Эти свободные бабочки

Действие первое

Дон. Здравствуй, мама. Спасибо, прекрасно. А как ты? (Подходит к дивану, выключает магнитофон). Здесь погода отличная, тепло. А как там у вас? Тоже тепло? (Подходит к мойке, ставит в нее стакан). Ну ты подумай! И там и здесь тепло. Замечательно! (Подходит к телефону, снимает трубку). Здравствуй, мама. А я знал, что это ты. А потому что когда это ты, телефон не звонит, а стонет — от предчувствия твоих нотаций… Спасибо, прекрасно. А как ты?.. Здесь погода отличная, тепло. А как там у вас? Тоже тепло? Ну ты подумай! И там тепло и здесь тепло. Замечательно… Что — квартира?.. Я тебе уже сто раз сказал — квартира замечательная… Да, мне здесь по-прежнему замечательно… Вчера? Ничего, был дома… Ко мне друзья заходили. Да, маленькая вечеринка… Я не считал, сколько их было. А тебе обязательно точная цифра нужна? Двенадцать и семь восьмых — тебя устроит? Нет, не поздно разошлись… Что-что? (Поднимается, идет вместе с телефоном к столу). Даже не вздумай! Никаких сегодня!.. А меня это не волнует! Собралась в магазины — ну и езжай на здоровье! А сюда приходить нечего! Мы с тобой договорились, кажется; два месяца! (Внезапно за стенкой раздается громкий звук включенного радио или телевизора). Что? Это не у меня. Это за стенкой. Не знаю, какая-то девица. Пару дней назад поселилась. Нет, я не знаю, как ее зовут. Нет, я с ней не познакомился. Да, это у нее радио орет… Нет, все время так не будет. Хорошо, я ей скажу… Нет уж, как-нибудь без тебя с ней разберусь, не волнуйся… Езжай ради бога за покупками и возвращайся домой… Я тебя почти не слышу… Завтра поговорим. Все, пока!.. (Кладет трубку, подходит к двери соседней квартиры, сердито кричит). Эй, нельзя ли там потише? (Стучит в дверь, кричит громче). Слушайте! Сделайте тише! (Шум за стенкой смолкает).

Голос Джил. Вы мне что-то сказали? Я не расслышала.

Дон. Я сказал, нельзя ли сделать потише радио? Не надо выключать, просто хоть немного потише.

Голос Джил. У меня нет радио! Это телевизор.

Дон. Какая разница. Тут же стены как из бумаги. (Садится на диван).

Голос Джил. Точно. Из туалетной!.. Вы кофе со мной не выпьете?

Дон. Спасибо, только что пил.

Голос Джил. Жалко. А то я бы не отказалась.

Дон. А! Ну, конечно!.. Заходите! (Идет к плите, зажигает горелку. Ставит кофейник на огонь. Достает из шкафчика чашку).

Стук в дверь.

Открыто!

Входит Джил Тэннер. Ей девятнадцать лет, но выглядит и держится она скорее как девочка — подросток. На ней голубые джинсы и яркая, броская блузка с незастегнутой длинной молнией на спине. Длинные волосы распущены.

Джил. Привет. Я — Джил Тэннер.

Дон. Дональд Бейкер. (Поворачивается к ней, протягивает руку. Джил пожимает ее).

Джил. Ничего, что я сама напросилась? (Поворачивается к Дону спиной). Ты не застегнешь молнию? Мне самой никак.

Мы замечаем некоторую неуверенность в движениях Дона, когда он ищет застежку молнии и застегивает блузку. Затем он берет, чашку, ложку, кофейник, ставит на стол.

А у тебя гостиная больше, чем у меня. Ты тут давно живешь?

Дон. Месяц. Но это не гостиная, это вся квартира. Правда, у меня тут еще большая ванная.

Джил (подходит к холодильнику). А у меня три комнаты, если считать с кухней. Я всего два дня, как въехала. До конца месяца дали бесплатно пожить, а там посмотрю… (Подходит к столу, оглядывает комнату). Какой у тебя порядок — с ума сойти. Все так аккуратно разложено.

Дон. Это нетрудно, когда раскладывать нечего.

Джил. У меня тоже нечего, но оно раскидано по всему дому. Я страшная неряха. Вообще, говорят, парни намного аккуратнее. (Смотрит на световой люк). А вот это мне нравится. У меня такого нету. (Подходит к лесенке). А это что?

Дон. Что именно?

Джил. Вот это, на столбах?

Дон. Моя кровать.

Джил. Кровать?! (Залезает по лесенке на кровать). Какой кайф!

Дон. Нравится?

Джил. Ты что! Койка с трапом! Класс! Такой я еще не видала. А уж по части коек у меня опыт есть… Ты ее сам построил?

Дон. Нет, тут до меня парень жил. Хиппи. Ему нравилось спать высоко.

Джил (слезает по лесенке, шагает по комнате). А если навернешься оттуда? Так можно что-нибудь себе сломать!

Дон. Навернуться с табуретки — тоже можно что-нибудь сломать. (Наливает кофе в чашку). Сахар, сливки?

Джил. Нет, без ничего.

Дон (ставит чашку на журнальный столик). У меня был выбор, я мог твою квартиру взять. А из-за этой кровати решил — сюда.

Джил. Еще бы! Такая койка! (Берет кофе, садится на диван). Про все помню — и цветов себе куплю, и полотенец кухонных, и салфеток, ну все. А вот насчет кофе — какой-то склероз!

Дон. Не остыл? (Берет сигарету, садится в кресло у столика).

Джил. Обалденный! Ты мне жизнь спас. Вот куплю кофе — тоже тебя угощу.

Дон. Это необязательно.

Джил. Тебе полотенца или салфетки случаем не нужны?

Дон. Спасибо, у меня есть.

Джил (подходит к стене, разглядывает плакаты). У меня еще там целый склад всяких лампочек. Все, что угодно, кроме кофе… А можно не очень скромный вопрос?

Дон (закуривает, кладет спичку в пепельницу). Ну, если не очень…

Джил. Почему ты сюда свою мать не пускаешь?

Дон. А откуда ты знаешь?

Джил. У тебя здесь слышно мой телевизор. А у меня — твой телефон. Наверное, звук через дверь проходит. А кстати, зачем эта дверь?

Дон. Раньше это была одна большая квартира. Потом из нее решили сделать две. Но дверь не стали заделывать — просто заперли. Наверное, чтобы, если понадобится, снова сделать как было.

Джил. Наверное… Но ты мне не ответил.

Дон. Насчет чего?

Джил. Насчет своей матери. Ты ее что, видеть не хочешь?

Дон. Это долгая история. То есть, история-то короткая, тянется давно. Она никак не может смириться, что я ушел из дома. Ни за что меня отпускать не хотела. Она считает, я не способен жить самостоятельно. В конце концов, договорились, что я ухожу на два месяца. Вроде испытательного срока. Два месяца она меня не трогает, и мы не видимся. Правда, сейчас остался уже только месяц.

