Этот Вильям!

«Признание»

Вильям брел по дороге, засунув руки в карманы, вздымая носками ботинок пыль, хмуро уставившись себе под ноги.

Он возвращался домой после тягостного разговора с директором школы. На Вильяма пожаловался его учитель мистер Френч, и теперь приходилось утешать себя различными фантазиями. Наиболее подходящей была та, в которой директор приходил к нему, дрожа от ужаса, и признавался, что совершил преступление, что полиция ищет его, и просил спрятать в надежном месте. Он умолял простить его за прежнее жестокосердие и помочь.

— Ты единственный во всей школе ученик, на которого я могу рассчитывать, — говорил он. — Как только я узнал, что Скотланд Ярд напал на мой след, я сказал себе: «Надо идти к Брауну. Он что-нибудь придумает. Он вытащит меня из этой переделки. Браун простит мне зло, которое я ему причинил, и спасет меня…» Ты поможешь мне, Браун, да? Больше мне некому довериться. Ты единственный мальчик в школе, к которому я могу обратиться.

Приятно было воображать всю эту сцену, видеть мистера Маркса жалким, униженным, и Вильям распрямился и уже с гордым видом зашагал дальше.

Разговор с преступником продолжался.

— Я прощу вас, — великодушно отвечал Вильям, — но… — Тут он, иронизируя, по памяти начал повторять то, что директор сказал ему сегодня: — Я надеюсь, это послужит вам уроком и в дальнейшем вы будете вести себя иначе… Ну, идемте. Я знаю место, где можно вас спрятать и где вас никто не найдет, и я буду приносить вам еду, и вы сможете там укрываться, пока все утихнет.

Мистер Маркс сбивчиво благодарит его, и Вильям ведет дрожащего директора через луг, под прикрытием кустарниковых изгородей, в старый сарай.

— Здесь вы будете в безопасности, — говорит он. — Если Скотланд Ярд доберется сюда, спрячьтесь под этими мешками в углу. Я много раз там прятался, и никто не мог меня найти. Теперь я должен вернуться домой, после чая я принесу вам булочку или еще что-нибудь.

Около калитки своего дома Вильям сообщил воображаемому полицейскому, что он видел человека — который мог быть директором Марксом, — идущим в сторону аэродрома и что скорее всего он теперь на пути во Францию, в самолете «Комета». Он посмотрел вслед полицейскому, устремившемуся к аэродрому, и, торжествующе улыбаясь, вошел в дом.

Увидев большую тарелку свежеиспеченных булочек с малиной, Вильям на первые пять минут забыл обо всем на свете; затем, несколько утолив свой аппетит, он опять обратился мыслями к мистеру Марксу, забившемуся в угол в старом сарае… Он обещал ему булку. Он сунул одну в карман. Воображение и реальность часто так тесно переплетались в голове Вильяма, что порой ему трудновато было их разграничить. Он покончил с последними крошками последней булочки, справился с искушением съесть и булочку мистера Маркса и отправился через луг к сараю.

Вошел он в сарай с непринужденным видом, но на пороге встал, открыв рот от изумления. Потому что в сарае был мистер Маркс. Правда, он не забился в угол, а стоял посередине, оглядывая помещение.

— А, Браун, — сказал он рассеянно. — Может быть, ты поможешь мне. — Он вынул из кармана письмо. — Я получил его от Джеймса Элойсиаса Ворфилда — выпускника нашей школы, который баснословно разбогател. Он намеревается посетить школу. Он учился здесь до меня, так что я его не знаю, но — директор перевернул страницу письма — он дает понять, что хотел бы подарить нам в память о своем посещении нечто существенное. Закрытый спортивный комплекс — вот что мне бы хотелось. Однако я понимаю, что его надо как следует принять. Он пишет, что надеется увидеть сохранившимися места, с которыми у него связаны детские воспоминания. Он перечисляет их, и я решил, прежде чем отвечать на письмо, сам проверить, сохранились ли они. — Директор опять вгляделся в страницы. — Прежде всего, он упоминает старый сарай… Полагаю, этот?

— Но это наше место, — с некоторым возмущением сказал Вильям. — Мы здесь всегда играем.

— Несомненно, мой мальчик. Вне всякого сомнения. Но когда ты со временем тоже станешь состоятельным финансистом или выдающимся ученым…

— Я собираюсь стать водолазом, сэр.

— Да, да… Неважно, на каком поприще ты сделаешь успехи. Но к тому времени уже другие дети будут играть здесь и считать его своим.

