Еврейское остроумие. Чисто еврейская профессия

Приходит Рабинович устраиваться на работу. Кадровик его спрашивает:

— Кем бы вы хотели работать?

— Директором.

— Должность занята.

— Тогда главным инженером.

— Эта должность тоже занята.

— Тогда прорабом.

— Да у нас есть прораб.

— А мастер участка?

— Тоже не нуждаемся.

— Тогда что вы мне можете предложить?

— Работу бетонщика.

— А что это такое?

— Берете лопату и кидаете раствор бетона в опалубку.

— Простите, а лопата с моторчиком?

— Простите, а где вы видели лопату с моторчиком?

— Простите, а где вы видели еврея с лопатой?

* * *

Сидят два еврея в сортире. Один спрашивает другого:

— Как ты считаешь: ср… ть — умственная работа или физическая?

— Если бы это была физическая работа, то я бы нанял человека.

Есть множество профессий, которым отдают предпочтение сыны Израиля. Но, пожалуй, эксклюзивно еврейским делом является только синагога. Можно сказать, что только служители культа обладают чисто еврейской профессией. В синагоге обязательно имеются: раввин, хазан, шамее и шойхет.

Едут евреи в поезде и беседуют. Первый еврей говорит:

— А вы знаете, что знаменитый хазан Розенфельд в Одессе заработал за год тысячу рублей?

Второй:

— Не может такого быть!

Третий, обращаясь к первому:

— Я знаю, что ты сказал чистую правду, только немного перепутал: Розенфельд живет не в Одессе, а в Киеве. И он не хазан, а держит мебельную фабрику. И тысячу рублей он не заработал, а потерял, когда летом был пожар на складе.

* * *

Первые хасидские ребе были скромными людьми, довольствовались малым, и любой мог обратиться к ним за помощью или советом. Их ученики стали людьми почтенными, уважаемыми, вокруг них была целая свита. К ребе было практически невозможно попасть, не подмазав привратников и секретарей.

Обувщик Хаим долгое время пытался встретиться с ребе, наконец ребе сам зашел к нему в лавку, потому что у его башмака оторвалась подметка. Помогая ребе надеть новые башмаки, обувщик пожаловался на своеволие его помощников.

— Я давно знаю об этом, — развел руками ребе, — но ничего не могу поделать.

— Но вы можете прогнать это отребье и заменить его людьми порядочными.

— Разве я могу допустить, чтобы порядочные люди превратились в отребье?! — возмутился ребе.

* * *

Влиятельный хасидский ребе целыми днями давал посетителям советы, предсказывал судьбу — и получал за это немалые деньги. Его слуга ворчал, что при таких доходах он мог бы быть более щедрым.

— Так, может, ты займешься тем же, что и я? — насмешливо спросил ребе.

— Раздавать людям советы и предсказывать все, что в голову взбредет, хитрость невелика, это я вполне смог бы… А вот с серьезным лицом брать за это деньги — думаю, тут я бы не справился.

* * *

К известному своей мудростью раввину пришел еврейский студент-математик и начал высмеивать его:

— Все твое учение состоит из коротких притч и поучений, а в университете мне читают длинные лекции. Это потому, что святое учение узко, как мышиная нора, а наука широка, как море!

— Сказано в вавилонском Талмуде, — усмехнулся раввин. — «Если прямая (катет) равна локтю, диагональ (гипотенуза) равна локтю с двумя пятыми». Для мудрости не надобно много слов, а вот мудрствованию без этого не обойтись.

* * *

Один неверующий юноша пришел к ребе и стал глумливо утверждать, что Бога нет.

— Если ты убедишь меня в том, что Бог существует, я признаю тебя великим учителем, — заявил он раввину.

— Расскажу-ка я тебе историю, — сказал раввин. — «Однажды принес купец домой маленькие кузнечные меха, дал их своему повару и сказал:

— Если тебе понадобится раздуть огонь, растягивай меха, как гармошку, и пламя разгорится.

На следующий день повар говорит:

— Не работают меха.

В доказательство своих слов, он заработал мехами, но огня не появилось. Купец заглянул в печь, а там — ни искорки, вчерашние угли погасли полностью. Тогда он сказал работнику:

— Как же ты хочешь, чтобы разгорелся огонь, если его и вовсе нет. Даже искры не осталось, а без нее пламя не раздуть». Так и с неверующим, который и мысли не

допускает, что Бог существует, — заключил раввин. — Была бы в тебе хоть искра веры, я помог бы тебе ее раздуть, но ты давно ее погасил в своей душе. Поэтому не стану я тратить на тебя слов впустую.

* * *

Однажды рав Нафталн вскапывал огород. Вдруг лопата на что-то наткнулась, и он достал из-под земли старинную запечатайную сургучом бутылку. Он ее открыл, и оттуда выскочил джинн.

— О, Нафтали! — воскликнул джинн. — Я 1000 лет провел в этой проклятой бутылке и дал себе слово: тому, кто меня из нее выпустит, я буду служить до скончания его дней! Проси, что хочешь!

— Полезай назад в бутылку, — ответил ему раввин.

Джинн долго уговаривал его и соблазнял, но в конце концов нехотя повиновался.

Нафтали крепко запечатал бутылку, привязал к ней камень, пошел на берег моря и швырнул бутылку с джинном как можно дальше.

— Ты что?! — набросилась на него жена. — Зачем ты это сделал? Мы бы зажили, как цари, этот джинн мог бы исполнить все наши желания!

— Во-первых, — ответил ей раввин, — что это за джинн, который за 1 ООО лет даже не в состоянии выбраться из бутылки? Во-вторых, он пообещал мне служить до скончания моих дней. А вдруг через какое-то время ему покажется, что мои дни тянутся слишком долго?

* * *

Один юноша уехал в город, выучился на инженера и пришел к мысли, что Бога нет. Когда он приехал погостить к родителям, местный раввин попросил его помочь сделать схему водопровода.

— Знаете, я ведь не верю в Бога, — напомнил молодой человек.

— И я не верю в того Бога, в которого вы не верите, — успокоил его раввин.

* * *

По дороге на богослужение по случаю субботы ребе встречает молодого человека, который с вызовом закуривает сигарету. Ребе останавливается:

— Вы, конечно, забыли, что сегодня суббота? — ласково говорит он.

— Нет, не забыл.

— Ой, вы, вероятно, не знаете закона, который запрещает зажигать огонь в шаббат?

— Ну что вы, я все знаю, — возражает молодой человек.

Раввин поднимает глаза к небу:

— Какой праведный юноша! Он не желает осквернить свои уста ложью!

* * *

Ребе Леви Ицхак любил наблюдать за молящимися в синагоге. Как-то он подошел после молитвы к членам кагала и громко сказал: «Здравствуйте, здравствуйте! С возвращением!» Когда те взглянули на него в недоумении, он сказал: «Вы ведь были так далеко совсем недавно! Ты, Шмуль, торговал на ярмарке хмелем, ты, Абрам, встречал в порту корабль с зерном, а уж где был ты, Янкель, так и не стоит говорить в стенах нашей синагоги!»

* * *

Говорил ребе Хаим из Цанза:

— Когда я был молод, надеялся спасти весь мир. Потом стал раввином и надеялся спасти по крайней мере весь свой город. Позже стал ребе и надеялся спасти своих учеников. Сегодня все зовут меня праведником, а я думаю: «Может быть, сумею спасти самого себя?»

* * *

Богатая еврейская община Нью-Йорка по случаю праздников пригласила знаменитого кантора Моше Хальбгевакса и собрала ему шесть тысяч долларов.

Накануне своего выступления Моше приходит к раввину и требует авансом выдать ему три тысячи.

— Моше! Завтра ведь у тебя будут шесть тысяч! Или ты нам не доверяешь?

— Я вам доверяю, но с деньгами в кармане поется куда лучше!

* * *

Некий довольно посредственный хазан по случаю праздника получил приглашение в отдаленную общину. Когда вернулся, то похвастался, что привез двести рублей.

— Как это возможно? — изумился шамес. — Ты же поешь, как больной осел!

— Ну, сто я взял авансом. А еще сто заплатил мне раввин, чтоб я не шел в полицию — тамошние евреи меня здорово отколотили!

