Глава 6. Математика не подводит

— Шучу, молодая госпожа, извините! — Дария смотрит на возмущённое лицо Нагмы и заливисто хохочет. — Простите меня, ради бога, не удержалась! Ну конечно же, вам не надо ждать, пока лёд сойдёт с озера, чтобы помыться.

— Уф-ф-ф! — выдыхает Нагма. — А я прям повелась.

— Работники сделают вам прорубь в любой момент.

— Что-о-о?!!

— Ой, я не могу, — служанка аж приседает от хохота, — вы опять поверили!

— Дари́я, — говорю я строго, — прекрати.

— Ой, господин, — осекается она. — Не сердитесь на меня, пожалуйста. Язык мой — враг мой. Постоянно в неприятности влипаю! Но она так смешно… Извините. Я больше не буду.

— Молодая госпожа может велеть наполнить ванну в любой момент, — поклонилась девушка Нагме.

— И где она? Ну, ванна эта?

— Её принесут в вашу комнату.

— Обалдеть тут обслуживание в номерах.

— Не понимаю вас, молодая госпожа. Не сердитесь на меня, молодая госпожа. Не велите меня наказывать, молодая госпожа.

— Перестань, Дария. Я вовсе не сержусь. Ты правда смешно меня подловила, это было весело и ничуть не обидно.

— Спасибо, молодая госпожа. Сказать, чтобы подали ванну?

— Может, позже. Не ожидала, что это такое масштабное мероприятие.

— Как скажете, молодая госпожа. Я могу идти?

— Да, конечно.

— Если я буду нужна, позвоните, — девушка показала уходящий куда-то в стену шнурок у двери и, ещё раз поклонившись, вышла.

— Интересно, как моются те, у кого нет слуг? — задумчиво спросила Нагма.

— А как вы в кыштаке мылись?

— Топили снег в котле на очаге, мама ставила меня в таз и поливала из кувшина. Потом сама мылась в той же воде, она была уже холодная и не совсем чистая.

— Думаю, тут примерно так же. Или ждут, пока лёд на озере сойдёт.

— Кошмар, — поёжилась дочка, — а ведь в детстве казалось, что так и надо.

* * *

— Разместились? — спросил Слон, заглянув в комнату.

— Ну, более или менее, — сказал я с некоторым сомнением. — Нагма несколько разочарована уровнем бытового комфорта, но это она в полевых казармах не жила. Привыкнет.

— И это королевский дворец, прикинь. Хотя и не главный. Ладно, не суть. Я чего пришёл? Собирайтесь, евоное императорское величество прибывать изволят. Мейсер говорит, оно, величество это, такое, шустрое. Немедля возжелает всех лично облицезреть. И ждать оно не любит, потому что величество же. В общем, доедайте, или что вы там делаете… — Слон задумчиво посмотрел на Нагму, которая играет в телефон носом, потому что левая рука занята самим телефоном, а правая — пирожком, который ей принесла с кухни Дария.

Скоро телефон разрядится, и ей придётся искать другие развлечения за едой.

— Нам надо как-то наряжаться? — уточнил я. — Ну, там, аудиенция, этикет, дресс-код… У меня ничего подходящего к случаю нет.

— Ни у кого нет, — утешил меня Слон. — Под местную моду один хрен не угадаешь, на какой ноге должен быть бант, а в каком ухе — роза. Там всё сложно, и каждая пуговица чего-то да значит. Пока величество на нас так поглядит, натюрель, а потом, ежели кому надо будет мордой на публике торговать, тому аборигенные портные чота пошьют. Мы с тобой, бог даст, обойдёмся.

Нагма всерьёз озаботилась вопросом «Как бы так нарядиться на всамделишный императорский приём» и зарылась в своих тряпочках, а я смотрю из окна, как на заснеженный двор прибывает императорский кортеж. Снега мало, так что кареты на колёсах, большие, развесистые, все в золочёных гербах крайне воинственного вида, лошади в плюмажах и лентах, возницы в расшитых кафтанах. Дорохо-бохато, в общем. Слуги торопливо раскатывают багровую ковровую дорожку, как будто на церемонию вручения «Оскара», но смысл, кажется, в том, чтобы августейшие ножки не утопли по колено в том говнище, которое развели на дворе лошади, протащившие экипаж по грунтовым дорогам бог весть сколько километров. Подтаявший снег, грунт с копыт и колёс, навоз из лошадиных задниц — ну и как тут без ковра? Никак.