Джил. А для чего ты наврал, что у тебя вчера были гости?

Дон. А у тебя нормальный слух!

Джил. Не жалуюсь.

Дон. Я каждый день ей говорю, что у меня гости. Или что я был в гостях. Она же и в мыслях допустить не может, что мне в сто раз лучше здесь одному, чем дома в обществе с ней и кухаркой. А когда эту квартиру увидит, она вообще с ума сойдет. Она здесь еще не была, но ей уже заранее все не нравится. Знаешь, что она скажет, как только дверь откроет??Клянусь, у меня сейчас начнется истерика!?

Джил. Часто устраивает истерики?

Дон. Часто клянется.

Джил. Если ей нужна настоящая истерика, ты ее отправь ко мне! У тебя тут хоть прибрано. (Подходит к книжным полкам). Тебе уже давным — давно пора жить самому. Мне девятнадцать. А тебе?

Дон. Мне? Во всяком случае, мать обращается со мной так, будто мне десять. Хотя на самом деле мне уже десять с половиной…

Джил. Похоже, у нас с тобой одна мать. (Разглядывает корешки книг). Моя бы хотела, чтобы я вообще всю жизнь оставалась ребенком. По крайней мере, всю ее жизнь. Воображает, так она стареть не будет. (Подходит к ванной). Когда ей кто-нибудь говорит, что мы с ней как сестры, она прямо млеет. А если ей никто не говорит, она сама всем говорит. (Заглядывает в ванную, закрывает дверь). Ты где-нибудь работаешь?

Дон. Пока нет… Вообще-то я играю на гитаре, у меня с этим связаны кое — какие планы.

Джил. Я вчера вечером слышала, как ты играешь.

Дон. Ну, извини.

Джил. Ты что! Наоборот, здорово. Я даже сперва думала, это магнитофон. Пока ты не стал без конца один куплет повторять.

Дон. Я по нотам-то не умею, подбираю на слух. Хочу подготовить целую программу.

Джил. А потом что?

Дон. Попробую показать кое — кому.

Джил подходит к тумбе, изучает винные бутылки.

Но в любом варианте назад в Скарсдейл я не вернусь.

Джил. Скарсдейл? Это где?

Дон. Ты что, не знаешь, где Скарсдейл?!

Джил (облокотившись на стойку кровати). Я вообще тут мало что знаю. Я ведь из Лос — Анджелеса.

Дон. Скарсдейл — это совсем рядом с Нью-Йорком. Миль двадцать.

Джил. Так ты там живешь?

Дон. Ну нет, живу я здесь. Там я существовал.

Джил. Скарс-дейл. Скарлатина какая-то… А кофе нет больше?

Дон (кладет сигарету на пепельницу, встает) Сколько угодно.

Джил. Да я сама могу…

Дон. Я сделаю, сделаю… Как ты сказала, тебя зовут?

Джил. Джил Тэннер. Хотя формально-то я, наверное, миссис Бенсон. Я ведь была замужем. В шестнадцать лет вышла.

Дон. В шестнадцать?! И родители тебе позволили?

Джил. Мать позволила. Я ей сказала, что беременна… Наврала. Она чуть с ума не сошла, все глаза выплакала. От ужаса, что ее теперь будут называть бабушкой. Спорим, я знаю, что ты сейчас думаешь!

Дон. Ну, что? (Подает Джил чашку).

Джил. Что я совсем не похожа на разведенную.

Дон. Вовсе я об этом не думал. А что, разведенных можно как-то отличить?

Джил. Чего там отличать? Они же все одинаковые. Всем — за тридцатник. У всех — зауженные платья, высоченные каблуки и здоровенные сиськи. (Залезает с ногами на диван, ставит чашку на столик). Нет, я уж скорее похожа на дитя — жертву развода.

Дон. И долго ты была замужем?

Джил. Долго! Мне казалось, это вообще никогда не кончится… Это тянулось шесть дней. (Закуривает сигарету) Но Джек был не виноват. Вообще никто не был виноват. Это была ужасная ошибка. Тот случай, когда сам понимаешь, что делаешь дикую глупость, но уже не остановиться.

Дон. А что он из себя представлял?

Джил. Джек? Мне о нем и говорить неохота. (Встает с дивана, подходит к стойке).

Дон (перебирается на диван). Ну, раз не хочешь, не говори.

Джил. Почему? Я скажу. (Подходит к журнальному столику). Знаешь, иногда даже полезно — сделать то, чего совсем не хочешь. Это как очистительная клизма. Вообще-то, он был жутко милый. То есть, внешне-то просто отпад. Но у него были… рудименты инфантилизма. Ты меня понимаешь… (Стряхивает пепел в пепельницу). Вообще девчонки развиваются быстрее чем парни. Парни намного аккуратнее, зато девчонки намного быстрее взрослеют. (Садится в кресло). Когда мы познакомились, это было как сплошной фейерверк. Я даже словами объяснить не могу. У нас была такая любовь! Потрясающая! Такая страсть! У нас каждый день был как Рождество!.. А потом — раз! И мы вдруг стоим перед мировым судьей! И он нас объявляет мужем и женой! Кошмар!

Дон. Сколько же вы с ним были знакомы?

Джил. Недели две, а может, три. Но мало ли — кто с кем знаком! (Откидывается в кресле, кладет ноги на табуретку). То — знаком, а то — замуж! Я ведь даже еще школу не закончила! Мне на другой день два экзамена сдавать надо было, они у меня из головы не выходили. (Встает, идет к кухне, останавливается). И вдруг судья: Джек! Согласен ли ты взять Джил в законные супруги?? Только тут до меня дошло: черт, да это ведь на всю жизнь! Джек и Джил! Джил и Джек! Как прикованные всю жизнь!.. А судья главное, так мрачно: Пока вас не разлучит смерть!.. В общем, не свадьба, а полная панихида!

Дон (взяв сигарету). Бедняжка!

Джил. Я с детства всего мрачного боюсь. А тогда у меня прямо — мороз по коже! Такое чувство было, что меня заживо хоронят! Представить только! Всю жизнь — под Джеком Бенсоном! Дико хотелось завопить, рвануть оттуда и раствориться во мраке ночи!

Дон. Почему же не растворилась? (Закуривает).

Джил. Потому что было десять часов утра! А среди бела дня бежать с воплями… Вместо этого я хлопнулась в обморок. Только лучше бы я это раньше сделала — до того как сказала: Согласна!?

Дон. Но раз уж ты вышла замуж, надо было постараться как-то все наладить.

Джил (подходит к столику, берет пепельницу, ходит с ней, стряхивая пепел). А я не старалась? Уж поверь. Я старалась. Все шесть дней. Хотя знала, что все без толку.

Дон. Но ты же его любила! (Стряхивает пепел сигареты прямо на столик, туда, где стояла пепельница, пока ее не взяла Джил. Та замечает это с недоумением).

Джил. Ну, любила. По-своему.

Дон. По-своему? Это как же?