* * *

В общине освободилось место хазана. На него претендуют два кандидата, но у обоих имеется по серьезному недостатку: один — любитель выпить, второй слаб насчет женщин. Пришли к раввину и попросили принять решение. Тот долго думал, потом сказал:

— Берите бабника.

— Ребе, — с негодованием возражает ему почтенный член общины, — пристрастие к вину куда меньший грех!

— Так-то оно так! Но они оба немолоды, а ведь пьющий с годами пьет все больше, тот же, кто гоняется за женщинами, в один прекрасный день наверняка оставит это занятие.

* * *

Молодой человек переехал жить в Вену. Однажды он приехал навестить родные места и зашел в синагогу. Местные евреи неодобрительно смотрели на его стрижку и модный костюм. Молодой человек пожал плечами и сказал, что неизвестно, как одевался наш праотец Авраам. Местный раввин засмеялся:

— Я не знаю, в чем ходил Авраам по земле Израиля, однако я точно знаю, как он выбирал одежду. Он смотрел, как одевались гои, и… одевался иначе.

* * *

Перед Пейсахом ребе Леви-Ицхак узнал, что женщины, пекущие мацу, трудятся с раннего утра до поздней ночи и практически умирают от усталости. Он тут же вызвал к себе старосту и строго сказал:

— Антисемиты клевещут на нас, будто мы замешиваем мацу на христианской крови. Это ложь — мы готовим ее на крови еврейской.

Ребе Наум выступал перед общиной. Люди начали жаловаться на многочисленные беды и неудачи. Он сказал так:

— Если бы все мы могли повесить свои судьбы на гвоздь, то наверняка каждый снова взял бы свою, ведь каждый хочет чужой радости и никто — чужих страданий!

* * *

Ребе Леви-Ицхак по просьбе общины пошел пристыдить одного еврея, который начинал праздновать Пурим за две недели до праздника, а заканчивал через две недели после праздника.

— Почему твой Пурим длится так долго? — осведомился ребе Леви-Ицхак.

— Я всегда думал, почему самый веселый праздник, Пурим, должен длиться всего один день? Аман, нечестивец, будь он проклят, решил уничтожить евреев в один день. А когда дело сорвалось, он наверняка подумал: «Теперь евреи объявят этот день праздником. Но

веселье их будет продолжаться только до вечера». Ну уж нет, я решил, что насолю ему как следует! Буду праздновать целый месяц, чтобы нечестивый Аман перевернулся в гробу!

* * *

Хасиды могли часами разбирать молитву в поисках скрытого смысла. Однажды они спросили ребе Боруха:

— Яаков просит у Всевышнего «хлеб, чтобы есть, и одежду, чтобы одеваться». Почему он объясняет, для чего ему хлеб и одежда. Ясное дело, что хлеб едят, а одежду — надевают.

— Человеку свойственно быть ненасытным в своих потребностях, — ответил ребе. — Он приобретает одежду и провизию для того, чтоб она лежала в кладовой. А праотец Яаков подчеркивает таким образом, что праведнику не к лицу желать многого.

* * *

Однажды раввин посмотрел, как члены общины спорят и ругаются, перебивая друг друга, и решил призвать их к порядку.

С трудом утихомирив их, он рассказал им такую историю:

В давние времена отправил некий царь гонца к царю соседних земель. Гонец поспешно вбежал в тронный зал и, задыхаясь от быстрой езды, начал излагать поручение своего владыки:

— Мой господин повелел вам сказать, чтобы вы дали ему… белую лошадь с черным хвостом… а если вы не дадите такой лошади, то…

— Не желаю больше слушать! — перебил царь запыхавшегося гонца. — Доложи своему царю, что нет у меня такой лошади, а если бы была, то…

Тут он запнулся, и гонец опрометью выскочил из зала. Когда царь выслушал такое донесение, он страшно рассердился и объявил соседнему царю войну. Долго длилась она

— много крови было пролито.

Наконец оба царя, истощив казну и изнурив войска, согласились на перемирие и встретились, чтобы обсудить свои претензии друг к другу.

Когда они приступили к переговорам, второй царь спросил первого:

— Что ты хотел сказать своей фразой: «Дай мне белую лошадь с черным хвостом, а если не дашь, то…»?

— «…пошли лошадь другой масти, какой захочешь». Вот и все. А ты что хотел сказать своим ответом: «Нет у меня такой лошади, а если бы была, то…»?

— «…непременно послал бы ее в подарок моему доброму соседу». Вот и все.

* * *

Хасид, известный своими мистическими фантазиями, пришел к ребе из Кобрина с известием:

— Я видел пророка Элияу!

— Да?! — спросил ребе. — Как он выглядел? Высокий?

— Да.

— С темным лицом?

— Да.

— С лестницей и веревкой? Да.

— В высокой шапке и сапогах?

— Да!

— Успокойся, ты видел трубочиста.

* * *

Все члены маленькой общины знали, что перед рассветом их раввин исчезал. Пробовали его искать, но нигде его нет. Двери его дома оставались открытыми, входил, кто хотел. И вот решили члены общины, что каждое утро ребе уходит на небо, общается с небесной канцелярией, так сказать, и зауважали его еще больше. И тут на каникулы в местечко приехал студент из Вены. Услышал он про утренние вознесения ребе и давай смеяться, а потом и говорит:

— Вы глупы, как цыплята. Я сам прослежу за ребе, а потом всем расскажу, куда он девается!

В тот же день, во время вечерней молитвы, студент прокрался в комнату ребе, залез под кровать и лежит. Всю ночь промаялся на твердом полу и, понятное дело, не сомкнул глаз. А когда ребе встал перед самым рассветом, на него такой страх напал, что пришлось покрепче сжать зубы. Ведь днем в присутствии односельчан вольно смеяться над суевериями, а сейчас… Вдруг по лунной дорожке за ним спустятся ангелы и заметят соглядатая?! А они заметят, от ангела ничего не укроется. В общем, пока студент исходил холодным потом, ребе скоренько совершил омовение, помолился, потом натянул на себя крестьянскую одежду и куда-то пошел.

Студент вылез из-под кровати, со стоном растер тело и бросился следом.

— Наверное, пошел к какой-нибудь прелестнице! — рассуждал юноша. — Да, хорошенькая будет история!

И так выходят они за город. Ребе присматривается к деревьям, выбирает одно из них, достает откуда-то топор и начинает сноровисто подрубывать его. Свалив дерево, он разрубил его на поленья, поколол их и увязал большую аккуратную вязанку. С дровами на спине ребе пошел в бедный квартал и постучал в двери одной из покосившихся избушек.

— Ой, кто там? — слабым голосом спрашивает какая-то женщина.

— Дрова нужны? — спрашивает ребе.

— Ой, у меня и денег нет, — стонет женщина.

Однако ребе зашел внутрь и положил вязанку у печки. Студент осторожно заглянул внутрь и видит, что в доме только больная еврейка и двое малышей.

— Я тебе в долг дам, а когда твой муж вернется, отдашь мне шесть грошей, — говорит ребе.

— А вдруг он не вернется?!

— Я уверен, что ты заплатишь… Ты имеешь такого великого и всесильного Бога и… не доверяешь ему?! И не надеешься на него даже в такой малости, как шесть грошей?! — возмущается мнимый торговец.

— Хорошо, а как тебя зовут?

— Петро Ковальчук. Ты меня не ищи, когда у тебя будут деньги, я сам за ними приду. А пока растоплю, пожалуй, тебе печь, а то ты такая слабая, что и полено не поднимешь.

Ребе заложил в печь порцию дров, но как только огонь разгорелся, опрометью выскочил из избушки и наткнулся на студента. Он взял с него нерушимую клятву, что тот никому не скажет о том, что он узнал.

Днем молодые ешиве-бохеры подошли к студенту и спросили: «Как, поднимается ли ребе на небеса?»

— Может, даже и выше! — серьезно подтвердил студент.

* * *

В одном городе жил ребе, знаменитый своей мудростью, почтенного возраста, но очень бедный. Однажды градоначальник услышал о мудрости этого старца и сообщил ему, что желает посетить его и послушать его слова.

— Чем же мы будем угощать такого большого человека? — спросила его жена. — У нас дома почти ничего нет, только вот арбуз.

