Эталон

Глава 1

Сравнительно-поучительная драма от первого лица при четырёх актах и развязке

Действующие лица:

Иоанн Ди — алхимик, младший хранитель пробирной палаты

Франсиск — аколуф Великого менгира

Виктор Хаут л’Эсерт — господарь крепости Зёльд, наниматель

Бертилла л’Эсерт — его молодая жена

Различные нелюди, мутанты и прочие добрые и не очень добрые горожане, селяне и жители лесов.

Акт I

В котором важный опыт остаётся незавершенным из-за сплетен, а приятная компания разбавляется примечательной личностью, оставляющей странное послевкусие.

Многие отчего-то полагают, что основное занятие алхимиков — пытаться нагревом преобразовывать кал социальной ящерицы каулболке в золото, ведь обе материи — жёлтого цвета. Но большая часть представителей моей профессии греют руками тинктуры и отвары в промежутке между очередным клиентом, возжелавшим бессмертия. Обязательно — сейчас, непременно — без потери потенции и несомненно — за крайне умеренную плату золотом.

Справедливости ради, трансмутация золота и достижение бессмертия остаётся уделом молодых и особенно безумных голов. Остальные предпочитают вещества попроще и проблемы очевиднее. Взять, например, меня. Будучи хранителем пробирной палаты волостного города, мне постоянно приходится разрешать споры, словно какой-то рыночный стражник. Видите ли, я, наверное, единственный на ближайшие триста вёрст алхимик, освоивший очистку тонких сплавов и сопоставление эфирного отражения предметов с реальным.

Поэтому в данный момент я сконцентрирован на очень важном опыте. Я подвергаю металлическую болванку разложению с помощью прогревания и воздействия ряда химических веществ для определения её отражения во всемирном Эфире. А если проще — соответствует ли чёртова гирька своим трёмста крупам. О, эта задача была куда сложнее, чем кажется.

Принесённая мне стражником гирька происходила из каких-то северных марок (или даже дальше). Она была столь нестандартной массы, что разменные меры в палате просто закончились. Её металл содержал пару десятков примесей и совершенно не поддавался обычным методам определения состава. Пока удалось определить лишь примерную массу, но — с точностью до двух и двух тринадцатых грамма. В иной раз я бы поставил ей соответствие, но торговец, владевший мерой, привёз целую гору янтаря — и каждый лишний грамм мог вызвать грандиозный скандал. Поэтому в спешке не было нужды.

Звякнул входной колокольчик.

— Заказы не принимаю, — бурчу я, не отходя от атанора. Опыт не нуждается в спешке, но торговое настроение из-за него сбито напрочь.

— Даже заказы на тинктуры? — весело спрашивает меня мужской голос. Выглядываю в зал. А, Франсиск. Мой приятель по поглощению настоек и проводник в наружный докучливый мир.

— Ты как раз вовремя. Чёртов заказ совершенно не идёт. Я уже думал посылать к тебе сыча - спросить то ли совета, то ли сплетни.

— Понимаю. Слышал от городового, что он первый раз видел такой странный груз.

— Не слышал, откуда он вообще появился?

— Караван же пришёл. Его сопровождала господарская конница — на тех границах неспокойно, а груз... сам понимаешь.

— Понимаю. Тебе на чём?

— Если ещё осталась на любичице — не откажусь.

Франсиск всегда приходит вовремя. Мне уже изрядно надоела работа над неподатливым северным подарком — слишком монотонная работа для моего разума! Разумеется, завтра, со свежих сил, загадка сплава будет разгадана. Но — не сегодня. Серо-фиолетовая тинктура льётся по рюмкам на высокой ножке. Аколуф причмокивает, привычно чувствуя цветочное послевкусие у спиртовой вытяжки. Мы лениво обмениваемся слухами.

Большой груз «кошачьего» глаза вызвал переполох у волостных знахарей, астрологов, шарлатанов и богатых дам. Менгир из пригорода пропал и переместился на четыреста шагов и разнёс в щепки суконную лавку. Магистрат в ужасе - последний рейд искажённых и так не пошёл на пользу архитектуре городка. Жрецы уже начали трактовку, что хотели этим сказать боги. Заезжие имперские учёные крайне рады, что в нашем захолустье такое раздолье потаённых наук. Ходят слухи, что господарь Коттун уже выразил недовольство тем, как они рассматривают его рунический панцирь при любой встрече.

— Дилетанты, — ворчу я. - Баредиол ещё пылает так, что зарево видно даже у нас, но они не смеют даже до владений л'Эсертов дойти.

— Люди несовершенны и боятся демонов. Да и денег нет выставлять вторую экспедицию. Выставлять сотню пушек, организовывать жрецов, суды по имущественным спорам... Проще так, по старинке, обещать землю авантюристам. Окраины же обороняются? Обороняются, ну и пусть боги помогут им всем. А что насчёт панциря... Как будто ты сам не горел желанием изучить его, — тонко улыбается Франсиск, приподнимая рюмку, — кругов так пятнадцать назад.

— Пятнадцать кругов назад я был незрелым мальчишкой, но даже тогда догадался зайти в библиотеку, — салютую в ответ рюмкой.

Некоторое время мы лениво поглощаем тинктуры, обмениваясь всё новыми и новыми сплетнями. Цветочные эманации приятно щекочут нос, ал’кооль — части тела. Сплошная польза для духа и разговора, в общем. Увы, идиллия продолжается недолго.

Звонок колокольчиков во входной двери, как раз во время обсуждения большого скандала в Меховой палате. Я богохульствую под нос: вывеска «закрыто» и поставленный под ручку костыль (с хрустом сломавшийся) не остановили неизвестного мне покупателя.

— Мы закрыты.

— Я так понимаю, временно, — трубно хохочет гость и я давлю в себе появившиеся возражения. Фиолетовый цвет радужки - живёт близ руин Баредиола. Руническая броня с гербовым дольменом. Длинная "вилочная борода". Виктор Хаут Л’Эсерт. Господарь замка Зельд, крупный землевладелец и прославленный воин. Хороший клиент.

— Зависит от того, что нужно доброму господарю.

Вместо ответа воин отсылает жестом своих прихлебателей и приближается к склянкам, забившим полки. Часть из них сущая бутафория — заспиртованные гады, редкие минералы, препараты из тонко нарезанных органов тех бедняг, что мутировали под воздействием Великой Скверны. Большая часть. Многие мои посетители предпочитают тех алхимиков, что соответствуют устоявшимся стереотипам.

— Допустим, мне нужны ваши препараты, поддерживающие тургор организма. Вроде бы, похожи на эти шарики. Я бы не отказался от вещи, приняв которую, снова смогу рубить осквернённых с новыми силами.

Я корчу вежливую мину. Деловые переговоры с отказа начинать не очень хорошо. Но сладкие шарики вряд ли дадут какой-то эффект прославленному воину.

— Сомневаюсь, что они вам помогут.

— Отчего же? Милостливые сударыни очень хвалили их на последнем приёме у бургомистра.

— Сударыни, да простится мне это сравнение, — добавляю крупную ложку вежливости в голос, — хвалили бы и самого великого нечестивого, если их убедить. Это — всего лишь сахарные шарики с очень малым количеством активного вещества.

