Этнопсихология

В настоящее время после распада СССР, представлявшего универсальный и уникальный канон моноэтничности, которому соответствовало понятие «советский народ», происходит в противовес этноидентичности восстановление традиций предшествующих исторических периодов. Создаются национальные истории. Каждая национальная история является вариантом истории для себя.

Украинский вариант реставрации национального прошлого часто базируется на таком далеком и легендарном прошлом, когда украинцы еще и не были «украинцами». Скорее это воображаемая этническая общность «истинных славян». Однако действительные представления о возникновении Украины и ее появление на политических картах Древнего Мира можно установить по сохранившимся письменным источникам, которые с большей или меньшей степенью точности позволяют воссоздать историю возникновения славянского этноса и украинцев как одного из трех братских народов — белорусов, русских и украинцев.

Проблеме появления славян в Центральной и Восточной Европе уделено много внимания. В теоретических работах представлены крайне противоречивые данные. В подавляющем большинстве случаев они являются отражением острой политической борьбы. Но во всех случаях приходится обращаться к древним рукописям и преданиям. Из многочисленных работ, в которых тщательно приводится анализ исторического материала, касающегося возникновения славянского этноса и русов, следует отметить работы А.Г. Кузьмина, М.Н. Тихомирова, В.Д. Иванова, В.Г. Васильевского.

Наиболее упорядоченная и систематизированная картина возникновения славянского этноса и русов дается А. Г. Кузьминым в написанных им предисловиях к историческим романам В.Д. Иванова. Именно эти материалы и используются в специальной части, отражающей сложную картину формирования одного из представительного этнического образования Европы — славян.

Подобная сложная история возникновения и развития может относиться к любому этносу. Уходя в глубь веков, за пределы дошедших до нас рукописных источников, представления о возможных народах и их отношениях могут носить только гипотетический характер. С достаточной достоверностью о появлении славян можно судить по иностранным источникам, которые позволяют проследить этот процесс на границах V–VI вв.

Истоки возникновения славян на территории Европы

«Откуда есть пошла Русская земля?» Почти тысячу лет назад этим вопросом задался один из первых летописцев, составляя «Повесть временных (т. е. минувших) лет». Летописец жил в Киеве, отождествлял себя с потомками издавна проживавшего здесь племени полян, которых и считал собственно «русью». Он пересказал предания о том, как теснимые волохами славяне, и в их числе поляне-русы, покинули Норик — римскую провинцию, расположенную между верховьями Дравы и Дунаем по соседству с Паннонией (нынешняя Западная Венгрия). Славяне разошлись по разным землям и обосновались на новых местах. Поляне-русы при этом заняли лесостепную область в Среднем Поднепровье. Когда это было, летописец не знал. Не пояснил он и того, кто такие волохи, поскольку современники его знали, о ком идет речь.

А некоторое время спустя в Новгороде возникла другая версия о начале Руси. Новгородский летописец настаивал на том, что русы — это варяги и сами новгородцы происходят «от рода варяжска». Приходят варяги-русы с Варяжского — Балтийского — моря сначала в северо-западные земли и лишь потом спускаются к Среднему Поднепровью. Первым князем «русским» был вовсе не Кий, как уверял киевский летописец, а Рюрик, которому определены и годы правления: 826–879.

Спор летописцев продолжался вплоть до конца XI — начала XII в. А потом в летописных сборниках-сводах оказались обе версии. Что-то в ходе полемики было опущено спорящими сторонами, что-то добавлено для связи позднейшими летописцами-сводчиками. Потомкам же достались разные версии с отголосками некогда жаркого и не вполне понятного позднее спора.

Со временем было забыто, чем возбуждались страсти. В течение ряда веков летопись переписывали со всеми противоречиями и полемическими выпадами летописцев друг против друга, и текст ее застыл. К такому застывшему тексту долгое время и обращались в поисках истоков Руси. Одни принимали версию, что русы — это поляне, другие признавали русов варяжским племенем. Так разделились приверженцы южного и северного варианта начала Руси. При этом сторонники первого разошлись в определении этнической природы южных русов, а сторонники второго — в вопросе о том, кто такие «варяги», где они жили, на каком языке говорили. Русские источники позднего средневековья (XVI–XVII вв.) помещали варягов по южному берегу Балтики. В годы бироновщины (30-е гг. XVIII в.) З. Байером и позднее Г. Миллером была выдвинута гипотеза, что под варягами следует разуметь скандинавов, а под варягами-русами — шведов. Так родилась «норманская теория», имеющая многих приверженцев и в современной исторической, лингвистической, археологической литературе.

Ожесточенность спора о начале Руси на протяжении двух с половиной столетий проистекает из-за политической важности вопроса. Не случайно, например, Гитлер, Гиммлер, Геббельс, исходя из своих интересов, включились в полемику о народах «способных» и «неспособных» к поддержанию «порядка», к созданию собственной государственности. «Организация русского государственного образования, — утверждал Гитлер в „Майн кампф“, — не была результатом государственных способностей славянства в России; напротив, это дивный пример того, как германский элемент проявляет в низшей расе свое умение создавать государство… В течение столетий Россия жила за счет этого германского ядра своих высших правящих классов». А отсюда следовал и практический вывод: «Сама судьба как бы хочет указать нам путь своим перстом: вручив участь России большевикам, она лишила русский народ того разума, который породил и до сих пор поддерживал его государственное существование». Идеи эти внушали в памятке немецкому солдату, инструкции сельским управляющим на оккупированных территориях и т. п. Подобные представления и поныне бытуют в изданиях на Западе (главным образом в Германии, Англии, США), и поныне они несут ту же идейную нагрузку.

В полемике всегда существует тенденция занять противоположную позицию. Норманисты изначально писали о «дикости» и неорганизованности славян, отсутствии у них наследственной княжеской власти, неразвитости язычества. Возражая им, антинорманисты XVIII–XIX вв. искали доказательства относительно высокой культуры славян, приверженности их к своим наследственным владетелям и т. п.

Современная методология привнесла иную ценностную шкалу, поставила иные вопросы. Напрочь снимались рассуждения о «способных» и «неспособных» народах, о чем бы ни шла речь. Отличия народов друг от друга не могут оцениваться понятиями «лучше» или «хуже», даже когда очевидно стадиальное различие: ускоренное или замедленное развитие одних и тех же явлений. Это в особенности относится к вопросу о времени возникновения государства и его характера. Дело в том, что государство не является единственно возможной формой организации взаимообусловленных отношений в условиях резкого размежевания классов и социальных групп. Идеальная форма организации — самоуправление. Оно существовало в доклассовом обществе, и к нему общество вернется с ликвидацией классов.

Форма государства во многом зависит от традиций догосударственного строя того или иного народа. Традиции эти живут очень долго, и сейчас сложно представить, в какую глубокую древность уходят многие наши правила общежития.

Очень долго первичной формой организации был род или большая кровнородственная семья. Затем их вытеснили территориальные формы организации, в основе которых лежала территориальная община. У разных народов заметно различались и формы родовой организации, и характер территориальной общины, и время вытеснения первых вторыми. А эти древнейшие формы организации неизбежно влияли на последующие. Поэтому нельзя понять специфики государственной системы на любой территории, если не учесть тех форм, в которых социальная организация существовала у проживавших на этой территории племен и народов до образования государства.

Не познав прошлого, нельзя познать самих себя. О прошлом можно узнать, задавая самим себе вопросы о том, что мы есть. Но пути познания и того и другого исключительно сложны.

Особенно трудны для понимания древнейшие эпохи. Сведений о них сохранилось мало, а круг вопросов, подлежащих решению, намного шире, чем при обращении к современности или к недавнему прошлому. Почти по всем этим вопросам среди ученых существуют расхождения, так как многие из них не решены или даже не изучены исторической наукой.

Когда речь идет о прошлом, тем более об отдаленном прошлом, нельзя руководствоваться нравственными нормами и психологией настоящего времени.

О «русской загадке» говорят давно в положительном и в отрицательном смысле. В работах В.Д. Иванова с большой убедительностью объясняются потоки того особенного, что отличает Россию и русских на протяжении многих столетий. Это позволяет в значительной степени уяснить, «откуда пошла Русская земля», как на новгородском Севере действовали варяги и норманны. Осмысливается движение славян на восток, приведшее к созданию огромного многонационального государства.

Заслугой В.Д. Иванова является стремление показать в своих произведениях Русь на самом широком международном фоне. Как ученый, он тонко почувствовал, что социальная психология, нравственность создаются историей народа, а будучи созданными, становятся активной силой, воздействующей на следующие поколения.

Главная особенность мировоззрения славян вообще и русского народа в частности — в изначальном отсутствии чувства племенного эгоизма, в широкой распахнутости славянства по отношению к иным языкам и народам, независимо от того, колонизуют ли славяне земли, заселенные иными языками, или же иноземцы приходят к ним для поселения. В славянском миропонимании совершенно исключается расовое, кровнородственное начало, и многовековое постоянное смешение с иными народами не меняло специфики народного, национального характера.

Летописцы в поисках начала Руси ставили три вопроса: «откуда есть пошла Русская земля, кто в Киеве начал первое княжити и откуда Русская земля стала есть». Они, следовательно, различали происхождение народа и государственности. А такой взгляд предполагает первоочередное внимание не просто к социально-хозяйственной организации народа в пору возникновения классов и государства, но к его этническим традициям, которые накладывают отпечаток на сложение новых форм организации.

Вопрос о начале славянства и русов чрезвычайно сложен, общепринятого решения нет и сегодня, и вряд ли оно будет в ближайшем будущем. Далеко не ясен также вопрос о соотношении славян и русов. Вплоть до X в. большинство авторов их разделяет, что, кстати, и является главным источником, питающим норманизм. Остается крайне сложным представить, как можно соединить поморских русов с «роксоланами» на реке Роси. Вопрос этот совершенно неясен, и ни в одну из существующих точек зрения он не может вписаться.

Приняв гипотезу о происхождении Руси от племени по Роси, которое должно быть малочисленным, так как больше не размещается на речном побережье, следует считать, что распространение имени «Русь» на обширную территорию несло бы характер случайности. А ведь в этот период в Центральной Европе были племена, насчитывавшие сотни тысяч сородичей.

В.Д. Иванов в своих работах не опускается глубже VI в. Именно в эту эпоху византийские источники заговорили о славянах, которые оказались самой активной силой на огромной территории от Иллирии до Нижнего Дуная и вскоре заселили большую часть Балканского полуострова, многие эгейские и среднеземноморские острова, многотысячными группами проникли в Малую Азию. В это же время славяне доходят до побережья Балтийского и отчасти Северного моря, река Эльба становится славянской почти во всем ее течении, а с верховьев Дуная они просачиваются в Северную

Италию, в предгорья Альп и верховья Рейна. Откуда они расселялись? Где та территория, которая вскормила сотни тысяч, миллионы людей с общим языком и верованиями?

Автор VI в. Иордан поясняет, что славяне раньше назывались «венедами», «вендами», «виндами». «Венодами» называют балтийских и полабских славян многие германские источники. Называют они их также «вандалами», причем «вандалы» и «венеды» в этом случае понимаются как разные названия одного и того же этноса. В XV в. неизвестный польский автор пояснял, что тех, кого поляки называют «поморцами», немцы (тевтоны) зовут «венедами», галлы и итальянцы — «вандалами», а «рутены»-русские — «галматами».

В науке племя вандалов, продвинувшееся в первые века нашей эры от Прибалтики к Подунавью, обычно считается германским. Однако правильнее вопрос о языке и этносе всех прибалтийских племен оставить открытым. Конечно, не случайно, что германские источники столь дружно смешивают славян с «вандалами»: и те и другие были для них иноязычными. С «венедами» тоже вопрос не прост. Венеды известны по юго-восточному побережью Балтийского моря, по крайней мере, с начала нашей эры, а само море называлось «Венедским заливом». Позднее так назывался Рижский залив. На его побережье венеды-венды упоминаются еще в XIII в. и даже позднее. Но славянских поселений здесь не было. Следовательно, венеды древних авторов — это племена с особым языком, лишь смешавшиеся позднее со славянами, растворившиеся в них, давшие славянам в некоторых случаях свое имя.

Этноним «венеды» негреческого происхождения, и из греческого языка он не может объясняться. «Венеты» и «прасины» в Константинополе — партии болельщиков на ипподроме — «голубые» и «зеленые» (по цвету одежды возничих).

У самих славян в памяти жило представление о дунайской прародине. При этом в польских и чешских хрониках называли «матерью всех славянских народов» Паннонию — область Среднего Подунавья, а русская летопись, как было сказано, помещала прародину славян несколько выше по Дунаю, в Норике. Историческое предание — факт, с которым надо считаться, противоречия тоже факты, которыми нельзя пренебречь. Любая концепция должна учесть и то и другое.

В многочисленной литературе о начале славянства обсуждаются обычно два глобальных вопроса: когда обособился славянский язык и где это произошло. Эти вопросы обязательно должны увязываться друг с другом, потому что споры о прародине теряют смысл, если имеются в вид разные эпохи. И в настоящее время хронологическую глубину истории славянства определяют от III–II тысячелетия до н. э. до первых упоминаний славянства в VI в. н. э. Территориально прародину славянства ищут в междуречье Днепра и Западного Буга, в междуречье' Вислы и Одера, в Северном Прикарпатье, в Припятье, в прибалтийской части междуречья Вислы и Одера, в Подунавье.

Лишь в самое недавнее время в нашей литературе нашли выражение почти все эти гипотезы. А.Л. Мопгайт настаивает на том, что начало разных народов надо вести со времени их первого упоминания, и вопрос о «прародине» таким образом снимался: жили там, где их застали первые упоминания. Другой автор, археолог И.П. Русанова, выделяет славян в рамках пшеворской культуры, существовавшей в южной половине Польши со II в. до н. э. по IV в. н. э. В.В. Седов ищет начало славянства в более раннее время и в более северных районах, обращая внимание на так называемую культуру клешевых погребений (IV в. до н. э. — ІІ в. до н. э.). Большинство польских археологов и лингвистов помещают прародину славян между Вислой и Одером, а начало ее ведут от лужицкой культуры, возникающей в XIII в. до н. э. в Центральной Европе. Известный советский лингвист Ф.П. Филин, в целом соглашаясь с такой датой (хотя и не определяя ее точно), искал славян в междуречье Днепра и Западного Буга. Б.А. Рыбаков, неоднократно обращавшийся к проблеме начала славянства, как бы объединил обе точки зрения, расширил зону формирования славян на обе предлагаемые территории, связав их с более ранней культурой, так называемой тшинецкой (около 1450 г. до н. э.).

Летописная версия была популярна в прошлом столетии. Но затем она стала подвергаться критике и просто отвергаться, как отвергалось практически все, что воспринималось как объяснение средневековых авторов. Но недавно в эту концепцию вдохнул новую жизнь известный лингвист О.Н. Трубачев. Аргументы его почти исключительно лингвистические. Он обращает внимание, в частности, на одно имеющееся в литературе противоречие: славян считают «молодым» народом, потому что их язык поздно отделился от общеевропейской основы, и его считают наиболее «архаичным» из индоевропейских языков. О.Н. Трубачев разрешает это мнимое противоречие простым допущением, что область формирования индоевропейцев совпадает с прародиной славян. Как прямые наследники давних индоевропейцев на данной территории, славяне сохраняют больше архаических индоевропейских черт, и их отрыв от языка-матери не носил такого характера, какой обычно бывает при дальних переселениях, ведущих к изоляции от прародины.

Антропологические исследования истории разных европейских народов существенно затрудняются тем, что примерно с середины II тысячелетия до н. э. и вплоть до принятия христианства у многих европейских народов, включая славян, было трупосожжение, соответствующее определенным языческим представлениям. Этому вопросу посвящен ряд работ Т.П. Алексеевой.

Установлено, что один из важнейших компонентов, вошедших в состав позднейшего славянства, появляется в Центральной Европе — как раз в области, где искали свою прародину сами славяне — на рубеже III и II тысячелетий до н. э. (так называемая культура колоколовидных кубков, в частности). Кроме того, в славянстве широко представлен более северный, близкий к балтийскому антропологический тип. В результате славяне предстают очень рано, может быть, даже изначально смешанным в расовом отношении народом, и это могло сказаться на специфике его характера.

Именно в изначальной смешанности, по крайней мере, двух равноправных компонентов следует искать истоки той особенной славянской психологии, которую верно выявил и в той или иной степени показал В.Д. Иванов. У славян значительно раньше, чем у германцев и многих других их соседей, исчезла кровнородственная община, уступив место общине территориальной. На территории предполагаемого расселения славян с эпохи бронзы прослеживаются небольшие жилища-полуземлянки, которые могли вместить лишь «малую семью», тогда как по соседству жили племена, жилища которых принимали помногу десятков человек — «большую семью». Это исконное различие оказывается весьма существенным при становлении классового общества и государства. На западе с распадом кровнородственных общин последняя исчезает вообще, а выделяющаяся на ее обломках малая семья оказалась лицом к лицу с государством, с феодалом, с властью. У славян община была формой территориальной организации, которую государство не могло ни заменить, ни уничтожить. А потому она сохраняется на многие столетия, становясь между крестьянином или посадским человеком и государством. Поскольку община носит территориальный, а не кровнородственный характер, она легко может принять «чужих», а славянин в иной среде быстро усваивает чужие обычаи. Этим и объясняется высокая способность ассимилировать и ассимилироваться.

Процесс разложения кровнородственной общины и утверждения общины соседской занимал столетия, а то и тысячелетия. Небольшое племя «россичей» возможно представить уже смешанным: три рода из десяти идут от скифов. Скифы к VI в. давно исчезли, растворились в иных племенах и народах. Само имя «скифы» покрывало разные языки и культуры. Поначалу так называли все племена, подчиненные скифам, а позднее — народы, проживающие на той же территории. В составе этого обобщенного названия многие историки и археологи до сих пор ищут славян.

С другой стороны, несомненно, что в Поднепровье и Северном Причерноморье славяне ассимилировали иранские и какие-то иные племена, в том числе восходящие, возможно, еще к индоарийской ветви. Известно, что многие ученые именно из Северного Причерноморья выводят самих индоарийцев. Древнерусское божество Хоре, которое, как и Даждьбог, связывалось с солнцем, имеет прямую параллель с божествами Индии и, весьма вероятно, уходит в индоарийскую древность. Следы пребывания в Причерноморье индоарийцев успешно ищет в топонимике О.Н. Трубачев, причем компактные группы индоарийцев местами сохранялись чуть ли не до эпохи образования Древнерусского государства.

Большинство источников, как было сказано, обособляют русов от славян. Поэтому многие специалисты искали предков этого племени в неславянском населении Северного Причерноморья. Еще в средневековых памятниках русов отождествляли с роксаланами — ветвью иранского племени алан. Эту версию затем принял М.В. Ломоносов, а еще позднее видный антинорманист Д.П. Иловайский. Наиболее привлекательной она оставалась и среди советских ученых. В какой-то мере особому интересу к аланам способствовала их высокая активность и подвижность в эпоху великого переселения: они прошли до побережья Северного моря и Атлантического океана, прошли в Испанию и Северную Африку, объединяясь то с готами, то с вандалами, то с иными племенами, всюду участвуя в сложении новых государств и народностей.

С племенем роксаланов или аорсов увязывал русов известный советский историк и этнограф СП. Толстов, причем он полагал, что племена эти изначально принадлежали к неиранской языковой группе и лишь позднее были иранизированы. Позднее украинский археолог Д.Т. Березовец отождествил русов с аланами Подолья. Развивая наблюдения СП. Толстова и Д.Т. Березовца, украинский археолог и историк М. Ю. Брайчевский связывает с «сарматской Русью» «русские» названия днепровских порогов в записках византийского императора Константина Багрянородного (середина X в.), тех самых названий, которые до сего времени остаются одним из главных оснований норманизма. Иранскую подоснову, восходящую к эпохе Черняховской культуры (II–IV вв.), видит в земле полян-руси московский археолог П.В. Седов. К этой же мысли склонялся и известный археолог П.Н. Третьяков, но он предпочитал оставить вопрос открытым, так как видел в поднепровских древностях следы и западного — германского или западнославянского влияния.

О.Н. Трубачев склонен связывать русов с выявленными им остатками древнего индоарийского этноса.

Норманистская точка зрения также остается достаточно представительной в нашей археологии и лингвистике. Ее придерживаются, в частности, археологи Д.А. Мачинский, Г.С. Лебедев, к ней склонялся в последние годы жизни М.И. Артамонов, к ней близок лингвист Г.А. Хабургаев. Многие лингвисты и историки, не считая русов норманнами (германцами-скандинавами), тем не менее признают значительную роль скандинавов в образовании Древнерусского государства, как раз исходя из данных, касающихся именно русов. Особенно часто такого рода подмены встречаются в общих работах или же в обзорах, имеющих целью отыскание следов пребывания скандинавов на территории Восточной Европы. Именно «русские» названия порогов и имена князей и дружинников «рбда русского» более всего служат убеждению в существовании «норманнского периода» в истории Руси. В этом, как правило, ограничиваются отысканием чего-то похожего в Скандинавии, игнорируя более двух столетий назад высказанное меткое замечание М.В. Ломоносова: «На скандинавском языке не имеют сии имена никакого знаменования».

В.Д. Иванов примыкает в целом к концепции Б.А. Рыбакова. Помещая русов на реке Роси, Б.А. Рыбаков как бы включает их в историю славянства на этой территории. Но он отмечает и особенности выделяемой им области в материальной культуре, особенности, которые могут иметь и этническое значение. Речь идет прежде всего о составе предметов Мартыновского клада, который и определяется как «древности русов». Пальчатые фибулы, поясные наборы и некоторые другие найденные там предметы не имеют местных корней, но широко представлены в Подунавье вплоть до Адриатики, где они, по-видимому, первоначально и появляются. Дунайские элементы прослеживаются и в культуре населения, появившегося в конце V в. в восточном Крыму и на Таманском полуострове, то есть там, где позднее византийские источники зафиксируют росов.

Вопрос о славянской прародине сложен потому, что неизвестно, с какого времени начинать. Вопрос о начале Руси еще сложнее, потому что нет уверенности в знании языка этого племени. А источники дают столько различных «Русий», что среди них легко растеряться и затеряться. Только в Прибалтике упоминаются четыре Руси: остров Рюген, устье реки Неман, побережье Рижского залива и западная часть Эстонии (Роталия-Руссия) с островами Эзель и Даго. В Восточной Европе имя «Русь», помимо Поднепровья, связывается с Прикарпатьем, Приазовьем и Прикаспием. Недавно Б.А. Рыбаков обратил внимание на сведения о Руси в устье Дуная. Область «Рузика» входила в состав Вандальского королевства в Северной Африке. И едва ли не самая важная «Русь» помещалась в Подунавье. В X–XIII вв. здесь упоминается Ругия, Рутения, Руссия, Рутегская марка, Рутония. Во всех случаях, очевидно, речь идет об одном и том же районе, каковым мог быть только известный по источникам V–VIII вв. Ругиланд или Ругия. Располагалась Ругия-Рутения на территории нынешней Австрии и северных районов Югославии, то есть именно там, откуда «Повесть временных лет» выводит полян-русь и всех славян. Возможно, ответвлением этой Руси явились два княжества «Русь» (Рейс и Рейсланд, то есть Русская земля) на границе Тюрингии и Саксонии. Об этих княжествах, пожалуй, мало кто и слышал. А они известны источникам, по крайней мере, с XIII в. вплоть до 1920 г., когда были упразднены. Сами «русские» князья, владевшие этими землями, догадывались о какой-то связи с восточной Россией, но не знали, в чем она заключалась.

Помимо названных «Русий», русские летописцы знали «Пургасову Русь» на нижней Оке, причем даже в XIII в. эта Русь не имела отношения ни к Киеву, ни к Владимиро-Суздальской земле.

Академиком М. Н. Тихомировым упоминалось о «русской» колонии в Сирии, возникшей в результате первого крестового похода. Колония носила названия «Ругия», «Руссия», «Росса», «Ройа». Примерно с тем же чередованием мы имеем дело и при обозначении других «Русий». Не исключено, что в каких-то случаях совпадали различные по смыслу, но сходно звучавшие названия. Но и факт широкого рассеяния родственных родов и племен тоже нельзя игнорировать. Эпоха великого переселения народов дает множество примеров такого порядка. В сущности, все охваченные им племена в конце концов распались, рассеявшись по разным частям Европы и даже Северной Африки. Притязания одних родов на господство по отношению к другим, им родственным, побуждали последних отделяться и уходить подальше от честолюбивых сородичей. Руги-русы, очевидно, пережили примерно то же, что наблюдалось у готов, аланов, свевов, вандалов и других племен. Еще в X в. византийцы называют русь «дромитами», то есть подвижными, странствующими.

В настоящее время ответа на возникающие вопросы еще нет: никто и не пытался нанести на карту все упоминания Руси. Но и неразрешимым это тоже считать не следует: дело может сдвинуться с места, если вопрос будет верно поставлен. «Правильная постановка вопроса и есть его решение», — говорил К. Маркс. В данном случае важно держать в поле зрения как раз противоречивые сведения ради отыскания закономерности в самих противоречиях.

Именно с этой целью дается подборка сведений иностранных источников о Руси, причем источники XII–XIV вв. часто проливают свет как раз на процессы предшествующего времени. Наличие в Европе «Русий» в этот период может оказаться основанием для понимания сведений о «русских» графах, герцогах и т. п. в VIII–IX вв., а также для понимания сюжетов, саг и сказаний, в которых «рутены», «русские», воюют с готами, гуннами, данами еще в V–VIII вв.

Разные представления об изначальной этнической природе русов сопровождаются обычно и соответствующими осмыслениями самого этнонима. Норманисты указывают обычно на финское название шведов «Руотси», не объясняя, что вообще это название значит (а означать это слово в финских языках может «страна скал»), сторонники южного происхождения названия указывают на обозначение в иранских и индоарийских языках светлого или белого цвета, который часто символизировал социальные притязания племен или родов. Источники дают достаточно представительный материал и для иного подобного толкования. В Западной Европе Русь, как говорилось, называлась также Ругией, Рутегией, иногда Руйей или Руйяной. В первые века в Галлии существовало кельтское племя рутенов, которое часто называли «флави рутены», то есть «рыжие рутены». Это словосочетание в некоторых средневековых этногеографических описаниях переносилось и на Русь, и, как это указывалось в нашей литературе, для такого перенесения требовалось какое-то хотя бы внешнее основание. И действительно, в X в. северо-итальянский автор Лиутпранд этноним «Русь» объяснял как простонародное греческое: «красные», «рыжие». Во французских источниках дочь Ярослава Мудрого Анна Русская также осмысливалась и как Анна Рыжая. Название Черного моря как «Русского» встречается более чем в десятках источников Запада и Востока. Обычно это название связывается с этнонимом, служит, в частности, обоснованием южного происхождения Руси. Это не исключено и даже вероятно. Но надо иметь в виду и то, что само это название осмысливалось как «Красное». В некоторых славянских источниках море называется не «Черным», а «Чермным», то есть Красным. Так же оно называется в ирландских сагах, выводящих первых поселенцев на острове Ирландии из «Скифии» (в ирландском языке: «Маре Руад»). Само название «рутены» происходит, видимо, от кельтского обозначения красного цвета, хотя на ругов-русов это название перешло уже в латинской традиции.

В русской средневековой традиции тоже была версия, что название «Русь» связано с цветом «русый». Традицию эту обычно всерьез не принимают. Тем не менее у нее весьма глубокие истоки. Так, в некоторых ранних славянских памятниках зафиксировано обозначение месяца сентября как руен или рюен, то есть почти так, как в славянских языках назывался и остров Рюген (обычно Руйяа). Значение этого названия месяца то же, что и прилагательного «русый»: именно коричнево-желтый, багряный (уже позднее слово «русый» станет обозначать несколько иной оттенок). По существу, все формы обозначения Руси в западноевропейских источниках объясняются из каких-то языков и диалектов как «красный», «рыжий». При этом необязательно речь должна идти о внешнем виде, хотя и внешний вид в глазах соседей мог этому соответствовать. Красный цвет в столь важной для средневековья символике означал могущество, право на власть. Красный цвет могли специально подчеркивать, как подчеркивал автор «Слова о полку Игореве» «черленый», то есть красный цвет щитов русичей. Для язычников эпохи военной демократии было свойственно и ритуальное раскрашивание, на что обращал внимание Юлий Цезарь, говоря о бриттах (они красились в синий цвет).

О языке русов сведений пока мало, и нужна конструктивная концепция, которая позволила бы объяснить разрозненный материал. Выше упомянуто любопытное сообщение неизвестного автора XV в., согласно которому рутены называли поморян «галматами». В этой связи напрашивается параллель с иллирийскими далматами, тем более что и известных по германским источникам гломачей называли также делемичами. Географ XVI в. Меркатор язык рутенов с острова Рюген называл «словенским да виндальским». Очевидно, какое-то время рутены были двуязычными: переходя на славянскую речь, они сохраняли и свою исконную, которую Меркатор считает «виндальской», т. е., видимо, венедской. В современной германской лингвистике имеет широкое распространение и обоснованная версия, по которой в северных, прибалтийских пределах некогда жили не германцы, а илирийцы или венеты, так называемые «северные иллириццы».

Доказывается этот тезис главным образом материалом топонимики. Значительная часть топонимики северо-западного побережья Адриатики имеет аналогии в Юго-Восточной Прибалтике. Добавим, что та же топонимика встречается также в северо-западной части Малой Азии и прилегающих к ней европейских областях.

Топонимика иллирийско-венетского облика уходит в достаточно глубокую древность, может быть, к концу эпохи бронзы, когда по всему Европейскому континенту происходят значительные передвижения племен, в том числе передвижения, вызванные поражением Трои и ее союзников из Малой Азии, а также венетов (XII в. до н. э.). Именно в последней четверти II тысячелетия до н. э. на юго-восточном побережье Прибалтики появляется чуждое для этого района узколицее население, которое и доныне отражается в облике живущих на морском побережье литовцев, латышей и эстонцев. Именно эта часть Балтийского моря называлась некогда Венедским заливом, и такое название применительно к Рижскому заливу сохранялось вплоть до XVI в.

Как соотносились иллирийский, фракийский и венетский языки, остается неясным, но принадлежали они, по всей вероятности, к одной группе. Близок к этой группе был и кельтский язык, хотя кельтские черты в культуре южного берега Балтики, которые выявляются немецкими археологами в последнее время, возможно, имеют уже вторичное происхождение, наслаиваются на более раннюю венето-иллирийскую культуру. Имена послов и купцов «от рода русского», называемые в договорах русов с греками, Олега и Игоря, находят более всего аналогий и объяснений именно в венето-иллирийском и кельтском языках. Встречаются в их числе и такие, которые могут быть истолкованы из иранских языков, что неудивительно, если учесть глубокие местные традиции этого языка в Поднепровье, а также в эстонском (чудском) языке.

1. Южная и северная теории возникновения Руси, источники о народонаселении Европы на рубеже и в начале первого тысячелетия.

2. Представления ведущих отечественных и зарубежных ученых об этнообразовании и формировании славянского этноса.

3. Индоарийская и норманская теории происхождения славян.

4. Лингвистические подходы в установлении истории возникновения славян.

5. Археологические и антропологические теории происхождения славян.

Роль миграции и великого переселения в формировании славянского этноса

Исторические судьбы трех поначалу разных народов — русов, словян, венедов оказались настолько тесно переплетены, что в районе Восточной Европы они со временем стали представлять собой своеобразное единое целое. Процесс объединения (ассимиляции) проходил на основе славянского элемента, но этнические различия сохранялись еще довольно долго, в частности, эти различия отразились в «Повести временных лет». Единое целое трех народов стало основным компонентом формирующейся в IX–XI вв. древнерусской народности. В то же время наличие различных этносов в немалой степени повлияло на форму и характер государства Киевской Руси и народа, населявшего его территорию.

В настоящее время большинство народов Европы говорят на индоевропейских языках. Само название этой группы языков указывает на районы их древнего распространения — Европа и Индостан. Долгое время индоевропейские племена занимали также территорию Средней Азии, значительную часть Малой и Передней Азии. В свою очередь, в Европу проникали или в ней сохранялись и племена, говорившие на иных языках. Остатком очень древнего неиндоевропейского населения являются проживающие в Испании баски. На северо-востоке Европы издревле жили племена, говорившие на языках уральской группы, позднее угро-финские племена. К последним в настоящее время относятся финны, карелы, коми, марийцы, мордва, а в Центральной Европе — венгры, пришедшие сюда из Предуралья в конце IX в. Около начала нашей эры в степи Причерноморья начали проникать с востока также тюркские племена, часто смешанные еще на востоке с уральскими и индоевропейскими племенами.

Вопрос о времени зарождения больших языковых групп племен остается спорным, поскольку до конца еще неясны закономерности языкового и социального развития в ту отдаленную эпоху. Можно сказать лишь, что они тесно связаны между собой. Как правило, интенсивность социального развития ускоряет и языковые изменения. Но воздействуют и иные факторы. Так, выделение особых диалектов неизбежно, если племена занимают обширные территорий. Контакты же с племенами иных языков еще более ускоряют обособленность. С другой стороны, многое зависит от прочности племенного строя. В отдельные периоды привязанность к племенным традициям сильнее, нежели связь с занимаемой территорией. На одной и той же территории могли долгое время удерживаться различные племена, не смешиваясь друг с другом.

Можно отметить и еще одну закономерность. Очень часто традиции (и в том числе язык) лучше сохраняются у отколовшейся части этноса. Особенно прочными они могут оказаться в изоляции (например, где-нибудь на острове). Изолированность может быть достигнута и искусственным путем: население держится своей традиционной общины либо потому, что на ее права покушается какое-то большинство, либо потому, что община обеспечивает своим членам определенные преимущества.

