Еврей

Абрама с нею случай свёл

(Зову по имени его я),

Чтоб не нарушить мир покоя,

Чтоб дьявол в дебри не завёл.

К тому ж из чувства уваженья

Хочу по имени назвать;

От вас мне нечего скрывать —

Я не лишён предубежденья.

Приметы пылью вековою

Лежат на разуме моём,

Их не стереть уже рукою,

Ни шуткой острой, удалою…

Кто с этим право не знаком?

Ошибки тягостны чужие —

Воспринимают их всерьёз;

Свои, как шалости простые,

Совсем невинные, блажные —

А с них какой, скажите, спрос?

Так вот, она под впечатленьем

Концерта Штрауса была,

Улыбкой нежною цвела,

Любуясь жизнеощущеньем.

Пред ней раскинулись просторы

В своей невиданной красе;

Купались в утренней росе

Леса, луга, долины, горы.

Капризу женскому служа,

Преображалась, став стыдливой.

О, быть могла чертовски лживой…

На сердце руку положа,

Назвать её нельзя красивой.

Она из тех, похоже, дам

(Я убеждался в этом сам),

Что уважение внушают;

Внимала трезвым голосам,

Где суть вещей не искажают.

Уравновешенной, спокойной

Казалась с виду. Да, она

Стремилась быть благопристойной.

Её душа раздвоена!

Мишенью был и я порой

Для языкастых пустословов,

Их нарушал мой ум покой,

Они уже не рвались в бой —

Я усмирял их гнусный норов!

Ушёл от темы ненадолго;

Всегда я верен чувству долга!

Ах, без неё в душе – пустыня!

Волной вздымалась грудь; она

Походкой, словно героиня…

Её ужасная гордыня

Твердила: «Я – Величина!»

Среди мерцающих свечей

Могла казаться легковерной;

Не ясен взор её очей,

Но всё же было что-то в ней:

Судил по позе я манерной.

Вот наступило оживленье;

Немудрено, что окруженье

Уже отметило всерьёз:

Она достойна алых роз!

Даруя искорки тепла,

Не любопытствуя лукаво,

Поверх глядела величаво;

О, этикет она блюла!