— Насколько малым?

— Граны, — оброняю я. Франсиск вздыхает. Он прекрасно понимает коммерческую необходимость обмана, однако его обеты правдивости здорово противоречат моей работе. Лишь такт мешает ему постоянно проповедовать мне. Или — раскрыть мои махинации прилюдно.

— Значит, ваше мастерство в работе над основными элементами — ложь?

Я присматриваюсь к воину повнимательнее. В его глазах пляшут огоньки провокации.

— Не ложь. Но увы, добрые люди не желают понимать, что им не нужно потреблять продукты алхимии в таких количествах, в которых они её берут. Человеческое тело — сложный конструкт, сложнее набора шестерёнок. Любое изменение может исправить дисбаланс — или усугубить его.

— Даже если употребят идеальный символ?

Я поднимаю бровь. Господарь подходит к запотевшему стеклу и неспешно, аккуратно проводит пальцем. Две дуги на излётах прямой, круг. Алхимическая монада. Символ эталонной материи. Остаётся только тихо опешить. Может, я и отравил окружающим мозг разговорами об абсолюте, но мало кто из них соизволил рыться в полузабытых и полуеретических книгах в поисках тамги, означающей этот элемент.

— Особым эдиктом алхимического круга нам запрещено проводить опыты над взаимодействием эталона и живой плоти. Есть определенные границы, которые лучше не переходить. Иначе...

— Да, да. Дымы и огни Баредиола прекрасно видны из главной башни моего замка. Когда алхимический уголь вновь разгорается в глубине проклятой печки.

Алхимический уголь был благословлением и бедой учёных последних лет. Он мог отдавать жар и энергию годами, но, вместе с ней — насыщал железо и плоть скверной. А ещё — умудрялся взрываться при неосторожном обращении. И от огня в пепел стирались города, деревья искривлялись от жара, а всё живое превращалось в люфенов — жалкое подобие себя бывших. Объятых демонами, физически ущербных безумцев, ненавидящих всё живое.

— Никто не знает, не окажет ли такое же влияние Абсолют в высоких концентрациях. И вообще — будет ли достаточно стабильно его вещество.

— Я могу вам сказать. Существовать вещество будет. Проблемы только во взаимодействии с живыми, — церемонно разводит руками л’Эсерт.

— Вы можете назвать себя дипломированным алхимиком? — я стараюсь сдерживать рвущийся сарказм.

— Нет. Но я знаю точное место нахождение одного предмета, выкованного с большим содержанием означенной материи.

— Что ж, звучит как научная сенсация. Ну, насколько я могу понять, — подаёт голос Франсиск. И неловко добавляет: — А я просто любопытствующий аколуф.

Похоже, мой друг нарушает какую-то заготовку господаря. л’Эсерт на мгновение сбивается:

— Даже вам любопытно?.. Хотя почему «даже»... мне и моим домочадцам тоже знакомо... — он водит челюстью так, что борода движется, как колба «оживляемого» раствора, — Любопытство. Но мы отвлеклись. Как я уже упомянул, мне известно точное место, где этот предмет сокрыт. Нужно лишь его извлечь. У меня достаточно сбалансированная команда, но нужен алхимик. Для работы с извлечением предмета.

— Господарь... — я не ношу очков, так что приходится хватать первый попавшийся кристалл и крутить его. — Видите ли, скорее всего этот прибор слишком специфичен, чтобы вы смогли с ним работать. Вряд ли он принесёт вам пользу. Выгоднее будет продать его в Алхимический круг или имперцам.

— Обойдутся. С мечом я и сам справлюсь.

— С мечом?

— О, да. Покойный Сендзивой, прежде чем уйти в Баредиол, работал на нашу семью несколько лет. Он поколдовал над мечом моего отца. Сделал его абсолютным, лучшим мечом в пределах известных земель.

— Его тела никто не нашел, — замечаю я и дожидаюсь только пожимания плечами. Взрыв алхимического угля вряд ли бы оставил алхимика целым и живым.

— Почему тогда никто об этом вашем мече не слышал? — любопытствует Франсиск и с шумом втягивает в себя тинктуру. Виктор внимательно изучает его и, наконец, милостливо поясняет:

— Потому что его невозможно извлечь из хранилища. А Михал не оставил инструкций, как его можно взять в руки без вреда для себя. Только какой-то бред по поводу всеполного Эталона или как-то так.

Михал Сендзивой. Безумец, возомнивший себя равным богам. Гений, почти достигший их могущества. Впрочем, дымящийся Баредиол и его влияние на мировой Эфир явно показывают, к чему приводит самоуверенность. Но чёрт возьми, меч, состоящий из концентрированного эталона...

— Господарь, прежде всего, я должен взять с вас определенную клятву.

— Идёт.

— Франсиск, завизируй.

— Властью, данной мне великими Менгирами и жрецами его, я подтверждаю: да покарают боги, природа и судьба тех, кто расскажет о тайне, прозвучавшей в этой комнате.

— Что ж, — прочищает горло господарь, — я слушаю.

— Я обучался работе с эталоном. Не у самого Михала Сендзивого, лишь у его учеников.

— Вы знаете о взаимодействии этой материи с живыми?

— Разумеется. Но процесс нестабильный. Истинный эталон и иногда бывают разными. Я поочередно давал бургомистру настои с растворёнными крупицами эталона, сразу после прибытия в город. Помогло не очень.

— Это после того бургомистр стал ревностно следить за порядком?

Я киваю.

— Что ж, всё равно — вы лучший знаток этого вещества в окрестности ста ланов.

— Не лучший, совсем не лучший, — добавляю щедрую горсть скромности в голос.

— В любом случае, у меня нет времени. За мечом уже активно пытаются добраться.

— Охотники за сокровищами?

— Неважно. Главное — я готов платить золотом. Баредиол доставляет слишком много беспокойства моим землям - и раз имперцы не шевелятся, то мне справедливо будет воспользоваться проклятым мечом.

— Думаю, справедливо будет, если и возможностью исследования окажется включена в награду, — вовремя подаёт голос мой друг.

— Вы абсолютно правы, аколуф. Но помните, что клятва касается и вас.

Франсиск кивает.

— Что ж, тогда я жду вас завтра, господин хранитель, — обращается ко мне л’Эсерт. — Я остановился в постоялом дворе «Чёрная Лошадь», что в Горелом квартале. К сожалению, не могу оставить свои владения надолго — поэтому буду в городе лишь ближайшие два дня. Надеюсь на встречу.

Я впадаю в некую кататонию, воспринимая эти слова, словно они - фоновый шум в толпе. После хлопка двери Франсиск что-то мне говорит, но мне остаётся только вспомнить — не один бургомистр употреблял раствор эталона. Результат и там оказался неожиданным — не окажется ли он таким и для меча?

Акт II.

В котором сомнения алхимика разрешаются неожиданным образом, а тело ряда персонажей выполняет свою функцию - исправно и не очень.

Кап-кап.

