Эти странные французы

Несмотря на озаренное революциями и мятежами прошлое, французам удалось создать вполне устойчивую, даже, пожалуй, неколебимую систему жизненных ценностей. Они, например, всегда с огромным уважением относились к развитому интеллекту, к высокой квалификации, а также к деятельности некоторых академических институтов.

Ибо, хотя во Франции и существуют еще пережитки старой классовой системы (немногочисленные аристократы, чьи предки не были обезглавлены Мадам Гильотиной), основа французской государственной системы – это прежде всего меритократия[1].

В США считается, что любой человек может достичь всего на свете, если по-настоящему этого захочет. В Великобритании установка несколько иная: любой может достичь всего на свете, если докажет, что он на это способен. Во Франции же уверены: любой может достичь всего на свете, если получил соответствующую квалификацию, ну а если он ее получил, то ему попросту обязаны предоставить возможность достичь всего, чего он хочет, сразу же, как он докажет, что шел к своей цели правильным путем, соблюдая общепринятые нормы и условности.

Перед умом французы поистине преклоняются. Наибольшее уважение и любовь у них всегда вызывали продукты интеллектуальной деятельности, то есть одновременно Ума и Чувств. Они способны поклоняться как идеям, так и тем, кто эти идеи создает. Именно поэтому французские политики различного масштаба получают возможность выступать с любыми самыми дерзкими, фантастическими, дорогостоящими и, в общем-то, нелепыми прожектами, которые просто обречены на всеобщее одобрение (даже если ясно, что впоследствии они могут закончиться страшным провалом) именно потому, что изначально были столь дерзкими, фантастичными и т.д.

В 80-е годы, например, французы начали лихорадочно искать нефть под Парижем. Остается лишь восхищаться их способностью питать столь дикие, пугающе несбыточные надежды.

У них хватает смелости бесконечно экспериментировать, терпеть неудачи и снова ставить эксперименты – поистине это народ, не обремененный собственным прошлым, а всегда готовый использовать настоящее как трамплин для прыжка в будущее и упивающийся этой своей способностью!

Страстная любовь к собственным корням

Население Франции и Англии примерно одинаково, но площадь Франции превосходит площадь Англии более чем в два раза. Именно поэтому каждый, кто приезжает во Францию, прежде всего испытывает ощущение простора. Места здесь, казалось бы, хватит на всех.

Однако французам отнюдь так не кажется. С их точки зрения, во Франции просто негде повернуться. И не только потому, что они недолюбливают (хоть и скрывают эту неприязнь) иммигрантов, которые селятся во французских домах и особняках и лишают коренных жителей рабочих мест, но и потому, что французам свойственно болезненно-собственническое отношение к каждой канаве, куче навоза и кусту крапивы на родной земле.

Земля – точнее, владение ею, – может послужить тем самым яблоком раздора, из-за которого рушатся тесные родственные и семейные узы, распадаются благополучные крепкие браки. "Жан де Флоретт" и "Манон ручьев" были отнюдь не выдумкой Марселя Паньоля[2]. В первом фильме герой, которого играл Жерар Депардье, застрелился, во втором – повесился. И все из-за земли! Но каждому французу близки и понятны переживания обоих киногероев.

Единственным долговременным и действительно ценным достижением Французской революции французы считают то, что она дала народу землю, которую не отнимет ни один родственник-интриган, явившийся вдруг невесть откуда.

Исключением из правил в подобном трепетном отношении к земле составляет, разумеется, продажа ненужных участков "этим предателям", англичанам, готовым, как последние идиоты, купить любой дряхлый амбар или полусгнивший свинарник где угодно – от Роскофа до Рокамадура. Одно дело ссориться из-за одного-двух камней с кровными родственниками, но совсем другое – ободрать как липку совершенно незнакомого человека, да к тому же иностранца!

Вполне возможно, места во Франции действительно хватает всем – чисто теоретически. Но на практике его никогда не бывает и не будет достаточно, даже если население страны уменьшится в два, а то и в четыре раза. Без зазрения совести французский фермер или крестьянин готов убить брата, дядю, тетю или племянника за клочок земли и пустит в ход любые длительные уговоры и лесть, чтобы добиться у родной бабушки дарственной на земельные владения; потом старушке придется, правда, коротать оставшиеся дни где-нибудь в жалком флигельке, если внучку вдруг взбредет в голову разбить дополнительную грядку и посадить бобы.

