — высшего класса кокотку, чьего расположения добивались самые богатые и могущественные люди.

Итальянский писатель и публицист Пьетро Аретино (1492–1556) описал несколько характерных типов итальянских кокоток, одна из которых, Вероника Франко, так писала одному из своих поклонников:

«Вы прекрасно знаете, что среди тех. которые сумели покорить мое сердце, я более всего дорожу теми, кто интересуется наукой и свободными искусствами, мне столь близкими и милыми, хотя я только невежественная женщина. С особенным удовольствием беседую я с теми, кто знает, что я могла бы всю жизнь учиться, где и когда только случай представится, и что я все свое время проводила бы в обществе знающих людей, если бы то позволили мои обстоятельства».

Другая «интеллектуальная куртизанка», по словам Аретино, писала стихи и читала в подлиннике латинских философов.

О третьей, Лукреции, он пишет следующее: «Она похожа, по- моему, на Цицерона, знает всего Петрарку и Боккаччо наизусть, а также множество прекрасных стихов Вергилия, Горация, Овидия и многих других поэтов».

Некоторые исследователи той эпохи склонны считать «новых гетер» чуть ли не интеллектуальной элитой, на что Э. Фукс отвечает довольно вескими контраргументами:

«Так как видная куртизанка была провозглашена эпохой самым драгоценным предметом роскоши, самым желанным предметом наслаждения, то она, по необходимости, должна была щеголять всеми теми ценностями, которые повышали тогда значение человека. А этими ценностями прежде всего было искусство и наука. Хотя каждая куртизанка усерднейшим образом позировала в требуемой эпохой роли, зная, что публика хотела, чтобы даже и продажную любовь ей подносили на золотом блюде, все же поведение ее было не больше, как подделкой, видимостью.

Гетера уже не могла стать тем, чем она была в античном мире, так как содержание брака значительно изменилось. В имущих и господствующих классах законная жена уже перестала быть простой производительницей законных наследников, чем она была в Греции, она сама стала предметом роскоши. С того момента, как совершился этот переворот, куртизанка была и оставалась только суррогатом. Оба явления тесно связаны между собой, а сущностью суррогата всегда является поддельность».

Следует отметить еще одну роль куртизанки в ту эпоху — роль модели.

Эти женщины позировали всем великим живописцам Ренессанса, и именно их изображениями любуются вот уже не один век миллионы восхищенных зрителей. Они смотрят на нас с полотен Мурильо и Гольбейна, Тициана и Вермеера, Гальса и Рембрандта.

Да, вот такие они были…

Одни восторгались ими, другие считали их всего лишь необходимым злом, третьи пользовались ими лишь как постельными принадлежностями и сношали их в очередь со своими друзьями, слугами и собаками, но тем не менее, вовсе не эти женщины определяли колорит общей картины нравов эпохи Возрождения, а другие, которые, получив внезапно свалившуюся на них свободу, начали широко пользоваться ею со всей детской непосредственностью и со всей непредсказуемостью женского характера.

-------------------------------------------------

«В Неаполе не так давно один бедняк женился на красивой, прелестной девушке по имени Перонелла; он был каменщик, она — пряха, и на скудный свой заработок они кое-как сводили концы с концами. Случилось, однако ж, так, что некий юный вертопрах увидел однажды Перонеллу, пришел от нее в восторг, воспылал к ней страстью, стал усиленно домогаться ее расположения — и добился своего.

Касательно свиданий они уговорились так: ее муж вставал спозаранку и уходил либо на работу, либо искать работу, а молодой человек должен был в это время находиться поблизости и поглядывать, ушел ли муж, а так как улица Аворио была ненаселенная, то молодому человеку не составляло труда тотчас после ухода мужа неприметно прошмыгнуть к нему в дом. И так они проделывали неоднократно.

Но вот в одно прекрасное утро почтенный супруг удалился, а Джаннело Скриньярио, — так звали молодого человека, — прошмыгнул к нему в дом и остался наедине с Перонеллой, а немного погодя муж, уходивший обыкновенно на целый день, вернулся и толкнул дверь, — она оказалась запертой изнутри; тогда он постучался, а постучавшись, подумал: «Благодарю тебя, Господи! Богатством ты меня не наделил, но зато в утешение послал мне хорошую, честную женку! Ведь эго что: только я за порог, а она скорей дверь на запор, чтобы никто к ней не забрался и как-нибудь ее не изобидел!»

Перонелла по стуку догадалась, что это муж. «Беда, ненаглядный мой Джаннело! — сказала она. — Не жить мне теперь на свете! Это же мой муж, пропади он пропадом! И что это ему вздумалось нынче так скоро вернуться? Может, он видел, как ты входил? Ну, была не была! Полезай- ка вот в эту бочку, а я пойду отворять. Сейчас узнаем, что это его так скоро принесло».

Джаннело без дальних размышлений полез в бочку, а Перонелла встретила мужа неласково. «Это еще что за новости? — сказала она. — Что это ты так скоро вернулся? Да еще и со всем своим инструментом? Видно, ты себе нынче праздник задумал устроить? А на что мы жить будем? Где хлеба возьмем? Уж не воображаешь ли ты, что я тебе позволю заложить мою юбчонку или же еще что-нибудь из тряпья? Я день и ночь пряду, из сил выбиваюсь, а ты что? Эх, муженек, муженек!»

Тут Перонелла заплакала. «Бедная я, несчастная, горемычная! — продолжала она. — Не в добрый час я на свет появилась, не в добрый час у него в дому поселилась! Мне бы выйти за хорошего парня, так нет же: угораздило пойти за него; а он меня нисколечко не ценит! Другие с любовниками весело время проводят, у иной их два, у иной — целых три, и они с любовниками развлекаются, а мужей за нос водят. За что же мне такое наказанье?!»

«Полно, жена, не печалься! — сказал муж. — Поверь мне, что я знаю, какая ты у меня хорошая, я только сейчас в этом лишний раз убедился. А ведь я пошел на работу, но только ни ты, ни я не знали, что нынче день Святого Галионе и все отдыхают, — потому-го я и вернулся так скоро домой. Но хлеба нам с тобой на целый месяц хватит — об этом-' то я как раз подумал и позаботился. Со мной человек пришел, видишь? Я ему бочку продал, — бочка-то, как тебе известно, давным-давно пустая у нас стоит, только место зря занимает, а он мне дает за нее пять флоринов».

«Час от часу не легче! — вскричала тут Перонелла. — Ты как-никак мужчина, везде бываешь, должен бы, кажется, понатореть в житейских делах, а бочку продал всего за пять флоринов, я же — глупая баба, за порог, можно сказать, ни ногой, а вот попалась мне на глаза ненужная бочка — я и продала ее одному почтенному человеку, да не за пять, а за семь флоринов, и он как раз сейчас влез в нее — проверяет, прочная ли она».

Муж очень обрадовался и сказал тому, кто с ним пришел: «Ступай себе с Богом, почтеннейший! Ты слышал? Жена продала бочку за семь флоринов, а ты говорил, что красная ей цена — пять».

«Дело ваше», — сказал покупатель и ушел.

«Раз уж ты вернулся, — сказала мужу Перонелла, — так иди туда и покончи с ним».

У Джаниело ушки были на макушке: он старался понять из разговора, что ему грозит и что тут можно предпринять; когда же до него донеслись последние слова Перонеллы, он мигом выскочил из бочки и, как будто не слыхал о том, что вернулся муж, крикнул: «Хозяюшка! Где же ты?»

Но тут вошел муж и сказал: «Я за нее! Тебе что?»

«А ты кто таков? — спросил Джаннело. — Мне эту бочку продала женщина — я ее и зову».

«Ты с таким же успехом можешь кончить эго дело и со мной, — я ее муж», — отвечал ему почтенный супруг.

«Бочка прочная, я проверял, — сказал ему на это Джаннело, — но у вас тут, по всей видимости, была гуща, и она так пристала и присохла, что я ногтем не мог ее отколупнуть. Отчистите бочку — тогда я ее у вас возьму».

«За этим дело не станет, — вмешалась Перонелла, — сейчас мой муж хорошенько ее отчистит».

«Конечно, отчищу», — сказал муж, положил свой инструмент, снял куртку, велел зажечь свечу и подать скребок, влез в бочку и давай скрести. Бочка же была не очень широкая; Перонелла сунула в нее голову, будто ей хочется посмотреть, как работает муж, да еще и руку по самое плечо, и начала приговаривать: «Поскобли вот здесь, вот здесь, а теперь вон там, вот тут еще немножко осталось».

Так она стояла, указывая мужу, где еще требуется почистить, а Джаннело из-за его прихода не успел получить полное удовольствие, и теперь решился утолить свою страсть как придется.

Он подошел сзади к Перонелле, склонившейся над бочкой, и, обойдясь с нею так, как поступали в широких полях жеребцы с кобылами, наконец-то остудил свой юный пыл. И как раз вовремя, потому что супруг уже закончил работу.

Когда он вылез наружу, Перонелла сказала: «Возьми свечу, милый человек, и проверь, все ли теперь чисто».

Джаннело взглянул и сказал, что теперь он доволен.

Затем он вручил мужу семь флоринов и велел отнести бочку к себе домой».

ДЖОВАННИ БОККАЧЧО. Декамерон

----------------------------------------------------

Перонелла — образ, типичный для эпохи Возрождения и для своего общественного слоя, но ее характер и образ жизни можно считать лишь в сотни раз уменьшенной копией образа жизни знатной дамы, погрязшей в самых отвратительных пороках и, в отличие от Перонеллы, не только не делающей из них тайны, но и выставляющей их напоказ как предмет особой гордости и как свидетельство соответствия духу своего времени.

Именно эпоха Ренессанса породила такой термин, как «придворная проституция».

Разумеется, придворная жизнь и в предыдущие эпохи не была образцом благочестия, но то, что совершенно открыто происходило при дворах таких монархов, как Франциск I, Генрих II, Генрих III и Карл IX, стало синонимом самой разнузданной и самой извращенной похоти.

Известно, что Екатерина Медичи не ограничивалась интимными банкетами для узкого круга. Она располагала так называемым «летучим отрядом королевы», который насчитывал от 200 до 300 женщин, обладавших блестящей сексуальной техникой и готовых продемонстрировать ее когда и с кем угодно в ходе тонких политических игр своей повелительницы.

Они и им подобные представляли довольно нечасто встречающийся тип проститутки-нимфоманки. Обычно проститутки, в силу особенностей своей профессии, вырабатывают в себе некую отстраненность от глубоких сексуальных переживаний, которые отнюдь не помогают им в работе, а лишь отвлекают от поддержания имиджа «машины любви». Недаром же между ними бытует такая поговорка: «Если начинаешь кончать под клиентом, — бросай эту работу». Эти же исторические персонажи, отдаваясь каждому желающему, сохраняли при этом ненасытную жажду половых сношений.

Трудно предположить, что они все, как на подбор, страдали нимфоманией. Скорее тут дело в той особой атмосфере полной вседозволенности, в которой интеллектуально слабые натуры теряют ощущение сдерживающих (даже в плане физиологии) начал и действуют даже не под влиянием своих природных влечений, а исключительно под влиянием мощного социального заражения, излучаемого на них окружающим обществом и которому они (даже если бы и хотели) не могут противиться.

Именно тогда, в ту эпоху, сформировалась идеология сексуальной вседозволенности, опирающаяся на определенную систему мировосприятия, изложенную в конце XVII столетия маркизом де Садом, который подвел своеобразный итог своему изучению нравов уходящих феодальных и абсолютистских эпох.

------------------------------------------------------

«О, вы, юные аппетитные образчики женского рода, — восторженно продолжала Дельбена, — к вам я обращалась до сих пор и вам повторяю еще раз: пошлите к черту эту дремучую добродетель, которую глупцы полагают вашим украшением, выбросьте из головы неестественную варварскую привычку убивать себя на алтарях этой гротескной добропорядочности, чье жалкое и скудное вознаграждение никогда не компенсирует жертв, принесенных во имя ее! И скажите на милость, по какому такому праву мужчины требуют от вас полнейшего самоотрицания, когда себе ни в чем не отказывают? Разве вы не видите, что это они сами придумали такие правила игры и что двигала ими их гордыня, их наглое тщеславие или их собственная невоздержанность?

