Это не Хамас, это Смерть, мать твою

Рассказ

Перевод с иврита Александра Крюкова

Как только малышка наконец задремала, Меир Коэн без сил рухнул на диван в гостиной.

— Заснула? — спросила Ронит.

— Заснула, — ответил он. Глаза у него закрывались уже сами собой, но тут раздался звонок в дверь.

Ронит открыла — на пороге стоял невысокий человек в очках, державший в руках большую папку с бланками.

— Меиль и Монит Кохам? — спросил он.

Ронит молча смотрела на него, не понимая[1].

Человек повторил вопрос.

— Меир и Ронит Коэн, — поколебавшись, поправила она.

— А, — проговорил тот и заглянул в свои бумаги. — Ох уж эти мне компьютеры, вечно все перепутают. Я — демограф, из Института национального страхования, — наконец представился он и протянул руку.

— Очень приятно, — Ронит пожала ему руку и переспросила: — Вы кто?

— Демограф. Я провожу социологический опрос. Вас не затруднит ответить на несколько вопросов?

— Да мы только что…

— Всего лишь несколько маленьких вопросов.

Ронит обернулась и вопросительно посмотрела на мужа — Меир безразлично пожал плечами.

— Отлично! — обрадовался демограф и вошел в квартиру.

Спустя полчаса он все еще сидел у них в гостиной, копаясь в своих бланках и продолжая монотонно задавать вопросы.

— Так, теперь относительно детей, — почти ласково произнес он и огляделся. — Дети есть?

— Есть, девочка, — ответил Меир.

— И сколько ей?

— Полгодика, — устало сказал Меир. — У вас еще надолго, а?

— Нет-нет, уже заканчиваю, — бормотал тот, записывая что-то в свои бумаги. — Так, полгода. Наверное, уже говорит.

Ронит и Меир удивленно на него посмотрели.

— Не говорит? — почувствовал демограф свою оплошность.

— Нет, — сказала Ронит, — а вы знаете много полугодовалых младенцев, которые разговаривают?

— Я… — мужчина растерялся. — Извините, у меня нет своих детей, я еще слишком молод. Я просто выгляжу старше, это из-за очков. Или из-за этой работы в национальном страховании.

Меир молча поднял глаза к потолку, Ронит смотрела себе под ноги.

— А как ее зовут?

— Яэль, — ответила Ронит.

— Красивое имя. — Он сделал запись. — Это в честь кого-нибудь из близких?

— В честь Рабина, — сказал Меир. — Еще много вопросов?

— Нет-нет, — ответил очкарик и записал в анкете: «В честь Рабина».

Меир и Ронит переглянулись.

— Да это шутка, — сказала Ронит. — Муж пошутил.

Молодой человек посмотрел на нее вопросительно, но потом до него дошло.

— А, чувство юмора, это очень важно, — он понимающе кивнул, однако не зачеркнул написанное. — Профессия? — обратился он к Меиру.

Тот некоторое время смотрел на демографа в упор, потом произнес:

— Я произвожу воздух. Воздух произвожу, вот моя профессия.

Статистик записал, потом перешел к следующему вопросу:

— А сколько, если позволительно спросить, вы зарабатываете? Ваш ответ будет сохранен в полном секрете. Итак, от тысячи до двух, от двух до четырех или более четырех тысяч?

— Я хочу взглянуть на ваше служебное удостоверение, — произнес вдруг Меир.

Молодой человек несколько погрустнел, но достал документ. Это было официальное удостоверение Института национального страхования с фотографией и указанием должности — демограф-статистик.

— Итак, — продолжил он.

— Итак, более четырех тысяч, — продолжил и Меир. — Намного больше, может, восемь тысяч. — Он смотрел на очкарика с искренним любопытством: неужели кретин и это запишет?

Кретин и это записал.

— Больше восьми тысяч? Вот это да… — он задумался. Казалось, у него даже промелькнула мысль о переквалификации. — Вот это неплохо.

— Совсем неплохо, — согласился Меир, — но летом нет работы.

— Правда? А почему?

— Да вы же знаете, как у нас здесь летом — совершенно нечем дышать, воздуха-то нет.

— А, понятно, — сказал демограф и записал в свои бумаги. — А вы? обратился он к Ронит.