Величество выпрыгнуло из кареты бодро, подало руку супруге, которая сошла на ковёр более плавно и значительно. Император в сапогах, штанах и, наверное, камзоле, — в общем, чём-то среднем между пиджаком и курткой. Оная одежда имеет некоторый намёк на милитарность стиля — рудиментарные погоны и что-то золочёное в петлицах. Императрица молода, черноволоса, симпатична — насколько я могу разглядеть сверху, учитывая наличие развесистой шляпы. Детишек — мальчика постарше и девочку помладше — приняли из недр кареты слуги. К остальным каретам ковров не раскатывали, оттуда самостоятельно повылезали какие-то люди, небось придворные. Не, ну а кто ещё-то?

— Папа! — нервно сказала сзади Нагма. — Мне совершенно нечего надеть!

— Сакраментальная фраза, — хмыкнул я. — Не ожидал услышать так рано. Взрослеешь, что ли, колбаса?

— От колбасы слышу! Не, ну, пап, целый король же! Как в сказке. Не в школьной форме же к нему идти?

— Во-первых, он император, а не король.

— А в чём разница?

— Император круче. А во-вторых, мы для него всё равно дикие твари из дикого леса, как ни оденься. Ни войти, ни поклониться, ни правильно сесть не сумеем. Так что не заморачивайся. Всем плевать, во что ты одета — ты девочка из другого мира, это всё перевешивает.

— Мне не плевать!

— Тогда оденься так, как сама себе нравишься. Но потеплее, тут не жарко.

— Почему тут такое паршивое мутное зеркало? — бухтит Нагма из своей комнаты, поглощённая чередой примерок. — Тоже мне, дворец…

— Наверное, амальгамирование стекла толком не осилили. Но это у Фреда надо уточнять, я не особо разбираюсь.

* * *

К счастью, никакого пышного приёма император устраивать не стал. Он, его супруга да несколько советников — одна сторона стола. Мы, включая Нагму, — вторая. На неё сразу упал императорский подозрительный взгляд.

— Зачем тут девочка?

— Здрасьте, — растерянно брякнула Нагма, — ваше величество.

— Её роль мы разъясним чуть позже, — напористо ответил Мейсер, — а пока, с вашего разрешения, давайте начнём с общих вопросов. Заранее извиняемся за неизбежные нарушения придворного этикета, примите во внимание, что мы из другого мира.

— Я готов закрыть на это глаза ради блага государства, — сказал Перидор.

— Тогда, — продолжил Мейсер, — начну с главного вопроса. Вы готовы оплатить наши услуги?

— Да, — поморщился император, — отчаянные времена требуют отчаянных мер. Но не ранее, чем я получу доказательства, что ваши обещания не пустой звук. То, что вы из другого мира, ещё не значит, что вы умнее нас.

— Ни в коем случае не умнее. Речь об определённых техниках трансформации государственного устройства с целью повышения его эффективности. Рано или поздно вы пришли бы к ним сами. Но без нас вариант «поздно» может стать «слишком поздно». Вы сами настаиваете на том, что время не терпит, Ваше Величество.

— Да, — мрачно ответил Император. — Ситуация в Меровии ухудшается с каждым годом. Прошлогодний неурожай грозит голодом уже к весне, крестьяне проедают посевное зерно. Учётная численность трудоспособных лиц за пять лет сократилась на четверть из-за Красного Мора, поэтому рекрутский набор сорван. Багратия, видя, что мы слабеем, уже открыто говорит об аннексии Прилесья, утверждая, что это их древние земли. В Калании мутят народ, подбивая на отделение, в прошлом году бунт пришлось подавлять армии, и она показала себя ужасно…

— Это всего лишь стечение неудачных обстоятельств! — заявил пожилой седоусый мужчина в мундире. — Армия верна вам, Ваше Величество, и готова отразить любого врага!

