Евангелие от LUCA. В поисках родословной животного мира

2. Холодным январским вечером в Уппсале

Швеция, Уппсала, начало января. Ветрено и холодно. Зимой солнце на этой широте заходит рано, и в четыре часа вечера на улице уже кромешная тьма. Мы стоим у входа в центральный неф Кафедрального собора Уппсалы. Это здание замечательно не только долгой историей, но и множеством знаменитостей, обретших в нем свой последний приют. Здесь погребены средневековые шведские короли и королевы, великие полководцы, архиепископы, философы и даже один лауреат Нобелевской премии[18]. Но нас в этом городе мертвых по-настоящему интересует только один человек, и мы стоим как раз над его могильной плитой, расположенной у самого входа.

Мы – я и мой коллега Иван – совершали научное путешествие по шведским зоологическим музеям, изучая хранящиеся там коллекции моллюсков. Поработав в Гётеборге, мы собирались переехать в Стокгольм, но Иван предложил по пути остановиться в Уппсале и провести там выходные. Я согласился не раздумывая. Для меня и для Ивана, как и, наверное, для большинства современных ученых, специализирующихся в области ботаники или зоологии, Уппсала прочно связана с именем человека, известного всему просвещенному человечеству. Это Карл Линней (Линнеус), он же “князь ботаников”, он же “архиатр шведского короля, кавалер ордена Полярной звезды, профессор ботаники Уппсальского университета, академик Уппсальской, Стокгольмской, Петербургской, Берлинской, Лондонской Королевской академий и прочая, прочая, прочая”, он же просто “уппсальский гений”. Подобно средневековым пилигримам, отправлявшимся в дальние края, чтобы поклониться мощам святого Иакова в Сантьяго-де-Компостела или Гробу Господню в Иерусалиме, мы совершали паломничество к месту упокоения этого удивительного человека, заложившего основы современной классификации животных и растений.

Две всепоглощающие страсти с ранних лет владели душой и помыслами Карла Линнея[19]. Они же определили всю его судьбу и бессмертие, уготованное его имени. Первая из них – страсть к изучению, созерцанию и выращиванию растений, проявившаяся уже в очень нежном возрасте. Школьные учителя Карла, пичкавшие его теологией и латынью, хором возмущались тупоумием этого ребенка и советовали отцу забрать его из школы и отдать в подмастерья сапожнику. Но этот равнодушный к сухой школьной премудрости мальчик преображался, приходя в возделанный им самим маленький сад. Здесь он становился сосредоточен, внимателен, наблюдателен и памятлив. Ему на роду было написано сделаться “князем ботаников”, а не богословом или латинистом.

Вторая страсть – страсть к порядку, классификации и каталогизации. Любому нормальному человеку присуща способность – и даже потребность – как-то организовывать свой жизненный опыт, упорядочивая множество явлений внешнего мира в виде системы, объединяя подобное с подобным в группы и наделяя эти группы именами. Даже самый дикий и необразованный представитель нашего вида безошибочно отличает животных от растений, птиц от млекопитающих, пальму от сосны. Больше того, как неоднократно с изумлением обнаруживали европейские натуралисты, “дикари” способны различать виды животных и растений ничуть не хуже, чем ученый с университетским образованием.

У Линнея эта врожденная способность была развита в наивысшей степени. Его ум стремился систематизировать все на свете: животных и растения, книги, минералы, болезни и даже собственных коллег-ботаников[20].

Восемнадцатый век, век Разума, знал много блестящих умов, но мало кому из них удалось добиться такой громкой всеевропейской известности, как этому скромному сыну шведского провинциального пастора, родившемуся в 1707 г. В молодости ему довелось немало победствовать, испытав участь нищего студента, пришедшего без гроша в кармане из своей сельской глубинки грызть гранит университетской науки. Тем не менее благодаря своей одаренности и усердию – и в неменьшей степени фантастической милости судьбы, которая неоднократно сводила его с влиятельными людьми, оказывавшими ему покровительство, – Линней сумел не только выучиться, но и отправиться на несколько лет из захолустной тогда Швеции в Западную Европу, в центры европейской образованности (Париж, Лейден, Лондон). Ему было всего 28 лет, когда он однажды проснулся знаменитым, опубликовав в Голландии небольшой трактат под названием “Система природы” (о нем мы поговорим ниже). Вернувшись на родину, Линней сделал блестящую карьеру ученого и университетского профессора. Как врач он пользовался большим авторитетом у пациентов и даже стал вхож в шведскую королевскую семью, члены которой не только страдали от различных болезней, но и интересовались естествознанием, имели собственный естественно-исторический музей[21]. Линней помогал упорядочить собранные ими диковины природного мира.

Можно сказать, “голливудская” история успеха, только вот ни разу не экранизированная. Замечательно, что Линней сумел почти до конца своих дней сохранить юношескую пылкую любовь к растениям и неутомимую страсть к познанию и систематизации явлений природы. Удивительный век, когда занятия классификацией животного и растительного мира сыграли роль социального лифта, поднявшего юношу очень скромного происхождения до самых высот славы и почета. Ни до ни после систематика как наука не пользовалась таким высоким престижем.

Конечно, Линней не был первопроходцем. Задачу построения системы живых организмов ставили – и решали – многие европейские ученые до него. Среди них были поистине выдающиеся умы. Но Линней методичностью и практической сметкой затмил всех своих предшественников и современников. Он не просто нашел в системе природы место для каждого из известных тогда видов животных, растений и минералов, но и предложил удобный и сравнительно легкий для усвоения формат классификации, называемый ныне линнеевской иерархией. Это та самая прекрасно известная вам со школьных времен лестница из нескольких ступенек-рангов: царство, класс, отряд, род и вид (в современных учебниках к ним добавляются еще тип и семейство, но эти категории были введены в практику уже после смерти Линнея). При этом каждый вид входит в состав одного – и только одного – рода, отряда, класса и царства. Все это можно проиллюстрировать графически (рис. 2.1), скажем, на примере современных представителей семейства Кошачьи (Felidae). Согласно Линнею, все семь ныне живущих видов (уж кто-кто, а Линней прекрасно знал, сколько на свете кошек!)[22]