Глава 1. На вершине Эвереста 10 мая 1996 года. 8848 метров

Кажется, будто пики этих великих вершин окружены границей, которую не может переступить ни один человек. Но все дело в том, что на высоте 7600 метров и выше пониженное атмосферное давление так сильно влияет на человеческий организм, что по-настоящему сложный альпинизм становится невозможным, а последствия даже слабой бури могут оказаться трагическими. И только идеальная погода и хорошее состояние снежного покрова дают хоть какой-то шанс на успех. Но на последнем участке экспедиция не может дожидаться удобного момента для восхождения…

Нет, совсем неудивительно, что Эверест не сдался после первых попыток штурма. Наоборот, было бы странно и даже грустно, если бы он позволил себя покорить с лета, ибо это не в характере великих гор. Наверное, мы стали излишне самонадеянными в наш век технического прогресса, вооружившись отличными «кошками» и каучуковыми подошвами. Мы забыли, что эта гора по-прежнему диктует свои условия и дарует успех, только когда сама того пожелает. Именно поэтому альпинизм по сей день сохраняет свою непостижимую притягательность.

Эрик Шиптон «На той горе», 1938 год


Стоя на вершине мира, одной ногой в Китае, а другой – в Непале, я соскреб лед с кислородной маски, повернулся боком к ветру и рассеянно уставился на необъятные просторы Тибета. На каком-то неясном, смутном уровне я понимал, что ширь земли, простирающаяся у меня под ногами, являет собой поистине захватывающее зрелище. Многие месяцы я грезил об этом миге и предвкушал бурю чувств, которая должна ему сопутствовать. Но теперь, когда я, наконец, оказался на вершине Эвереста, у меня совсем не было сил для эмоций.

Это произошло днем 10 мая 1996 года. Я не спал уже пятьдесят семь часов. Все, что мне удалось засунуть себе в рот за последние три дня, сводилось к упаковке лапши быстрого приготовления и горсти арахисовых M&M’s. До этого несколько недель меня мучил сильнейший кашель, и теперь у меня так сильно болели ребра, что было сложно дышать. На высоте 8848 метров в воздухе содержалось так мало кислорода, что мои умственные способности деградировали до уровня интеллекта маленького и несообразительного ребенка. В те минуты я не был в состоянии чувствовать ничего, кроме холода и усталости.

Я достиг вершины Эвереста через несколько минут после того, как на нее поднялся русский проводник Анатолий Букреев{1}, работавший с американской коммерческой экспедицией, и незадолго до того, как на вершину Эвереста взошел Энди Харрис – проводник из Новой Зеландии, работавший с экспедицией, в состав которой входил я сам. С Букреевым я был едва знаком, но за предыдущие шесть недель успел хорошо узнать Харриса. Я быстро сделал четыре снимка Харриса и Букреева, принимавших эффектные позы покорителей вершины, развернулся и стал спускаться вниз. Мои часы показывали 13.17. В общей сложности я провел на «крыше мира» менее пяти минут.

Через пару минут я остановился и сфотографировал Юго-восточный хребет, по которому мы поднимались. Наводя объектив на двух карабкающихся вверх альпинистов, я заметил то, на что раньше не обращал внимания. На юге, где всего час назад небо было совершенно чистым, облака затянули Пумори, Ама-Даблам и другие более низкие вершины, окружавшие Эверест.

ПОТОМ, КОГДА УЖЕ БУДУТ НАЙДЕНЫ ТЕЛА ШЕСТИ ПОГИБШИХ В ТОТ ДЕНЬ, А ПОИСКИ ДВУХ ПРОПАВШИХ АЛЬПИНИСТОВ ПРЕКРАЩЕНЫ, КОГДА ВРАЧИ АМПУТИРУЮТ ПОРАЖЕННУЮ ГАНГРЕНОЙ ПРАВУЮ РУКУ БЕКА УЭТЕРСА, МОЕГО ТОВАРИЩА ПО КОМАНДЕ, МНОГИЕ НАЧНУТ ЗАДАВАТЬ ВОПРОС  ПОЧЕМУ.