— Прекратите, маршал, — оборвал его Перидор, — наши лучшие части чудом не были разбиты кое-как вооружёнными бандами мятежников. Вас спасли только весенняя распутица, наличие артиллерии и то, что их лидеры переругались, не сумев собрать силы в кулак. Если Багратия решится напасть, нас спасёт разве что Господь Бог.

Маршал надулся и замолчал, неприязненно глядя на нашего генерала Корца. Видимо, профессиональным чутьём угадал коллегу и взревновал. Корц снисходительно и слегка издевательски улыбнулся. Похоже, воинское искусство аборигенов он оценивает невысоко.

— Нам известно о временных трудностях Меровии, Ваше Величество, — сказал Мейсер, — именно поэтому мы здесь. Скоро все перечисленные вами проблемы останутся в прошлом. И, разумеется, выплата первой части нашего вознаграждения будет востребована только после того, как это произойдёт. Мы не шарлатаны и не настаиваем, чтобы нам верили на слово.

— И что вам для этого нужно? — спросил единственный, кроме императорской четы, молодой человек на той стороне стола. — У нас нет ни лишнего золота чтобы его потратить, ни лишних товаров, чтобы это золото получить, ни лишних людей, чтобы усилить армию…

— Не волнуйтесь, Ваше Высочество, — ответил Мейсер. — Наши методы не потребуют какого-то дополнительного финансирования.

«Высочество» — значит, это брат Перидора. Если я и слышал его имя, то не запомнил. Помню, что он младше всего на несколько лет. Правильное узкое лицо, тёмные волосы, аккуратные усы, строгий (по местным меркам) мундир. На брата совершенно не похож.

— Более того, — продолжил Мейсер, — небольшая оптимизация текущей структуры расходов позволит существенно сэкономить ресурсы казны. Небольшой предварительный анализ, проведённый нашим специалистом, показал… Антонио, будьте любезны.

Пухлый бородач, даже сейчас косящий одним глазом в лежащий на столе планшет, привстал и поклонился.

— Разумеется, мои данные неполны, позже я попрошу точные цифры у вашего экономического ведомства, но их достаточно для построения математических моделей, которые… В общем, не буду вдаваться в детали. Ваши экономические методы чудовищно неэффективны. Вы теряете до семидесяти трёх процентов государственных средств на нецелевые расходы.

— Но позвольте! — вскричал очередной пожилой усач на той стороне стола.

Советники императора примерно моего возраста и старше, а усами разной степени развесистости здесь снабжены вообще все, у кого они допускаются полом и возрастом. Хорошо, что я не побрился, а ведь посещали иной раз такие мысли.

— Простите, не имею чести знакомства? — вопросительно сказал Мейсер.

Антонио возмущение той стороны проигнорировал.

— Граф Роден Селето, министр финансов и советник Его Величества, — представился тот.

— Очень приятно, я Мейсер. Так вот, граф, ваша система распределения средств из казны через систему наместников абсолютно непрозрачна и лишена обратной связи, однако оценочный процент потерь государственного финансирования составляет порядка… Сколько там, Антонио?

— Сорок семь процентов прямого хищения, — буркнул толстяк, не вставая, — ещё двадцать один процент теряется на завышенных ценах контрактов, процентов четыре-пять на транзакциях, остальное просто расходуется не на то, что нужно. Деньги из казны льются рекой, но богатеет не империя, а наместники и их подручные купцы, которым они выдают заказы по тройной цене, получая за это немалую мзду.

— И даже это было бы полбеды, — вступила Джулиана, — если бы наместники тратили украденные у казны деньги в Империи, возвращая их в оборот. Но они вывозят их в ту же Багратию, Лоэцию, Вермельский союз, покупая там виллы и земли, вкладывая золото в их банки, в общем, прямо и косвенно поддерживая их экономики за счёт Меровии.