— Да, вполне возможно, сэр, — сказал Вильям, удивленный и не сказать чтобы обрадованный такой перспективой.

— Значит, старый сарай можно отметить… Может быть, ты поможешь мне и с другими, — директор опять обратился к письму. — Дерево с большим дуплом в Краун Вудс…

— Да, сэр, оно сохранилось.

— Заброшенный дом с яблоневым садом в долине…

— Да, сэр.

— Каменные мостки через речку…

— Да, сэр.

Мистер Маркс сложил письмо.

— Ну, тогда все в порядке. Я сообщу ему, что все это сохранилось… Не могу сказать, что с нетерпением жду этого визита. Судя по письму, он типичный образчик разбогатевших людей, общение с которыми меня особенно утомляет. Однако не следует распространяться на эту тему, будем считать, что я ничего не говорил. Ну, не смею долее отвлекать тебя от твоих дел. Кстати, зачем ты пришел сюда?

— Я принес вам булочку, — ответил Вильям.

— Как мило, — улыбнулся мистер Маркс. — Откуда ж ты узнал, что я здесь?

— Я вас тут спрятал, — сказал Вильям. — Ну, как будто вас разыскивает полиция, и вы пришли ко мне, — как будто пришли, — и раскаивались в том, что-то говорили сегодня мне в школе, и попросили спрятать вас и направить полицию по ложному следу. И я спрятал и соврал полицейскому, что вы улетели на континент, и я принес вам булочку, чтобы вас не мучил голод.

— Сегодня в школе? — переспросил мистер Маркс. Несмотря на профессиональную строгость и значительность, он был рассеянный и добрый человек. Он уже забыл свою недавнюю беседу с Вильямом, но теперь она всплыла у него в памяти. — О, да… Да, понимаю… Ну что ж, я считаю, что ты поступил по отношению ко мне очень благородно, мой мальчик. Очень благородно. Я в детстве при аналогичных обстоятельствах устраивал военно-полевой суд и приговаривал преступника к невероятным пыткам. Помню, особенно не любил я учителя по естествознанию и не раз подвешивал его за ноги на верхушку сосны.

— Неплохая идея, — сказал Вильям.

— Дарю тебе, — сказал мистер Маркс с рассеянным видом и взглянул на часы. — Ну, мне нужно идти…

— Хотите булочку, сэр? — спросил Вильям, вынимая ее из кармана.

Мистер Маркс осмотрел булочку, которая, несмотря на то что побывала в кармане у Вильяма, была сравнительно чистая.

— Достаточно половины, — сказал мистер Маркс. — Даже меньше половины.

— Тогда остальное съем я, — сказал Вильям, поделил булочку и в два приема покончил со своей долей.

Потом он стоял в дверном проеме и смотрел, как мистер Маркс идет через луг к дороге и в рассеянной задумчивости жует булочку.

Мистер Джеймс Элойсиас Ворфилд прибыл на следующее утро.

Мистер Маркс привез его со станции в своей маленькой потрепанной довоенной машине.

Собрали учеников, и гость обратился к ним с речью. Это был тучный, напыщенный, с прилизанными темными волосами и с какой-то фальшивой улыбкой человек. В своей длинной бессвязной речи он все твердил о честности, благородстве и выставлял себя образцом этих добродетелей.

— Конечно, я был озорник, — говорил он, одаривая своей широкой улыбкой ряды скучающих слушателей. — Да, я проказничал, но, должен сказать, я никогда не поступал подло…

Скука в аудитории нарастала. Мистер Маркс, сидевший рядом с оратором, оперся локтем на колено и прикрыл глаза рукой, изображая глубокую задумчивость.

Окончание речи было встречено аплодисментами, которые свидетельствовали не о впечатлении, которое она произвела, а о чувстве облегчения, что она наконец закончилась.

— Противный хвастун, правда? — сказал Вильям Джинджеру.

Но мистер Джеймс Элойсиас Ворфилд не интересовал Джинджера. Его мысли были заняты исключительно мистером Френчем.

— Сегодня он был еще хуже, чем обычно, — пожаловался он. — Наезжает и наезжает на меня. Отнял у меня гусеницу и оставил без перемены ни за что ни про что. Почти… И все мне выговаривает, выговаривает… Черт! Надо придумать что-нибудь такое же ехидное и сказать ему в ответ.

Тут Вильям вспомнил.