Я уже очень давно грею бокал с тинктурой. Абсолют, эталонная материя, давно мне мешала думать, застилала разум, но — никогда не появлялась в моей жизни артефактом. Это может быть шансом на избавление от одержимости — или новым углём для её огня.

Благоверная давно ушла спать. Чувствует, что тяжёлые мысли одолевают меня, мешают обсуждать дела — и с ними нужно разобраться. Она это умеет, и тем самым сполна перекрывает кажущуюся физическую неказистость.

Наш брак был благословлён небесами и тремя жрецами, но был лишь расчётом между двумя уважаемыми членами алхимического цеха. Четвёртый сын, не проявивший желания к сотворению зеркал и третья дочь, страдавшая от хромоты. Скромное приданое, потёртый переносной атанор и фамильная копия «Царственного клейнода». Родственнички с чего-то считали, что я — покорен судьбе. Приму брак с нелюбимым человеком, стерплю презрительное отношение, а главное — предоставлю трактат им. Но во мне сыграла природная алхимия.

Кап-кап.

Сплав гнева и обиды заставили покинуть город, а желание помочь калеке — искать всё новые и новые пути исцеления. Я научился работать с эталонной и живой материей одновременно. Риск был велик, но я всё-таки опоил сначала несколько человек, а затем и невесту раствором абсолютного вещества. Представьте себе, даже не сжёг её. Не смог сделать жену красавицей, но — излечил болезнь и заложил в себя жажду познания. И сейчас, смотря на то, как тинктура эталона медленно, одна пара капель на двести ударов сердца, капает в колбу, я сомневаюсь — стоило ли оно того?

Кап-кап.

Стук в дверь отвлекает меня. Грубый стук. Как будто кто-то скорее проверяет, не вылетят ли все гвоздики, петли и задвижки от двери. Невежливо. А ведь наше захолустье считалось весьма приветливым по меркам вассалов Империи...

— Кто там? — подаю голос.

— Откройте! Городская стража! — хриплый голос. Среди сержантов такие распространены, но этот мне не знаком. По-хорошему, нужно подстраховаться и я медленно иду к двери, вспоминая, где именно у меня спрятаны сюрпризы для непрошенных гостей. Нижняя полка? Нет, есть риск, что сам умру. Средняя? Неплохо, но только если ко мне пришёл не полудесяток врагов.

Кап-кап.

— Сейчас, сейчас... — я скашиваю глаза. Делание идёт по плану. Сигнальные растворы остаются прозрачными — риск взлететь на воздух минимален.

Я подхожу к двери только чтобы увидеть, как она всё-таки слетает с петель. Гостевой зал забивают до упора некто, действительно напоминающие стражей. Дешевые морионы, крашеные нагрудники поверх суконных дублетов. Мечи без украшений. Вот только никакого единообразия, столь любимого ипатом стражи. Кто-то брит, кто-то — бородат, кто-то щетинист. Грабители? Бред, зачем столько мечей на одного алхимика?

Кап-кап.

Кстати, о мечах. Стоящий впереди выхватывает его из ножен и прикладывает точно к кадыку вашего достопочтенного алхимика. Ещё один шаг мне — напорюсь на остро заточенный клинок. Ещё одно свидетельство, что меня навестили разбойники. Ну или охотники за мутантами. Что ж. Меня не впервые грабят. Теперь важно не переиграть и не оставаться слишком спокойным.

— Ч-ч-чем могу быть полезен?

— К тебе приходил Виктуар л’Эсерт. Предлагал деньги за некую работу.

Кап-кап.

— Именно так.

— Откажись от неё.

Я киваю головой. Аккуратно — чёртов меч наточен, как бритва, и уже оставил мне порез на горле.

— Но господарь, сомневаюсь, что я смогу его вызвать прямо сейчас...

Краем взгляда я вижу обширный кошель, летящий на торговую стойку. «Сержант» промахивается и мешочек со звоном падает где-то вне поля зрения. Весёлые ругательства заполняют лавку. Меня это устраивает. До окончания делания я не могу активировать зелья — иначе всё здание взлетит на воздух. А я очень долго на него копил.

Кап-кап.

— Ну и люфен его побрал, — весело замечает мужчина. — Там триста золотых, а если я правильно помню, то вся твоя халупа стоит меньше. Я прав?

— Истинно так, милостливый господарь.

— А раз я прав в этом, то и прав буду, если скажу, что ты откажешь люфенову господарю, или я вернусь и сниму с тебя шкуру...А теперь налей нам и себе чего-нибудь выпить. Мы потравим пару баек, а конкретно я тебе расскажу, что именно ты должен рассказать индюку л’Эсерту.

Кап-кап.

— Да, д-д-да, господарь... — мне очень удачно удаётся изобразить дрожь в руках. Наивно. Очень наивно со стороны моих гостей - пытаться перекупить меня. Пусть даже речь и о гигантской сумме - но целью задания могучего лорда является абсолютная модель того направления алхимии, о которое я бьюсь последние пятнадцать солнечных кругов. Такое нельзя променять на серебро, золото или даже янтарь.

Капли раствора Эталона возвращают меня к игре лицевыми мышцами. Если правильно помню, следующие капли — последние. После этого делание закончится. Не обращая внимания на нескрываемые ухмылки, я тянусь к верхней полке. Она загромождена различными «питьевыми» и лечебными тинктурами, которые скрывают маленькую бутылочку из фиолетового стекла. И после лёгкого удара всё это летит на кофейный столик. А тихий свисток, означающий финал делания, отвлекает всех в комнатке. Кроме меня.

Кап-кап.

Между двумя ударами — три удара сердца. Мгновение, которого мне хватает, чтобы влить в себя жидкий териак. И которое дуболомы тратят, чтобы набрать воздух для бешеного крика. Очень зря. Жидкость из фиолетовой бутылки реагирует с воздухом, алкоолем из тинктур. Переходит в газообразное состояние, поднимается вверх к потолку, затекает в лёгкие. Смешивается с лимфой, доходит до мозга и отключает чувства идиотов, падающих с грохотом целого воза с жестяной утварью.

К этому грохоту прибавляется ещё один, глухой стук. Не обращая внимания на дуболомов, на валяющуюся входную дверь, перемахиваю через невысокую стойку (акробатика отдаётся болью в коленях) и обнаруживаю жену. Без сознания, но крепко сжимающую кинжал. Оттаскиваю её на лестницу (чуть выше границы сонного облака), вливаю терияк. Едва успеваю перехватить руку, в исступлении машущую ножом.

— Иоанн...

— Всё хорошо.

— А те мужчины? Они, они...

Жена набирает воздух, но ей явно его не хватает. Я, напрягаясь, отношу её в каморку. Опаиваю растительным молоком, дающим сон без кошмаров. Нервы ни к чему. Рефлексы провентилируют лёгкие, и слабый яд выйдет с потом. А я возвращаюсь к незванным гостям. Ставлю дверь на место — сейчас ей нужно просто прикрывать происходящее внутри. Притушиваю каганцы у зеркал — слишком много света ни к чему. Набираю в пипетку несколько капель противоядия и смачиваю им губы «сержанта». В самый раз, чтобы даровать ему право говорить — и оставить парализованным.