Ах, подруги мои, послушайте меня: занимайтесь плотскими утехами — для них вы и рождены! Природа создала вас для совокупления; пусть вопят сумасшедшие, пусть судьи городят чепуху и распускают сопли, пусть хнычут и брюзжат лицемеры — у них есть свои резоны осуждать эти сладкие наслаждения, эти неописуемые безумства, которые делают счастливым каждый ваш день и час. Ничего не добившись от вас, завидуя всем, кому вы доставляете наслаждение, они бросают в вас камни и порицают вас, потому что им уже нечего ждать от жизни, и они не в состоянии больше ничего попросить у вас; спросите совета у детей любви и радости, задайте вопрос всему человечеству, и миллиарды голосов хором ответят вам: стремитесь к плотским усладам, ибо Природа создала вас для совокупления, и отказ от него — преступление против Природы. Не страшитесь пустого слова распутница, женщина, стыдящаяся этого славного звания, — недалекая и дешевая потаскушка. Распутница — это прелестное создание, юное и страстное, кого меньше заботит собственная репутация, чем благо других. Распутница — любимое дитя Природы, а целомудренная девушка — экскремент Природы; распутница служит на алтарях, весталка-девственница всю свою жизнь сидит на колу своих неутоленных желаний. Нет более сильного оскорбления, какое девушка может бросить в лицо Природе, чем возмутительное воздержание и вред, который тем самым она наносит самой себе. Ее девственность происходит от самой большой, самой противной здравому смыслу, самой низкой из всех глупостей. Совокупляйтесь, подруги, совокупляйтесь, повторяю я вам. плюйте на советы тех, кто хочет заковать вас в цепи добропорядочности, которая не приводит и никогда не приведет ни к чему хорошему. Навсегда забудьте скромность и воздержанность, спешите насладиться, спешите, ибо существует определенный возраст, в котором только и сладок оргазм — не упустите его. Время быстротечно. Если вы дадите розам увянуть, вы пожнете бурю угрызений и раскаяний; может наступить день, когда, обуянные запоздалым желанием, чтобы кто-нибудь сорвал ваши увядшие лепестки, вы уже не найдете возлюбленного, который захочет вас. и тогда — тогда вы ни за что не простите себе, что упустили те безвозвратные моменты, когда любовь могла быть к вам благосклонной. Возможно, вы возразите, что распутная женщина бесчестит себя, и груз бесчестия невероятно тяжел. Но можно ли всерьез принять столь ничтожное возражение? Давайте будем откровенны: только предрассудок порождает понятие о бесчестии, как много поступков считаются дурными только в глазах людей, воспитанных предрассудком! Такие пороки, как, например, воровство, содомия, трусость — разве они не постыдны? Но это не мешает считать, что для Природы они совершенно законны, а то, что законно, не может быть постыдным, ведь не может быть незаконным или неестественным все, что внушает нам Природа. Ну ладно, не будем останавливаться на этих пороках и признаем, что в каждого человека изначально заложено стремление к здоровью. Если это так, тогда средства, которые он употребляет для этого, столь же естественны, сколько законны. Точно так же, разве все люди не ищут высших наслаждений в плотских утехах? Если содомия — надежное средство достичь цели, значит, содомил не может быть постыдным актом. Наконец, каждый из нас носит в себе чувство самосохранения, каждый, можно сказать, заражен этим инстинктом. Для самосохранения трусость — самое верное средство, выходит, это свойство совсем не постыдное, и каковы бы ни были безосновательные предрассудки относительно любого из этих пороков, совершенно очевидно, что ни один из них нельзя назвать дурным, поскольку все они естественны. Так же обстоит дело и с развратом, которым занимаются многие, причем самые мудрые женщины. Ничто так не угодно Природе, как либертинаж, следовательно, он не может быть дурным делом.

Давайте на минуту допустим, что в этом есть какое-то бесчестье. Но какая умная женщина из-за этого откажется от удовольствий? Ей в высшей степени плевать, что кто-то считает ее бесстыдницей. Если она достаточно умна, чтобы не считать себя таковой, значит в ее случае никакого бесстыдства нет и в помине; она будет хохотать над этой несправедливостью и тупостью, она охотно уступит домогательствам Природы и сделает это лучше, нежели любая другая, менее развратная особа. Но если женщина дрожит за свое доброе имя, о счастье она может забыть, счастливой может быть та, кто уже распростился со своей репутацией и кто бесстрашно отдается своим желаниям, потому что терять им больше нечего.

Предположим, что поступки и привычки распутной женщины, продиктованные ее наклонностями, действительно дурны с точки зрения правил и установлений, принятых в данной стране, но эти поступки, какими бы они ни были, настолько необходимы для ее счастья, что она не может отказаться от них без ущерба для себя, она будет просто сумасшедшей, если станет подавлять свои желания из боязни покрыть себя позором. И бремя надуманного бесчестья не будет мешать ей предаваться своему любимому пороку; в первом случае ее страдание будет, так сказать, интеллектуального порядка, которое трогает далеко не всех, между тем как во втором она лишает себя удовольствия, доступного всем прочим. Таким образом, как из двух неизбежных зол выбирают меньшее, так и нашей даме придется смириться с позором и продолжать жить как прежде, не обращая внимания на недоброжелательные взгляды, потому что в первом случае она ничего не теряет, извлекая на себя позор, а во втором — теряет бесконечно много. Следовательно, она должна привыкнуть к оскорблениям, научиться стойко переносить их; она должна победить этого злобного немощного врага и с самого раннего детства отучиться краснеть по пустякам, должна наплевать на скромность, преодолеть стыд, который дотла разрушит мир ее удовольствий и лишит ее счастья.

Достигнув высшего уровня развития, она сделает для себя удивительное и вместе с тем вполне естественное открытие: уколы и шипы этого позора, которых она так страшилась, превратятся в острую приправу к наслаждениям, тогда, не думая больше об оскорблениях, она с удвоенным рвением бросится на поиски столь сладостной боли и скоро с удовольствием начнет открыто демонстрировать свою порочность. Понаблюдайте за любой обольстительной либертиной, и вы увидите, как это несравненное создание жаждет распутничать перед всем миром, не ощущая никакого стыда; она смеется над страхом скандала и сетует лишь на то, что ее поступки недостаточно широко известны. Интересно еще и то, что только на этой стадии она по-настоящему познает наслаждение, которое до сих пор было опутано плотной анестезирующей пеленой ее собственных страхов и предрассудков, и чтобы вознеслось к вершинам блаженства и опьянения, ей остается растоптать последние препятствия и ощутить в самых недрах своей души те, незнакомые простым смертным, покалывания, что доводят человека до сладостной агонии. Иногда говорят, будто подобное блаженство сопряжено с ужасными вещами, которые противоречат здравому смыслу и всем законам Природы, совести, приличия, с вещами, которые не только вызывают всеобщий ужас, но и не могут доставить нормальному человеку никакой радости. Может быть, это и так, но лишь с точки зрения дураков. Однако, друзья мои, существуют светлые умы, которые, отбросив все, что делает эти вещи внешне ужасными, то есть навсегда уничтожив предрассудок, ибо только он пятнает их грязью, смотрят на те же самые вещи как на случай испытать неземное блаженство, и их наслаждения тем сильнее, чем шире пропасть между этими вещами и общепринятыми нормами, чем охотнее и настойчивее творят они свои дела и чем строже относится к ним вульгарная толпа. Внушите такие мысли женщине и увидите, что получится. Когда ее душа услышит эту неземную музыку, трепетные аккорды, осаждающие ее, станут настолько страстными и мощными, что она позабудет обо всем, кроме потребности устремиться еще дальше по чудесному пути, который она выбрала. Чем больше злодеяний она творит, тем сильнее это ей нравится, и вы не услышите от нее никаких жалоб на то, что ее тяготит клеимо бесчестия — бесчестия, которое она боготворит и которое своим опустошающим жаром еще выше поднимает температуру ее наслаждений. И вам станет понятно, почему эти, как их называют, исчадия зла всегда требуют избытка ощущений и почему их не трогает удовольствие, если оно не приправлено преступлением. Само преступление теряет для них всякий смысл, и в отличие от вульгарных умов, которые в нем видят нечто отталкивающее, они смотрят на него совсем другими глазами, под другим углом зрения и находят в нем нескончаемое очарование. Привычка ни перед чем не останавливаться и преодолевать все барьеры ведет их все дальше и дальше в поисках того, что считается дурным и запретным, и так, переходя от безумства к безумству, они, в конечном счете, доходят до чудовищных, невероятных вещей, которые служат очередной ступенью на их пути, потому что эти женщины должны творить настоящие преступления, дабы испытать настоящие спазмы блаженства, и, к сожалению, не существует на свете злодейств, какие могли бы удовлетворить их. Таким образом, постоянно гоняясь за своей быстро ускользающей звездой и вечно обгоняемые собственными желаниями, эти великие женщины сокрушаются не столько о том, что совершили мало зла, но больше о том, что в мире его до обидного мало. Не думайте, милые подруги, что изначальная слабость нашего пола служит надежным убежищем от ветров порока: имея более высокую организацию, чем мужчины, мы скорее их чувствуем бурю и слышим крик птицы зла. Мы способны на чудовищные дела, мы жаждем небывалых извращений; мужчинам и в голову не приходит, на что способна женщина, когда Природа милостиво закрывает глаза, когда захлебывается голос религиозного исступления, когда спадают оковы закона.

Как часто мы слышим безмозглых ораторов, которые клеймят женские страсти, забывая о том, что эти страсти производят искру, зажигающую лампу философии; они забывают, что именно холодным и бесстрастным мужчинам мы обязаны рождением всех тех религиозных глупостей, которые так долго свирепствовали на земле. И пламя эмоций спалило дотла это отвратительное пугало, это Божество, во имя которого столько глоток было перерезано в течение многих веков, только страсть осмелилась снести с лица земли мерзкие алтари. Но даже если наши страсти не оказали мужчинам других услуг, разве этого недостаточно, чтобы они были снисходительными к нашим прихотям и капризам, а мы к слабостям этих кретинов? Да, дорогие мои, презирайте клевету, которой люди с радостью готовы запятнать вас, наплюйте на свой позор, ибо иного он не заслуживает, привыкайте ко всему, что может навлечь на вас обвинения, умножайте свои злодейские дела, и они дадут вам силу без страха смотреть в будущее, они уничтожат зародыши угрызений, прежде чем те дадут всходы. Пусть вашими принципами станут такие, которые лучше всего согласуются с вашими наклонностями, только не надо спрашивать себя, согласуется ли это с погаными человеческими условностями, и не стоит упрекать себя за то, что вы не родились под другими звездами, в другом краю, где подобное поведение приветствуется. Делайте только то. что вам нравится и приносит наслаждение, все прочее — ерунда. Будьте высокомерно безразличны к пустым словам: порок, добродетель — все это понятия, не имеющие никакого реального смысла, они произвольны, их можно поменять местами, они выражают лишь то, что модно в данном месте и в данное время. Повторяю еще раз: позор и бесчестие скоро оборачиваются сладострастием. Где-то, кажется у Тацита, я прочитала, что бесстыдство — это высшее и последнее удовольствие для тех, кому надоели все остальные, испытанные сверх всякой меры. Я признаю, что это удовольствие сопряжено с опасностью, так как необходимо найти средство — и очень мощное — чтобы извлечь наслаждение из этого вида самоуничижения, из этого сорта деградации чувств, который порождает все остальные пороки, ибо удовольствие это иссушает душу или, лучше сказать, лишает женщину воздуха, оставляя взамен удушающую атмосферу запредельного разврата и не оставляя ни малейшего выхода чувству раскаяния. Последнее не просто исчезает — в нем появляются совершенно новые краски и оттенки, и вот мы видим перед собой человека, который утратил вкус ко всему, кроме того, что может вызвать раскаяние, и который вновь и вновь, с тайным сладострастием, вызывает в себе это чувство, чтобы испытать удовольствие от его подавления, и постепенно доходит до самых изощренных излишеств, и доходит до этого тем скорее, чем больше нарушает закон и чем чаще насмехается над добродетелями. Преодолеваемые препятствия становятся эпизодами сладострастия, и зачастую они больше возбуждают извращенное воображение, чем сам акт. Но самое восхитительное здесь то, что человек ощущает себя счастливым, и он действительно счастлив. Разумеется, счастье зависит исключительно от нашей внутренней организации и может встречаться как в высших сферах добродетели, так и в бездне порока… Это так, но разве добродетель способна довести до сумасшествия? Разве холодную окаменелую душу может утешить или согреть нищенское вознаграждение, которое сулит добродетель? Нет, друзья мои, нет — добродетель никогда не принесет нам счастья. Лжет тот, кто говорит, что обрел в ней счастье — он выдает за счастье то, что на деле является иллюзией тщеславия. Со своей стороны я всеми фибрами души презираю, ненавижу добродетель, ненавижу настолько же, насколько в прошлом боготворила ее, и радость, которую я испытываю, постоянно попирая ее ногами, я хотела бы увенчать высшим блаженством: уничтожить ее в каждом сердце, где она обитает. Как часто мой кипящий мозг, переполненный самыми невероятными образами и картинами, распалялся настолько, что я жаждала только одного — очертя голову броситься в безбрежный океан бесстыдства. Мне надо было еще раз, раз и навсегда, увериться в том, что я распутница; я хотела бы сбросить вуаль лицемерия, растоптать неблагодарные клятвы, мешающие открыто заниматься развратом, и сделаться самой распутной из падших женщин. Признаться, я завидую судьбе тех дивных созданий, которые украшают наши улицы и удовлетворяют грязную похоть каждого встречного; они опускаются до самого предела деградации, погрязая в грязи и в ужасном пороке; бесстыдство — их удел, но они не ощущают его, не ощущают ничего, кроме удовольствия. Какое это счастье! Почему бы всем нам не стремиться к этому? В целом мире нет счастливее того, в ком бьется сердце, закаленное страстями, кто на крыльях страстей воспаряет туда, где не существует ничего кроме наслаждения. И зачем ему ощущать что-то другое? Ах, милые мои. если бы только мы могли достичь таких высот распущенности, мы перестали бы выглядеть мерзкими грешницами! Сама Природа открывает нам врата к счастью, так давайте же войдем в них!»

МАРКИЗ ДЕ САД- Жюльетта

---------------------------------------------------

А в XVII веке Женщина безудержно торопилась взять как можно больше от жизненных щедрот, будто чувствовала какой- то особой своей интуицией, что начавшемуся в XII веке празднику всеобщей похоти отмерено жить еще всего только один век, гот, который одни называют веком Просвещения, а другие — Галантным…

ДАМЫ ГАЛАНТНОГО ВЕКА

Знаменитый авантюрист и покоритель женских сердец Иаков Казанова как-то высказался по поводу нравов современного ему XVIII века: «В наше счастливое время проститутки совсем не нужны, так как порядочные женщины охотно идут навстречу вашим желаниям».

Эта фраза характеризовала, тем не менее, не падение уровня проституции, а нравственную атмосферу, царящую в обществе.

Что же касается уровня проституции, то он не только не снизился, но и гораздо возрос в сравнении с эпохой Ренессанса. Одной из основных причин этого роста был заметный приток в большие города девушек из сельской местности, которые искали работу в качестве служанок, нянь и т. п. Начиная с XVIII века и по наши дни, они и составляют основной контингент городских проституток.

В маленьких же городах и селах, где в эпоху Ренессанса бордели были неотъемлемой принадлежностью их бытия, подобные заведения или совсем перестали существовать, или встречались крайне редко. Появившаяся здесь мелкая буржуазия сформировала атмосферу показного благочестия, исключающую открытое функционирование домов терпимости.