Джил (подходит к лесенке, залезает на пару ступенек). Как тебе объяснить. По-моему, если кого-то любишь, это вовсе не значит, что обязан до гроба при нем сидеть как на привязи… Джек-то меня любил. Нет, правда, сильно любил. Ну и получалось так, что он из-за меня страдает. А это для меня хуже всего, я от этого сама еще больше страдаю. Нет уж, все что угодно, только чтоб из-за меня никто не страдал. (Слезает с лесенки, проходит через кухню, затем подходит к столику).

Дон поднимается, делает несколько шагов в сторону кресла.

Вообще брак — это куча всяких обязанностей. Я не по этому делу. Не способна я ни обязанной быть, ни привязанной. Ты меня понимаешь?

Дон. Понимаю, хотя я на это по-другому смотрю. (Снова стряхивает пепел на стол).

Джил озадаченно смотрит на него.

Джил. Значит, все-таки не понимаешь… Зато я другого не понимаю. Я, наверное, не права была. Наверное, это девчонки намного аккуратнее, а парни, наоборот, быстрее развиваются.

Дон. Ты о чем?

Джил. О том, что до меня никак не дойдет, зачем ты посыпаешь стол пеплом? Видно, отстала по развитию.

Дон. Ты что, убрала отсюда пепельницу?

Джил (с пепельницей в руке подходит к краю дивана, стряхивает пепел своей сигареты в пепельницу). Вот же она. Ты что, слепой?

Дон. Да.

Джил. Что — да?

Дон. То, что слепой.

Джил (ставит пепельницу на диван) Очень остроумно.

Дон. Я не шучу. Я правда, слепой, от рождения.

Джил (обходит диван. Не веря). Что, сильно близорукий, что ли?

Дон. Ты что, слов не понимаешь? Говорят тебе — слепой. Не вижу ничего.

Джил подходит к Дону, машет перед его глазами ладонью. Он не мигает, она понимает, что он, действительно, слеп. Она пятится к своей двери.

Джил. Черт!.. Слушай, извини… Я не хотела…

Дон (встает). Только не переживай. Я же не переживаю.

Джил. Почему ты мне не сказал?!

Дон. Я сказал.

Джил. Почему не сказал сразу? Когда я зашла?

Дон. Ты не спрашивала.

Джил. А с чего это я должна была спрашивать? Я не имею такой привычки — войти в чужой дом и сразу: Здрасте, я Джил Тэннер. А вы, случаем, не слепой??

Дон. Да? А я тоже не имею привычки лезть к первому встречному: Разрешите представиться. Дон Бейкер. Слепой, как крот! (Картинно кланяется).

Джил. Все равно, надо было сказать. Я бы на твоем месте сказала!

Дон. А может, мне интересно было, когда ты сообразишь. Ну, теперь ты знаешь. Так как? Завопишь и рванешь отсюда растворяться в ночи? Или обойдешься обмороком?

Джил. Ты еще шутить можешь?!

Дон. Слушай, единственное, чем меня можно достать, это когда начинают ахать и охать. Терпеть этого не могу, так что не начинай.

Джил. Ты уже настолько… привык?

Дон. Да пойми: мне не к чему было привыкать. Я ведь так и родился — слепым. Другое дело, если бы сначала видел, а потом ослеп. А для меня слепота — это норма. Я вообще, только в шесть лет понял, что все остальные — не такие, как я. Но тогда это уже мало что меняло. Так что не бери в голову. Расслабься. Разрешается даже смеяться.

Джил. Смеяться, что ты слепой?

Дон. Ну, если другого повода у тебя нет…

Джил. Никогда до сих пор со слепыми не общалась. Ты — первый.

Дон. Поздравляю. А кто был первый зрячий, не помнишь?

Джил (подходя к окну). Нет, на улице-то я встречала слепых. Ну таких, знаешь… С собаками. А что же у тебя нет собаки?

Дон. С собакой слишком выделяешься. Я и так обхожусь.

Джил. И ты не боишься заблудиться? В Нью-Йорке! Я — и то боюсь.

Дон. А чего бояться? У меня есть палка. Взял — и пошел. Могу даже точно сказать — сколько шагов от двери до булочной, до прачечной, до аптеки.

Джил. А где тут прачечная?

Дон. Сразу за кулинарией. Сорок четыре шага от входной двери.

Джил. Да? Я не видела.

Дон. Я тебе покажу.

Джил. Ну хорошо, а здесь? Вдруг наткнешься на что-нибудь? Ты же расшибешься.

Дон. Я точно помню — где что стоит. (Движется по комнате легко и уверенно, точно называя предметы, до которых дотрагивается или на которые указывает). Кровать… Дверь в ванную. Книжные полки… гитара, моя палка… (Берет в руку легкую алюминиевую трость, затем вешает ее обратно на крючок).

Джил. А что это за книги?

Дон. Это по Брайлю, для слепых. Входная дверь… магнитофон…

Джил садится на табурет, наблюдает за тем как Дон движется дальше.

Обеденный стол… Ванна… (Быстро переходит к комоду возле двери в квартиру Джил). Комод. (Касается стоящих на комоде предметов). Вино… еще вино… стаканы… (Открывает ящик тумбы). Белье. (Закрыв ящик, переходит в кухню). Так, кухня… (Открывает дверцу полки). Тарелки, чашки… Кофе, сахар… Перец, соль… Кукурузные хлопья… Кетчуп… Ну, и так далее. (Возвращается к дивану). Теперь если ты еще поставишь на место пепельницу…

Джил делает это. Дон четко гасит в пепельнице окурок сигареты.

(И с победным видом). Вот и все! Так что, если тут ничего не передвигать, я не хуже любого другого.

Джил. Лучше! А вот я у себя вообще ничего найти не могу! У меня кетчуп вечно где-нибудь, среди колготок, а колготки в духовке. Если хочешь увидеть настоящий бедлам, можешь зайти ко мне и поглядеть… (Она осекается. Встает с места, отходит). Черт… Извини…

Дон. Да перестань ты, ради бога! Я абсолютно нормальный человек. Только не вижу. Вообще, сама слепота — это ерунда. Вот что по-настоящему действует на нервы, так это то как люди реагируют. Просто какой-то цирк! Одни ведут себя, так, будто передо мной виноваты. Что глупо, поскольку роль виноватой на всю жизнь захватила моя мать. А для других я вроде героя какой-то древнегреческой трагедии. А героизм тут только в том, чтобы переносить весь этот бред. Так что хоть ты веди себя нормально.

Джил. Попробую. Просто никогда раньше не сталкивалась со слепыми.

Дон. Да, мы народ малочисленный. Вроде эскимосов. У тебя много знакомых эскимосов?

Джил. Во всяком случае, никогда не думала, что слепые — такие как ты.

Дон. Такие, как я — не все. Только самые отборные.