— Принесешь его, и сделаешь так, как я тебе скажу, — ответил старец.

Когда гость пришел, жена старца принесла арбуз. Хозяин взял арбуз в руку, ощупал его пальцами и сказал жене:

— Есть арбуз лучше этого. Пойди и принеси его.

Жена унесла арбуз, потом вернулась, и в руках у нее был снова арбуз. Старец и его ощупал и сказал ей унести этот и принести другой. Жена ничего не ответила и сразу сделала, как он сказал. На этот раз муж остался доволен. Он разрезал арбуз и подал угощение. После беседы со старцем градоначальник вернулся к себе веселый и довольный беседой и гостеприимством, которое проявил мудрец. Он и не знал, что в доме у ребе был всего один арбуз…

* * *

Один хасидский ребе гостил как-то раз у своего приятеля в течение трех дней. Когда он собрался уходить, хозяин дома попросил извинить его за то, что он не принимал его так, как следовало бы.

— Очень хорошо, — сказал гость, — когда ты приедешь ко мне, я тебя приму еще лучше.

Вскоре приятель посетил дом ребе. К своему удивлению, гость не увидел в доме никаких особых приготовлений. Хозяин почувствовал недоумение гостя и сказал:

— Я ведь обещал тебе, что приму тебя еще лучше, чем ты принимал меня. Ты обращался со мной как с чужим — тщательно готовился к моему приходу, а я тебя принял как члена своей семьи.

* * *

В одном богатом доме за столом встретились два великих раввина. За весь вечер они не обменялись друг с другом ни словом. Провожая одного из них, хозяин спрашивает, почему тот не разговаривал с уважаемым коллегой.

— Видите ли, я великий раввин, и он великий раввин. Он знает все, и я знаю все. Так о чем же нам друг с другом говорить?!

* * *

Ребе Зуси надо было вернуть долг к утру, а денег нет. Ученики пристали к нему, чтоб он присоветовал им способ, как добыть денег. Ребе взял лист бумаги и написал двадцать пять способов, которыми можно быстро получить нужную сумму и отдал ученикам. Потом взял еще листик и написал еще двадцать шестой, но не показал его ученикам.

Наутро неожиданно пришел посланец от человека, которому ребе некогда оказал большую услугу, в подарок он передал ему увесистый мешочек с монетами. Когда деньги пересчитали, поняли, что это как раз нужная сумма. Тогда ребе Зуся открыл отдельную бумажку и показал ученикам. Там написано: «Бог не нуждается в советах ребе Зуси».

* * *

Раввин решил уволить шойхета, потому что в общине о нем ходят нехорошие слухи.

— Ну нельзя же верить пустой болтовне! — с упреком говорит шойхет. — Эти люди и о вашей жене злословят!

— Это их дело, ведь я не назначаю ее шойхетом.

* * *

Святой «дедушка из Радошиц» жил очень бедно, семья его голодала. Предложили ему однажды должность шойхета. Взялся он за книгу по законам шхиты.

«Шойхетом должен быть человек богобоязненный и порядочный», — прочел ребе, вздохнул, и поставил книгу на полку.

— Нет, это профессия не для меня.

* * *

Один из самых опытных и набожных резников пришел к ребе Раяцу с просьбой:

— Раби, освободите меня от должности, я решил переменить профессию. На прошлой неделе я просматривал книгу «Гаканэ» (законы кошерного убоя скота). Так много тонкостей и сложных правил! Я боюсь, что не уберегусь и нарушу по ошибке одно из них. Лучше уж быть сапожником и спать спокойно.

— Что ж, будь сапожником. Но учти, что тогда евреям придется покупать мясо урезника, который не боится ошибиться и нарушить закон.

Так резник остался резником.

* * *

В дни поминовения близких родственников, и прежде всего родителей, правоверные евреи читают определенные молитвы. В синагоге было принято, чтобы шамес записывал даты поминальных дней и напоминал о них за небольшое вознаграждение.

Шамес получил щедрый дар от богатого торговца за напоминание о дне поминовения его отца. Через несколько месяцев шамесу срочно понадобились деньги, и он решил, что такой богатый и занятой человек вряд ли запомнил день кончины своего отца, поэтому он подошел к нему и сообщил, что сегодня день поминовения. Тот молча протянул шамесу крупную купюру и углубился в молитву.

«Очень уж он рассеянный, — подумал шамес, — а значит, можно сделать еще один день поминовения и для его матери!»

Но когда он явился к забывчивому богачу, чтобы сообщить тому о втором дне поминовения его матери, тот начал возмущаться:

— Ах ты жулик! Что до двух отцов, все может быть, ведь моя мать имела не самую лучшую репутацию. Но чтобы и мать была у меня не одна?

* * *

Раввин с шамесом идут по местечку. Откуда-то с громким лаем выбегает собака. Раввин подбирает фалды сюртука и пускается наутек.

— Ребе, — урезонивает шамес, — зачем нам бежать? Ведь Талмуд говорит, что собака не тронет ученого человека.

— А ты уверен, что эта собака читала Талмуд?

* * *

Раввин с шамесом идут по лесу. Слушая щебетание птиц, шамес сказал:

— Я хотел бы понимать, что они говорят!

— А то, что ты сам говоришь, тебе уже понятно? — поинтересовался раввин.

* * *

Первая мировая война. Офицер осматривает синагогу, шамес почтительно сопровождает его и дает пояснения. После осмотра он говорит шамесу (а дело происходит в субботу):

— Я бы дал тебе денег — но ведь сегодня шабес и ты не можешь к ним прикасаться!

— О, господин лейтенант! Я не обижу вас отказом от пяти гульденов. Всевышний будет только доволен, если на войне люди ничего не будут делать худшего, чем дотрагиваться в шабес до денег!

* * *

Умирает восьмидесятилетний еврей. К нему приходит его местный девяностолетний раввин и спрашивает:

— Ну как ты себя чувствуешь, Абрам?

— Плохо, Ицик, очень плохо. Наверное, скоро увижу Бога!

— Слушай, Абрам, если Он там будет спрашивать: «Как там Ицик», так ты меня давно не видел.

* * *

Беседуют три раввина. Первый:

— Однажды загорелась гостиница, в которой я остановился. Мне пришлось выбежать в одной рубашке, а ведь у меня были новые штаны и сюртук из хорошей шерсти! Но я сказал себе: все по веленью Божьему! Ведь мой сын торгует готовым платьем…

Второй перебивает его:

— Однажды мне под ноги попала кошка, и я уронил свои часы. Но я сказал себе: все по веленью Божьему! Ведь мой сын часовой мастер…

Третий тоже вступает в беседу:

— Однажды ночью на крышу моего дома упала большая ветка, и я очень перепугался. Но я сказал себе: все по веленью Божьему! Ведь у моего сына фабрика нижнего белья…

* * *

У дороги шофер копается в моторе грузовика. Из под капота доносится:

— Ну… 6 твою мать! Ну это просто… 6 твою мать!

Мимо идет раввин. Подходит и говорит шоферу:

— Зачем вы ругаетесь? Ругань вам не поможет.

— Да тут уж ничего не поможет, ребе. Я уже два часа корячусь.

— А почему бы вам не вознести молитву? Все-таки это лучше, чем сквернословить.

— Вы что, ребе, думаете, что если я помолюсь, этот драндулет заведется и поедет?

— А что вы теряете? Молитва еще никогда никому не вредила.

Водитель садится в кабину, поднимает глаза к небу и говорит:

— Царь царей, прошу тебя, сделай так, чтобы эта керосинка завелась.

После поворачивает ключ, жмет на педали, и грузовик уносится. Раввин обалдело вслед:

— Ну это просто… 6 твою мать!

* * *

Богобоязненный раввин заболел и пригласил врача. Тот осмотрел его и пряча глаза сказал:

— Мне надо надеяться на Бога, чтобы все окончилось благополучно.

— Надеяться на Бога я могу и без вас, — строго заметил раввин.

* * *

Известный раввин Хайес в молодости считался вольнодумцем и частенько спорил с известными авторитетами. Львовский раввин долго не мог решиться вручить ему общину, и тогда старенький шамес предостерег его:

— Назначьте Хайеса побыстрее раввином, не то он при своей учености и тяге к диспутам того и гляди станет священником!