Древнейшие эпохи жизни человечества доступны пока главным образом археологии и антропологии, в меньшей части лингвистике (в основном названия рек и других местностей) и этнографии. Письменная история народов начинается с эпохи становления классового общества и государств, хотя в историко-географические сочинения обычно попадают и народы, еще не вступившие в эту стадию.

Первым народом Северного Причерноморья, известным по письменным источникам, являются киммерийцы. Киммерийцы совершали походы в Переднюю и Малую Азию. Они участвовали в сокрушении Трои в знаменитой Троянской войне (XIII или XII в. до н. э.), то есть выступали уже в то время союзниками греческих городов, видимо, будучи заинтересованными в торговле с ними. В VII в. до н. э. киммерийцы были вытеснены из Причерноморья пришедшими с востока скифами. Разные источники сохранили сведения об отступлении киммерийцев в Малую Азию, Кавказ и в Западную Европу по дунайской долине. Проникали киммерийцы в Западную Европу и раньше.

Археологические следы пребывания в Западной Европе киммерийцев обнаруживаются в разных местах от Италии и Южной Франции до северо-запада Европы. Можно ли связать киммерийцев с каким-либо позднейшим европейским этносом? Ответа на этот вопрос пока нет. В античных сочинениях встречались утверждения об общности происхождения киммерийцев, кимеров — одного из ответвлений кельтов (в настоящее время это название сохраняется за уэльсцами) и кимеров, живших на рубеже нашей эры на севере Шотландского полуострова. В ирландских сагах сохранилась версия, что эта группа кельтского населения вышла «из Скифии», с территории между «Красным» (так называется в сагах Черное море) и Каспийским морями, причем идет это население на запад на протяжении многих поколений берегами Средиземного моря до Испании, а затем уже переселяется в Ирландию. Предания о переселении из Восточной Европы были известны и еще одной группе кельтского населения — проживавшим в Шотландии пиктам. На севере Европы у норманнов сохранялись предания о «цветущей Азии». Правда, выводили себя скандинавские норманны из Малой Азии, из-под Трои. Но у французских норманнов — норманнов, осевших на севере Франции (в Нормандии), жила версия о том, что их во II в. вывел Роллон с Дона. Эта версия могла быть заимствована норманнами у ранее прибывших сюда, причем действительно с Дона, аланов — ираноязычного племени.

В науке издавна существуют два больших направления. Одни ученые объясняют практически все особенности культуры и социального развития местными условиями — так называемые автохтонисты, другие — миграциями и заимствованиями. В действительности же имел место и одно и другое. Но в разные периоды менялось соотношение этих факторов. Столетиями люди могли жить на одном месте, а потом вдруг приходили в движение. «Вдруг» — это так нам кажется теперь. А тогда для переселении возникали веские причины. Внезапное или почти внезапное изменение климата, перенаселение, давление воинственных соседей, изменение в способах хозяйствования и многие другие, теперь нам малопонятные причины могли побудить население покинуть насиженные места и искать новые места для поселения. Если при этом не меняются прежние условия, то в памяти народа остаются предания о могилах предков и т. п., как это и отмечалось у некоторых кельтских и северных племен. Но верования тоже могли изменяться, а с усвоением иных верований могли усваиваться и чужие предания. Поэтому-то в памяти народной часто жили весьма противоречивые сказания о собственном происхождении. В позднейшее время хранители истории — жрецы — могли и сочинить какую-то более красивую версию. Так, у большинства народов Европы память о переселениях опускалась до Троянской войны. Но эта война и действительно привела к большим перемещениям населения: союзники троянцев в значительной части должны были покинуть Малую Азию и переселиться в отдаленные области Европы.

Война эта по времени, видимо, совпала с большими перемещениями населения в Европе, вызванными другими причинами, а распространение на Центральную Европу нового погребального обряда — трупосожжения — связано с малоазиатским влиянием, где этот обряд (и соответствующие религиозные представления) зародился значительно раньше. Да и топонимика указывает на значительное перемещение населения: языковеды отмечают совпадение большого числа географических наименований по треугольнику: северо-запад Малой Азии и примыкающие области Балканского полуострова — северо-запад Адриатики — юго-восточное побережье Балтики, хотя топономика и не позволяет установить время, когда эти перемещения происходили.

Другая большая волна переселения приходится на VIII–VII вв. до н. э. Она, видимо, была связана с вторжением в степи между Волгой и Дунаем многочисленных скифских племен. Но есть версия, что киммерийцы покинули и причерноморские степи ранее появления скифов по каким-то внутренним причинам (возможно, климатическим). Незадолго до начала нашей эры начинается переселение племен с морского побережья северо-запада Европы. Одной из причин этого переселения было опускание суши. Климат в этой части Европы менялся заметнее, чем в более южных районах. В Скандинавии за сравнительно короткое время он изменялся от оледенения до почти субтропиков, а Балтийское море то заливало прибрежные территории, то превращалось в закрытое неглубокое озеро.

Период с IV по VI вв. н. э. получил название «Великого переселения народов», поскольку с места снялись почти все народы Европы и произошла грандиозная перекройка этнографической карты, сопровождавшаяся колоссальным перемещением разных племен и народов. Именно в этот период закладываются основы современных народов Европы. Но из-под пепелищ великого переселения в ряде случаев можно извлечь и древние традиции, пережившие бурное время.

Славяне появляются на исторической карте лишь в VI в., но являются одним из самых архаичных индоевропейских народов. Очевидно, они либо не попадали в поле зрения древних авторов, либо были известны им под другими именами. Основную часть сведений этого периода составляет четвертая книга Геродота — греческого историка V в. до н. э. Геродота часто называют «отцом истории». Это не совсем верно. У него были предшественники в городах малоазиатского побережья Эгейского моря. Сам Геродот использовал, в частности, труд историка и географа VI в. до н. э. Гекатея. И тот и другой пользовались также сведениями, полученными от жрецов — традиционных хранителей исторической памяти народов. Но Геродот особенно интересен потому, что он сам посетил Северное Причерноморье и дал описание Скифии во многом как очевидец. В книге «Геродотова Скифия» Б.А. Рыбаков дал самую высокую оценку добросовестности греческого историка. В этой книге Б.А. Рыбаков как раз и стремится отыскать славян па северной окраине Скифии. Он связывает со славянами одну из пересказанных Геродотом версий о происхождении скифов. Поддерживает Б.А. Рыбаков и выдвинутую ранее версию О.Н. Мельниковской о том, что так называемая милоградская культура VII–II вв. до н. э. была славянской и что именно племена этой культуры у Геродота названы именем «невры». Примечательно также, что лесостепная культура IX–VIII вв. до н. э. (так называемая чернолесская), сложившаяся еще в киммерийское время, По своей конфигурации совпадает с архаичным слоем славянской топонимики. В целом же картина оказывается таковой, что на переходе от эпохи бронзы к железному веку славяне скрывались под разными именами и входили в состав разных в материальном отношении культур.

Но археологические и антропологические данные убеждают в том, что население лесостепной полосы не покинуло своих земель вместе с киммерийцами. Древнее население сохранилось также в Приазовье (меоты, синды и др.), которое, кстати, и могло принадлежать к индоарийской ветви. Другое дело, что нам неизвестно, как далеко простирались славянские или другие местные языки на запад в Центральную Европу и где вообще эти языки зародились. Та же упомянутая выше тшинецкая культура старше чернолесской на полтысячелетия и простирается до центра Европы, а появление в Центральной Европе культуры колоколовидных кубков относится ко времени еще на полтысячелетия более раннему.

Геродот более, чем кто-либо из его предшественников, обращал внимание на обычаи разных племен, почему его справедливо считают «отцом этнографии». По-своему это было закономерно. Развитие классового общества и государственности в Греции отдаляло греков от «варваров», делало более заметными отличия их обычаев от тех, что сохранялись народами с еще прочным племенным строем. И слушатели его «Истории» теперь уже с удивлением узнавали о таких странных обычаях, которые в большой мере были свойственны и их собственным предкам.

Необходимо помнить, что обычаи, даже самые будто бы нелепые, чаще всего являлись спутниками определенных верований. Геродот старался понять именно религиозные истоки странных для эллина эпохи расцвета Древней Греции обычаев разных народов, естественно, обращая внимание прежде всего на экзотические особенности. Вместе с тем он склонен и сомневаться в правильности отдельных рассказов, если они оказывались слишком непохожими на то, с чем ему постоянно приходилось сталкиваться. И не верил он не только тому, что существуют, например, люди с козлиными ногами, но и тому, что финикийцы действительно обогнули морем Африку. Геродоту показалось невероятным, чтобы солнце вдруг стало светить с другой, северной стороны, поскольку понятия об экваторе не было. Зато теперь его можно поблагодарить за столь ценные сведения, в реальность которых сам он не верил.

«История» Геродота, как и все сочинения того времени, предназначалась для чтения перед публикой. Поэтому в ней много отдельных рассказов, занимательных для слушателя.

Помимо «Истории» Геродота, в данном разделе помещаются сведения античных авторов о венетах-венедах. Сведения эти не отличаются такой цельностью, как рассказ Геродота, но это именно те сообщения, которыми пользуются в разысканиях о начале славянства.

Как было сказано, в германской средневековой литературе «венетами», «венедами», иногда «вандалами» именовали либо всех славян, либо их прибалтийскую часть. «Вендами» вплоть до XVIII в. называли себя сами балтийские и полабские славяне. Вопрос об их тождестве, однако, наталкивается на очевидное противоречие: область первоначального расселения венедов не совпадает с территорией достоверно известных славян. Племена венедов уже в римское время шли по берегам Балтийского моря, куда славяне приходят лишь в VI в. Но позднее название Балтийского моря как «Венетского» закрепляется лишь за одной его частью — Рижским заливом, то есть опять-таки областью, куда славяне не доходили. А «Венетским» эту морскую акваторию называют и авторы XVI в. Олаус Магнус и Герберштейн.

Помимо проблемы соотношения венедов и славян, выяснения причин их позднейшего смешения, существует еще проблема соотношения разных этнических групп, носящих название «венеты». Некогда венеты (энеты) жили на южном побережье Черного моря в Малой Азии, где их остатки находил еще и географ II в. до н. э. Страбоп. Эти венеты согласно преданию целиком или частично переселились в Европу, где во времена Юлия Цезаря существовали три группы племен с таким названием: венеты на полуострове Бретань в Галлии, венеты в долине реки По (Пад) (память о них живет в названии города Венеция), а также упоминавшиеся уже балтийские венеты. Данных о британских венетах мало, а потому трудно проводить какие-либо сопоставления их с другими группами венетов. Что же касается венетов малоазиатских и адриатических, а также венетов прибалтийских, то о их связи в какой-то мере можно говорить. И римляне, и венеты адриатические считали себя переселенцами из Малой Азии, покинувшими родные места после падения Трои. Может быть, эти предания послужили причиной того, что венеты никогда не воевали против римлян.

В античной традиции интерес к венетам адриатическим был связан главным образом с тем, что через них в Средиземноморье поступал балтийский янтарь. Месторождение янтаря связывали с рекой Эриданом, которую отождествляли либо с По, либо с Роной (Роданом) в Южной Галлии, либо с северной рекой Рулон (предположительно Неманом). Еще в IV в. до н. э. северные страны посетил Пифий из Массилии (Марселя), добравшийся до «твинонов», поставлявших янтарь. Запискам Пифия многие не верили. Вів. н. э. Плиний Старший написал целое исследование о янтаре, где рассмотрел разные версии о местоположении легендарной реки Эридан. В его время уже точно было известно, где именно добывается янтарь: при императоре Нероне (54–58 гг.) на поиски янтарной реки было отправлено специальное посольство, которое достигло янтарных берегов и вернулось с богатейшими подарками с побережья Балтики.

В литературе обычно разные группы венетов-венедов рассматривают как различные по происхождению племена. Но у самих венетов, похоже, жили предания о связи их с малоазиатскими венетами. Вождем венетов в «Илиаде» Гомера назван Пилимен. У Тита Ливи, римского историка рубежа новой эры и уроженца адриатической Венеции, он носит имя «Палемон». Палемон почитался венетами адриатическими и, возможно, также венетами балтийскими. Примечательно, что это имя носил легендарный предок династии литовских князей. Имя это греческое (означает «борец», «борющийся»), следовательно, занесенное в Прибалтику с юга. В позднейшей традиции Палемона считали племянником Нерона, в чем, возможно, отразилась память о римском посольстве эпохи Нерона. По побережью Балтийского моря были распространены предания о постройке здесь городов Юлием Цезарем Августом. Нерон был последним из рода Юлиев (все они носили имя Юлий Цезарь Август), причем род этот особенно настойчиво подчеркивал свое родство с троянцами.

Сознанием родства, возможно, объясняется и тот любопытный факт, что именно через венетов адриатических шла торговля Балтийским янтарем. Плиний Старший сообщает, что у венетовских женщин янтарь был в изобилии, причем использовали его не столько в качестве украшений, сколько в виде лечебного средства от ряда женских болезней.

О времени появления венедов «по берегам Венедского залива» письменных данных нет. Но интересно, что именно в эпоху Троянской войны на этой территории появляется явно пришлое население, отмечаемое вдоль побережья антропологами. Население это отличалось от местного прибалтийского более узким лицом, и сейчас их потомки составляют довольно многочисленную часть в прибрежном населении Литвы, Латвии и Эстонии. Известный антрополог Н.И. Чебоксаров, изучавший состав населения Прибалтики в 1952 г., выделял эту специфическую группу как «поптийскую», то есть причерноморскую. Давно было замечено также, что в так называемой поморской культуре (VII–II вв. до н. э.) распространены «лицевые урны» — погребальные урны со стилизованным изображением на них человеческого лица. Подобные урны ранее были известны в Трое. Позднее они встречаются также у этрусков в Италии.

Вопрос о взаимоотношениях разных групп венетов в настоящее время не решен.

Великое переселение народов — эпоха, в которую погибает казавшаяся вечной Римская империя, гибнет античный мир и начинается средневековье, одним казавшееся мрачным, другим — оздоровляющим. Эпоху великого переселения датируют обычно IV–VI вв. н. э. В действительности началось оно раньше: с конца последнего тысячелетия до нашей эры устремляются на юг некоторые народы с побережья Северного и Балтийского морей, постоянно надвигаются разные, в основном ираноязычные, племена с востока (сарматы, аланы, роксаланы). Кельты и германцы теснят друг друга с одних и тех же территорий, то продвигаясь к границам империи, то уходя далеко на север или на восток, разорванными группами расселяются остатки некогда обширного фракийского мира. О многих племенах и языках и вовсе ничего не известно, поскольку у них не нашлось непосредственных наследников.

И все-таки эпоха великого переселения отличается от предшествующих. Отличается не столько масштабами переселений, захватившими огромные территории, сколько условиями, в которых они совершались. На рубеже нашей эры племена и народы часто гнали те или иные стихийные бедствия, может быть, перенаселенность и нищета. В IV в. народы снимались с насиженных мест, не выдержав первых испытаний богатством. Во II–IV в. в Причерноморье складывается яркая и быстро прогрессирующая Черняховская культура. Пестрая в этническом отношении, она предстает довольно однообразной на больших пространствах. Это свидетельство широких культурных и экономических связей. Недаром ученые говорят о процессе формирования в ее рамках новой народности, а также государственности. В Центральной Европе, вдоль границ Римской империи, возникают подобные культуры в рамках так называемого «кельтского ренессанса» — возрождение некоторых кельтских традиций в условиях ослабления влияния римских культур. Начало эпохи великого переселения обычно связывают со вторжением в конце IV в. в область Среднего Подунавья гуннов и союзных с ними или же подчиненных им племен. Сюда уходит большая часть населения, занимавшего Северное Причерноморье, того населения, которое и составило ранее Черняховскую культуру. Сюда же продвигается ряд племен с побережья Балтийского и Северного морей. Здесь смешивались и сталкивались разные языки, но не языки разделяли союзы племен.

Много загадочного несут в себе гунны. Принято считать, что это те самые племена, которые китайские летописцы еще до нашей эры называли «жун». Но название «гун» может относиться к разным племенам, потому что в уральских языках оно означает человека, мужа вообще. В Европе были и «свои» гунны — так называлось одно из крупнейших фризских племен у побережья Северного моря, и по имени этого племени занимаемая им область называлась Гунналанд. Этих гуннов знали по всему северу Европы, и с ними, очевидно, связаны северные имена Гунар, Гундобад, Гундерикс и т. п.

Гунны в Причерноморье впервые упоминаются около 160 г. Дионисием Периегетом, а двумя десятилетиями позднее крупнейший географ этого времени Птолемей помещает их между бастарнами и роксаланами у берегов Борисфена — Днепра. Гунны, следовательно, изначально входили в союз племен, составивших Черняховскую культуру, задолго до появления здесь тюркоязычных племен. Многие римские и византийские авторы IV–V вв. помещают родину гуннов на «севере». Приск Панийский, ездивший к гуннам в V в., указал на наличие у них разных языков. Собственно «гуннский» язык отличался от языка племенной верхушки гуннов. На гуннском языке, в частности, напиток назывался «медос», а яства ~ «стравой». «Мед» в качестве напитка известен не только славянам. «Страва» же, видимо, указывает на славян. В Древней Руси этим словом обозначалось вообще продовольствие, довольствие, а позднее также подати, выплачиваемые продовольствием. В диалектах слово жило до самого недавнего времени.

Предполагается, что собственный язык гуннов был тюркским. В именах гуннов есть отдельные тюркские имена, однако их немного. Большинство имен гуннских предводителей, включая Аттилу, индоевропейские. «Гуннское» название реки Днепр «Вар» — одно из главных обозначений воды (реки, моря) в индоевропейских языках.

Аттиле удалось создать огромный союз племен от Черного моря до Рейна. Но союз этот оказался крайне непрочным. Римлянам удалось взорвать его изнутри, в результате чего в знаменитой битве 451 г. на Каталунских полях в Галлии (современная Франция) Аттила потерпел поражение. Через два года он при загадочных обстоятельствах скончался, а вскоре в результате очередного столкновения варварских племен на Дунае гунны были снова разгромлены — на сей раз своими бывшими союзниками — гепидами. Как сообщает Иордан, они вернулись назад на восток, к Причерноморью. С ними были, очевидно, и некоторые из оставшихся верными им союзников, в том числе одна группа ругов (другая часть ругов выступала на стороне гепидов). Крушение гуннской державы привело к созданию вдоль римских границ ряда варварских королевств. В 476 г. пала Западная Римская империя, а несколько позднее на территории у Италии возникает королевство остготов. Тем временем на огромных пространствах от Иллирии до Днепра приходят в движение славянские племена, которые вскоре окажутся у побережий Северного и Балтийских морей, Адриатики, Эгейского моря, заселят Балканы, включая ряд островов Средиземного моря, большими группами проникнут в Малую Азию, ассимилируют многие народы в одних случаях и ассимилируются сами в других. Где они жили раньше, под какими именами скрывались? Об этом историки, как было сказано, спорят. Широкое распространение славянской речи в VI в. свидетельствует о многочисленности славянских племен и, следовательно, весьма широкой исконной территории, на которой эти племена разрастались. Архаичный строй славянских языков свидетельствует также о большой их древности. Но в VI в. они явно разрастаются за счет включения в свой состав иных языков, иных народов. В числе последних, по-видимому, одним из наиболее значительных были племена венетов, живших в римское время у юго-восточного побережья Балтики, а с первых веков нашей эры большими или меньшими группами устремившихся на юг, к Подунавью и Поднепровью, так что Иордану, историку готов, они казались одной из ветвей славян.

В последующей эпохе в Европе завершается распад прежних племенных образований и начинается формирование новых этнических общностей — народностей. В итоге великого переселения народов многие древние языки вообще перестали существовать, и их теперь трудно даже и развести по известным языковым группам. Довольно скоро исчезает готский язык — один из наиболее популярных в эпоху великого переселения, хотя бы потому, что готы возглавляли многие племенные союзы на разных территориях. Лишь в Крыму, где осела небольшая группа готов и где они никогда не господствовали, их язык сохранится до позднего средневековья. Также лишь у небольшой группы венедов-венетов и, может быть, у рутенов Восточной Прибалтики сохранится свой язык до XIII и даже до XVI в. Большинство же их задолго до этого растворилось в иных племенах и народностях, главным образом славяноязычных.

Ученые считают, что процесс, приводящий через несколько столетий к формированию древнерусской народности и государственности, начинается примерно с VI в. Помимо славян, участниками этого процесса являлись и многие другие племена Центральной и Восточной Европы — балтийские, угро-финские, иранские, частично тюркские, может быть, еще индоарийские, германские, фракийские, венето-иллирийские и кельтские. Определить удельный вес их теперь не всегда возможно. Но надо иметь в виду, что просматривающиеся в разных источниках различия в описании обычаев и верований могут относиться как раз к многообразию истоков.

Иордан, живший в VI в., о многом пишет как очевидец. Рассказывая же о предшествующей истории готов и связанных с ними племен и народов, он опирается на некоторые более ранние письменные источники, а также на устную традицию. Иордан одним из первых упоминает славян, причем ему известны какие-то предания, ведущие к IV в. Именно у Иордана венеты, склавины и анты рассматриваются как родственные племена. Именно Иордан противопоставляет готов и ругов, не считая последних германским племенем. Мы необязательно должны верить Иордану, когда он, например, относит к славянам венедов: славянской речи он, очевидно, не знал. Но мы не можем не доверять ему, когда он исключает венедов и ругов из числа германских племен, поскольку германские языки были ему хорошо знакомы.

У Иордана, применительно к событиям IV в., упоминается и племя росомонов где-то в Поднепровье, что может расшифровываться как «народ рос». Народ с таким именем упоминается в Причерноморье одним сирийским источником VI в. «Русы» в связи с событиями VI в. названы также в двух восточных источниках позднейшего времени. Отражались ли в них события VI в., или же позднейшие авторы перенесли в прошлое и позднейшую ситуацию, решить сейчас трудно. Но эти сведения могут быть сопоставлены с другими, воспроизводимыми в описанных источниках.

Многие географические наименования, встречающиеся у Иордана, с трудом поддаются расшифровке. Дело в том, что наряду с традиционными греческими он знал и современные ему названия, принадлежавшие племенам, населившим Причерноморье во II–V вв. Согласно традиции, большая часть Европы делится у Иордана на Германию и Скифию, которые граничат у истоков Дуная — Истра и бассейна Вистулы — Вислы. Восточное побережье Балтики в большинстве географических сочинений средневековья включается в состав Скифии, почему иногда и само Балтийское море называется Скифским. Сами скандинавские племена подчас именуются «северными скифами». И означает это опять-таки не то, что они действительно были скифами, а то, что они не были изначально германцами, которые проникают в этот район лишь с началом нашей эры, причем свевы, видимо, приходят сюда уже после распада гуннского союза.

Прокопий Кесарийский — крупнейший византийский историк середины VI в. характеризовал славян. Его данные признаются наиболее достоверными и продуманными. Византийский историк указывал на то, что славяне не знают судьбы. Действительно, представление о судьбе, столь значимое для большинства средиземноморских и западноевропейских народов, у славян совсем иное. Языческое мировоззрение знает и неотвратимый фатум — рок, и изменчивую судьбу — фортуну. Славянское язычество принимало лишь второе. Это обстоятельство скажется позднее и на форме христианства: католичество больше акцентирует внимание на предопределении, нежели православие, распространяющееся преимущественно на славянских землях. На Руси не получит распространение столь близкая Западу астрология, хиромантия, каббалистика. Отмеченное Прокопием Кесарийским отличие, с одной стороны, побуждает искать для славян какие-то отличные от романо-греческого мира условия формирования, а с другой — присматриваться и к особенностям отношения к судьбе, например, славян и русов.

У Прокопия Кесарийского мы находим и любопытные данные о варинах, или варнах, племени, которое позднее будет славянизировано и станет славяноязычным племенем варны, но во время византийского хрониста сохраняло еще все свои этнографические и языковые особенности. Помимо Прокопия о варинах упоминал также предшественник Иордана, историк готов Кассподор. Кассподор указал, в частности, на то, что создатель государства остготов в Италии Теодорих назвал короля варнов сыном и получал от него оружие — обоюдоострые, широкие, косые, с изогнутыми краями мечи. Варны сами привозили в Италию оружие и вознаграждались из королевской казны. Упоминание это важно потому, что может указывать на тот район, где производились славившиеся в Европе и за ее пределами мечи. Некоторые сведения о варинах имеются также у историка VI в. Агафия. Последний сообщает об участии отряда варинов в походе византийского полководца Нарзесса на Италию. Варнов, следовательно, в VI в. в Византии достаточно хорошо представляли.

Феофилакт Симокатта жил в первой половине VII в. В «Истории» получили отражение события эпохи императора Маврикия (582–602). Приводимое описание свидетельствует о распространении славянской колонизации до побережья Балтийского и Северного морей. Примечательно также использование в качестве посланников музыкантов-гусляров. У всех народов на стадии военной демократии барды-песнотворцм пользовались самым высоким уважением и авторитетом как хранители традиций народа.

«Житие святого Северина» отражает события, происходившие на территории того самого Норика, откуда летописец выводил полян-русь и вообще славянские племена. Северин (ум. 482) — «апостол Норика», видный и влиятельный деятель эпохи падения Западной Римской империи, оказавший, как видно из «Жития», определенную поддержку Одоакру, происходившему либо из ругов, либо из какого-то родственного им племени и свергшему в 476 г. последнего императора Западной Римской империи. Автор «Жития» Евгиппий был учеником Северина и писал хотя и спустя несколько десятилетий после самих событий (в 520 г.), но в основном как непосредственный свидетель и очевидец. Именно «Житие Северина» является наиболее значительным источником по истории Ругиланда в V в., поскольку Йорик, по крайней мере своей северной частью, входил в его состав или же являлся областью фактического господства королей ругов. Позднее этот район называется Ругией или Руссией, причем считается, что расцвет ее как особой области в составе Священной Римской империи или в сфере ее притязаний приходится на XII–XIII вв.

На Дунай после столкновения с готами пришла большая часть ругов из Прибалтики. Римские источники упоминают их в качестве федератов-союзников с начала IV в. В V в. руги входят в состав Гуннской державы, сохраняя собственных королей. После смерти Аттилы (453 г.) руги были втянуты в усобицы, раскалываясь, как правило, на противоположные лагеря. В результате отдельным их группам из Подунавья приходилось выселяться. В борьбе за Северную Италию Одоакра и Теодориха в конце V в. руги были и на стороне одного, и на стороне другого, хотя в целом готы считались одним из главных врагов ругов, видимо, еще со времени их столкновений в Прибалтике.

Именно в результате многочисленных расколов, усобиц, внешних вторжений разные группы ругов расселяются в отдаленные районы или соединяются в союзы с другими племенами. И почти повсеместно само название «руги» позднее вытесняется именем «русы», что и заставляет внимательно отнестись ко всем упоминаниям тех и других.

Наиболее трудным для понимания и использования источником является сага о Тидреке Бернском. Сага не хроника. В ней записаны песни и сказания, прожившие в народе не одну сотню лет, причем записаны даже не там, где эти песни сложились и где когда-то развертывались изображаемые в них действия. Подобно тому как былины о богатырях, защищавших Киев, долее всего жили на онежском или печерском Севере, так и германский эпос хранился в Исландии и Норвегии.

Сага о Тидреке Бернском в России известна давно, а в начале нашего столетия под руководством известного филолога А.Н. Веселовского был сделан и перевод на русский язык тех ее частей, в которых идет речь о «русских» и «вильтинах». Однако используется она в литературе редко, и опять-таки потому, что содержащийся в ней материал не укладывается в основные противоборствующие концепции норманизма и антинорманизма. А ведь сага интересна уже тем, что представление о «русских» в ней — это как бы квинтэссенция понимания их и отношения к ним всего германского мира от юга до севера. Она непреложно свидетельствует о том, что «русский» мир мыслился как внешний по отношению к германскому.

Упомянутый выше Тидрек Бернский — это основатель королевства остготов Теодорих, резиденция которого находилась в Вероне, именовавшейся у германских племен Берном. Около 471 г. Теодорих возглавил остготов в Паннонии, а в 488–493 гг. возглавляемые им остготы отвоевали Северную Италию у Одоакра. Здесь Теодорих и правил вплоть до кончины в 526 г.

Как это часто бывает, популярность Теодориха стала возрастать на фоне последующего упадка остготского государства, в 540 г. вообще прекратившего свое существование. Готы вспоминали о прошлом величии созданного под их верховенством государственного объединения, а местное римское население на фоне беззакония византийской администрации вспоминало время Теодориха как чуть ли не идеальное с точки зрения социальной справедливости. Зародились сказания о Тидреке-Теодорихе, естественно, там, где жили или куда отступили остатки германских племен, пришедших с конунгом в Италию. Такой областью долгое время оставалось Подунавье — Бавария, Австрия. Еще и в начале XI в., как сообщают Квадлинбургские анналы, в Южной Германии песни и сказания о Тидреке знал едва ли не каждый крестьянин. И в конечном счете сага становится одной из самых популярных во всех германских землях, а сам Тидрек предстает общегерманским героем.

Как и во всех других эпических сказаниях, в саге события смещаются во времени, а герои, жившие в разные периоды, соединяются в качестве современников. Так, современником Тидрека в саге называется Аттила, хотя тот умер примерно тогда, когда Тидрек только родился. Пребывание Тидрека под покровительством Аттилы отражает другой факт: остготы занимали Нижнюю Паннонию до их переселения в Италию. Именно здесь, на территории бывшей державы Аттилы, был провозглашен конунгом над остготами и Тидрек. Сага в целом сохраняет благожелательное отношение к Аттиле, и в этом также проявляется представление о нем, характерное для племен, живших в области среднего и верхнего Дуная. У франков и некоторых других племен отношение к Аттиле было резко отрицательным.

В саге упоминаются некоторые исторически достоверные лица. В ней действует Бледа — брат Аттилы; реальное лицо. Реальным лицом является Эрка, жена Аттилы, по саге — дочь русского конунга (в источниках — Керка). У гуннов было многоженство, отраженное в саге. Многие другие имена по письменным источникам неизвестны. В предисловии к записи саги сказано, что имена меняются в зависимости от языков и территорий, где распространена сага. Само имя Тидрек вместо Теодориха указывает на север (сага записана в Норвегии). Но этнографическая ситуация, отраженная в саге, во многом восходит как раз к эпохе переселения народов.

Сага о Тидреке (Дитрихе) Бернском послужила одним из главных источников знаменитой «Песни о Нибелунгах». На севере она пользовалась особой популярностью именно потому, что Аттилу считали выходцем из Фрисландии, конунгом которой по саге был его отец Милиас. Имя Аттилы многие столетия звучало у балтийского побережья, где его признавали первым князем поморян. Версию эту, как было сказано, нельзя считать совершенно беспочвенной: на севере знали гуннов-фризов, с которыми и связывали события, развернувшиеся в V в. на Дунае. Не случайно, очевидно, что имена гуннов были такого типа, что и имена племен, которые признавались за германские. Иордан сам готские имена считал по происхождению гуннскими. И имя Аттила до сих пор сохраняется у кельтских народов (в частности, в Шотландии), означая «отец», «батюшка».

Самое загадочное в саге сюжеты, связанные с участием русских и вильтинов. Отождествление вильтинов с вяльцами или лютичами — одним из самых крупных славянских племен вендской, или венедской группы — кажется самым естественным. Время появления этого племени у южных берегов Балтики — эпоха великого переселения народов — тоже исторически достоверно. В саге отражен тот период, когда славянские племена господствовали там и политически. Соперниками же их были не племена северной группы германцев, а русские. Именно русская династия в конечном счете утверждается и у вильтинов.

О каких «русских» могла идти речь применительно к событиям V–VI вв.? География походов и политической деятельности Тидрека-Теодориха в общем известна. Он был какое-то время заложником и затем на службе в Византии. С юных лет он вождь остготов в Паннонии, затем ведет борьбу с Одоакром за Италию, где и проходят последние десятилетия его жизни. В Восточной Европе он, конечно, не бывал. Не возвращался туда после переселения на Дунай и Аттила. Между тем, по саге, русские не эпизод, а постоянный политический партнер Тидрека и гуннов. Пролог саги указывает на «Россию» рядом с Швабией и Венгрией на пути с юга к Виндланду, то есть земле балтийских славян. В саге Русь чаще всего именуется Ругиландом. И очевидно, что имеется в виду прежде всего именно территория Ругиланда, позднейшей Руссии, а также тех прибалтийских областей, которые источники также называют Ругией или Руссией. Война ругов с готами на территории от Дуная до Северной Италии занимает заметное место в истории всего этого района. А для северогерманских племен не менее значительной была и борьба с ругами-русами у южных и восточных берегов Балтики. При этом «русские люди» четко отделяются и от скандинавов, и от континентальных германцев.

Некоторое недоумение вызывает то, что в саге не упоминается Одоакр, борьба с которым за Италию является одним из самых ярких эпизодов в биографии вождя готов. В литературе высказывалось предположение, что его место занял Германарих, герой раннего готского эпоса, погибший еще в Причерноморье в результате столкновения с росомонами. Сказателям почему-то надо было принизить героя древнейших песен, прославляя Тидрека. Но какие-то черты Одоакра мог принять на себя и русский конунг Озантрикс, павший, по саге, от руки родича Тидрека.

Что касается Одоакра, то он становится героем славянских исторических сказаний позднего средневековья, причем его чаще всего называют «русским» князем. Вместе с тем потомки Одоакра позднее являлись графами Штирии, в XII в. они были также герцогами Австрии, имели определенный вес в составе богемского и чешского дворянства. Может быть, и это обстоятельство побуждало сказателей не упоминать Одоакра (Оттокара), не сталкивать Тидрека с героем, также популярным у значительной части подунайского населения.