Джил (сидит на коленях на краю дивана). Нет, знаешь… Для меня в слепых всегда было что-то жутковатое…

Дон. И правильно. (Притворно — зловеще). Днем, когда в мире светло, мы прячемся в черных подземных норах и спим. Когда же тьма окутает землю, мы пробуждаемся и, чтобы напиться человечьей крови, проникаем в дома добрых людей через наши подземные коридоры… Вот почему про нас так и говорят: Слеп, как крот!

Джил. Нет, серьезно! Это правда, что у слепых есть какое-то шестое чувство?

Дон. Во-первых, оно было бы только пятым… Во-вторых, это неправда. (Садится в кресло). Другое дело, что слух, обоняние, осязание у меня, наверное, развиты чуть лучше, чем у тебя. Мне ведь приходится ими больше пользоваться.

Джил. Слушай, я балдею! Ты к этому так легко относишься! Тебя это, вроде, совсем не угнетает. (Перебирается на дальний от себя край дивана). Я передвинулась. Я сейчас на диване.

Дон. Я знаю.

Джил. А как ты узнал?

Дон. Я же слышу — голос теперь идет с другой точки.

Джил. Класс! Как это у тебя получается?

Дон. Очень просто. (Встает с места).

Джил передвигается на другой край дивана.

Закрой глаза. (На цыпочках передвигается через кухню). Ну, где я?

Джил. Там! Получается! (Залезает на стол, кладет ноги на спинку дивана). Нет, ей — богу, ты молодчина. Я бы на твоем месте вся исстрадалась. Я бы на людей кидалась, точно тебе говорю.

Дон. Ты на себя наговариваешь.

Джил. Во всяком случае, такой, как ты, я бы точно не была. У меня ни на грош ни воли никакой, ни выдержки.

Дон. Думаешь, у меня воля есть? Это я от природы такая прелесть.

Джил. Да уж в сто раз лучше, чем я

Дон. Дилан Томас.

Джил. Кто-кто?

Дон. Ну это же стихи Дилана Томаса.

Джил (озадаченно). Иди ты! По-твоему я знаю наизусть стихи Дилана Томаса?

Дон. Во всяком случае, ты их прочла.

Джил. Сдохнуть! Да я его в жизни ничего не читала! Понятия не имею, откуда это у меня в голове. Что я знаю наизусть — так это Марка Твена. (Встав в центре комнаты). Хочешь прочту свои любимый отрывок?

Дон (опускается на корточки возле стола). Хочу.

Джил (декламирует) Я прошу одного — свободы. Свободны же бабочки. И люди не могут отказать Гарольду Скимполу в том праве, которое они признают за бабочками!? (Нормальным тоном, лежа животом на столе). Знаешь, я себя иногда ощущаю бабочкой. Я лечу, лечу… Ну как, понравилось?

Дон. Понравилось. Жалко, Марк Твен тут ни при чем.

Джил. Это почему? (Садится).

Дон. Потому что это написал Диккенс.

Джил. Ты уверен?

Дон. Конечно. Гарольд Скимпол — это из «Холодного дома» Чарльза Диккенса.

Джил. Но я в жизни Диккенса не читала!.. Правда, Марка Твена я тоже не читала. Но я была уверена, что это он. Слушай, а ты читал… (Обрывает себя, с досадой). Черт…

Дон (идет к стоящей возле стены у кровати гитаре, берет в руки). Читал. И Диккенса и Марка Твена почти всего. И перестань дергаться через каждое слово. Все это напечатано по системе Брайля, для слепых.

Джил (подходит к дивану). Это надо же быть такой свиньей — спросить слепого — читал ли он!..

Дон. Да говорят же тебе — я прекрасно читаю… Кончиками пальцев. Знаешь, сколько хороших книг я перещупал за последнее время! (Начинает наигрывать на гитаре).

Джил (теперь она уселась на журнальный столик, ноги — на табуретке). Значит, вслух тебе не читают?

Дон. Читают — газеты, журналы.

Джил. Хочешь, как-нибудь я тебе почитаю?

Дон. Конечно. Только не внушай себе, что это теперь твой долг. (Перестает играть). Слушай, а каких-нибудь порнушных книжек у тебя нет?

Джил. У меня и непорнушных нет.

Дон. Жалко. Это единственное, что не издают по Брайлю. (Снова начинает играть).

Джил. А тебе какие журналы нравятся?

Дон. Ну, скажем, Тайм. Или Ньюсвик. Люблю быть в курсе — что делается в мире.

Джил. Я тебе почитаю. Сама-то я знать не знаю — что делается. Меня ничего не волнует.

Дон. Не говори глупостей. Животных — и тех что-то волнует. Если тебя совсем ничего не волнует, значит, тебя просто нет.

Джил (глянув на холодильник). Кроме еды.

Дон. Еды?

Джил. Да. Насчет поесть — это меня постоянно волнует.

Дон. Видишь, уже кое-что.

Джил. Чтобы что-то по-настоящему волновало, надо про это слишком много знать. А я никогда ни во что глубоко не влезаю.

Дон. Проще говоря, не любишь лишних сложностей.

Джил. Скажем так, знаю свои недостатки.

Дон. Уже полдела. Когда знаешь свои недостатки, можно попробовать их исправить. Ты наверняка способна на гораздо большее, чем думаешь…

Джил. Давай, давай, говори, мне нравится…

Дон. Ты лучше сама себе это говори… (Играет и напевает).

Джил. Слушай, такой класс!.. Ты ее вчера и пел.

Дон. Я ее еще дорабатываю. Две последние строчки не найду, хоть умри. (Играет, поют теперь оба. Дон откладывает гитару). Ну, правда, ничего?

Джил. Да полный финиш! Ты что!.. Я немного тоже музыкой занималась. В школе.

Дон. Так ты все-таки закончила школу?

Джил. Закончила. Только что. Мать хотела, чтобы я поступила в колледж. Ну я и порулила в Калифорнийский университет. Но как-то не удалось припарковаться… А ты бывал в Лос — Анджелесе?

Дон. Нет. Говорят, там у вас климат потрясный.

Джил. Климат потрясный. Погода паскудная. Вот если у тебя сад, бассейн и все такое — тогда еще жить можно. Нет, мне тут больше нравится. Правда, многие говорят, что Нью — Йорк — это место, куда каждый хоть раз должен съездить, но жить здесь не стоит. А по мне — самый кайф жить там, куда каждый должен съездить.

Дон. А тебя-то что заставило сюда приехать?

Джил (крутится вокруг стойки, держась за нее руками). Ничего меня не заставляло. Сама решила все поменять. Хочу стать актрисой. Говорю — хочу. А стану или нет, это вечером выяснится. Иду показываться в один театр. Есть роль — пока, правда не на Бродвее, но я пока не гордая.

Дон. А что за роль? Интересная?

Джил. Главная. (Расхаживая по комнате). Про одну девчонку, которая выходит замуж. И у нее начинается полный облом, потому что муж оказывается гомиком. Вообще-то сначала по пьесе он был просто алкаш, но сейчас в искусстве мода на гомиков, так что они переделали. (Садится на диван). Ты сам, случаем, не гомик?