Буржуазия как класс

Быть буржуа – это не конкретный общественный статус, не принадлежность к определенному классу, а, скорее, образ жизни. Причем этот образ жизни, как ни странно, вызывает у французов одновременно и восхищение, и отвращение. Буржуазия привлекает их уверенностью в себе, отсутствием вульгарности, своей надежностью и долговечностью. Однако французам отвратительны предсказуемость буржуазии, отсутствие любознательности, излишняя респектабельность. Это тяжелый внутренний конфликт, и разрешить его французам пока что не удалось.

С первого взгляда кажется, что во французском буржуазном обществе царит истинное равенство – попробуйте, например, представить себе, чтобы в Англии посетитель ресторана говорил официанту "сэр". И все же незаметное глазу прежнее деление на классы в общем-то соблюдается. Среди выходцев из рабочего класса крайне мало юристов, университетских профессоров, врачей или бухгалтеров высокой квалификации. Сыну обыкновенного шофера по-прежнему чрезвычайно трудно стать архитектором, а уж дочери шофера – и подавно.

Сама буржуазия тоже делится на несколько весьма различающихся между собой подклассов:

Крупная ( grande ) буржуазия – это выходцы из таких всем известных семей, которые в некоторых других странах называют "хорошими". Типичный пример – де Голль. Подобные "хорошие семьи" играли важную роль в великом прошлом Франции.

Средняя ( bonne ) буржуазия или просто буржуазия – это отпрыски новой породы французов, которым, скорее, предначертано сыграть главную роль в великом будущем страны.

Мелкая ( petite) буржуазия вызывает у французов наибольшее презрение: ее представители не сыграли сколько-нибудь существенной роли в великом прошлом Франции и вряд ли получат приличную роль в ее великом будущем. К тому же ряды мелкой буржуазии постоянно пополняются за счет рабочих, пусть даже и великих тружеников.

Ну что ж, в столь двусмысленной ситуации французы ведут себя как всегда наилучшим образом: они просто не обращают на эту ситуацию никакого внимания – не то чтобы ожидая, что она сама собой рассосется, но надеясь все же, что особого значения в будущем она иметь не будет.

Французская аристократия – точнее то, что от нее осталось, – давно уже сброшена со счетов. Но совсем она не исчезла. Аристократы по-прежнему устраивают вечера и коктейли, банкеты и балы, демонстрируя как собственную щедрость, так и узость своего круга, однако на это тоже никто не обращает особого внимания. В старинных дворянских поместьях устраивают даже загонную охоту на лис, но французы не дают себе труда запретить подобные развлечения. Лучше просто не обращать на что то внимания, чем этому противоборствовать.

Довольно трудно бывает отличить одного буржуа от другого: представители крупной буржуазии всегда безупречно одеты и никогда не разговаривают с теми, кто не принадлежит к их кругу: представители средней буржуазии тоже всегда безупречно одеты, но разговаривают абсолютно со всеми; безупречно одеты и представители мелкой буржуазии, однако эти разговаривают исключительно для того, чтобы на что-нибудь пожаловаться. Лучше вообще не называть никого из французов словом " буржуа".

Представители крупной буржуазии и без вас прекрасно знают, к какому классу принадлежат, и будут недовольны, ибо вы утверждаете и без того очевидное. А представители средней буржуазии непременно будут обеспокоены тем, что их могут перепутать с представителями мелкой буржуазии и тем самым оскорбить их честь и достоинство. Наш вам совет: старайтесь по возможности избегать данного понятия в разговоре с французами.

Снобизм

Французы – великие снобы. Их снобизм проявляется, например, в том, какие породы собак они предпочитают; в Великобритании эти породы давно уж из моды вышли, а французы упорно продолжают держать именно таких собак (во Франции по-прежнему считаются "шикарными" коккер-спаниели и скотчи). Снобизм французов чувствуется также в одежде, которую они носят, в выборе района, где они намерены жить, или школы, в которой будут учиться их дети.