Имя другого русского конунга, брата Озантрикса Вальдемара, возможно, навеяно событиями уже позднейшей русской истории, в частности славянорусским эпосом, посвященным Владимиру Святому. Но у гуннов и позднее у готов было известно сходное имя Владимир. Не исключено, что разное звучание, как обычно, приобретало одно и то же имя, то самое, которое германские авторы объясняли из славянских языков как «обладание миром». Русский Вольдемар в саге погибает непосредственно от руки Тидрека. Если учесть, что вся деятельность Теодориха сосредоточивается на территории Северной Италии и Подунавья, перемещение Вальдемара на восток может связываться нё с походами Тидрека, а с направлением миграции ругов.

Примечательно, что в XIII в. была известна еще одна немецкая поэма, посвященная Ортниту, племяннику Ильи, русского по матери, и этот отпрыск легендарных русских конунгов правит в Гарде, в Ломбардии (Северная Италия). В данном случае неважно, насколько исторически достоверно содержание поэмы. Важно, что наличие «русских» в Ломбардии не удивляло немецких сказателей даже и в XIII в. С другой стороны, в рассказе о падениях Царьграда в 1204 г. новгородский летописец напоминает, что один из предводителей крестоносцев был родом из Берна, «идеже бе жил поганый злый Дедрик». В Новгороде, следовательно, тоже помнили о Тидреке, причем помнили как о заклятом враге Руси.

Сага о Тидреке Бернском известна по ряду оттисков. На русский же язык был переведен лишь отрывок. Перевод был сделан слушателями академика А.Н. Веселовского в начале нашего столетия. В напечатанном тексте было унифицировано и приближено к оригиналу прочтение отдельных топонимов или названий стран (скажем, Руциланд, а не Россия или Русь), а также заменены некоторые устаревшие, трудно понимаемые обороты. В самой саге встречаются противоречия, связанные с неоднократным редактированием и соединением разных версий.

«Датская история» Саксона Грамматика (ум. 208) на русский язык не переводилась. Мало она привлекала и специалистов. Обычно используется рассказ о походе датчан на остров Руйяну (Рюген) в 1168 г., который Саксон описал как очевидец. Многочисленные же сведения о Руси, Рутении, рутенах из первой части сочинения остаются, как правило, вне поля зрения историков и филологов. Дело в том, что первые книги написаны Саксоном по материалам устной традиции, исторических сказаний, саг. И так же как в саге о Тидреке Бернском, «русские» этой части «Датской истории» не укладываются в обычные норманистские и антинорманистские схемы: норманистов эти сведения не устраивают потому, что речь явно идет не о шведах, готах, датчанах и норвежцах, а антинорманисты не могут объяснить, почему столица этой Руси — Ротала — находится на восточном побережье Балтики (провинция Роталия в Эстонии), а имена рутенских «царей» нигде не находят аналогий.

Между тем Русь на Балтике известна многим источникам XII–XIII вв. Английский хронист Матфей Парижский (ум. 1259) сообщает о войнах, которые датский король Вальдемар II (1202–1241) вел «во Фризии и Русции» ради обращения тех и других в христианство. Войны с теми и другими составляют важную тему датских хроник и эпоса, причем обычно речь идет о язычниках, каковые к XIII в. сохранялись лишь на островах и восточном побережье Балтики. Другой английский автор XIII в., Рожер Бэкон, упоминает о «великой Русции», которая опоясывает Левковию — Литву «с обеих сторон» Балтийского моря.

Сведения о рутенах-русах в разных районах Прибалтики встречаются уже в документах X в. И позднее они упоминаются в источниках ВПЛОТЬ до XVI СТОЛеТИЯ РутеНОВ, ЖИВуЩИХ На Севере ОТ ПОЛЯКОВ; упоминает в середине XII в. продолжатель хроники Оттона Фреизпингенского. О них много говорят авторы Жития Оттона Бамбергского Герборд и Эбон, сопровождавшие епископа, когда тот в 20-е гг. крестил поморян. Рутены оставались язычниками и считали христиан своими врагами. В хронике Петра Дюсбургского, написанной в начале XIV в., упоминается о рутенах, которые появились у устья Немана незадолго до прихода туда немецких рыцарей, то есть на рубеже XII–XIII вв. Откуда они пришли, не сообщается. Но можно думать, что это были рутены, покидавшие остров Рюген после захвата его датчанами. В папских буллах XIII в. Ливония, в которой учреждались католические епархии, именуется «Руссией». В середине XIV в. в ряде областей Эстонии произошло восстание против немецких феодалов. Наиболее успешно оно проходило в Роталии, в особенности на острове Эзель. Организаторами и основной боевой силой восставших были «русские». В позднейших шведских источниках Роталия неоднократно называется «Руссией». К «Руссии» причислялась и соседняя с Роталией область Вик. Позднее в этом районе документы упоминают «русские села».

Тексты Саксона Грамматика во многом перекликаются с сюжетами саги о Тидреке Бернском. Примечательно, что столица Роталии-Руссии Ротала имела тезку на Дунае, где располагался Ругиланд и позднее Руссия — Рутения. Некоторые имена рутенских вождей у Саксона Грамматика имеют явно южное происхождение, а упоминание «геллеспонтцев», родственных рутенам, и вовсе поразительно, так как Геллеспонт — это провинция в Малой Азии, примыкающая к Троаде, то есть и в этой топонимической детали обнаруживается реальная или легендарная связь с Малой Азией и Троей.

Легендарным родоначальником датских конунгов, по Саксону Грамматику, является Хадинг, которому наследует его сын Фротон. Постепенное «удревнение» генеалогии в средние века, достигавшееся часто за счет выстраивания в единый ряд частных племенных генеалогий, привело к тому, что Хадинга пришлось отодвинуть куда-то в третье тысячелетие до н. э. На самом деле описываемые события происходили вряд ли ранее VII–VIII вв., когда на эти территории либо вернулись, либо прибыли вновь этнические группы, рассеянные в ходе многочисленных «битв народов» V–VI вв. Кстати, на территории Юго-Восточной Прибалтики этот прилив отражается и в материальной культуре: появляются пальчатые фибулы и некоторые другие атрибуты одежды и снаряжения дунайского типа. Но было ли это возвращение или бегство от врагов и родственников, теперь установить трудно.

Имена рутенов никогда не были германскими. Но и ранние имена данов тоже не являлись таковыми. Имя Фротон известно у иллирийцев (Фронтон) и у галлов (Фронту). В этом, возможно, сказывается древнее иллиро-венетское влияние, которое побуждает и Данию включать в область, первоначально занятую «северными иллирийцами». Долго здесь держалось и кельтское влияние. Знаменитый датский конунг X в. Горм осуждался немецкими хронистами за гонения на христиан, причем имя его они объясняли от немецкого «ворм» — червь. На самом деле это кельтское имя, означающее «знатный», «благородный» (от горм — кровь). Имена знати в Европе обязательно означали и социальное превосходство. А потому истолкования, подобные тем, что дали немецкие хронисты, просто невозможны. Значит же все это, что в X в. даже и на территориях, ассимилируемых германцами, сохранялись негерманские этнические традиции, уходящие в глубину веков.

«Повесть временных лет» является главным источником по истории Древней Руси, памятником, наиболее полно вобравшим в себя идеи и представления эпохи образования Древнекиевского государства. В литературе равнозначным этому названию является также условное наименование — Начальная летопись. Возникло такое название в начале прошлого столетия, когда предполагали, что это была именно первоначальная летопись, написанная в начале XII в. монахом Печерского монастыря Нестором. Позднее было установлено, что летопись, в основном повторяющаяся в большинстве позднейших летописных компиляций, также является сводом предшествующих исторических сочинений, сказаний, документов. Было предложено несколько различных гипотез об источниках и времени сложения различных ее частей. Наиболее популярной является схема А.А. Шахматова (1864–1920) который, однако, на протяжении двух десятилетий занятий летописями постоянно менял свое понимание и сути, и этапов летописной работы, причем в литературе нашло отражение даже не последнее его мнение. Он, например, постоянно колебался в определении автора Начальной летописи (Нестор или Сильвестр) и установлении состава первоначальной редакции.

По мнению Л.Л. Шахматова, первоначальное летописание зарождается при Ярославе Мудром (древнейший Киевский свод датировался 1039 г.). Советские ученые М.П. Тихомиров, Л.В. Черепний, Б.А. Рыбаков указали на вероятность ведения летописи уже в княжение Владимира, вскоре после принятия христианства. И действительно, в летописи 996 г. является как бы завершением какого-то рассказа о предшествующих временах. Под 997 г., видимо позднее, было добавлено легендарное сказание «о белгородском киселе». А затем, до конца правления Владимира, даются лишь отдельные краткие сведения, почерпнутые из синодиков или погребальных надписей.

Позднейшие летописцы не просто переписывали предшествующий текст. Что-то они добавляли, что-то опускали. Летопись оставалась полем идеологической борьбы, ареной борьбы соперничающих политических группировок, княжеских фамилий и родов. Поэтому и текст до 996 г. не сохранился полностью в том виде, как он некогда был написан, а в летописном изложении в этих хронологических пределах есть позднейшие вставки, отражающие взгляды другой эпохи.

Принципиальное значение имеет, естественно, вопрос о первоначальном составе древнейшей летописи. Мнения ученых в этой связи расходятся. Все признают, что древнейший текст не знал сказания о призвании варягов, что последнее было включено в летопись либо в XI, либо даже в XII в., хотя на севере оно, конечно, могло жить долго и за пределами летописной традиции. Первоначальный текст, видимо, не знал и разделения на годы. По летописному тексту в пределах X в. заметно, как хронологическая канва привносится извне, разрывая связное изложение. А это обстоятельство может иметь и принципиальное значение. Дело в том, что «повесть» и «летопись» — это разные жанры. Повесть предполагает связное изложение какой-то конкретной темы, тогда как летопись — это запись разнородных событий, происшедших в том или ином году. Практически это означает, что название «Повесть временных лет» могло относиться к недатированному сказанию о начале Руси и первых киевских князьях, тогда как авторы конца XI и начала XII в. вели «летописание», распределяя различные материалы по годам.

Особенно важно правильно продатировать этнографическое введение «Повести временных лет». Дело в том, что в нем идет речь о древнейшем периоде славяно-русской истории. Если считать, как это часто делают, что введение написано лишь в XII в., то ценность его как источника минимальна. Другое дело, если речь идет именно о введении в первоначальную историю полян-руси, которая явно в первую очередь интересовала составителя «Повести». В таком случае летописец мог иметь дело с вполне живыми еще традициями и преданиями.

Этнографическое введение, как и весь летописный текст, также носит на себе следы неоднократного редактирования. В этом легко убедиться, обратив внимание на то, что этнонимы «русь», «варяги», «чудь» имеют различное содержание даже в соседних по расположению текстах. Но основная канва изложения все-таки должна быть отнесена именно к концу X в., когда создавался первый исторический труд, посвященный началу Руси. Такое заключение могло бы вытекать и из общего взгляда на задачи первого труда: рассказать, откуда пошла Русская земля, и о первых русских, киевских князьях. Имеются и непосредственные данные, позволяющие отнести работу первого летописца именно к концу X в. Данные эти тем более важны, что связаны с наиболее значительными по содержанию текстами.

Много написано по «варяжской проблеме», много различных домыслов имеется в литературе о том, кого и почему именовали «варягами». А как раз в начальной части этнографического введения дается единственное прямое указание, где варяги живут. Летописец говорит о том, что к морю Варяжскому «приселять» «Ляхове, Пруси, Чудь». Уже в этом сообщении заложена большая информация. Во-первых, летописец знает у Балтийского побережья лишь три больших этногосударственных образования. Преобладание Пруссии в литовских землях относится именно к X–XI вв. Во-вторых, — и это главное, — Поморье вошло в состав Польского государства лишь в конце X в., в 907 г. было создано епископство в Колобжеге. Но уже около 1010 г. оно вновь отпало и вторично было включено в состав Польского государства и окрещено лишь в 20-е гг. XII в.

К этому же времени может относиться включение в состав ляшских племен поморян и лютичей. На лютичей власть польского князя распространялась всего лишь несколько лет, впоследствии они никогда в состав Польского государства не входили, более того, распри поляков и лютичей в конечном счете явились одной из главных причин общего поражения балтийских славян в борьбе против наступления немецких феодалов. Примечательно также, что в перечне славянских племен, даваемом по изложению в Славянской грамоте, нет наиболее западных — ободритов и вагров-варинов. Очевидно, потому, что именно эти племена считались «варягами» в узком смысле слова. Летописец четко обозначает западные пределы расселения варягов: земля Волошская и Агнянская. Англы — западные соседи варинов. В IX в. англам, жившим в южной части Шотландского полуострова, и соседним варинам дана была специальная «Правда», как бы вариант действовавшего в Франкской империи законодательства. До недавнего времени пограничная с землями балтийских славян датская провинция носила название Ангельн. «Волошской землей» здесь могла именоваться и Священная Римская империя, возникшая в 962 г. как некая преемница старой Римской империи. У западных же славян «волохами» именовали именно итальянцев (возможно, жителей Северной Италии, которая и входила в состав новой империи). Как раз в конце X и начале XI в. территория Вагрии и область ободритов входили в состав саксонской «марки Вэрингов», то есть варяжской марки. Эта марка была ликвидирована около 1018 г. в связи с распространением на эту территорию власти Кнута Великого, датского короля, объединившего под своей властью также Англию и южноскандинавские земли.

1. Период зарождения больших языковых групп племен, населявших Европу.

2. Народы, населявшие территорию Европы в период с XIII по II в. до н. э.

3. Научные направления о возникновении культуры и социального развития — автохтонисты и миграционисты.

4. Периоды великих переселений народов в Европе.

5. Основные племена, населявшие Центральную Европу в период до н. э. и в начале н. э.

6. Период формирования Черняховской культуры.

7. Распад племенных образований и формирование новых этнических общностей и народностей на территории Европы.

8. Первые упоминания о русских на территории Центральной и Восточной Европы.

9. Рутены-русы в районах Прибалтики.

10. Достоверность сведений древнейших летописей о происхождении народов.

Вехи возникновения Древнекиевского государства

К концу X в., по-видимому, относится ограничение состава Руси всего шестью племенами или землями. В состав Руси еще не входили кривичи, хотя летописец их знал, как знал и их город Смоленск. За пределами Руси оставались также радимичи и вятичи.

В приведенном материале используется древнейшая часть летописи, доведенная до 996 г., с добавлением сказания о «белгородском киселе». Именно в этом тексте отыскивается древнейшая летописная основа, та самая, которую в свое время создал первый летописец полян-русов. Собственно этнографическая часть представляет экскурсы в отдаленное прошлое славян и русов. Полемика о происхождении первых киевских князей возникла, вероятно, уже после эпохи Владимира.

«Повесть временных лет» неоднократно переводилась на современные языки. В последние десятилетия публиковались переводы В. Панова, Д. С.Лихачева и Б. А. Романова, польского ученого Ф. Селицкого и ряда других. Следует иметь в виду, что перевод — это всегда и модернизация текста. К тому же древнерусский язык много теряет в образности при переводе.

Как и в других переводах, за основу здесь положен Лаврентьевский список. Дефекты списка исправляются по Радзивилонскому списку, а также в отдельных случаях по Ипатьевскому. Именно из них взят текст сказания о призвании варягов, испорченный в Лаврентьевской летописи.

«Откуда русская земля стала есть?» Именно этими словами древнейший летописец определил важнейший в его понимании рубеж: устроение словянских землях, создание Древнекиевского государства.

Оценивая условия возникновения Древнекиевского государства, необходимо учитывать одно обстоятельство. Известно, что главной ячейкой первоначальной организации в родовом обществе является род и большая семья. Им на смену приходит территориальная община. Территориальное деление Энгельс рассматривает в качестве одного из признаков государства, и сам переход к такой организации общества, как правило, вызывает к жизни те или иные ранние государственные формы.

Таковы общие закономерности. В реальной же действительности оба типа общины могли сосуществовать, как и было в I тысячелетии нашей эры. Известный советский лингвист О.Н. Трубачев обратил внимание на такой факт: германские племена часто носят названия по происхождению, тогда как кельты и славяне — по территории (поморяне, висляне, поляне, древляне и т. п.), что указывает на торжество у них территориального принципа перед кровнородственным.

От чего зависело преобладание тех или иных форм общины? Причин, по всей вероятности, было много. Но на одну закономерность можно обратить внимание. Как правило, у племен, занятых оседлым земледелием, территориальная община вытесняет кровнородственную раньше, чем у скотоводческих, кочевничьих. Очевидно, тип хозяйства имеет в этом случае первостепенное' значение. При достижении определенного уровня развития «малая семья», то есть семья, состоящая из родителей и детей — всего двух поколений, в состоянии обеспечить необходимый жизненный уровень.

Другая причина расхождений — различные формы брака. У славян и некоторых других племен Европы было многоженство (2–4 жены). У римлян, части германцев (но не у всех) — моногамия и покупной брак: за невесту полагалось вносить выкуп (как это и позднее сохранялось у многих восточных народов). Естественно, что родственные чувства слабее у тех народов, где сохранялось многоженство. А в областях оседлого земледелия такая семья фактически распадалась на ряд самостоятельных. В Киеве археологи обратили внимание на обычно по соседству расположенные группки из трех-четырех жилищ, в которых и могли размещаться по существу самостоятельные семьи, имеющие одного отца, но разных матерей.

Многоженство у земледельческих племен было иным, чем у кочевых народов. Оно могло и не означать права собственности. Примечательно, что положение женщины у племен, державшихся моногамии, было менее свободным, чем у славян. «Покупной брак» превращал женщину в собственность мужчины, рода, причем она обычно не имела права наследования имущества мужа.

Третья причина расхождений — традиции. Складываются они исторически, но в условиях древних обществ часто принимают религиозную окраску и переживают на много поколений обстоятельства, некогда вызвавшие их к жизни. Так, на севере Европы, на побережье Северного и Балтийского морей долго соблюдались обычаи, напоминающие обычаи племен, населявших степь. Здесь наиболее прочно держался «покупной брак», старинный индоевропейский счет родства «до седьмого колена», культ рода вообще, выливающийся в бесконечный ряд поколений предков, а также культ коня, более всего распространенный у венедов и родственных им племен. Коней часто держали там, где они не играли никакой хозяйственной роли. Такова, в частности, была священная конюшня из 300 лошадей в городе Арконе на острове Рюген. Живых коней венеды (позднее славяне-венды) затаскивали на морские суда, веря, что они принесут им победу.

Разные типы общины в большой степени предопределяют и пути образования государств. У племен с сильными пережитками кровнородственных отношений идет расслоение внутри родов и между ними. Это примерно то, что Энгельс определил как «римский» вариант. В самых последующих работах показано, что именно этот путь является преобладающим и для стран Африки и Азии, причем обычно он соединяется и с третьим путем: завоеваниями.

Выделение ряда племен и родов, установление их своеобразной субординации четко прослеживается в бурную эпоху великого переселения народов. Готы, например, разделились на восточных и западных (остготы и вестготы) из-за соперничества родов амалов и балтов, каждый из которых претендовал на первенство. В итоге вестготы, признавшие притязания балтов, ушли на запад в Галлию и далее в Испанию, где пытались встать над иноязычными местными племенами и народами. Упоминавшийся выше историк готов Иордан более всего возвышал амалов, которые неизменно кичились своими реальными или мнимыми заслугами. Но для того чтобы добиться покорности или признания со стороны «незнатных» соплеменников, их надо было чем-то заинтересовать. Простая попытка подчинения большинства меньшинству привела к тому, что это большинство отделилось от претендентов на господство и осталось Нижнем Дунае, занимаясь мирным пастушеством. Позднее Теодориху удалось увлечь в поход на Одоакра, правившего в Северной Италии, до двухсот тысяч человек. Со временем, их осталось лишь несколько тысяч. Остальные, разочарованные, разбрелись кто куда. «Взаимное приспособление» попросту не состоялось.

Корпоративные притязания отдельных родов отличают практически все королевства, возникшие в результате великого переселения: Вандало-аланское в Северной Африке, государства вестготов в Испании, лангобардов в Северной Италии, бургундов, свевов, рассеянных по разным областям Европы. В их Баварской правде VIII в. прямо записаны роды («генеалогии»), которым отдается предпочтение перед остальными. В это время Бавария утратила статус королевства, войдя в состав Франкского государства как герцогство. Согласно Правде, «герцог, который стоит над народом, всегда был из рода Агилольфингов и должен быть, потому что относительно их так решили короли, наши предки». Следующими после Агилольфингов Правда выделяет пять родов: Хози, Драоцци, Фаганы, Хахилинги, Анионы, являющихся «как бы первыми после Агилольфингов». Этим пяти родам положено было оказывать «двойной почет» по сравнению с остальными.

История оставила весьма любопытные факты: с этнографической карты быстрее всего исчезали племена, отдельные роды которых претендовали на особенно глубокую родословную и «знатное» происхождение. Так исчезли готы, вандалы, лангобарды, бургунды и многие другие племена, чья слава гремела в сказаниях эпохи великого переселения. «Знатные» фамилии, придавая вроде бы первостепенное значение происхождению, на самом деле отдалялись от своих сородичей вплоть до полного с ними разрыва. Однако из таких оторвавшихся от соплеменников аристократических семей уже в раннее средневековье складывается «голубой интернационал». В рамках этого «интернационала» тоже идет борьба за место в иерархии. Отдельные индивиды образуют класс лишь постольку, поскольку им приходится вести общую борьбу против какого-нибудь другого класса; в остальных отношениях они сами враждебно противостоят друг другу в качестве конкурентов. Феодальные усобицы и рыцарские турниры — в известном смысле однопорядковые явления. Должности и титулы каждого должны быть признаны конкурентами. Но такое признание оказывается важнее признания собственных народов, и браки заключаются лишь в пределах своего социального круга независимо от языка и даже религиозной принадлежности, обычно более важной для той эпохи.

На землях, охваченных территориальными общинами, государство возникает несколько иным путем. В рамках такой общины нет культа рода и племени. В ее состав легко принимаются выходцы из других племен. Управление здесь в большей степени связано с хозяйственными задачами, значительнее влияние выборных должностных лиц на дела всех членов общины. Расслоение в конечном счете возобладает и здесь: город поднимается над сельской округой, в нем выделяется привилегированный центр и т. п. Но территориальная община как форма организации прочнее, чем род. Она способна дольше отстаивать права своих членов перед наступлением внешней власти.

У славян господствовала территориальная община. Исключения обычно предполагали сохранение неславянских традиций у ассимилированного населения. У германцев такого единообразия нет, но различия в социальной организации также могут связываться с заимствованиями в ходе переселений. Ближе всех к славянам находились франки. Как и у славян, у них не было глубоких генеалогий, и им не придавалось большого значения. Лишь на первых порах после завоеваний франки пользовались преимуществами по сравнению с римлянами. С созданием же империи Карла Великого племя и вовсе было оттеснено от ключевых должностей в аппарате власти. Уже «Салическая правда» при Меровингах выделяет этнически безликую, но привилегированную корпорацию антрустионов, защищенных самым высоким вергельдом (штрафам за убийство) — 1800 солидов и вместе с тем лишенных права возбуждать тяжбы друг против друга. Как заметил Валентин Иванов, отрывающаяся от общества власть более всего боится именно своего народа, а потому стремится опереться на иноплеменников.

Византийские авторы VI в. многого не могли понять в быте славян. Славянская демократия казалась им неуправляемой стихией. И тут же приходилось удивляться, как скоро славяне овладевали военным искусством греков и одерживали победы в сражениях с многотысячными отрядами. Можно указать и на еще одну особенность: завоевав практически весь Балканский полуостров, славяне нигде не устанавливают господства над завоеванными и даже рабов, по истечении определенного срока, либо отпускают на свободу, либо оставляют у себя в качестве равноправных членов общины. У славян, следовательно, была организация, обеспечивавшая успех на полях сражений с лучшим войском тогдашнего мира, но не способная стать внешней, господствующей властью по отношению к завоеванным территориям. Что же это за организация?

В некоторых художественных произведениях народное собрание изображается дикой полупьяной массой. Представление это глубоко ошибочно и питается оно мнением, будто «порядок» привносит только внешняя власть. В действительности в общине поддерживался строгий «порядок» так как к общим делам были привлечены все ее члены, причем каждому было определено его место. Круг лиц, которым разрешалось выступать на собрании, был невелик. Обычно таким правом пользовались жрец, песнотворец — хранитель памяти племени, а также должностное лицо, осуществлявшее суд и следившее за сохранением обычая. Кто-то из старейшин обычно вел собрание, и только через него можно было просить слова рядовому соплеменнику. Глашатай в таких случаях обращался к собранию, которое и решало: давать или не давать слово.

Мысль Гегеля о том, что личность может найти полное воплощение лишь в рамках государства, в принципе правильна. Но заинтересованность личности в делах ближних и дальних далеко не одинакова. Хозяйственные потребности сельской общины ограничивались в основном пределами волости, в рамках которой надо было поделить сенокосы, леса, промысловые угодья. На более обширных территориях общий интерес затрагивал лишь отдельные сферы: обмен, «игрища между селами» во время праздников и в пору свадеб, поклонение общим богам, отношение с иными племенами. В зависимости от потребностей и строилась снизу вверх иерархия управления.

Письменная история застает славян с четко действующей организацией управления. Б.А. Рыбаков обратил внимание на то, что к IX в. славянские «племена», «земли», «княжения» занимали огромные территории, превышавшие земли большинства европейских королевств. В сущности, это были государства афинского типа. Здесь существовала уже обособившаяся от общества, но еще не оторвавшаяся от него окончательно княжеская власть.

«Повесть временных лет» сохранила некоторые данные об организации управления в древлянской земле. Во главе стоит князь, и княжеская власть является здесь давней, традиционной. Во всяком случае, древлянские послы, пришедшие к Ольге, противопоставляют «добрых» древлянских князей «русскому» князю Игорю как правителей, озабоченных не просто сбором дани, а и процветанием земли. Древляне возделывают нивы, пасут стада, а «держат землю», то есть управляют ею, «лучшие люди», которые, однако, за подтверждением прав должны обращаться к «земле». В конечном счете именно «земля» и направляет их в качестве послов к Ольге. У древлян есть города, управляемые старейшинами. Такие города обычно служили административными центрами племен и местом укрытия окрестного сельского населения в случае внешней опасности. Поначалу добровольно, а затем и по принуждению сельская округа обеспечивала город необходимыми продуктами и участвовала в строительстве оборонительных сооружений.

Сведения о Киеве конца X в. уточняют типичную картину. Население города и, видимо, также и сельской округи делилось на десятки, сотни, иногда на полусотни и полутысячи. В городе вершиной такой администрации был тысяцкий. Но существовал здесь и совет старейшин — «старцы градские», которые осуществляли руководство народным собранием — вече, а также следили за выполнением принятых решений.

Древняя Русь была государством изначально многоэтничным, а потому неизбежно в рамках его сочетались разные формы управления. Славянская форма была наиболее распространенной и устойчивой, и она в конечном счете просматривается позднее в условиях феодальной раздробленности. У балтов и угро-финнов складывается подобная же форма, причем в значительной степени это, видимо, было следствием славянского влияния. Дело в том, что у тех и других еще не был четко отлажен племенной уровень организации, а разрозненные местные общины (территориальные или родовые) включались в систему, привносимую славянскими колонистами, и скоро ассимилировались.

На юге Руси ассимилировались остатки ираноязычных племен. Это население издавна имело довольно развитые формы организации и долго могло их сохранять. Наибольшее же значение имели русы на юге и варяги на севере Восточной Европы.

Именно вопрос об этнической принадлежности русов и варягов, а также о их роли в создании большого государственного объединения на территории Восточной Европы послужил основанием длительного спора норманистов и антинорманистов. Спор этот всегда имел много оттенков от чисто научных до откровенно политических, спекулятивных. Эти оттенки сохраняются и сейчас, что требует рассмотрение этой проблемы несколько подробнее.

В летописи соединены разные представления о начале Руси. Один из древнейших летописцев поставил в начале своего труда три вопроса: «откуда пошла Русская земля», «кто в Киеве нача первее княжити» и «откуда Русская земля стала есть». Ответ на эти вопросы действительно есть в летописи: русы — это поляне, некогда они, как и другие славяне, вышли из Норика — римской провинции на Правобережье Дуная. Первыми князьями в Киеве были Кий и его братья, после чего «род их» княжил у полян-русов. Летописец не знал точно, когда все это было, хотя до него дошли предания о дунайских походах Кия, о приеме его неким византийским «царем». Не знал он и о том, почему полян стали называть русами. Но он настойчиво подчеркивал, что «поляне, яже ныне зовомая русь» — племя славянское, что вместе с другими славянскими племенами оно получило начала христианства еще в Норике от апостола Павла и т. п.

Другой летописец считал, что «русь» — это варяги, которые пришли в середине IX в. к северо-западным славянским и чудским (угро-финским) племенам и установили господство над ними, а затем спустились вниз по Днепру и обосновались в Киеве, сделав его «матерью городов русских». Судя по «Слову о полку Игореве» и позднейшим славянским хроникам, были и иные версии происхождения Руси и начала Русского государства, по крайней мере, происхождения династии. Но две названные оставались главными, повлиявшими и на позднейшую историографию.

Норманистская концепция зародилась в годы бироновщины (30-е гг. XVIII в.), когда правящей группировке важно было историческими примерами подкрепить и оправдать свою заведомо антинародную и антигосударственную деятельность. Это был эпоха повсеместного торжества абсолютизма, эпоха, когда верили, что от главы этого государства целиком зависит благосостояние государства и подданных, а любой произвол монарха оправдывался его якобы обязательно благими намерениями. Это была эпоха, когда на раздавленный аппаратом угнетения народ смотрели как на «неспособный» на какую-либо самодеятельность. А начавшееся с развитием буржуазных отношений формирование наций придавало заключению о «способности» и «неспособности» и этнический характер: одни народы более «способны», другие — менее. Славяне попадали в число последних, германцы, у которых пробуждение национального сознания началось несколько ранее, — в разряд первых.

Откровенная тенденциозность создателей норманнской теории З.Байера и Г.Миллера вызвала резкую отповедь М.В. Ломоносова, доказывавшего, что варяги-русь — выходцы с южного и восточного берегов Балтики, принадлежавшие к славянскому языку. Если учесть, что такое представление было распространено в источниках XV — начала XVIII в., причем не только славянских, то говорить о Ломоносове как о родоначальнике антинорманизма можно лишь условно: по существу, он восстанавливал то, что ранее уже было известно, лишь заостряя факты, либо обойденные, либо произвольно интерпретированные создателями норманно-германской концепции. Спор в это время довольно четко выявлял и позиции: немецкая часть Академии наук и бюрократии держались норманизма, русские ученые и кое-кто из придворных — антинорманизма.

В XIX в. картина становится более сложной. Против норманизма выступит немец Г. Эверс, а одним из столпов норманизма станет выходец из крепостного сословия М.П. Погодин (1800–1875). Правда, его эмоциональные восклицания в защиту норманизма слишком слабо подкреплялись конкретным материалом. Он вообще считал, что «главное, существенное в этом происшествии, относительно к происхождению Русского государства, есть не Новгород, а лицо Рюрика, как родоначальника династии». «Младенец Рюриков, Игорь, — поясняет эту мысль Погодин, — с его дружиною есть единственный ингредиент в составлении государства, тонкая нить, которою она соединяется с последующими происшествиями. Все прочее перешло, не оставив следа. Если бы не было Игоря, то об этом северном новгородском эпизоде почти не пришлось бы, может быть, говорить в русской истории или только мимоходом». Иными словами, норманнское участие в сложении государства сводится у Погодина к происхождению государя.

В наше время многие из тех, кто отводит норманнам куда большую роль, кто признает норманнской не только династию, но и дружину и вообще социальную верхушку, не считают себя норманистами. Это произошло потому, что вопрос о составе социальной верхушки стал отодвигаться как несущественный, а внимание сосредоточилось на отыскании элементов социального неравенства, которое должно вести к образованию классов и государства.

Спор норманистов и антинорманистов действительно не может теперь восприниматься так, как это было в прошлом столетии. Возможности князя с дружиной вовсе не были столь беспредельными, как это казалось дворянско-буржуазным историкам и социологам. Внутренние законы развития общества в конечном счете преодолевают внешнее воздействие. Но только в конечном счете. А живущее поколение может и не дождаться торжества исторической закономерности, потому что на пути ее встанет какая-то извне появившаяся сила. Татаро-монгольское иго оказалось петлей, накинутой извне. А оно не только намного столетий задержало естественное развитие народа, но и деформировало весь процесс. В эпоху феодализма достаточно простых случайностей, вроде вторжений варварских народов или даже обыкновенных войн, чтобы довести какую-нибудь страну с развитыми производительными силами и потребностями до необходимости начинать все сначала.

В старой норманистской литературе обычно подчеркивался благодетельный характер норманнского завоевания или просто утверждения норманнов на верху социальной лестницы. Но в отдельных работах и публицистических сочинениях просматривалось и чисто расистское упоение превосходством силы.

Антинорманисты обычно указывали на отсутствие германизмов в языке, языческих культах, вообще в культуре. Нынешние неонорманисты часто этим аргументам противопоставляют указания на то, что норманны в Европе не оставили никакого следа. Однако это утверждение неверно. Норманны всюду оставили след, причем след кровавый, разрушительный. Правильнее было бы сказать, что они нигде не играли созидательной роли. А такой вывод будет полезен для сопоставления с тем, что происходило в Восточной Европе. Он, во всяком случае, должен учитываться нынешними приверженцами идеи «норманно-славянского синтеза», пытающимися представить дело таким образом, будто известные всей Европе кровожадные разбойники сразу «размякли», как только увидели созревших для получения государственности славян.

Выше был приведен материал об этнической природе руси и ее взаимоотношениях со славянами в разных районах, главным образом в Подунавье.

