Этюды в багровых тонах: катастрофы и люди

Убийственное озеро

Улица была усеяна трупами. Мужчины, женщины, дети, старики, старухи. Многие перед смертью пытались избавиться от одежды, перепачканной кровавой рвотой. Тут же валялись свиньи, кошки, собаки, птицы. За изгородями лежали коровы — серые ребристые туши. Листья на деревьях пожелтели и свернулись. Тишину не нарушало даже жужжание насекомых… Группа людей в противогазах и прорезиненных накидках миновала одну улицу, другую и вышла на площадь с набережной, омываемой водами озера. Еще недавно голубое, сейчас оно было коричневого цвета. Кое-где по неподвижной глади, будто язвы, расползались белесые пятна. И тут раздался крик — резкий, пронзительный, отчаянный. Так кричат младенцы.

Нож был хорош. Узкое хищное лезвие сверкало в лучах солнца. Рукоятка из слоновой кости отчетливо выделялась в руке Булу. Чернокожего звали иначе, но Курт Гарбер не стал утруждать себя запоминанием заковыристого имени, окрестив проводника Булу — по названию народности, к которой тот принадлежал.

Сталь клинка погрузилась в брюхо антилопы. Этот нож Гарбер вынужден был подарить проводнику в Дуалу, маленьком порту на побережье Атлантики, иначе Булу ни за что не пошел бы с ним к Колеснице богов, пользующейся дурной славой у аборигенов. Нож, при виде которого у чернокожего от восхищения закатились глаза, решил исход переговоров. Конечно, энное количество купюр тоже сыграло свою роль, но не главную, нет, не главную.

Из располосованного брюха животного вывалились внутренности. Курт Гарбер, высокий белокурый немец, огладил ладонью приклад «манлихера», положил на колени планшет и открыл карту. Цепочка озер, окруженная горами, тянулась к побережью. Эту вулканическую гряду в сотни километров длиной местные жители называли Колесницей богов. Почему? А бог его знает. Или черт. Скорее уж черт, подумал Гарбер, который за последние дни успел возненавидеть скалистые отроги, унылые, выжженные солнцем долины, пыль, песок и каменные осыпи, которые им с проводником приходилось преодолевать с риском в любую секунду сорваться вниз. Даже озера, встречавшиеся им во множестве, не радовали глаз. Зажатые крутыми берегами так, что к воде не подобраться, они манили недоступной прохладой и будто насмехались над изнемогающими путниками.

Палец Гарбера, скользивший по бумаге, уткнулся в жирный чернильный крест. Здесь! Здесь находятся золотые россыпи, о которых в далеком Гамбурге толковал спившийся геолог, побывавший в Камеруне с разведывательной экспедицией несколько лет назад. Он же вручил Курту эту карту и заверил, осенив себя крестом, что в ближайшее время ни одна из компаний Германии на месторождение не покусится. У империи были заботы поважнее: сначала завоевать Камерун целиком и полностью, потом уж можно доить…

Карта обошлась Гарберу совсем недорого — в три кружки пива и пару рюмок шнапса, плюс закуска, естественно. Курт и сам не знал почему, но он сразу поверил в существование несметных сокровищ. А поверив, загоревшись, продал шорную лавку, доставшуюся от отца, и засобирался в дорогу. Пароход доставил его в Дуалу, где после долгих блужданий по портовым кабакам и бесконечных разговоров Гарбер нашел проводника, худо-бедно изъяснявшегося по-немецки. И умевшего, как выяснилось позднее, вполне прилично, хотя и без особой фантазии, готовить.

— Булу, — крикнул он. — Я долго буду ждать?

— Сейчас, хозяин, сейчас будет готово, — откликнулся проводник, лакомившийся сырой печенью антилопы.

Небрежно вытерев руки о холщовые штаны и тщательно — нож о тряпицу, вытащенную из кармана, чернокожий подхватил вырезанный им кусок мяса, щедро посыпал пряностями из кожаного кисета, насадил на прут и пристроил над костром.