Почему альпинисты не обратили внимания, что погодные условия явно ухудшаются? Почему опытные и знакомые с этими горами проводники не остановили восхождение относительно малоопытных альпинистов-любителей, которые заплатили им по шестьдесят пять тысяч долларов за человека, чтобы им помогли безопасно подняться на вершину Эвереста? Почему проводники продолжали вести людей вверх, увлекая их в смертельную ловушку?

Руководители двух экспедиций не могут ответить на эти вопросы, потому что они мертвы. Со своей стороны, я могу сказать, что ничего из того, что я увидел сразу после полудня 10 мая, не предвещало наступления сильнейшего урагана. Моему истощенному кислородным голоданием мозгу облака, появившиеся над большой ледовой долиной – Долиной Молчания{2}, казались редкими, невесомыми и вполне безобидными. Они плыли, светясь в лучах полуденного солнца, и по виду ничем не отличались от невинной дымки конвективного конденсата, которая после полудня почти каждый день поднимается над долиной.

В начале спуска меня охватило сильное беспокойство, но оно не было связано с погодными условиями: индикатор на моем кислородном баллоне показывал, что он почти пуст. Надо было срочно спускаться вниз.

Верхняя оконечность Юго-восточного гребня Эвереста похожа на тонкий, состоящий из острых глыб плавник из камня и нанесенного ветром снега. Она тянется примерно полкилометра между вершиной Эвереста и расположенным чуть ниже пиком под названием Южная вершина. Переход по зубчатому гребню не представляет особых технических трудностей, но маршрут этот крайне опасен: альпиниста на открытом пространстве может сдуть сильный ветер, который здесь часто бывает. Спустившись с вершины, я в течение пятнадцати минут с предельной осторожностью аккуратно пробирался над пропастью глубиной в 2200 метров, пока не достиг знаменитой ступени Хиллари. Она представляет собой крутой, почти вертикальный склон на гребне, и для перехода по ней необходима хорошая альпинистская подготовка. Как только я пристегнулся к закрепленной там страховочной веревке и приготовился спуститься вниз ступени, мне открылось пугающее зрелище.

Десятью метрами ниже, у основания ступени Хиллари, около двух десятков человек стояли в очереди на подъем. Три альпиниста уже поднимались, держась за веревку, по которой собирался спускаться и я. Мне пришлось отстегнуть карабин от веревки и отойти в сторону.

«Столпотворение» на подъеме создавали альпинисты из трех экспедиций: команды, к которой принадлежал я (это была группа платных участников, возглавляемая известным новозеландским проводником Робом Холлом), команды американского проводника Скотта Фишера и некоммерческой экспедиции из Тайваня. Двигаясь со скоростью улитки, что на высоте свыше 8000 метров является нормой, альпинисты один за другим одолевали ступень Хиллари, в то время как я с нетерпением ожидал своей очереди.

Вскоре меня нагнал Харрис, покинувший вершину следом за мной. Желая сохранить остатки кислорода в баллоне, я попросил его залезть в мой рюкзак и перекрыть клапан на регуляторе, что он и сделал. На протяжении последующих десяти минут я чувствовал себя на удивление прекрасно. Голова прояснилась. Я даже ощутил себя менее усталым, чем до отключения кислорода. Но потом мне вдруг показалось, что я задыхаюсь. В глазах потемнело, голова закружилась. Я был на грани обморока.

ОКАЗАЛОСЬ, ВМЕСТО ТОГО ЧТОБЫ ОТКЛЮЧИТЬ МОЙ КИСЛОРОДНЫЙ АППАРАТ, ХАРРИС, В ЗАТОРМОЖЕННОМ КИСЛОРОДНЫМ ГОЛОДАНИЕМ СОСТОЯНИИ, ОШИБСЯ И ОТКРЫЛ КЛАПАН НА ПОЛНУЮ МОЩНОСТЬ, И МОЙ БАЛЛОН МОМЕНТАЛЬНО ОПУСТЕЛ. Я ПРОСТО ИЗРАСХОДОВАЛ ОСТАТКИ СВОЕГО КИСЛОРОДНОГО ЗАПАСА.