Дон. Нет, только слепой.

Джил. Сейчас гомики — самая главная тема. Везде — в кино, в книжках, в театре. Раньше для меня в них было что-то загадочное. Непонятное. Вроде какого-то тайного общества. А как только перестали делать из этого секрет, оказалось — люди как люди, со своими делами, все как у всех… У тебя есть знакомые гомики?

Дон. Да вроде нет. Я ведь мало где был. Сидел в Скарсдейле.

Джил. А у меня один из самых близких приятелей — голубой. Деннис. Он дизайнер. Эту блузку он сам сшил. Скажи, классная! (Пытается продемонстрировать красоту блузки, но, опомнившись, бьет себя ладонью по лбу).

Дон (подходит к кровати, ставит гитару на место. Облокачивается о стойку кровати). Говорю: классная.

Джил. Вообще-то он ее для себя сшил, но я у него выклянчила. Деннис ужасно славный, с ним весело. А вот кого я не выношу, так это лесбиянок. Такие все зануды! Юмора вообще не понимают. Если он — голубой, ну и голубой. А если она — то не голубая, а тоска зеленая.

Дон (садится в кресло). Ну так что, в этой пьесе она обращает мужа на путь истинный?

Джил. Почти. Но под самый конец он все-таки сбегает с ее братом.

Дон. С братом? То есть, ее муж становится ее невесткой, что ли?

Джил. Ну что-то вроде. Или она сама себе становится невесткой… Шансы у меня вроде неплохие. Режиссер мой приятель. Но надо еще чтобы я понравилась автору пьесы.

Дон. Кто режиссер?

Джил. Вряд ли ты его знаешь. Его зовут Ральф Остин. Он здесь уже поставил несколько спектаклей. Но настоящего шлягера у него пока не было. Начинал-то он в Лос — Анджелесе. Мы там с ним вроде как жили несколько месяцев. Но потом он захотел, чтоб мы поженились. Второй раз замуж — я и подумать об этом не могла!

Дон. Ты его любила?

Джил. Да нет, наверное. Я, наверное, по-настоящему никого никогда не любила. Да и не хочу. Привяжешься — а потом кто-то непременно будет страдать… Ты есть не хочешь?

Дон. Не очень. Ты что, хочешь есть?

Джил. Я всегда хочу. Такой аппетит — даже стыдно. Я же тебе сказала: еда — это единственное, что меня по-настоящему волнует. (Направляется к входной двери). Давай, схожу в кулинарию, куплю чего-нибудь. Я же теперь знаю: делаешь сорок четыре шага…

Дон. …И попадаешь в прачечную. До кулинарии — пятьдесят один. (Поднимается, направляясь к холодильнику). Да у меня тут есть кое-что.

Джил. А что у тебя есть?

Дон. Немного ветчины… колбаса… салат из капусты. Еще картофельный салат.

Джил. Черт! Да у тебя здесь своя кулинария! Ты что, сам ходишь за покупками?

Дон. Конечно.

Джил. Я еще могу понять, как ты различаешь монеты. Ну а бумажки? Как ты отличишь доллар от пяти?

Дон достает из внутреннего кармана бумажник и вынимает оттуда деньги, подходит к столу, Джил идет за ним.

Дон. Это доллар. Верно?

Джил. Как ты определил?

Дон. Долларовые бумажки у меня сложены один раз. А по пять долларов — два раза. Десятидолларовые — три. (Показывает. Потом прячет деньги в бумажник — и в карман).

Джил. А если у тебя будет бумажка в двадцать долларов?

Дон. Я умру от удивления. (Достает из навесного шкафчика тарелки, поднос, ставит на стол. Вынимает еду из холодильника, тоже ставит на стол).

Джил сидит на краю стола.

Джил. Помочь тебе?

Дон. Там, в комоде, в ящике, ножи и вилки. Можешь сервировать стол.

Джил (подходя к тумбе). Слушай, а давай не на столе. Давай устроим пикник.

Дон. Пикник? Где?

Джил (показывает на пол, забыв снова, что Дон не видит). Прямо на полу.

Дон. На полу? Ну ладно, тогда сервируй пол.

Джил (достает из комода маленькую скатерку, кладет ее на пол, возле кресла). Скажи, а слепота передается по наследству?

Дон. Ничего про это не слышал.

Джил. А твой отец видит?

Дон (приготавливая сэндвичи) Навряд ли. Он шесть лет как умер. Но до этого у него со зрением было все нормально.

Джил (достает из комода вилки). Ты его, наверное, сильно любил?

Дон (с грустью). Сильно… Это был мой единственный настоящий друг. Он был такой… Я бы дружил с ним даже если бы он не был моим отцом.

Джил достает салфетки, дополняет ими пикник.

Его смерть дико повлияла на мать. Она внушила себе, что теперь она мне не только мать, но и отец, и сестра, и брат, и кузина, и тетка, и врач, и адвоката и сенатор, и ЦРУ, и ФБР, и Верховный Суд…

Джил. Ну, это-то мне понятно… Но отчего же ты родился слепым? Доктора это как-то объясняли?

Дон (ставит на поднос тарелку с салатом). Сказали, какой-то вирус попал в организм матери во время беременности. Да сами они ни черта не знают. А как чего не знают, говорят: вирус.

Джил. Я слыхала, слепые часто рождаются у женщин, у которых сифилис. Твоя мать не могла подцепить сифилис?

Дон. А ты погоди, вот увидишь ее, тогда сама скажешь — могла она или нет.

Джил (снимает с дивана две подушки, кладет их на пол возле скатерти). Когда это я ее увижу?

Дон. Через месяц. У меня месяц остался. А потом она явится — поглядеть, как и что. Месяц кончится — и ровно в ту же секунду она будет здесь. Вообще, ты о ней могла слышать. Она несколько книжек написала. Флоренс Бейкер. Не слыхала?

Джил. Вроде нет. Да ты же видел — я бы могла ее книжки наизусть выучить и сама не знать.

Дон. У нее целая серия детских книжек. И знаешь, про что?

Джил. Про детей, наверное.

Дон. Про слепого мальчишку? Маленький Донни, победивший мрак.

Джил. Донни, победивший мрак?

Дон. И все это — про меня.

Джил. Чего не скажешь, чтобы набить себе цену!

Дон. Правда, клянусь тебе! (Берет со стола поднос с тарелками, направляется к пикнику?). Я из-за этого ненавижу, когда меня зовут? Донни. Скажи, где остановиться…

Джил. Стоп.

Дон останавливается возле скатерти на полу. Джил помогает ему поставить поднос на скатерть. Дон усаживается, поджав под себя ноги. Джил садится было, но тут же вскакивает.

Погоди!

Дон. Ты куда?

Джил. Увидишь! (Убегает в свою комнату и через мгновенье возвращается с маленькой корзиночкой цветов. Подносит цветы к лицу Дона, чтобы тот ощутил запах. Он улыбается. Джил ставит цветы в центр скатерти, усаживается и тут же начинает есть). Давай, расскажи мне про этого, победившего мрак. Может, хоть так сожру меньше.