— Сколько нам еще идти? — задал Гарбер вопрос, который задавал по меньшей мере десять раз в день.

— Долго, — осклабился Булу и оттопырил мизинец. — Один день.

Он всегда говорил «долго» — и две недели назад, и неделю. Когда они будут в получасе ходьбы от ущелья, полного самородков, которые можно грести лопатой, наверное, даже тогда Булу будет твердить: «Долго». Вот же тупая скотина!

Запах жареного мяса коснулся ноздрей. Гарбер повел носом и сглотнул. Есть хотелось невыносимо. Побыстрей бы… И в дорогу! Алчность, как убедился Курт, сродни голоду. Она так же мучительна.

Два часа спустя они уже были в пути, взбираясь по узкой тропе к перевалу. Курт дышал тяжело, с присвистом. А Булу шел свободно, легко. Он совсем не чувствовал усталости, этот проклятый негр.

Одолев перевал, они стали спускаться по склону.

— Скоро будут озеро и деревня, — сказал Булу. — Только с этой стороны к ним не подойти: осыпи.

— Нам и не надо, — буркнул Гарбер. — Вода у нас есть. Еда тоже. Не будем терять времени.

Булу пожал плечами, коснулся ушей, в которые были воткнуты тонкие костяные палочки, поправил нож, болтавшийся в веревочных ножнах у пояса, и ускорил шаг. Курт выругался про себя, но ничего не сказал — поспешил за проводником.

Тропа вывела их к обрыву.

— Отдохнем, — прохрипел запыхавшийся Гарбер.

Чернокожий растянул в ехидной улыбке губы, покрытые вязью татуировки.

Колени Курта подломились, и он со стоном опустился на камень. Ему понадобилось минут десять, чтобы прийти в себя. Гулкий, рокочущий звук, донесшийся откуда-то снизу, заставил его вновь подняться на ноги. Он подошел к краю обрыва и приставил к глазам окуляры бинокля. Деревня лежала перед ним как на ладони. Домики с тростниковыми островерхими крышами рассыпались вдоль берега озера. Голые ребятишки купались в воде и пыли. Рыбаки копошились у лодок, их жены — у глиняных очагов, горбившихся около хижин.

— Ладно, — сказал Гарбер. — Переночуем здесь, в деревне.

Булу вновь улыбнулся, но уже по-другому — радостно.

Спуск занял около часа. Тропа петляла, то теряясь среди расщелин, то снова выводя к обрыву. Когда скалы наконец окончательно расступились, открывая деревню, Курт понял: что-то случилось. Слишком тихо!

Гарбер отстранил Булу, сдернул с плеча «манлихер» и медленно пошел вперед. У первого же дома он остановился. На земле лежал человек. Мертвый, с вывалившимся языком и разодранной ногтями грудью.

Сзади раздался всхлип. Гарбер оглянулся. Черное, лоснящееся лицо Булу стало серым. Молча погрозив проводнику винтовкой, Курт сделал еще несколько шагов и завернул за хижину. У пылающего очага с горшком, из которого выплескивалась кипящая вода, вытянулась мертвая женщина с выкатившимися из орбит глазами. Здесь же, в нескольких метрах, в лужице пыли распростерлись трое детей. Тоже мертвые, с испачканными кровью губами. Их кожа была покрыта волдырями ожогов. Рядом с ними задрал вверх ноги грязный поросенок. А вот еще трупы — мужчина, женщина, еще один мужчина. А вон там, на дороге, еще мертвые, и еще, и еще!

Курт Гарбер почувствовал, как теплая волна рвется из желудка. У него закружилась голова. Глаза и мозг заволокло пеленой.

— Хозяин! — пробился сквозь тьму голос проводника. — Надо уходить. Надо бежать!

Гарбер заковылял следом за Булу, который, пошатываясь, шел к скалам, сжимая в руке нож. Так сжимает оружие человек, готовый к нападению, но пока еще не знающий, кому из окруживших его убийц первым засадить клинок под ребра. Но где они, эти убийцы? Они невидимы!