— А я работаю девушкой по вызову. — Подумав немного, она прибавила: — С гостями из-за границы, но это официально.

Статистик покраснел.

— В свое время я ублажала Рока Хадсона, — добавила Ронит с гордостью.

Очкарик склонился к своим бумагам и записывал, записывал… Меиру и Ронит не было понятно — чего он там столько пишет? Наконец статистик поднял голову и спросил:

— А из какой вы этнической общины?

— Мы — пришельцы, — сказала Ронит.

— То есть?

— Ну, мы с некой звезды, — пояснил Меир.

На этот раз молодой человек наконец оторвался от бумаг, снял свои большие очки и уставился на супругов. Тут проснулась их маленькая дочка и начала плакать.

— Малышка запела, — сказала Ронит и встала, — извините меня.

— Она кормит девочку грудью, да? — спросил демограф, посмотрев вслед Ронит.

— Да нет, что вы, — ответил Меир, — жена мочится на ребенка каждые пять часов. Так принято на нашей звезде.

Статистик покраснел. На мгновение Меиру стало неловко.

— Простите, — произнес он, — я должен посмотреть, как там ребенок.

Когда он вошел в спальню, Ронит стояла, склонившись над кроваткой малышки, с трудом сдерживая хохот.

— Тихо, тихо, — остановил ее Меир, — мы переборщили, уже становится неудобно.

— Ну и идиот, — прыснула Ронит, — ну и идиот, а?

— Да нет, он не идиот, так, немного… тугой, не въезжает. Наивный. Но, мне кажется, до него начинает доходить.

— Ты проверил, его удостоверение настоящее?

— Да вроде настоящее, написано: Институт национального страхования, а там поди знай.

Меир взял дочку на руки, и тут позвонили в дверь

— Кто это в такой час? — спросил он. Ронит пожала плечами.

Меир подошел к двери, открыл: на пороге стояла Смерть. Она не была одета в черное, в руках у нее не было косы. Голос — обычный. Но это была Смерть, вне всяких сомнений.

Что впечатляло, так это ее глаза. Спустя годы, когда демограф будет пытаться вспомнить, как выглядела Смерть, единственное, что останется в его памяти, — ее глаза. Причем они были не какие-нибудь там холодные или пугающие, наоборот, добрые и нежные. Однако решительные…

Меир с малышкой на руках окаменел. Ронит вышла из спальни и тоже застыла на месте.

Смерть посмотрела Меиру прямо в глаза.

— Я? — прошептал он.

— Ты.

Меир не пошевелился.

— Я?!

— Ты, — подтвердила Смерть.

— Но… почему я?

— Время пришло…

— Но я еще молодой, у меня дочке всего полгода!

— А молодые не умирают? Пойдем, через полчаса у тебя автокатастрофа.

И тут вдруг Ронит бросилась вперед, обхватила мужа и закричала Смерти:

— Нет! Ты не можешь вломиться вот так, сразу, посреди… посреди всего.

Смерть удивленно взглянула на нее:

— Это почему же?

— Но… За что? — продолжала молодая женщина. — Что он сделал?

Смерть грустно улыбнулась.

— Нет, — не могла смириться Ронит, — я хочу знать — почему? Ты не можешь забрать его вот так вдруг, даже не сказав мне почему.

— Сейчас ты хочешь знать почему, — проговорила Смерть, — потом захочешь узнать — куда? Нет, мы не сообщаем.

Меир открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но передумал. Он обернулся к жене и протянул ей ребенка. И посмотрел на них обеих. Затем повернулся и вышел на темную лестничную площадку. Ронит слышала, как постепенно затихают звуки шагов по ступенькам.

Молодой демограф очнулся первым. Он закрыл входную дверь и бережно провел Ронит назад в гостиную.

— Присядь, — сказал он ей, — прежде всего, присядь.

Все еще в шоке, она села.

— Это ужасно, что с тобой произошло, — сказал очкарик, — ужасно. Может, дать тебе стакан чаю? Или… или чего-нибудь покрепче?

— Там есть виски Меира, — проговорила Ронит и заплакала.

Статистик огляделся, увидел небольшой бар с напитками и налил ей немного виски в высокий стакан. Ронит машинально глотнула и закашлялась. Постепенно ее дыхание выровнялось. Она взглянула на дочку и снова начала плакать:

— Что же мне теперь делать? Как нам жить? Как я одна справлюсь?