— Ты покойник, — хрипло сообщает он банальные вещи.

— Нарушение границ жилища без приглашения или письменного приказа. Карается двадцатью ударами плети и возмещением ущерба. Какие же вы стражники?

— Чтоб тебе руки прожгли твои проклятые зелья, а твои дети стали женами и мужьями люфенов...

Я не слушаю его причитания, дешевые из-за природной невежественности и тихие из-за яда. Лишь достаю зелье правды. Зажимаю подопытному нос и вытряхиваю дымящуюся и воняющую тухлыми яйцами прозрачную жидкость прямо ему в глотку. Правда всегда неприятна, но — так же ясна.

— Кто вас нанял?

— Господарь... молодой... имени не знаю... горностай на червлёном поле, открытый шлем... остальное не разглядел. Темно было.

Негусто. Открытый шлем — кто-то из мелких господарей. Горностаи — северная часть Империи, считай — другой конец. Но может, это кто-то из авантюристов, откликнувшихся на призыв Империи защитить пограничье после катастрофы Баредиола? Пушка, сотня солдат — и нищий капитан уже господарь с землёй, хоть и мелкий.

— Чего он хотел?

— Он слышал, что ты умеешь обращаться с идеальной материей... опасался, что ты поможешь л’Эсерту, а тот подомнёт под себя всё приграничье...

— Что ещё ты должен был сделать?

— Если бы ты не согласился, нужно было тебя и пару склянок с идеалом побить, а женке твоей показать, что готовы снасильничать.

Я осматриваю тупые лица. Закатившиеся белки глаз. Нервно метающиеся глаза парализованного «сержанта».

— Что ты ещё знаешь?

— Он очень много говорил об этой твоей идеальной материи, как нужно тебя удержать немного вдали от задания...

— Твои головорезы, кто они?

— Обычные обитатели дна. Они ничего не знают, кроме того, что я им плачу за поддержку.

— Что ж, раз так... — я беру «господарскую» водку и поочерёдно поливаю каждого из пленных. С шипением, хрипом и каким-то всхлипыванием их плоть испаряется, оставляя только грязные тряпки и снаряжение на испорченном полу. Я подхожу к «сержанту». — Неужели ваш наниматель, не зная отличия идеала от Эталона, думал меня перекупить? Очень наивно.

Он понимает, что будет следующим и тщетно пытается вымолить жизнь. За несколько ударов сердца он выдаёт добычу с прошлых «дел» — грабежей деревень, покинутых имперскими войсками, убийств беженцев из Баредиола — проклятых и искажённых эманациями алхимического угля. Хотя кто более проклят — несчастные, брошенные обнищавшим государством, или вот такие вот «мастера»? Несомненно, этому командиру за все грехи нужно перерезать горло или удушить. Но я не уверен в своих талантах мечника (точнее — оцениваю их негативно) и знаю, что кровь отмыть сложнее, чем пепел.

Что ж, «господарская» водка. То ли из-за омерзения, то ли из-за мелкой тряски разбойной хари я промахиваюсь. Первые капли растворителя, не попадая в район мозга, съедают плоти не меньше, чем жадный падальщик, оставляя «сержанта» живым и тихо скулящим. Мои действия не останутся незамеченными. Может, я и защищался — но расследование займёт слишком много времени. Лорд Хаут обязательно наймёт кого-то вроде имперских лексографов, отирающихся в городе. Они могут натворить таких дел, что господарь решит раскошелиться на пушки, но не на исследование недоступного меча. Нужно немедленно двигаться к моему нанимателю.

Я выдыхаю. Собираю в горку бригантины, нагрудники, шлемы, мечи. Сметаю в одну горку серый, липкий пепел — всё, что осталось от полудесятка вломившихся идиотов. И наливаю себе фиалковой тинктуры — обдумать следующий шаг. Возможно, зря я опоил жену снотворным — было бы разумно временно покинуть город. Кому-то необходимо разведать обстановку, пока организм благоверной очищается от ядов. Что ж, пора всё-таки отправить Франсиску сыча.

Акт III

В котором до господаря л'Эсерта доходят опасные слухи, его жена делает соблазнительное предложение, и аколуф Великого Менгира оказывается в опасном положении.

Бледный свет утренней звезды пробивается через оконную слюду. Затекает в комнату, неохотно отгоняя сумрак - как тёплая толстую соляную корку. Виктор Хаут л'Эсерт покачивает тяжёлым кубком с вином. Его рунический доспех, куда менее известный, чем аналог милсдаря Коттуна - рядом. Вместе с оружием. Мой сбивчивый рассказ его делает всё мрачнее и мрачнее. Он дожидается той части, где "господарская" водка растворяет сержанта и поднимает руку.

— Горностай, говоришь... больше ничего он сказать не смог? Какие ещё геральдические фигуры были? Щитодержатели, намёты? Был ли обычный плащ или плащ богача?

Я отрицательно машу головой. Раз в пятый или шестой.

— Иоанн, вам следовало дождаться моего прихода. У меня в свите есть специальные обученные допросному искусству люди. Что ж... мои поиски не могли остаться незамеченными, — усмехается господарь. — Разумеется, не всех устроит, если я овладею собственным мечом.

— Если позволите... — это же всего один меч. Их не десяток и не сотня — вы не сможете вооружить им всю дружину и пойти в Баредиол.

— Не смогу. Но по крайней мере, я могу быть спокоен насчёт демонов. Если они выйдут из своих ям — у меня будет меч, доспехи и воинское искусство. А насчёт одного... вы не думали, алхимик, сможете ли повторить этот процесс... ковку... как бы это назвать-то.. — он щёлкает пальцами.

— Делание, — подсказывает Франсиск.

— Отличное слово. Так сможете или нет?

Последние слова повисают в тишине и я чувствую горечь во рту. Я не смогу больше чахнуть над книгами и атанором. Каждая собака в округе, прослышавшая обо мне и мече, захочет набросить мне мешок на голову и продать кому-нибудь из имперцев. Чтобы я до конца жизни ковал чёртовы идеальные мечи. Которые вряд ли дойдут до проклятого города на юге. У дряхлеющей Империи есть куда более важные цели, чем какие-то нищие южные марки. Спокойная жизнь закончена. Следовало выставить господаря сразу же, услышав о предмете поисков.

— Для начала мне нужно увидеть искомый предмет, господарь, — вежливо, но неопределенно отмечаю я. — Возможно, он так и останется в ловушке — тем более, что о ней не знаю ничего.

— Я тоже. Меч просто покоится посреди зала, а если его пытаются взять — уничтожает взявшего. Сендзивой говорил только что-то про соответствие Эталона меча Эталону человека или как-то так. Вам что-нибудь говорит этот бред?

Медленно киваю. Видимо, речь о химическом соответствии человека и меча. Вряд ли металла в оружии меньше эталонных эфирных частиц... всё равно много. Чертовски много. Конечно, у меня есть готовый раствор, он немного повысит концентрацию в моём теле. Но он не настолько крепок, как те, что я давал бургомистру, жене или...