— Постой. Погоди! — прохрипел Курт Гарбер.

Чернокожий даже не оглянулся. Грудь Гарбера разрывал кашель. Каким-то чудом ему удалось добраться до камней. Он остановился, чтобы собраться с силами, вздохнул глубоко, и тут же ускользающее сознание подсказало, что это — конец, он больше не сможет одолеть ни метра, ни сантиметра.

Курт поднес руку ко рту, чтобы вытереть хлынувшую горлом кровь — горячую, липкую, но пошатнулся и рухнул на землю. Последнее, что он увидел, это летящие вниз камешки. Целый веер… Это Булу, оскальзываясь, карабкался на четвереньках по крутому склону. Нож, прекрасный нож с ручкой из слоновой кости, проводник держал в зубах. Курт Гарбер подумал, что зря потратился на такой дорогой подарок, и умер.

Андрэ Кповиль никогда не гневил Господа, сетуя на то, что промыслом Божиим заброшен сюда, в Камерун, на берега озера Моноун. Напротив, он гордился своей миссией — наставлять на путь истинный язычников и заблудших, и усердно молился, пытаясь одолеть грех гордыни. Священник должен чураться тщеславия, ему надлежит неуклонно выполнять свой долг пастыря — всего лишь. И ему воздастся!

О долге Андрэ Кловиль размышлял часто. Особенно в годы войны. Особенно после того, как с частями генерала Де Голля вернулся на родину, чтобы освободить ее от фашистов. И особенно после того, как побывал в концлагере — к счастью, не в роли заключенного, — и своими глазами увидел газовые камеры и печи крематория, ящики с детскими ботиночками и золотыми коронками, тугие кипы волос, предназначенных для набивки матрасов, и длинные рвы, переполненные мертвецами.

Свой долг солдата он выполнил до конца, после чего сменил форму цвета хаки на облачение священника, автомат — на крест. Его старания, его истовость вскоре были отмечены, а просьба — удовлетворена. Через два года он получил назначение и отбыл в Камерун, чтобы там нести людям слово Господне — о всепрощении и милости к падшим.

Главный город страны — Яунде — показался ему слишком шумным, суетным, и он настоял на том, чтобы его отправили в какой-нибудь дальний приход. Так он оказался у озера…

В этой деревне был небольшой храм, построенный еще немецкими колонистами. К 1914 году, в результате многолетних военных операций, Германия захватила всю страну и начала ее «цивилизовывать» так, как она это понимала, как ей было выгодно. Однако планам по ирригации земель и разработке полезных ископаемых — золота, газа, нефти — не суждено было сбыться. После Первой мировой войны Лига наций отдала часть Камеруна под управление Франции, другую часть — Англии. Немцев не слишком вежливо попросили удалиться. Французские и английские чиновники завели свои порядки; коммерсанты — подхватили знамя, выпавшее из рук германских промышленников; новые миссионеры «вселились» в лютеранские церкви.

Его отошедший в мир иной предшественник, как с удовлетворением констатировал Кловиль, был человеком деятельным. Несмотря на преклонные года, он неустанно обихаживал храм, пользуясь при этом немалым уважением среди жителей деревни. Кловиль должен был продолжить начатое и приумножить благие дела. Особых трудностей, и это его огорчало, на этом пути он не видел.

Как же он ошибался!

Довольно скоро выяснилось, что вера в Иисуса Христа у бамилеке и фульбе, босса и булу, фанг и этон, бамум и эвондо, других племен и народностей мирно уживается с поклонением многочисленным языческим богам и духам, вроде духа озера, который, осерчав на людей, может одним дуновением уничтожить их, а заодно и всю живность в округе.

Досадно было и то, что равным с католическим священником почтением тут пользовался местный колдун, старик с налитыми кровью глазами. Кловиль счел необходимым познакомиться с ним. Ибо врага надо знать в лицо!

— Чиа, — обратился он как-то утром к мальчику, прибиравшемуся в его доме, — проводи меня к колдуну.