Здесь проституция ушла в некое полуподполье: о ней все знали, пользовались ее услугами, но в то же время она как бы не существовала (совсем как в бывшем СССР). Местные проститутки вели двойной образ жизни: днем они были прачками, швеями, лавочницами, а с наступлением темноты к их внешне благопристойным домам тянулись мужья, братья и сыновья добропорядочных матрон, чтобы удовлетворить свою естественную надобность в раскованной плотской любви. Ввиду весьма ограниченного контингента проституток, проживающих в провинции, им приходилось весьма интенсивно работать, пропуская за вечер и ночь не менее 10–15 мужчин.

Их товарки в крупных городах, ввиду своей многочисленности, разумеется, не могли похвастать таким спросом на свои услуги.

Их, действительно, было очень много. В Вене, по приблизительным данным, их было около 15 тысяч, в Париже — от 30 до 40, а в Лондоне к 1780 году их насчитывалось более 50 000.

Как и в прежние времена, они делились на уличных и бордельных.

В каждом большом городе были свои традиционные места прогулок уличных проституток.

Немецкий историк Иоганн-Вильгельм Архенгольц (1741–1812) так описывал поведение лондонских уличных проституток:

«Эти несчастные заговаривают с прохожими, предлагая свою компанию для дома или для таверны. Они стоят целыми группами. Высшая категория этих охотниц, живущая самостоятельно, предпочитает ходить по улице и ждать, пока к ним обратятся. Даже многие и многие замужние женщины, живущие в отдаленных кварталах, приходят на Вестминстерскую улицу, где их не знают, и занимаются тем же промыслом или из безнравственности, или из нужды. С удивлением видел я восьми- или десятилетних девочек, предлагавших свои услуги».

Эдуард Фукс: «Разумеется, проститутки не довольствуются обычными фразами вроде: «Добрый вечер, красавец!», «Угости стаканом вина», «Могу я разделить твою компанию?» Таково было только начало торга. Огромная конкуренция вынуждала их делать самые смелые авансы. Циничные слова сопровождались циничными жестами. Каждому заинтересованному разрешалось на соседней скамейке удостовериться насчет самых интимных подробностей, его желания разжигались непристойными ласками и поцелуями, на которые ни одна из них не скупилась.

Проститутки к тому же доводили до крайности господствовавшие в моде тенденции. Они всегда декольтировались, а в годы, когда даже и порядочные дамы любили глубокое декольте, проститутка, раз она была мало-мальски недурна, совершенно оголяла грудь. Или же она набрасывала на декольте легкую шаль, которую при встрече с мужчиной отдергивала с вызывающим замечанием: «Нравлюсь ли я тебе?»

Порой свобода нравов доходила до последних пределов возможности. Если превращенное в биржу любви место прогулки представляло собой тенистую аллею или находилось недалеко от такой аллеи, то было не редкостью, что состоявшаяся между проституткой и мужчиной сделка осуществлялась тут же на месте. Окруженная кустами скамейка, боскеты и лужайки были часто не чем иным, как алтарями и храмами Венеры. В «Письмах о галантности из Берлина» о Тиргартене и Аллее под Липами говорится: «Никто уже больше не удивляется, если летней порой спотыкается о полдюжину лежащих в траве зверей с двумя спинами».

Особую категорию проституток составляли солдатские девки, сопровождавшие войска в походах. В эпоху Ренессанса они обычно выполняли при армии ту или иную хозяйственную работу, но в XVIII веке они применялись исключительно по своему прямому предназначению, а это уже несколько меняло дело, так как если раньше солдат мог заработать ее расположение, взяв на себя часть ее работы, то сейчас оплата игла только наличными, а это не каждому солдату было по карману. Так что в галантном веке эти женщины могли называться скорее не солдатскими, а офицерскими девками.

Иногда войско сопровождали небольшие походные бордели.

В своем описании осады прусскими войсками города Майнца в 1753 году магистр Лаукхарт отмечает:

«В нашем полку существовал настоящий дом терпимости, палатка, где жили четыре девицы, для вида торговавшие кофе. Самая красивая из них, Лизхен, стоила 45 крейцеров, Ганнхен — 24, Барбхен — 12, а старуха Катарина — 8».

Но главной сферой действия проституции были, конечно, публичные дома самых разных категорий и степеней респектабельности — от грязных притонов до претендующих на аристократизм роскошных заведений с вышколенным персоналом, которые посещались дворянством и богатым купечеством.

Как свидетельствуют некоторые детали описаний публичных домов, в них оказывались и услуги садомазохистского направления, изобретение которых некоторые невежды почему-то упрямо приписывают маркизу де Саду, первое произведение которого на эту тему было опубликовано лишь в конце XVIII века, тогда как описанные Фуксом бордели функционировали уже не менее полувека.

А тот, чье имя легло в основу термина «садизм», дал в своих произведениях достаточно яркие описания бордельных нравов, отнюдь не восхваляя их…

-------------------------------------------------------

«Дом мадам Дювержье был хитроумно устроенным и уютным местом. Он располагался во внутреннем дворе, был окружен садом и имел два выхода с каждой стороны, так что свидания проходили в условиях абсолютной секретности, которую не могла бы обеспечить никакая иная планировка. Внутри дома обстановка отличалась изысканностью, будуары навевали сладострастие, повар был мастером своего дела, вина были высшего качества, а девочки очаровательны.

Естественно, пользование этими выдающимися преимуществами было сопряжено с расходами. Ничто в Париже не стоило так дорого, как ночной раут в этом восхитительном месте: Дювержье никогда не требовала меньше десяти луидоров за самое элементарное рандеву «тет-а-тет». Не имея никаких моральных и религиозных принципов, пользуясь неизменным и могучим покровительством полиции, первая сводница самых высокопоставленных лиц королевства, мадам Дювержье, которая ничего и никого не боялась в этом мире, была законодательницей мод в своей области: она делала невероятные открытия, специализировалась на таких вещах, на которые никто из ее профессии до сих пор не осмеливался и которые заставили бы содрогнуться саму Природу, не говоря уже о человечестве.

В течение шести недель подряд это ловкая мошенница сумела продать мою девственность более чем пятидесяти покупателям, и каждый вечер, используя помаду, во многом напоминавшую мазь мадам Дельбены, она тщательно стирала следы разрушений, причиненных мне безжалостной и безудержной страстью тех, в чьи руки отдавала меня ее жадность. А поскольку у всех без исключения любителей первых роз была тяжелая рука и бычий темперамент под стать соответствующей величины члену, я избавлю вас от многих тягостных подробностей…

Как-то моим клиентом оказался пятидесятилетний господин, очень бледный и с очень мрачным взглядом. Вид его не предвещал ничего хорошего.

Прежде чем отвести меня в его апартаменты, Дювержье строго предупредила, что этому человеку нельзя ни в чем отказывать. «Это один из лучших моих клиентов, и если ты его разочаруешь, мои дела будут окончательно подорваны».

Человек этот занимался содомией. После обычной подготовки он перевернул меня на живот, разложил на кровати и приготовился приступить к делу. Его руки крепко впились мне в ягодицы и растянули их в разные стороны. Он уже пришел в экстаз при виде маленькой сладкой норки, и вдруг мне показалось очень странным, что он как будто прячется от моего взгляда или старается скрыть свой член. Неожиданно, будто обожженная нехорошим предчувствием, я резко обернулась, и что бы вы думали, я увидела? Великий Боже! Моим глазам предстало нечто, покрытое гнойничками… Синеватые сочащиеся язвочки — жуткие, отвратительные красноречивые признаки венерической болезни, которая пожирала это мерзкое тело.

— Вы с ума сошли! — закричала я. — Взгляните на себя! Вы хоть знаете, что это такое? Вы же меня погубите!

— Что?! — процедил негодяй сквозь плотно сжатые зубы, стараясь снова перевернуть меня на живот. — Это еще что такое? Ты смеешь возражать! Можешь пожаловаться хозяйке, и она объяснит тебе, как надо себя вести. Ты думаешь, я платил бы такую цену за женщин, если бы не получал удовольствие, заражая их? Большего наслаждения мне не надо. Я бы давно излечился, если бы это не было так приятно.

— Ах, господин мой, уверяю вас, мне ничего об этом не сказали.

С этими словами я вырвалась, стрелой влетела в комнату хозяйки и, можете себе представить, с каким гневом я набросилась на нее! Услышав наш разговор, на пороге появился клиент и обменялся быстрым взглядом с хозяйкой.

— Успокойся, Жюльетта…

— Ну уж нет, будь я проклята, если успокоюсь, мадам! — в ярости заявила я, — Я не слепая и видела, что этот господин…

— Будет тебе, ты ошиблась. Ты же умная девушка, Жюльетта, возвращайся к нему.

— Ни за что! Я знаю, чем это кончится. Подумать только! Вы хотите принести меня в жертву!

— Милая Жюльетта…

— Ваша милая Жюльетта советует вам найти кого-нибудь другого для этого дела. И не теряйте времени: этот господин ждет.

Дювержье вздохнула и пожала плечами.

— Сударь, — начала она.

Но он, грубо выругавшись, пригрозил уничтожить меня и не желал слушать ни о какой замене; только после долгих и жарких споров он уступил и согласился заразить кого-нибудь другого. В конце концов дело было улажено, появилась новенькая девушка, а я выскользнула за дверь. Меня заменяла девушка лет тринадцати или около того; ей завязали глаза, и процедура прошла успешно. Через неделю ее отправили в больницу. Извещенный об этом гнусный развратник заявился туда полюбоваться на ее страдания и еше раз получить высшее удовольствие. Дювержье рассказала мне, что с тех пор. как она его узнала, у него не было никаких других желаний.

Еще дюжина мужчин с похожими вкусами — правда, все они были в добром здравии — прошли через мои руки и мое тело в течение последующего месяца, и мне показалось, что это был один и тот же человек, только разнообразивший свои прихоти..

Следующее предложение Дювержье касалось праздника сладострастия в доме одного миллионера, который не отказывал себе ни в каких радостях жизни и расплачивался звонкой монетой с послушными созданиями. приносимыми в жертву его чудовищным прихотям.

Однако, как бы обширны ни были познания человека в вопросах распутства, оно постоянно приберегает для него сюрпризы, и невозможно предсказать, до какой степени может опуститься человек, который подчиняется лишь чудовищным порывам, подстегиваемый безграничной порочностью.

В дом этого Креза меня сопровождали шестеро самых талантливых воспитанниц мадам Дювержье, но поскольку из всей компании я была самым лакомым кусочком, все его внимание сосредоточилось на мне, а мои подруги должны были исполнять обязанности жриц на ритуальной церемонии.

Мы добрались до места, и нас сразу ввели в комнату со стенами, обитыми коричневым атласом — без сомнения, цвет и материал обивки выгодно подчеркивали белизну тел наложниц, которые служили здесь своему султану; сопровождающая нас женщина приказала нам раздеться. Она набросила на меня полупрозрачный черно-серебристый халат, и этот костюм еще больше выделил меня из всех прочих; в таком одеянии мне было велено лечь на диван, остальные стали подле, покорно ожидая распоряжений, и из этих приготовлений я поняла, что буду исполнять в оргии главную роль.

Вошел Мондор. Это был семидесятилетний коротышка, толстый, с пронзительным маслянистым взглядом. Он оглядел моих подруг, бросив каждой короткий комплимент, потом приблизился ко мне и сказал несколько одобрительных слов, уместных разве что в устах работорговца.

— Очень хорошо, — обратимся он к своей помощнице, — если юные дамы готовы, я полагаю, мы можем начинать.

Сладострастный спектакль состоял из трех действий: сперва, пока я губами, языком и зубами старалась пробудить от глубокого сна активность Мондора, мои партнерши, разбившись на пары, принимали самые соблазнительные лесбийские позы, которые созерцал Мондор; ни одна из них не была похожа на другую, и все девушки находились в постоянном движении. Постепенно три пары слились в один клубок, и шестеро лесбиянок, которые специально репетировали несколько дней, составили самую оригинальную и самую сладострастную группу, какую только можно себе представить. Прошло уже полчаса наших усилий, а я только теперь начала обнаруживать слабые признаки пробуждения нашего старца.

— Ангел мой, — сказал он, мне кажется, эти шлюхи поддали ветра в мои паруса. Теперь поднимайся и покажи мне свои прелести, а чтобы я смог пронзить твою благородную заднюю норку, дай мне прежде расцеловать ее, а после мы без промедления приступим к заключительному акту.

Однако, подгоняемый своим оптимизмом, Мондор забыл принять во внимание Природу. Таким образом, неудачей закончились несколько попыток, которые он предпринял, хотя они подсказали мне, чего он желал добиться.

— Ну, что ж, — наконец вздохнул он, — ничего не получается. Придется начать все сызнова.

Мы всемером окружили его. Каждой из нас дуэнья протянула связку упругих розог, и, сменяя друг друга, мы отхлестали дряблую морщинистую задницу бедняги Мондора, который, пока его обхаживала одна девушка, ласкал чресла остальных шести. Мы отделали его до крови, и снова никаких намеков на успех.

— О, Боже, — проворчал в сердцах старый пес, — Очевидно, придется принимать какие-то кардинальные меры.

Истекая потом и кровью, престарелый сластолюбец обвел присутствующих отчаянным и не на шутку перепуганным взглядом.

В этот момент заботливая дуэнья, смазывая одеколоном потрепанные ягодицы хозяина, сказала:

— Знаете, девушки, боюсь, что остается только одно средство вернуть к жизни его превосходительство.

— А что можно еще сделать? — поинтересовалась я. — Честное слово, мадам, мы использовали все средства, чтобы разбудить его превосходительство.