— Откуда ты можешь это знать, женщина? — гневно возопил граф, нервно косясь на темнеющего лицом Императора.

Что-то мне подсказывает, что этот неравнодушный чиновник тоже имеет виллу на здешних Канарах. И его величеству это известно.

— Меня зовут Джулиана Ерзе. И мы никогда не берёмся за работу, не выяснив ситуацию.

— Так вы за нами шпионили!

— Наблюдали, — Мейсер понял руку в примирительном жесте, — с момента первого контакта с Его Величеством и с его высочайшего дозволения. Наши агенты уже несколько лет внимательно анализируют ситуацию в Империи, собирая все открытые данные: цены на рынках, стоимость займов, объём перевозок, численность и состояние снабжения армии… Вы, кстати, знаете, маршал, что пороха к пушкам у вас много если на неделю активных боевых действий? А что половина ядер не подходят к ним по калибрам, потому что отливались к другим орудиям, который устарели и переплавлены на металл? Что продовольствия на армейских складах почти нет, оно частью разворовано, частью испорчено? Что интенданты продают солдатские сапоги и ремни, чтобы купить рекрутам в котёл перемороженную репу, положив в карман разницу? Вы в курсе, маршал, или видите армию только на парадах?

— Да как вы смеете! — маршал побагровел лицом до свекольности, и я невольно стал вспоминать, что из содержимого полевой аптечки может пригодиться при внезапном инсульте. — Я дворянин и офицер! Стреляться! Сегодня же!

Я не сразу сообразил, что это не призыв к групповому самоубийству, а вызов на дуэль. Как-то не ожидаешь услышать такое не с экрана в историческом кино.

— Прекратите, маршал, — оборвал его Император, — я запрещаю вызывать на дуэль этих людей. Они слишком дорого мне обошлись. Тем более, я подозреваю, что они правы. Прошлогодняя кампания в Калании была полнейшей конфузией, и не в последнюю очередь из-за отвратительного снабжения. Помолчите, дайте им закончить.

— Мы практически закончили, Ваше Величество, — слегка поклонился Мейер. —Меры, которые необходимо срочно принять для исправления ситуации, мы обсудим, я надеюсь, в более… хм… узком составе.

— Ваше Величество, — запротестовал граф, — мы должны присутствовать на всех переговорах! Вы ещё молоды, кроме того, ваша безопасность…

— Я сам позабочусь о своей безопасности, — отрезал Перидор. — Вам же следует вернуться к исполнению своих непосредственных обязанностей.

— А мне? — спросил напряжённым тоном его брат. — Тоже следует убираться?

— Дорогой Джерис, — слегка скривился Император, — пока я буду отсутствовать в столице, кто-то должен присмотреть там за порядком. Кому, кроме тебя, я могу это доверить?

На мой неискушённый взгляд усатый принц не выглядит польщённым этой высокой честью. Наоборот, имеет вид как говна поевши. Соображает, что всё действительно важное будет в ближайшее время происходить здесь. Но с Императором, надо полагать, не спорят, так что надул щёки, пошевелил усами и заткнулся.

На этом предварительное совещание и закончилось. Зачем на него притащили нас с Нагмой, я так и не понял. Разве что для того, чтобы нас Его Величество в лицо запомнил. Но это не точно.

* * *

Мейсер прислал за нами служанку вскоре после обеда, который прошёл без всякой торжественности и присутствия августейших лиц — к нашему с Нагмой большому облегчению. Потому что изобилие разнообразных металлических инструментов, разложенных между тарелками, может поставить в тупик даже автомеханика. Одних вилок — или того, что может за них сойти, — я насчитал семь видов. Все они чрезвычайно изящны, каждая ложка — ювелирное произведение, каждые щипчики — чудо тонкой механики. Но что ими щипать? Волосы в носу? В общем, при Императоре срамиться было бы неловко, а при слугах — как бы и ничего. Посмеялись, похватали, что в руку легло — голодными не остались.

— Как фе фкуфно, Аллах милофердный! — дочь лопает, аж за ушами трещит.