Мальчуган поднял на священника глаза и кивнул.

…Когда-то, при немцах и позже, вплоть до недавнего времени, деревня была многолюдной, однако сейчас большинство жителей перебрались в городок Вум, где началось строительство кожевенной фабрики, а значит, была работа, гарантирующая относительно безбедное существование. Поэтому многие деревенские дома пустовали, ветшая и разрушаясь. Проходя мимо них, Кловиль осуждающе покачивал головой.

Идти пришлось довольно долго. Колдун жил на окраине, в круглой глинобитной хижине, лепившейся к отвесным скалам.

— Здравствуйте, — сказал Кловиль по-французски, рассматривая человека, сидящего перед ним на драной циновке. Благодаря книгам, проштудированным на родине, в монастырской библиотеке, в которой были отнюдь не только труды отцов церкви, он сразу определил, что колдун принадлежит к народности булу. Об этом свидетельствовали татуировки и проткнутые заостренными косточками уши.

— Здравствуйте, — ответил колдун на ломаном немецком.

Кловиль растерялся. Почему-то он думал, что разговор пойдет на французском. Ведь сколько лет прошло с тех пор, как проклятые боши убрались отсюда!

— Здравствуйте, — повторил старик по-французски.

Над ним издеваются, подумал Кловиль, но вспомнил о смирении, о котором так часто говорил прихожанам, и погасил возникшее раздражение.

— Я пришел к вам, уважаемый, чтобы познакомиться, — сказал он.

Колдун ткнулся острым подбородком в грудь и промолчал, будто прислушиваясь к чему-то.

— Надеюсь, мы будем жить мирно, — продолжил священник после паузы.

— Если будем жить, — сказал колдун.

— Все мы в руках Божиих, — веско проговорил Кловиль.

— Все мы во власти духа озера, — возразил колдун. — Слышите?

Кловиль напряг слух, однако ровным счетом ничего не услышал, разве что какой-то звук, отдаленно напоминающий рокот далекого грома.

— Дух озера сердится, — пояснил колдун. — Скоро невидимая смерть придет в деревню. Живые должны уйти, мертвые могут остаться — им все равно.

— А вы? Вы тоже уйдете? — язвительно спросил Кловиль.

— Нет. — Колдун возложил руки на нож, лежащий перед ним на земле. — Я видел столько лун, что устал и хочу присоединиться к своим предкам. Они давно ждут меня. Уходите, я должен подготовиться к этой встрече.

Надо же, и этот говорит о долге! Кловиль повернулся совсем по-солдатски — ать-два! — и зашагал по дороге. Чиа семенил рядом.

Всю дорогу священник, оскорбленный высокомерием колдуна, тушил полыхавшее в душе пламя негодования, но справился с ним только у дверей храма. Припустивший дождь, без которого не обходился ни один из этих августовских дней, казалось, помог ему в этом.

Но тут Чиа подлил масла в огонь.

— Завтра я не приду, — отводя глаза, с запинкой произнес он. — Отец уезжает в Вум. Будет работать на стройке. Я еду с ним.

— Это правда? — нахмурился Кловиль. — Или он боится духа озера?

— Мы все его боимся, — прошептал мальчик. — Вы тоже уезжайте.

— Нет! — воскликнул священник. — Никуда я не поеду. И те, кто верит в Господа нашего Иисуса Христа, тоже не поедут!

— Как скажете… До свидания, — пробормотал Чиа и побрел по дороге, то и дело оглядываясь через плечо. Во взгляде его была жалость, агатовые глаза — полны слез.

Тем же вечером Андрэ Кловиль произнес яростную проповедь, в которой осудил суеверия, вносящие сумятицу в умы и души истинных христиан. Он говорил о втором пришествии, праведниках и геенне огненной. Пыл его был столь велик, что, вернувшись к себе, в аккуратный домик у самой кромки озера, он упал на колени перед распятием и вознес слова благодарности Господу за ту правду, которую Всевышний вложил в его уста.