Существенный интерес представляют данные источников о руси и варягах IX–XI вв., так как вопрос затрагивает формы организации главных «действующих лиц» процесса складывания обширного государства на территории Восточной Европы.

Необходимо подчеркнуть, что норманнскую теорию нельзя опровергнуть общими соображениями. Исходя из теоретических положений, можно лишь отвергнуть рассуждения о «способных» и «неспособных» к чему-либо народах. А эти рассуждения, вытекая из норманистской концепции, вовсе для нее не обязательны. Не имеет особого значения и спор о роли пришельцев. Если это норманны, то, по аналогии с Западной Европой, ее следовало бы оценить как отрицательную. Но и такая оценка не подрывала бы норманизма. Иными словами, норманизм опирается на самые различные методологические посылки, причем все, кто принимает фактическую аргументацию норманистов, неизбежно являются ее приверженцами, как бы далеко они ни расходились в оценке роли и влияния норманнов в Восточной Европе.

Некоторое время назад решающим доводом против норманизма служило убеждение, что все народы из века в век развиваются примерно на одной и той же территории. Теперь этот аргумент помогает, скорее, норманизму, так как факт многочисленных переселений и перемещений народов очевиден. В Европе не найти ни одной страны, народ которой не включал бы в свой состав выходцев из десятка языков и племен. В Восточной же Европе следует учитывать, когда и с чем пришли сюда те или иные племена и народности. Это, кстати, прояснит, что привнесли германцы, если они что-то привнесли.

О форме организации славянских племен, точнее, племенных союзов в VI–IX вв. говорилось выше. По существу, это стройная, созданная снизу, прежде всего в хозяйственно-экономических целях, система, в которой высший слой еще не отделился от низовых звеньев. Сейчас несколько искусственно заостряется вопрос о том, можно ли эту весьма устойчивую систему назвать государством или же следует ограничиться более осторожным определением. А говорить стоило бы о возможных альтернативных государственных формах и их эффективности в данных условиях. И в этом плане интересны представления о задачах высшей власти, свойственные людям той давней эпохи.

У автора «Повести временных лет» на первом месте понятие «земля», — «Русская земля». «Деревская земля», позднее также «Новгородская» и «Суздальская земля». Не род, не племя и не князь. Само понятие «племя» в этом случае предполагает тоже не кровнородственное, а территориально-историческое значение, т. е. не кровных родственников, а людей, объединенных общей территориальной организацией. В заслугу Владимиру летописец ставит то, что он вместе со старейшинами радел «о строе земленем, и о ратех, и о уставе земленем». В гриднице Владимира шли пиры, на которые свободно могли приходить «бояре и гриди, и соцкие, и десяцкие, и нарочитые мужи, при князе и без князя». Здесь, правда, уже нет простонародья, но представители народа еще есть, и князь заинтересован в привлечении их на свою сторону.

Древний киевский летописец поставил и вопрос о начале княжеской власти в Киеве. Но принципиальное значение придавалось ему лишь потому, что кто-то оспаривал княжеское достоинство Кия и его преемников, как и княжеское достоинство правителей отдельных земель. Очевидно, сам летописец ставил выше власть, идущую от земли, по сравнению с той, которая ложится на землю извне, будь она «своя» или «чужая».

В сказании о призвании варягов, возникшем явно позднее, над «землями» возвышается внешняя и извне пришедшая власть. По летописи, потребность в ней возникла потому, что освободившись от варяжской дани, племена словен, кривичей, веси, чуди и мери утонули в усобицах. Поэтому они договорились пригласить в качестве третейского судьи князя извне.

Экономических потребностей в объединении обширнейшей территории союзов племен не было ни в IX в., ни много позднее. Соединение разноязычных территорий могла осуществить только внешняя власть. Развитие частной собственности способствовало возникновению противоречий в племенной организации, но уничтожить ее не могло. Эту организацию не сломала и внешняя власть, хотя она к этому стремилась. Именно на этой российской территории вплоть до XIX в. сохранилось обычное право, противостоящее государственному законодательству. Это обстоятельство обыграл А.Н. Островский в драме «Горячее сердце»: градоначальник обращается к купцам с вопросом, судить ли их «по закону, или по совести», пугая пухлыми томами Полного собрания российских законов. Купцы апеллируют к «совести» не только потому, что «законов у нас много», но и потому, что законы редко считались с действительностью. Общество откупалось от внешней власти взятками, но внутри его продолжали действовать законы, которые нельзя было обойти: законы традиции, законы взаимообусловленных отношений.

В сказании о призвании появляется и идея «права» на княжение единственного рода. Насаждалась эта идея Мономаховичами, отстоявшими от родоначальника династии Игоря на целых семь поколений. И похоже, что, кроме них, никто и не вел себя от Рюрика. Во всяком случае, в «Слове о полку Игореве» легендарным родоначальником русских князей признается Троян, а главный герой — Игорь Святославович — назван его «внуком», то есть потомком.

Необходимо иметь в виду, что и слово «владение» под пером летописца означало нечто иное, нежели позднейшее феодальное или княжеское владение. В славянском языке не случайно (так же, как в кельтском) одним словом обозначалась и земля, и управление на ней: власть (волость). «Владение» в этом смысле не означало ни господства, ни собственности. Это была форма — почетной и доходной, но все-таки обязанности. На практике, конечно, владельцы стремились стать и господами, и собственниками. Тем не менее княжеский удел никогда не сливался с государственным владением. Да и в рамках домена собственность князя ограничивалась. Не случайно, что, когда в середине XIX в. в канун крестьянской реформы возник вопрос, кому принадлежит земля, ясного ответа на него никто не мог дать.

Как было сказано, экономически целесообразная земская власть не могла простираться на обширные территории. Возвыситься над ними могла лишь внешняя власть. Таковая, естественно, пользовалась противоречиями между отдельными землями-княжениями и, конечно, не забывала напомнить о своих заслугах в поддержании «порядка», а также в организации обороны или же походов на внешнего врага. На юге таким племенем-объединителем оказались поляне-русы.

Дунайские воспоминания древнейшего киевского летописца относятся к эпохе великого переселения. Но восстановить ход событий с VI по IX в. в Поднепровье в настоящее время не представляется возможным. Можно лишь предполагать, что здесь сосуществовали еще не слившиеся собственно славянские и русские племена вместе с остатками какого-то иного местного и пришлого населения. Кое-что летописец прояснил, сам того не подозревая. Ему очень хотелось возвысить полян, обосновать их право на первенство в славянских княжениях, а показал он то, что поляне сохраняли еще черты, характерные для многих племен эпохи переселений.

Существенные отличия от остальных славян поляне сохранили в двух наиболее стойких традиционных сферах: в формах семьи и в погребальном обряде. У всех славян было трупосожжение. Поляне же придавали умерших земле, и это сообщение летописца подтверждается археологическим материалом. У славян при сохранении многоженства преобладала малая семья. И это тоже подтверждается археологическими данными: размеры полуземлянок (10–20 квадратных метров) могли вместить только малую семью. «Большие дома» Черняховской культуры (II–IV вв.) обычно достигали сотни и более квадратных метров. Летописец особое значение придавал форме брака, отметив, что у славян вообще «брака не было», а было умыкание во время игрищ между селами по договоренности с невестой («с нею же кто совещашеся»). Браком в данном случае обозначается своеобразная коммерческая сделка, покупка жены. У полян сохранилась даже такая специфическая особенность, распространенная у племен эпохи великого переселения, как «утренний дар» жениха молодой супруге после первой брачной ночи.

Летописец специально остановился на том, что молодежь древлян и других славянских племен не почитает старших, родителей. Молодые сами решают и устраивают свои семейные дела. Такое положение естественно, когда основной ячейкой является малая семья, а община строится по территориальному, а не кровнородственному принципу. У полян положение другое. Здесь молодежь в подчинении у старших, которые заключают и браки, причем молодую обязательно приводят в дом родителей жениха. «Большая семья» — обычно наследие кровнородственной общины. Судя по данным, относящимся к Центральной Европе, руги-русы всюду долго сохраняли ту форму общежития, которая была ранее характерна для готов, лангобардов и некоторых других племен. За основу здесь принималась не земля, не территория, а родственная группа, которая легко могла сменить место проживания. Но поскольку группы эти были сравнительно малочисленными, они так или иначе должны были включаться в местную территориальную структуру. Киевский летописец, прославляя полян, уже и не замечает, что «большая семья» менее гармонирует с территориальным принципом организации общества, чем семья «малая».

Как отмечалось ранее, руги-русы обычно всюду отличались известными претензиями на особое положение, кичились древностью рода, знатностью происхождения. С какими-то притязаниями выступал и «род русский» в Поднепровье. Но суть их летописец не разъяснил, да он и не отделял русов от славян по языку и происхождению.

Киевский летописец не слишком жаловал княжескую власть. Для него она была лишь вершиной земского устроения, а о ее наследственном характере он говорит лишь потому, что кто-то оспаривал права местной киевской династии. Очень существенно, что киевские князья не могут даже и похвалиться древностью своего рода: не перед кем. Может быть, сказывается и другое: в VII–IX вв. поднепровские племена, по летописи, платили хазарам дань, а освобождение от нее пришло извне, со стороны варягов-русов. Между тем в Западной Европе, где титулованию придавалось особенно большое значение, русские князья неизменно называются «королями», тогда как, польские князья лишь «герцогами». Адам Бременский и Гельмольд специально отмечают, что у западных славян «королей» имеют только руяне (русы) с острова Рюген. Королевское достоинство всех русских князей уходит, следовательно, в уже забытую древность, видимо, в ту пору, когда дунайски руги получили статут федеративного по отношению к Риму королевства.

По договорам 911 и 945 г. видно, что главными занятиями «рода русского» были война и торговля. В договоре Игоря названо 25 послов от княжеской семьи и бояр, причем от каждого индивидуально, и еще 26 послов-купцов, представляющих, видимо, остальных русов — торговцев и ремесленников. Многочисленное посольство в данном случае свидетельствует о противоречиях в корпорации, претендующей на первенствующее положение, о слабости самой княжеской власти, а также о господстве в рамках корпорации частной собственности. В сущности, у этого рода не было никакой общей собственности, если не считать притязаний на обладание славянскими землями по пути «из варяг в греки», что в X в. означало сбор дани и замену в некоторых случаях местных княжеских династий сыновьями киевского князя.

«Род русский», известный по договорам, в большинстве! видимо, состоял из пришельцев с севера, хотя в числе дружинников и купцов было много носителей имен, характерных для Иллирии и Подунавья, а в княжеской династии преобладали славянские имена. Но пришельцы с севера вопреки мнению норманистов не только сами не были шведами, но даже и в состав дружины их еще практически не включали. Ведь даже после принятия христианства, до конца XI в., у шведов господствовало многоженство, тогда как у полян-русов была моногамия. Не было у шведов и наследственной королевской власти. Иван Грозный даже в XVI в. упрекал шведского правителя Юханана III в том, что он некоролевского рода и что в Швеции вообще никогда не было королей, а потому якобы и не могла шведская сторона претендовать на равный с московским царем дипломатический этикет.

Разумеется, из того, что шведские конунги вплоть до XIV в. избирались племенными собраниями, никак не может следовать вывод, подобный тому, что сделал Иван Грозный. Такая система — признак не «отсталости», а целесообразности. Она эффективна практически во все времена. Именно такая система помогла Скандинавии очиститься от викингов и избежать крепостного права. Но это явно не та система, что характеризовала русов на любой занимаемой ими территории.

С точки зрения хозяйственных потребностей, привесок в виде «рода русского» был совершенно излишним, паразитарным для славянских княжений. Тем не менее объединение оказалось достаточно прочным. Объясняется это тем, что взяли на себя русы столь важную вообще в эпоху становления государственности и особенно важную на границе степи и лесостепи внешнюю функцию. Показательно, что дань с племен нигде не превышала той, что ранее платили хазарам, в ряде случаев она вообще была номинальной, а обязанность защиты подвластных племен князь и дружина на себя все-таки принимали. Естественно, не обходилось и без конфликтов. По вине Игоря из Поднепровья ушли племена уличей, сам князь пал жертвой собственной жадности в результате восстания древлян. Каждому очередному князю приходилось заново подчинять ранее вроде бы покоренные племена. И именно в ходе этой борьбы в конечном счете определялась форма взаимодействия «земли» и извне пришедшей высшей власти. Существование такой власти признавалось и оправдывалось лишь постольку, поскольку сама власть оказывалась способной поддерживать соответствующее представление о ней. Рассказывая о больших походах Олега, Святослава, летописец не забывает отметить, что добыча делилась между всеми землями, поставившими войско для походов.

Однако неизбежные конфликты между «родом русским» и собственно славянским населением, по крайней мере, в X в. не несли межэтнического антагонизма. Русы ощущали себя аристократическим, но славянским родом. Не случайно, что славянские имена-титулы распространялись прежде всего в княжеской семье, а договоры писались на славянском языке (предположительно с помощью глаголического, «русского» письма). Естественно, что шло и обычное в таких случаях «размывание» рода в результате брачных контактов, включения в его состав иноплеменных дружинников и, главным образом, за счет стирания различий в культурной сфере, прежде всего в верованиях. Но при этом киевские русы все-таки не забывали о своих сородичах в Подунавье, в Центральной Европе, в Прибалтике. Правда, и во всех других районах, где оседали группы ругов-русов, преобладала славянская речь, и центральноевропейские рутены также обычно рассматриваются в источниках как особая ветвь славян.

1. Состав Руси к концу X в. н. э.

2. Формы общины, характерные для населения Древней Руси.

3. Значение территориальной общины в формировании славянского этноса и Древней Руси.

4. Организация управления славянских племен и племенных союзов.

5. Версии о происхождении Руси и начале Древнекиевского государства.

6. Споры норманистов и антинорманистов о происхождении государственности на Руси.

7. Причины соединения разноязычных территорий.

8. Княжье и государственное владение.

9. Особенности княжеской власти в представлении киевских летописцев.

10. Появление киевских русое.

Возникновение Киевской Руси

В традиционном норманизме этнонимы «русь» и «варяги» воспринимались как равнозначные, а потому скандинавское происхождение варягов доказывалось обычно материалами, относящимися к русам. Большинство советских ученых считали русов южным, причерноморским (хотя и неславянским) племенем, варягов же в согласии с норманистами признавали за шведов. Между тем, если о неславянстве русов говорят многие источники, то в отношении варягов IX–X вв. таких материалов вообще нет. Норманизм держится на том, что послы от «кагана росов» в Германии в 839 г. вроде бы оказались «свеонами», что в 844 г. на Севилью напали русы, пришедшие откуда-то с севера, что Константин Багрянородный в середине X в. называет днепровские пороги славянскими и «русскими» именами, что хронист Лиутпранд в X в. отождествляет «русов» с нордманнами и что сами имена «рода русского» в договорах — неславянские. Но ведь это все именно русы, а не варяги. Варяги же могут рассматриваться в этом контексте лишь в той мере, в какой они русы, в какой оправданно их отождествление.

Совершенно очевидно, что именем «варяги» в разных случаях покрываются разные этносы. «Варяги-русь» — это, по всей вероятности, действительно русы — русы балтийские, родственные дунайским, поднепровским и прочим. Так могли называть и обитателей Рюгена, и группы русов-ругов, рассеянных по восточному побережью Балтики. Может быть, особое внимание должна привлечь Роталия (Западная Эстония), поскольку в русском именослове много имен явно чудского, эстонского происхождения, а такие имена, как «Игорь», «Игельд», «Иггивлад», могут прямо сопоставляться с «иговским языком», особо выделяемым Курбским еще в XVI в. на территории Эстонии. Эстония занимает особое место и во всех сагах, где речь заходит о Руси, в частности в сагах об Олафе Трюгтвасоне.

Вместе с тем киевский летописец имеет в виду нечто иное, когда говорит о варягах. В самом раннем упоминании варягов — именно свидетельстве летописца времени Владимира — они живут на восток от чуди (эстов) до «предела Симова», под которым разумелась Волжская Болгария. Это были как раз те земли, на которых утвердились варяги, пришедшие с Рюриком. Самих варягов и южные и северные летописцы выводили «от рода варяжска». Западные пределы расселения варягов киевский летописец ограничивает, с одной стороны, польским Поморьем (Поморье принадлежало Польше в кок X в.) и с другой — территорией Дании, называемой в «Повести врь менных лет» «землей агнян», то есть англов — германского племени, занимавшего южную часть Ютландского полуострова. Соседями англов на южном берегу Балтики были «варины», «вары», «ваары», «вагры» — племя, принадлежавшее к вандальской группе и к IX в. ославянившееся. В генеалогии саксонского рода Веттинов, составленной в XIII в., в связи с событиями конца X — начала XI в. упоминаются два маркграфа, управлявших «маркой Верингов».

Тождество «варягов» с «варинами» с языковой точки зрения очевидно. У этнонимов один и тот же корень, а различия в этнообразующих суффиксах обычны для всей этой территории; в кельто-романских языках этноним должен звучать как «варины», в германских — «вэринги», у балтийских славян — «варанги», у восточных — «варяги». Достаточно очевидно и значение этнонима. В немецкой литературе давно принята этимология племенного названия «варины» от старого индоевропейского «вар» — море, вода. В сущности, это одно из основных обозначений воды в индоевропейских языках, вариантами которого являются также «мар» или «нар» («варангов» — варягов — в Византии иногда звали также «марангами). И только заведомо тенденциозное желание перенести „вэрингов“ в Скандинавию побуждало искать для них какую-то иную этимологию.

Варяги, следовательно, — это просто поморяне. Поэтому название это всегда распространялось на разные морские народы, и только на морские.

Каждой эпохе свойственно смотреть на предшествующие свысока. Сколько раз летописцам приходилось подвергаться критике и поучениям со стороны не слишком благодарных потомков! Почему это варяги, построив новый город, называют его „Новгород“? Почему они дают название „Белоозеро“ городу, воздвигнутому на территории, куда еще и славяне-то не проникали? Почему Изборск, Плесков-Псков — и ни одного „хольма“, „бурга“, „штадта“? А во времена, когда писал летописец, просто еще не было этой проблемы. Он рассказал, что приходили варяги „из-за моря“, а язык их был понятен и киевлянам. В XVIII в. летописца начнут журить за наивность и простоту. И XVIII в. покажет, что даже не слишком многочисленного иноземного слоя в высших эшелонах власти достаточно, чтобы на тех же территориях место „градов“ заняли „бурги“.

Сейчас главным прибежищем норманизма является археология. Но и интерпретация археологических данных оказывается подчас полярной. Известный ленинградский археолог Г.С. Лебедев в ряде работ готов был увязать с норманнами чуть ли не все погребения киевской знати X в. А в другой работе он признает, что к скандинавским может быть отнесено лишь одно погребение из 146. Почему-то до сих пор многие археологи просто закрывают глаза на известные археологические же факты. Так, по всему северу Руси распространена специфическая фельдбергерская керамика, характерная для балтийских славян VIII–X вв. На посаде города Пскова она составляет в соответствующих слоях свыше 80 процентов. Много ее в Новгороде и других городах, доходит она до Верхней Волги и Гнездова на Днепре, то есть до тех областей, где киевский летописец помещал варягов. А в Киеве ее нет вовсе. И с такого рода фактами, видимо, и связано противопоставление „варягов“ и „руси“, прослеживающееся в ряде летописных текстов.

Влияние Балтийского Поморья сказалось даже на антропологическом облике населения Северной Руси. Проанализировав материалы, относящиеся к X–XIV вв., известный специалист В.В. Седов установил, что „ближайшие аналогии раннесредневековым черепам новгородцев обнаруживаются среди краниологических серий, происходящих из славянских могильников Нижней Вислы и Одера. Таковы, в частности, славянские черепа из могильников Мекленбурга, принадлежащие ободритам“. То же население достигало и Ярославского и Костромского Поволжья, то есть того района, к которому всегда привлечено особое внимание норманистов.

Даже и в наше время сохраняются островки, где живут непосредственные потомки тех давних переселенцев. Так, обследовав недавно население Псковского обозерья (западное побережье Псковского озера), антропологи Ю.Д. Беневоленская и Г.М. Давыдова обнаружили группу, принадлежащую к „западнобалтийскому типу“, который наиболее распространен у населения южного побережья Балтийского моря и островов от Шлезвиг-Гольштейна до „Советской“ Прибалтики.

Колонизационный поток с южного побережья Балтики на восток должен был начаться с конца VIII в., когда Франкское государство, сломив сопротивление саксов, стало наступать на земли балтийских славян и остатки давнего местного населения. В этом же направлении отступает и часть фризов (из области нынешних Нидерландов), особенно после крупного поражения датчан в битве при Бравалле в 786 г. Распространение здесь христианства все более стирает этнические различия, но углубляет религиозные и социальные. Опорные же пункты язычества оказываются на южном берегу Балтики.

Сама Скандинавия также оказалась на пути колонизационного потока, идущего с запада на восток. В Скандинавии долго сохранялись славянские поселения. В поток этот неизбежно вовлекались и собственно скандинавы, не говоря уже о вооружении в предметах быта, которые можно было и купить, и выменять, отнять силой на любом берегу Балтийского моря. Необходимо только иметь в виду, что в IX–X вв. уровень материальной культуры на южном берегу Балтики был едва ли не самым высоким в Западной Европе, а варины еще в VI в. славились изготовлением мечей, которые привозились на продажу в Италию.

В сказании о призвании варягов особенно подчеркивалась знатность рода Рюрика, хотя никаких доказательств в пользу этого не приводилось. В некоторых средневековых генеалогиях Рюрика с братьями выводили из рода ободритских князей (их считали сыновьями Годлава, убитого датчанами в 808 г.), а тех в свою очередь привязывали к венедо-герульской генеалогии, по древности уступавшей только датской. Других альтернативных генеалогий для Рюрика нет, если не считать откровенно фантастическую легенду о родстве его с римскими Августами (кстати, и в этом случае его выводили с южного берета Балтики). Но летописцы, настаивавшие на приоритете Рюрика перед другими династиями, видимо, и не могли ни на что реальное опереться, так как на севере княжеская власть явно имела меньшее значение, чем на юге, в Киеве. Варяги привносили с собой вовсе не монархическую систему, а что-то вроде афинского полиса. Древнейшие города севера, включая Поволжье, управлялись примерно так же, как и города балтийских славян. Кончанская система Новгорода близка аналогичному территориальному делению Штеттина. Даже необычно важную роль архиепископа Новгорода можно понять лишь в сравнении с той ролью, которую играли жрецы в жизни балтийских славян, по крайней мере, некоторых из них. И не случайно, что позднее, когда княжеская власть будет осваивать Волжско-Окское междуречье, в противовес старым „боярским“ городам будут воздвигаться новые, княжеские, а в самой новгородской земле княжеской власти так и не удастся утвердиться.

Варяжский тип социально-политического устройства — это в конечном счете тот же славянский (во всяком случае, более славянский, чем собственно русский), основанный полностью на территориальном принципе, на вечевых традициях и совершенно не предусматривающий возможность централизации. Отличительной особенностью этого типа является большая роль города вообще и торгово-ремесленного сословия в частности. Именно высокий уровень материальной культуры и отлаженность общественного управления обеспечили преобладание переселенцев на обширных пространствах севера Руси, а также быструю ассимиляцию местного неславянского населения.

Таким образом, правы те, кто считает, что государственность на Руси сложилась ранее вокняжения Рюриковичей или каких-то иных династий. Только естественная государственность в эту эпоху не могла простираться на необозримых пространствах. Соединить их могла лишь какая-то внешняя сила, внешняя для большинства областей. Да и при этом условии единство могло сохраняться лишь при определенной взаимной заинтересованности. Например, освобождение от хазарской дани могло создать внешней власти необходимый авторитет, а невысокие размеры дани поначалу окупались выгодами относительной безопасности и вовлечением в международную торговлю, а также в дальние походы. Внешней силой в IX–X вв. является „род русский“, видимо соединивший выходцев из Поднепровья, Подунавья и Прибалтики. Варяги и отчасти фризы, включившиеся в колонизационный поток с конца VIII в., могли пополнить княжеские дружины, но самостоятельной роли все-таки не играли, а на севере Руси именно они повлияли на создание полисной системы, не принимающей централизации.

Русь издавна была связана с Византией, и извечно отношение к ней было неоднозначное. В XIX в. были приверженцы Византии, считавшие, что от нее идет все лучшее на Руси. Отстаивались и противоположные мнения. В споре со славянофилами Герцен назвал славян „варварами по своей молодости“, а греков — „варварами по своей дряхлости“. Византия в его представлении — это „Рим времен упадка, Рим без славных воспоминаний, без угрызений совести“. И причину этого он видел в том, что общественный строй империи „основывался на неограниченной власти, на безропотном послушании, на полном поглощении личности государством, а государства — императором“. В свою очередь, Г.В. Плеханов именно в „византинизме“ усматривал худшие черты русского самодержавия. Ф.Энгельс давал общую оценку столкновению варварского мира со старой цивилизацией: „…Только варвары способны были омолодить дряхлый мир гибнущей цивилизации“. „Омоложение“ несла с собой община. Местами она напрочь разрушала издавна существовавшие здесь крепостнические отношения. Именно заселение славянами Балканского полуострова, так пугавшее византийских авторов VI–VII вв., на несколько столетий отсрочило падение Восточного Рима.

Затем Рим стремился обезглавить варварские племена, чтобы таким образом ослабить врагов римского народа. Теперь Константинополь делает побежденных и поверженных варварских вождей своими патрициями, подчиняя таким образом и варваров машине власти. И руководствовались цезари ничуть не христианскими заповедями любви к ближнему. „Ближнего“ они как раз не любили и боялись. Как гласит народная мудрость, „хозяин кормит собак, дабы укрощать непослушное стадо“. Для охраны империи нужны воины чуждой подданным крови. Вновь и вновь подтверждается закономерность: власть, оторвавшаяся от своего народа, более всего его-то и боится.

Стремление понять власть изнутри, психологически, существенно обогащает и понимание ее социальной природы. У варваров власти обычно выбирались для решения каких-то общественных дел. На востоке же власть столетиями, а то и тысячелетиями отождествлялась, с господством. Как господство предстает она в Ветхом завете, и христианство принимает формулу „всякая власть от бога“, стремясь примирить подданных с заведомо негодным управлением. Не только государства, народы гибли от дурного правления, как это случилось с персами. Вообще „люди связаны совестью, империи — насилием“.

В работе „К критике гегелевской философии права“ вскрывается суть монархическо-бюрократического государства, в котором господствующий класс выдает свой частный интерес за всеобщий, а бюрократия — корпоративные интересы за государственные. „Бюрократы — иезуиты государства и его теологи“, — концентрирует мысль Маркс. „Бюрократия считает самое себя конечной целью государства… Государственные задачи превращаются в канцелярские задачи, или канцелярские задачи в государственные. Бюрократия есть круг, из которого никто не может выскочить. Ее иерархия есть иерархия знания. Верхи полагаются на низшие круги во всем, что касается знания частностей, низшие же круги доверяют верхам во всем, что касается понимания всеобщего, и, таким образом, они взаимно вводят друг друга в заблуждение.

Бюрократия есть мнимое государство наряду с реальным государством… Всеобщий дух бюрократии есть тайна, таинство. Соблюдение этого таинства обеспечивается в ее собственной среде ее иерархической организацией, а по отношению к внешнем миру — ее замкнутым, корпоративным характером. Открытый дух государства, а также и государственное мышление представляется поэтому предательством по отношению к ее тайне. Авторитет есть поэтому принцип ее знания, и боготворение авторитета есть ее образ мыслей“.

Сначала на Руси этого не было. В годы бироновщины Измайловский полк в точности повторяет приемы византийских императоров: в нем не было не только русских офицеров, но даже и русских солдат. Правительство уже не скрывало своей антинародной и антигосударственной сути. Принадлежность к „голубому интернационалу“ оборачивалась прямым предательством по отношению к собственной стране.

В XI в. Русь была на подъеме во всех отношениях потому, что народ еще участвовал в управлении, не позволял власти слишком обособиться. Перелом наступил позднее. Татаро-монгольское иго более двух столетий давило народную самодеятельность, часто уничтожая и хранителей традиций. Борьба за освобождение от ига укрепила авторитет великокняжеской власти и позволила ей встать над народом.

Время от времени „земля“ еще заявляла о себе. В Смутное время начала XVII в. она восстановила снизу развалившееся из-за пороков „верхов“ государство. А отремонтированная машина отблагодарила „землю“ введением крепостного права, все более освобождая общину от прав и нагружая ее всевозможными обязанностями. В XVIII в. разрыв стал неизбежным. Свояк Петра I, известный дипломат Б.И. Куракин сокрушался: высший правящий слой поразила коррупция, и никакая перспектива на улучшение уже не просматривалась. А в России повторялось именно то, что уже бывало ранее, что было, в частности в Византии VI в. Оторвавшаяся от народа власть служит лишь „мнимому“ государству, спекулирует на идее „общего блага“, занимаясь вымогательством всюду, где только возможно. „Земля“ же откупается взятками, и никакие иные отношения между занятой делом „землей“ и паразитирующей на теле государства внешней властью невозможны.

Кризис крепостнического строя — это результат полного „торжества“ внешней власти и связанного с ней господствующего класса, живущих уже по принципу: „После нас хоть потоп“. А прижатая к самой земле, задавленная община теперь уже не способна что-нибудь противопоставить мощному репрессивному аппарату власти. Она теперь лишь усугубляла положение своих членов. Освобождение принесли новые социальные слои, объединенные новыми формами организации.

Уже из приведенной подборки сведений о Руси видно, что за этим названием в разных случаях скрываются не одни и те же территории и, может быть, не один и тот же народ. В разные эпохи имя господствующего племени распространялось на подчиненные народы. Бывало и иначе: в арабских источниках „франгами“ становятся все европейцы, поскольку с франками арабы вели длительные войны в Испании. В русских же источниках название „фряги“ (франки) закрепилось за генуэзцами, возможно, потому, что в Восточную Европу первыми проникли генуэзские купцы.

Имя „Русь“ многозначно также в „Повести временных лет“. Под пером иностранных писателей эта многозначность нередко превращается в путаницу, а потому всякий раз надо учитывать, когда сделана запись и к чему именно она относится. Вместе с тем о многих событиях IX–X вв. можно узнать только из иностранных источников. Они же дают определенные указания и на формы политической организации славян и русов этого периода.

На протяжении IX–X вв. Византия не раз входила в столкновение с росами в Причерноморье. Византийские источники делятся в основном на два типа: церковные, связанные с распространением христианства у росов, и светские, говорящие о военных столкновениях и дипломатических контактах. В церковных сочинениях, особенно в житиях святых, много трафаретных картин, „чудес“, связанных с исцелением, подвигами и т. п. Как правило, такие картины никакой информации не несут, они просто сочинены, причем чаще всего много времени спустя после смерти героя. Но в житиях часто содержатся отдельные обстоятельства его деятельности, важные сведения бытового характера. Именно таковым является упоминание русов в житиях Стефана Сурожского и Георгия Амастридского. Ценность их прежде всего в том, что они свидетельствуют о присутствии в Причерноморье русов задолго до „призвания варягов“. Ранее этого события датируется и нападение русов на Константинополь, о котором сообщил патриарх Фотий в документе, предназначенном для не слишком фанатичной византийской паствы. Фотий стремится преуменьшить силу „неименитого“ народа, дабы объяснить успехи росов только божьим гневом за ослабление веры. На самом же деле из его послания вытекает, что у „северного Тавра“ сложилось мощное объединение племен во главе с росами. Через несколько лет, в 867 г., тот же Фотий оповестит Империю о принятии росами христианства. С IX в. в числе митрополий, подчиненных константинопольскому патриарху, будет постоянно упоминаться „Росия“. Как предполагают исследователи, речь идет о городе Росия, располагавшемся на территории нынешней Керчи.

В византийских источниках росы часто называются или „таврами“, или „тавроскифами“. Некогда у „северного Тавра“ — Крымских гор проживало племя тавров, с которыми позднее смешалась какая-то ветвь скифов. Само отождествление с тавроскифами свидетельствует о том, что византийцы считали росов местным, во всяком случае издавна в Причерноморье проживающим народом. Название также говорит, что именно с крымскими росами ранее всего вошли в соприкосновение византийцы. Позднее этноним „тавро-скифы“ применяется и по отношению к киевским росам. Вообще византийские источники не различают Русь Приднепровскую и Причерноморскую, рассматривая их как части единого целого. В то же время Константин Багрянородный в середине X в. выделяет две разные Руси: „ближнюю“ и „дальнюю“, или „внешнюю“. „Ближней“ в этом случае названа Приднепровская Русь. Вопрос же о „дальней“ Руси остается до сих пор открытым.

Из западных источников наибольший интерес представляет сообщение Вертинских анналов под 839 г. о возвращении на родину посольства „народа рос“, побывавшего в Византии. О местонахождении этой „Руси“ высказывались самые различные предположения. Несомненна, однако, какая-то связь ее с одним из каганатов: аварским, болгарским и хазарским, поскольку титул правителя Руси — каган — мог возникнуть лишь под их влиянием. О расширяющихся связях киевских князей свидетельствует поездка Адальберта в Киев в 961–962 гг., причем в то время в имперской канцелярии киевских русов отождествляли и с ругами.

Наиболее трудными для анализа являются восточные источники — арабские и персидские. Их авторы знали Европу главным образом с трех точек: из Булгара Волжского, со стороны Северного Кавказа и Испании. Естественно, что сведения, полученные в одном месте, переосмысливались под влиянием информации из другого района. К тому же Европа представала арабским писателям прежде всего как страна франков, славян и русов, между которыми нередко распределялись и другие народы. Этим отчасти объясняется расплывчатый, а иногда — фантастический характер описаний русов.

Арабские авторы славян и русов то противопоставляют, то рассматривают как части некоего целого. Такая неустойчивость понятна, учитывая, что в IX–X вв. процесс ассимиляции русов славянами полностью еще не был завершен, а почти все государственные образования, возникавшие с участием русов, имели в своем составе также и славян.