— Звучит как какая-то формула, не правда ли? — подаёт голос аколуф. Франсиск в очередной раз завизировал клятвы тайн и остался внутри. Дескать, сможет взвешенно рассудить наш спор, если понадобится.

Его реплика даёт мне ещё пару секунд промедления. Я подумывал отделаться отговоркой - иначе, чего доброго, господарь просто сольёт с меня кровь, выпьет и пойдёт к себе во владения. А с алхимией такое работает не всегда. Особенно если кровь принадлежит мне.

От ответа меня спасает нечто воздушное, влетающее в комнату и обволакивающее цветочным ароматом. Женщина. Молодая — пожалуй, раза так в два младше вашего покорного слуги. Крупные голубые глаза. Лицо сердечком, светлые, заплетённые в «косу жены» волосы. Алые губы. Франсиск сурово сдвигает брови и есть с чего. Если бы наше жречество меньше плясало вокруг менгиров и больше писало бы книги, то этой дамой бы срисовали олицетворение похоти. И всё равно, что одета она крайне целомудренно — таких девиц я не видел даже во времена обучения в столице. Не говоря уже про уездную, наполовину сгоревшую столицу.

— Извините, милсдари, что мешаю. Но думаю, то, что услышала, важно для вас всех.

— Проходи, Бертилла. Милсдари, — мы встаём и отвешиваем церемонный поклон, — моя жена. Бертилла л’Эсерт. В то время, как у нас работал Михал Сендзивой, она была ещё младенцем. Иногда мне кажется, что она надышалась этим вашим Идеалом, пока он сочился из лаборатории этого богохульника.

Бертилла лишь улыбается. Не дожидается следующей реплики и заявляет с гаснущей улыбкой:

— На ярмарке шепчутся, милсдарь Иоанн, что бургомистр готов вас отдать под суд. Какие-то стражники, пришедшие негласно узнать о ваших ночных опытах, пропали. И вы с миледи Ди — тоже. Дом в запустении, но дверь выбита и адо...ато...

— Атанор.

— Да. Атанор ещё тёплый. Вот он и рассудил, что вы какую-то чёрную алхимию творили, и либо сожгли себя и остальных, либо — только стражников.

Я сдерживаю богохульство, рвущееся откуда-то из глотки.

— Это надежный слух? — уточняет л’Эсерт. — На ярмарке много чего шепчут.

— Об этом говорила господарка Балиф.

Теперь уже сдерживает ругательство Франсиск. На вопросительный взгляд он поясняет:

— Она работает переписчицей при бургомистре.

— Вы сможете затормозить дело?

— Смогу. Но подозреваю, наш неведомый господарь только и ждёт, чтобы мы завязли в тяжбах. Подальше от замка Зельт.

Виктор цедит сквозь зубы. В его словах слышно уже не раздражение, но гнев. Кем бы ни был молодой дворянин — я ему не завидую. У господаря такого калибра, как л'Эсерт, хватит влиятельных друзей, чтобы стереть молодчика в пыль.

— А вместо этого, любимый супруг?

— Вместо этого, господарка л’Эсерт, мы отправляемся в полдень. Наших гостей укроем под тканью. Милсдарь Иоанн, милсдарь Франсиск, — господарь резко, пружинисто встаёт с кресла. — Мне необходимо проверить готовность дружины. Искажённые с каждой седмицей забираются всё севернее, чему свидетельством окружающий сий двор Горелый квартал. Я не хочу погибнуть от рук какого-то мутанта так близко от цели.

- Позвольте остаться при экспедиции, - негромко говорит Франсиск. - Кто-то должен будет свидетельствовать перед богами о невиновности милсдаря Иоанна.

— Идёт, — рассеянно отмахивается господарь. Словно что-то вспоминает и решительно говорит: — Только аколуф, прошу вас. Не пытайтесь исправить моих людей. Бесполезно и вредно для здоровья.

Церемонные поклоны. Виктор и Бертилла выпархивают из кабинета. Я же вручаю заготовленный список необходимого к покупке Франсиску. Моя благоверная ловит его у самой двери, желая спросить советов — видимо, как мирских, так и духовных. Я уверен в моём друге — он наверняка посоветует ей не оставаться в городе, резко ставшим враждебным. Мне остаётся только кивнуть им, выйти из кабинета и направиться в свои временные покои. В коридорах застаю совершеннейший хаос. Дружинники разбегаются, готовя караван к отправке. Аркебузиры спешно упаковывают туески с порохом и проверяют ружейные замки. Оруженосцы, нагруженные орудиями смерти (от банального меча до рушниц и молотов) так, что не могут разогнуться, носятся по коридору, как взбесившиеся эфирные элементы.

Даже господарь замка Зельт уходит к телегам, чтобы самолично проследить за сбором. Я же никому не нужен. Пожалуй, к счастью. Глядя на этот хаос, моя печаль растворяется и куда-то прячется. Общество хаотично — и при необходимой сноровке я смогу покинуть л’Эсерта. Кошель с золотом у меня остался — и его хватит, чтобы начать жизнь заново в более спокойных и законопослушных областях Империи. Подальше от безумного Баредиола и не менее безумных местных обитателей.

Но это будет потом. А пока остаётся время для делания. Несколько важных походных эликсиров нуждаются в пополнении, а караван не уйдёт до полудня — есть время развернуть походный атанор, очень предусмотрительно купленный господарем, и приступить к любимому делу.

— К вам можно, милсдарь?

Я вздыхаю — очередной цикл закончился только что.

— Миледи? Чем могу помочь?

— Вопрос деликатный и требует специфических навыков. Но я уверена, вы мне можете помочь.

Я ставлю на стол запечатанную бутыль.

— Это зелье освободит вас от бремени незапланированного ребёнка. Поверьте, я не осуждаю — как бы хорошо не относился к учению жрецов.

Она смеётся.

— Нет, речь не об этом. Хотя, — быстрый взгляд за плечо и обратно, скользя по моему лицу, — всё возможно. При определенном желании.

Я присматриваюсь. Мы ранее не виделись, тем более — глазеть на жену господаря вредно для здоровья. Да, пожалуй, она слишком хороша для кого-то вроде меня. Моя благоверная могла быть такой же — но тинктура Эталона подействовала не так, как ожидалось. Наконец, прочувствовав смущение, она протягивает книгу в толстом чёрном переплете.

— Что это?

— Эту книгу Михал Сендзивой оставил в тайнике, прежде чем покинуть наш замок.

— И ваш муж о ней не знает?

— Он и о тайнике не знал. Если бы я не тёрлась, — она закатывает глаза в улыбке так, что я краснею, — о тот столб, то и не узнала бы сама.

Я подхожу ближе и мой взгляд останавливается, едва я вижу красные буквы на чёрной шагрени. «Двенадцать эталонных опытов с живой и неживой материей». Этот гримуар был запрещён сразу после катастрофы Баредиола. Ходили слухи, что там были описаны опыты, ставшие причиной появления люфенов, демонов и бесконечных пожаров в проклятом городе. Но точно — никто не знал. Отчасти — потому что имперские лексографы очень рьяно уничтожали экземпляры и их владельцев. А отчасти — потому что...