Французы довольно редко отдают своих детей в частные школы-интернаты, но престижных лицеев во Франции немало. Оттуда прямой путь в коридоры власти. Ребенок, который учится в "правильно выбранном" парижском лицее, может затем поступить в такие привилегированные высшие учебные заведения, как Национальная Административная Школа ( Ecole nationale Administrative) или Политехническая Школа ( Ecole Polytechnique ), тем самым обеспечив себе попадание в высшие правительственные круги ( Grand Corps d' Etat ) – уже само по себе сочетание слов "высший" ( grand) и "правительственный" ( d' Etat ) показалось бы немыслимым ненавидящим всякую государственную и правительственную власть англичанам.

В названных выше институтах учились все французские президенты. А некоторые французы, например Жискар д'Эстен, окончили их все подряд и принадлежат, таким образом, к весьма могущественной и немногочисленной группе "старых однокашников".

Снобизм французов проявляется и в том, где они покупают вещи и продукты, где едят и играют в теннис, где берут уроки танцев, где проводят отпуск и какую посещают церковь (из тех 10 процентов населения, которые вообще ходят к мессе).

Французский снобизм воспринимается чуть легче снобизма других наций исключительно благодаря тому, что в основе его лежит скорее хороший вкус, а не дедовские принципы того, что "правильно", а что "неправильно".

Стиль

Французы – люди чувственные; любви они отдают весь пыл своей души, а музыку пишут такую, что ею нельзя не восхищаться, ибо она – как восход солнца над морем.

Но кто, кроме французов, согласится потратить целых семь с половиной минут на то, чтобы положить в коробочку крошечное " tarte aux cerises " (пирожное с вишнями), перевязать коробочку лентой и вручить ее покупателю с таким видом, словно это долгожданный первенец, отлично зная при этом, что сия благословенная вещь будет мгновенно съедена, стоит покупателю ступить за порог кондитерской?

Да, мода здесь диктует все, и еда не является исключением из этого правила. Современная кухня – поистине апофеоз французского кулинарного искусства: крошечные кусочки пищи, разложенные на редкость красиво (при этом еда радует скорее глаз, чем желудок) – вот истинное торжество стиля над материальным содержанием.

Феминизм и женственность

У француженок по-прежнему такой вид, словно мужчины непременно должны распахивать перед ними двери, подносить им чемоданы и уступать место в транспорте. Словом, этим элегантным особам мужчины необходимы примерно с той же точки зрения, с какой идеальной огранки самоцвету требуется соответствующая оправа. И француженки по-прежнему с удовольствием воспринимают такие комплименты, от которых пришли бы в совершеннейшую ярость их английские или американские сестры.

Как и повсюду, женщины во Франции требуют такой же, как у мужчин, зарплаты, возможности занимать высокооплачиваемые должности наравне с мужчинами и равных с мужчинами возможностей в плане образования и профессионального роста – это логично, разумно и вполне приемлемо. Но при этом у француженок нет ни малейшего желания отказываться от той власти, которой они всегда столь искусно владели и пользовались независимо от того, кто они – хорошие жены или замечательные любовницы.

Француженкам всегда хотелось и хочется, чтобы мужчины им поклонялись и пытались их соблазнить. Мысль о ненависти к мужчинам вообще или о том, чтобы существовать совсем без мужчин, представляется подавляющему большинству француженок просто нелепой. Какой смысл щеголять в модном платье или демонстрировать особую женскую проницательность, если рядом нет восхищенных мужских глаз? В чем радость и frisson (трепет) жизни, если нет мужчин, чтобы сыграть в этом вечном спектакле соответствующую роль?

Подобные взгляды разделяет и абсолютное большинство французов, которых способна привести в восторг не только красота женского тела, но и красота женского ума. Мадам де Помпадур и мадам де Ментенон[3] не были, возможно, в молодые годы такими уж красотками, но править страной умели куда лучше своих царственных любовников. Идеальное сочетание, с точки зрения франка, это mens sexy in corpore sexy, что можно примерно перевести как "в сексапильном теле сексуальный дух".