Весьма любопытно приводимое ниже повествование Ибн-Русте (начало X в.) о государственном образовании у славян с центром в городе Джарваб (предположительно Хорват). Титул второго после „главы глав“ (нечто вроде великого князя) лица в государстве „жупан“ (супанедж) указывает на южных и западных славян. В литературе неоднократно высказывалось предположение, что Ибн-Русте воспроизводил более ранний источник, рассказывающий о прикарпатском государственном объединении VIII–IX вв., возглавлявшемся, видимо, хорватами.

К IX в. восходят и два постоянных сюжета арабской географической литературы: сведения об „острове русов“ и упоминание о „трех группах“ (или „видах“) руси. Титул кагана имел как раз правитель островных русов, отличавшихся особым религиозным рвением. О местоположении острова, так же как об идентификации трех групп руси, исследователи продолжают спорить, и это неизбежно, поскольку описания довольно туманны. Интересно, однако, что одна группа руси называется „Славней“ и, очевидно, мыслится как земля славян.

Арабские авторы дают дв. а совершенно разных обряда погребении русов. В одном случае — это ингумация (трупоположение) в больших камерах, наподобие киевских или салтово-маяцких (в Подонье VIII–IX вв.) захоронений. В другом случае — трупосожжение, характерное для славянских, германских и некоторых других народов. Разные типы захоронений предполагают разные верования, но сочетание того и другого подтверждается и археологически.

Описание погребения знатного руса у Ибн Фадлана чаще других привлекает внимание норманистов. Действительно, в Киеве подобных захоронений нет, и у киевских русов этой поры была моногамия. Но некоторые детали обряда, описанного Фадланом, обнаруживаются на юго-восточном побережье Балтики у пруссов (литовское племя). У них, в частности, перед принесением в жертву коней специально загоняли. Этот обычай могли перенять русы, селившиеся по соседству с пруссами.

Наконец, интересен рассказ о приходе русов в Бердаа (юго-восточное побережье Каспийского моря). Он передает понимание задач власти самими русами: претендуя на первенство, они принимают на себя и обязанность править справедливо, обещают подчиненным благополучие и спокойствие. Это может дать представление о порядках, которые устанавливались на завоеванных русами землях.

Выше было сказано, что норманизм, по крайней мере, в нашей литературе держится главным образом на прямой подмене: данные, относящиеся к руси, переносятся на варягов, а неславянство руси служит основанием для отождествления варягов со скандинавами. Между тем сведения о руси старше самых ранних упоминаний о варягах, а данные о варягах намного древнее сообщений о норманнах на Руси и в Византии.

Сведения о варягах так же противоречивы и неоднозначны, как и данные о руси. Но можно проследить и эволюцию этнонима „варяги“, и сосуществование двух осмыслений — узкого и широкого, и, наконец, понять причины пересечения или отождествления варягов и руси. Достоверны, видимо, обе версии начала Руси, перемежающиеся и соперничающие в „Повести временных лет“. В Поднепровье оказались и выходцы из Норика — Ругиланда, и откуда-то с побережья Балтийского моря. Только первые пришли значительно раньше, а вторые обосновывались прежде всего на севере Руси.

В какой мере южные и северные русы осознавали свое родство — теперь трудно утверждать, как нельзя судить и об отношении полян-руси к варягам-русам, появившимся в конце IX в. в Киеве в составе дружины Олега. Зато достаточно очевидно, что в X–XI вв.

Киев и Новгород соперничали, и киевские летописцы не пропускали случая уязвить новгородцев: их высмеивает апостол Андрей, у них ветер рвет паруса после победоносного похода Олега на Царь-град, к ним отказываются идти на княжение законные сыновья Святослава, их в 1016 г. дразнят киевляне как „плотников“ (а не воинов). В свою очередь, новгородские летописцы „поправляли“ киевскую летопись таким образом, чтобы поставить Новгород выше и старше Киева.

Пока не удается проследить истоки сказания о призвании варягов. В летописи оно легко выделяется как довольно поздняя вставка. Но само по себе это мало что объясняет: ведь сказание могло длительное время существовать вне летописных традиций, как, по-видимому, и было. Указанная в летописи дата основания Новгорода — 864 г. — достоверна: ее подтверждает археологический материал. А точность датировки предполагает запись, близкую по времени к событию. Но где могла быть сделана запись? Письменность такого рода на севере в IX в. могла быть только у христиан, а христианство пока практически не выходило за рамки областей, ближайших к Франкской империи, прежде всего собственно Варяжской земли — Вагрии, где долго соперничало и боролось христианство и язычество. В IX в. какие-то записи, по-видимому, делались также в славяно-русских монастырях Византии.

В Киеве самые ранние сведения о варягах были записаны, видимо, в конце X в. вместе со всем этнографическим введением (текст его помещен в приложении к первой книге). С преданием о призвании варягов летописец, похоже, не был знаком. Русью он считал только переселенцев из Норика, а новгородцев и вообще северных славян числил в ряду „варягов“. О происхождении новгородцев „от рода варяжска“ говорили и новгородские летописцы, которые, конечно, варягов знали лучше: они с ними общались вплоть до начала XIII в., отличая их от „свевов“ и других прибалтийских народов. И 1188 г. варяги ограбили новгородских купцов в разных городах Балтики, и новгородцы разорвали с ними отношения. А в 1201 г. варяжское посольство прибыло в Новгород и было отпущено с миром. Примечательно, что прибыли варяги „горою“, то есть сухопутным трактом. Шли они, следовательно, с южного побережья моря. Откуда именно — остается неясным. Вагрия в это время входила в состав Священной Римской империи, а остров Рюген был захвачен Данией. Варягам-язычникам оставались острова и побережье в более восточных областях.

Примечательно, что германские авторы X–XI вв. считали варинов-вэрингов одним из славянских племен. Между тем ассимиляция их славянами едва-едва завершалась. Еще в конце VIII — начале IX в. „веринам“ (называемым в этом случае также тюрингами) вместе с англами, жившими на юге Ютландского полуострова, Карлом Великим была пожалована особая „Правда“. Очевидно, обычаи двух народов в это время были близки, причем от собственно германских они заметно отличались, но отличались и от славянских. По всей вероятности, германские авторы потому и не заметили, как ославянилисъ варины, что и изначальный их язык был чужд германскому. В ранних источниках это племя рассматривается как ветвь вандалов, и это, видимо, соответствует действительности. Позднее же и славян, живших на этой территории, стали называть вандалами, опять-таки потому, что германские авторы не различали их языков. Подобным образом и славяне именовали разноязычных соседей „немцами“.

Выше говорилось о значительном этническом слое у южного и юго-восточного побережья Балтийского моря, именуемом обычно „северными иллирийцами“. Видимо, не только руги, но и варины принадлежали именно к этой группе племен, которые впоследствии частично ославянились, частью были германизированы, частью растворились в населении восточного берега Балтики. Изначальная близость ругов и варинов могла послужить позднее причиной их постоянного смешения: на ругов-рутенов распространяется общее название „варяги“, и, наоборот, область Вагрии в XII–XIII вв. нередко именуется „Руссией“.

Наступление франков побуждало варинов искать новые места поселений. В VIII в. во Франции появляется „Варангевилл“ (Варяжский город), в 915 г. возник город Вэрингвик (Варяжская бухта) в Англии, до сих пор сохранилось название Варангерфьорд (Варяжский залив) на севере Скандинавии, по соседству с „Мурманским“, то есть норманнским берегом. С VIII–IX вв. имена Варин или Вэринг широко распространяются по всей Северной Европе, свидетельствуя также о рассеянии отдельных групп варинов в иноязычной среде. Но в конечном счете основным направлением переселений окажется восточное побережье Балтики и берега рек и озер на пути из Прибалтики в Волжскую Болгарию. Именно города южного побережья Балтики ранее всего вошли в торговые контакты с арабами в Булгаре, и здесь обнаруживаются самые ранние клады арабских монет.

Киевский летописец конца X в. к варягам относился, как и положено киевлянину, недоброжелательно и иронически. Варяги хотели было получить „окуп“ с киевлян по две гривны с человека — суммы огромной (2 гривны — стоимость коня смерда). Но Владимир обманул своих наемников. Оставив у себя „мужей добрых, смелых и храбрых“, раздав им — города, он отправил остальных в Византию, предупредив „царя“, чтобы он не держал их „в граде“, то есть в Константинополе, чтобы они не причинили зла, как это, видимо, случилось в Киеве.

У летописца нет намека на иноязычие варягов, они были лишь чужими для киевлян. Показательно и то, что он не упоминает пришедших с Владимиром новгородцев, которые, конечно, составляли основу княжеской дружины. Очевидно, и к ним относилось обозначение „варяги“.

При Ярославе роль варягов, видимо, возрастает, причем теперь в числе наемников должны были появиться и шведы: в 1019 г. князь женился на дочери шведского короля и внучке ободритского князя (по матери) Ингигерд. Судя по обмену посланиями между Иваном Грозным и Юханом III, и в Швеции и в России лишь с этого момента включали шведов в число варягов на русской службе. Так оно, видимо, и было на самом деле.

В 1015–1016 г. в Новгороде происходили постоянные столкновения между новгородцами и набранными Ярославом за морем варягами. Именно эти столкновения послужили непосредственным поводом для создания „Правды Ярослава“, которая регулировала главным образом отношения между теми и другими. Помимо варягов, „Правда“ упоминает также колбягов, в которых еще В.Н. Татищев узнал поморян из области Колобжега (околобережья). Намеков на различия в языке по-прежнему не видно, но антагонизм между пришельцами и коренными новгородцами нарастал. Этому способствовали и религиозные различия: в Новгороде утвердилось христианство, а варяги, шедшие на восток, были преимущественно язычниками. Установленная еще Олегом дань с Новгорода заморским варягам в размере 300 гривен в год неизбежно подогревала вражду. Сразу же после смерти Ярослава выплата этой дани прекратилась, как прекратился и набор наемников в заморских землях. Само имя варягов переосмысляется, распространяясь на выходцев вообще из католического запада, а летописцу, рассказывавшему о призвании варягов в IX в., пришлось объяснять, что это были не шведы, не норвежцы или датчане, а варяги-русь. Разъяснение это, правда, давал киевский летописец. В Новгороде, как было сказано, шведов варягами не называли вплоть до XIII в.

Сопоставив язычество скандинавов с древнерусскими верованиями, можно отвергнуть возможность общего их происхождения. Варяго-русские божества в общем известны, как известны и боги скандинавов. Обычно главные боги — это боги победителей, преобладающего в политическом или культурном отношении племени. Языческий пантеон, созданный Владимиром, указывает и на широкий допуск: каждая этническая группа может молиться своим богам. Эта характерная для славяно-руссов широкая веротерпимость вполне созвучна общему интенсивно проходившему процессу ассимиляции различных племен славянами на территории от Оки до побережья „дышачего“ океана.

В Северной Руси кое-где встречались и упоминания скандинавского бога Одина в форме Водан. Эта форма сюда могла прийти также с южного берега Балтики, где она. встречается у балтийских славян. Функции этого божества у славян были переосмыслены, как переосмысляются вообще заимствованные верования. До Южной Руси отражения скандинавских верований не дошли вовсе.

Поскольку „варяжская проблема“ в своих истоках имеет этнические и политические процессы на берегах Балтийского моря, здесь воспроизводятся источники, относящиеся прежде всего к области расселения балтийских славян, то есть той области, которая определена как варяжская. Хронологически самым ранним является документ, хотя и данный франкским государством, но фиксирующий нормы обычного права и отчасти какие-то более ранние местные установления. Это „Правда англов и веринов или тюрингов“, относящаяся к тому времени, когда только начиналось движение из области Вагрии на восток, то есть к концу VIII — началу IX в.

Сведения о балтийских славянах в источниках IX–X вв. оставались довольно отрывочными. Германцы вели с ними войны, формально включали их в состав империи, здесь постепенно распространялось христианство, но, по существу, между германским и славянским миром оставалась непереходимая граница: повседневная жизнь славян и остатков неславянского населения южного берега Балтики германским авторам оставалась малоизвестной и малопонятной. Лишь в XI–XII вв. появились сочинения, в которых давалось описание быта, верований и политического устройства славянских земель. Несмотря на естественную тенденциозность, свойственную всем христианским авторам, пишущим о язычниках, да еще о язычниках, ведущих активную борьбу против церкви, несущей им феодальный гнет, в большинстве описаний проскальзывает удивление высоким уровнем искусства, обилием продуктов, богатством городов. Раскопки, проводимые немецкими археологами под руководством И. Херрмана, показывают, что примерно с VIII в. именно южный берег Балтики выходит на первый план в экономическом развитии. Не случайно, что через города южнобалтийского побережья конца VIII в. поступает с востока (из Волжской Болгарии) арабское серебро — знаменитые дирхемы.

Скандинавы, как было сказано в предисловии, включаются в движение на восток лишь с конца X в., то есть два столетия спустя после того, как по этому пути пошли варяги, русы, в какой-то мере фризы. Скандинавские саги не знают никого из киевских князей ранее Владимира (978-1015) и никого из византийских императоров ранее Иоанна Цимисхия (ум. 976), причем последнего они знали тоже не непосредственно, а по чужим воспоминаниям. Сага о йомских викингах дает представление о том, каким именно путем попадали скандинавы на Русь: они включались в движение по давно налаженным путям с южного берега Балтики на Ладогу и Новгород, иногда, может быть, становясь и во главе смешанных славянонорманнских отрядов. Как правило, у балтийских славян находили приют скандинавские язычники, изгнанные из своих стран. А изгнанники обычно и верно служат своим покровителям, и быстрее ассимилируются в новой среде.

В работе выдающегося русского византиниста В.Г. Васильевского (1838–1899), в которой рассмотрены все сведения о варягах в Византии, показано, что норманны появляются там и вступают в дружину варангов (то есть варягов) уже после ее возникновения.

Примечательно, что варяги в Византии ни в XI, ни в XII в. не были католиками. В этой связи интересно упоминание христиан-„греков“ в городах южного берега Балтики в источниках XI–XII вв.: в Европе „греками“ часто называли ирландских миссионеров, являвшихся носителями особого варианта христианства, более близкого востоку, чем западу. Влияние ирландской церкви сохранилось и позднее на севере Европы, в том числе и на Руси. С ним, в частности, связаны известные на северо-западе каменные кресты, прообразы которых находятся в Ирландии. Кельтское влияние отражалось в Житии Антония Римлянина и в самом создании Антониева монастыря в Новгороде в начале XII в. Знакомство с ирландской практикой проявляется и в известном рассуждении доместика этого монастыря Кирика (ок. 1136 г.) о замене епитимий заказными литургиями.

В.Г. Васильедский показывает, что в источниках середины XI в. „варанги“ и „русь“ обычно отождествляются, причем имеются в виду отнюдь не норманны. Особенно наглядно это видно из привилегий разных императоров 60-70-х гг., предусматривающих освобождение от постоя и сбора денег. Здесь варяги и росы упомянуты в смысле „русские варяги“. Упоминаются здесь также „кулпинги“, очевидно, соответствующие русским „колбягам“, которые также не имеют отношения к Скандинавии, поскольку сами скандинавы помещают их в „Гардарики“. У Атталиоты, описывающего распри 1078 г., В.Г.Васильевский находит и прямое отождествление варангов и росов.

Есть, однако, один источник, в котором варанги и русь разделяются и который существенно подкрепляет позицию тех автономий, кто отождествляет варангов со скандинавами. Это памятник, найденный и опубликованный самим В.Г. Васильевским, — „Советы и рассказы Кекавмена“, теперь заново переведенный и снабженный богатым комментарием советским византинистом Г.Г. Литавриным.

Уникальность этого источника проявляется уже в том, что автор был весьма наслышан о Гаральде, будущем зяте Ярослава Мудрого, и даже, возможно, был с ним лично знаком. В чем-то эти сведения реабилитируют саги, подвергнутые резкой критике В.Г. Васильевским. Но в чем-то, может быть, и подкрепляют его точку зрения, по крайней мере, на то, что Гаральд не был главой всех варангов.

Разделение русских и варангов ощущается в рассказе Кекавмена о нападении норманнов на город Онранто в Италии (видимо, в 1064 г.). В числе обороняющих город он называет „русских и варягов, кондаратов и моряков“, причем текст можно понять и как профессиональное разделение: русские — сухопутное войско, варяги — морское.

Еще существеннее рассказ Кекавмена о Гаральде, приводимый в „советах василевсу“ (написанных, как полагают, в конце 70-х гг.). Рассуждая о том, „как следует награждать иноплеменных наемников“, Кекавмен прежде всего советует ориентироваться на социальное положение пришельца на его родине, но ни в коем случае не возносить его выше ромеев. Он напоминает о том, что никто из царствовавших предшественников „не возвышал франка или варяга в достоинство патрикия“. И в числе примеров рассказывает о Гаральде:

„Рассказав твоей царственности еще об одном примере, закончу об этом речь. Аральт был сыном василевса Варангии. У него был брат Юлав, который после смерти своего отца и занял отцовский престол, признав своего брата Аральта вторым после себя лицом в управлении царством.“ Аральт же, будучи юношей, пожелал отправиться преклонить колена пред Михаилом Пафлагонянином и увидеть ромейские порядки. Привел он с собой и войско, пятьсот отважных воинов. Итак, он прибыл, и василевс его принял, как положено, затем отправил Аральта с его войском в Сицилию (ибо там находились ромейские военные силы, ведя войну на острове). Придя туда, он совершил великие подвиги. Когда Сицилия была подчинена, он вернулся со своим войском к василевсу, и тот почтил его чином манглавита. После этого произошел мятеж Деляна в Болгарии. Аральт участвовал в походе вместе с василевсом, имея при себе свое войско, и в борьбе с врагами совершил дела, достойные его благородства и отваги. Покорив Болгарию, василевс вернулся. Впрочем, сражался и я тогда за василевса по силам своим. Когда мы прибыли в Мосинополь, василевс, награждая Аральта за то, что он участвовал в войне, почтил его титулом спафарокандидата. После смерти Михаила и его племянника экс-василевса Аральт при Мономахе захотел, отпросясь, уйти в свою страну. Но не получил позволения — выход перед ним оказался запертым. Все же он тайно ушел и воцарился в своей стране вместо брата Юлава. И Аральт не роптал из-за того, что удостоился (лишь) ранга манглавита или спафарокандидата! Более того, даже будучи королем, он сохранял дружбу и верность к ромеям».

Кекавмен заинтересован в том, чтобы преувеличить заслуги Гаральда перед Империей (дабы подчеркнуть, что даже такого героя держали на весьма низких должностях). К тому же он с излишним доверием отнесся к рассказам самого Гаральда или лиц из его окружения. Гаральд был сыном знатного норвежца не королевского рода. Соправителем Олафа (брата по матери), занимавшего норвежский трон в 1016–1028 гг., он не был. А с 1028 по 1035 гг. Норвегия находилась под властью Кнута Великого, которому подчинялись также Дания, Британия и земли поморских славян. Очевидно, в окружении Гаральда сознательно скрывали действительную обстановку в северной Европе. После смерти Кнута Великого в Норвегии восстановилась власть собственных королей и королем стал сын Олафа Магнус, к которому в 1046 г. присоединился Гаральд.

В Византию Гаральд попал через Русь, и через Русь же он возвращался назад, причем и на пути туда и обратно он задерживался здесь по нескольку лет. В это время на Русь вообще приходит немало скандинавов, особенно в связи с браком Ярослава и Ингигерд.

Самый трудный вопрос в тексте Кекавмена — «Варангия», в которой якобы правили предки Гаральда. Собственно, предки Гаральда нигде не правили. И если речь идет о времени прибытия в Византию Гаральда и его спутников (то есть 1033–1034 гг.), то почти весь север (за исключением Швеции) был действительно объединен в одних руках — во власти Кнута. «Варангией» в таком случае могла признаваться либо вся эта территория, либо ее определенная часть. «Повесть временных лет» знает два разных представления о варягах: как одно племя и как все прибалтийские народы, жизнь которых проходит на море. Второе значение, очевидно, более позднее. Но со времен Ярослава оно, по-видимому, уже пробивает себе дорогу. Могло суждение о Варангии принадлежать и самому Кекавмену.

Без достаточных оснований В.Г. Васильевский связывает со скандинавами указание хронистов Скилицы и Кедрина, что в 1043 г. вместе с Русью на Константинополь шли союзники, «обитающие на северных островах океана». На Балтике тоже было большое количество густо заселенных островов — от Рюгена до Даго. Эти же хронисты называют варангов кельтами. Разъяснение Скилицы и Кедрина трудно переоценить: оно указывает на происхождение если не всех, то каких-то конкретных варангов. Кельтское присутствие неизменно отмечалось в Прибалтике еще в прошлом столетии. А после раскопок, проведенных немецкими прхеологами спорить можно лишь о том, как и когда кельты появились в Южной Прибалтике.

Вероятно, В.Г.Васильевский недооценил и еще один приводимый им источник. Никифор Вриений во второй четверти XII в. записал, что варяги, защищавшие в 70-х гг. Михаила Дуку, происходили «из варварской страны вблизи океана и отличались издревле верностью византийским императорам». Именно южные и восточные берега Балтики, расположенные как раз «вблизи океана», еще не были освоены германским рыцарством и римской церковью.

Таким образом, противоречия источников в данном случае являлись прямым отражением противоречий самой жизни. Единоязычие византийских варангов с русскими в начале XI в. означало их славяноязычие. Но это не потому, что варанги шли из Руси и были русскими, а потому, что в это время через Русь шли главным образом славяноязычные «варяги». Шли не от хорошей жизни: чаще всего возвращаться им было некуда, так как их земли захватили немецкие феодалы. Это-то и обеспечивало их верность императорам. В дальнейшем прибытие в Константинополь собственно норманнов не столько укрепило, сколько расшатало сложившееся положение: дружины варангов втягиваются в придворные интриги, целью становится добыча, которую затем надо переправлять на родину. Согласно сагам, Гаральд переслал на сохранение к Ярославу в Киев несметные богатства, с которыми позднее и вернулся в Норвегию.

С 80-х гг. XI в. происходит резкая смена состава варяжских дружин: вместо варяго-русских они хггановятся английскими. Васильевский это связывает с волнениями среди варягов в 1079–1080 гг. К тому же «новая династия (Комниных), воцарившаяся в 1081 г., отличалась от предыдущих императоров особенною наклонностью и любовию к западу».

В.Г. Васильевский отмечает, что толчком к переселению англосаксов явилось норманнское завоевание Британии в 1066 г. Но он говорит и о том, что до 80-х гг. заметной миграции еще не было. По ряду косвенных признаков он устанавливает, что «только после 1085 г. англо-саксы сделались варингами в смысле лейб-гвардии». Его аргументация может быть существенно усилена и дополнена.

Резкое обострение ситуации в Британии вызывалось не только притязаниями норманнских феодалов, но и алчностью римской церкви. В 1073 г. папой римским стал Григорий VII Гильдебрандт, известный своей религиозной нетерпимостью и стремлением решительно возвысить церковную власть над светской. В 1074 г. Григорий VII предал анафеме женатых священников. Это было выпадом и против греческой церкви, где целибата не придерживались. Но в гораздо большей степени анафема адресовалась особой брит-то-ирландской церкви, где даже монахи могли жить с семьями, а наследование епархиальных кафедр от отца к сыну было обычным явлением. Незадолго до своего падения и смерти (1085 г.) Григорий VII в ультимативной форме потребовал перевода всех монастырей на римский устав и фактической ликвидации самостоятельности бритто-ирландской церкви, которая была всегда гораздо ближе к Константинополю, нежели к Риму. Поэтому массовая миграция коснулась в первую очередь не англо-саксов, в большинстве своем давно подчинявшихся Риму, а бриттов и других кельтов. Это и объясняет, почему Иоанн Киннам в связи с успешными действиями варангов против печенегов в 1122 г. замечает, что «это британский народ, издревле служащий императорам греческим». Никита Хониат (XII в.) называет английского короля «властителем секироносных бриттов, которых теперь называют англичанами».

Можно заметить, что варангов из Англии византийские писатели знали лучше, чем более ранних, местоположение которых обычно точно не определялось — «страна вблизи океана». Но примечательно, что и новая волна мигрантов, как было сказано, не является католической. Поэтому она удовлетворяется ранее существующей здесь варяжской церковью Богородицы, принадлежавшей Константинопольскому патриаршеству.

Таким образом, русские, византийские и западные источники дают в целом сходную картину появления и эволюции этнонима «варяги». До IX в. это варины или вэрины, которые во времена Прокопия Кесарийского занимали области Северной Германии вплоть до Рейна. Германцы их называли также вэрингами, а западные славяне — варангами. Именно в западно-славянском варианте этноним достиг Византии. В Восточной же Европе рано исчезли носовые звуки, и самым ранним источникам известно написание «варяги».

В Восточной Европе варяги появляются, видимо, с конца VIII в., когда начинается наступление франков на земли балтийских спавян и остатков проживавшего здесь ранее неславянского населения. Названия основанных в IX в. городов говорят о славяноязычии варягов этого времени. В Византии дружина варангов создается лишь в конце X в. В XI в. в эту дружину включаются и группы скандинавов-норманнов, в результате чего постепенно размывается и ее состав, и содержание этнонима. Изменение содержания происходит опять-таки примерно одновременно на Руси и в Византии.

Сегодня можно говорить о том, что племя полян, осевшее в Приднепровье, основало в V в. свой центр — Киев. В русских летописях город известен с 860 г.

После царьградского похода Руси был заключен договор о «мире и любви». В 907 и 911 гг. князем Олегом заключен договор о международных нормах торговли и мореплавания. В 944 г. князь Игорь заключает договор о территориальной неприкосновенности и военной помощи Византии, в 971 г. князь Святослав заключает договор о ненападении Руси на Византию. С IX по XII в. Киевская Русь приобретает мировую известность, ее столицей стал Киев. Киевская Русь как древнерусское государство IX–XII вв. возникла в результате объединения земель полян, ильменских славян, радимичей, кривичей и других княжеств. При правлении князей Игоре, Ольге, Святославе, Владимире, Ярославе Мудром в X–XI вв. формировался феодальный способ производства: развивались ремесла, устанавливались связи с южными и западными славянами, Византией, Западной Европой, Кавказом, Средней Азией. Велась борьба с хазарами и печенегами. В этот период складывалась древнерусская народность. Территория Киевской Руси этого периода занимала пространство с севера на юг от Балтийского до Черного морей, с запада на восток — от Карпат до бассейна Оки и верховья Волги.

Междоусобная война князей и постоянные набеги половцев привели в 1132 г. к распаду целостности государства и феодальной раздробленности.

Формирование феодального государства сопровождалось систематическими восстаниями народа. Киевское восстание 1068 г. вынудило к бегству князя Изяслава Ярославовича.

Восстание 1113 г. было усмирено Владимиром Мономахом проведением определенных ограничений, которые снизили эксплуатацию.

В 1146–1147 гг. восставшие в Киеве убили князя Игоря Ольговича, не дав Ольговичам закрепиться в Киеве.

После смерти князя Юрия Долгорукого в 1157 г. произошло Киевское антифеодальное восстание. Восставшие разгромили княжеские дворы, захватили их имущество. Восстание прекратилось с приглашением на киевский престол черниговского князя Изяслава Давидовича.

Практически древнерусское Киевское княжество с ИЗО г. попадало в зависимость от владимировских, черниговских, смоленских, галицко-волынских князей. В 1240 г. захвачено монголо-татарами,

Киев как центр государства разрушен. С 1362 г. входит в Великое княжество Литовское. В период с 1394 по 1440 гг. управлялось литовскими наместниками, а с 1471 г. — воеводами.

В 1380 г. под руководством великого князя московского и владимирского Дмитрия отряды русских, украинских и белорусских воинов разгромили монголо-татаров, что положило начало освобождению от монголо-татарского ига.

Фактически на настоящей территории Украины классовое общество возникло еще в первом тысячелетии до нашей эры. Во второй половине первого тысячелетия формируется феодальный способ производства.

В IX–XII вв. возникает государство Киевская Русь, явившееся основой для формирования древнерусской народности, из которой впоследствии образовались три восточнославянских народа: русский, украинский и белорусский.

В конце XII в. образовалось Галицко-Волынское княжество. В XIII в. оно подверглось монгольскому завоеванию, в XIV в. попадало под власть Великого княжества Литовского, Польши и других, в XV в. возникло Крымское ханство.

1. Появление русое в Приднепровье и образование Киевской Руси — «рода русского».

2. Соперничество Киева и Новгорода.

3. Связь Руси с Византией.

4. Русь до XI в.

5. Представление о славянах и русах арабских авторов.

6. Появление варягов-русов в Киеве.

7. Отношения полян-руси к варягам-русам.

8. IX–XII вв. — период мировой известности Киевской Руси.

9. Границы Киевской Руси до порабощения монголо-татарами.

10. Особенности формирования государственного правления в Киевской Руси.

Возникновение украинской народности и формирование украинского государства

К XV в. в основном сложилась украинская народность. В XVI в. образовалась Запорожская Сечь — центр украинского казачества.

Название Запорожская Сечь происходит от наименования главного укрепления Сечи. До 1656 г. структура казацкой Сечи была представлена «республикой». Ее верховным органом была сечевая рада, которая возглавлялась кошевым атаманом. Вся Сечь делилась на курени — войсковые подразделения, всего их было до 38 с принадлежащими им жилыми помещениями.

Запорожская Сечь играла определяющую роль в борьбе с крымскими, турецкими, польско-украинскими феодалами. В 1709 г. Старая Сечь была ликвидирована, а в 1734 г. правительством создается новая Сечь. Через 21 год она ликвидируется царизмом, что было связано с подавлением Крестьянской войны под руководством Е.И. Пугачева.

В конце XVI в. прокатились крестьянско-казацкие войны 1591–1593 гг., 1594–1596 гг. В XVII в. под руководством Богдана Хмельницкого войной украинского народа завершилась борьба против польско-литовской шляхты и турецкой агрессии 1648–1654 гг. В 1654 г. произошло воссоединение Украины с Россией.

В 1660 г. Юрий Богданович Хмельницкий, Гетман Украины (1659–1663), разорвал союз с Россией и подписал с Польшей Слободищенский трактат. В последующем Украинское казацкое войско участвовало в Полтавском сражении (1709 г.).

В последующем к отделению Левобережной Украины от России стремился Иван Степанович Мазепа. Во время Северной войны (1700–1721) он перешел на сторону вторгшихся на Украину шведов. После Полтавской битвы в 1709 г. бежал в турецкую крепость Бендеры.

Во второй половине XVIII в. южноукраинские земли освобождаются от турецкого ига, в конце XVIII в. Правобережная Украина воссоединилась с Россией. Отмена крепостного права 1861 г. ускорила развитие капитализма в Украине.

Трудящиеся Украины участвовали в революции 1905–1907 гг., Февральской и Октябрьской революциях 1917 г. Советская власть установлена в ноябре 1917 — январе 1918 г.

Украинская Советская Социалистическая Республика образована 25 декабря 1917 г.

В период становления власти в Украине идет жестокая борьба. Органом государственной власти в Украине с марта по декабрь 1917 г. являлась Центральная Рада, которая находилась в Киеве, а с января по апрель 1918 г. — в городах Житомире и Сарны. Председателем являлся М.С.Грушевский. Исполнительным органом был Генеральный секретариат. После Октябрьской революции провозгласили Украинскую Народную Республику, которая стала одним из общероссийских центров борьбы против Советской власти.

В гражданской войне 1918–1920 гг. были разгромлены Центральная рада, Директория, войска белой гвардии, австро-германских и англо-французских интервентов. В результате советско-польской войны в 1920 г. Западная Украина отошла к Польше. В ноябре 1939 г. Западная Украина воссоединилась с УССР. В июне 1945 г. Закарпатская Украина воссоединилась с УССР, а в 1954 г. в состав УССР вошла Крымская область. С 1922 по 1991 гг. УССР находилась в составе СССР. Такова сжатая история украинского этноса и образования украинского государства.

Формирование украинского этноса неотделимо от истории развития древней руси. Стремление выделить особые черты, которые присущие только украинскому и не свойственные белорусскому или русскому этносу, всегда имело беспочвенную основу. На протяжении тысячелетий своего развития эти братские народы всегда объединяла внешняя опасность, вне зависимости от того, приходила она с запада или с востока.

В мирные периоды своего существования на протяжении тысячелетий во всех социокультурных образованиях междоусобные распри, внутриэтнические, социальные конфликты систематически потрясали жизнь общества. Стремление выделить особые психологические черты славянского этноса, и украинского в том числе, непременно приводит к анализу условий жизни народа в конкретных социально-исторических условиях. Полученные результаты, естественно, носят характерные особенности, но они не могут трансформироваться как неизменные и присущие всегда только данному этнокультурному образованию.

Занимая благоприятное географическое положение и находясь в центре евроазиатского континента, территория Украины всегда являлась привлекательной зоной как для хозяйственно-торговых отношений, так и для грабительских военных нападений. Открытые со всех сторон государственные образования на этой территории могли выжить, применяя как тактику военного противостояния, так и мирной ассимиляции с соседними государствами. Именно общность социально-средовых условий тысячелетних формирований жизнедеятельности многих славянских народов породила специфичность этнического образования, объединенного экономическими условиями жизни, соответствующими культурой общения, политическим укладом, языком общения. Как и на протяжении всего предшествующего периода развития, сегодня продолжается формирование этнокультурного образования, которое объединяется под названием «украинцы». Данный процесс не может зависеть от желания или усилий отдельных личностей и искусственного навязывания пути развития нации.