— И все же надо попробовать еще одно, — ответила она. — Я положу его на эту кушетку, а ты, милая Жюльетта, станешь перед ним на колени и вложишь холодный инструмент хозяина в свой розовый ротик. Только ты сможешь вернуть его к жизни — я уверена в этом. А остальные должны подходить по очереди и делать три вещи: сначала хорошенько шлепнуть его превосходительство по щеке, потом плюнуть в лицо и под конец пукнуть ему в рот; как только все шестеро проделают это, я думаю, случится чудо — его превосходительство воскреснет.

Все было сделано гак, как она велела, и, клянусь вам, я сама была поражена эффективностью таких необычных средств: по мере лечения у меня во рту набухал и наливался силой комок плоти, которым вскоре я едва не подавилась. Затем все произошло очень быстро:, пощечины, плевки, смачные утробные звуки — все слилось в один великолепно оркестрованный хор, обрушившийся дождем на нашего пациента; непривычно и забавно было слышать звучавшую в воздухе музыку — симфонию извергающегося вулкана: басы и тенора, звенящие звуки пощечин и щелчки плевков…

Наконец, дремавший до сих пор орган лениво приподнялся и, как я уже говорила, разбух неимоверно; я уж подумала, что он взорвется у меня в гортани, когда, с необыкновенной ловкостью отпрянув от меня, Мондор дал знак дуэнье, которая все уже подготовила для финала — опера должна была завершиться между моих ягодиц. Дуэнья поставила меня в позу, какую требует содомия, Мондор с помощью своей ассистентки мгновенно погрузился в тайну тайн, где и получил величайшее наслаждение.

Но погодите — полной картины происходившего у меня не получится, если я опущу мерзопакостный эпизод, который увенчал экстаз Мондора.

Пока распутник трудился над моим задом, происходило следующее:

1) его наперсница, вооружившись гигантским искусственным членом, делала с ним то же самое, что и он со мной;

2) одна из девушек, забравшись под меня, ласкала мое влагалище, сосала и лизала его, вдувала внутрь воздух и сладострастно причмокивала губами;

3) две пары упругих изящных ягодиц были установлены таким образом, чтобы я также могла ласкать и массировать их;

4) наконец, две оставшиеся девушки — одна, усевшись на меня верхом и выгнув таз, а вторая, сидя на спине первой, — одновременно испражнялись, причем первая умудрялась выдавать порцию экскрементов в рот его превосходительству, а другая — на его чело.

Все участницы, по очереди проделали все, о чем я упоминала: все испражнялись, даже дуэнья, все ласкали мои чресла, все поработали искусственным членом, сажая Мондора на кол, а он, переполненный возбуждением, в конце концов впрыснул хилые плоды своей похоти в самые глубины моего ануса».

МАРКИЗ ДЕ САД. Жюльетта

-----------------------------------------------

У нас проституция не имеет столь давних, как на Западе, традиций своей профессиональной организации. Сама по себе, как явление, она была, но функционировала на уровне сугубо индивидуального «блуда», а все попытки ее организоваться в формальную систему жестоко пресекались и в допетровской Руси, и в царствование Петра Великого, и при его преемниках — до конца XVIII в.

А во исполнение грозного указа Павла I во всей Москве было арестовано всего 139 «непотребных». Смотря как искать. Да и зачем? Пройдет совсем немного времени, и российская проституция возьмет самый блистательный реванш.

ВЕНЕРЫ ВРЕМЕН ЭМИЛЯ ЗОЛЯ

В XIX веке, в отличие от других веков, когда проституция была обособленным институтом, наметилась и очень скоро восторжествовала тенденция проникновения проституции во все поры общества и полного слияния со всеми сферами его жизни.

Если в XVIII веке проститутки имели свои определенные места для прогулок и поиска клиентов, то в XIX-м без них едва ли можно было себе представить любую уличную жанровую сцену Парижа, Лондона, Берлина или Петербурга. Они стали так же естественны, как уличные фонари.

Во Франции, во времена Директории, можно было наблюдать даже массовые шествия проституток, что, впрочем, всегда наблюдается при декларировании всеобщей свободы.

В несколько меньших масштабах, но во всех городах Европы осуществлялась подобная же рекламная кампания.

Но неизменное первенство держал всемирный законодатель мод — Париж.

------------------------------------------------------

«Обыкновенно они начинали свой поход в 9 часов вечера. По тротуарам улицы Нотр-Дам-де-Лоретт тянулись два ряда девушек, спешивших по направлению к бульварам, подобрав юбки.

Нана и Сатен шли всегда вдоль церкви по улице Лепелетье. Недалеко от кафе Риш, поблизости от места их маневров, они опускали подол платья и начиналась прогулка по грязи и пыли. Перед кофейнями они замедляли свои шаги. Здесь они были в своей стихии. Подняв голову, громко разговаривая и смеясь, они время от времени оглядывались на следовавших за ними мужчин. До 11 часов продолжалось это веселое настроение, лишь изредка прерываемое бранью — «грязное животное», бросаемой по адресу неловкого прохожего, толкнувшего их или наступившего им на ногу. Иногда они садились за стол — в кафе, фамильярно кланяясь с официантами, охотно принимая угощение от первого встречного, так как это давало им возможность сидеть и ждать окончания театра.

Когда же приближалась ночь, охота становилась отчаянной. Под сенью деревьев на пустых бульварах происходили безобразные сцены. Торговались с мужчинами, обменивались грубой бранью и пинками, между тем как мимо них проходили почтенные семейства, отцы, матери и дочери, привыкшие к такому зрелищу. Совершив десять раз прогулку от Оперы к театру, Нана и Сатен останавливались на бульварах улицы Фобур Монмартр, так как мужчин становилось все меньше. Зато здесь рестораны, кабаки и харчевни были открыты и освещены до двух часов. Перед кофейнями толпились проститутки. То был последний освещенный и оживленный уголок ночного Парижа, последний открытый рынок для продажи любви на одну ночь, где торг совершался громко и без стеснения.

Так шли они от одного конца до другого, как по открытому коридору публичного дома. Тихо покоилась длинная, пустынная улица Нотр-Дам-де-Лоретт. Только изредка промелькнет тень женщины. То возвращались запоздавшие путницы. Несчастные девушки, пришедшие в отчаяние, так как не нашли себе на ночь заработка, хрипло бранились с запоздавшим пьяницей, задержавшим их на углу улицы.

Бывали, однако, и вечера удачные. Нередко перепадали им луидоры от мужчин с положением, которые шли с ними, спрятав в карман орденские ленты и другие значки. У Сатен был нюх по части этого сорта клиентов. В дождливые вечера, когда Париж тонул в сырости и скуке, эти господа, — она это знала, — шли в темные углы города. А она выуживала самых богато одетых. Она узнавала их по вялому взгляду. В такие вечера город бывал точно охвачен бешеной жаждой наслаждений.

Правда, она немного боялась этих господ. Она знала, что самые изысканные были самыми отвратительными. Покрывавшая их лакировка быстро сходила и наружу выступал зверь с отвратительными вожделениями и рафинированной порочностью. Сатен не чувствовала также никакого почтения к господам, приезжавшим в колясках. Она утверждала, что их кучера более порядочные люди, так как не убивают своих жен нравами полусвета».

ЭМИЛЬ ЗОЛЯ. Нана

-------------------------------------------------------

Многие проститутки имели сутенеров — любовников, поставляющих им клиентов и охраняющих своих подруг, за счет которых они жили. Как правило, именно последнее составляло главную суть их взаимоотношений.

Большинство исследователей проблем проституции XIX века сходятся на том, что проститутки таким образом удовлетворяли свою потребность в естественных чувственных переживаниях, в любви и заботе об объекте этой любви. Не отрицая возможность существования этого мотива, тем не менее рискну высказать мысль о том, что главным, все-таки, мотивом подобного поведения проституток являлось (и является) подсознательное стремление изначально рабской души иметь хозяина. Рабскую душу не радует, даже тяготит ощущение полной свободы, она всегда стремится под власть «сильной руки» и по-рабски обожествляет эту руку, и испытывает мазохистское наслаждение, когда эта рука бьет ее. Мне кажется, именно в этом кроется основная причина «любви» проституток к своим сутенерам.

Но вернемся в XIX век, на: улицы европейских городов, по которым фланируют прокатные Венеры, затрагивая прохожих и с черной завистью глядя вслед своим товаркам, которым посчастливилось подцепить клиента.

Заключенная на улице удачная сделка завершалась сношением либо в квартире проститутки, либо в так называемых «меблированных комнатах», которых было в изобилии во всех крупных городах.

Правда, полицейские правила строго запрещали оказывать приют подобным парам, но именно эти пары и были главным источником дохода «меблирашек».

--------------------------------------------------------

«В поход мы отправились ночью, когда дичь, за которой ты охотились, должна была находиться по норам. Около двух или трех часов утра являлся я. опоясанный своим шарфом комиссара и в сопровождении нескольких агентов, в то время как полицейские в мундирах охраняли все входы.

При первом звонке я слышал ругань, потом ворчливый голос спрашивал:

— Кто там?

— Начальник сыскной полиции.

Тотчас слышался испуганный возглас, и передо мной возникала взволнованная фигура хозяина дома, в рубашке и босиком. Несчастный, вероятно, видел в эту минуту сверкающий над его головой меч — привлечение к ответственности за нарушение полицейских правил.

В это время где-то послышался крик:

— Полиция!

И в мгновенно проснувшемся доме, в глубине его коридоров, где на стенах выступала сырость, где там и сям горели газовые рожки вместо ночников, поднялся беспорядочный стук дверей, топот множества ног и испуганные вскрики.

Мои агенты быстро водворили порядок, заставив всех вернуться в свои номера. В полуотворенных дверях виднеются наскоро одевающиеся женщины и мужчины.

Один из агентов идет рядом со мной, держа в руке книгу записи жильцов этого заведения, но сверяться по ней едва ли имеет смысл…

— Начнем с «увеселительного поезда», — так на полицейском жаргоне называется комната, отведенная в домах этого сорта для анонимных свиданий на час.

Само собой разумеется, что подобные постояльцы никогда не записываются. О, какой вид у мужчины, когда я вхожу в эту комнату! Мелкий рантье, мелкий чиновник или просто старый развратник, он еще не успел одеться, но старается в первую очередь обуться, чтобы выглядеть если не более солидным, то хотя бы более приличным. Каких усилий ему стоит произнести свое имя!

— Господин комиссар, умоляю, не делайте скандала! Если моя жена узнает, я… погиб!

Его соучастница, более привычная в подобном плане, деловито собирает пожитки, явно смирившись с перспективой провести остаток ночи в участке.

Хозяин бледен и растерян. Еще бы: это тройной удар.

— Три нарушения полицейских правил. Первое — дама, второе — господин, третье — прием распутных женщин, — замечает агент.

Хозяин обреченно кивает головой…»

ГОРОН. Записки

-------------------------------------------------------

Жизнь бордельных проституток гораздо менее насыщена приключениями и эксцессами, но она и лишена той элементарной свободы выбора, которая все-таки есть у уличной проститутки, которая имеет возможность избежать полового контакта с каким- нибудь уродливым или зловещим монстром. Бордельная лишена этой возможности. Она обязана удовлетворять абсолютно все прихоти любого из клиентов. В более или менее популярных борделях проституткам приходится принимать в день в среднем от 10 до 20 клиентов, а в праздничные дни их число удваивается, если не утраивается.

Иногда одну проститутку заказывает целая группа мужчин — поклонников группового секса, и она должна удовлетворить все их прихоти, иногда отдаваясь им по очереди, а иногда и одновременно двум, трем, а то и пяти партнерам.

Групповое пользование проститутками особенно было развито в студенческих кварталах, когда студенты в целях экономии выписывали проститутку на дом, и она обслуживала довольно многочисленную группу желающих.

Естественно, что при такой жизни, да еще при регулярном употреблении спиртных напитков, необходимый для этой профессии «товарный вид» довольно быстро утрачивался, и проститутка из бордельных переходила в разряд бродячих или уличных, уступая место начинающей.

Вновь поступившая девушка сначала предоставлялась почетным и постоянным клиентам борделя, а потом уже переходила в категорию общего пользования.

Но сначала она должна была зарегистрироваться в полицейской префектуре, с соблюдением целого ряда формальностей.

В своих «Записках» Эжен Видок так описывает эту процедуру:

«Приведенная в полицейскую префектуру, она, по тогдашнему обычаю, была там записана, не без того, чтобы блюстители нравов не сделали какого-либо замечания, которые свойственны бесстыдным распутникам. С помощью небольшой платы, а также возлияния Бахусу, которое в те времена никогда не упускалось, Адель получила право посвятить себя проституции.

Как только девушка являлась в полицейскую префектуру, открывался реестр и без всяких предварительных вопросов ее вносили туда под именем и в возрасте, который ей вздумается назвать; отмеченная, осмотренная с головы до ног, с этой минуты она безвозвратно приобреталась проституцией, и каково бы ни было впоследствии ее раскаяние, ей не позволялось отказаться от своего заблуждения, расстаться со своим позором».

Только лишь после этой процедуры девушка в XIX веке получала право на профессиональную деятельность.

Впрочем, это касалось лишь «серых лошадок», а «львицы» — кокотки занимались в принципе тем же самым, с той только разницей, что не искали клиентов на улицах и не ждали их в салонах борделей, а были на содержании у одного или нескольких мужчин.

По сравнению с прошлым, в XIX веке число кокоток значительно возросло ввиду бурного роста промышленности, а, следовательно, числа крупных капиталистов, которые могли себе позволить дорогое удовольствие содержать изящную и роскошную живую статуэтку.

Э. Фукс в своей «Истории нравов…» так пишет о кокотках:

«Кокотка в первую голову задает тон моде. Она же в значительной степени налагает свой отпечаток и на общественную жизнь. В особенности жизнь и нравы определенных изысканных кругов большого города получают от нее свою характерную физиономию. А в целом ряде фешенебельных курортов и иных центров жуирующего света — достаточно указать на Монте-Карло — она вообще является осью всей жизни. В таких местах все рассчитано на потребности и вкусы элегантной кокотки».