— Давай устроим над ним военно-полевой суд, — сказал он. — Давай устроим военно-полевой суд и приговорим его к… невероятным пыткам.

Джинджер повеселел.

— Давай, а когда?

— Можно после школы, на речке.

В укромном месте на берегу они уселись перед большим кустом, который должен был представлять собой обвиняемого. Вильям назначил себя судьей, а Джинджера — главным свидетелем.

Вильям обратился к кусту со всей строгостью.

— Вы преступник, — сказал он, — и закон должен вас покарать. Вы украли ценный игзимпляр гусеницы у этого мальчика?

Куст казался поникшим и удрученным.

— Он украл? — повернувшись к Джинджеру, спросил Вильям.

— Да, да, сэр, — ответил Джинджер.

— В военно-полевом суде не говорят: «да, сэр», — сказал Вильям немного раздраженно. — Так говорят только на кораблях. А в военно-полевом суде надо отвечать: «да, ваша честь».

— Почему? — спросил Джинджер.

— Неважно почему. Говори…

— Да, ваша честь, — сказал Джинджер.

— Вы украли редкую гусеницу у этого мальчика, — опять обращаясь к кусту, сказал Вильям, — и вы заключили его в классную комнату, в то время как ему полагалось быть на игровой площадке, и вы… Что еще он сделал, Джинджер?

— Он назвал меня полным идиотом, — сказал Джинджер.

— Это ужасно! — с важным видом произнес Вильям. — Он употребил именно эти слова?

— Да, да, ваша честь, — подтвердил Джинджер. — И он сказал, что я безмозглый и что веду себя как орангутанг.

— Ну, в сравнении с орангутангом нет ничего плохого, — заметил Вильям. — Я видел эту обезьяну в зоопарке. Она вела себя вполне разумно.

— Если ты собираешься принять его сторону… — запальчиво начал Джинджер.

— Нет, нет, — поспешно заверил его Вильям. Он сердито нахмурился и опять обратился к кусту: — Вы преступник, и вы признаетесь виновным в краже ценной гусеницы, и в противозаконном заточении мальчиков, и в использовании бранных слов по отношению к ним. У вас есть что сказать в свое оправдание?

Куст хранил молчание.

— Знаю, что сказать вам нечего, да я и не стал бы вас слушать. Я приговариваю вас к…

В этот момент из-за куста показалось чье-то незнакомое лицо, узкое, с блестящими чуть раскосыми глазами, взъерошенными, с проседью волосами и насмешливым ртом.

— Что тут происходит? — спросил незнакомец. — Судебное разбирательство?

— Военно-полевой суд, — холодно ответил Вильям. — И это наше дело.

— Прошу прощения, что вмешиваюсь, — сказал человек, — но, кажется, вы уже почти закончили. И каков приговор?

— Ну, — сказал Вильям неуверенно, так как его планы не простирались далее самой процедуры суда, — мы можем подвесить его за ноги на дерево.

— Нет-нет, — сказал человек. — Это слишком заурядно. Наказание должно соответствовать преступлению. Пусть он собирает с капусты гусениц, пока ни одной не останется в округе. А потом его надо выставить в клетке в зоопарке, кормить изъеденным клещами сыром, и пусть все мальчишки над ним потешаются.

Вильям усмехнулся.

— Да, хорошо придумано.

Он заглянул за куст, чтобы получше разглядеть инициатора этих предложений, и увидел невысокого мужчину в шортах, в потертом твидовом пиджаке, сидящего на траве. Рядом с ним стоял рюкзак.

— Я как раз собирался попить чаю, — сказал человек. — Присоединяйтесь. У меня много всякой еды, потому что я не делал остановки на ланч. Только выпил пива, съел ломтик хлеба с сыром в пабе — и вперед!

— Большое спасибо, — сказал Вильям, огибая вместе с Джинджером куст. — Вы очень добры.

— Очень добры, — сказал Джинджер.

— Садитесь, садитесь, — сказал человек. Он открыл рюкзак и достал несколько больших пакетов. — Моя хозяйка — натура широкая. Тут много всего.

И действительно: булки с сосисками, сэндвичи, пирог, яблоки, печенье…

— Налетайте, — сказал мужчина.

Они последовали его призыву.

— Вы тут живете? — спросил Вильям.