Дон. Этому Донни двенадцать лет. И родился он слепым, точно так же, как я. Но для малыша Донни это чепуха. Он и машину сам водит, и самолет, и все такое. Потому как остальные чувства у него настолько развиты, что ему, к примеру, ничего не стоит услыхать за целую милю, что грабители залезли в банк. Или унюхать, что коммунисты состряпали заговор, чтобы свергнуть правительство. Он неустрашимый борец с преступностью и вообще со всяческим злом. Так что в конце каждой книжки его непременно награждают медалью за заслуги — то полиция, то ФБР, то ЦРУ. А он в ответ всегда говорит: Самый слепой — это тот, кто не хочет видеть!

Джил. А разве полиция и ФБР могут давать медали?

Дон. Так-то, конечно, не могут. А вот малышу Донни — могут! Попробовали бы не дать!..

Джил. Слушай, а почему бы нам не выпить?

Дон. У меня только вино.

Джил. А я только вино и пью.

Дон. Вино — с колбасой? (Встает, идет к комоду).

Джил. Да с чем угодно. И что, детям нравятся эти книжки?

Дон. Тссс, погоди, я шаги считаю… А то на обратном пути наступлю на тарелки. (Подходит к комоду, берет открытую бутылку вина, стаканы).

Джил следит за ним с восхищением.

Джил. В жизни бы так не сумела. Уж я бы точно вляпалась обеими ногами прямо в капусту.

Дон. Тебе кажется.

Джил. Не кажется — у меня опыт есть. Ты в детстве никогда не играл в Заячий хвостик??

Дон (наливает вино в бокал). Нет, но что-то слышал.

Джил. Ну вот, а мы всегда играли. Помню день рождения у Джули Патерсон. Мне тогда было лет семь. Все дети приделали себе хвостики — были Зайцами. А меня заставили водить, быть Волком. Завязали глаза и дали здоровенную прищепку. Ну, стала их ловить. Бегала, бегала — никак. Наконец, одного догнала и со всей силы прищепкой — раз его за хвост! Тут такое началось! Оказалось, это был не хвост зайца, а задница миссис Патерсон.

Дон. Ну ты даешь! (Подает Джил бокал, затем наливает себе). Спутать зайца с задницей!

Джил. Миссис Патерсон до сих пор уверена, что я нарочно. А я вовсе не нарочно! Да если бы ты видел эту задницу! Нарочно её как раз ни с чем не спутаешь. Второй такой жопы на свете нет!.. Вот ты бы наверняка там выигрывал во все эти жмурки… Никак иногда не обойтись без слов на три буквы — типа жопа. (Отпивает полбокала). Ну ладно, давай дальше.

Дон. Что дальше?

Джил. Про этого малыша Донни. Она и сейчас про него пишет?

Дон. Нет. Она написала шесть книжек. Они в общем, даже имели успех. Не такой, конечно, как Мори Поплине, но всем нравилось. За исключением слепых… В жизни все это совсем иначе…

Джил (ее тарелка уже пуста, она поддевает вилкой кусок ветчины с тарелки Дона). Я у тебя кусок ветчины стащила.

Дон. Она в этих книжках описывала свои мечты — каким бы ей хотелось чтобы был я. Такой слепой супермен.

Джил. А где ты учился?

Дон. В гостиной. Со мной специальные учителя занимались на дому.

Джил. Я думала для слепых есть какие-то особые школы.

Дон. Есть, но тогда я про это не знал. Я вообще ничего ни о чем толком не знал. До прошлого года.

Джил (ворует еще кусок ветчины у Дона). У тебя колбаса кончилась… А что случилось в прошлом году?

Дон (встает, делает несколько шагов, останавливается за креслом). С нами по соседству жила одна семья, Флетчеры. И их дочка, Линда стала приходить, читать мне. После смерти отца она была единственная, с кем я подружился. Такая заводная, живая! Мотор!.. Она меня с собой и сюда в Нью — Йорк таскала, и знакомила со всеми, и на вечеринки брала. У меня совсем другая жизнь пошла. Дома-то я был как какой-нибудь хомячок. Все ласкают, кормят, но из коробки не выпускают. А Линда помогла мне как никто — я с ней уверенность в себе стал чувствовать. И квартиру эту тоже она нашла. Сперва я жутко боялся, просто поджилки тряслись. Потом решился… (Делает еще несколько шагов). Хотя, может, и зря…

Джил (встает, подходят к Дону). Ничего не зря! Рано или поздно все равно пришлось бы. Твоя мать не вечная.

Дон. Только ты ей этого не сообщай.

Джил. Ты слыхал про Элен Келлер? Она вообще была и слепая, и глухонемая. Но сумела добиться того, что она стала… Элен Келлер!.. А где сейчас твоя Линда?

Дон. Пару недель назад вышла замуж. Сейчас в Чикаго живет. Будь она здесь, мне было бы гораздо легче.

Джил. Послушай. Теперь тут есть я. Прямо за стенкой. Если что — в любой момент только постучи. Даже и стучать незачем, можешь хоть шепотом позвать — я услышу. (Подходит к двери, ведущей в ее квартиру, смотрит на нее). Постой-ка, знаешь что?

Дон. Что?

Джил. Почему бы нам не открыть дверь?

Дон. Какую дверь?

Джил. А вот эту — в мою квартиру. Должен же где-то быть ключ. Откроем и сможем ходить друг к другу, не выходя на лестницу.

Дон. Ключ-то у управляющего наверняка есть, но не знаю, стоит ли… Нет, правда, я думаю, не надо…

Джил. Да почему? По-моему, мы с тобой уже друзья. Нет?

Дон. Но получится, что мы фактически вместе живем. Как это будет выглядеть? (И вдруг, возбужденно, как бы отвечая сам себе). Хотя какая разница — как это будет выглядеть? Лично я все равно этого не увижу… (Направляется к комоду).

Джил (находит на кухне большой нож, подходит к двери). Я думаю, этим ножом можно попробовать.

Дон. Надо сперва комод передвинуть.

Джил. Давай, тяни на себя.

Передвигают комод влево от двери.

Отлично. (Ковыряет ножом замочную скважину. У нее ничего не выходит).

Дон стоит справа от двери.

Дон. А что там, за дверью?

Джил. Там у меня спальня. Не поддается… Черт, настоящий грабитель дунул бы — она б открылась. А вот порядочные люди, вроде нас… Может, все же сходить к управляющему?

Дон. Дай-ка мне.

Джил осторожно кладет нож в его ладонь. Дон ковыряет в замке, потом пробует отжать лезвием дверь от наличника.

Сейчас, подожди… Вроде, поддается…

Дверь внезапно распахивается.

Джил. Отлично! Молодчина!

Видна часть комнаты Джил, где в беспорядке валяются ее вещи.

Ой, только не смотри! Тут у меня дикий свинарник.