В какой-то момент слезы радости заволокли его взор. Он сморгнул, но слезы текли и текли. Потом он почувствовал горечь на губах, схватился за горло и повалился на пол, ударившись лбом о доски пола. Боли от удара он не почувствовал. Точнее, боль была, но она не могла сравниться с той болью, которая пожирала его гортань, его мозг, все его существо. Но она еще была не всесильна, эта боль, она еще дозволяла думать, и Кловиль подумал, что, наверное, то же самое испытывали жертвы нацистов в газовых камерах. А потом он подумал о последнем суде, страшном суде…

Боль стала невыносимой. Священник дернулся, руки его свело судорогой, он дернулся еще раз и замер.

Тем временем ядовитое облако ползло по деревне. Визжали в предсмертной агонии свиньи, истошно мяукали кошки, куры били по земле крыльями, поднимая облачка пыли. Люди выбегали из домов, рассыпая брызги крови, фонтаном бьющей из распахнутых в диком вопле ртов. Матери, переламываясь в кашле, прижимали к груди корчащихся в конвульсиях детей, пожираемых нестерпимым жаром. Мужчины несли на руках престарелых родителей. Кто-то падал, не сделав и нескольких шагов, а кто-то — более сильный и выносливый, — превозмогая боль и ужас, упорно брел к окраине деревни, к хижине колдуна. Старик никому никогда не обещал спасения — ни здесь, на земле, ни после смерти, в мире теней, и все же люди видели в нем последнюю надежду. Никто не дошел…

Колдун все так же сидел на циновке. Глаза его были закрыты. Он не хотел видеть то, что творится в деревне, залитой мерцанием полной луны. Он знал, что увидит. Много лет назад он стал свидетелем могущества духа озера, и та картина до сих пор стояла у него перед глазами.

Тогда он был молод и силен. Он смог вскарабкаться по склону — туда, где был чистый воздух. Он дышал и не мог надышаться…

Два дня он укрывался на горе, а потом все же спустился в деревню. Он шел, до боли сжимая в руке нож, и боялся. Лишь увидев облепленное мухами вздувшееся тело белого господина, он чуть приободрился. Мухи — это жизнь.

И шакалы — жизнь. Они поворачивали к человеку окровавленные морды, опасаясь, что тот помешает им рвать мертвецов, покрытых безобразными струпьями. Тем же занимались стервятники, слетавшиеся отовсюду. Эти первым делом выклевывали глаза.

Воздух был пронизан смрадом разлагающихся трупов. Никого, ни одной живой души! Один… Постояв у озера, подернутого грязной пеной, он возблагодарил всесильного духа, помиловавшего его, и пошел прочь, чувствуя в себе силы, которых прежде не ведал. Так он стал колдуном, провидцем.

Это было давно. А сейчас он умирал и был спокоен, потому что озеро давно нашептало ему, что смертный час его близок. Он был спокоен еще и потому, что сделал все, чтобы люди ушли из деревни. Остались лишь те, кто поверил не ему, а этому человеку в черном, его Богу.

Кровь выступила на губах. Старик не позволил себе закашляться. Он хотел умереть достойно. Это ему удалось.

Сотни и тысячи предков появились из тьмы, маня его за собой. Подобие слабой улыбки искривило татуированные губы колдуна. Вот и встретились…

В ту ночь в деревне у озера Моноун умерли более двухсот человек.

Чиа Бо Фанг ударил ногой по рычагу, заводя мотоцикл, и вырулил со двора больницы. Промчавшись по затихающим к вечеру городским улочкам, он выскочил за окраину Вума, к дороге, ведущей к дому.

Учителю из поселка на берегу озера Ниос было без малого пятьдесят, по местным меркам — много. А он еще собирается стать отцом! Супруга Чиа Бо тоже была женщиной не первой молодости — 40 лет, беременность протекала трудно, и вот уже месяц как жена лежала на третьем, последнем этаже больницы, самого высокого здания поселка.

Быть бездетным среди представителей народности фанг считалось позором. Если Господь смилостивится, вскоре Чиа Бо позабудет, что это такое — стыдливо отводить глаза от чужих детей, мучительно завидуя их родителям.