Демограф беспомощно молчал.

— Как я… — слезы душили Ронит, — как я скажу ей, что у нее нет отца?

Сейчас она плакала тихо и горько, долго, пока совсем не обессилела. Потом взглянула на девочку и проговорила:

— Теперь мы одни, малышка, только ты и я.

И тут снова позвонили в дверь… Никто не двинулся с места, и после третьего звонка дверь распахнулась сама.

Это опять была Смерть.

Ронит и демограф, онемев, смотрели на нее. Смерть вошла в комнату и указала на женщину. Ронит, не веря своим глазам, остолбенела.

— Да, — печально проговорила Смерть, — такое иногда случается.

— Но что… — начала было Ронит.

— Заминированная автомашина на улице Ибн Габироль, — прервала ее Смерть.

Очкарик вдруг вскочил на ноги.

— Минутку! Одну минутку, — начал он торопливо. — Здесь наверняка ошибка, вы ведь только что забрали ее мужа.

— И что? — смерть устало пожала плечами. — Как там они обычно пишут в «Едиот ахронот»[2]: «Спустя считаные часы после автокатастрофы, в которой погиб ее отец, маленькая Яэль потеряла и мать в результате террористического акта». Такова жизнь, вы ведь не вчера родились?

— Но я… Прошу вас! — Ронит умоляюще смотрела в глаза Смерти. — Я не могу оставить девочку одну! Ей только полгода!

Озадаченная, Смерть задумалась.

— Ну, — предложила она неохотно, — я и ее могу забрать.

Ронит ничего не ответила.

— Ладно, прощайся с дочкой.

Женщина уложила девочку на диван, поцеловала и тщательно завернула в розовое шерстяное одеяло. Затем направилась к выходу, Смерть открыла перед ней дверь.

— Ох уж эти мне теракты, — пробормотала она себе под нос, когда Ронит вышла из квартиры и стала спускаться по лестнице. — Работы невпроворот.

Когда дверь за ними закрылась и молодой демограф остался с малышкой вдвоем, он некоторое время не мог прийти в себя. Наконец глубоко вздохнул и подсел к девочке на диван. Та проснулась и начала плакать.

Очкарик взял ее на руки и стал напевать:

Как рождается песенка?

Да как младенец.

Сначала… Тра-та-та,

А потом, а потом… Нет, не помню.

И замолчал.

— Эй, малышка, что же мне с тобой делать? Не знаю даже, как и сказать тебе, но произошло нечто очень нехорошее.

Девочка перестала плакать и улыбнулась ему.

— Послушай, — сказал он и взял ее за малюсенькие ручки. — Знаешь… э-э-э… тебе придется расти без папы с мамой.

Она забавно пискнула.

— Но это все-таки не конец, ты не думай, жизнь в общем не такая плохая штука. Жизнь хорошая, правда, очень хорошая. Но вот иногда случается такое, что невозможно… что трудно… Ну, то есть я имею в виду…

Мужчина вздохнул. Малышка смотрела на него широко открытыми глазами.

— Но это не значит, — повторил он, — что жизнь нехороша.

Девочка улыбнулась и выпустила изо рта пузырь.

— Я думаю, — демограф заговорил уже сам с собой, — что они меня разыграли. Во всем. Начиная с твоего имени. Наверное, никакая ты не Яэль.

Она снова заплакала.

— Ну, ну, не плачь, я здесь. Послушай, я почти ничего не знаю о маленьких детях, у меня их никогда не было, но я постараюсь. Я тебя не оставлю.

Он начал укачивать ее и опять тихонько запел:

Спи-засыпай,

Баюшки-бай…

Раздался звонок в дверь, и в квартиру нерешительно вошла Смерть.

— Еще один теракт, — как бы извиняясь, произнесла она и кивнула в сторону ребенка.

Демограф вскочил на ноги:

— Ах ты сволочь, мать твою!.. А ну пошла отсюда!

Смерть неуверенно помялась, посмотрела в потолок…

— Ладно, пусть так, — пробормотала она, повернулась и вышла.

Не веря себе, очкарик тихонько положил девочку на диван, покачал головой и повторил:

— Сволочь.

(C) Modan hotzaa laor Ltd., 2001

(C) А. Крюков. Перевод, 2004