* * *

Ребе Авраама-Якова из Садигуры арестовали по подозрению в антиправительственной деятельности и посадили в камеру с «политическими».

К одному из заключенных пришел видный местный адвокат. Он узнал ребе и ужасно удивился:

— Какое вы имеете отношение к борьбе против монархии? Вы что, вступили в партию?!

— Я не знаю ни одной партии, но объяснение тому, что меня считают политическим преступником, можно найти в Торе. Помните, как Иосиф, сын Якова, тоже был заключен с «политическими», в «месте, где сидят враги царя». Цари всегда сомневаются в лояльности тех, кто верен власти Царя царей — Всевышнего. Для них это все равно что потенциальный бунтовщик.

* * *

Несколько евреев обедали за одним столом в гостинице и, как это часто бывает, завели разговор о том, чей раввин лучше.

Один из них рассказал, что в течение пяти лет у него с женой не было детей, и только благодаря благословению раввина они обрели желанного наследника. Другой поведал о том, что его сын пошел по кривой дорожке, и только благословение раввина вернуло его домой. Третий сообщил, что раввин благословил его рискованную сделку, он вложил в нее все свои капиталы и прогорел.

— А в чем же заключается чудо? — спросили слушатели.

— Чудо в том, — ответил тот, — что я сохранил веру в Бога и в своего раввина.

* * *

Говорил ребе Менахем-Мендл из Коцка:

— Я уверен, что если бы все мудрецы и праведники Израиля договорились между собой и назначили бы день, когда придет Мошиах, если бы надели праздничные одежды и вышли бы его встречать — не опозорил бы их Всевышний и послал бы им Мошиаха. Да только вот беда: сделать так, чтобы все мудрецы и праведники Израиля договорились о чем-нибудь между собой, может только Мошиах!

* * *

В Бердичевскую синагогу приехал налоговый инспектор.

— Так… Вот вы зажигаете свечи, воск оплывает, куда вы деваете оплывки?

Раввин говорит:

— Отправляем в мастерскую, там их переплавляют и присылают нам новые свечи. Вот накладные.

— Понятно… А вот вы продаете мацу. Остаются крошки. Куда вы эти крошки деваете? Раввин говорит:

— Отправляем в подсобное хозяйство. Ими кормят кур, которых отправляют на нашу кухню. Вот акты.

— Хорошо… — не унимается инспектор. — А вот вы делаете обрезание. У вас остаются обрезки. Куда вы эти обрезки деваете?

— Отправляем в город…

— Ну и что? Что они вам присылают?

— Всяких поцов, вот сегодня вас прислали…

* * *

Главный раввин Одессы Шимон-Арье Швабхер не отличался знанием Торы и радением о благополучии общины, зато он был лоялен к властям и охотно общался с православными священниками. Он даже своим обликом больше напоминал ксендза, чем раввина: всегда чисто выбритый, он ходил в черной мантии с белым воротничком и галстучком. В один прекрасный момент он решил, что ему должны предоставить такие же знаки отличия, как высокопоставленным духовным лицам христианского вероисповедования. Он потребовал у городских властей лакированный экипаж, запряженный четвериком жеребцов. Те решили, что еврей зарвался, и ответили так:

— Ты хочешь, чтоб тебя чествовали, как ксендза. Но ксендз принимает обет безбрачия, а ты женат. Выбирай: жена или экипаж?

* * *

У хасидов особо почитался Аптский ребе Авраам-Йешуа-Эшэль. Когда он отправлялся в гости в другую общину, за его коляской шли толпы народа, желая увидеть великого праведника. Скромного ребе утомлял такой ажиотаж. Однажды он приехал инкогнито в маленькое местечко вместе с сыном, но люди прознали об этом и вышли воздать ему почести.

— О Боже, ну чем я провинился пред тобой?! — горько простонал ребе.

Его юный сын пожал плечами.

— Успокойся, отец, все эти люди не обращают на тебя ни малейшего внимания. Они пришли посмотреть на меня!

— Почему же они хотят видеть тебя? — изумился ребе.

— Как? Ведь я сын праведника из Апты!

* * *

Один человек спросил Бааля Шема:

— Что является более важным и ценным: богатство или мудрость?

Бааль Шем засмеялся и сказал:

— Конечно же, более значительной и более ценной является мудрость.

Человек сказал:

— Тогда, Бааль Шем, скажите, почему вы, мудрый человек, ходите в дома богатых людей, но я никогда не видел, чтобы богатые люди ходили в ваш дом?

Баал Шем улыбнулся и сказал:

— Да, мудрые люди ходят к богатым, потому что они мудры и знают цену богатству, а богатые не всегда могут понять цену мудрости, но так устроен мир, и в этом нет никакой несправедливости.

* * *

Странствующий проповедник, известный своей богословской эрудицией, скверным характером и безобразным образом жизни, приехал в Бердичев. Как принято, прежде чем произнести проповедь, он пришел за разрешением к раввину Леви-Ицхаку.

Тот, понятное дело, разрешения не дал.

— Почему?! — возмутился проповедник, — я от себя ничего не добавляю, привожу только «кошерные» цитаты.

— Знаешь, — ответил раввин, — есть у нас закон: если сварить кошерное мясо в трефном котле, оно тоже станет трефным.

Одна из любимых тем для шуток и баек — это поединок служителей разных культов.

Ксендз говорит раввину:

— Вот вы простой раввин и умрете раввином. А я надеюсь со временем стать епископом.

— Допустим. Что дальше?

— А епископ может стать кардиналом!

— Допустим. Что дальше?

— Ну… кардинал может стать папой.

— А дальше?

— Что дальше, что дальше?! Не может же человек стать Господом Богом!

— Как сказать… Один из наших мальчиков таки выбился…

* * *

Однажды ребе Леви-Ицхак шел в компании католического священника. Вдруг они видят, как извозчик-еврей громко говорит слова молитвы и при этом смазывает колесо дегтем.

— Вот видите, каковы ваши евреи! — злорадно сказал священник.

Цадик улыбнулся светлой улыбкой:

— Да, воистину удивительный народ евреи! Они молятся даже тогда, когда прилаживают колесо к телеге!!

* * *

Беседуют раввин и патер.

Патер рыжий, а раввин совсем лысый. И вот патер с чувством превосходства говорит:

— Что, не дал Бог волос?

Раввин отвечает:

— Бог давал только рыжие, а я не стал брать…

* * *

Раввин плывет на пароходе. К нему подходит попутчик пастор:

— Слушайте внимательно! Наш пароход имеет сто метров в длину и пятьдесят в ширину. Угадай, сколько лет капитану?

— Дай мне десять минут, чтобы найти ответ.

Еще не истекло отпущенное время, как раввин появляется в буфете:

— Ему пятьдесят.

— Как ты это вычислил?

— Вычислил?! Да я сбегал и спросил у него.

* * *

Беседуют раввин и патер.

— Этот ваш целибат — ужасная вещь! — машет руками раввин. — С благословения Всевышнего я делю постель с женщиной, и она рожает мне сыновей!

Патер задумался:

— А ваша вера запрещает есть свинину.

Раввин хитро улыбается:

— Скажу вам честно, когда я был молод и глуп, я однажды съел кусок ветчины.

— И как, ведь отличная еда, ребе?

— Не буду отрицать. А вот скажите мне, патер, только честно, как духовное лицо духовному лицу: вы когда-нибудь спали с девушкой?

— Ну, откровенность за откровенность — когда я был молод и невоздержан, я однажды переспал с девушкой.

— Ну и как? Признайтесь, патер, это лучше, чем свинина…

* * *

Ксендз говорит раввину: «Что у вас за похороны: посыпают голову пеплом, плачут, кричат, то ли дело у нас: все поют, выпивают».

Раввин согласно кивает: «Да мне таки тоже больше нравится, когда ваших хоронят».

* * *

Приходит раввин к ксендзу, протягивает картину «Тайная вечеря» и спрашивает:

— Это ваши ребята?

— Ну, наши…

— Тогда платите за ужин!

* * *

Однажды раввин и священник наблюдали, как дети играют в прятки. Один из мальчиков спрятался, а другой и не подумал его искать, вместо этого убежал играть в другое место. Священник со смехом указал на укрывшегося мальчика:

— Вот глупые дети! Его ведь никто не ищет!