Богатство и успех

Франкские "денежные мешки" не задирают нос, в отличие от своих английских, итальянских, немецких или американских коллег, а носят темные костюмы, ездят в темных автомашинах, живут в темноватых домах, пьют темно-красное вино и встречаются по темным углам.

А в тех редких случаях, когда все-таки выползают из тьмы на свет божий, они не бросаются сломя голову в дешевые магазины "Чемпион" или "Интермарше" и не ездят в общественном транспорте. И только они (да еще крестьяне), в отличие от остальных французов, никогда не проводят свой отпуск в кемпинге – для этого у них есть просторные мрачноватые виллы в предельно уединенных местах, где царят полный покой и благолепие.

Пусть другие хвастают своими богатствами, вульгарно обвешиваясь драгоценностями, покупая скоростные автомобили и толстенные сигары. По-настоящему богатые французы никогда ничего подобного себе не позволят, предпочитая спокойную жизнь в элегантном особняке, где-нибудь в тихом квартале, среди высоких, увитых плющом или диким виноградом стен и под защитой chiens mechants (злых собак). (Следует отметить, что французы всегда честно называют действительно злых собак "злыми", тогда как в других странах этих чудовищных тварей принято называть, например, "сторожевыми собаками". Нет, французы всегда готовы открыто признать, что тот или иной пес оказался "злобным", "опасным" или "свирепым".)

Перечисленные выше и довольно скромные признаки богатства – всего лишь отдаленное эхо того показного хвастовства, каким славились аристократы прежних дней. Нет больше ни роскошных замков, ни прекрасных парков, ни сверкающих великолепием балов, ни ежегодных порок кнутом, которым подвергали крестьян в порядке профилактики… Поскольку в общественных местах аристократов встретить практически невозможно, они стараются изловчиться и проявить свое превосходство над остальными в таких, например, случаях, когда – исключительно редко – им удается столкнуться с представителями буржуазии или с большевиками. О нет, они не станут морщить нос при виде тех, кто не в состоянии позволить себе все самое лучшее; они просто притворятся, что абсолютно этих людей не понимают.

Попробуйте вступить в разговор с двумя-тремя французами или француженками из разряда очень богатых (это трудно, но все же возможно – например, в дождливый день на улице Риволи, когда никак не удается поймать такси), и вы увидите, что уже через несколько секунд эти люди посмотрят друг на друга с таким видом, словно хотят сказать:

"Нет, я просто не в силах уразуметь, о чем они говорят? А вы этих людей понимаете?". После таких взглядов чувствуешь себя полным ничтожеством!

Французские автомобили

От подержанного французского автомобиля проку никакого. Именно поэтому магазина, где бы торговали подержанными автомобилями, не найдешь ни в Реймсе, ни в Лионе, ни в Марселе.

Когда французы покупают новую машину, то это на всю жизнь, что для самой машины означает примерно три года, а для водителя – особенно если их у одной машины несколько – и того меньше. Французы всегда предпочитали маленькие, достаточно скромные с виду автомобили – отчасти потому, что такие машины ведут себя исключительно мужественно, а преодоление подъемов и спусков на шоссе составляет существенную часть победы в борьбе с жизненными бедами и неурядицами, а также и по той причине, что за маленькие машины приходится платить меньший налог (он во Франции зависит от того, сколько лошадиных сил в моторе вашего автомобиля). Между прочим, именно поэтому роскошные лимузины во Франции встречаются крайне редко.

Однако любимцем всех франков остается автомобиль 2CV (или " deux chevaux ", как его прозвали, то есть "две лошадки"), который, к сожалению, больше уже не выпускают. Честно говоря, он гораздо лучше смотрелся бы в качестве приза на верхушке ярмарочного столба. Однако же следует признать, что машина эта весьма экономична, удивительно удобна в управлении (за исключением тех случаев, когда тормозишь или поворачиваешь за угол), ее очень легко починить и, в общем, именно её (отметьте!) французы называют "самой интеллигентной машиной в мире".

Тех, кто пытается подражать французам, такая вот фразочка способна озадачить на всю оставшуюся жизнь, но во Франции она звучит совершенно естественно, ибо французы ищут Интеллигентность во всем, что способно двигаться.