В то же время, как отмечает Фукс, во второй половине XIX столетия наметился заметный упадок престижа кокотки, и не вследствие подъема нравственного уровня общества, а вследствие, напротив, — его падения, так как женщины имущих классов начали составлять кокоткам весьма сильную конкуренцию на рынке любви. Переняв у кокоток их светскость и элегантность, дамы буржуазного класса быстро затмили их, в первую очередь, огромными материальными возможностями, а что касается сексуальной раскованности и экстравагантности, то эти качества довольно быстро приобретает большинство женщин, отпустивших свои внутренние тормоза.

Кокотка вынуждена была отступить на второй план. Но и здесь порядочные девушки уровня, примерно, нижней отметки среднего класса начали конкурировать с ними, занимаясь довольно тщательно скрытой проституцией, которая выгодно отличалась от явной торговли общедоступным телом.

Эти девушки не торговали собой, а как бы уступали настойчивым ухаживаниям, были этакими кокетливыми сексуальными котятами с невинными мордочками, умевшими и обставить должным образом свое «падение», и получить за него вполне приличный гонорар.

Немецкий историк и социолог Роберт Михельс так описывал явление скрытой проституции:

«Во многих городах, например, в Турине, существуют модные мастерские, расположенные обыкновенно во втором или третьем этаже густонаселенных домов. С внешней стороны их не отличишь от других таких мастерских. Девушки в самом деле заняты работой модисток. Они в самом деле исполняют эту профессию. Если вы войдете в мастерскую, то всегда найдете их за работой, даже больше, вы найдете их погруженными в работу и ведущими себя вполне прилично и благопристойно. Эти модистки берут заказы и на дом. Только посвященный знает, что шитье представляет одну сторону предприятия, тогда как другая состоит в исполнении совсем другой профессии.

Здесь извращенные мужчины, находящиеся в обеспеченных материальных условиях, уже вышедшие из юношеского возраста, принадлежащие к высшим сословиям, находят то, чего ищут: тайные, не компрометирующие половые сношения с порядочными девушками, а девушки, со своей стороны, находят то, что им нужно: сравнительно высокий заработок, не сопряженный с позором.

Я взял на себя труд расспросить некоторых из них об их экономическом положении. Если бы они были только модистками, то зарабатывали бы в месяц в среднем только 90 лир, тогда как при комбинированной системе их заработок доходит до 200 лир. В социальном же отношении они сохраняют незапятнанную репутацию.

Возможно, что некоторые родители знают о двойной профессии дочерей и об источнике происхождения денег, которые они им вечером приносят. Все же это только исключение.

Одна модистка, с которой я беседовал на этот счет, хорошенькая, немного бледная девушка с приличными, целомудренными манерами, подняла, как бы ради убедительности аргумента, юбку и показала мне свое нижнее белье. На ней были длинные, толстые шерстяные чулки и закрытые кальсоны. «Горе мне, — сказала она, — если бы мой костюм позволил родителям вечером угадать то, что я делаю днем!»

Как бы там ни было, эти полупроститутки ведут с внешней стороны туже жизнь, что и их товарки. Свободные обеденные часы они проводят обыкновенно дома. Вечером они отправляются спать домой. По воскресеньям они не работают, а идут на прогулку с семьей, взяв за руку маленького брата, а, быть может, под руку и жениха. За исключением узкого круга их посетителей, никто не догадывается об их двойственной общественной функции».

Такая же «двойственная функция» была характерна для большинства горничных, продавщиц, белошвеек и т. п.

А если к этому списку добавить всех актрис, певиц, танцовщиц и музыкантш, то положение бедных кокоток можно было считать весьма шатким.

Но и это не все. Существовала (и продолжает существовать по сей день) такая форма скрытой проституции, которую можно было бы назвать деловой проституцией, которая получила наиболее широкое развитие в связи с развитием капитализма, ростом промышленного производства и широкого использования в нем женского труда.

Работница фабрики или мастерской полностью зависит от воли мастера и хозяина, соответственно — продавщица магазина и тому подобный наемный персонал. Чтобы не потерять места, она, как правило, не отказывает своему начальству в сексуальных услугах, за что пользуется определенными льготами и послаблениями.

А актрисы, которые мало того что подрабатывают среди зрительской аудитории, так еще должны во имя карьеры исполнять сексуальные прихоти и заведующего труппой, и режиссера, и директора театра, и писак-рецензентов…

А хорошенькие жены должностных лиц, вовсю «работающие» на карьеру своих мужей единственно доступными им средствами? Эта деятельность чиновничьих женушек достаточно едко и ярко описана и Мопассаном, и Чеховым, и Золя, и Куприным.

В XIX веке проституция из обособленной сферы превратилась в тотальное явление, своеобразно цементирующее общество и в то же время разъедающее его, являясь постоянным раздражителем необузданных животных влечений.

Росту проституции в немалой степени способствовало развитие пролетариата. Рабочие окраины европейских городов стали по сути клоакой, где процветали пьянство и самый грязный разврат.

Здесь же следует искать основные источники такого ужасного явления, как детская проституция.

Британская палата лордов в 1885 году назначила специальную комиссию для тщательного изучения этой проблемы. В отчете этой комиссии, в частности, говорилось: «Для комиссии не подлежит сомнению, что число малолетних проституток возросло до ужасающих размеров во всей Англии и в особенности в Лондоне… Большая часть этих несчастных жертв находится в возрасте от тринадцати до пятнадцати лет».

И это во времена суровейшей нравоучительницы — королевы Виктории!

Как отмечали исследователи, детская проституция в основе своей — наследственная. В проститутки идут прежде всего дети самих проституток, частично под влиянием дурного примера, а большей частью оттого, что ими начинают откровенно торговать матери.

Это наиболее низкий и примитивный вид проституции, так как, не имея собственных квартир, юные нимфы обслуживали своих клиентов (и продолжают это делать и по сей день) в любых случайных местах: в подвалах, в подворотнях, на чердаках и т. п.

Процветала детская проституция и в «чистых» кварталах европейских столиц, где ей придавался более организованный характер.

Изучая работы отечественных исследователей проблемы проституции, едва ли можно найти в них какие-то специфические черты, присущие именно России XIX века, за исключением разве что социального происхождения «жриц любви», что было обусловлено резким преобладанием сельского населения в стране.

Как видим, крестьянки уверенно лидировали. Большинство специалистов в конце XIX — начале XX века объясняли это явление нищетой крестьянской массы, но сейчас, в конце XX столетия, картина остается неизменной, следовательно, причина подобного соотношения имеет несколько иные корни, которые мы рассмотрим ниже, а сейчас рассмотрим некоторые характерные штрихи столичной проституции образца XIX века, которые, согласно закону наследственности, остались характерными (с некоторыми модификациями) и для нашего времени.

Благодаря проституции сифилис стал бичом XIX века, тем более, что средства лечения его были крайне неэффективны. Сифилис не столько излечивался, как залечивался, переходя в скрытую и вялотекущую форму, однако весьма реальная перспектива заболеть им не останавливала многочисленную клиентуру проституток, как, впрочем, не останавливает ее и сейчас угроза СПИДа.

Когда сифилис приобрел масштабы эпидемии, правительством был предпринят ряд весьма радикальных мер, успех которых, надо сказать, далеко не соответствовал вложенным в них средствам и усилиям.

Проституция разносила эту болезнь во все, даже самые отдаленные и патриархальные углы страны, и во все слои ее населения.

Ситуация, описанная в приведенном выше отрывке из де Сада, не совсем характерна. Неистребимая алчность большинства проституток заставляла их вступать в сношения с явными сифилитиками, не заботясь, со свойственной им бездумностью, о последствиях.

Как видно из документальных очерков о проститутках, это были вообще отчаянные и совершенно опустившиеся существа, хотя некоторые фрагменты этих очерков могут вызвать сейчас лишь снисходительную улыбку:

«Что касается пределов того бесстыдства, до которого могут доходить или, правильнее, до которого может доводить проституток их положение, то примером могут служить следующие факты: некоторые из несчастных проституток свыкаются и без особого омерзения решаются вызывать у мужчин эрекцию полового члена посредством насасывания его ртом; другие совершенно равнодушно допускают развратников вылизывать свои половые части и т. д. В Петербурге девица Александра Авдеева, 19 лет, очень недурная собой особа, на одном из загородных гуляний летом 1869 г. в кругу подгулявших мужчин плясала канкан совершенно нагая».

(М. КУЗНЕЦОВ. История проституции в России. 1871 г.)

Проститутки всегда хотели того, что делали, а эпитет «несчастные» соответствует лишь очень небольшой части их, что со всей наглядностью подтвердил XX век, когда, по крайней мере, в странах Европы не было той самой нищеты, которую сердобольные социологи прошлого века выдвигали как основную причину проституции.

ПУТАНЫ АТОМНОГО СТОЛЕТИЯ

В организацию проституции наш век не привнес ничего нового: те же бордели, те же кокотки, те же «вольные».

С «раскрепощением» женщины и ее все более широким участием в общественной и деловой жизни связан бурный рост деловой проституции, невиданный по своим объемам в прежние века, а с разбуханием чиновничьего аппарата (особенно в СССР, гитлеровской Германии и «странах социалистического лагеря») — рост «карьерной» проституции, когда преданные жены зарабатывали таким образом продвижение по службе своим благоверным.

Все же остальное, в принципе, осталось прежним. Да, появились бордели с узкой специализацией, где квалифицированные садо-проститутки, так называемые «Домины» или «Воспитательницы», которые могут со всей элегантностью заковать клиента в кандалы, отхлестать розгами и помочиться ему на грудь, но разве подобного не было в том же Гамбурге, Берлине или Париже сто лет назад?

Так же как и уютные гнездышки, где можно вволю посношаться с собачкой, обезьянкой или птичкой, — и эти услуги можно было получить еще полтора века назад в любой из европейских столиц.

И показательные выступления лесбиянок тоже были, и секс на подмостках сцены, и пип-шоу, где можно через стекло полюбоваться прелестью женской грации и таинствами ее туалета, и даже кабинки с отверстиями в стенке, за которой анонимная партнерша окажет скорую минетную помощь…

К приметам времени следует отнести то, что резко возросло число «вольных» (а, следовательно, и число сутенеров) и «тайных», которые совмещают проституцию с какой-нибудь бессмысленной для женщины профессией типа инженера.

Резко возрос образовательный уровень. Если в прошлом веке считанные единицы проституток имели гимназическое образование, то в наши дни уже большинство из них имеет дипломы о среднетехническом или высшем образовании.

Мощное пополнение армия проституток получает из рядов студенчества и так называемой учащейся молодежи (техникумы, школы, профессионально-технические училища).

Профтехучилища являются, пожалуй, самым надежным резервом проституции, так как там, в основном, учатся девушки из сельской местности, которые после окончания училищ, в деревню, естественно, возвращаться не собираются, а в городе они, с их квалификацией, едва ли могут найти работу, тем более при нынешнем параличе производства (у нас). Правительство упрямо не хочет воспринимать эту очевидную истину и продолжает субсидировать эти заведения, выпускники-юноши которых доставляют немало хлопот милиции, а девушки — венерологам, да и не только им.

Так называемая «перестройка» вскрыла все загримированные гнойники нашего общества, идеологи которого с гордостью заявляли на весь мир о том, что у нас нет проституции. Да, не было официально функционирующих борделей, хотя сами постоянно

наезжали на уик-энды в «охотничьи домики», где их ожидало сексуальное обслуживание на уровне высших мировых стандартов.

А «девочки» в «Метрополе» еще в 60–70 годы?

А фантастической, немыслимой широты сфера деловой проституции?

В структуре партийных и комсомольских органов любое повышение по службе или «режим наибольшего благоприятствования» зарабатывались либо в отдельно взятых постелях вышестоящих начальников, либо участием в тайных оргиях, разумеется, лишенных римской элегантности. В настоящее время наиболее способные из этих девиц, повзрослев, заняли просторные кабинеты в органах исполнительной власти. Они ведут активную общественную жизнь, они баллотируются, они изрекают истины, но глядя на их натруженные губы я не могу сдержать саркастической улыбки. Были, конечно, исключения, но они крайне редки…

Ну, а когда появилась возможность проникнуть за рухнувший «железный занавес», наши соотечественницы толпами ринулись в Турцию, Арабские Эмираты, Голландию, Германию, Францию — нагло отбивать хлеб у местных проституток.

Говоря о туризме, следует отметить такую распространенную в наше время форму проституции, как «порнотуризм» или, как его еще называют, «секстуризм».

Суть этого понятия заключается в том, что местом бордельных услуг объявляется определенный город, или остров, или участок какого-либо экзотического побережья, где туристов ждут, кроме красот местной флоры, роскошных пляжей и ночных клубов, лишенные комплексов девушки, ласки которых входят в программу отдыха, вручаемую в турагентстве вместе с авиационным билетом.

Эти турагентства, функционирующие во многих городах Европы, выпускают красочные рекламные плакаты, на которых изображены туземные королевы красоты и помещен такой, примерно, текст: «Вы будете обладать такими же девушками, если совершите туристическую поездку в…»

Одним из главных центров такого рода туризма стала в последнее время Бразилия.

Притязания проституток следующей категории не простираются так далеко, они довольствуются малым, проявляя в этом гораздо больше благоразумия, чем их бразильские коллеги.

Это — так называемые «дальнобойщицы» — временные путевые подруги шоферов-дальнорейсовиков.

Собирательный образ этих женщин достаточно выразительно описан в одном из писем, опубликованном в той же газете «Двое»:

«Итак, я — Маринка-дальнобойщица, как сама себя называю, а на деле — дорожная проститутка, плечевая, как нас называют.

Не судите меня за это. Все считают таких, как я, последними тварями, опустившимися людьми. Да, жизнь опустила меня. Вернее, сама я позволила себе опуститься до шлюхи дорожной. Но, слава Богу, не отнять у меня умения понимать людей, сочувствовать им, любить все и всех вокруг себя.