На что раввин ответил:

— Мы взрослые ничем не лучше. Ведь Бог говорит то же самое: «Я укрылся, но никто не хочет искать Меня».

* * *

Католический священник встречает маленького Исаака и, желая показать преимущество своей церковной школы, говорит ему:

— Я дам тебе один гульден, если ты скажешь, где живет Бог.

На что Исаак достает из кармана две монеты и отвечает:

— Я дам вам два гульдена, если вы скажете мне, где Он не живет.

* * *

Пастор обвинял евреев. Они, дескать, трусы, и поэтому отрицают существование ада. Раввин выслушал его и ответил:

— Конечно, ад существует. Но не на том свете, а на этом. Только никто не осмеливается это признать.

* * *

Поспорили пастор с раввином, чей Бог сильнее.

— Мой сильнее, — говорит пастор. — Вот плыву я как-то на корабле, и вдруг — шторм. Я взмолился Богу, и он сделал так, чтобы вокруг была буря, а там, где мы плыли — полный штиль.

— Это что! — возразил раввин. — Вот иду я как-то в субботу по улице и вдруг вижу на дороге кошелек. А в субботу поднимать его нельзя. Я помолился, и Бог сделал так, что вокруг была суббота, а там, где я стоял — четверг!

* * *

Пастор спрашивает у раввина:

— Ребе, вы считаете себя порядочным человеком?

— Конечно.

— Неужели, если вы найдете вексель на предъявителя на миллион долларов, вы не колеблясь вернете его владельцу?

— Если он принадлежал малоимущему человеку, обязательно верну!

* * *

Батюшка, пастор и раввин разговаривают о том, что их прихожане скажут на их похоронах.

Батюшка:

— Я думаю, они скажут: «Он был добрым человеком и для каждого находил слова утешения».

Пастор не остался в долгу:

— Я уверен, они скажут: «Он был суров, но справедлив и каждому дарил слова надежды». Раввин смущенно улыбнулся:

— А я хочу, чтобы они сказали: «Смотрите, он ожил!!»

* * *

Протестантский пастор попадает на небо. У врат рая святой Петр вручает ему ключи от «форда» и говорит:

— Ты веровал в Христа и призывал к этому других, прими же от нас этот скромный подарок!

Едет пастор меж райских кущей и вдруг видит — по встречной несется его коллега-католик на «мерседесе». Пастор разворачивается и возвращается к райским вратам:

— Почему это у него машина лучше моей?! — возмущается пастор.

Святой Петр пожимает плечами:

— Ну, знаешь, у них же целибат. Пусть хоть на хорошей машине покатается!

И тут откуда-то с воем вылетает «мазератти», за рулем сидит пейсатый раввин.

— Но у этого нет никакого целибата, и я хотел бы знать, почему…

Святой Петр презрительно машет рукой.

— Я тебя понимаю! Но и ты меня пойми — он родственник шефа.

* * *

В маленьком местечке раввин и католический священник частенько дискутировали, чья религия более продуктивно спасает души. Католический священник настоял, чтобы раввин увидел исповедь. Раввин присел на маленькую скамеечку за широкой спиной священника и приготовился слушать. Приходит первая женщина:

— Святой отец, я совершила тяжкий грех. Один раз изменила мужу с хозяином рыбной лавки.

— Да, дочь моя, это большой грех. Я за тебя помолюсь, а ты должна будешь один раз прочесть «Отче наш» и пожертвовать церкви пять гульденов.

Приходит вторая женщина и признается, что дважды изменила мужу. Священник велит ей дважды прочесть «Отче наш» и пожертвовать церкви десять гульденов.

Вдруг священник начинает нервничать, потом вскакивает, держась за живот:

— Я скоро вернусь.

Раввин остается один и тут приходит очередная женщина и говорит:

— Святой отец, я согрешила — один раз изменила мужу.

Раввин отвечает ей:

— Дочь моя, это тяжкий грех. Я помолюсь за тебя, а ты трижды прочтешь «Отче наш», пожертвуешь церкви пятнадцать гульденов и сможешь еще два раза изменить мужу.

* * *

Раввин говорит на прощание своему попутчику пастору:

— Желаю вам иметь в жизни много забот!

— Ребе, как вы можете желать мне такое?

— Это хорошее пожелание! Если у человека много забот, значит, он здоров. А у больного есть только одна забота: выздороветь.

* * *

Еврейская студентка приходит к католическому священнику-выкресту и просит:

— Я хотела бы в следующем месяце выйти замуж за католика, но его духовный отец считает, что ему нужно готовить меня к крещению целых три месяца!

— Обычно для подготовки к крещению требуются три месяца, — подтверждает священник. — Но вы, с вашей еврейской головкой, справитесь за три недели!

* * *

Молодого ешиве-бохера родные наперебой уговаривают принять католическую веру.

— Зачем мне это? Я предпочитаю духовные труды!

— Ну, станешь католическим священником и поможешь всей семье.

Задумался парень над этими словами и решил сходить в церковь посмотреть, как там чего. Приходит домой и с порога заявляет родным:

— Не стану я переходить в католичество! Это не религия, а сплошной обман! Вот как было дело: в этой церкви собралось полно народу, прямо как на Симхат-Тора, горит уйма свечей, дышать нечем. Потом на возвышение залезли один большой гой в женском платье, это священник, и один маленький гой, это его шамес. Потом большой гой куда-то пошел и спрятал свою ермолку, а сам давай причитать: руки к потолку воздел и что-то спрашивает, наверное: «Вы не видели мою шапку?». Те, кто сидят наверху, в один голос что-то ему отвечают, наверное: «Нет, мы не видели твою шапку!». Большой гой ходит по церкви и везде ищет свою шапку. А маленький гой берет поднос и идет с ним по рядам, собирает деньги на новую ермолку. Но самое возмутительное было потом: как только он отнес большому гою полный поднос монет, тот тут же нашел свою ермолку! А все стоят, и никто не требует своих денег обратно! Наверное, такое жульничество там дело привычное!

* * *

Один католический священник был не просто выкрестом, а бывшим раввином. К нему пришел пожилой еврей, который знал его еще в прежней ипостаси и упрекает его.

— Я не изменил своих убеждений, — смеется священник. — Прежде, когда я был раввином, я проповедовал, что Мессия придет. Сегодня я проповедую, что Он уже пришел. А сам я с малых лет был уверен, что Он не пришел и никогда не придет.

* * *

Коган принял католичество и начал делать церковную карьеру. Через несколько лет он подал свою кандидатуру на место епископа. Поскольку среди членов коллегии были распри, многие отдали свой голос за Когана, уверенные, что его уж точно не изберут. И, к всеобщему удивлению, Коган был избран большинством голосов. Когда архиепископу доложили о результатах выборов, он схватился за голову и простонал:

— Ради всего святого — он хотя бы крещен?

* * *

Архиепископ Коган посылает одного из мальчиков-служек за церковным вином.

Проходит десять минут, а посланника все нет, тогда его святейшество обращается к своему причетнику, тоже выкресту, с вопросом:

— Ну и где же он пропадает? Почему эти гои такие медлительные?!

* * *

НАСА пригласило католического священника, протестантского пастора и раввина принять участие в орбитальном космическом полете.

В месте приземления собралось множество людей, чтобы услышать их впечатления. Первым вышел священник, сияющий и счастливый. Он сказал: «Это было удивительно. Я видел солнце, восходящее и заходящее снова и снова, я видел прекрасные голубые океаны».

Затем вышел пастор, также счастливый и довольный. Он сказал: «Я видел эту прекрасную землю, наш дом, я видел величественное солнце, восходящее и заходящее снова и снова. Потрясающее зрелище!»

Затем вышел раввин. Он был растрепан, борода перепутана и торчала во все стороны, ермолка обтрепана, талес измят, сам он выглядел совершенно измученным.

Встречающие спросили его: «Ребе, как вам понравился полет?»

Раввин со стоном ответил: «Это было ужасно! Каждые 40 минут солнце всходило и заходило, всходило и заходило! Надел тфиллин, снял тфиллин, минха, маарив, минха!.. Гевалт!!!»