— Нет, я путешествую. Я считаю, что октябрь — самый лучший месяц для пеших походов. Этих мест в моем маршруте не было, но, когда я обнаружил, что нахожусь всего в нескольких милях отсюда, мне захотелось побывать здесь. Понимаете ли, я учился в здешней школе. Вы, я вижу, — он взглянул на их форменные галстучки, — посещаете то же самое образовательное учреждение… Полагаю, там теперь все по-другому. Я посмотрел на школу только снаружи, когда проходил мимо. Счел, что не стоит заходить внутрь… Но, услышав ваше судебное разбирательство, я не смог не заинтересоваться. Сразу всплыл в памяти военно-полевой суд, который мы устроили в мои школьные годы. — Он помолчал немного, потом улыбнулся. — Ну и история была!

— Расскажите нам, — попросил Вильям, жуя булку с сосиской.

Человек раскурил трубку.

— Ну, как я уже сказал, та еще была история… У нас было тайное общество. Полагаю, у вас тоже есть тайное общество. — Вильям кивнул. — Нас было шестеро. У всех были засекреченные имена. Сплошная тайна. Мы собирались в пещере, в той, что высоко на срезе карьера неподалеку от Марли. Перед входом в нее рос куст. Непросто было туда вскарабкаться, скажу я вам. Все держалось в строжайшем секрете. У нас были клятвы, устав и всякое такое. У одного мальчишки была кличка Боров. У него были маленькие глазки и маленькие заостренные уши, как у поросенка. Меня называли Живчик, не помню только почему… Противный был этот Боров, но втирался в доверие, подлизывался и так или иначе обводил вокруг пальца. А между тем стали пропадать деньги из карманов, перочинные ножики и прочее из парт и шкафчиков. Ну, мы установили наблюдение и поймали за этим Борова… Берите пончики, они выглядят аппетитно.

— Спасибо, — сказал Вильям. — Очень аппетитно.

— Конечно, нас потрясло, что вором оказался член нашего тайного общества. На следующий день мы собрались в пещере, устроили над ним военно-полевой суд и решили, что он должен подписать признание своей вины, и если он прекратит воровство, то ничего не скажем директору школы, а если нет, то покажем директору это признание. Конечно, из тайного общества мы его исключили… Попробуйте это шоколадное печенье.

— Спасибо, — сказал Джинджер.

— Я уже пробовал, — сказал Вильям. — Очень вкусное. Возьму еще. А что было потом?

Человек усмехнулся.

— Когда мы выбирались из пещеры, Боров решил сыграть со мной одну из своих «шуток» — толкнуть вниз, на камни, но я предугадал это и отступил в сторону, так что он сам и упал. И треснулся о камень, расшиб голову. Ему наложили швы, и больше недели он провалялся в постели. Как бы то ни было, а тайное общество перестало существовать.

— Почему? — спросил Вильям.

— А на следующий же день опять стали производить взрывы в карьере, как раз на той стороне, где была наша пещера. Мы видели, что она осталась невредимой и куст у входа уцелел, но пробраться к ней уже было невозможно. К тому же был конец учебного года, и мы разъезжались по домам. Мы находились на пансионе, и навряд ли кто из нас побывал здесь с тех пор. Я и сам здесь только потому, что обнаружил себя милях в двух от этих мест и захотелось на них взглянуть.

— Этот карьер… — задумчиво сказал Вильям.

— Не вздумайте туда забираться. И в наше-то время это было опасно, а сейчас вдвойне.

— Мы знаем его, — сказал Джинджер. — Он по дороге в Марли, да?

— Как давно это было, — сказал человек задумчиво. — Вот услышал ваш суд, и все всплыло в памяти. Вы судили преступника заочно, насколько я понял. Кто же он?

— Да этот Френч, — сказал Вильям.

— Наш учитель, — пояснил Джинджер.

— Ну, задайте ему по заслугам. Не забудьте. Пусть собирает гусениц с капусты, а потом сидит в клетке, в зоопарке… А теперь вам надо поторапливаться, а то родители забеспокоятся, не случилось ли чего с вами, да и я должен идти дальше… Возьмите с собой еду, которая осталась.

— Спасибо, — сказали Вильям и Джинджер в один голос.

— Очень интересно вы нам рассказывали, — добавил Вильям.

Все саркастические замечания, которые на следующее утро опять посыпались на них от мистера Френча, они воспринимали с полнейшим равнодушием, так как их взору рисовалась отрадная картина: их мучитель усердно собирает гусениц с капусты, а потом демонстрирует свою долговязую персону в клетке зоопарка.