— Натуральные продукты первой свежести, — кивает Фред, — плюс, разумеется повара. Всё-таки дворец, хотя и загородный.

— В этом и прикол быть Императором, — ржёт Слон, — жрать можно слаще всех. Всё остальное так себе бонусы. Я бы не согласился.

— Не зарекайся, — смеётся Мейсер. — Не угадаешь, как жизнь повернётся. Мало ли в Мультиверсуме Империй? Может, и тебе какая подвернётся. Будешь Его Величество Слон Первый.

— А что? — отвечает Слон. — Может, и передумаю тогда. Дока, вон, возьму визирем, Лирку — начальницей стражи, а Джаббу просто так, у ворот посажу. На армии сэкономлю, интервенты от её рожи сами разбегаться будут.

Так и пообедали. А после — к Мейсеру. На «допинструктаж».

— Обратите внимание на вот эту пластину у двери, — сказал он нам с Нагмой.

Все остальные, видимо, уже в курсе.

— Знаете, что это такое?

— Не-а, — беззаботно ответила Нагма.

— Я такое видел однажды, — признался я. — Кросс-чего-то-там. К ней руку надо прикладывать, тогда дверь открывается в другое место.

— Надо же, — удивился Мейсер, — какое совпадение. Это очень редкий артефакт. А уж умеющих его инсталлировать и настраивать — вообще единицы. Теконис установил на эту дверь кросс-бифуркатор, чтобы мы могли оперативно скрыться в случае необходимости. Позвольте вашу руку…

Я приложил ладонь к чёрной пластине, она неприятно скользкая на ощупь и как бы без температуры. Мейсер накрыл мою руку своей, в неё несильно кольнуло, как будто электроразрядом.

— Мадемуазель?

Нагма последовала моему примеру, ойкнув от неожиданности:

— Щиплется!

— Теперь вы тоже авторизованы. Попробуйте.

Я толкнул дверь — за ней открылся здоровенный чулан с каким-то пыльным хламом. Тряпки, швабры, вёдра, пара сломанных стульев… Закрыл, приложил ладонь к пластине, открыл снова — комната.

— Давайте пройдём, только дверь не закрывайте, — сказал Мейсер.

Внутри обнаружился стол, стулья, камин, диванчик, несколько шкафов, двери в другие помещения.

— Это место мы называем «зал ожидания». Это дом, стоящий в одном… Ну, скажем так, особенном мире. Выходить за его пределы не рекомендуется.

— Опасно?

— Скорее, непредсказуемо. Это очень особенный мир, но помимо всего прочего, он имеет неожиданно большую темпоральную проекцию.

— Что это значит? — спросила любопытная Нагма.

— Если вы, мадемуазель, случайно закроете эту дверь, скажете: «Ой, как неловко», — и откроете снова, то обнаружите, что там прошло несколько дней. И может, и недель — смотря насколько вы будете расторопны.

— Положительный временной лаг, — вспомнил я.

— Это несколько двусмысленный термин, не вполне отражающий суть явления, но некоторые говорят и так, — согласился Мейсер. — Позволяет пересидеть здесь практически любой катаклизм, не слишком долго дожидаясь помощи. За этими дверями спальни, кладовые, запасы еды, воды, водяная скважина с насосом, водогрейная система и так далее. Есть камин для уюта, и даже электричество.

— Я могу иногда забегать сюда заряжать телефон? — тут же спросила Нагма.

— Не стоит, — покачал головой Мейсер. — За те несколько часов, пока он зарядится, ваш отец может состариться и умереть. Если, конечно, вы закроете дверь, а он останется там.

— Не надо так! — сказала Нагма, резко побледнев.

— Не обижайтесь, мадемуазель, но я должен донести до вас серьёзность происходящего. Если вам просто захочется уединиться, поищите какое-нибудь другое помещение. Это — аварийное убежище на крайний случай. Использовать только при реальной угрозе жизни.

— Принято, — кратко сказал я.

Мне, признаться, тоже стало не по себе от этих фокусов.