Дон. Ладно, не буду смотреть. (Закрывает глаза рукой).

Джил. Ой, прости, прости! (Отбегает к журнальному столику, садится на коврик на полу).

Дон. Перестань.

Джил. Погоди, я привыкну. Правда, боюсь, не сразу.

Дон закрывает дверь.

Да пускай открыта будет!

Дон (снова открывает дверь, идет на кухню — положить нож на место). Ладно, только если будешь закрывать — скажи, а то я себе нос расшибу. (Возвращается в комнату, облокачивается на стойку кровати).

Джил. Скажи, а ты хотел бы, чтобы тут вместо меня жила твоя Линда?

Дон. Мне это и в голову не приходило… С чего это ты вдруг?

Джил (подходит, становится слева рядом с ним). Ну просто… Скажи, ты ее еще любишь?

Дон. Я что, говорил, что я ее любил?

Джил (становится справа от него). Если я лезу не в свое дело, ты можешь сказать, чтоб я заткнулась. Меня, бывает, заносит. (Крадучись, обходит Дона, кладет руку ему на грудь). Ты ее любил, да? Любил? И сейчас любишь?

Дон (садится на диван). У каждого человека должна быть тайна. Пусть это будет моя тайна.

Джил (подходит к дивану сзади). А как она выглядит?

Дон. Красивая.

Джил. Откуда ты знаешь?

Дон. Я могу пальцами ощупать лицо человека и представить себе — какой он.

Джил (обходит диван, становится перед ДОНОМ). А какая я — тебе интересно?

Дон. Интересно.

Джил (опускается на колени). Я дико красивая.

Дон. Серьезно?

Джил. Такими вещами не шутят.

Дон. Знаешь, я часто думаю… Если б мне хоть на секунду дали зрение, я бы хотел увидеть — какой я.

Джил (придвигаясь к нему). Я тебе скажу — какой. Ты ужасно милый. И ужасно сексуальный…

Дон улыбается. Он касается рукой лица Джил. Его пальцы чутко и нежно пробегают по ее лицу. Потом рука скользит по длинным волосам Джил, пропуская их между пальцами.

Дон. Какие у тебя мягкие волосы… И такие длинные… (Внезапно эти длинные волосы, оказавшиеся шиньоном, остаются в руке Дона, открывая собственные волосы Джил. Дон в испуге замирает). Господи, что это?!

Джил. Ты что, испугался?

Дон (отбрасывает волосы, точно обжегшись). Что случилось? Что это?

Джил. Всего — навсего шиньон!.. Его к прическе прикрепляют, если свои волосы короткие.

Дон. Так это не твои волосы?

Джил (поднимает с пола шиньон, кладет его на журнальный столик). Это даже не мой шиньон. Я его одолжила у Сюзан Портер. Но ты не думай, свои волосы у меня тоже есть. Видишь? То есть, чувствуешь? (Кладет его руку себе на голову).

Дон проводит рукой по волосам Джил, потом касается пальцами лица, глаз. И в его руке остается накладная ресница.

Дон (вскакивает). Боже, а это что?!

Джил. Что, что!.. Накладные ресницы. (Забирает у него ресницы, сует себе в карман).

Дон. У тебя нет своих ресниц?

Джил (опускается на колени возле дивана). Есть, конечно! Но эти гораздо длиннее, понимаешь? И глаза с ними кажутся больше. Твоя Линда не носила?

Дон. Нет.

Джил. Наверное, у нее свои были длинные. Я ее ненавидеть начинаю. (Кладет его ладонь себе на щеку). Можешь продолжать.

Дон. Я уже боюсь.

Джил. Не бойся, дальше все будет натуральное.

Пальцы Дона касаются губ Джил.

Ну что? Скажешь, я не копия Элизабет Тэйлор?

Дон. Я не имел случая потрогать оригинал.

Джил. Нас с ней не отличить. Особенно без помощи зрения. (Странно улыбаясь, смотрит на Дона, пальцы которого касаются ее шеи. Берет его руку и кладет себе на грудь). А это грудь. Моя, натуральная. И правая, и левая… (Мягко опрокидывает Дона спиной на стол и целует его в губы).

Внезапно Дон вырывается, резко отстраняет Джил, отходит в сторону.

Что с тобой?

Дон. А тебе непонятно?

Джил. Было бы понятно, я б не спрашивала!

Дон. Тебе это… зачем?.. Или это у тебя день помощи инвалидам? Так я в твоей жалости не нуждаюсь, ясно?

Джил (с горячностью). Я делаю то, что хочу! То, что хочу сама! Какая еще жалость, господи! Да ты сам увидишь, что вовсе я тебя не жалею!..

Долгий поцелуй. Свет медленно гаснет.

Голос Джил. Ну где же она? Черт! В этом бардаке ничего невозможно найти.

Дон. Что ты там ищешь? (Выключает магнитофон)

Джил. Да так, одну вещь. Они где-то здесь… (Появляется в дверях своей квартиры. На ней только трусики и лифчик. В руках у небольшая красивая шкатулка. Залезает на кровать, садится рядом с ДОНОМ). Вот, нашла.

Дон. Что это?

Джил. Моя заветная шкатулка. Я ее всюду с собой вожу. На, потрогай. (Кладет руку Дона на шкатулку).

Дон проводит рукой по поверхности.

Дон. Какое хорошее дерево.

Джил. Тут еще и перламутр.

Дон (с улыбкой). Что же ты там прячешь?

Джил (открывает шкатулку и перебирает содержимое). Все самое важное. (Вынимает небольшой красивый камень). Держи. Это осколок луны. А может, звезды. Я его в пустыне нашла. Показала одному геологу, он сказал, что никогда не встречал такого минерала, и что, наверное, эта штука упала с неба.

Дон. Похоже на обычный камень.

Джил. Похоже, но это не камень. (Кладет камень в шкатулку). А вот это — мой молочный зуб… А это мое свидетельство о рождении. Моя фотография, это когда мы в школе ставили спектакль? Джунгли?… Не очень удачная… А это — мое завещание. Моя последняя воля.

Дон. Завещание?!

Джил (вынимает листок желтой бумаги). И еще распоряжение — как меня хоронить. После моей смерти все мое имущество будет поделено между четырьмя моими лучшими друзьями. Поровну. Имена я потом впишу.

Дон. А говорила, что всего мрачного боишься.

Джил. В том-то и дело — ничего тут мрачного нет. Похороны вовсе не должны быть мрачными. Я хочу чтоб заупокойная служба была в самой большой церкви. Только чтобы скамьи оттуда вынесли. А на пол чтобы накидали как можно больше всяких подушек, чтоб на них можно было сидеть или лежать. И чтоб никого — в черном. Все должны быть в самом ярком и нарядном. И чтоб каждый мог выпить и покурить, и вообще делать что угодно. (Слезает по лесенке, подходит к журнальному столику).

Дон лежит на животе, слушает.