Жену он навещал каждый день, спрашивал о здоровье, она не жаловалась, говорила, что чувствует себя хорошо. Но роды все не наступали… Доктор, единственный на всю больницу и весь поселок, разводил руками, а санитарки советовали прибегнуть к помощи отваров из трав. Но Чиа Бо Фанг был достаточно образованным человеком, чтобы отдавать предпочтение патентованным лекарствам, а не каким-то снадобьям, сваренным неизвестно из чего и неизвестно в каких условиях.

Сегодня врач посетовал, что в больнице нет препарата, который может понадобиться в случае, если роды будут идти с осложнениями, а судя по всему, так и будет. Смириться с таким положением вещей учитель не мог.

— Где его можно достать? — спросил он.

— В городе. Мы уже запросили, лекарство привезут завтра. До этого никакого транспорта из Вума не будет.

— А если роды начнутся ночью?

Врач выразительно подвигал бровями, демонстрируя большое сомнение, и уставился на портрет президента Ахиджо, лидера партии «Камерунский союз», человека, объединившего в 1972 году Восточный и Западный Камерун в единое государство. Президент смотрел с портрета прямо и смело.

— Я привезу лекарство, — заявил Чиа Во. — У меня есть мотоцикл. Я обернусь за несколько часов.

— Хорошо, — в задумчивости врач подергал стетоскоп, болтавшийся у него на шее. — Я позвоню в Вум, в больницу, чтобы вам его выдали.

Поднявшись на третий этаж, Чиа Бо Фанг поцеловал жену, сбежал по лестнице и не без труда взгромоздился на мотоцикл. Он всегда был довольно плотным, этот учитель начальной школы из поселка Ниос.

Больница Вума производила впечатление своими размерами, хотя, конечно, ей было далеко до столичных медицинских учреждений. Чиа Бо Фанг два раза был в Яунде, он видел, он знает! Однако по сравнению с больничкой поселка это было роскошное здание. Оно и понятно: куда неполным двум тысячам жителей Ниос до 24 тысяч Вума!

Получив лекарство, учитель поспешил в обратный путь. И вот он мчится по испещренной рытвинами дороге, выжимая из мотоцикла всю скорость, на которую тот был способен.

Миля за милей оставались позади. Показались отроги Колесницы богов, озаренные закатным солнцем. Еще несколько минут, и на землю опустится тьма, здесь всегда так — быстро. Дорога нырнула в ущелье. Свет фары выхватывал из сгущающейся черноты несколько метров дороги и чахлые кусты на обочинах. Но вот и долина…

Темнота затопила землю. Поднялся ветер. Редкие дождевые капли разбивались о лицо. Дорожное покрытие стало совсем плохим — щербатым и волнистым, как те доски, с помощью которых женщины стирают белье. Человек нездешний мог бы запросто потерять направление, тем более что огней поселка пока не было видно, но Чиа Бо Фанг почти всю жизнь провел в этой долине и знал ее как собственную ладонь. «Почти» — потому что родился Чиа Бо на берегах другого озера, а потом несколько лет жил в Вуме, где его отец работал на стройке. Между прочим, только благодаря этому Чиа Бо смог получить образование — не самое хорошее, но его хватило, чтобы занять должность учителя в поселковой школе.

Детские годы он помнил смутно, а что вспоминалось отчетливо — лицо священника, незадолго до отъезда семьи Фанг прибывшего в деревню. Он был довольно молодым, этот священник. И порывистым. У него горели глаза. Говорил он быстро, сбивчиво, так, что не все было понятно, но из уважения прихожане терпеливо выслушивали эти невразумительные речи.

Священник погиб, как погибли те деревенские жители, что не вняли словам колдуна. Старик пророчил беду. Дух озера пробудился, говорил он, уезжайте. Уехали многие, но не все. Кто остался — умер. А умерев, стал добычей диких зверей, вошедших в деревню после того, как дух озера успокоился, насытился и вновь укрылся своим водяным покрывалом.