Я по характеру очень спокойный, доброжелательный и бескорыстный человек. Стеснительная, даже робкая, ей-Богу. Не вяжется все это с моим образом жизни, да? А мне легко в дороге. Когда мы едем в машине, у нас создается чисто семейная обстановка. Едем, разговариваем, музыку слушаем. Где-то остановимся, пообедаем, где-то поужинаем. А ночью — выпьем немного, посидим, поговорим — и спать. Ну, естественно, как муж с женой.

Много у меня было мужчин-дальнобойщиков. Многих вспоминаю до сих пор, были и такие, с которыми расставалась со слезами на глазах — привыкала за дорогу. Были и такие, которым адрес свой оставляла, и приезжали они ко мне в гости. С подарками, с радостью в глазах. Были ребята, к которым возникала сильная симпатия, почти любовь. Влюблялась два раза — раз в Сергея из Ставрополя, даже домой к нему ездила, так хотелось еще увидеть его. А другой раз — в Женьку из Кузбасса, до сих пор жду его, обещал приехать.

Началось все давно, когда я молодая была. Началось с того, что в 15-летнем возрасте меня изнасиловал родной отец. Вот кто был первым мужиком в моей жизни. Отца посадили, конечно. Сколько я тогда вытерпела. И как переживала! Даже сейчас странно как- то. А тогда мне казалось, что я теперь никому не нужный человек. И было отчего так думать: в школе все смеялись надо мной, по селу слухи всякие шли, каждый пальцем показывал на меня. Парень, с которым я тогда встречалась, не выдержат, бросил меня. Мать родная сначала жалела, а потом начала меня во всем винить. Просила, чтобы я отказалась от своих показаний, подала на пересуд. Но ведь была медэкспертиза, а там ведь не глупые люди! Словом, оставили приговор без изменения.

А для матери я разом стала плохой. Теперь она и сплетни грязные сама стала по селу распространять. Как мне было обидно! И ведь ей верили. Она била на сочувствие — сама была инвалид 2-й группы, ее жалели все: осталась, мол. без кормильца, а на шее двое маленьких детей 5 и 6 лет и нас трое — 14, 15, 16 лет. Мне советовали пожалеть мать, ей же малышей растить, а как она без отца? Вы-то, мол, взрослые, сейчас все разлетитесь из дома. Но что я могла сделать? Мне было тогда лишь 15 лет, и так горько и обидно, что даже мать не понимает, как мне плохо! И начались скандалы с матерью. Один раз она меня даже на сутки посадила, вызвала милицию и написала заявление, что я бешеная, покоя ей не даю, а она больная, нервная, и т. д, И забрали меня. Просидела я до 16.00 вечера, и отпустили, назначили штраф. Я в то время работала на почте, хоть и несовершеннолетняя была. Сразу из камеры побежала на работу, хотя уже на два часа опоздала. Там объяснила, в чем дело.

Мне посоветовали уйти из дома. И я ушла к почтальонке одной, она со мной работала. Пожила у нее немного, потом попала в больницу с аппендицитом. Сделали операцию, отлежала в больнице. А мать моя за все время ни разу не пришла навестить меня, только слухи продолжала по селу распускать, дескать, я и беременная, и такая-сякая…

Чужие люди навещали меня в больнице. Ну не обидно ли? Не тяжело?

Дожила я кое-как до 18 лет в своем селе и уехала на комсомольскую стройку, на «Атоммаш» в г. Волгодонск, Ростовской обл. Уехала с черной душой, обиженная на весь белый свет, несчастная и нелюбимая.

Жила в общежитии, училась, потом работать пошла. Обратил на меня внимание парень (на 9 лет старше меня был). Работал он в городе, по вечерам приходил к общежитию нашему, вот и заметил меня. Я в то время очень симпатичная была, миленькая такая. Ну вот, стали мы встречаться, тут любовь пришла. Закружило меня, завертело. Оказалось, что очень я ему нужна, и уехала я к нему. Жил он на квартире. И жена была, только он не жил с ней уже года три, хоть и не разведен был. Ну, пока я тут с ним жила, из общежития меня выписали, с работы уволили. Сама виновата, конечно, но кто знал? Я ведь так счастлива была, и ведь молодость, легкомыслие, все кажется так легко и прекрасно. А потом — раз, и крах! И ничего не исправить, не вернуть. Так и у нас вышло. Налюбился он, а мне идти некуда. В общежитие назад не берут, в другие тоже нелегко попасть. Словом, собрала я свои вещички, документы и уехала в г. Новороссийск. Но пока доехала, наверное. месяц прошел: провела я его в дороге. Нравилась я «камазникам»: молодая, симпатичная. А как начну о жизни своей неудачной рассказывать, о любви несчастной, да о том, что жить негде и не на что, так и вовсе жалели меня все. Один с собой взял в дорогу, другой, третий, так и пошло. Мне что — хоть не на улице была. Домой-то, в ад, вернуться нельзя… А тут и весело, и не голодно, и не холодно, и спать есть где…

Пережила, приехала в Новороссийск, стала пробовать устраиваться там на работу. Да трудно было в те времена мне устроиться. И пошло: днем хожу по городу, а ночью — на дорогу. Знаю уже — ребята помогут, не дадут пропасть. Когда все, что было у меня хорошего из вещей, продала, все проела, уже и пытаться не стала устроить как-то свою жизнь; тем более и документы потеряла: ведь я бродила, и в подвалах ночевала, и на чердаках — все было.

И стала я кататься постоянно. В каких только городах не была. Попадались мне молодые, холостые ребята, брали к себе жить на время. Ведь в жены я не годилась — кто я такая? Бродяжка, плечевка, без имени, без документов. Выручала молодость, да и смазливость. Вот так и было: поживу с одним — и на дорогу. Познакомлюсь с другим, поживу у него — и опять дорога…»

Еще одна, характерная для всех малоразвитых стран, категория — интердевочки.

В отличие от «туристских принадлежностей» — бразилианок, эти «путанят» исключительно ради разового гонорара и относительно самостоятельно.

Интервью с одной из ветеранок этой категории проституток поместила на полосах своего февральского (1997 г.) номера газета «Спид-инфо».

Некоторые характерные фрагменты:

«…Ее детство не было тяжелым — отец, известный артист, солист ГАБТа, зарабатывал достаточно, чтобы иметь возможность выполнять все прихоти девочки. Он умер, не дожив двух месяцев до совершеннолетия Нателлы. Она осталась с матерью, тяжело заболевшей после смерти мужа. Нателла поступила в институт Мориса Тореза, ухаживала за больной мамой, давала частные уроки языка…

Когда Нателла перешла на третий курс, пришлось решать не-, легкую задачу — деньги, оставшиеся на сберкнижке отца, кончились. Стипендии и приработка от уроков в обрез хватало на самое необходимое: еду, лекарства, минимум одежды. А нужно было еще оплачивать сиделку, покупать фрукты; профессор, который раз в две недели консультировал мать, тоже обходился недешево. Конечно, хотелось и одеться красиво, и косметику хорошую иметь, и духи…

Со своей проблемой Нателла пришла в комитет комсомола. Секретарь комитета, однокурсница Нателлы Ксения не раз помогала малообеспеченным студенткам подработать на масло к куску хлеба. Через «Совинтур» она устраивала девочек экскурсоводами к «фирменным» группам. Однажды день ее рождения отмечали в ресторане «Националь». Там она и сделала Нателле конкретное предложение поработать с «фирмой» при отеле…»

«Национальность в принципе значения для меня не имеет, хотя разница есть. Больше всего платят и лучше всего обращаются с нами японцы. Итальянцы темпераментнее, и даже небогатые платят хорошо. Потом американцы — самые закомплексованные. За внешней самоуверенностью, даже наглостью, часто скрываются натуры, сомневающиеся в себе, которым важнее всего подтверждение их достоинств, участие, сочувствие… На четвертом месте по платежеспособности — флегматичные финны. Самые безразличные чаще всего немцы, «бундесы». И если «бундес» от своего коллеги услышал цену — больше ни за что не заплатит, хоть восьмеркой вывернись. Самые бедные — французы. Они же — самые большие фантазеры. С остальными я слишком мало имела дело, чтобы обобщать. Самые грубые, самые опасные — наши.

Кстати, пуганы обычно не так много зарабатывают. Максимум двести долларов за ночь. Половину «мамка» (то есть сутенерша. — ред.) забирает. И работа не каждый день — два-три раза в неделю. Чаще не получается. У нас весь тоже все поделено — кто, где, когда, почем».

«Почему говорю, что самые опасные клиенты — это наши? Сам посуди. Им секса мало, им подавай чего-нибудь этакого: любят, чтоб на одной ноге на столе поплясала, чтоб задницей на полу покрутилась. А есть еще «солнышко» (или «ромашка» — это уж кому как нравится») — это когда ребята садятся за стол, а девка ползает и строчит кому-то минет, а приятели по лицу должны догадаться, кому именно. «Солнышко» обычно устраивают под утро, когда уже все комбинации перепробованы: и два одну, и одна на двоих. Главное — не попасть на «субботник». «Субботники» обычно так устраивают: подъезжают ребята, расплачиваются, сажают девок в машину, потом бьют сутенера по морде, отнимают деньги и на огромной скорости уезжают. А еще «субботник» — это когда берут одну, привозят на место, а там ждут все сорок. Ощущение, скажу я вам…»

«Потом в ее жизни появился Бони. Когда они познакомились, ему было 42 года. Он приехал из Осаки заключать договор о поставке какой-то электроники для химзаводов. Бони приезжал каждый месяц на три-четыре дня. Он выкупил ее работу — давал деньги, чтобы Нателла без него ни в чем не нуждалась и ни с кем не слала. Добрый, мягкий, по-настоящему интеллигентный — ей было с ним хорошо… В «Нацик» уже не ходила, он приезжал к ней домой, познакомился с мамой.

Нателле казалось, что она устроила свою судьбу и лучшего не надо. К тому времени квартира у нее была полностью обставлена, в гараже стоял автомобиль, ни в чем себе не отказывала. Тут-то ее беда и подстерегла. Все началось со дня рождения подруги, там был один парень… Она не знала его, но словно давным-давно ждала это лицо, эти глаза, этот голос… В тот вечер они смотрели только друг на друга и ушли вместе. Она забыла про все: про своего Бони, про «работу»… Уехали в Дагомыс, сняли самые дорогие апартаменты и утонули в счастье. С ним ей было так хорошо, как ни с кем. Потом вернулись в Москву. Он поехал домой за какими-то вещами — и не вернулся. Она чувствовала, не хотела отпускать… Ему было всего 19, но, как выяснила потом, он за свои невеликие годы успел вырасти в крупного афериста. В последнюю «работу» кинул крутых московских валютчиков почти на 200 тысяч баксов. И его убили — прямо перед дверью квартиры…

Жизнь потеряла и цвет, и вкус — Нателла проживала свои накопления, не делая попытки заработать еще. От тоски села на иглу.

Деньги кончились, в ход пошли драгоценности, вещи. Она опустилась, часами сидела у окна, глядя в небо — непричесанная, в грязном халате… Умерла мама. Заняла у одного знакомого жулика деньги на похороны…»

ДМИТРИЙ УТЕХИН

Вот такие они, характерные типы современных путан.

Думается, необходимую полноту и объемность образу придаст этот мастерский штрих большого и мудрого художника…

---------------------------------------

«Я выяснил, однако, во что они превращаются, эти обаятельные, с ума сводящие нимфетки, когда подрастают. Помнится, брел я как-то под вечер по оживленной улице, весною, в центре Парижа. Тоненькая девушка небольшого роста прошла мимо меня скорым топотком на высоких каблучках; мы одновременно оглянулись; она остановилась, и я подошел к ней. Голова ее едва доходила до моей нагрудной шерсти; личико было круглое, с ямочками, какое часто встречается у молодых француженок. Мне понравились ее длинные ресницы и жемчужно-серый tailleur, облегающий ее юное тело, которое еще хранило (вот это-то и было нимфическим эхом, холодком наслаждения, взмывом в чреслах) что-то детское, примешивающееся к профессиональному fretillement ее маленького ловкого зада. Я осведомился о ее цене, и она немедленно ответила с музыкальной серебряной точностью (птица — сущая птица!) «Cent». Я попробовал поторговаться, но она оценила дикое глухое желание у меня в глазах, устремленных с такой высоты на ее круглый лобик и зачаточную шляпу (букетик да бант): «Tant pis», произнесла она, перемигнув, и сделала вид, что уходит. Я подумал: ведь всего три года тому назад я мог видеть, как она возвращается домой из школы! Эта картина решила дело. Она повела меня вверх по обычной крутой лестнице с обычным сигналом звонка, уведомляющего господина, не желающего встретить другого господина, что путь свободен или несвободен — унылый путь к гнусной комнатке, состоящей из кровати и биде. Как обычно, она прежде всего потребовала свой petit cadeau, и как обычно, я спросил ее имя (Monique) и возраст (восемнадцать). Я был отлично знаком с банальными ухватками проституток; ото всех них слышишь это dixhuit — четкое чириканье с ноткой мечтательного обмана, которое они издают, бедняжки, до десяти раз в сутки. Но в данном случае было ясно, что Моника скорее прибавляет, чем убавляет себе годика два. Это я вывел из многих подробностей ее компактного, как бы точеного, и до странности неразвитого тела. Поразительно быстро раздевшись, она постояла с минуту у окна, наполовину завернувшись в мутную кисею занавески, слушая с детским удовольствием (что в книге было бы халтурой) шарманщика, игравшего в уже налитом сумерками дворе. Когда я осмотрел се ручки и обратил внимание на грязные ногти, она проговорила, простодушно нахмурясь, «Oui, se n’est pas bien» и пошла было к рукомойнику, но я сказал, что это неважно, совершенно неважно. Со своими подстриженными темными волосами, с светло-серым взором и бледной кожей она была исключительно очаровательна. Бедра у нее были не шире, чем у присевшего на корточки мальчика. Более того, я без колебания могу утверждать (и вот почему, собственно, я так благодарно делю это пребывание с маленькой Моникой в кисейно-серой келье воспоминаний), что из тех восьмидесяти или девяноста шлюх, которые в разное время по моей просьбе мною занимались, она была единственной, давшей мне укол истинного наслаждения. «Il'etait malin celui qui a invente ce true-La», любезно заметила она и вернулась в одетое состояние с той же высокого стиля быстротой, с которой из него вышла…

…Следующее наше свидание состоялось на другой день, в два пятнадцать пополудни у меня на квартире, но оно оказалось менее удовлетворительным: за ночь она как бы повзрослела, перешла в старший класс, и к тому же была сильно простужена. Заразившись от нее насморком, я отменил следующую встречу — да впрочем и рад был прервать рост чувства, угрожавшего обременить меня душераздирающими грезами и вялым разочарованием. Так пускай же она останется гладкой тонкой Моникой — такой, какою она была в продолжение тех двух-трех минут, когда беспризорная нимфетка просвечивала сквозь деловитую молодую проститутку».