— И вы прочли? — мои пальцы сами тянутся к обложке, но девушка отодвигает книгу.

— Что вы. Всё написано тарабарщиной какой-то, — Бертилла покачивает левым плечом и оглядывается, словно удостоверяясь — никто ли не подслушивает.

— Как и должно быть, — киваю я. — Вы хотите, чтобы я расшифровал?

Она молча кивает так часто, что её головка, как кажется, вот-вот соскочит с прекрасной шеи. Я строго гляжу на неё:

— Это опасное знание. Не уверен, что оно вам нужно, господарка Бертилла.

Девушка со странной полуулыбкой подходит ближе. Настолько, что я могу различить оттенки в том букете ароматов, что сокрыты в её духах.

— Я очень любопытна. И готова сполна отплатить за вашу работу. Как минимум одним поцелуем.

Книга манит меня не меньше... нет, гораздо больше, чем Бертилла. Но, подняв глаза в ответ на последнюю реплику, я понял, чего хочет от меня это создание. Видимо, жизнь в глухих лесах, забитых люфенами, окончательно нарушила баланс веществ в её тельце и затуманило разум. Я, конечно, не очень-то уродлив и не очень-то стар, но она понимает, чем грозит наша связь непосредственнно ей? Ведь судя по этим искрам в глазах, одним поцелуем дело не ограничится...

— В таком случае, — вежливо делаю поклон я, — не смогу ничем помочь. Это идёт вразрез с моим этическим кодексом.

Я молча слушаю её горячие тихие уговоры, пару раз отодвигаясь. Наконец, девушка понимает, что меня не переубедить — и покидает так же внезапно, как и появлялась. Мне остаётся лишь провентилировать лёгкие. Может быть, у меня больше не будет даже возможности прикоснуться к такой даме, как Бертилла. Но риск потерять голову, жену, и, что наиболее важно, цель всех моих научных опытов, лежащую так близко — остановил меня.

Я должен взять этот меч. Как минимум ради себя самого.

Акт IV.

В которой сделан необходимый выбор.

Переход занял два дня. Два спокойных дня, лишь раз прервавшихся пальбой рушниц. Я так и не понял, были ли это мутанты или звери-людоеды, в неведомом количестве расплодившиеся за последние годы. Впрочем, гигантскую бронзовую пушку никто не расчехлял — а значит, ситуация была простая. Я проводил дни в опытах и избегании господарки л’Эсерт — и они пролетели быстро. Но к вечеру второго дня мы проехали замок Зельт и, наконец, оказываемся перед высоким, крутым курганом. Чёрный провал входа свидетельствует — мы перед тумулосом. Короткая перекличка, оставление часовых у каравана — и мы движемся внутрь, словно у нас на пятках все демоны Баредиола.

Кто не слышал про тумулосы. Узкий вход «под холм», короткий коридор, ведущий в зал со сводчатым, высоким потолком. Захоронения давно разграблены, а оставшиеся крохи — выметены учёными и искателями приключений. Но — свои следы в легендах оставили. Но — остаются удобными местами для сокрытия чего-то. Но — конкретно этот почему-то адски запутан. Только молитвами и ритуалами Франсиска мы находим верное направление.

— Это старое место, но совершенно нетипичное для наших мест, — замечаю я.

— Родовая легенда говорит, что Эсерт, основатель нашего рода, велел расширить эти коридоры для сохранения сокровищ, — подала голос Бертилла.

— И это так?

— Отчасти, — напряжённо отвечает л’Эсерт. — Вы слышите?

— Какой-то скрёб. Наверное, крысы, — произносит молодой дружинник и нервно облизывает губы.

Наша группа замирает. Звуки исходят из-за стены, словно какой-то зверёк роет яму. Двигаются только слишком быстро.

— Все на середину, — решительно командует л’Эсерт

Звук прекращается.

— Кажется, пронесло.

Стена отодвигается, открывая проём, пахнущий гнилью.

— Что за...

Скрежет появляется вновь. Л’Эсерт бесшумно вытащил клинок. Дружинники следуют примеру господаря. А неприятный звук всё усиливается и многократно умножается, приближаясь. Время растягивается, словно некий кожевенник начал натягивать его на сушильную раму — как шкурку мелкого зверька. Краем глаза я замечаю расширенные глаза жены и открывающиеся алые губы Бертиллы. Вспоминаю слухи о том, что некоторые «искривлённые» предпочитают тёмные подземелья руин, обильно разбросанных на просторах пограничных марок.

Я бесполезен. У меня нет даже меча — я сам от него отказался. Короткий нож сгодится лишь чтобы даровать женщинам быструю смерть. Даже у Франсиска есть фимиатерий, им вполне можно разможжить пару опухших голов. Гнев на короткое время овладевает мной. Руки не слушаются и я бесполезно мотаю головой, замечая яростное лицо господаря и смесь эмоций на лице у его дружинников, ввязавшихся в жестокий ближний бой. Надо успокоиться. И понимаю — если я хочу добраться до абсолютного меча и сохранить близких — мне следует поработать головой.

Не обращать внимание на крики людей и болезненные, рвущие душу вопли искривлённых. Сдёрнуть сумку. Вспомнить, что во втором кармашке есть ряд декоктов, в смеси опасно нестабильных. Сдернуть пустую бутыль из-под фляги от вина Бертиллы. Сесть, не мешая сражаться остальным. Первый состав. Фурункулы, в случае чего, пройдут и так. Второй состав. Прерывание беременности вроде бы не намечается. Третий состав. Я планировал выпить цветочную тинктуру после первого прикосновения к мечу. Но, видимо, придётся оставаться трезвым. Закрыть пробкой. Взболтать. Увидеть, как жидкость начинает опасно бурлить. Взяться за длинное горлышко, раскрутить бутылку и с воплем, достойным берсеркера, метнуть вперёд.

Взрыв разметает несчастные создания, изменённые алхимией Баредиола и наделяет людей жаждой убийств — того рода, от которого кровь идёт носом. Люфены словно не ожидали этого — и падают от всё новых и новых ударов. Господарь отрубает очередную голову и кричит:

— Вперёд! Они слабы!

Мы бежим примерно в том же порядке. Я едва не теряю сумку, ударяя то соседей, то врагов. Где-то спереди мелькают женские спины — немного кривая моей жены и точёная, прямая как пика спина Бертиллы. Неужели Сендзивый действительно опоил её раствором Абсолюта?.. Тогда почему это сработало, ведь моя жена не изменилась вовсе?

Неважно. Где-то слева отмахивается фимиатерием Франсиск, а здоровенный детина справа со всей дури впечатывает мутанта в стену. Мы оставляем его позади, и оглядываясь, я вижу, как ржавый меч и когти готовятся разорвать ему горло. Сто ударов сердца. Искривлённые отстают. Двести. Замыкающий дружинник решительно останавливается и, перехватывая поудобнее полутароручный меч, перекрывает проход. Триста. Четыреста. Наконец, мы выходим в сводчатый зал. Его камни покрыты сильно потемневшей алой краской, а воздух отчего-то сильно отдавал железом.