Как и на протяжении всей истории развития общества, процесс его самоорганизации определяется внешними геополитическими соотношениями сил и внутренними социально-экономическими противоречиями государственного устройства общества. В целом, в мире все в большей мере идут интеграционные процессы, интернационализация отношений, и стремление разделить людей на этнические образования, замыкание их в узких границах этнического самосознания не имеет будущего. На данном этапе эти стремления имеют целенаправленное действие именно в том плане, чтобы ослабить конкурентоспособность и военным или экономическим путем присоединить новые жизненные пространства к сильнейшему в данный период времени. Процесс самоорганизации общества неизменно подчиняется объективным законам развития мира, и глубокое понимание их позволяет с меньшей остротой конфликтных противоречий решать как внутригосударственные, так и межгосударственные отношения. Именно этим определяется значимость этнопсихологии как социально-политической науки. У каждого народа имеются свои герои, которые являются предметом гордости и достоинства, есть предатели, которых презирают, враги, которых необходимо ненавидеть, друзья, на которых полагаются и которым доверяют.

Абсолютизация тех или иных из них относительно какого-либо этноса носит чисто воспитательный характер и преследует психологическое воздействие формирования нужного стереотипа поведения. Но сложившиеся столетиями формы отношений в виде традиций, представлений, ритуалов не могут быть сразу разрушены, так как они продолжают поддерживаться конкретными социально-средовыми условиями. Изменение последних делает эти традиции пережитками прошлого, которые безболезненно уходят в историю. Сохранение стабильных условий взаимообусловленных отношений делает столь же стабильными особенности социально-средового наполнения поведения этноса или народности со всеми специфическими чертами, которые определяются средой жизнедеятельности. Этот факт и дает основания говорить об особенностях психологии поведения, характерной для данного социокультурного образования.

1. Период окончательного формирования украинской народности.

2. Организация украинского казачества.

3. Союз Украины и России и его политическое значение.

4. Период создания Украинской Народной Республики.

5. Формирование Украины в составе СССР.

Миграция как фактор изменения этнической структуры общества

В культуре, быте, языке любого государства, даже этнически чистого, всегда присутствуют элементы заимствования не только у близких, но и у весьма отдаленных соседей. Эта отдаленность может быть как во времени, так и территориальной и иметь различную силу проявления. В одних ситуациях присутствие таких элементов связи и их проявление составляют предмет гордости и чести. В других случаях их стараются скрыть, отмежеваться от какой-либо общности, утверждая чистоту этноса. Одна и та же составляющая истории этноса в разных условиях и в разное время может иметь разное значение. Этот фактор играет исключительно важную роль в психологии массового воздействия, в формировании идеологической работы, в ведении пропагандистской деятельности.

Причины постоянного процесса перемешивания этнических линий на протяжении всего существования общества людей остаются одинаковыми и носят абсолютный характер, что говорит о наличии объективных закономерностей этого процесса. На каждом историческом этапе этот процесс имеет свое социально-средовое отображение и форму разрешения. Во всех случаях перемешивание этнических составляющих населения связано с процессом его миграции, причина которой может быть как привлечение одной стороны другой, так и гонение, что говорит о двух видах побуждающих условиях — положительных и отрицательных. В различных ситуациях долевая значимость этих составляющих может быть разной.

Для понимания причин, побуждающих потребность в миграции населения, необходимо представить существующую классификацию этого процесса и определить социальную и биологическую его составляющие.

Перемещение населения из одной страны в другую носит название эмиграции (выселение), что означает добровольный или вынужденный уход людей из страны, гражданами которой они являются, и их расселение в какой-либо другой стране, либо иммиграцы (вселение), когда граждане одного государства поселяются постоянно или на длительный промежуток времени на территории другого государства.

Как вселение, так и выселение являются составной частью общего, объединяющего их понятия «миграция», поэтому для характеристики каждого из них и введения классификации достаточно рассмотреть природу миграционного процесса в общем.

Миграция (migratio от migro — переселяюсь) — перемещение людей, связанное со сменой места жительства. Подразделяется на безвозвратную, временную, сезонную. Миграция может подразделяться на внешнюю и внутреннюю. Внутренняя миграция связана с перемещением сельского населения в город и городского в село. В связи с индустриализацией жизни как тенденцией развития на современном этапе миграция сельского населения в город представляет серьезную проблему во всем мире. Внутреннюю миграцию можно рассматривать в целом как смену района жительства.

Выделяются так называемые маятниковые миграции — регулярные поездки к месту работы, учебы, лечения за пределы своего места проживания. Этот вид миграции может быть как внешним, так и внутренним.

Во всех случаях процесс миграции приводит к перемешиванию в результате общения элементов культуры, обычаев, ознакомлению с образом жизни других народов или ближайших соседей.

В основе миграционных процессов всегда лежат побуждающие причины, которые определяют мотивацию такого рода поведения, как смена места жительства. Потребность в этом может быть продиктована как принуждающими, так и привлекающими факторами. То есть в диапазоне различных жизненных ситуаций можно выделить крайние границы как принуждающие (-1), так и привлекающие (+1), которые побуждают к смене места жительства. В свою очередь все многообразие жизненных ситуаций охватывается социальными и биологическими условиями жизнедеятельности, что и составляет поле системообразующих условий, диктующих миграционные процессы. В стабильных условиях жизни в пределах этого поля наблюдается нормальное распределение граждан по оседлости и побуждающим причинам перемещений (рис. 8).

Биологические условия оседлости или необходимого переселения были в полной мере объяснены исследованиями по изучению индивидуальной нормы функциональной жизнедеятельности организма. В работах ученых Сибирского отделения Академии Наук СССР были показаны существенные различия в константах медицинских норм здоровья жителей европейской части страны и аборигенов азиатского севера. Аналогичные исследования проводились в 60-70-е гг. XX в. во всех странах. Была также установлена отдаленность перемещения одного народа по территории планеты, а также допустимая скорость такого перемещения, когда не наблюдаются неблагоприятные изменения в состоянии здоровья.

Истинная причина этого явления стала понятна только в последнее десятилетие благодаря развитию математической биологии.

Человек, находясь в конкретной среде существования и будучи тесно связан адаптивными адекватными формами поведения, представляет как бы сжатое внутреннее отображение окружающей его внешней среды жизнедеятельности. Именно климатогеографические условия, микроэлементы в продуктах питания влияют на структуру обменных процессов. Последние при всей допустимой их вариации проявляются в конституции телосложения, темпераменте характера поведения и являются внешним своим проявлением. Именно этим и объясняется многообразие конституциональных типов телосложения для конкретных регионов на нашей планете, что определяет расовые и этнические типы. Однако это ни в коем случае не определяет уровень интеллектуальных различий такого вида типизации людей и однозначно указывает на невозможность существования высшей расы, способной расселиться по всей планете без ее трансформации под влиянием физических условий окружающей среды.

Подробно эти вопросы изучаются в курсе антропологии. В данном случае необходимо лишь понимать наличие диапазона биологических факторов среды, которые могут быть причиной миграционного процесса для одних лиц и строгой оседлости для других. Пренебрежение этими сведениями или их незнание может приводить к тяжелым нарушениям здоровья с летальным исходом, что констатируется большим объемом практических наблюдений из истории вынужденного переселения большого контингента людей.

Наряду с биологическими факторами, но вне зависимости от них существуют социальные условия организации жизнедеятельности людей, которые могут создавать условия, побуждающие к уходу из данной среды жизнедеятельности. Эти условия всегда связаны со стремлением улучшить свою жизнедеятельность либо стабилизировать ее до уровня нормальных условий. Во всех случаях этот процесс можно рассмотреть как результат действия сил принуждения к переселению и противостояния им. В зависимости от их соотношения и определяются формы миграционного процесса как в его внутренних, так и внешних проявлениях.

Из всего многообразия факторов среды существования, которые могут явиться причиной миграционных процессов, можно выделить базовые. Использование последних позволяет систематизировать пространство событий, приводящее к условиям миграции или оседлости населения. К числу базовых характеристик можно отнести физические условия жизни, экономические и морально-нравственные. Последующее определение стабильности или оседлости зависит от соотношения этих базовых характеристик. Как и в предшествующем случае, каждая из этих характеристик имеет некоторый диапазон своего проявления, который заключается от -1 до +1. Таким образом, полное упорядоченное пространство событий, отражающих миграционные процессы, можно представить как трехмерное декартовое, где одна ось — физические условия жизнедеятельности, вторая — экономические (э) и третья — морально-нравственные (м-н), что видно на рис. 9.

В данном трехмерном пространстве событий диагональ АС, соединяющая вершины всех трех положительных и всех трех отрицательных значений базовых характеристик, может быть названа диагональю миграционных проекций.

Вершина отрицательных значений характеризуется принудительным изгнанием из среды по всем трем параметрам.

Вершина положительных значений характеризуется добровольным стремлениям покинуть среду и переместиться в более благоприятные условия. Если провести перпендикулярные плоскости к диагонали миграционных процессов, то можно определить либо классифицировать степень миграционных побуждений и численность лиц, которые проявляют эти стремления. Если миграционные процессы невозможны, то в таком случае формируются способы стабилизации среды и в зависимости от соотношения противодействующих сил проявляется одна из девяти ранее описанных форм отношений в действии сил, приводящих к миграции и противостоящим им (рис. 10).

Наибольшую площадь сечения из проведенных перпендикулярных плоскостей имеет та, которая проходит через пересечение осей координат и соответствует точке уравновешенных отношений или оседлости населения. По мере удаления в обе стороны активность к перемещениям нарастает. Пространство между плоскостями 2 и 3 соответствует готовности покинуть свой край, здесь находится зона функционального оптимума организации жизненных условий оседлости, она охватывает 68 % населения. В данном пространстве можно установить предельные границы сочетания различных составляющих условий жизнедеятельности, при которых формируются стабильные условия организации сообщества.

Между плоскостями 3 и 5, 2 и 4 находится пространство активных миграционных побуждений и стремления покинуть свою среду пребывания. Область 3–5 — по мотивам неблагоприятных условий (принуждение). Область 2–4 — по мотивам привлекательного улучшения жизни (привлечение). Объем этого пространства составляет 28 % (по 14 % в каждой области).

Между плоскостью 4 и вершиной, а также плоскостью 5 и соответствующей вершиной заключаются условия, которые приводят к миграции как единственному и безвыходному решению возникшей ситуации. Общий объем лиц, побужденных этими стремлениями, составляет 4 %: по два в каждой области.

Изложенные положения представляют полезный материал для целенаправленного формирования процесса миграции при создании условий или представлений о них по всем трем координатам, что и используется в средствах психологического воздействия через средства массовой информации в целях формирования и управления общественным мнением.

Условия миграции естественным образом ведут к этническим перемещениям, внедрению элементов иной культуры, быта, иных традиций, обычаев. В зависимости от их различия происходит ассимиляция либо конфронтация, что приводит в одном случае к возникновению новых оттенков культуры, а в другом — к созданию обособленных землячеств, автономий, либо скрытых организаций, тайных обществ, сект, а при крайней нетерпимости — к уходу из этой среды либо гибели. Возможный исход таких отношений зависит от степени отличия социальных условий среды существования. Именно в обобщенном упорядоченном пространстве условий совместной жизнедеятельности представляется возможность дать теоретическое обоснование тех критериев межэтнического взаимодействия, когда наблюдается взаимное слияние интересов и ассимиляция культур либо полное безболезненное поглощение одной этнической общности другой.

В силу того, что взаимопонимание и преемственность восприятия утрачиваются прямо пропорционально отдаленности представлений и убеждений о чем-либо, в системе «представление-сила убежденности в правильности двоих представлений — степень отдаленности взгляда на наблюдаемый процесс» будет отмечаться экспоненциальная зависимость (рис. 11).

При полном совпадении этнических культур говорить о различиях не приходится. Единственным фактором неприятия «чужого» является полное насыщение среды и невозможность принятия дополнительной численности без ущемления своих интересов благополучия. Если же еще до насыщения плотности мигрирующие нарушают местные традиции, правила общения, то возникает непреемственность инородного присутствия, и чем это возмущение больше, тем острее развивается конфликт, разрешение которого может приобрести неблагожелательный характер, что описывается уравнениями конкурентных отношений.

Взаимообмен и объем новизны в представлениях друг о друге зависит от полноты понимания и отдаленности взглядов. Следовательно, объем обмена и взаимного дополнения в отношении двух сторон может быть представлен как площадь прямоугольника, вписанного под кривой падения взаимопонимания. Задача нахождения оптимальных условий взаимодополнения и наиболее быстрой интеграции отношений, проявляющихся во взаимной ассимиляции этносов, сводится к определению максимальной площади вписанного прямоугольника. Ее решение дает значение ординаты, равное 1/е, где е — число Непера, равное 2,72, что с соответствующей степенью точности можно принять за 0,37, или 37 %. Таким образом, допустимая степень несовместимости интересов не может превысить границы 37 %. Следовательно, интенсивность взаимопонимания и взаимопроникновения за пределами этой границы начинают быстро падать. Общая картина этого процесса может быть представлена на рис. 12.

Взаимное общение представителей различных социокультурных этнических образований не может нести полного объема представлений о всей общности, тем более, что она не представляет однородную структуру. Тем не менее, в силу психологических особенностей формирования стереотипных представлений о событиях или явлениях, связанных с обобщающим характером создаваемых заключений, поведение отдельного представителя этноса или группы переносится в нашем представлении на всех его представителей. Через средства массовой информации либо прямое межличностное общение характерные черты более ярко концентрируются и представляются как типичное поведение любого представителя этноса или нации.

Именно эта психологическая особенность формирования обобщенных представлений лежит в основе пропаганды, и в зависимости от конкретно поставленных целей усиливаются одни характерные черты поведения и ослабляются другие. При этом формируется образ врага или друга.

В многонациональных государствах этнический вопрос всегда составляет актуальную проблему и является ядром национальной политики. Его решение во многом зависит от конкретных социально-экономических условий и на каждом этапе может решаться по-разному, от стремления достичь межнационального единства, до разжигания межнациональной розни. Так как ни одно государство не является изолированным образованием, то в межгосударственных отношениях при решении конкретных задач также широко используются стереотипы обобщенного этнического образа. Во всех случаях для правильного понимания развиваемых представлений как результата уже сформированной цели следует видеть причины, породившие подобного рода пропаганду и формирование общественного представления. При возникновении неблагоприятных условий всегда осуществляется поиск причин, породивших эти условия, то есть виновных в создавшейся ситуации. Начинается разграничение на коренных жителей и мигрантов, которые усложняют ситуацию. Срабатывают условия верхней границы допустимой численности, которая определяет минимально допустимое удовлетворение. За ее пределами возникают лишние люди. Нарастающая неудовлетворенность, подобно эмоциональному состоянию в индивидуальном поведении, резко сужает объективность суждений.

В поле зрения попадают причины, наиболее характерные стереотипному образу или формируемому целенаправленно. Все отрицательное, что характерно и «своему», приписывается «чужаку» как основной причине создавшейся ситуации.

В период роста и становления, если успешному развитию способствует «чужой», происходит обратный процесс. Все хорошее приписывается «чужому», потому что там лучше, и обобщение достояния «соседей» переносится на отдельного их представителя. Этот процесс имеет полный аналог формирования индивидуального мнения при первом общении о ком-либо. Вне зависимости от достоинств или недостатков определенной личности создание о ней первого представления из предшествующих каналов формируется на основе предшествующего опыта и воображаемого результата. На основе порожденного представления происходит первое знакомство, когда уже целенаправленно ожидается предполагаемая форма поведения. Такое отношение существенно нарушает долевую значимость ожидаемого поведения в общей структуре личности. Подтвержденное ожидание даже незначительным его проявлением утверждается с коэффициентом характерного воображения.

Этот эффект создания воображаемого представления и переноса частного на общее и общего на частное как результат обобщающего свойства в организации стереотипного образа в психике отдельной личности полностью наблюдается в психологии масс. Будучи неоднородными по своей структуре, массы тем не менее имеют структуру своего распределения, и основное ядро индивидуумов составляет то среднее представление из предшествующего опыта, которое сохраняется в культуре, традициях и порождает воображение о предполагаемом поведении «чужих». Именно знание культуры и традиций этноса и позволяет при правильной организации работы идеологических структур и пропагандистской деятельности целенаправленно манипулировать мнением масс.

Основным требованием в успешности этой деятельности является установление структуры распределения этнического представления о внешнем или инородном для ее культуры, быта, традиций. В любой культуре этноса имеются отрицательные и положительные составляющие в построении структуры взаимного общения с внешним или инородным. Установление диапазона вариации от предельно отрицательного до предельно благожелательного представляет структуру социальной составляющей этого этноса. Установление этого диапазона может осуществляться не только через непосредственное общение, но и посредством изучения литературы, традиций, обычаев, периодической информации, всех тех сведений, которые накопила этнография. Установление наиболее характерного ядра культуры в распределении ее проявления в диапазоне от наиболее отрицательного до предельно благоприятного и будет соответствовать математическому ожиданию в структуре распределения. Наличие асимметрии или эксцессов в таком распределении свидетельствует о динамике какого-либо процесса преобразования данного общества или конкретного этноса. Нормальное распределение будет указывать на стабильность положения. В любом случае, зная социокультурное средовое накопление отрицательного и положительного представления о чужом и инородном, можно целенаправленно влиять на изменение этих представлений, даже если они не будут опираться на объективные факты.

В силу инертности перестройки стереотипов мышления — при переходе от отрицательного к положительному на определенном промежутке времени можно сформировать мнение о чем-либо, основываясь на воображаемом представлении без реального подкрепления.

При формировании такого мнения масс требуется учитывать соотношения в представлениях о хорошем и плохом у чужого или инородного, т. е. уравновешенность в их представлениях и воображении.

Не менее важной особенностью в психологии целенаправленного формирования массового мнения является необходимость учета границ его распространяемости или локализации. Эта черта в психологии этноса или масс аналогична процессам иррадиации и концентрации в отражении индивидуальной психики. В психологии масс это свойство определяется коммуникативностью среды, ее средствами массовой информации, степенью значимости или важности в передаче информации для жизнедеятельности.

Таким образом, ранее рассматриваемый темперамент нации имеет практически реальные структурные основы своего проявления в любой нации или этносе и в своей основе соответствует структурной организации темперамента личности.

Что же касается характера народа или личности, то это не что иное, как наиболее типичное проявление конкретных форм поведения в отношении «свой-чужой» заполненное данным социально-средовым содержанием, которое и позволяет установить принадлежность индивида к той или иной общности с точностью обобщенного переноса частного на общее и общего на частное.

При условиях миграции, если она осуществляется целенаправленно, необходимо учитывать все эти факторы и планомерно ими пользоваться. В условиях непредвиденного миграционного процесса неизбежно будут возникать конфликтные ситуации и их пути разрешения будут определяться отношением силы сталкивающихся интересов и их направленности, что было подробно рассмотрено ранее. В данном случае действуют объективные законы разрешения ситуации, но они остаются неуправляемыми со стороны отдельной нейтральной позиции, если нет подробных сведений об истинных причинах или потребностях, которые привели к такой активной миграции.

К числу причин или потребностей как внешней, так и внутренней миграции, в соответствии с отмеченной ранее классификацией можно отнести следующее. Положительные потребности в обмене знаний и культур влекут к приглашению ученых и специалистов на постоянную или временную работу, посылке студентов и специалистов на учебу, обмену театральными выступлениями, выставками культурных и научных достижений, торговле промышленными и бытовыми товарами, туризму, проведению международных научных исследований, созданию политических и общественных организаций, проведению их съездов и симпозиумов, организации спортивных встреч и соревнований.

Естественно, перечисленные положительные факторы, определяющие миграцию людей самых различных национальностей, составляют незначительный процент, но средства массовой информации организуют всячески пропаганду к увеличению численности этой части мигрирующего населения. Во всех случаях всегда можно определить степень проявления трех составляющих компонентов миграционного перемещения — экономического (материального), морально-нравственного, или духовного, и физического. В каждом конкретном случае долевая значимость той или иной причины может быть ведущей.

Отрицательные причины принудительной миграции также связанны с решением материальных, духовных или физических проблем, но в данном случае население, гонимое создавшимися неудобствами и невозможностью их разрешения, стремится найти более благополучную нишу своего существования, при этом происходит сталкивание интересов пришедшего и коренного населения. В зависимости от существующих потребностей и возможностей местных условий развиваются отношения с эмигрантами. Условиями изгнания могут быть политические или религиозные преследования, материальное бедствие, тяжелое состояние здоровья, которое может быть поправлено (или имеется надежда на это) именно в той или иной стране. Массовая миграция связана с природными бедствиями, с войнами, что создает потоки беженцев, переселенцев, эвакуантов, депортированных и резко обостряет возможность удовлетворения неожиданно выросших потребностей.

Как положительные, так и отрицательные факторы этнической миграции обеспечивают непрерывную ротацию культур, знаний, усиливая интернализацию и стирание этнической ограниченности в развитии человека. С одной стороны, этот факт является прогрессивным элементом социального развития человека и способствует стиранию этноцентристских течений, порождающих националистические амбиции и вражду между людьми. С другой стороны, в многонациональном обществе при наличии определенной обособленности всегда есть возможность посеять рознь, провоцируя усиление превосходства одних этнических групп над другими. Именно этот рычаг является основным при проявлении интересов одного государства на обладание необходимым в другом государстве. Осуществление провокационных действий на почве этнических, религиозных различий создает нестабильность внутреннего положения, ведет к разрознению общности совместных интересов и как последующий шаг — оказание помощи мнимо пострадавшей части этнического населения в целях восстановления прав человека. Под прикрытием благовидных устремлений в оказании помощи всегда решаются строго конкретные потребности, связанные с экономическими целями, которые находят свое разрешение в политических или военных акциях, экономических блокадах, что в целом не приносит разрешения внутренних межэтнических проблем государства, но в значительной мере ослабляет его потенциал противостояния агрессивным намерениям со стороны внешнего воздействия.

В настоящее время особое значение приобретают средства массового воздействия в формировании общественного мнения и наибольшую роль в этом отношении играют радио и телевидение. Важность средств массовой информации в идеологической обработке масс осознается в любом государстве и используется в соответствующих интересах. В целях идеологической борьбы создаются вещательные радиостанции, телецентры, спутниковое телевидение.

В фашистской Германии с 1936 г. особое внимание уделялось массовой пропаганде, которая осуществлялась через кино, радио, массовые митинги. Радио набирало свою мощь как средство вещания, кино стало уже звуковым, еще не было телевидения, но на съезде НСДАП в Нюрнберге говорилось: «Пропаганда помогла нам прийти к власти. Пропаганда поможет нам удержать власть. Пропаганда поможет нам завоевать весь мир». Если в этих словах и было преувеличение, то не слишком большое. Трудно переоценить значение тотального манипулирования массовым сознанием, которое использовалось в то время. Сегодня возможности подобного влияния на массы во много раз возросли. Телевидение проникает в каждый дом, широкий арсенал передач, охват зрителей неограничен как по месту нахождения, так и по возрасту и по времени воздействия.

В настоящее время идет острая идеологическая борьба между национальными культурами и массовой культурой, которая насаждается Соединенными Штатами Америки. Американское кино и телевидение практически вытеснили национальные кино и телепрограммы во всех странах мира. Глобальность господства США является основной идеологией этого государства. Достижение им своих целей во многом осуществляется через использование этнических и национальных отношений в многонациональных государствах. Аналогичным образом в ряде случаев решались и решаются вопросы внутренней политики ряда государств. Национальный вопрос, будучи порожденным государственным образованием, так или иначе ведет к дальнейшей интернационализации мировой экономики и культуры, стиранию национальных или этнических граней, и на этом пути для достижения экономического благополучия одних народов этнический или национальный фактор является только удобным инструментом в разрешении этих проблем.

Естественно, что в социальном развитии человечество достигнет равенства в своих знаниях, культуре, условиях жизни. Постоянная миграция, какой бы незначительной она не была, систематически стирает генетическую и расовую чистоту этноса и нации, и на этом пути не может быть господствующей нации либо этноса. Так же как и минувшие тысячелетия, уходят в историю одни народы, формируются другие. Процесс развития нации непрерывен, и стремление закрепить ее присутствие на века является несостоятельной задачей.

В настоящее время вновь остро встают проблемы беженцев, массовых переселений в связи с локальными войнами (Чечня, Косово, Нагорный Карабах, Абхазия и др. районы), с экологическими катастрофами, плановой эвакуацией по различным причинам. Все это, естественно, нарушает стабильность ранее сложившихся жизненных устоев. Возвращение ранее депортированных народов на места прежнего проживания сталкивается с неудовлетворенностью ожидаемого благоустройства и притязаний на ранее существующее положение этих народов. При этом не учитываются потребности нынешнего коренного населения. Подчеркивая насильственность процесса депортации и стремление восстановления исконных прав ранее проживаемых народов, абсолютно умалчивают истинные причины их депортации.

Расценивая прошлые переселения целых народов как геноцид, необходимо всесторонне представить истинные причины подобного процесса. Ибо их возвращение на уже занятую территорию практически является планируемым конфликтом, который носит только форму этнического конфликта. При необходимости используется только эта сторона представления, хотя истинное положение дел связано с экономическим удовлетворением потребностей основной массы переселенцев. Именно с этими процессами сталкивается и Украина, как новое государство. Они не являются характерными только для данного государства. Их можно наблюдать в любом многонациональном государстве, и способы разрешения этих проблем часто решаются силовыми методами, которые приводят к физическому истреблению друг друга и массовым жертвам.

Интеграция Украины в европейское сообщество и ее тесная связь с предшествующей историей в Советском государстве, конечно, создают своеобразные особенности в развитии национальной политики в многонациональной Украине, но взвешенность в решении этих вопросов позволяет сохранить на всем промежутке перестроечных процессов гражданский мир и исключить остроту межэтнических противоречий, что является естественным достижением государственного строительства в Украине.

1. Возможно ли существование чистого этнического образования?

2. Какие потребности приводят к миграции?

3. Какое смысловое содержание в терминах «эмиграция» и «иммиграция»?

4. Классификации по продолжительности миграционного процесса и его виды.

5. Социально-биологические факторы, определяющие миграционные процессы.

6. Базовые характеристики, определяющие качественную основу миграционного процесса и их использование для детализации причин миграции.

7. Полное пространство событий, отражающее многообразие явления миграции.

8 Количественное распределение населения по стремлению к миграционным процессам и их причины.

9. Представление процесса взаимопонимания двух сторон в зависимости от отдаленности их убеждений и силы их проявления.

10. Условия оптимального взаимодополнения в общении различных этнических культур.

11. Стереотипные формы поведения и их перенос на отдельную личность и наоборот. Причины различного восприятия «своего» и «чужого» в различных социальных условиях.

12. Объективность национального темперамента и его характеризующие показатели.

13. Чем определяется характер народа и отдельной личности?

14. Какую роль играет многоэтническая структура государства в межгосударственных отношениях?

15. Роль средств массовой информации в формировании массового мнения.

Процессы украинского этногенеза и национальной государственности

Конституция Украины, принятая 28 июня 1996 г., как и конституции большинства стран мира, начинается с преамбулы, содержание которой вытекает из многовековой, сложной, отчасти жестокой борьбы украинского народа за свою независимость, за собственную государственность. Вступительная часть Конституции провозглашает: «Верховная Рада Украины от имени Украинского народа — граждан Украины всех национальностей, выражая суверенную волю народа, опираясь на многовековую историю украинского государственного строительства и на основе осуществления украинской нацией, всем Украинским народом права на самоопределение… принимает настоящую Конституцию — Основной Закон Украины».

Конституция под термином «Украинский народ» понимает граждан всех национальностей, которые проживают на территории этого государства и отмечает, что речь здесь идет о гражданстве, правовой связи человека с государством, его принадлежности к Украине независимо от этнического происхождения. И этот аспект особенно важен для нашей страны, где из-за многочисленных политических, экономических и культурных факторов существуют определенные отличия даже между самими украинцами, не говоря о разнообразии иных национальностей (по последней переписи 1989 г. в Украине, кроме мелких национальностей, проживают представители 21 нации с численностью от 11 млн. (россияне) до 10 тыс. чел.).

Именно здесь необходимо дать определения понятиям, которыми будем оперировать в контексте данного исследования: «этнос», «народ», «народность», «нация». Известный украинский историк И. Лысяк-Рудницкий достаточно четко дал определения ключевым терминам: под «народом» следует понимать этническую единицу, под «нацией» — политическую. Так, «народ», что по содержанию соответствует используемому в литературе понятию «этнос», представляет собой исторически сформированную общность людей и характеризуется стабильными признаками языка, культуры, психологического состава, стойкими многовековыми связями, генетической памятью, а также осознанием самоназвания и своей исторической судьбы, в значительной степени связанной с заселением и освоением определенной территории. Когда речь идет о происхождении того или иного народа, используют научный термин «этногенез», рассматриваемый как совокупность исторических, социально-культурных явлений и процессов, которые привели к образованию этноса. Нация — понятие из политической сферы, которое выкристаллизовывается в процессе создания государства. Не зря в некоторых западноевропейских языках слово «нация» употребляется как синоним слова «государство». Термин «народность» ассоциируется с переходным периодом от безгосударственности к ее становлению. Из этого вытекает, что народ есть общественное явление, более старое, чем нация. Украинцы в этом плане не представляют исключения. На наш взгляд, проблему их этногенеза надлежит рассматривать по Н.Грушевскому, который в своем труде «Обычная схема „русской“ истории и рационального уклада истории восточного славянства» указывает, что каждый народ имеет право на свою историю: «Наиболее рациональным кажется мне представление истории каждой народности в частности, в ее генетической преемственности от истоков и до сегодняшнего дня». В следующих трудах ученого рассмотрение этногенетической концепции происхождения украинского народа было завершено. Существенным в его методологии считается то, что историк выяснил закономерности становления этносоциального единства различных уровней. По Н. Грушевскому, украинцы берут свое начало от антов — союза племен, который существовал, по свидетельству готского историка Иордана, в IV в. на территории Поднепровья. Это объединение историки считают протогосударством и называют «Антским царством». Подтверждением этому служат упоминания в письменных источниках антских царей Божа (Буса), Ардагаста, Мукосия, полководцев Доброгаста, Пирогаста, а также денежные и вещевые сокровища, которые свидетельствуют о социальном расслоении в антском обществе. «Таким образом, Антское царство представляло собой племенное объединение, которое имело своих вождей, военную знать, собственное войско, проводило самостоятельную политику и находилось в стадии переходного периода — разложения первобытнообщинного строя с элементами рабовладения и феодализма. Племена древних археологических культур (трипольской — периода энеолита, боевых топоров или шнуровой керамики, скифо-сарматской — периода раннего железного века, Черняховской и пр.) были причастны к генезу украинского народа тем, что постоянно поддерживали жизнедеятельность на этих территориях и передавали следующим племенам хозяйственные и культурные достижения. Большое влияние на становление украинского этноса имела также античная культура, представленная в Украине с середины VII в. до н. э. городами-государствами Северного Причерноморья.