ВЛАДИМИР НАБОКОВ. Лолита

--------------------------------------------

Многие исследователи причин проституции склонны искать их прежде всего в социальном и экономическом неравенстве, то есть в несовершенстве общества. Эти идеи прямо смыкаются с социалистическими, которые исходят из такого марксистского положения, как: «Личность не есть абстракт, а продукт общественных отношений».

Игнорируя объективные свойства личности, социалисты всегда делали ставку на массы, которые по природе своей подавляют и исключают совершенствование личности как таковой.

Два эксперимента социалистов — в 1917 году в России и в 1932 году в Германии не только не способствовали искоренению пороков, но и прямо стимулировали их невиданный, чудовищный рост.

Разумеется, на личность влияют общественные отношения, но в той ли решающей мере, как это утверждают социалисты?

Действительно, если миллионы детей рождаются, воспитываются и вырастают в одной и той же среде, то почему одни из них становятся преступниками, а другие — нет? Значит, есть все- таки некие сугубо индивидуальные свойства человеческого «Я», в которых изначально заложена предрасположенность к преступлению.

В свое время, когда сформировались две полярные теории происхождения преступности и проституции — социологическая и антропологическая — французский профессор судебной медицины Александр Лакассань (1843–1924) сформулировал вывод, частично примиряющий эти теории: «Преступник — это микроб, не играющий никакой роли до того момента, пока он не окажется в бульоне, который заставит его активно функционировать».

Если уж говорить о развращающем влиянии среды, то, анализируя историю человечества, мы неизбежно придем к шокирующему многих и многих выводу: порочность людей находится в самой прямой зависимости от демократизации общества.

Природа наделила всех нас, людей, неравными возможностями, и это — объективная реальность. Но каждый человек на своем уровне может быть счастлив, примирив свои возможности со своими желаниями. Это равновесие и есть простейшая формула счастья.

Демократия же, которую Байрон называл «аристократией негодяев», декларируя всеобщее и антиприродное равенство, развращает людей иллюзорной картиной бытия, непомерно раздувает их желания и лишает разумного смирения, которое заключается не в тупой покорности, а в трезвой оценке своих возможностей и умении соотносить их с желаниями.

В феодальную эпоху горничная не терзалась завистью к нарядам своей госпожи или к ее положению в обществе — и была счастлива. А что толку в том, чтобы объявить горничной, что она равна госпоже, если у нее нет объективных данных зримо, материально подтвердить это равенство? Ей остается либо приставить нож к горлу госпожи и сказать, как девица в предыдущей главе: «Слышь, разувайся, снимай свои сапожонки, дай другим поносить», либо вырвать себе четыре передние зуба и, получая за каждый сеанс минета 350 долларов, презрительно бросить жене профессора: «Сколько твой муж в месяц получает? Так вот, это не я, а ты х… сосешь!»

Что они и делают, те, кому по своим природным данным никогда бы не подняться выше прачки или уборщицы. Но порочная мысль «а чем я хуже?» толкает их на это восстание против истинного положения вещей.

Ощущение своей несчастности порождается у женщин не объективной оценкой своего состояния, а сравнением его с состоянием тех, кому она завидует.

При этом женщина никогда не задается вполне естественным вопросом: «А, собственно, какие у меня основания претендовать на это?» Нет, женщина, с капризной бездумностью ребенка, твердо заявляет: «хочу!» И устремляется к этой цели, не разбираясь в средствах.

У Маяковского есть стихотворение «Маруся отравилась», написанное в ответ на заметку в «Комсомольской правде», где рассказывалось о том, что девушка-работница отравилась потому, что у «нее не было таких же лакированных туфель, как у ее подруги Тани». А почему у нее непременно должны были быть эти туфли?

Но травятся далеко не все. Многие находят более простые способы добывания вожделенных туфель. И главная причина здесь не в неравенстве, а в отсутствии дол ясно го смирения.

Слово «смирение» — производное от слова «мир». Именно смирение дает мир душе, и ничто другое.

А если в душе нет мира, ее охватывает тревожность, которая всегда была катализатором уголовных преступлений, самоубийств и проституции.

Что же касается нужды (в ее объективном понятии, когда не на что купить кусок хлеба), то она является одной из причин случайной проституции, да и то лишь на ее начальном этапе.

Нужда была в этом случае только толчком, питательным бульоном, по выражению А. Лакассаня, в котором микроб получил свое бурное развитие.

Нужда… Давайте рассмотрим примеры из предыдущей главы.

Марина из пип-шоу. Какая нужда заставила ее стать заурядной парижской проституткой? Желание учиться непременно во Франции? Конечно, Санкт-Петербургский университет для нее не тот уровень… Ну, здесь все лежит на поверхности.

Бразильские девушки, обслуживающие секс-туристов. Бразилия для них — тоже не тот уровень: здесь, чтобы нормально жить, надо либо получить образование, либо стать продавщицей, официанткой, то есть прилагать определенные усилия, так не проще ли выйти замуж за какого-нибудь флегматичного и добросовестного немца, который будет содержать на всем готовом и при этом не слишком докучать своими сексуальными притязаниями ввиду постоянной занятости на работе — ведь экзотическую красавицу нужно окружить достойным ее длинных ног комфортом…

Маринка-дальнобойщица. Спору нет, положение ее в семье было ужасным. Но что мешало ей еще в 15-летнем возрасте поступить в какое-нибудь профтехучилище, которых в стране было, как грибов, жить там на всем готовом, осваивать рабочую профессию? Кажется, чего бы проще, но она избирает другой путь. Между прочим, трудно поверить, чтобы на комсомольской стройке не нашлось работы и места в общежитии. Уж где-где, а в таких местах безработицы никогда не было. Но, опять-таки, для того, чтобы жить там, нужно было работать, а вот это обстоятельство просто непереносимо для женщин подобной категории.

Интердевочка Нателла. Да, больная мать, да, дорогостоящие лекарства и еще более дорогостоящий профессор… Но если уж так случилось, можно ведь учиться заочно, работать… Нет, тут дело совсем в другом.

Дело во врожденной предрасположенности к проституции, которая является такой же объективной реальностью, как харизма, или «фактор X», пока еще необъяснимо предполагающий способность одного человека повелевать другим.

Надо сказать, что в той или иной мере эта предрасположенность присуща огромному большинству женщин, но здесь решающее значение имеет как мера этой предрасположенности, так и наличие того питательного бульона, в котором этот микроб может успешно развиться.

Всякая бесценность имеет свою цену.

И тем не менее, далеко не каждая женщина опускается до продажи своего тела (если, конечно, не брать во внимание браки по расчету).

Чезаре Ломброзо и Энрико Ферри (1856–1929) вывели теорию о врожденной проституции. Эта теория, с одной стороны, привлекла к себе массу сторонников, и с другой — вызвала шквал возмущения приверженцев социологической теории происхождения преступности, в частности российских народников. Эти воодушевленные социалистическими идеями последователи Чернышевского пытались «исправлять» проституток тем, что усаживали их за швейные машинки, но эти эксперименты неизменно проваливались, как, впрочем, и все социалистические эксперименты, игнорирующие реалии бытия.

Один из решительных противников учения Ломброзо, Б. Бентовин, автор книги «Торгующая телом», на ее страницах высказывает аргументы, которые можно считать характерными для всех критиков теории врожденной проституции.

Не будем спорить с г-ном Бентовиным относительно лучевых костей и стопы (хотя и здесь, наверное, можно найти характерные для падших женщин параметры), но в отношении формы черепа и деталей лица можно высказаться со всей определенностью, опираясь на тысячелетний опыт физиогномики.

Согласно данным этой науки, подтвержденным многовековыми исследованиями ученых разных стран и континентов, скошенный лоб, например, сильно развитые надбровные дуги, плоский затылок, короткий приплюснутый нос и выдающиеся вперед челюсти с мощными резцами прямо указывают на атавистические свойства личности их обладателя (или обладательницы), на склонность к агрессии и слабое умственное развитие, нравится это кому-то, или нет.

Полуоткрытый рот указывает на довольно низкий интеллект в сочетании с повышенной чувственностью.

А разве никто никогда не слышал такого выражения, как «чувственный рот»? Или — «порочный рот»?

Расположение ушей относительно линии глаз является признанным индикатором налитая интеллекта. Так, если верхний край ушной раковины располагается выше линии глаз, это свидетельствует об очень высоком интеллекте, если на уровне линии глаз — об интеллекте выше среднего показателя, ну, а если ниже — о среднем и так далее по мере снижения верхней кромки ушной раковины.

Ладно, оставим физиогномику. Будем считать, что человек не виноват в том, что родился именно с такими ушами или формой носа — и это действительно так. Человек не выбирает себе происхождение, национальность или цвет кожи, как не выбирает себе те или иные черты лица.

Но за те или иные поступки он должен отвечать, или нет?

Поступки, как известно, являются реализацией черт характера, наклонностей, психологических установок личности.

Рассмотрим же наиболее характерные черты личностей проституток в свете учения Чезаре Ломброзо, который подразделял их на две категории: на врожденных и случайных.

Начнем с первых, и прежде всего с той сферы, которая является основной и определяющей их деятельность, — с секса.

Всякий регулярно и часто повторяющийся раздражитель неизбежно вызывает адаптацию к себе, привыкание и угасание чувствительности.

Ломброзо указывает на «полное отсутствие половой чувственности» у проституток, ибо «большинство этих несчастных наделено бесстрастным, апатичным темпераментом. Это автоматы, которые ничем не занимаются и которых решительно ничто не в состоянии возбудить».

К особенностям ILK темперамента мы еще вернемся, а в отношении самого процесса вполне резонным был бы вопрос: «Может ли получать удовольствие от рыбалки в кругу друзей профессиональный рыбак?»

Ломброзо отмечает явное противоречие между ремеслом проститутки и ее сексуальной заторможенностью.

«Сильная чувственность, — подчеркивает он, — не делает еще женщину проституткой: благодаря ей она будет слишком надоедать своими ласками мужу, заведет себе любовника, отдастся, наконец, в минуту сильнейшего полового возбуждения почти первому встречному мужчине, но не станет проституткой: в ней живо чувство стыда, хотя временами грубые инстинкты и берут над ним верх. Там, где женщина, несмотря на свою пониженную чувствительность, все-таки делается "проституткой, причина этого, очевидно, кроется не в ее похотливости, а в отсутствии у нее нравственного чувства. Женщины, не стыдящиеся и не сознающие всего позора своего порока, имеющие особенную болезненную склонность ко всему запрещенному, недозволенному, вступают на путь разврата потому, что он дает им возможность беззаботно жить, ничего не делая; их половая нечувствительность является при этом даже преимуществом, приспособлением в смысле ибо легко и сильно возбудимая женщина не могла бы вести долго жизнь проститутки, и очень скоро была бы ею надломлена.

Для проститутки сношение с мужчиной — совершенно безразличный в психическом и физическом отношении акт, и она торгует собою потому, что профессия эта хорошо оплачивается. Необыкновенно ранняя нравственная испорченность, идущая рука об руку с проституцией, точно так же доказывает, что корень последней кроется не в чувственности, а в нравственном слабоумии, что она есть особый вид рано сказывающегося тяготения ко всему дурному, какой-то наклонности делать все то, что запрещено, — наклонности, столь характерной для нравственно помешанных субъектов».

Известно немало случаев, когда малолетние проститутки до 18–19 лет сохраняют девственную плеву, занимаясь исключительно оральным и анальным сексом, который при неразвитой чувственности едва ли может доставлять какое-либо удовлетворение.

Стремление к проституции зачастую сильно опережает половое созревание. В архиве маркизы де Помпадур был найден один документ, указывающий на то, что она выплачивала ежегодную пенсию некоему г-ну Лебону только за то, что он предсказал, когда ей было всего 9 лет, что она станет любовницей короля Франции.

Для проститутки ее влагалище (или иные отверстия) являются всего лишь инструментом, которые она, как всякий мастеровой, содержит в надлежащем порядке, но относится к процессу работы этими инструментами с холодным спокойствием профессионала.

-----------------------------------------------------

«Вечер в «Континентале»: бар, танцующие пары. Я приезжаю в сопровождении свиты, дрожа от волнения, как молодой послушник перед посвящением в сан, надушенная, в прозрачных развевающихся одеждах — Непобедимая армада. Направляюсь в бар — клиент должен видеть товар лицом. Цена от 50 до 150 флоринов (гульденов) в зависимости от функциональных возможностей, производительности и эффективности. Прекрасный дебют. В 23 часа я в баре с другими проститутками, пардон, хозяйками. Мы — хозяйки, которые угощают клиентов, развлекают милой болтовней перед тем, как предложить подняться наверх. Один час на все. Будет еще точнее, если подвесить на клитор счетчик со звуковой сигнализацией, отмеряющий время. И это будет не бордель, а забегаловка для автомобилистов.