Меч парит в воздухе без какой-либо опоры. Трюк дешевый, но — эффектный, особенно с учётом предмета. Двуручный меч с необычного, молочного цвета клинком. Синие сигилли на доле, иссиня-чёрный камень навершия. Он здорово отличается от всех смертельных орудий, которых я видел за свою жизнь немало. Но завораживает меня не это. Я поджилками чувствую мощь и силу, заточённую в стали. И эти эманации притягивают...

— Я был ещё юнцом, когда Сендзивой делал его. Представьте себе, Иоанн, меч просто выплыл из цельного куска металла. Ни я, ни опрошенные мной кузнецы не могут понять, как это было возможно... Охраняйте вход, — командует господарь. — Никто не должен прорваться до того момента, пока мы не закончим ритуал. Мастер, прошу вас приступить.

Властные обертоны голоса снимают оцепенение. Сумка, ящичек с зельями. Особые краски для гексаграмм — они могут понадобиться. Серебряный нож — пригодится в любом случае. Горстка редких ингредиентов — собранные в определённую фазу лун коренья, кровь редких гадов, высушенные плотоядные жуки. Демонические шары. Многие считают, что это ещё один элемент антуража, но всё сложнее. Вырезанные из цельного куска кости шары при определённых условиях могут служить отличным считывателем характеристик предмета.

Прочертить прямую линию между демоническим шаром и мечом. Снабдить несколькими сигиллями, чтобы энергия отдачи не стёрла меня в порошок. Немного чёрного масла на внешний шар. Для активации. Чуть-чуть раствора жука Лдуки на внутренний. Он не сдвинулся ни на волосок. Ожидаемо — содержание Абсолюта в мече зашкаливало. Проявитель Сендзивоя — на следующий. Зафиксировать бешеное вращение и капнуть обнулителем. Да, меч можно только взять правильным образом — или поле сотрёт в порошок.

А что можно сказать о «ключе» поля? Чем можно его открыть? Я черчу несколько дополнительных сигиллей и аккуратно капаю следующий элемент на шар. Эталон. Неприятно, но раствор у меня есть — суммарно чуть больше колбы. Следующий этап — сколько? Демоны Глубинных Ям, многовато. Столько мне делать с месяц. Но может, будет раствором? Обнулитель, дать высохнуть шару и капнуть Чёрной тинктурой. Умеренное вращение. Раствор, действительно. Но крепковатый. С чем?

Следующий шар даёт мне ответ после того, как я испытываю с несколько дюжин ингридиентов. И только оксистат жидкого серебра, кроваво-алая и ядовитая жидкость, заставляет проклятый шар двигаться. А меня — покрыться холодной испариной.

— Ну что?

Луп-луп. В зале стоит вязкая тишина. Этого следовало ожидать. Женщины слишком напуганы, Франсиск — смиренно ожидает развязки. Я словно слышу, как скребут мои веки по поверхности глаз. Видят боги, я надеялся не видеть этот результат. Но они же могут засвидетельствовать — где-то в моей душе было подозрение того, что мне выдали дьявольские шары. И именно из-за него Франсиск и жена не были оставлены в первой попавшейся таверне.

Видите ли, меч не просто выкован с большой примесью эталонной материи. Я ощущаю кислоту во рту. Он сам требует эталона в том, кто его возьмёт первый раз. Тоска. Вот что это за чувство. Чёртова тоска, ведь есть только один способ разрешить проблему. Стоит ли оно того? Пятнадцать солнечных кругов — в обмен на один меч, даже не принадлежащий мне. Пожалуй, всё-таки стоит. Идиоты ищут камень, делающий всё золотом, но предмет, состоящий из первоматерии, пусть даже и чуть меньше половины... это... это...

— Сигилли, выбитые на доле клинка — редкий шедевр. Обычно алхимики не заморачиваются символикой, но Сендзивой точно не относился к обычным. Я не знаю, как он их вытравил — возможно, колдовал над заготовкой, или нанёс в процессе делания, но понимаю суть написанного. Это оружие подходит только одному владельцу. Тому, сам на значимую часть состоит из эталона.

— Что это значит? — Хаут явно не понимает мою речь. Или надеется, что не понимает.

Франсиск расстроенно покачал головой.

— Скажи мне, что ты взял настоящие крупицы эталонной материи.

— Нет, они слишком нестабильны. Распадаются быстро. Но я экспериментировал с живой материей и могу подтвердить — в плоти Абсолют сохраняется куда дольше. И плоть тут есть.

Господарь поворачивается к жене. Мне остаётся печально покачать головой. Достать охряную краску, кисточку. Кивнуть л’Эсерту. И начать чертить неправильный многоугольник с печатями гексаграмм на концах линий.

— Не только она. Во всех нас есть немного Эталона. Во мне, например, его сильно больше, чем в вашем теле, господарь — ведь я с ним работал много лет. Но кое-кому я подмешивал экспериментальные зелья, когда был молод и глуп.

— Бургомистр, — кивнул л’Эсерт.

— Да, жаль, его тут нет. Резать ему горло было бы приятнее. Пожалуйста, подводите всех на печати сразу после их завершения.

Я подхожу к своей жене. В её глазах — страх, любовь. Верность и смирение. Она действительно отдаёт свою жизнь мне в руки. Наверное, тинктура монады действительно сработала, хоть и не так, как я ожидал. Короткое движение — и она падает на печать. Даже не пытаясь зажать раскрывшуюся на горле длинную рану. Охряные чернила начинают наливаться багровым цветом и тускло светиться.

— Что ты творишь? — вопит Франсиск. Он чуть дергается и получает от л’Эсерта удар под колено. Я подхожу к аколуфу.

— Некогда я опоил её тинктурой монады. Как и бургомистра. Как и тебя. Надеялся исправить её физические недостатки.

— Чёрт возьми, ты даже не сказал мне...

— Не богохульствуй, — бурчу я и режу горло, вспоминая, какой сволочью аколуф был раньше.

Когда я прибыл в южные марки, он едва не сжег меня только на том основании, что я алхимик. Франсиск, вынужденный и весьма удачный опыт. Извини. Ты был отличным другом. Лучшее, что смог сделать — не помешать мне, отдав всю кровь без остатка. Виктор Л’Эсерт отбрасывает труп и поворачивается к жене. Она уже давно упала ниц на печати и лепетала что-то несвязное. Покорная судьбе и мужу. Если бы с неё ваяли статую, то — аллегорический символ не только греха блуда, но и тоски. Идеал, как он есть.

— Я подозревал, что чёртов Михал всё-таки залил в неё раствор эталона, — негромко сказал господарь.

— Тинктуру. Если бы не залил — печать адски жгла ей колени, — пожимаю плечами я.

— Она жжёт! Верьте мне, пожалуйста, я же не смогу вам солгать!.. Что же вы творите, — истошно кричит Бертилла. Л’Эсерт грубо хватает её за волосы и запрокидывает голову жены, подставляя под удар тонкую шею. — Любимый, она жгёгххххх...