— Если придётся воспользоваться убежищем, — продолжил Мейсер, — вы вряд ли пробудете тут достаточно долго, чтобы вам понадобились припасы. А если всё же понадобятся — без труда найдёте их сами. Так что экскурсию проводить не буду, покажу лишь одно устройство, которым надо будет воспользоваться немедленно, сразу, как только вы вошли и закрыли дверь. Вот оно.

На стене антикварного вида замысловатое устройство с медными трубками и манометром. Мейсер сдвинул заслонку, вытащив из трубы латунный цилиндр с войлочными уплотняющими кольцами.

— Похоже на пневмопочту, — сказал я.

— Это она и есть. Вот, смотрите.

Он раскрутил цилиндр, вытряхнул из него бумагу и карандаш.

— Быстро и кратко пишете, что случилось, засовываете капсулу обратно, поворачиваете рычаг, — он вернул всё как было, убрал цилиндр в трубу, закрыл заслонку, но рычаг трогать не стал. — В крайнем случае, только рычаг, записка не так важна, отправка капсулы сама по себе сигнал бедствия.

— И что потом? — спросила Нагма.

— Как говорит ваш командир: «Ничего не бойся и жди русских», — улыбнулся Мейсер. — Скорее всего, даже ждать не придётся. Как только капсула отправится, дверь откроется и войдут спасатели. Именно момент её отправки считается временной точкой, в которую они должны прибыть. Но если будут какие-нибудь накладки, то вы успеете немного подзарядить телефон.

— Это что, машина времени? — поразилась Нагма.

— Машина времени принципиально невозможна. Однако фрактальная топология Мультиверсума чрезвычайно сложна, это даёт… некоторое пространство для маневра временем, извините за невольный каламбур. В общем, инструктаж по пользованию аварийным выходом вы прошли, пойдёмте обратно. Вас двоих ждёт Теконис.

* * *

С тех пор, как я узнал, что под очками у Текониса нет глаз, я всё время жду от него каких-то признаков слепоты и не нахожу их. Я даже с глазами в таких очках бы на стены натыкался, а он ведёт себя совершенно естественно. Протягивает руку, берёт со стола бокал с вином, отпивает глоток, ставит обратно. Мне не предлагает, но я обойдусь. И всё же, когда он говорит: «Сядьте на эти стулья и посидите немного неподвижно, я хочу на вас посмотреть», — я вздрагиваю.

Тоже мне, смотрельщик пустодырый.

Стулья самые обычные, местные, деревянные, резные, тяжеленные, очень красивые и очень неудобные. Сидим, смотрим на гобелен на стене. Там какие-то ребята на лошадях с мечами скачут рубить других ребят на лошадях с мечами. Местные их наверняка различают по флагам, и знают, какая именно великая битва здесь выткана. Но мне не очень интересно.

Теконис ходит туда-сюда за нашими спинами, но ничего особенного не делает и к нам не прикасается.

— Знаете, как возник Мультиверсум? — спросил он внезапно.

— Нет! — пискнула Нагма.

Зловещий дядька в очках её явно пугает. И это она ещё не знает, что глаз под ними нет.

— Я слышал байку об Ушедших и Основателях, — сказал я, — но краем уха и не знаю, насколько она правдива.

— Как все древние мифы, — сказал Теконис, не прекращая чем-то шуршать за спиной.

Массивная спинка стула выше головы, и даже если повернуться, то ничего не увидишь. Так что я продолжаю разглядывать кавалеристов на гобелене.

— База у них есть, но последующие пересказы внесли много лишнего, — продолжает он. — История Основателей не очень важна как таковая. В них нет ничего особенного. Просто люди, оказавшиеся сначала в нужном месте, а потом — в нужном времени. Нас в ней сейчас интересует всего один важный момент: однажды их пути разошлись. И каждый из них пошёл своей дорогой. И эти дороги стали первыми ветвями Великого Фрактала. С тех пор многие открыли в себе способность делать шаг не вперёд, а в сторону, продолжая это бесконечное ветвление. Это — люди Фрактала, люди Мультиверсума.

— Корректоры? — спросил я.