Не только мистер Френч, но и весь персонал школы пребывал в нервозном состоянии. Потому что мистер Джеймс Элойсиас Ворфилд играл с мистером Марксом, как кошка с мышкой. То он вроде готов был подарить новый спорткомплекс, то нет. Он явно наслаждался ощущением власти, которое ему предоставила ситуация. То он не знает… То не уверен… То он заметил, что мальчик, которому полагалось учить латинские глаголы, тайком читал комиксы, а другого он уличил в трусости во время боксерского поединка. В его время так не поступали, это нечестно, это неблагородно. Снова и снова — и тем, кто его слушал, и тем, кто не слушал, — он рассказывал, каким он был честным и отважным уже с детства. Он рассказал также, откуда у него шрам на лбу. Оказывается, он защищал маленького от верзилы, который потом набросился на защитника с перочинным ножиком.

— Но я его не выдал, — добавил мистер Ворфилд с самодовольной улыбкой. — Конечно, и у меня были свои недостатки, но я никогда не ябедничал.

У мистера Маркса был загнанный вид. Он начал подозревать, что все туманные намеки гостя на щедрую благотворительность были сделаны только для того, чтобы придать себе вес и обеспечить себе прием в качестве почетного гостя, а на самом деле он ничего не подарит. Принимать мистера Джеймса Элойсиаса Ворфилда было задачей непростой, и мистер Маркс со своим педагогическим коллективом были уже порядком измотаны.

— Все какие-то злые, — говорил Вильям Джинджеру, возвращаясь из школы домой. — Хорошо, что завтра суббота и не надо идти в школу.

— Давай придумаем что-нибудь интересное на завтра, — сказал Джинджер. — Давай поиграем в ковбоев и индейцев.

— Нет, давай сходим в этот карьер, — сказал Вильям. — Очень интересно.

— Очень опасно, — сказал Джинджер.

— Ну, тогда я пойду один, — сказал Вильям, — а ты как хочешь.

— Я с тобой, — сказал Джинджер.

Они смотрели на огороженный перилами карьер, по краям которого высилось несколько отвесных зубчатых скал.

Вильям вгляделся в скалу на противоположной стороне карьера. У основания она была сильно разрушена взрывами, но ближе к вершине за нее все еще цеплялся куст.

— Бьюсь об заклад, там пещера, где собиралось их тайное общество, — сказал Вильям. — Бьюсь об заклад, это там. Вон за кустом виднеется маленькая расщелина.

— Может, и там, — сказал Джинджер, глядя в направлении, которое указывал Вильям. — Ну ладно, посмотрели и хватит, а теперь идем играть в ковбоев и индейцев.

— Нет, я хочу забраться в пещеру, — сказал Вильям.

— Да ты что, Вильям, — попытался урезонить его Джинджер. — Туда не забраться. На такую кручу! К ней и подхода нет.

— Я попробую, — сказал Вильям, — а ты как хочешь.

— Я с тобой, — опять сказал Джинджер. — Опаснее этого мы еще ничего не делали. Бьюсь об заклад, завтра к этому часу птицы будут клевать наши скелеты.

Но Вильям уже спускался на дно карьера.

— Ну что ж, спустились мы нормально, — сказал он на последних ярдах, катясь между каменными глыбами.

— Да, — сказал Джинджер, выбираясь из лужи, в которую угодил в самом конце спуска. Он посмотрел вверх, на нависший выступ. Отсюда тот казался еще выше и недоступнее. — Слушай, Вильям, нам ни за что не забраться… Слушай. Мы увидели ее. Давай будем считать, что мы там побывали.

Но Вильям уже начал подъем, ловко, как обезьянка, перебираясь с уступа на уступ. Высоты он не боялся. Он был отважен и абсолютно уверен в себе. Он умел держать равновесие, и воображение ему в этой ситуации не мешало. Джинджер, всецело доверяя ему, использовал те же точки опоры для рук и ног, что и Вильям, как будто они были наделены какой-то магией…

Так достигли они выступа, протиснулись за куст, в расщелину, и оказались в пещере.

— Черт! — выдохнул Вильям, оглядываясь. — Вот это класс!

Хотя вход в пещеру был очень узкий, сама она оказалась большой, просторной и уходила глубоко в скалу. Прямо-таки создана была для встреч членов тайного общества, пока последний взрыв в карьере не отсек в нее доступ. Там валялись обломки карандашей, фруктовые косточки и лежал покрытый пылью лист бумаги.