Изглоданные тела мертвецов хоронили несколько дней: слишком мало нашлось тех, кто решился войти в деревню после случившегося. Люди боялись, что духу воды не понравится их смелость, и он тоже уничтожит их, заставив плеваться кровью и в безумии рвать на себе одежду.

…Чиа Бо Фанг резко вывернул руль. Если бы он этого не сделал, то уже летел бы головой вперед. На дороге лежала мертвая антилопа, должно быть, сбитая случайной машиной. Учитель ударил по тормозам, остановился, поднял животное, на котором почему-то не было видно никаких ран, и приторочил его к седлу. Он не настолько богат, чтобы разбрасываться дармовым мясом!

Через сто метров Чиа Бо увидел еще одну мертвую антилопу. Он объехал ее и чуть не врезался в труп еще другого животного. Остановившись, учитель несколько минут сидел без движений, потом слез с сиденья, оторвал от подола рубашки длинный лоскут и стал мочиться на него. Затем приложил мокрую, остро пахнущую тряпку к лицу и завязал ее концы на затылке. Он знал, что делать, и знал, что его ждет впереди. В иных обстоятельствах он ни за что бы не полез в смердящую глотку духа озера, но… жена!

Учитель снова оседлал мотоцикл. Ехать было трудно, потому что вся дорога была усыпана трупами сначала диких животных, а потом овец, коз и коров.

Впереди замерцали огни поселка. Задыхаясь от вони, Чиа Бо Фанг повернул до упора ручку газа.

Первый мертвец лежал посреди узкой улочки, почти перегородив ее. Чиа Бо не успел затормозить, и переднее колесо подпрыгнуло на руке покойника. Каким-то чудом учитель удержался в седле. Останавливаться он не стал. Да и не смог бы, наверное. Несмотря на повязку, он был в полуобморочном состоянии. Глаза будто запорошило песком. Кожа на руках, вцепившихся в руль, вздувалась готовыми лопнуть волдырями. Боль была адская, но Чиа Бо упорно вел мотоцикл к центральной площади, к больнице.

Из дверей дома слева вывалился человек. Лицо его было обмотано какой-то тканью. Сделав несколько шагов, он споткнулся, упал и заелозил в пыли. Рядом с ним корчилась молоденькая девушка. Чиа Бо узнал ее. Совсем недавно она училась в его классе. Плохо училась, больше думая не об уроках, а о том, как бы поскорее выскочить замуж. Девушка извивалась, скидывая с себя остатки одежды. Нагота ее была ужасна — толстые красные рубцы исполосовали прежде безупречное тело.

Чиа Бо Фанг сжал зубы. Еще сто, нет, двести метров. Мотоцикл вылетел на площадь и завяз в груде тел.

Люди, почувствовав удушье, сделали то, что сделал бы на их месте каждый. Они побежали, они поползли к больнице, там надеясь найти спасение. Так же когда-то жители деревни у озера Моноун шли к хижине колдуна… И так же, как тогда, люди умирали, не достигнув цели.

Вывалившийся из седла Чиа Бо Фанг тяжело встал, опершись при этом на чью-то голову, и прямо по распластанным телам пошел вперед. Под ногами что-то хрустело, он не обращал на это внимания. Разум покидал его. Лишь одна мысль билась в голове: он должен дойти, должен!

Крыльцо больницы было усеяно неподвижными телами. Спотыкаясь, падая, поднимаясь снова, Чиа Бо преодолел и это препятствие. Оказавшись в вестибюле, он увидел врача, привалившегося к перилам лестницы, ведущей на верхние этажи. Белый докторский халат был в крови и желтых пятнах рвоты.

Тут силы оставили учителя. Чиа Бо уперся ладонями в стену, постоял, тщетно отыскивая в себе остатки мужества, но колени его подломились, и, сдирая ногти, он сполз на пол. На оштукатуренной стене остались глубокие борозды с красными разводами по краям.