— Корректоры слишком зациклены на себе, — в голосе Текониса мне послышалось раздражение, — они всего лишь несчастные дети, выращенные такими же несчастными детьми для несчастливой судьбы. Их методы… Не будем об этом сейчас. Мы встретились сегодня здесь, чтобы поговорить не о корректорах, Основателях, Ушедших, Хранителях и прочих. Нам надо поговорить о вас. Знаете, что в вас самое удивительное?

— Что нашими глазами смотрит Аллах? — спросила Нагма.

— Что Нагма — дочь корректора? — спросил я.

— Нет, ни то, ни другое совсем не такая редкость, как многие думают. Способность особым образом сплетать нити фрактала встречается довольно часто. Тех, кто осознают в себе эту способность, гораздо меньше. Дети у корректоров — огромная редкость, но за века их всё равно наплодили немало. Выжили из них единицы, но это не уникальная ситуация.

— А что же уникальная? — меня начало злить то, что он ходит вокруг да около, в том числе и в буквальном смысле, за моей спиной. Как всякий военный, я не люблю неконтролируемого движения вне зоны обзора.

— То, что вы встретились. То, что вы вместе. Это событие столь малых вероятностей, что не могло не привлечь моего внимания. Может быть, это просто редчайшее совпадение. Как столкновение посреди пустыни, где проезжает один автомобиль в несколько лет, двух машин одинаковой марки и цвета.

— Знаете, — раздражённо ответил я, — если в пустыне столкнутся две машины, то они почти наверняка окажутся одной марки и цвета. Какой-нибудь лендровер «песчанка», потому что в эту жопу мира только такие и завезли.

— Может быть, сравнение неудачное, — признал Теконис. — Я не знаток автомобилей. Тем не менее, я хотел посмотреть на вас.

— Посмотрели?

— Да. Можете пересесть на что-нибудь поудобнее, хотя эргономика всей местной мебели не вызывает восторга у моей престарелой задницы.

Нагма, не сдержавшись, фыркнула. Не то чтобы девочку, последние два года живущую в гарнизоне, можно было шокировать словом «задница», но от Текониса оно действительно прозвучало неожиданным диссонансом. Он выглядит слишком пафосным для такой лексики.

— И что же вы увидели? — спросил я, вставая и потягиваясь.

— Много всякого. Моя ценность в проектах такого рода — умение непосредственно видеть структуру фрактала. В тех небольших пределах, которые может вместить человеческий разум, конечно. Это позволяет нашей группе пользоваться ортогональными ветвями не наугад, а с точным расчётом, манипулируя темпоральными проекциями одних срезов на другие.

— А в чём наша ценность для проектов такого рода? — спросил я прямо.

— Деятельность нашей группы очень сильно и быстро меняет судьбы аборигенов подвергшегося воздействию мира. Это приводит к спонтанным выбросам… Впрочем, не буду утомлять вас подробностями процесса. Скажем так, динамика фрактала антропогенна, это доказанный факт. И наше воздействие на аборигенное общество, — это, фактически, воздействие на срез. Оно вызывает в нём своего рода колебания с плавающими частотами. Чаще всего, они имеют самозатухающий характер, но иногда возникают резонансы и самовозбуждающиеся процессы с положительной обратной связью. И всё идёт в разнос. Вплоть до коллапса среза.

— И причём тут мы?

— Ваша способность позволяет определённым образом фиксировать состояние мира. Что вы там делаете? Рисуете? Вот и рисуйте.

— Но что? — спросили мы хором.

— Для начала я попросил Мейсера представить вашу девочку императорской семье. Как портретистку. Дальше жизнь подскажет.

— Ладно, Нагма будет рисовать августейшие физии, допустим. А мне что делать? — спросил я.

— Уверен, критический локус сам вас найдёт. Это чистая математика.

— Докище, эй, Докище! — послышалось из коридора. — Ты здесь? Бегом сюда, ихние величества требуют тебя немедля! Копытом бьют, аж искры летят!

— Вот видите, — тихо засмеялся Теконис. — Математика никогда не подводит.

Загрузка...