* * *

Католическому священнику, пастору и раввину назначена аудиенция у Папы Римского на одно и то же время. Вот входят все трое в его приемную, и католику папа говорит:

— Вы сын нашей церкви, поэтому можете поцеловать мне руку.

Затем оборачивается к пастору:

— Вы христианин, и я разрешаю вам поцеловать мне ногу.

После этого папа поворачивается к раввину:

— А вам, как представителю богоизбранного народа…

— Да понял я, понял, — перебивает его раввин. — Наверное, я лучше пойду…

Среди евреев изрядное количество странствующих попрошаек. Это связано с тем, что давать цдаку (милостыню) — мицва (заповедь). Так же мицвой является предоставить путнику кров и еду.

Ицик и Янкель отправились попрошайничать и по воле Всевышнего одновременно пришли в дом ребе. Ребецн выставила миску густого супа и дала им по ложке. Ицик с завистью замечает, что с другой стороны миски в супе больше мяса. Тогда он начинает рассказывать:

— Горькая моя судьба! Когда-то я был богатым, уважаемым человеком, имел мануфактуру. Но мои враги сговорились меня погубить с помощью поддельного векселя, и как я ни крутился и ни вертелся (при этом он поворачивает миску на сто восемьдесят градусов), ничего мне не помогло!

— Какая жалость! — сочувственно говорит Янкель. — Но я бы на твоем месте обжаловал приговор (и он поворачивает миску обратно).

* * *

В еврейских местечках существовал обычай: местные евреи приглашали приезжих бедняков к себе на субботнюю трапезу.

Богатый лавочник пригласил к себе пожилого еврея, собирающего милостыню. Когда они вместе вышли из синагоги, к ним молча присоединился молодой человек, да так и не отстал. Он вошел в дом лавочника и уселся за праздничный стол. Хозяин спрашивает гостя, не знает ли тот случайно, кто это такой.

— Это мой зять. Он у меня на хлебах. (При заключении брака оговаривается время, в течение которого отец невесты обязуется содержать молодых.)

* * *

Нищий пошел на субботнюю молитву с видом на хорошую трапезу в богатом доме. Но довольно быстро вернулся и рассказывает жене:

— Они все из-за меня перессорились! После службы один богач говорит другому: «Пускай он идет к тебе!» А тот отвечает: «Нет, пускай к тебе!» Все кричали, чтобы я шел к кому-нибудь другому. Они до сих пор там из-за меня спорят.

* * *

Приезжий еврей заходит в ресторан и заказывает роскошный обед. Потом говорит хозяину:

— Заплатить сейчас мне нечем. Вот насобираю милостыню и за все расплачусь.

Хозяин возмущается:

— Да вы никогда не соберете столько денег, чтобы оплатить счет!

— Ах, вы сомневаетесь в моих способностях? — обиженно говорит попрошайка. — Что ж, если вы разбираетесь в этом лучше, чем я, идите и собирайте милостыню сами!

* * *

Попрошайка каждый день приходил к ростовщику и просил дать ему какую-нибудь работу. Ростовщик давал ему несколько монет и выпроваживал из конторы. В конце концов ему это надоело. В один прекрасный момент он сказал, что ему нужен сообразительный компаньон.

— Так возьмите меня! Нет такого вопроса, на который я бы не нашел ответ!

— Давай испытаем твою голову: дай мне совет, как от тебя избавиться?

* * *

Еврейский юноша просил милостыню у синагоги. Богатый банкир пожалел его:

— Ты ведь грамотный? Вчера мне пришлось уволить конторщика-гоя, иди на его место, тебе я буду платить на двести франков больше.

Юноша задумался:

— А что если я найду вам другого конторщика-гоя, согласного на старое жалованье. А вы каждый месяц отдавайте мне разницу.

* * *

Один попрошайка говорит другому:

— Слыхал, ты скоро выдаешь дочь замуж?

— Свадьбы не будет. Этот парень слишком много хочет получить за моей Ривкой. Я отдаю за ней всю Литву и Латвию, а он сказал, что хочет еще и Краков!

* * *

Два попрошайки обходят улицу, один стучит в дома по правой стороне, другой — по левой. Начался дождь. Один говорит:

— Пойдем, наверное, в трактир. Денег ведь хватит.

— Нет, надо зайти к Гольдбауму! Он всегда дает мне гульден.

— Да ладно, подари ему этот гульден!

— С какой стати? Он что, мне что-нибудь дарит?!

* * *

Попрошайка обходит дома. Стучит в дом богатого купца. Кухарка выглядывает из черного хода.

— Получишь свой гульден в другой раз, он отмечает помолвку своей дочери с сыном адвоката Гершензона.

— Чего ради я должен уходить без своего гульдена?! — возмущается попрошайка. — Я не согласен, чтоб он за мой счет выдавал замуж свою дочь!

* * *

Попрошайка стоит у банковской конторы. Мимо идет хорошо одетый господин при дорогих часах.

— Эй ты, жадина! — кричит попрошайка. — Усмири свою скупость и дай мне немного денег.

— Если хотите, чтобы вам дали денег, не разговаривайте в таком тоне, — назидательно говорит господин.

Попрошайка:

— Вы учите меня побираться?!

Попрошайка зашел в банк. Служащий, подняв окошко кассы:

— Желаете что-нибудь?

— Всех вам благ!

* * *

Двое попрошаек встретились возле биржы:

— Привет, Беня, а чем ты тут занимаешься?

— Тем же, чем и все, спекулирую.

— О, для этого нужны большие деньги!

— С чего ты взял? Я спекулирую на минах. Все просто, стою у крыльца, и если кто-то выходит с довольной миной, прошу у него денег.

* * *

Малограмотный попрошайка из провинции приезжает в Берлин. Он ходит по городу, глазеет и пытается прочитать надписи. Он видит дверь, пытается разобрать надпись над ней, читает по буквам, но слово ему незнакомо. Из двери выходит важный господин. Попрошайка думает: должно быть, этот господин хозяин этой конторы, стало быть, на вывеске его фамилия… Он подходит к господину с протянутой рукой, и тот дает ему одну марку.

Попрошайка укоризненно качает головой:

— Всего-то? А я ведь был приятелем вашего почтенного отца!

— Как? Вы знали моего отца?

— Конечно, кто ж в Берлине не знал старика Клозета?

* * *

Бродяга постучался в дверь и, когда она открылась, спросил у хозяйки:

— Прошу прощения, мадам, но не смогли бы вы пришить мне пуговицу к пальто?

— Конечно! — ответила добрая женщина. — Заходи.

Бродяга зашел в дом и подал хозяйке пуговицу.

— А где же пальто? — спросила та.

— О, мадам, у меня нет ничего, кроме пуговицы, я думал, может быть, вы пришьете к ней какое-нибудь пальто…

* * *

На мостовой сидят два мужика. Просят милостыню. У одного на шее плакат:

«Помогите бедному еврею!», у второго — «Подайте на пропитание инвалиду войны!»

Шляпа первого пуста, а в шляпе второго куча денег. Всякий ему кидает только для того, чтоб увидеть жалобно вытягивающееся лицо еврея. Наконец какой-то прохожий подходит к еврею, кидает монету и говорит:

— Слушай, смени надпись, иначе останешься голодным.

Когда прохожий ушел, еврей повернулся к своему соседу и сказал:

— Ты понял, Изя? Этот человек будет учить нас коммерции!

* * *

Приходит попрошайка к владельцу мануфактурной торговли. Тот просит его подождать, пока он закончит с бухгалтерией. Проходит час, другой, попрошайка робко спрашивает, не лучше ли ему зайти позже.

— Сейчас, сейчас, — не отрываясь от книг, говорит хозяин. — Еще пару минут, и я узнаю, могу ли я подать вам или мне идти с вами просить подаяние.

* * *

К оптовому торговцу зашел покупатель:

— Я хочу купить у вас партию шелковых чулок и тонких перчаток.

— Сейчас покажу вам образцы товара… Постойте, это не вы ходили вчера по нашей улице и просили подаяние?!

— Ну, я. У нас в Галиции так заведено: сначала мы просим подаяние, потом делаем гешефт. А у вас в Вене сперва делают гешефт, потом идут просить подаяние.