В последние секунды жизни Чиа Во Фанг ни о чем не думал. Ни о жене, ни о своем ребенке, который именно в эти мгновения готовился появиться на свет божий.

…Утром следующего дня в Ниос вошло несколько странных существ. Они были неуклюжи и слепы — такими людей делали безразмерные бахилы, такие же прорезиненные накидки и тонированные стекла противогазов. Это была группа военной разведки, в срочном порядке прибывшая из столицы. Ей предстояло прояснить ситуацию. То, что рассказал вырвавшийся на машине-развалюхе из погибающего поселка хозяин деревенской лавчонки, казалось невероятным, будто позаимствованным со страниц фантастического романа.

Улицы были усеяны трупами. Солдаты переступали через них, направляясь к центральной площади. Выйдя на нее, они остановились на крошечной набережной. Неподвижное, словно перепачканное грязью озеро Ниос лежало у их ног.

И тут раздался крик — резкий, пронзительный, отчаянный. Так кричат новорожденные. Солдаты завертели головами, стянутыми противогазными масками. В окне третьего этажа аккуратного, видимо, недавно построенного здания появилась женщина. На руках она держала истошно вопящего младенца. Ребенок хотел кушать.

Больше никто не пережил эту ночь — только мадам Фанг и ее сын.

Страшным итогом трагедии 1986 года стала смерть 1746 человек и более 20 тысяч голов скота. Облако удушливого газа, поднявшееся из озера Ниос, покрыло площадь более 25 квадратных километров, уничтожив все живое, подобно нейтронной бомбе.

Ученые, прибывшие к месту природной катастрофы, не сразу, но все же вынесли свой вердикт.

Колесница богов — это вулканическая гряда, протянувшаяся на 700 километров по территории Камеруна и еще на полторы тысячи — под водами Атлантики, возникла в результате сейсмических катаклизмов около 10 миллионов лет назад. Впоследствии в кратерах появились глубокие озера, числом более тысячи. Однако вулканическая деятельность Колесницы не утихла — на протяжении столетий из земных недр в озера просачивался углекислый газ, накапливавшийся в холодной воде и илистых отложениях.

Камерун расположен близ экватора, поэтому обычной циркуляции воды в озерах, которая позволила бы постепенно освобождаться от газа, не происходило. Нагретые солнцем, теплые воды всегда оставались наверху, холодные — внизу. Лишь при стечении особых обстоятельств происходило так называемое «опрокидывание», когда вода с поверхности «стекала» вниз, а донная вода занимала ее место. Спровоцировать «опрокидывание» могут горные оползни, когда в озера обрушиваются сотни тысяч тонн камня, землетрясения, но прежде всего — сезонные дожди и относительная прохлада, обычные для Камеруна в августе. На озере Ниос, очевидно, произошло последнее.

^{Озеро Ниос после выброса ядовитых газов}

Вырвавшийся на свободу углекислый газ в смеси с сероводородом, попутно окрасив гидроксидом железа воду озера в бурый цвет, растекся по дну окруженной скалами долины. Будучи тяжелее воздуха, он стелился по земле, поэтому избежать гибели удалось лишь тем людям, которые оказались выше смертельного слоя.

— Но многие уцелевшие, — констатировали врачи, — не смогут в полной мере порадоваться своему спасению, так как до конца жизни будут страдать различными недугами — от потери памяти и навязчивых галлюцинаций до полного паралича.

— Можно ли было предупредить катастрофу? — спрашивали ученых.

— Да, — отвечали те. — Превентивный метод давно известен. Называется он «сотрясательное взрывание». Периодически проводимые небольшие взрывы позволяют воде освобождаться от скоплений газа. Однако процедура эта дорогостоящая…

Правительству Камеруна «сотрясательное взрывание» было не по карману прежде, не по средствам оно и сейчас. Поэтому местные жители и поныне устраивают ритуальные танцы на берегах, пытаясь задобрить духа озера — спи, не просыпайся! Но рано или поздно он проснется, и с глухим рокотом из голубых глубин вновь поднимется ядовитое облако.