В VI в. от Карпат до Оки и от Ладоги до Черного моря сложились союзы восточнославянских племен, которые можно объединить в три группы: юго-западная (украинская), западная (белорусская) и юго-восточная (российская). В юго-западную, украинскую группу, сформировавшуюся на основе антского союза, входили поляне, древляне, северцы, волыняне, бужане, дулебы, тиверцы, уличи, белые хорваты. Именно эти племена и были эпицентром возникновения украинского народа. Так, уже следующим этапом становления украинского этноса можно считать образование в конце VI в. военно-политического объединения — волынско-дулибо-бужского союза, территория которого простиралась от Прикарпатья до Днепра. Это тоже было прототипом государственного образования, которое имело, по свидетельству арабского путешественника Аль-Масуди, своего царя Маджака, военно-политическую элиту и вело активные военные действия с Аварским каганатом. Значительную роль в процессе украинского этногенеза сыграл Полянский союз в Среднем Поднепровье, который сложился, вероятно, в конце V — начале VI в., объединив вокруг Киева полян, древлян, северян. Скорее всего, в VII в. это объединение арабские авторы называли Куявией, а вместе с ним вспоминали еще два племенных княжества — Славию, сплотившую северные земли с центром в Новгороде, и Артанию (Арсанию), территория которой остается неопределенной (Ростово-Суздальская, а возможно, Причерноморская и Приазовская Русь). Но именно территория вокруг Киева, которую летописец Нестор называет Русской землей, и стала территориальным, политическим и экономическим ядром становления государства Киевская Русь. По утверждению Н.Грушевского, именно с этого времени украинцы становятся народностью: „Киевское государство, право и культура были творением одной народности — украинско-русской, Владимиро-Московское — второй, великорусской“. Следовательно, историк усматривает в Киевской Руси начальный период нашей национальной истории, отождествляя Киевскую Русь исключительно с украинским этносом. Его концепцию в новейший период поддерживал и развивал М. Брайчевский: „Этническое развитие Руси шло по схеме: анты — изначальная Русь VI–VII вв. — Киевская Русь IX–XIII вв. В первой половине IX в. от общего ствола ответвляется белорусская этническая общность. Главной основой ее были Полоцкая земля, а также Псков и Смоленск. В середине и второй половине XII в. появилась российская общность, территориальным ядром которой стали Суздальская и

Ростовская (не путать с Ростов-на-Дону. — Авт.) земли. Генетической базой формирования украинского народа оставался тот первоначальный общерусский ствол“. Но не упрощается ли в приведенных тезисах эта проблема? Разве не находим мы признаков культуры поры Киевской Руси у россиян или белоруссов? Так, в политическом аспекте Киевскую Русь и Московское царство роднит непрерывность династической традиции, значение которой в те времена ни в коем случае нельзя обесценивать. Или как объяснить то, что на далеком Севере сохранились до XX в. в фольклоре фрагменты киевского эпоса, тогда как в Украине они давно утрачены? Разумеется, нет никакой потребности реанимировать тезис о „Киевской Руси как колыбели трех братских народов“. Правильнее, вероятно, признать точку зрения историка И.Лисяка-Рудницкого: „Государство Владимира и Ярослава не было ни „украинским“, ни „российским“ (московским); это было общее Восточноевропейское государство периода патримониальной монархии, когда еще не существовало национальной дифференциации“. И это не противоречит схеме Н.Грушевского, которая свидетельствует о том, что украинская народность, представляя собою начальную стадию нации, действительно сложилась в период Киевской Руси, ибо именно тогда утвердились: во-первых, культурная и психологическое родство центрально-русского этнокультурного массива, органическая соединенность хозяйственных связей на издавна освоенной территории; во-вторых, само название как этнополитоним (название государства) „Русь“, которое сохранилось и позднее — Малая Русь для определения Галицко-Волынского государства, Литовско-Русское государство — относительно одного из периодов Великого княжества Литовского; в-третьих, этнонимы „русин“, „русский“, „русич“ („Я — русин“, — писал первый митрополит из славян Илларион в своем труде „Слово о законе и благодати“), которые сохранились на западноукраинских землях к» началу XX в. Действительно, уже в период раздробленности Киевской Руси появляется термин «Украина», по-видимому, в понимании «край, страна». Он появляется в Киевской летописи (1187 г.) в описаниях битвы князя Владимира Глебовича с половцами: «…плакашася по нем все переяславци… о нем же Украина много постона». В той же летописи Галицкую землю называют Украиной, извещая приезд князя Ростислава «ко Украине галычкой». Г. Брайчевский тоже считает название «Украина» производным от апеллятивного термина «страна» и определяет ареал его распространения в пределах Южной Руси, что соответствует современной территории нашего государства. Тем не менее и в период Галицко-Волынского княжества, и в период Литовского протектората в употреблении продолжает доминировать этноним «Русь», идущий от киевского периода истории. В период Речи Посполитой в начале XVII в., во времена Национальной революции и Освободительной войны украинского народа под руководством Б.Хмельницкого снова распространяется название «Украина» на всех этнических украинских землях. Существовал, как уже упоминалось, еще один этноним относительно украинцев — это «Малая Русь», который появился в Галицко-Волынском государстве, вероятно, для определения с 1303 г. отдельной митрополии для этих земель в противоположность землям, которые оставались в составе старой, киевской митрополии. К тому же Князь Юрий II Болеслав в одной из своих грамот, изданной в 1335 г., провозгласил, что он — «князь всей Малой Руси», настаивая на политической преемственности Великой Руси с центром в Киеве. Со второй половины XVII в., с тех пор как Левобережье вошло в состав Московского государства, название «Малая Россия» становится официальным применительно к украинским землям, так называемой Гетманщине. Этот термин впоследствии употребляется в науке и литературе Украины, придавая ему не только географическое или административное, но и выразительное этническое содержание. Н.Грушевский утверждает, что название «Малая Русь» позднее имело сугубо научный, условный характер, как и иной научный термин — «южнорусский». Если же добавить, что в устах великорусских шовинистически настроенных кругов «малоросс» звучало унизительно, пренебрежительно, то становится понятным, почему в конце концов возобладал другой, тоже «туземный», но воспринятый самим населением нашего края термин «Украина», «украинец».

Первым же сугубо украинским государством И. Лисяк-Рудницкий называет Галицко-Волынское княжество, во времена существования которого, а также в период Великого княжества Литовского происходил процесс кристаллизации украинской нации. Галицко-Волынское государство было преемником традиций Киевской Руси не только в сфере общественно-политического, социально-экономического и культурного развития, но и в поступательном процессе украинского этногенеза. Когда в конце XII в. княжества Среднего Поднепровья — Киевское, Чернигово-Северское, Переяславское — приходят в упадок, на территории Юго-Западной Руси в 1199 г. возникает новое государственное образование — Галицко-Волынское княжество, которое сумело сберечь украинский этнос от ассимиляции и на его основе начало создавать нацию, содействуя консолидации и осознанию собственной самобытности нашего народа, перекладывая на себя после упадка Киева функции центра политической и экономической жизни, открывая дороги западноевропейской культуре. Это позволило со временем побороть односторонность византийского влияния. Процесс создания нации продолжался во времена «бархатного» периода Литовско-Русского государства. Но этот процесс был прерван вмешательством Польского королевства в дела Великого княжества Литовского. И. Лисяк-Рудницкий утверждает, что нация погибает после Люблинской унии. Тем не менее, на наш взгляд, этот процесс начинается значительно раньше — с централизованных мероприятий князя Витовта в конце XIV в. и уже окончательно дает о себе, знать во второй половине XV в. во времена правления князя литовского и короля польского Казимира (в 1470 г. была окончательно ликвидирована автономия Киевского княжества, и в Киеве вместо князей стал править литовский воевода-католик). Люблинская уния 1569 г. открыла дорогу к нивелированию национальных признаков украинства. Если бы украинский этнос не имел к тому времени глубокого корня, пущенного в века, его бы ожидала такая же судьба, как и нашу аристократическую верхушку, — ополячивание и окатоличивание. Польские историки рассматривают Речь Посполитую как кульминационную точку истории Польши, как самое высокое достижение ее дипломатии. Польский ученый Е.Старчевский писал: «Унию Польши и Литвы часто называют мастерским ходом польской олигархии на политической шахматной доске. Но результаты этого мастерского хода оказались роковыми для будущего Польши». Нежелание Польши дать автономию Украине хотя бы в такой степени, как Литве, привело к трактованию украинских земель как колониальных, с чем, разумеется, украинский народ, уже тогда представлявший собой довольно развитую этносоциальную общность, не мог и не хотел мириться. Необходимо было создать третью автономную единицу в Речи Посполитой — Украину-Русь, которая бы находилась в федеративных связях с Польшей и Литвой. Это могло стать действительно удачной альтернативой тем будущим потрясениям, которые привели к полнейшей государственности в конце XVIII в. и Польшу, и Украину. Но пренебрежение этим шансом следует приписывать только полякам. Люблинская уния это иллюстрация банкротства украинской общественно-политической мысли, которая вылилась в полное прекращение развития идей создания нации и государства на этом этапе. Правящие слои не выступили с конструктивной политической программой, не выработали собственной концепции национального развития, довольствуясь приспособлением к существующей структуре Речи Посполитой. Их привлекала «золотая свобода» польской шляхты, авдстократичность образа жизни, привилегированное положение, кулетура барокко. За все эти преимущества они предали свой народ и, как пишет историк В.Липинский, создали миф о «добровольном присоединении» Украины к Польше. Это привело к тому, что уже через два поколения после 1569 г. почти все украинские паны-аристократы и средняя шляхта окатоличились и ополячились. Руководство украинским национальным делом перешло в руки казачества, которое на примере Запорожской Сечи, пропитанной республиканским демократическим духом, продемонстрировало модель дальнейшего становления украинцев как нации. Борьба за землю, за свободу, за веру стала главным мотивом казацко-сельских восстаний конца XVI -20-30 гг. XVII в. Многое внес в консолидацию украинской нации на пути к образованию ее государственности гетман П.Конашевич-Сагайдачный. Именно он объединил военную силу казачества с политически слабой церковной и культурной верхушкой украинского общества. Этот конгломерат стал основной движущей силой, которая подтолкнула народ к национальному возрождению.

Единственным положительным аспектом Люблинской унии было объединение края, до этого разделенного между Литвой и Польшей, что повлекло к развитию всего украинского этноса на единой политической, экономической и культурной основе. Это было также частью мобилизации этнических усилий перед первой волной украинского возрождения. Украинская нация в польский период пришла в упадок, но в этносе, представлявшем мощный слой, сработал рефлекс самосохранения и самозащиты. В возрождении конца XVI — первой половины XVII в. главенствующее место отводится религиозному фактору, из-за чего его называют православно-национальным. Во-первых, началось возрождение под лозунгом борьбы за православную веру, которая была к тому времени мощным объединительным фактором украинского этноса и на почве которой можно было возрождать нацию (религия в те времена — мощная идеологическая сила, которая участвовала и в процессах создания государства). Во-вторых, украинское возрождение прониклось духом западноевропейского Ренессанса, который в какой-то мере идеологически подготовил процесс Реформации. Историки считают, что первая волна украинского национального возрождения происходила по всем законам подобных процессов: началась с культурной сферы (полемическая литература, создание национальных учебных заведений, деятельность религиозных братств) и завершилась созиданием национальной государственности. Вся этническая территория и украинский этнос в определенной мере были задействованы в осознанной борьбе за независимость казацкого государства. Национальная революция и Освободительная война украинского народа во главе с Б. Хмельницким привели действительно к революционным преобразованиям в политическом, экономическом, социальном аспектах края, но главные изменения произошли в процессе создания нации: утверждение этнического украинского самосознания, очерчивание границ этнической территории. В процессе этих национально-освободительных соревнований в среде казацкой элиты впервые в истории украинской общественно-политической мысли была четко сформулирована основа национальной государственной идеи, определяющая независимость и соборность Украинского государства, созданного в этнических рамках проживания украинцев, в генетической связи казацкой государственности с Киевской Русью, преемственностью границ, традиций, культуры. Преемственность проявилась и позднее в названии государства, которое планировал создать гетман И.Выговский в соответствии с Гадяцкой унией — Великое Княжество Русское и которое на равных правах с Польшей и Литвой создало бы федерацию — Речь Посполитую. Эта уния не была реализована, но дело не только в том, что ее условия остались, так сказать, «на бумаге». Ее безусловное историческое значение в том, что она является свидетельством определенных политических ориентации Украины середины XVII в. во время сложной геополитической ситуации, указывает на вполне реальные альтернативы, которые объективно тогда существовали. Что касается внутренней политики, то Гадяцкие статьи демонстрируют нам извечную благосклонность украинцев к демократизму, являющуюся выразительной чертой их национально-политического менталитета.

Период руины в нашей истории, оправдывающий свое название, привел к роковым последствиям. Подписание Слободищенского (Чудновского) трактата в 1660 г., в соответствии с которым Украина вновь возвращалась под власть Речи Посполитой на значительно худших условиях, чем предусматривали Гадяцкие статьи, дало начало территориальному, а потом и политическому расколу Украины, способствовало отходу национальной элиты от идеи Б.Хмельницкого о государственности и возвращению к идее автономности, появлению стремления у определенных старшинских кругов любой ценой, даже ценой предательства интересов своего народа, удержаться у власти, приобщая к этой братоубийственной борьбе иностранные государства. Самым выразительным образом деморализация общества, соглашательская политика украинской элиты проявились во время гетманства П.Тетери и И.Брюховецкого. Эти отрицательные процессы столь глубоко укоренились, что даже титанические усилия гетмана П.Дорошенко, действительно направленные на восстановление территориального единства и полноценной соборной государственности, не принесли желаемых результатов. Падение гетманства на Правобережье в 1676 г. стало завершающим аккордом Украинской национальной революции. Через 10 лет точка в процессе раздела украинских земель между соседними государствами была поставлена подписанием между Россией и Польшей «Вечного мира». Левобережье с Киевом отошли к Московскому царству, Северная Киевщина, Волынь и Галиция — к Польше, Турция до 1699 г. обладала Подольем. Брацлавщина и Южная Киевщина признавались нейтральной зоной между Польшей и Московией и, будучи еще долгое время опустошенными и незаселенными, напоминали о гражданской войне в Украине.

Украинская казацкая государственность сохранилась на Левобережье как автономия в составе Российского государства. Царское правительство сразу после Переяславского Совета взяло курс на постепенное ограничение политической автономии и немного больше чем за 100 лет завершило свой замысел. Но в Украине и в те времена жила национальная идея, неразрывно связанная с образованием единого независимого государства. Свидетельством тому был договор Петра Иваненко (Петрика) от лица «Удельного княжества Киевского, Черниговского и всего Войска Запорожского Городового и народа малороссийского» с Крымом, основной идеей которого, по мнению историка О.Оглоблина, было освобождение Украины от чужеземной власти и объединение украинских земель в одном отдельном государстве.

За этим договором, считает историк, стояли определенные старшинские круги, к которым, возможно, был причастный и сам И.Мазепа. Однако, поняв преждевременность этого мероприятия, он выступил против. Акция Петрика, безусловно, свидетельствует о живучести украинской тенденции к самостоятельности и политической концепции союза с татарами против Москвы среди казацкой старшины. Свидетельством живучести идеи образования нации в Украине есть и борьба украинского правостороннего казачества во главе с полковниками Поджигателем в Хвастове, Самусем в Богу-славе, Абазином в Брацлаве, Искрой в Корсуне в конце XVII — начале XVIII в. против Польши за переход под власть левобережного казацкого гетмана. Четко прослеживается национально-государственнная идея и в движении старшинского слоя во главе с И.Мазепой, направленном на союз со Швецией. По договору, подписанному И.Мазепой и Карлом XII, шведский король выступал гарантом права украинского народа на создание самостоятельного единого государства. А Конституция П. Орлика, по мнению историка Д.Дорошенко, — это образец того уровня общественно-политической мысли, которого достигли украинские деятели из окружения гетмана И.Мазепы и его генерального писаря. Преисполненный либерализма и демократизма, документ «Пакты и Конституции законов и вольностей Войска Запорожского» стоит рядом с памятками политической мысли самых передовых стран Европы того времени. Лишь Англия, Нидерланды и Швейцария к тому времени внедряли принципы конституционализма в политико-правовую практику. Зажатая в тиски западными и восточными монархиями, империями, деспотиями, где политическая элита в лучшем случае склонялась к идее «просвещенного абсолютизма», Украинская государственность оказалась сильной, прежде всего, своими идеалами, которые опередили на столетие общее общественно-политическое развитие в восточноевропейском регионе. Однако ликвидация остатков автономных учреждений казацкой Украины поставила нацию снова перед угрозой уничтожения, распределив между двумя самыми большими империями Романовых и Габсбургов с их абсолютизмом, деспотическими разветвленными бюрократическими режимами, крепостническими порядками. И это тогда, когда в странах Западной Европы полным ходом шел процесс капиталистического развития. Особенно всколыхнула всю Европу Великая Французская революция 1789 г., породив бесчисленное количество новых идей, среди которых самой важной была идея национализма, проповедниками которой выступали философы Гердер, Бурок, Фихте, Мишле. Национализм конца XVIII в., по мнению ученого И.Берлина, — это осознаваемое состояние ума, убеждение в том, что люди принадлежат какой-то определенной группе, отличающейся от других способом проживания, а черты и поведение отдельных лиц (членов группы) сформировались и могут быть понятными только в контексте черт и поведения именно этой группы и определяются в таких категориях: общность территории, обычаев, законов, языка, верований, традиций, форм художественного и религиозного восприятия, общественного строя и стилей жизни, наследственность крови и расовые признаки. Идеологи национализма были убеждены, что именно эти факторы влияют на отдельную личность, на цель ее жизни, на то, что члены этой общности считают приоритетными ценностями. Исходя из этого, схема общественной жизни подобна схеме биологической жизни организма. Таким национальным организмом, единым общественным целым является народ, в рамках которого и развивается человек. Национальная идея конца XVIII в. предусматривала возрождение не только народных обычаев, традиций, но и, прежде всего, украинской политики и украинского высокого культурного творчества.

В конце XVIII в. украинское общество можно было рассматривать, по мнению канадского историка П.Магочия, как недоразвитое аграрное общество, разделенное между двумя многонациональными империями. Ни один украинский регион не пользовался административной или политической автономией, и только определенные группы сохранили память о государственности, о самоуправлении, которые, казалось, не подлежат восстановлению в таких сложных условиях. А потому идея украинской самобытности не могла уцелеть лишь на основе продолжения давней политической традиции. Нужен был достаточно сильный, кардинально новый толчок, и такой катализатор пришел из-за пределов Украины в виде европейской идеи национализма. Именно идея национализма, связанная на территории Левобережной Украины с памятью о недавней казацкой государственности и самоуправлении, и дала толчок украинскому национальному возрождению, которое длилось с конца XVIII — до начала XX в. и распространилось на всю украинскую этническую территорию. Объективная цель этого процесса состояла в оздоровлении и консолидации украинской нации и воспроизведении украинской государственности. При этом следует отметить, что суть понятия подчеркивает факт существования в прошлом не только украинской государственности, но и нации. По Р.Шпорлюку, «безгосударственная» нация определяется как «неразвитая», «несамостоятельная», по И.Лисяку-Рудницкому — «неисторическая», но при этом она все-таки остается нацией. Необходимо также отметить, что каждый из регионов Украины — Гетманщина, Слобожанщина, Правобережье, Южная Украина, западноукраинские земли — имел определенные, своеобразные черты. Национализм украинцев относится к «воодушевленному интеллигенцией» (в отличие от другой разновидности — «навязанного государством»). Такая категория национализма проходит в процессе развития через три стадии: собирания наследства, организационную и политическую. Хронологические рамки стадий для Украины Надднепровской и Украины Западной существенно отличаются, что и порождает особенности национально-культурных процессов, ставя их в прямую зависимость от ситуации в России и Австрии.

Однако отличия были не столь разительными, чтобы говорить о территориально закрытых процессах. Украинское национальное возрождение ознаменовало всеукраинские преобразования. Именно поэтому историк В.Сарбей предложил единую периодизацию украинского национального возрождения для всех регионов Украины, называя в хронологической последовательности на каждом из этапов основные его центры: на первом — дворянско-шляхетском (конец XVIII — средина 40-х гг. XIX в.) — на первый план выходит Левобережье и Слобожанщина с городами Полтавой, Харьковом, Нежином; на втором — разночинско-народническом (вторая половина 40-х — конец 80-х гг. XIX в.) — центр перемещается на Правобережье в Киев; на третьем — общенародном (с 90-х гг. XIX в. до 1917 г.) самым влиятельным регионом становится Восточная Галиция и город Львов.

Украинское национально-культурное возрождение проходило в нескольких направлениях, среди которых следует выделить этнографическое, литературно-языковое, театрально-драматургическое и историческое. То, что в основу процесса положены этнографические достояния, полностью оправданно, ибо идеолог национализма И.Гердер утверждал, что фольклор у каждого народа играл роль процесса образования нации, равно как обычаи и быт крестьянства. Относительно Украины он записал в своем дневнике такие слова: «Украина станет новой Грецией — в этой стране замечательный климат, щедрая земля, и ее великий просвещенный народ заживет по-новому». Литературно-языковое направление в конце XVIII в. ознаменовалось созданием украинского литературного языка и новой украинской литературы. Нормирование украинского литературного языка благодаря «Энеиде» И.Котляревского, прозе Г.Квитки-Основьяненко и творчеству Т.Шевченко, отказ от непонятного народу церковнославянского языка некоторые историки рассматривают как непрестанность процесса образования нации. Параллельно с культурническим, а отчасти и переплетаясь с ним (в Украине культурные проблемы, такие как внедрение родного языка, приобретали во все времена политическую окраску), развивался политический аспект украинского возрождения, приобретая выразительные формы национальной идеи. В Надднепрянской Украине — это идея самостоятельного развития нации, которая отразилась в деятельности Новгород-Северского патриотического кружка и в особенности одного из его членов В.Капниста, левого крыла Малороссийского тайного общества (Общество освобождения Украины) во главе с В.Лукашевичем, Кирилло-Мефодиевского братства, деятели которого дополнили направление самостоятельного развития идеей всеславянской федерации, в программных документах Революционной Украинской партии «Самостийная Украина» и Украинской Народной партии «Десять заповедей», разработанных М.Михновским. Самой популярной на территории Украины, входящей в состав Российской империи, была идея автономного развития, которая отвечала ментальности украинского народа XIX — начала XX в. Ее поддерживало правое крыло Малороссийского общества, возглавляемое М.Новиковым, Общество объединенных славян, представители общественного движения и большинство национальных политических партий начала XX в. (Революционная Украинская партия с конца 1902 г., УКДРП, «Союз», Украинская радикально-демократическая партия).

На западноукраинских землях политическая борьба за национальную идею усложнялась тем, что почти с самого начала национально-освободительное украинское движение распалось на несколько течений: консервативное, народническое, пропольское, москвофильское. Тем не менее большинство украинских национальных политических партий, созданных в конце XIX в., видело конечной целью своей деятельности единое независимое Украинское государство. Именно здесь впервые в 1895 г. одним из основателей Украинско-Русской радикальной партии Восточной Галиции Ю.Бачинским была научно обоснована потребность создания собственного украинского независимого соборного государства в его книге «ukraina irredenta» («Украина порабощенная»). О всеукраинском характере процесса возрождения свидетельствует и тот факт, что на рубеже XIX и XX вв. украинофильская ориентация «народовцев» окончательно побеждает в национальном движении Галиции, а термин «русин» вытесняется названием «украинец».

Стремления украинской нации к государственности реализовались в начале XX в.: по всем законам национального возрождения его культурнический и политический аспекты подготовили почву для создания государства. Провозглашение самостоятельной, независимой Украинской Народной Республики в январе 1918 г. IV Универсалом Центральной Рады засвидетельствовало существование украинской нации не только как этнокультурной массы, но и как этнокультурного явления, которая в конце концов от идеи атономизма перешла на принципы самостоятельного развития. Центральный Совет, Украинское государство гетмана П.Скоропадского, Директория — это этапы одного пути украинского государственного строительства Восточной Украины, которое под влиянием целого ряда факторов следовало от парламентарной республики к президентской. Проявлением высокого уровня национального сознания стала Западноукраинская Народная Республика, провозглашенная в ноябре 1918 г. Имея значительный опыт легальной политической и государственной деятельности на территории Австро-Венгрии, деятели ЗУНР в отличие от своих восточноукраинских коллег сразу же приступили к решению практических вопросов по созданию государства. Апогеем украинской национально-демократической революции стал акт соединения 22 января 1919 г. в Киеве ЗУНР и УНР. И хотя этот союз имел декларативный, символический характер, все же это была попытка выйти из глухого политического угла и реализовать извечные мечты украинцев о воссоединении.

С утверждением советской формы государственности в Украине и вступлением УССР в СССР на протяжении долгих семидесяти лет активно шел процесс уничтожения национальных исторических достижений украинцев. Нация оказывала сопротивление, демонстрируя самосознание, стремление к государственности. Это проявилось в очередной волне национально-культурного возрождения 20-х — начала 30-х гг., которое началось в контексте провозглашенной большевиками политики «коренизации». Период украинизации дал неслыханные возможности для модернизации украинского общества на Приднепровье, создания современной европейской нации. Появляется новая идея самобытной «украинской дороги к социализму» — национальный коммунизм, проповедниками которого были: в политике — О.Шумский, в экономике — М.Волобуев, в культуре, литературе — М.Хвылевый. Разумеется, что это не вписывалось в рамки сталинского тоталитарного режима, и 1929 г. вместе с судебным процессом по сфабрикованному «делу Союза Освобождения Украины» стал началом конца национально-культурного возрождения, которое знаменовало развернутое наступление на украинскую интеллектуальную элиту.

Борьба за национальные права продолжалась за пределами Украины многочисленными украинскими организациями, среди которых самыми влиятельными были центры в Польше и Чехословакии, созданные В.Петлюрой и бывшим правительством УНР, монархическое движение гетмана П.Скоропадского с его идеологами В.Липинским и Д.Дорошенко, Украинская военная организация (УВО), образовавшаяся в 1920 г., и Организация украинских националистов (ОУН), учрежденная в Вене в 1929 г. на основе идеологии «действующего национализма» Д.Донцова. Практические попытки восстановления украинской государственности приходятся на начало Второй мировой войны. Первая попытка, имевшая региональный характер, была осуществлена осенью 1938 — весной 1939 гг. на территории Закарпатья и отразилась в создании независимой Республики Карпато-Украины (Карпатской Украины), обратившей на себя внимание мощных мировых политических кругов, включая Сталина и Гитлера. Вторая попытка восстановления украинской государственности была осуществлена в начале Великой Отечественной войны. Представители «действующего национализма» на первом этапе с энтузиазмом приветствовали успехи немецкой армии и сотрудничали с нацистским режимом с целью использования его как врага сталинской деспотии для создания независимого Украинского государства, которое и провозгласили в только что занятом немцами Львове 30 июня 1941 г. Но такая самостоятельность действий украинцев представляла опасность планам нацистов, и за несколько дней гестапо арестовало и бросило в тюрьму С.Бандеру с его единомышленниками. III чрезвычайное большое собрание ОУН в августе 1943 г. засвидетельствовало коренное изменение программных ориентиров. Курс было взят на непримиримую борьбу с большевизмом и национал-социализмом. Будущая украинская государственность должна была основываться на социально-экономической справедливости и более широких принципах создания государства, чем идеология «действующего национализма». Эти идеи воплотились в создании Украинского Главного Освободительного Совета (УГОС) в июне 1944 г. В него вошли делегаты от различных политических партий, которые действовали до Второй мировой войны на Западной Украине (кроме коммунистов и ОУН-М), и представители ряда организаций Восточной Украины. В Универсале УГОС декларировалось, что началась новая эпоха национально-освободительных революций, и Украина занимает свое место в этой борьбе, целью которой есть провозглашение «Украинского Самостийного Соборного государства на украинских этнографических землях». ОУН-УПА сопротивлялась сталинскому режиму до 1950 г. После этого еще несколько отдельных повстанческих групп вели борьбу, но как фактор политической жизни эта оппозиция советскому режиму сошла с арены. А потому центр украинской политической жизни с начала 50-х до средины 60-х гг. вынужден был переместиться в диаспору. Это, после поражения освободительных действий, обеспечило на территории Украины беспрерывность национальной традиции. Эти приобретения политической мысли эмиграции подготовили почву для открытой политической оппозиции советскому режиму в середине 60-х гг., с окончанием хрущовской «оттепели», — движению шестидесятничества, а потом и украинскому диссидентству, для которого права человека были нереальными без прав нации и наоборот. Среди диссидентов была целая плеяда интеллектуалов, которые могли бы стать украшением любой европейской нации. Со времен правления Ю.Андропова правозащитное движение в Украине, как и на всей территории СССР, было фактически придушено. Тем не менее идеи, наработанные правозащитным движением и диаспорой, поддерживались в широкой интеллектуальной среде, которая даже в период общей политической спячки старалась сохранить их для будущего. Следует отметить, что Украина даже на первых порах перестройки воспринималась как «заповедник тоталитаризма». Пожалуй, так и должно было произойти, поскольку вольнодумство здесь уничтожалось тщательнее, чем в других регионах СССР. От политической апатии украинская нация начала выздоравливать в конце 80-х гг., что вылилось, по мнению исследователя М.Чеха, в новейший процесс национального возрождения. Уже в который раз за период исторического развития украинского народа возник вопрос: существует ли на территории УССР единая общность — украинская нация?

А повод беспокоиться существовал по многим причинам: существенное различие в менталитете, общественной психологии, исторической судьбе, языковой ситуации, национальном составе населения, в конце концов — взаимные стереотипы между западной и восточной Украиной и сепаратистские движения «новорусов», крымчан, закарпатских русинов. В политическом измерении разницу между отдельными регионами предопределяло появление проектов федеративного (поземельного) строя будущего украинского государства, что, с точки зрения приверженцев этой концепции, обеспечило бы ее целостность перед центробежными тенденциями. Усложнял интеграционный процесс и религиозный вопрос, в частности, исторически сложный конфессионный раздел Галиции и остальных украинских земель. Кроме того, своеобразность этапа национального возрождения состояла в том, что приходилось решать круг принципиально новых проблем, возникших перед национальным движением. Это, во-первых, экологический вопрос, в рамках которого украинское возрождение столкнулось с проблемой, неизвестной до этого. После взрыва на Чернобыльской АЭС первоочередной задачей нашего возрождения наряду с духовным стало физическое выживание, сохранение генофонда нации как отдельного общественного организма. Главенствующее место в национальном движении заняла необходимость завоевания городской среды путем воспроизведения в национальной культуре тех ее структурных частей, которые бы могли плодотворно и конкурентоспособно функционировать в городской среде: городская молодежная культура, поп-культура на уровне видео- и печатных изданий на украинском языке (или дублированные, переведенные на украинский язык). Это не было призывом создавать массовую культуру на украинском языке, дело в том, что подобная культура уже существовала в Украине, только на русском или английском языке. А это неправильно. В конце концов, вопрос о завоевании украинским национальным движением городской среды стоял еще шире: привлечение Востока Украины на сторону национальной идеи. Достаточно важной к тому времени для украинской политической мысли была концепция гражданского общества, призванного сыграть исключительную роль в формировании и консолидации нации, лишенной собственной государственности. То есть гражданское общество рассматривалось как скелет, на который нарастает живое национальное тело. Во-вторых, подобное общество выступило бы гарантом определенной стабильности, так необходимой национальному возрождению для максимального развития его потенциала.

Следующий ход событий доказал, что нация в Украине все же сохранилась — сформированный украинский этнос не дал ей погибнуть в самое тяжелое время. Выдающимся событием на пути к независимости, безусловно, стало принятие Декларации о государственном суверенитете Украины 16 июля 1990 г., провозгласившей в своей преамбуле «верховенство, самостоятельность, полноту и неделимость власти республики в пределах ее территории и независимость и равноправие во внешних отношениях». Это создало, по сути, основу для республиканского законотворчества и независимости от союзного законодательства, известного под названием «война законов», что привело к последствиям, оформленным в виде «борьбы с центром» под лозунгом «парада суверенитетов». Попытка государственного переворота 19 августа 1991 г., инициаторами которого были члены ГКЧП — консервативной части коммунистов в блоке с военно-промышленным комплексом, КГБ и депутатской группой «Союз», убедила многих из тех, кто колебался, в необходимости независимой Украины, что и было провозглашено Верховным Советом Украины 24 августа 1991 г Чрезвычайная сессия Верховного Совета приняла постановление о всенародном референдуме для подтверждения Акта о независимости и о проведении президентских выборов. 1 декабря 1991 г. всенародный референдум подтвердил самую высокую легитимность этого документа, что стало важнейшим компонентом, которого долгие столетия недоставало украинской нации для полнокровной свободной жизни.

Таким образом, в процессе формирования украинского народа и нации можно выделить целый ряд характерных черт и особенностей. Так, этногенез украинского народа представляет собой продолжительный процесс, обеспеченный сплоченностью низовых звеньев социальных объединений — украинской семьи и украинской сельской общины; эволюционным развитием материальной и духовной культуры; относительной стабильностью этнической территории (за исключением юга и востока, где происходила активная борьба со степными народами).

Судьба же украинской нации намного сложнее, процесс ее развития характеризовался периодами замирания и возрождения, что и позволяет говорить о трех основных фазах в становлении украинской нации: княжеско-феодальной, казацкой и новейшей. Но были факторы, не позволявшие даже в периоды упадка нации погибнуть и обеспечивали непрерывность ее развития. Во-первых, «народ», «этнос» — носители нации, и поэтому надстройка вбирает в себя много черт своей основы, что и обеспечивает наследственность, аналогию всех трех фаз создания нации. Во-вторых, существует и обратная связь между надстройкой и ее основой: процессы, которые вышли из «высшей» национальной, политико-государственной сферы, усваиваются на уровне этнического массива. Поэтому, когда «высшая» национальная прослойка оказывается под угрозой уничтожения, его традиционные, ценностные компоненты сохраняются (хотя и в упрощенной, примитивной форме) в «низшей» этнической среде.

В процессе развития украинского народа и нации сформировалась украинская ментальность, то есть стойкие структуры глубинного уровня коллективного и индивидуального сознания и подсознания, которые определяют устремления, наклонности, ориентиры людей, где проявляется национальный характер, общепризнанные ценности, общественная психология. Ментальность берет исторические истоки как из материальных условий жизни народа, так и из его духовной культуры. Это абстрактное теоретическое понятие дополняется конкретным социально-этническим содержанием на различных этапах развития этноса. Вместе с этим оно имеет и неизменные черты, отображающие устоявшиеся условия жизни народа. Во-первых, для ментальносте нашего народа характерна двойственность, которая базируется на объединении западного и восточного начал и проявляется в большой амплитуде эмоционального спектра украинцев. Во-вторых, украинский этнос в прошлом формировался как хлеборобский. Земледельческий элемент проходит сквозь всю украинскую историю, культуру, отображается на быте. Близость к природе проявляется в поэтической «украинской душе», в ее особой мелодичности и певучести. В-третьих, многовековое отсутствие собственной государственности существенно деформировало украинский национальный характер, выработало точку зрения, что в безгосударственности виновны в основном внешние факторы. Однако периоды безгосударственности закаляли волю украинцев, учили выживать, рассчитывая только на собственные силы, что приводило к преимуществу индивидуализма над коллективизмом. В-четвертых, продолжительная разрозненность украинских земель дает все основания говорить не только о своеобразности украинской ментальности в целом, но и о ее региональных особенностях (например, население Слобожанщины более толерантно в религиозных вопросах по сравнению с галичанами). В-пятых, постоянное обнищание и процессы денационализации украинской элиты уменьшали количество генераторов национальных философских идей, творцов самобытной украинской культуры, политических лидеров, оставляли на значительный срок Украину без ведущего общественного слоя, что усилило консерватизм украинской ментальности и недоверие народа к собственной элите. В-шестых, для украинской ментальности характерна извечная благо склонность к республиканской и демократической идее. Достижения национальной общественно-политической мысли иногда опережали время в восточноевропейском регионе на целые столетия, поэтому в довольно консервативном имперском окружении не могли быть реализованы. В-седьмых, современной украинской ментальносте наносят большой вред остатки «советского способа мышления», достаточно прочно укоренившиеся в сознании нескольких поколений.

Всеми этими особенностями, проявившимися в процессе формирования украинского этноса и нации, нельзя пренебрегать, их следует тщательно изучать и учитывать в дальнейших политических, экономических, культурных государственных мероприятиях, чтобы не допустить отчуждения народа от процесса социальных преобразований.

1. Конституционное определение украинского народа.

2. Основные исторические этапы образования украинской государственности.

3. Основные фазы становления украинской нации.