Правда, был еще один баллон, ожидавший меня на Южной вершине, семьюдесятью метрами ниже, но, чтобы туда попасть, я должен был спуститься по самому опасному, открытому участку маршрута без кислородной поддержки.

В любом случае для начала надо было дождаться, пока рассосется толпа. Я сдвинул теперь уже бесполезную маску в сторону, воткнул ледоруб в промерзшую гору и присел на корточки. Пока я обменивался стандартными поздравлениями с проходящими мимо альпинистами, внутри меня все кипело.

«Да скорее же! Скорее! – мысленно подгонял я их. – Пока вы тут тормозите, я теряю клетки мозга миллионами!»

Большинство восходящих альпинистов принадлежало к группе Фишера, но почти в самом конце очереди появились двое людей из моей экспедиции – Роб Холл и Ясуко Намба. Сдержанной и замкнутой сорокасемилетней Намбе оставалось каких-то сорок минут до того, чтобы стать самой старшей среди женщин, поднявшихся на Эверест, и второй японкой, покорившей высочайшие пики на всех континентах – так называемые Семь вершин. Намба весила всего сорок шесть килограммов, но в ее тщедушном теле воробышка гнездилась невероятная решимость. С невероятным упорством она поднималась к вершине, движимая непоколебимым стремлением покорить Эверест.

Чуть позднее на верхушку ступени Хиллари взобрался Даг Хансен, еще один член нашей экспедиции. Даг был почтовым служащим из пригорода Сиэтла и моим другом на этой горе.

– Дело сделано! – прокричал я ему сквозь ветер, стараясь выглядеть бодрее, чем чувствовал себя на самом деле. Измученный Даг пробормотал из-под своей кислородной маски что-то невнятное, слабо пожал мне руку и, медленно и тяжело ступая, продолжил восхождение к вершине.

Замыкающим шел Скотт Фишер, которого я немного знал по Сиэтлу, где мы оба жили. Сила и неистощимая энергия Фишера стали легендой – в 1994 году он поднялся на Эверест, не пользуясь кислородными баллонами. Поэтому я был удивлен, увидев, как медленно он шел и каким измученным выглядело его лицо, когда он сдвинул маску, чтобы меня поприветствовать.

– Брююююс! – с наигранной веселостью воскликнул он. Фишер часто приветствовал людей этим именем, независимо от того, как их звали на самом деле.

Когда я спросил, как у него дела, Фишер заверил, что чувствует себя прекрасно.

– Только сегодня почему-то немного тяжело идти. А так все замечательно.

Наконец ступень Хиллари освободилась, я пристегнул карабин к страховочной веревке, обошел Фишера, который пытался перевести дух, опершись на ледоруб, и перемахнул через край.

Было уже начало четвертого, когда я добрался до Южной вершины. Клубы облаков накрыли верхушку Лхоцзе (8511 метров) и начали подползать к пирамиде Эвереста. Погода уже не казалась такой солнечной и безобидной, как раньше. Я схватил полный кислородный баллон, засунул его в рюкзак, присоединил к трубке маски и поспешил вниз в сгущающиеся облака. Через минуту после того, как я сошел с Южной вершины, посыпал мелкий снег, и видимость стала нулевой.

На 122 вертикальных метра выше меня вершина все еще была освещена яркими лучами солнца, а небо было безукоризненно голубым. На вершине горы мои товарищи развлекали себя разными пустяками: запечатлевали свое прибытие на высшую точку планеты, размахивали флагами, попусту расходуя драгоценные секунды. Никто из них не подозревал, что впереди ждет суровое испытание.

НИКТО НЕ ПРЕДПОЛАГАЛ, ЧТО К КОНЦУ ЭТОГО ДОЛГОГО ДНЯ КАЖДАЯ ДРАГОЦЕННАЯ МИНУТА МОЖЕТ СТАТЬ РЕШАЮЩЕЙ – ВЫЖИВУТ ОНИ ИЛИ УМРУТ.

Загрузка...