Вильям взял его, сдул пыль и прочел: «Я, нижеподписавшийся, признаю, что украл шиллинг из кармана Филипса и полкроны из кармана Саундерса, а также перочинный ножик из парты Грегсона и часы из шкафчика Тиллинсона и в разное время другие вещи».

Подпись: «Боров» — и ниже еще что-то неразборчиво, каракулями.

— Черт! Да это же его признание, — сказал Вильям.

— Давай возьмем эти карандаши, — сказал Джинджер, — и ножичек хороший, совсем немного заржавел.

— А вот и компас, — сказал Вильям. — Очень полезная вещь. Видишь, показывает, где север… И ластик. — Он сунул «признание» вместе с компасом и ластиком в свой карман. — Они теперь ничьи, так что можно забрать их себе.

— Как же мы будем спускаться! — сказал Джинджер, выглянув из расщелины и отшатнувшись назад.

— Ничего, все будет в порядке, — сказал Вильям. — Это проще простого.

Его заявление было, пожалуй, излишне оптимистичным, но после нескольких весьма рискованных моментов они, возбужденные, все в синяках и ссадинах, уже оказались на дне карьера.

— Вот интересно было! — говорил Вильям, не обращая особого внимания на расшибленную до крови ногу. — Здорово, что мы туда забрались. Хотел бы я в то время быть членом их тайного общества.

— И выгнать этого Борова, — хохотнул Джинджер, вытряхивая несколько камушков, запавших за воротник. — Как это еще не вся кожа с меня содралась!

— Давай в следующий раз наш военно-полевой суд приговорит Френчи к заключению в этой пещере, — сказал Вильям. — Бьюсь об заклад, оттуда ему нелегко спуститься вниз.

— Может быть, он в понедельник не будет таким въедливым, до посинения насобиравшись гусениц, — усмехнулся Джинджер.

Но в понедельник Френчи был еще более въедлив, чем обычно, и весь персонал еще более взвинчен, потому что мистер Джеймс Элойсиас Ворфилд все еще пребывал в школе, требуя постоянного к себе внимания, но так ничего и не решив насчет спорткомплекса. Он даже более откровенно начал увиливать от этого, говорил, что слишком уж многие обращаются к нему за помощью, заблуждаясь насчет величины его богатства.

— Конечно, мне хотелось бы что-то сделать для школы, но я не так богат, как об этом распространяются. И кроме того, у меня уже много обязательств.

Информация обо всем этом просочилась и в ученическую среду. Пасмурный день, холодный моросящий дождь усугубляли и без того гнетущее настроение всей школы.

— Надо придумать что-нибудь такое, чтобы он подарил нам этот несчастный спорткомплекс и убрался домой, — сказал Вильям.

— Меня уже тошнит от его болтовни о крикете, — сказал Джинджер.

— Черт! Это мысль! — сказал Вильям.

— Какая?

— Крикет.

— Что крикет?

— Ну, он помешан на крикете. Прямая бита и всякое такое. О футболе он не говорит, все о крикете… Может, если он увидит, что мы играем в крикет, у него настроение улучшится, и он подарит нам этот паршивый спорткомплекс и уберется домой.

— Ты что, какой крикет! — изумился Джинджер. — Кто играет в крикет в октябре! Дождик зарядил, площадка раскисла.

Вильям отмел все возражения.

— В крикет можно играть в любое время, — безоговорочно сказал он. — Надо только воткнуть в землю воротца и кидать в них мяч. Пойдем за Генри и Дугласом.

На следующее утро мистер Джеймс Элойсиас Ворфилд, лениво глядя на учеников во время перемены через окошко в кабинете директора, был удивлен, когда четверо из них стали вколачивать крикетные воротца в насквозь промокшую землю, а затем начали игру, которую, по-видимому, следовало считать крикетом. Он решил разузнать, что все это значит, и подошел к игрокам. Перед воротцами застыл Джинджер, являя собой безупречную стойку с прямой битой. Вильям готовился подать мяч.

Полевые игроки Генри и Дуглас замерли в ожидании.

— Что это?.. — начал мистер Ворфилд.

Вильям послал мяч.

При этом он поскользнулся и упал лицом в грязь.

Мяч описал дугу и угодил мистеру Ворфилду прямо в лоб.

Мистер Ворфилд отшатнулся, поскользнулся и тоже упал лицом в грязь.

Мальчишки, стоявшие поблизости, прыснули.

Покраснев от злости, мистер Ворфилд схватил Вильяма за шиворот и потащил в кабинет директора.