Этнопсихологические особенности украинского народа

Перестройка украинской государственности требует глубокого и объективного изучения и понимания психологических особенностей нашего народа, определения их влияния на социально-политические процессы в стране. Попытки понять, почему отдельные народы по-разному воспринимают похожие события и ситуации, создают различные государства, находим уже у античных мыслителей. Еще Аристотель из внутренних отличий отдельных народностей выводил характерные особенности и отличия отдельных государственных образований, считая невозможным объединить их в единое государство, т. е. создать целостный государственный механизм. На этой проблеме сосредоточивал свое внимание и Цицерон, который говорил, что государство лишь тогда может достичь общественного согласия и могущества, когда его «образ» соответствует особенностям характера самого народа. Подобные попытки постичь в политическом контексте особенности характера отдельных народов прослеживаются на протяжении всего развития человеческой цивилизации. По долгое время дальше разрозненных взглядов и замечаний дело не шло. И только с XIX в. осуществляются глубокие научные исследования национального характера. Первые серьезные попытки построить целостную теорию были осуществлены в немецкой школе психологии народов в середине XIX в. (В.Вундт, М.Лацарус, Х.Штейнталь и пр.). Главные идеи этой школы состояли в том, что движущей силой истории есть народ («дух целого») с его характером{4}, который проявляется в присущих только ему особенностях народной жизни, в его искусстве, религии, языке, обычаях.

В современной этнополитологии и этнопсихологии, особенно в новых государствах (к которым относится и Украина), прослеживается тенденция научных студий методом осуществления сквозных ментальных исследований общественно-политических процессов. Понятие «менталитет», в русле которого развивается указанная тенденция, в свое время было введено в общественные науки представителями историко-психологического и культурно-антропологического направлений Л.Леви-Брюлем, Л.Февром, М.Блоком и др.

Исходя из понимания менталитета как объединяющего фактора, образующего особую политико-психологическую общность людей (с точки зрения украинских мыслителей конца XIX — начала XX вв. — национальный характер), можно рассматривать его как определенную сумму потенций, которые выражают неповторимость мировоззрения и жизнедеятельности определенной нации. Первая попытка проанализировать национальный характер украинского народа связана с именем Н.Костомарова. По его мнению, народ не может быть механической силой государства. Он всегда является живой стихией, в то время как государство является лишь определенной формой, которая оживляется народными стремлениями. Большое значение для разрешения поставленной проблемы имеет труд Н.Костомарова «Две русские народности». В ней впервые встречается научное осмысление теории национального характера через серию глубоких зарисовок из народоведения, которые подаются в соответствующей системе фундаментальных знаний о национальном характере, психологии, мировоззрении украинского и русского народов, намечают методологические подходы к изучению историко-культурного опыта, великих духовных традиций. Он подчеркивает стремление украинцев к свободе, преимущество индивидуального над коллективным, а также желание создать добровольные союзы, «федерации». Н.Костомаров отмечает, что украинцы по-иному относятся к иноземцам, потому что они «привыкли с незапамятных времен слышать у себя чужой язык и не сторониться людей с иными лицами и с иными обычаями».

Формирование реалистичной государственной политики требует не только определений соответствующих отличий украинского народа от представителей иных славянских народов, но и учета этнопсихологических особенностей представителей разных регионов Украины. Эти отличия имеют исторический характер, связанный с различными влияниями во время становления украинской нации. Можно выделить две тенденции, которые сопровождали украинский народ в процессе его развития: с одной стороны — укрепление национального единства, а с другой — определенные различия в психике, культуре, политическом и экономическом образах жизни. Эти тенденции можно проиллюстрировать историческими данными: Левобережная Украина присоединилась к Российской империи в 1654 г., Правобережная — в 1794 г., а Галиция — лишь в 1939 г., что, конечно же, повлекло за собой формирование другой ментальносте, а вследствие этого и различные представления относительно будущего украинского государства. На протяжении веков Галиция относилась к иному государству, к иной церкви, чем остальные регионы Украины, и жила под другими (в основном польскими и немецкими) культурными влияниями. По этому поводу Н.Грушевский отмечал, что если бы Галиция и Великая Украина не заботились каждая о сближении, а пошли своим путем, то за 20–30 лет они образовали бы две различные национальности на единой этнической основе. В качестве примера можно привести сербов и хорватов — две части сербского племени, которые вследствие политических, культурных и религиозных обстоятельств разошлись к новому обособлению. Удачную характеристику психологическим отличиям в самом украинском этносе приводит В.А.Потульницкий в работе «Теория украинской политологии». Надднепровцы — это в основном люди восточноевропейской культуры и сознания. Хотя они и отличаются от россиян, тем не менее с последними их объединяет очень многое: общность исторической судьбы, войны, трагедии и победы, религия и культура, поскольку 10–12 и 7–8 поколений украинцев, соответственно на Левобережной и Правобережной Украине, формировались вместе с россиянами и в составе российского государства.

Современное поколение галичан, жизнь дедов и даже юность отцов которых проходили в составе Польского и Австро-Венгерского государств, хотя и проживало в СССР, тем не менее его мировоззрение генетически формировалось и равнялось на западноевропейскую — австро-венгерскую и польскую культуры, обычаи и традиции. Галичане прошли многовековую ассимиляцию и выработали даже типично западноевропейские, но с украинским подходом, культурные, религиозные и бытовые традиции. Но, несмотря на отличия, Восточная и Западная Украина имеют много общего, что позволяет сделать вывод о жизнеспособности украинской нации. Исследователей в вопросе этнополитики интересуют как общие черты, так и неповторимые особенности различных этносов. Рассмотрим этнополитические характеристики украинского народа. Среди этих характеристик следует назвать, прежде всего, высокую религиозность всех слоев населения Галиции. На иных территориях Украины активное влияние на население имела так называемая классовая мораль. Вместе с тем общечеловеческая мораль на всей Украине сохранилась благодаря укоренившимся народным традициям. Другой отличительной чертой этнополитических, психологических характеристик населения Западной и Восточной Украины является индивидуализм галичан, в противоположность коллективизму надднепровцев, которые формировались под влиянием польской буржуазной и советской политики, а также доминирование сельского или же городского образа жизни в этих регионах. Достаточно интересно с геополитической точки зрения объяснял индивидуализм своих земляков академик С.Рудницкий, который считал, что лесной характер территории Западной Украины существенным образом повлиял и на ее внутреннюю историю, поскольку лес усложнял, разрознивал населения на группы, а в целом такие условия способствовали политическому и экономическому партикуляризму. Взамен у населения надцнепровской Украины, и прежде всего украинской интеллигенции, которая в подавляющем большинстве была крестьянской по происхождению и потому отдавала предпочтение социальному освобождению, а не национальному, исторически выработались анархизм, радикализм и народничество, вера в «доброго и умного хозяина», который наведет порядок и освободит народ.

Слабой стороной галицкой элиты было отсутствие собственного опыта государственного руководства, поскольку со времен Польского владычества она вообще не допускалась к власти, а в условиях СССР руководящие должности в Галиции, на которых решались основные экономические и политические вопросы, предоставлялись россиянам или надднепровцам. Отсутствие центрального руководства государством, которое способно осуществлять политику, отражающую интересы всего края, а не отдельных его частей, координировать усилие местных политических и общественных организаций, армии и т. д. было наряду с внешними факторами одной из основных причин поражения ЗУНР.

Несмотря на отличия, анализ этнополитических и этнопсихологических характеристик надцнепровцев и галичан позволяет сделать вывод, что народные основы в Надцнепровской Украине и Галиции очень близки.

Осознание всеми украинцами своего этнического типа особенно ярко проявляется при сравнениях их с россиянами, поляками или белорусами. Тогда то, что их объединяет, приобретает особенно выразительные формы, в определенной мере нивелируя отличия.

Выдающийся украинский философ Д.Чижевский выделяет характерные особенности славян, и украинцев, в частности он считает, что украинцы склонны к безграничному увлечению, однако после первой неудачи отказываются от веры в возможности окончательного успеха и так же быстро переходят к состоянию полного отчаяния. По мнению ученого, эта черта характера является результатом чувствительного, а не рационального мышления украинца, колебаний-чувствительной жизни между противоположными экстремалями, что препятствует поддержке внутреннего порядка и стабильности, тормозит процесс систематизации мышления и дела.

Наконец, те катастрофы, которые испытал украинский народ в своем историческом развитии, сформировали в его характере такую распространенную черту, как замкнутость. Эта черта вытекает из бурной истории Украины, по которой прошлись на протяжении столетий различные военные силы. Выражать свое истинное мнение перед ними было всегда опасно.

Давая психологическую характеристику украинскому народу в целом, следует в первую очередь вьщелить среди присущих ему черт чувства собственного достоинства и уважения достоинства других, склонность к определенным внешним формам, которые традиционно сложились, так называемым «законным вещам» (этикет, любовь к чистоте, порядку, красоте жизни). Эти черты приближают украинцев к западноевропейской культуре — кое в чем к германцам, с их солидностью, деловитостью, любовью к комфорту, порядку, чистоте; кое в чем к романской культуре — тягой к форме, элегантностью, желанием внести во все красоту, осветить ею каждую сферу жизни, вообще светлым и радостным взглядом на жизнь.

Вместе с тем, анализируя присущие украинскому народу черты, нельзя не заметить и отрицательную сторону его характера. К положительным чертам и качествам украинского народа относят целостность, стихийную гармонию, высокую красоту быта, глубокую врожденную логичность мысли, высокие культурные и социальные истины, гуманный характер и тонкое этическое чувство, стремление к справедливости. А среди темных сторон украинской народной жизни проявили себя низкий уровень образования, культурного и политического воспитания, слабость национального инстинкта и национального чувства. Упомянутые качества объясняются тем, что господство российского, польского и австрийского государств на украинских землях, развивая силу протеста, анархические инстинкты, ослабили инстинкт организации. Со всеми этими факторами необходимо считаться при проведении государственной политики, во время прогнозирования будущей этнополитической ситуации в Украине. Внимание этнопсихологов в наше время должно быть сконцентрировано на общих чертах различных этносов Украины, что помогает создавать взвешенные программы государственного развития. Отличия регионов нашей страны необходимо учитывать, но направлять их в общенациональное русло. Демократическая этнополитика украинского государства должна и далее быть фактором стабильности в обществе. Для этого необходимо придерживаться соответствующих принципов взаимодействия государства, нации, этнических групп и личности. К таким принципам относят: научность, самоопределение народов, гармоничное сочетание интересов наций, этносов и общечеловеческих ценностей, уважение прав и свобод национальных меньшинств, преодоление конфликтных ситуаций политическим путем.

Необходимо отметить, что на сегодняшний день Украина избрала демократические ориентиры для развития своей этнонациональиой модели, о чем свидетельствует принятая в 1996 г. Конституция, которая предоставила всем народам нашего государства равные права. Сейчас можно констатировать то, что Украина, по классификации Дж. Ротшильда, репрезентирует по основным параметрам этнонациональную модель «перекрестной сетки». Такая конструкция позволяет различным элементам системы активно взаимодействовать и влиять друг на друга, при этом каждая этническая группа выполняет определенный объем социально-политических функций в различных направлениях. Следовательно, вышеуказанная модель позволяет в определенной мере выдвинуть на первый план не столько этнические характеристики, сколько статусно-профессиональные показатели. Это наиболее распространенная этнонациональная модель в постиндустриальном мире, позволяющая избежать межгрупповой вражды на почве национального унижения или этнополитического распределения труда. Но нужно отметить, что и при этой модели возможно этническое напряжение в связи с тем, что представители различных этнонациональных групп, занятых в одних социально-экономических секторах, конкурируют между собой. Практика создания государства показала, что даже такая модель не гарантирует автоматически равного представительства этнонациональных групп в политических организациях, органах власти, как и их имущественного равенства. Все это создает определенный психологический дисбаланс в обществе. В то же время этнонациональная модель «перекрестной сетки» наиболее четко соответствует демократическому строю нашего государства, когда этнические и национальные характеристики не противопоставляются понятию «гражданин», а органично дополняют его.

Таким образом, украинская государственность в наше время базируется на этнонациональном единстве и согласии, на демократических принципах, заложенных в основных правовых документах.

1. Понятие менталитета народа.

2. Особенности развития украинского народа.

3. Основные этнические характеристики украинцев.

Современные социально-политические и этнические условия развития Украины

Актом провозглашения независимости от 24 августа 1991 г. начался новый этап в развитии Украинского государства. Являясь многонациональным государством, в котором живет более 100 этнических меньшинств, Украина столкнулась со всеми характерными трудностями переходного периода, когда резко обостряются межэтнические и национальные отношения. Однако, благодаря разумному решению этих проблем и взвешенной политике, осуществляемой Президентом страны и Верховным Советом Украины, в государстве не случилось ни единого этнического конфликта, хотя существуют конкретные условия их возникновения. Основными очагами являлись Крым, юг Украины, западные области.

Этнический конфликт как феномен широко используется в организации политических и общественных движений, в создании массовых беспорядков, сепаратистских выступлений, которые приводят к гражданской войне. Если в обществе нет механизмов регулирования межэтнических отношений, то непременно в нем возникает насилие и эскалация этого насилия. В период экономического спада и социального кризиса этнический образ используется различными силами с негативной стороны, когда все неудачи и беды ставятся в вину другому этносу и при этом разжигается национализм и шовинизм. Стремясь к захвату политической власти, лидеры этих движений обвиняют, прежде всего, центральное руководство государства. Но именно государственная мудрость в организации внутриполитической жизни и межгосударственных отношений, закрепленных в Конституции страны, принятой пятой сессией Верховного Совета Украины от 28 июня 1996 г., позволяет умело разрешать эти вопросы в пределах мирного регулирования, в отличие от аналогичных процессов, которые протекают в соседних многонациональных государствах, таких как Россия, Югославия, республиках Кавказа, где эти вопросы решаются в кровопролитном противостоянии.

В организации национальной политики особое место занимает понятие этнонационального образа, который является одним из атрибутов этнической культуры, что сохраняет в памяти народа эмоционально-экспрессивные чувства о прошлом, покорность, бесправность, зависимость от более сильного этнического образования. Этнический образ имеет свое отражение в литературе, истории, песнях. Это особо ярко выражено у тех народов, которые ранее находились в господствующем положении, а потом в силу политических обстоятельств стали находиться в роли подчиненных.

Из положений, высказываемых этнологами, следует, что, какую бы форму принуждения не использовала доминирующая национальность относительно меньшинства, этнический образ становится атрибутом ущемленной национальности. Это усиливается тем, что культура доминирующей нации несет элементы неприемлемого отношения к этническому самосознанию других народов, подавления этнокультурного наследия, игнорирования этносоциального аспекта.

Такое положение является основой разжигания национализма, этноцентристских движений и межнациональных конфликтов. В период экономического спада и социального кризиса этнический образ может играть отрицательную роль, когда вину в неурядицах жизни перекладывают на иной этнос, формируя при этом из него внутреннего врага.

Длительное совместное проживание различных этнических образований ведет к общности во всех атрибутах этноса. Наиболее консервативным элементом этнического образования является язык. Всегда господствующий этнос стремится обязать знанию своего языка, что во многом является правильным положением. Такие требования, обусловленные существенным экономическим превосходством, вполне оправданы. Но, как отметил Эзра Паунд, «вся мудрость человечества не может принадлежать какому-то одному языку, и никакой язык не способен выразить все формы и проявления нашего разума».

Стремления обособиться в языке, вероисповедании не могут остановить единые экономические процессы организации производства, единую систему научного пространства, не могут повлиять на общность терминологических понятий, единой культуры организации развитого производства.

Кризис переходного периода, резкий спад производства приводит к естественному результату, когда при распределении общественного продукта остаются лишние люди. Начинаются социальные возмущения, которые приводят к объединению недовольных людей, и в данном случае общность языка, религии сближает этих людей. Если на пути этих объединений не стоят определенные препятствия, то следующим этапом является социальное объединение, которое не ограничивается языковыми и религиозными противоречиями.

В Украине окончательно еще не сформирована целостная концепция государственной этнической политики. Укрепление и поддержка стабильного положения в совместной жизнедеятельности требуют скорейшего создания концепции и программы государственной этнонациональной политики с последующим утверждением ее Верховным Советом. Отсутствие такого документа лишает центральные и местные органы власти конкретной направленности в осуществлении национально-этнической политики. Это создает условия для порождения сепаратистских и других антигосударственных направленностей дестабилизации, которая основывается на межэтнических неприязнях. Отдельные политические круги широко используют это положение с целью достижения своих корыстных целей.

Государственная политика Украины в области межэтнических отношений имеет определенные исторические корни. Еще в годы Украинской Народной Республики Центральною Радою был принят Закон о Национально-Персональной Автономии меньшинств Украины, который практически вошел отдельным разделом «Национальные Союзы» в Конституцию Украинской Народной Республики (Устав о государственном устройстве прав и свобод Украинской Народной Республики). В десяти статьях этого раздела предусматривалось, что каждая из населяющих Украину «наций» имеет право в пределах государства на национально-персональную автономию, то есть право на самостоятельное устройство своего национального быта, что осуществляется через органы Национального Союза, власть которого распространяется на всех его членов, независимо от места проживания на территории республики. Однако в этот Устав вносились определенные поправки, которые связывались с численностью каждой «нации». Эти требования сводились к тому, чтобы минимальная ее численность составляла не менее 10 000 человек.

Украине известен и опыт национально-административного районирования. Так, в начале 20-х гг. в Украине осуществлялась реформа административно-территориального деления. Однако в ходе районирования в 1922–1923 гг. этнический состав практически не учитывался.

Созданию «национальных» административно-территориальных делений способствовало предоставление этнонациональным меньшинствам ряда важных льгот в деле местного самоуправления, особенно на этапе его становления. Минимальная норма численности населения для организации обычных административных районов должна составлять 25 000 человек, для национальных административных районов численность снижается до 10 000 человек, национальных сельских Советов — до 500 человек.

Опыт Украины 20-х гг. свидетельствует о необходимости минимального количества проживающего компактно населения для организации административного центра.

Сегодня в Украине не существует национальных административно-территориальных единиц, что можно считать вполне положительным фактом. В условиях экономического кризиса, сложного процесса возрождения украинского языка проявление отдельных местных сепаратистских тенденций и внешних попыток поставить под сомнение территориальную целостность державы, нерушимость ее границ, введение института национальных административно-территориальных единиц не только не способствовало бы равноправному участию всех граждан независимо от национальности в решении политических, экономических, социальных вопросов, а напротив, создавало дополнительное напряжение. В то же время наиболее важной формой реализации прав национальных меньшинств должно стать их участие в деятельности органов местного и регионального самоуправления, активное внедрение в жизнь интересов этнично однородного населения, которое проживает компактно.

Правовые основы для этой деятельности заложены в ст.5 Закона Украины «О национальных меньшинствах в Украине». Широкие возможности путей и методов защиты прав национальных меньшинств открываются через дальнейшее развитие судебной системы, усиление независимости судебной ветви государственной власти, основы которой заложены в концепции судебной реформы в Украине. Однако реализация этой реформы идет крайне медленно. Тем не менее в государстве отмечается позитивная ситуация относительно обеспечения прав национальных меньшинств. Следует отметить, что в реализации прав национальных меньшинств необходимо учитывать ряд объективных законов самоорганизации этнических образований. Этнические группы не являются вечными категориями. Они возникают, развиваются и в зависимости от конкретных условий могут ассимилироваться в других этносах. Одним из необходимых условий сохранности этнических групп и национальных меньшинств является их численность и компактность проживания. За пределами такой границы происходит естественное растворение этноса вплоть до полной ассимиляции среди окружающих национальностей. Именно в таком состоянии сегодня находятся коренные народности Крыма, такие как караимы и крымчаки, численность которых продолжает уменьшаться.

К сожалению, в Украине существуют конфликтно небезопасные точки, хотя в них и действуют национально-этнические законодательства. Перспективным подходом в разрешении этих вопросов является активизация деятельности Комитета Украины в делах национальностей и иммиграции.

Проблема национальных меньшинств и ее разрешение является глобальной. В международных договорах приводится большое количество определений самого понятия меньшинства, международные суды выработали собственные определения, в ООН организованы специальные исследования этого вопроса. В 1977 г. в подкомиссии по упреждению дискриминации и защите меньшинств было сформулировано определение меньшинств для реализации ст.27 Пакта о гражданских и политических прав: «Группа, которая по своей численности уступает основной численности населения государства и. не занимает господствующего положения, члены которой — граждане этого государства — имеют этнические, религиозные или языковые черты, отличающиеся от основного населения, и которые проявляют солидарность, направленную на сохранение своей культуры, традиций, религий или языка».

Однако данное определение, которое было сформулировано М.Ф. Капоторти, имеет целый ряд существенных недостатков. Во-первых, это ограничение статуса меньшинств «гражданством государства», что исключает рабочих эмигрантов, а также лиц, не имеющих гражданства.

Во-вторых, определяет присутствие у меньшинств общих «этничных, религиозных и языковых черт», не учитывает иных общих интересов, которые могут проявляться как объединяющий фактор.

Утверждение о том, что меньшинство должно по своей численности уступать основному населению государства, иногда противоречит действительности.

Существует масса определений понятий меньшинств. Так, в неправительственной группе о правах меньшинств в определении уделяется основное внимание присутствию политической власти. Согласно этому положению, меньшинства определяются как «какая-либо расовая, племенная, языковая, религиозная, кастовая или национальная группа в рамках отдельного национального государства, которая не управляет политическим механизмом этого государства».

Подобного рода определения неоднократно пересматривались и изменялись. В 1985 г. было сформулировано понятие меньшинств Ж. Дежене для комиссии по правам человека, в котором меньшинства определяются как «группа граждан государства, которая составляет численное меньшинство и находится в негосподствующем положении в государстве, имеет этнические, религиозные или языковые особенности, которые отличаются от большинства населения, имеет чувство солидарности, объединена желанием выжить и целью которой является достижения фактического и юридического равенства с большинством».

Однако всегда находятся представители международного сообщества, которые не согласны с рядом положений, которые вводятся в то или иное определение. Внесение поправок и уточнений приводит к невозможности выработать единое всеобъемлющее определение. Чем многозначнее определение, тем более значительными могут выступать отдельные положения для одних государств, и совершенно иными они будут для других. Поэтому, охватив все признаки, присущие для понятия меньшинств, следует еще учитывать, что важным также является определение их долевой значимости для конкретно рассматриваемых условий.

Трудности в определении понятия «меньшинства» и их прав в общепринятом понимании заключаются в практической невозможности их эффективной защиты правовым способом. Все существующие попытки не дали оптимального определения понятия «меньшинства». Это не было достигнуто и в ходе Хельсинского процесса. Принцип VII Хельсинского Заключительного Акта 1975 г. провозглашает, что «государства-участники, на чьих территориях существуют национальные меньшинства, должны уважать права лиц, которые принадлежат к этим „меньшинствам“, обеспечивать равенство перед законом, обеспечивать для них в полном объеме возможности реального пользования правами человека и личной свободой и защищать их законные интересы в этих сферах».

С дополнениями и уточнениями этот документ был подтвержден в Мадридском Заключительном Документе 1983 г. и Копенгагенском Документе 1990 г. Однако ни один из этих текстов не объяснил и не прояснил концепцию «меньшинств». Документы ОБСЕ устанавливают, что права «национальных меньшинств» требуют защиты «этнических, культурных, языковых и религиозных черт».

Анализ данного вопроса обращает на себя внимание в том, что, приступая к его решению, с первых шагов предполагался положительный однозначный его исход. Однако практика показывает несостоятельность этого представления. Прежде всего следует отметить, что существуют различные стремления национальных меньшинств: от стремления быть равными и влиться в единую структуру жизнедеятельности государства, не испытывая каких-либо ущемлений, до стремления обрести полную независимость и самостоятельность, равную основному населению государства, и отделиться как равное политическое образование, что ведет к сепаратизму и националистическим устремлениям.

Объективный анализ данного положения показывает, что во всех случаях речь идет о стремлении защитить свои интересы, и решающим фактором в этом вопросе является сила их выражения. Поскольку любые интересы имеют конкретную направленность, то процесс отношений между различными национальными образованиями, вне зависимости от их принадлежности «меньшинствам» или «большинству», определяется динамическим отношением, которое полностью обусловлено направленностью сталкивающихся сторон и силой проявления их интересов.

Данная проблема была рассмотрена ранее в общей части, где давалась схема переходов форм отношения между двумя сторонами в зависимости от силы и направленности их интересов. Имея общую природу развития, эти процессы выражаются в конкретных социально-средовых условиях, определенных историческим ходом развития того или иного государства. Поэтому нельзя стремиться копировать способ разрешения национальных проблем одного государства другим в силу совпадения ряда положений в истории их развития, при этом надо учитывать не только направленность процесса, но и исходные и окружающие внешние условия.

Глубоко понимая данное положение вещей, Президент Украины неоднократно подчеркивал, что Украина не может копировать чей-либо путь развития, она имеет свой собственный, которым и будет идти к своему будущему. Правильность такого выбора подтверждает мирное существование многонационального государства на протяжении всего периода перестройки, несмотря на тяжелое материально-экономическое положение. Спекуляции отдельных политических партий и их лидеров на национальных и этнических интересах населения существенно усложняют достижение основных национальных интересов государства и создают естественные трудности для руководства, которое определяющим фактором в глобальном решении этнонациональной проблемы государства ставит его экономическую и внешнеполитическую стабильность.

Определяющие национальные интересы, которыми руководствуется Президент страны и возглавляемое им правительство, заключаются в том, что Украина должна стать суверенным государством. Естественно, вхождение Украины в международное сообщество, и, прежде всего, в европейское, не вызывает всеобщего восторга. На этом пути встречались существенные противодействия как внутри государства, так и вне его.

Однако принадлежность Украины к европейским государствам зависит не от отдельных государств и субъективных желаний политических руководителей, а от объективных факторов.

Сегодня Украина должна утвердиться в регионе и в мире как миролюбивое государство, открытое для сотрудничества. Имея важное геополитическое положение в Европе, Украина должна получить признание не только как новое государство, но и как государство, которое существенно влияет на безопасность на Европейском континенте.

Создание в Украине суверенного государства соответствует и стремлениям построить правовое демократическое государство, поскольку только такое государство может надежно защитить права человека от преступного мира. Слабое государство, не имеющее прочной опоры в лице своего народа, само становится источником опасности для национальных интересов, так как в случае резкого обострения внутреннего положения и острого противоречия различных политических сил проявляется стремление обратиться за внешней военной помощью, что провоцирует на интервенцию и оккупацию.

Достигая решения этнонационального единства, руководство страны ставит первостепенной задачу создания крепкой экономики и обороноспособности Украины, что позволяет в стратегическом плане более эффективно обеспечить безопасность как государства в целом, так и его членам.

Немаловажным фактором утверждения государственности Украины является возрождение национального духа народа, который становится творцом своей жизни, освобождаясь от страха и гнета. Требуется четко сформулированная идея, объединяющая все народы, которые живут на территории Украины, на основе единства общегосударственных интересов, которые поднимут весь духовно-интеллектуальный потенциал на выполнение долгосрочных программ общенационального значения. Проблема обеспечения национальной безопасности диктует необходимость взвешенного подхода, в котором должны учитываться государственное строительство, историческая территория и нация.

Национальные интересы Украины касаются двух сторон — внутренних и внешних. Внутренние выступают определяющими, к ним относятся: создание демократического общества; нормальная организация экономики; сохранение стабильности в обществе.

Внешние интересы Украины заключаются в сохранении тесных взаимоотношений со странами СНГ и международным сообществом. Общим приоритетом обязаны выступать мир и благополучие людей. От обеспечения жизненно важных интересов народа, безусловно, зависит само существование нации. Сохранение территориальной целостности Украины и ее границ, суверенитета и национальной государственности, создание системы национальной безопасности, национальных Вооруженных сил, Национальной гвардии, создание золотого и валютного фондов, собственной валюты, дипломатических и таможенных служб, структур внутренней безопасности, стратегического планирования, военной внешнеполитической и научно-технической разведки, а также интеграция Украины в систему региональной и глобальной безопасности, осуществление программ ликвидации последствий чернобыльской катастрофы и создание системы ядерной безопасности — этот перечень вопросов является первостепенным в дальнейшем развитии нашего государства.

Стратегические интересы имеют долгосрочный характер в соответствии с выбранным курсом развития государства.

Оперативные интересы выступают, способом внедрения в жизнь стратегических заданий.

Тактические интересы являются краткосрочными и исчезают с решением оперативных интересов, выступая способом их разрешения.

Все эти формы находят свое отражение в решении национальных интересов граждан Украины, как комплекса общих социально-экономических, политических и духовно-культурных интересов.

Создание современной нации касается, прежде всего, построения общества, где все этнические общности имеют объективно одинаковые возможности для самосохранения и развития, где все граждане имеют одинаковые фактические права и единый национоним. Однако это верно только в гражданско-политическом и государственно-административном смысле, а не в этническом.

Украинский народ сегодня состоит более чем из 100 этнических общностей и все еще формируется как целостность. Политический состав населения Украины не является феноменом в образовании многонационального государства, но тем не менее имеет свой исторический путь развития и становления, что требует более всестороннего и глубокого освещения в средствах массовой информации, пропаганде идей интернационализации, с одной стороны, и сохранения этнонациональных достижений каждого народа на всем пути его исторического развития, с другой. Только такой путь позволит объединить все население Украины в единый национоним.

Этнополитическая ситуация в Украине остается очень сложной и противоречивой. С одной стороны, происходит консолидация под национальной идеей, а с другой — нарастает противоречие между отдельными группами украинского народа. Имеют место разногласия на почве религиозных убеждений. В самой христианской среде образовалась Украинская православная церковь — Киевского Патриарха, Украинская православная церковь — Московского патриархата, Украинская автокефальная церковь, римско-католическая и греко-католическая. Нет единства и в других религиозных образованиях.

Не достигнуто полного и окончательного взаимопонимания на почве лингвистических отношений между украино- и русскоязычным частями населения украинского народа.

Повышенная активность этнических групп имеет крайнюю неоднородность как во внешнем мире, так и во внутреннем своем проявлении. Движение ряда национальностей преследует чисто политические цели. В частности, крымские татары ставят целью восстановление национальной государственности. Значительная часть русского населения добивается признания русского языка государственным языком, с ними солидарны русскоязычные украинцы. Большая часть этнических групп стремится возродить свой язык, литературу, культурные памятники. И хотя Украинское государство способствует возрождению этнической культуры, проблемы остаются.

Несмотря на столь бурное развитие этнополитической ситуации, последняя остается без острых конфликтов, которые сопровождались бы насилием. Заслуга в этом принадлежит гибкой политике государственного руководства Украины.

Важную роль в этом вопросе играет Закон Украины «О национальных меньшинствах в Украине».

Ряд этнополитических проблем возникает в результате особенностей этнополитического пространства Украины и базируется на этнорегиональных различиях.

Наиболее острой среди них является проблема Крыма. Суть проблемы заключается в стремлении получить большую экономическую и культурную самостоятельность региона, что приводит к нарушениям баланса взаимоотношений с центром, например, в распоряжении бюджетом, в компетенции местного управления, в кадровой политике, что иногда приводит к обострению между различными национальностями.

Из разных источников следует, что на территорию Крыма вернулось свыше 250 тысяч крымских татар и еще почти 250 тысяч остается за пределами автономии. Украина в настоящее время является единственным государством в СНГ, которое финансирует программу возвращения крымских татар в Крым. Обращение Украины к России, Узбекистану и Таджикистану взять участие в финансировании программы переселения из их территории татарского населения остается безответным.

Решая самостоятельно проблему переселенцев, Украина систематически планово выделяет миллиарды рублей, хотя аналогичная проблема в Югославии решается мировым сообществом.

В свою очередь, крымские татары стремятся достигнуть себя как самостоятельную политическую силу, которая определяла бы жизнь в Крыму. Этнополитических и геостратегических проблем, связанных с судьбой Крыма, достаточно много. Однако во всем цивилизованном мире проблемы национальных меньшинств и коренных народов решаются не путем этнической государственности а на основе их внутреннего самоуправления, на базе защиты прав человека, какой бы национальности он ни был.

Периодически предпринимаются попытки провокаций проблемы «Донецко-Криворожской республики», «Новоросов», Закарпатской Руси. Определенную роль в этих провокациях играют внешние силы, о чем свидетельствует активное участие в различных сепаратистских движениях представителей России, Словакии. Активность внешних и- внутренних реакционных сил существенно тормозит становление украинской нации и требует особого внимания для освещения истинного положения дел через средства массовой информации, которые обязаны формировать государственную идею, объединяя страну для ее скорейшего достижения. Это особенно важно для мобилизации усилий всего народа по возрождению экономики, созданию в стране обстановки взаимопонимания и согласия.

Повышение значимости идеологической работы всегда являлось средством борьбы за национальное единство и государственное устройство любой державы. В этом вопросе этнопсихология является важным средством в целенаправленном формировании общественного мнения, общенациональной идеи и Украинского государства в целом.

1. Дата провозглашения государственной независимости Украины.

2. Дата принятия Верховным Советом Украины Конституции Украины.

3. Этнонациональный образ и его основные характеристики.

4. Использование этноцентристских стремлений в политической борьбе.

5. Исторические основы государственной политики Украины в области межэтнических отношений.

6. Подходы в разрешении этнонационалъных вопросов в Украине.

7. «Национальные меньшинства» как глобальная международная проблема.

8. Разрешимость вопроса «национальных меньшинств» как динамической проблемы.

9. Возможность однозначного определения «национальные меньшинства».

10. Международные организации в решении вопроса о «национальных меньшинствах».

11. Стратегические задачи государства в решении этнонациональной проблемы.

12. Внутренние и внешние условия, влияющие на решение национальных интересов Украины.

13. Смысл понятия «национоним» и его развитие в Украине.