А стены чтобы расписал Сальвадор Дали. Самыми отпадными картинами. И чтоб миллион цветов. Только, конечно, не венки, а чтобы везде были охапки живых цветов. (Садится на подушку возле пикника?).

Дон. Тогда уж надо и бабочек.

Джил. Само собой! Тучи бабочек! И чтобы все время — музыка. Чтобы Битлз сочинили реквием — специально для меня. И чтоб Роллинг Стоунз пели, и Саймон и Гарфункель и Дорз и Венский хор мальчиков…

Дон. И я.

Джил (быстро взбирается по лесенке, целует его). И ты, и ты…

Дон. А кто скажет прощальное слово?

Джил (слезает вниз, идет к кухне). Думаю поручить это Лоуренсу Оливье. Мне его голос нравится. А на органе чтоб в это время играл Андре Превин. Чтоб Аве Марию. Если он не сможет приехать, тогда, на худой конец, пригласим Леонарда Бернстайна. (Снова забирается на кровать). Ну что, разве все это будет мрачно?

Дон. Ни капельки.

Джил (достает из шкатулки бусы). А это тебе мой подарок. (Надевает бусы на шею Дона).

Дон. Что это?

Джил. Угадай.

Дон. Ожерелье?

Джил. Это бусы всеобщей любви. Я их носила, когда была хиппи. Ты обязательно должен их носить, если собираешься выступать со своими песнями.

Дон. Первый раз слышу.

Джил. Ты что! Их все самые отпадные певцы носят. И Донован, и Джимми Хендрикс.

Дон. А кроме бус, что еще нужно?

Джил. Во — первых, костюм. Надо будет такой придумать, чтобы все легли. Я уж про прическу твою не говорю. (Слезает по лесенке вниз).

Дон. А что — прическа?

Джил. Сейчас я тебя сама причешу. (Уходит к себе).

Дон. Да чем прическа-то плохая?

Джил (из своей квартиры). Слишком аккуратная — прямо как у страхового агента. Погоди, тут же где-то была расческа… (Возвращается, смотрит на холодильник). Слушай, еды не осталось? Есть хочу — умираю!

Дон (собираясь слезть). Уже?!

Джил. Ну, да, стыдно, а что я сделаю?

Дон (начинает спускаться по лестнице). Вроде, должна еще быть пара яблок.

Джил (заглядывает в холодильник). Тут только большой пучок салата. Конечно, не предел мечтаний… А яблоко я вижу только одно.

Дон. Значит, оно твое. (Спускается на пол).

Джил. Мерси. Давай, садись. (Усаживает Дона в кресло). Только не дергайся.

Дон. Да вовсе я не желаю выглядеть как хиппи!

Джил. Не будешь ты выглядеть как хиппи. Ты будешь только чуток похиповее. (Начинает расчесывать волосы Дона).

Дон. А ты когда пошла в хиппи?

Джил (начесывает ему волосы на лоб). Да прямо сразу после этого своего замужества. Ошивалась на Голливудском бульваре, курила травку и орала лозунги, типа Долой вашу лажу!? или? Кому за тридцать — все жулье! И все в таком роде. Все так делали, ну и я делала. Потом бросила — надоело быть как все. Почувствовала, что свою индивидуальность теряю — уж какую — никакую. (Колдует над прической Дона, стараясь придать ему хиповый вид). Вообще, я хиповать-то стала в знак протеста против матери. Только из этого ничего не вышло. Потому что, когда я заявилась как-то домой со своими космами, при этих бусах, в сандалиях на босу ногу — в общем, в полном хиповом прикиде, мать чуть с ума не соскочила!.. До того ей понравилось! Она тут же сама распустила волосы, напялила сандалии, бусы — короче, захиповала еще почище меня! Представляешь? Ну и как ты будешь протестовать против человека, который делает то же самое, что ты? (Отходит на шаг, чтобы оценить свою работу, остается недовольна, снова взъерошивает волосы Дона). Тогда я решила сменить пластинку — вступила в движение Молодежь республиканской партии — за Рейгана! Еще глупее. Поглядел бы ты на эту партийную молодежь… (Снова смотрит на результат своего искусства). Ну вот! Теперь самое то.

Дон. Слушай, а это не слишком?

Джил (опускается на колени рядом с ним). Говорю тебе, класс! В тебе появилась харизма!

Дон. Что появилось?

Джил. Харизма. Что, не знаешь? Это по-гречески. В переводе значит — когда от тебя все торчат. Балдеж. Без харизмы настоящей звезды не бывает. Это даже важней таланта. Есть харизма — все! Больше ничего не надо! На тебя толпы будут ломиться. (Смотрит на него, затем с нежностью целует). Знаешь, ты такой замечательный! Чудо!.. И душой, и… всем остальным.

Дон (с улыбкой). Ты тоже мне очень нравишься.

Джил (смотрит на него). Можно, я тебе задам один вопрос?

Дон. Какой?

Джил. А вот когда мы… Ну еще до этого… Когда я положила твою руку себе на грудь… Тебя это поразило?

Дон. В общем-то да. Я, конечно, не про целомудрие свое говорю. Просто совсем не ожидал. Раз — и вдруг чувствую: женская грудь!..

Джил. Может, ты думаешь, я кладу себе на грудь руки каждого встречного?

Дон. Почему я так должен думать?

Джил. Вообще, если у меня возникает желание залезть с кем-нибудь в койку, я ему слегка улыбаюсь — вот так. И он все сам соображает.

Дон (протянув к ее лицу руку). Ну-ка, ну-ка, улыбнись, я хочу пощупать эту улыбку.

Джил (смеется). Сейчас не могу… Потом… Ты меня смешишь. Но с тобой-то надо было как-то по-другому! Только я боялась, что ты плохо обо мне подумаешь.

Дон. Ничего я не подумал. И не думаю.

Джил (встает у Дона за спиной, обвивает руками его шею). Знаешь, вообще я терпеть не могу говорить про секс… Но может быть, тебе будет приятно… Знаешь, ты такой обалденный!..

Дон (с улыбкой). Как Рождество?

Джил. Ты сразу как Рождество, и как День Независимости! (Целует его в лоб и отходит).

Дон. Ты куда?

Джил. Доем яблоко… А может, еще этого салата пожую… (Идет на кухню, откусывает от яблока, открывает холодильник, смотрит внутрь).

Дон подходит к лесенке, начинает подниматься. Неслышно открывается входная дверь. Появляется Миссис Бейкер, хорошо одетая, довольно привлекательная женщина. В руке у нее пластиковая сумка Универмаг Сакса на Пятой авеню. Она с улыбкой смотрит на Дона. Джил оборачивается. Завидев Миссис Бейкер, захлопывает холодильник и делает попытку спрятаться в своем откровенном наряде за кухонной мойкой. Миссис Бейкер поворачивается и некоторое время глядит на Джил. Затем вновь смотрит на сына — на этот раз с негодованием. Тот замечает, что в комнате появился еще кто-то.

Дон. Здравствуй, мама!