— Этот мальчишка, — шипел он, брызгая слюной, — имел наглость кинуть в меня мячом. Он нарочно бросил в меня. Я требую, чтобы его немедленно и строго наказали.

Мистер Маркс взглянул на покрытую грязью физиономию Вильяма.

— Я не могу даже понять, кто это, — сказал он. — Вытри лицо, мальчик.

Вильям порылся в кармане. Он знал, что где-то среди всякой всячины там должен быть носовой платок. Он нащупал его и вытянул. При этом содержимое кармана вывалилось на ковер, и среди прочего — измятая бумажка со словами: «Я, нижеподписавшийся…», и отчетливо была видна подпись: «Боров».

Взгляд мистера Ворфилда остановился на ней, и выражение его лица странным образом изменилось. Кровь отхлынула от щек, и они приобрели пепельный оттенок. Глаза выпучились на бумажку, наливаясь кровью.

— Подними этот мусор, — сказал мистер Маркс.

Вильям все поднял и неотрывно смотрел на мистера Ворфилда.

От напряженности момента черты лица мистера Ворфилда проявились резче — маленькие глазки, заостренные уши, похожий на рыло нос. Явственно проступил неровный шрам на лбу.

— Боров! — выпалил Вильям.

Мистер Маркс с изумлением посмотрел на Вильяма, потом с еще большим изумлением на мистера Ворфилда. Капли пота выступили на лбу мистера Ворфилда и заструились по лицу, мертвенно-бледные губы искривились в тошнотворной улыбке.

— Ладно, ладно! — сказал он. — Пожалуй, я слишком вспылил. Несомненно, слишком вспылил. Я вспыльчивый человек. Открытый, щедрый, смелый, но могу вспылить. — Он достал носовой платок и вытер пот со лба. — Я бы хотел поговорить с мальчиком наедине, директор.

Мистер Маркс пожал плечами и вышел.

Мистер Ворфилд повернулся к Вильяму. Лоб у него все еще блестел от пота, к губам все еще была приклеена противная улыбка.

— Где ты взял этот листок, мой мальчик? — спросил он. — Тот, что выпал у тебя из кармана.

— А, этот! — сказал Вильям. — Я нашел его в пещере в старом карьере.

Мистер Ворфилд издал похожий на ржание звук, что, очевидно, должно было означать смех.

— Помню, помню… Несколько ребят собирались там на заседания тайного общества. Сам я не был его членом, но слышал о нем. Я… э…

И вдруг Вильяма осенило. Эти непонятные каракули после клички Боров… Он вытащил из кармана бумажку и повнимательнее в них всмотрелся. Они оказались не такими уж неразборчивыми. Написано быстро и витиевато, но понять вполне можно: Джеймс Элойсиас Ворфилд.

— После «Боров» стоит ваше имя, — сказал он, — Джеймс Элойсиас Ворфилд.

Мистер Ворфилд сделал шаг по направлению к Вильяму.

Тот сделал шаг к двери и сунул бумажку обратно в карман.

Мистер Ворфилд стоял, соображая, что же предпринять.

Мальчишка, хоть и небольшого роста, выглядел крепким и шустрым. Он может увернуться за мебелью. Может выскочить в дверь. Тогда все выплывет наружу. Опять раздалось ржание.

— Да, да, — сказал мистер Ворфилд. — Вспомнил. У нас была такая игра. Мы все написали воображаемые признания. Как сейчас помню! В тот дождливый день… Забыл, что же я придумал тогда… Ну, ты же разумный мальчик. Давай заключим сделку. Эта бумажка тебе ни к чему, а мне она дорога — просто как воспоминание о детстве. Тебе-то она не нужна, так ведь?

В табелях успеваемости у Вильяма с неизменной регулярностью отмечалось его недостаточно серьезное отношение к учебе, но вообще-то был он смышленым. Он поднял на собеседника простодушный взгляд.

— Я думаю, директору эта записка может пригодиться, — сказал он. — Мистер Маркс собирается создать что-то вроде школьного музея. Думаю, он захочет взять ее в музей.

Мистер Ворфилд облизнул пересохшие губы.

— Чепуха! — сказал он. — Какая-то бумажная игра! Какой она представляет для него интерес? Просто дождливым днем играли.

— Но Фриски говорил…

Лицо мистера Ворфилда стало каким-то зеленым.

— Ты знаешь Фриски? — опешил он.

— Да, я его знаю, — сказал Вильям.

Мистер Ворфилд отбросил всякую дипломатию.

— Что ты за нее хочешь? — спросил он.