* * *

Слепой попрошайка, всю свою жизнь проведший собирая милостыню возле кондитерской лавки, по шагам, на слух узнает своих благодетелей. Из лавки выходит молодой человек, который на протяжении нескольких лет бросал в его шляпу полтинник. Попрошайка ощупывает монету, но это двугривенный.

— Постойте, постойте, — кричит он. — Скажите, что происходит? Раньше вы мне подавали полтинник.

— Понимаете, я женился и теперь не могу тратить так много на милостыню.

— Хорошенькое дельце! Он, видите ли, женился, а я что, должен содержать его семью?!

* * *

В дом богатого еврея забрел попрошайка. Хозяину жалко денег, но подаяние — это мицва и негоже выпроваживать нищего с пустыми руками. Он вспомнил, что недавно прожег свои старые домашние штаны.

— Даю вам эти штаны. Посмотрите сами: они еще почти новые.

— Пусть Бог благословит вас за это! Слушайте, купите у меня эти штаны. Посмотрите сами: они еще почти новые!

* * *

Скупой лавочник ничего не дал попрошайке. Выходя, нищий поднимает руку к небесам и торжественно произносит:

— Чтоб вы жили, как жили праотцы наши, Авраам, Исаак и Иаков!

— За что это вы меня благословляете? — удивляется лавочник.

— За вашу щедрость я пожелал, чтобы вы всю жизнь скитались, как Авраам, ослепли, как Исаак, и охромели, как Иаков.

* * *

Попрошайка пытался выпросить мелкую монету у скупого лавочника. Потеряв надежду, он поворачивается, чтобы уйти, и на прощанье говорит:

— Я ухожу. И пускай вместо меня к вам придет та, которая прислала меня сюда.

— Это кто же послал тебя ко мне? — подозрительно интересуется лавочник.

— Нужда.

* * *

Состоятельная вдова влюбилась в побирушку и захотела выйти за него замуж. Он опасался, что если они будут ссориться, а в супружестве это неизбежно, она будет попрекать его тем, что прежде он просил милостыню. В конце концов он ей поставил условие:

— Если вы хотите стать моей женой, пойдемте вместе просить подаяние!

Вдова согласилась, и они пешком отправились в Лодзь, где жила ее богатая родня. Собирая по пути подаяние, к пятнице они дошли до города. Нищий устал и мечтательно сказал:

— Ох, вижу дом твоего брата! Сейчас отдохнем, вымоемся перед шаббатом!

— Погоди-ка! — остановила его вдова. — В этих трех домах живут обеспеченные набожные евреи, забегу-ка туда сначала.

* * *

Нищий постучал в дом. Хозяйка вышла и стала его стыдить:

— Почему вы не работаете, а просите милостыню?! Вы ведь выглядите крепким, как кузнец, а попрошайничаете!

— Мадам, но и вы выглядите как кинозвезда, а занимаетесь стиркой!

— Погодите, я посмотрю, что у меня для вас есть!

* * *

Попрошайка оказался в чужом городе в канун пятницы. Никто из местных и не думает пригласить его к себе на шабес.

Тогда он стучится в дом богатого ювелира и спрашивает:

— Сколько бы вы заплатили за бриллиант величиной с голубиное яйцо?

Ювелир радостно потер руки и пригласил побирушку в дом. Предчувствуя выгодную сделку, он накормил его по-царски, выставил лучшее вино. Когда наконец шабес завершился, ювелир говорит:

— Ну, показывайте ваш бриллиант!

— Какой бриллиант? — удивленно спрашивает попрошайка. — Я просто подумал, что кто-то может отдать мне старые штаны, а в кармане может найтись брильянт…

* * *

Двое нищих сидят на паперти. Один другому:

— Ты слыхал, Шмулик устроился на работу!

Второй со вздохом:

— А я тебе говорил, что он ради денег готов на все!

* * *

Богатая еврейка дает нищему грош. Тот молча прячет его в карман.

— Хоть бы спасибо сказал! — возмущается она.

— Мадам, я же глухонемой! Вы что хотите, чтоб за ваши 10 копеек Господь явил чудо?!

* * *

Бедный торговец жалуется своему богатому родственнику:

— Я сейчас основательно сижу на мели.

— Что ж, Бог вам поможет!

— Конечно. А пока, в счет этой помощи, одолжите мне пятьдесят рублей!

В пору голода не было в Одессе людей, которым жилось бы лучше, чем богаделыцикам на втором еврейском кладбище. Купец суконным товаром Кофман когда-то воздвиг в память жены своей Изабеллы богадельню рядом с кладбищенской стеной. Над этим соседством много потешались в кафе Фанкони. Но прав оказался Кофман. После революции призреваемые на кладбище старики и старухи захватили должности могильщиков, канторов, обмывалыциц. Они завели себе дубовый гроб с покрывалом и серебряными кистями и давали его напрокат бедным людям.

Тес в то время исчез из Одессы. Наемный гроб не стоял без дела. В дубовом ящике покойник отстаивался у себя дома и на панихиде; в могилу же его сваливали облаченным в саван. Таков забытый еврейский закон.

Мудрецы учили, что не следует мешать червям соединиться с падалью, она нечиста. «Из земли ты произошел и в землю обратишься».

Оттого, что старый закон возродился, старики получали к своему пайку приварок, который никому в те годы не снился. По вечерам они пьянствовали в погребке Залмана Криворучки и подавали соседям объедки.

Благополучие их не нарушалось до тех пор, пока не случилось восстание в немецких колониях. Немцы убили в бою коменданта гарнизона. Герша Лугового.

Его хоронили с почестями. Войска прибыли на кладбище с оркестрами, походными кухнями и пулеметами на тачанках. У раскрытой могилы были произнесены речи и даны клятвы.

— Товарищ Герш, — кричал, напрягаясь, Ленька Бройтман, начальник дивизии, — вступил в РСДРП большевиков в 1911 году, где проводил работу пропагандиста и агента связи. Репрессиям товарищ Герш начал подвергаться вместе с Соней Яновской, Иваном Соколовым и Моносзоном в 1913 году в городе Николаеве…

Арье-Лейб, староста богадельни, держался со своими товарищами наготове. Ленька не успел кончить прощальное слово, как старики начали поворачивать гроб на сторону, чтобы вывалить мертвеца, прикрытого знаменем. Ленька незаметно толкнул Арье-Лейба шпорой.

— Отскочь, — сказал он, — отскочь отсюда… Герш заслужил у Республики…

На глазах оцепеневших стариков Луговой был зарыт вместе с дубовым ящиком, кистями и черным покрывалом, на котором серебром были вытканы щиты Давида и стих из древнееврейской заупокойной молитвы.

— Мы мертвые люди, — сказал Арье-Лейб своим товарищам после похорон, — мы у фараона в руках…

И он бросился к заведующему кладбищем Бройдину с просьбой о выдаче досок для нового гроба и сукна для покрывала. Бройдин пообещал, но ничего не сделал. В его планы не входило обогащение стариков. Он сказал в конторе:

— Мне больше сердце болит за безработных коммунальников, чем за этих спекулянтов…

Бройдин пообещал, но ничего не сделал. В погребке Залмана Криворучки на его голову и на головы членов союза коммунальников сыпались талмудические проклятия. Старики закляли мозг в костях Бройдина и членов союза, свежее семя в утробе их жен и пожелали каждому из них особый вид паралича и язвы.

Доход их уменьшился. Паек состоял теперь из синей похлебки с рыбьими костями.

На второе подавалась ячневая каша, ничем не подмасленная.

Старик из Одессы может есть всякую похлебку, из чего бы она ни была сварена, если только в нее положены лавровый лист, чеснок и перец. Тут ничего этого не было.

Богадельня имени Изабеллы Кофман разделила общую участь. Ярость изголодавшихся стариков возрастала. Она обрушилась на голову человека, который меньше всего ждал этого. Этим человеком оказалась докторша Юдифь Шмайсер, пришедшая в богадельню прививать оспу.

Губисполком издал распоряжение об обязательном оспопрививании. Юдифь Шмайсер разложила на столе свои инструменты и зажгла спиртовку. Перед окнами стояли изумрудные стены кладбищенских кустов. Голубой язычок пламени мешался с июньскими молниями.

Ближе всего к Юдифи стоял Меер Бесконечный, тощий старик. Он угрюмо следил за ее приготовлениями.