Я разглядываю своих коллег. Сильно накрашенные, виляющие задами с грацией коров. Первые клиенты, все почему-то в серых костюмах и с портфелями атташе, начинают «клеиться» к дамам. Один из них подкатывает ко мне, скромно прикасается к моей руке. Мы выпиваем по бокалу вина и сразу отправляемся в номер.

Широкая кровать, освещение, конечно, красным светом, умывальник. Малоприятное ощущение находиться в жалком отеле со случайным любовником. Я мечтала о Феллини, а попала в убогое заведение. В большом зеркале напротив кровати я вижу типа, вытаскивающего член из брюк. Что должна делать профессиональная проститутка в таком случае? Я прошу его поторопиться, но ему хочется поболтать. Он без конца задает вопросы: давно ли я здесь? Не француженка ли я? Он говорит по-французски с акцентом и находится под влиянием распространенного мифа, что Париж — мировая столица сношений через зад.

Он работает надо мной со знанием дела и заканчивает со спокойной совестью. Потом он начинает одеваться, задавая мне кучу вопросов. Он убежден, что я бедная девушка, когда-то обманутая каким-то негодяем и погубившая свою судьбу. Он думает, что я выросла на какой-нибудь ферме в Оверни, которую навещаю раз в год по разрешению хозяина заведения и когда удается скопить денег на поездку домой. Я чувствую, что он готов спасти меня. Я зеваю от скуки, тороплю его, чтобы он поскорее одевался, успокаиваю его, говоря, что я здесь по своей воле. Когда я снова спустилась в бар, хозяин отругал меня за опоздание.

Второй клиент был похож на испанца. Он отстрелялся быстро, как из базуки. И неудивительно — в баре он выпил бутылку шампанского. Опять спускаюсь. В баре несколько кобыл в ожидании клиентов подпиливают ногти и жуют жвачку».

СИЛЬВИЯ БУРДОН. Порнозвезда

----------------------------------------------------

Следующим характерным качеством врожденных проституток Ломброзо считает нравственный нигилизм по отношению к родственникам и вообще к окружающим.

Множество исследователей сходятся на том, что проституток отличают крайне равнодушное, а иногда и жестокое отношение к своим товаркам, агрессивность и мстительность.

Такое же равнодушно-жестокое отношение наблюдается у врожденных проституток к собственным детям.

Это свойство, как отмечает Ломброзо, ставит их на одну линию с врожденными преступницами.

Последовательница учения Ломброзо П. Тарновская делает следующий вывод из своих наблюдений:

«Материнская любовь часто им совершенно неизвестна. Они, не стесняясь, сознаются, что дети — это бремя и что Бог должен был бы призвать к себе всех этих малюток, которые им в тягость. Во время беременности они делают невозможное, чтобы вытравить плод…

Весьма характерно то обстоятельство, что достигшие пожилого возраста проститутки обыкновенно торгуют своими дочерьми и не понимают, что, собственно, дурного в этом. Так, одна кокотка, арестованная на месте преступления в ту минуту, когда она готовилась продать свою дочь, обратилась крайне изумленная к агенту полиции со следующим наивным вопросом: «За что вы меня арестуете? Какое преступление я совершила?»

Это традиционный вопрос, который они задают даже тогда, когда речь идет о злостном хулиганстве, воровстве или даже об убийстве. Кажется, что эти дамы искренне верят в свое неотъемлемое право попирать все существующие законы, как нравственные, так и уголовные.

«В Лондоне, — пишет Ломброзо, — связи проституток с ворами — общее правило за весьма немногими исключениями. Их можно всегда видеть вместе целыми толпами в кабаках и харчевнях. Женщины эти посвящены во все воровские предприятия своих приятелей мужчин и нередко принимают участие в кражах, имея всегда свою часть в добыче».

Издавна кварталы парижских проституток были одновременно и притонами воров и разбойников.

Проститутки зачастую не останавливаются перед тем, чтобы при удобном случае не обобрать подвыпившего клиента или не отдать его в руки своих сообщников-грабителей.

«Существенные черты проституток и воровок, — отмечает П.Тарновская, — своеобразным образом совмещаются в этих женщинах, которые составляют особую разновидность воровок-рецидивисток.

Проститутки-воровки выказывают, например, больше осторожности в своих поступках, чем обыкновенные проститутки, не так легко поддаются влиянию минуты, умеют хорошо обдумывать свое намерение и сопротивляться моментальному импульсу, такие черты редко наблюдаются у обыкновенных проституток. Но зато они отличаются большей жестокостью и цинизмом, чем эти последние, у которых сказываются порою проблески доброты сердечной, и обнаруживают меньше наклонности к употреблению спиртных напитков. Они понимают, что своем, вдвойне опасном, образе жизни им нужно быть особенно осмотрительными и осторожными, что несовместимо с пьянством».

Разумеется, не все проститутки — воровки, но что удержит от воровства человека, лишенного вообще каких бы то ни было моральных устоев? Особенно у нас и в наше время, когда воровство стало такой же нормой жизни, как, скажем, хамство или мошенничество. То, что во времена Ломброзо считалось достойным специального изучения явлением, то сейчас стало обыденной приметой действительности.

Кроме того, алчная корысть, заложенная в саму основу занятия проституцией, никаких иных последствий, кроме преступления повлечь за собой никак, не может…

Следующая черта врожденных проституток, отмеченная Ломброзо, — это отсутствие чувства стыдливости, присущего всем нормальным женщинам.

В своей «Истории проституции в России» М.Кузнецов возражает Ломброзо такими аргументами: «Стыдливость, свойственная вообще женщине, остается свойственной ей и тогда, когда она посвящает себя промыслу проституции, но эта стыдливость постепенно убивается требованиями исключительного положения проституток. Мы здесь приводим на этот счет несколько примеров. В Петербурге мы знаем много проституток-одиночек, которые являются на медицинское освидетельствование только к одному, избранному ими врачу; если они не застают этого врача в кабинете, то не решаются на освидетельствование их другим врачом и приходят в следующий раз к своему врачу. Некоторые проститутки ни за что не соглашаются оставаться в спальне с мужчиной, не потушив огня…»

А пропустить через себя 10–15 мужчин в день г-н Кузнецов почему-то не считал бесстыдством. Или быть заказанной 2—3-мя мелкими чиновниками одновременно? Здесь явно прослеживается влияние Чернышевского и его утопического труда «Что делать?»

Возможно, были (и есть) какие-то единичные случаи проявления стыдливости проститутками, но эти случаи так же нелепы и неестественны, как обморок хирурга при виде крови.

В этом вопросе, пожалуй, последние «точки над i» расставила порнография (фото, кино и видео), где женщина не только отдается всеми способами одному или группе мужчин одновременно (не говоря уже о кобелях, козлах, ослах и прочей живности), но и демонстрирует это тысячам и даже миллионам зрителей. И попробуйте при всем этом ее назвать проституткой — она оскорбится и заявит: «Я, к вашему сведению, актриса! Кассеты с моими фильмами стали бестселлерами!» Бесспорно, съемки требуют и определенного уровня мастерства, даже таланта, и напряжения, и чувства публичного одиночества, необходимого для сценического действия, но вот само это действие — трахание с осликом перед объективами камер — пусть займет свое место в шкале ценностей и называется своим именем.

А пример «стыдливости» порноактрис приводила в своей книге Сильвия Бурдон: одна из ее коллег категорически отказывалась сниматься, пока с площадки не уйдут все, кроме операторов.

Порнография нужна, раз на нее существует такой повышенный спрос, но она должна с разумным смирением довольствоваться своим местом бордельного окна на окраине города.

Это к вопросу о стыдливости.

Теперь немного о любви.

Эта сфера бытия падших женщин всегда занимала писателей, социологов и психиатров. К последним она имеет наибольшее касательство своим явно выраженным мазохистским характером.

Чем слабее и неразвитее сфера «Я» в личности женщины, тем более дает о себе знать живущая в ней покорная тварь.

Как известно, животные не знают меры в еде и зачастую потребляют количество пиши, превышающее их потребности.

То же можно сказать и о проститутках.

«Так как у проституток в общем так мало развиты ум и половое чувство, — пишет Ломброзо, — то весьма понятно, что у них с особенной силой дает себя знать голод — самый сильный инстинкт их живой натуры. В этом отношении они напоминают детей в том возрасте, когда еще не начиналось их духовное и половое развитие и когда вся жизнь их сводится исключительно к удовлетворению потребностей желудка. Известно, что у идиотов умственная тупость связана обыкновенно с большею или меньшею прожорливостью».

Как одно из характернейших качеств характера проститутки, последователи школы Ломброзо указывают на тщеславие.

Любимым удовольствием проститутки, как отмечает Ломброзо, является безделье.

«Скука ей незнакома, — пишет он, — и она проводит целые дни, лежа в постели, не двигаясь с места, не шевеля ни одним пальцем и не чувствуя при этом никакой тягости от подобной инертности, которая для всякой нормальной женщины несноснее самого тяжелого труда. Зато все проститутки смертельно ненавидят всякий труд, и это отвращение к нему и является главным мотивом их падения и проституции, сюда присоединяется еще, кроме того, их жадность ко всякого рода развлечениям, кутежам и оргиям».

Многие исследователи сходятся на том, что одной из главных причин проституции является лень.

Они, как сороки, любят мишурный блеск, любят обливать себя и других шампанским, крошить дорогие безделушки, бить зеркала или прикуривать стодолларовыми купюрами. В этом они видят способ самоутверждения, в этом дерзком вызове всем возможным ценностям и нормам, хотя весь их показной блеск — всего лишь камуфляж, под которым скрывается нищета в самом широком понимании этого слова.

Резюме Чезаре Ломброзо:

«Тождество преступника и проститутки в анатомическом и психологическом отношениях настолько полно, насколько это возможно: оба они идентичны с нравственно помешанными, а потому равны между собой. Как у одного, так и у другого мы находим те же самые дефекты нравственного чувства, ту же бессердечность и рано появляющуюся наклонность ко злу, то же равнодушие к общественному мнению, благодаря которому один легко мирится с положением преступника, а другая — проститутки; наконец, одинаковую нерасчетливость, легкомысленность и лень, равно как одинаковое же тщеславие и страсть к шумным развлечениям, кутежам и оргиям.

Итак, проституция есть специфическая норма женской преступности».

Но есть еще одна категория проституток, которую школа Ломброзо определяет как случайных.

Имеются в виду женщины, которые стали заниматься этим ремеслом не вследствие врожденной порочности, а в силу неблагоприятно сложившихся обстоятельств.

Собственно говоря, это один и тот же микроб, только в первом (врожденном) варианте он сознательно стремится попасть в питательный бульон, а во втором — попадает туда в силу обстоятельств, которые могли бы и не произойти, и тогда микроб, вероятно, не развился бы.

Но судьбе, видимо, было угодно распорядиться именно таким, а не иным образом…

Резюме Чезаре Ломброзо:

«Факт, что случайные проститутки не столь уродливы в нравственном отношении и не столь цинично бесстыдны, как врожденные, сам по себе указывает уже на то, что женщины эти начали торговать своим телом только лишь благодаря особому стечению обстоятельств, которым не могла противостоять их более или менее шаткая добродетель. По этому поводу Раrent-Duchatelet замечает: «Даже между самыми бесстыдными и отчаянными проститутками находится немало таких, которые стараются скрыть во что бы то ни стало свое позорное ремесло. С этой целью они одеваются по возможности скромно и на улицах держатся в высшей степени прилично. Больше всего они боятся встречи с людьми, которые знали их еще честными женщинами. Я видел однажды одну проститутку, которая серьезно заболела после такой встречи»… Несчастные эти не могут не понимать унижения и позора, которыми себя покрывают. Они презирают свое ремесло, постоянно оплакивают свое паление и вечно строят планы и даже делают попытки переменить свой образ жизни, но — увы! — напрасно. Мы встречаемся здесь с угрызениями совести, характерными для случайных преступников, возмущающихся окружающей их грязью, к которой они еще не успели привыкнуть и которую они от всей души ненавидят, в то время как врожденные преступники, напротив, рисуются и хвастаются ею.

Итак, во всех перечисленных примерах мы встречаемся не с болезненным влечением к асоциальному образу жизни, а со спокойно обдуманным выбором наиболее доходного занятия.

У подобных женщин стыдливость, во всяком случае, притуплена даже тогда, когда они, благодаря счастливо сложившимся для них обстоятельствам, остаются честными матерями и женами».

-----------------------------------------------

«— Я должна сообщить тебе, дитя мое, что в любом случае дело сводится к одному: женщина — она всюду, со всех сторон женщина, и ей все равно, — во всяком случае не хуже, — подставляет ли она свой зад или предлагает влагалище; она имеет полное право взять член в рот и ласкать его рукой; если ее сжатые вместе ляжки доставляют удовольствие одному мужчине, почему другому не могут нравиться ее подмышки? Кругом одно и то же, мой ангел, главное — заработать деньги, а каким образом — это не имеет значения».

МАРКИЗ ДЕ САД. Жюльетта

------------------------------------------------

У Федора Михайловича Достоевского, в его «Записках из подполья», есть такой монолог ведущего персонажа, пришедшего к проститутке:

«— Ты не смотри на меня, что я здесь, я тебе не пример. Я, может быть, еще тебя хуже. Я, впрочем, пьяный сюда зашел… К тому же мужчина женщине совсем не пример. Дело разное; я хоть и гажу себя и мараю, да зато ничей я не раб; был. да пошел, и нет меня. Стряхнул с себя и опять не тот. А взять то, что ты с первого начала — раба. Да, раба! Ты все отдаешь, всю волю. И порвать потом эти цепи захочешь, да уж нет: все крепче и крепче тебя будут опутывать. Это уж такая цепь проклятая… Все равно что черту душу…»

Рабство тела только у избранных не совпадает с рабством души.

Но проститутки к избранным не относятся, увы…