— Ну, — задумчиво начал Вильям, — мистер Маркс вроде хочет крытый спортивный комплекс.

— Конечно, конечно, мой мальчик, — сказал мистер Ворфилд, к которому понемногу возвращалась его самоуверенность. — Я и сам хотел подарить его школе. Это одна из главных целей моего приезда.

— Душевые и раздевалки.

— Конечно, конечно.

Мысль Вильяма работала быстро.

— А завтра для всей школы свободный день.

— Да, да, мой мальчик, — сказал мистер Ворфилд, напуская на себя прежнее благодушие. — Не все ж учиться, надо и порезвиться. Ха-ха!

— И чтобы меня не ругали за то, что я попал в вас мячом…

Мистер Ворфилд вздрогнул.

— Конечно, конечно. Мальчишки есть мальчишки. Когда-то и я был таким. Ха-ха! И… э… я полагаю, что с этой дурацкой бумажкой будет покончено? А то ведь некоторые могут не понять, что это была всего лишь игра.

— Да не беспокойтесь, — сказал Вильям. — Я быстро обо всем забываю.

Мистер Ворфилд встретился с ним взглядом и почему-то почувствовал, что ему можно поверить.

— Ну, — сказал он, протягивая руку.

Вильям прижал карман ладонью.

— У меня в кармане все вперемешку, — сказал он. — Я найду ее, пока вы все уладите с мистером Марксом.

Мистер Ворфилд бросил на него взгляд, в котором мелькнуло невольное восхищение, и пошел к двери.

Мистер Маркс и мистер Френч разговаривали в конце коридора.

— Прошу вас, директор, — позвал мистер Ворфилд. — Наша небольшая беседа закончилась.

Мистер Маркс и мистер Френч вошли в кабинет и обратили внимание на то, что вид у гостя какой-то странный и неприятный. Лицо его покрылось красными пятнами, лоб все еще блестел от пота, а толстые губы нервно подергивались.

— Так-так-так, — сказал он, оскалившись, — мы поговорили немного, и я хочу забыть о случившемся… я… я прошу не наказывать этого мальчика.

— Как вам будет угодно, — ответил мистер Маркс.

— Повезло тебе, Браун, — сдержанно сказал мистер Френч.

Мистер Ворфилд достал свои часы.

— Видите ли, сегодня вечером мне надо уезжать, но прежде я хотел бы закончить это небольшое дело с павильоном, директор.

Он достал из кармана чековую книжку и подошел к письменному столу. Мистер Маркс и мистер Френч с изумлением смотрели, как он выводит на чеке цифры.

— Вы очень щедры, Ворфилд, — сказал мистер Маркс. — Весьма благодарен.

— Не стоит, — сказал мистер Ворфилд. — Тут хватит и на раздевалки, и на прочее.

Они повернулись к Вильяму, который стоял, глядя на них с нетерпением.

— Что ты здесь торчишь, Браун? — спросил мистер Маркс, пряча чек в бумажник. — Ступай!

— Чего только нет в карманах у этого мальчишки! — сказал мистер Ворфилд, тоненько заржав. — Ну-ка, выверни их, приятель… Бечевка, автобусные билеты, спичечный коробок, какая-то бумажка… Надо этот мусор бросить в огонь.

Он все сгреб и бросил в камин, подождал, пока его «признание» не превратилось в пепел, потом глубоко вздохнул и опять вытер лоб.

— До свиданья, — вежливо произнес Вильям, когда мистер Ворфилд направился к двери.

Джинджер ждал Вильяма у ворот.

— Говорил тебе, это не поможет, — хмуро сказал он. — Ну, что там?

— О, ничего особенного, — ушел от прямого ответа Вильям. — Немного поругали, но все закончилось хорошо. И я узнал одну хорошую новость.

— Какую?

— Завтра мы не учимся. Целый день свободный.

— Здорово, — сказал Джинджер. — Давай поиграем в ковбоев и индейцев.

Мистер Маркс и мистер Френч стояли у окна, глядя вслед такси, которое уносило их гостя на станцию. Когда машина скрылась из вида, мистер Маркс вынул из бумажника чек и с удовлетворением на него посмотрел.

— Итак, мы его получили, — сказал он.

— Получили, — сказал мистер Френч. — Несмотря на юного Брауна.

— Несмотря на юного Брауна, — согласился мистер Маркс. Потом вдруг задумался. — А кто знает, может быть, как раз благодаря юному Брауну?