Лезвие прерывает её причитания. С минуту мы с господарем слушаем её хрипы и бульканья, пока кровь заливает печать, падая с неприятными всплесками. Только после этого, подчиняясь моему кивку, он отпускает волосы. Я встаю на последнюю печать и чувствую, как невидимые иглы вонзаются в каждую чешуйку моей кожи. Нельзя падать. Такое количество Эталона может меня сжечь. Он уже обжигает кожу, пробивая мою сущность, насилует лёгкие, сжимает сердце. Сдавленный крик рвёт вязкую тишину. Я едва не падаю в столь заманчивую тьму забытья, но последним усилием удерживаюсь на ногах.

Секунда.

Другая.

Холодный пот медленно, каплями стекает со лба на веки, ресницы и глаза. Я чувствую, как его соль ест кожу, добираясь до глазных яблок. Пытаюсь вдохнуть, и скрип изношенных лёгких отражается от каменной кладки, покрытой багровой коркой. Воздух опьяняет меня лучше любой тинктуры. Виктор Хаут, л’Эсерт, господарь крепости Зельт, спокойно смотрит на меня. Изучающе. Словно впервые видит меня по-настоящему, а я — «искривлённый» житель проклятого города Баредиола.

— Неужели вы не осуждаете меня? — хрипло вопрошаю я. — Только что три души отправились во тьму. Из-за теории, которая может быть неверной.

— Мы исправляем порочность средств чистотой цели. С этим мечом или теми, что сможем выковать, опираясь на его состав, зачистка Баредиола от скверны станет делом одного-двух поколений. И это стоит любых трупов.

Я схожу с печати. Опираюсь на камни, покрытые чем-то багровым камни.

— Неужели вы действительно не знали, что ловушка требует жертв? Вы же в курсе об Эталоне и том, что нужен именно алхимик. Но не рассказали мне.

Л’Эсерт вздыхает.

— Не рассказал. Не было, знаете ли, полной уверенности. В указанные времена Михал Сендзивой обладал отвратительным чувством юмора. Вместо того, чтобы просто так отдать заказ моему отцу, он, по его словам, снабдил его защитой, проверяющую соответствие человека внутреннему и внешнему Абсолюту. Эталону, если угодно. Нет ли в нём зависти, жадности, блуда, печали, гнева...

— Тоски и гордыни.

— Именно так. Во мне они есть, но я и не работал с эталонной материей. Даже не стоит и пытаться тянуть руку. А вот в вас... — он качает головой и проникновенно продолжает: — в вас Абсолюта весьма много. Особенно теперь. именно поэтому, Иоанн, я искренне предлагаю подумать и решить — можете ли вы взять этот самый меч? Мы всегда сможем вернуться.

Господарь Виктор вежлив и обходителен, но в его словах мне слышится издёвка. Я пристально осматриваю силовые линии, напитанные кровью с примесью эталонной материи. До боли в глазах изучаю светящуюся багровым печать, энергия которой ненавязчиво покалывает мою плоть. Нет, никакой ошибки быть не может. Всё составлено верно и во мне достаточно Абсолюта — больше чем в каждом из троих убитых, и куда больше, чем в чёртовом бургомистре.

Я делаю четыре спокойных шага и протягиваю руку к длинной рукояти меча, подавляя отдалённое беспокойство. И не обращая внимание ни на отдающиеся в уши стуки сердца, ни на покалывание в ладони.

Развязка

В которой лорд Виктор Хаут недоволен, хотя алхимик проявил почти все необходимые качества.

Господарь замка Зельт, лорд Виктор Хаут, повелитель рода Эсерт и герой многочисленных кампаний, изволил вытереть лицо. Мелкая розовая роса, образовавшаяся после хлопка, густо покрыла стены тумулоса, трупы принесённых в жертву гражданских, грубовато прочерченные линии гексаграмм — не говоря уже о лице властелина. Эталонный меч в очередной раз показал свою сущность. Резать на мельчайшие частицы всё, чего касается. Включая того глупца, что почитает себя достойным его владения.

Алхимик оказался почти готовым. Он прошёл шесть испытаний, напитался Абсолютом, но гордыня его одолела.

Вздох. Ещё один провал — что тут сказать? Баредиол и его зло остаются в безопасности, а меч — посреди чёртова зала. В расход списан с десяток союзников — многовато для простого провала. Негромкий стук оповестил господаря — его воины возвращаются. Виктор оглядывается и видит в глазах понимание. Одинаковое и для фиолетовых, изменённых близостью заражённого города зрачков, и желтовато-мутных буркал мутантов, всё ещё верных людскому роду.

Фигура в жёлтом что-то буркнула молодому человеку в мантии с горностаем, едва стоящему на ногах. Подошла ближе и почти по-дружески положила руку на могучее плечо господаря.

— Этого стоило ожидать, — вкрадчиво проскрипел старческий голос. — Тебе не стоит себя винить.

— Этот кандидат, Михал, был примечательнее других, — устало отмахнулся господарь.

— Он допустил ту же ошибку, что и предыдущие. Ту же, что и я. Допустил абсолютность собственного суждения.

— И перепутал эталон внутренний и внешний, — скривил рот л’Эсерт.

— Я его не путал, — обнажает чёрные зубы Михал Сендзивой и прищуривает целый глаз. — Просто неправильно смешал ингредиенты. — Мутант помолчал, не сводя взгляда с женского тела. — Ты ведь помнишь, что в замке ждёт ещё с двадцать вариаций Бертиллы, погружённых в первобытный сон? Возможно, цвет волос и глаз будет отличаться, за это не ручаюсь. Всё-таки капсулы не вскрывал уже очень долго. Но поверь, свою роль они сыграют.

— Папаша был очень щедр к тебе. Даже слишком, — процедил Виктор и выдохнул. — Извини. К ней я слишком привык. Мало кто заходил так далеко, чтобы понять её природу. Если бы знал, что Иоанн её прирежет — достал бы запасной вариант. А следовало бы понять — ведь он положил весь полудесяток наёмников Боритта, уже столько отработавших... и положил столько наших людей в тумулосе, сколько не удавалось всем предыдущим кандидатам.

— Соболезную, — негромко ответил подошедший Боритт. Его плащ был изрядно залит кровью, и было непонятно — скачет горностай по крови или червонному полю. — Твоя семейная потеря тяжелее любой из моих, названный брат.

— Впрочем, — словно не слыша, продолжил господарь, — она сыграла свою роль. Благодаря ней, мы выяснили — переизбыток абсолюта в организме на гексаграммы не влияет. Хватит россказней. Нужно запечатать гробницу и захоронить тела.

— И найти новых кандидатов, — Михал Сендзивой поднял руку с почерневшей кожей и жёлтыми, острыми ногтями. — Извини, но похоже что все местные алхимики, когда-либо работавшие с эталонной материей, закончились. Во всяком случае, из числа тех, о которых я знаю.

— Не волнуйся. У меня есть кое-какие идеи. Ты что-нибудь слышал об имперской экспедиции?...

Факела поочередно гаснут. Могучие фигуры выносят тела невинно убитых. Алхимик выдержал шесть из семи испытаний внутреннего Абсолюта. Что ж, не он первый, и не он последний. Возможно, к тому моменту, как имперские лексографы войдут в тумулос, его кровь даже не успеет застыть.