— Разрешите вас уколоть, — сказала Юдифь и взмахнула пинцетом. Она стала вытягивать из тряпья голубую плеть его руки.

Старик отдернул руку:

— Меня не во что колоть…

— Больно не будет, — вскричала Юдифь, — в мякоть не больно…

— У меня нет мякоти, — сказал Меер Бесконечный, — меня не во что колоть…

Из угла комнаты ему ответили глухим рыданием. Это рыдала Доба-Лея, бывшая повариха на обрезаниях. Меер искривил истлевшие щеки.

— Жизнь — смитье, — пробормотал он, — свет — бордель, люди — аферисты…

Пенсне на носике Юдифи закачалось, грудь ее вышла из накрахмаленного халата. Она открыла рот для того, чтобы объяснить пользу оспопрививания, но ее остановил Арье-Лейб, староста богадельни.

— Барышня, — сказал он, — нас родила мама так же, как и вас. Эта женщина, наша мама, родила нас для того, чтобы мы жили, а не мучались. Она хотела, чтобы мы жили хорошо, и она была права, как может быть права мать. Человек, которому хватает того, что Бройдин ему отпускает, — этот человек недостоин материала, который пошел на него. Ваша цель, барышня, состоит в том, чтобы прививать оспу, и вы, с божьей помощью, прививаете ее. Наша цель состоит в том, чтобы дожить нашу жизнь, а не домучить ее, и мы не исполняем этой цели.

Доба-Лея, усатая старуха с львиным лицом, зарыдала еще громче, услышав эти слова. Она зарыдала басом.

— Жизнь, — смитье, — повторил Меер Бесконечный, — люди — аферисты…

Парализованный Симон-Вольф схватился за руль своей тележки и, визжа и выворачивая ладони, двинулся к двери. Ермолка сдвинулась с малиновой, раздутой его головы.

Вслед за Симоном-Вольфом на главную аллею, рыча и гримасничая, вывалились все тридцать стариков и старух. Они потрясали костылями и ревели, как голодные ослы.

Сторож, увидев их, захлопнул кладбищенские ворота. Могильщики подняли вверх лопаты с налипшей на них землей и корнями трав и остановились в изумлении.

На шум вышел бородатый Бройдин, в крагах и кепи велосипедиста и в кургузом пиджачке.

— Аферист, — закричал ему Симон-Вольф, — нас не во что колоть… У нас на руках нет мяса…

Доба-Лея оскалилась и зарычала. Тележкой парализованного она стала наезжать на Бройдина. Арье-Лейб начал, как всегда, с иносказаний, с притч, крадущихся издалека и к цели, не всем видимой.

Он начал с притчи о ребе Осии, отдавшем свое имущество детям, сердце — ясене, страх — Богу, подать — цезарю и оставившему себе только место под масличным деревом, где солнце, закатываясь, светило дольше всего. От ребе Осии Арье-Лейб перешел к доскам для нового гроба и к пайку.

Бройдин расставил ноги в крагах и слушал, не поднимая глаз. Коричневое заграждение его бороды лежало неподвижно на новом френче; он, казалось, отдается печальным и мирным мыслям.

— Ты простишь меня, Арье-Лейб, — Бройдин вздохнул, обращаясь к кладбищенскому мудрецу, — ты простишь меня, если я скажу, что не могу не видеть в тебе задней мысли и политического элемента… За твоей спиной я не могу не видеть, Арье-Лейб, тех, кто знает, что они делают, точно так же, как и ты знаешь, что ты делаешь…

Тут Бройдин поднял глаза. Они мгновенно залились белой водой бешенства. Трясущиеся холмы его зрачков уперлись в стариков.

— Арье-Лейб, — сказал Бройдин сильным своим голосом, — прочитай телеграммы из Татреспублики, где крупные количества татар голодают, как безумные… Прочитай воззвание питерских пролетариев, которые работают и ждут, голодая, у своих станков…

— Мне некогда ждать, — прервал заведующего Арье-Лейб, — у меня нет времени…

— Есть люди, — ничего не слыша, гремел Бройдин, — которые живут хуже тебя, и есть тысячи людей, которые живут хуже тех, кто живет хуже тебя… Ты сеешь неприятности, Арье-Лейб, ты получишь завирюху. Вы будете мертвыми людьми, если я отвернусь от вас. Вы умрете, если я пойду своей дорогой, а вы своей. Ты умрешь, Арье-Лейб. Ты умрешь, Симон-Вольф. Ты умрешь, Меер Бесконечный. Но перед тем, как вам умереть, скажите мне, — я интересуюсь это знать, — есть у нас советская власть или, может быть, ее нет у нас? Если ее нет у нас и я ошибся, — тогда отведите меня к господину Берзону на угол Дерибасовской и Екатерининской, где я отработал жилеточником все годы моей жизни… Скажи мне, что я ошибся, Арье-Лейб…

И заведующий кладбищем вплотную подошел к калекам. Трясущиеся его зрачки были выпущены на них. Они неслись на помертвевшее, застонавшее стадо, как лучи прожекторов, как языки пламени. Краги Бройдина трещали, пот кипел на изрытом лице, он все ближе подступал к Арье-Лейбу и требовал ответа — не ошибся ли он, считая, что советская власть уже наступила…

Арье-Лейб молчал. Молчание это могло бы стать его гибелью, если бы в конце аллеи не показался босой Федька Степун в матросской рубахе.

Федьку контузили когда-то под Ростовом, он жил на излечении в хибарке рядом с кладбищем, носил на оранжевом полицейском шнуре свисток и наган без кобуры.

Федька был пьян. Каменные завитки кудрей выложены были на его лбу. Под завитками кривилось судорогой скуластое лицо.

Он подошел к могиле Лугового, обнесенной увядшими венками.

— Где ты был, Луговой, — сказал Федька покойнику, — когда я Ростов брал?..

Матрос заскрипел зубами, засвистел в полицейский свисток и вытащил из-за пояса наган. Вороненое дуло револьвера осветилось.

— Подавили царей, — закричал Федька, — нету царей… Всем без гробов лежать…

Матрос сжимал револьвер. Грудь его была обнажена. На ней татуировкой разрисовано было слово «Рива» и дракон, голова которого загибалась к соску.

Могильщики с поднятыми вверх лопатами столпились вокруг Федьки. Женщины, обмывавшие покойников, вышли из своих клетей и приготовились реветь вместе с Добой-Леей. Воющие волны бились о запертые кладбищенские ворота.

Родственники, привезшие покойников на тачках, требовали, чтобы их впустили. Нищие колотили костылями об решетки.

— Подавили царей. — Матрос выстрелил в небо.

Люди прыжками понеслись по аллее. Бройдин медленно покрывался бледностью. Он поднял руку, согласился на все требования богадельни и, повернувшись по-солдатски, ушел в контору. Ворота в то же мгновение разъехались. Родственники умерших, толкая

перед собой тележки, бойко катили их по дорожкам. Самозваные канторы пронзительными фальцетами запели «Эл молей рахим»[] над разрытыми могилами.

Вечером они отпраздновали свою победу у Криворучки. Федьке поднесли три кварты бессарабского вина.

— «Гэвэл гаволим»[], - чокаясь с матросом, сказал Арье-Лейб, — ты душа-человек, с тобой можно жить… «Кулой гэвэл»[]…

Хозяйка, жена Криворучки, перемывала за стенкой стаканы.

— Если у русского человека попадается хороший характер, — заметила мадам Криворучка, — так это действительно роскошь…

Федьку вывели во втором часу ночи.

— Г эвэл гаволим, — бормотал он губительные непонятные слова, пробираясь по Степовой улице, — кулой гэвэл…

На следующий день старикам в богадельне выдали по четыре куска пиленого сахару и мясо к борщу. Вечером их повезли в Городской театр на спектакль, устроенный Соцобесом. Шла «Кармен». Впервые в жизни инвалидцы и уродцы увидели золоченые ярусы одесского театра, бархат его барьеров, масляный блеск его люстр. В антрактах всем роздали бутерброды с ливерной колбасой.

На кладбище стариков отвезли на военном грузовике. Взрываясь и грохоча, он пролагал свой путь по замерзшим улицам.

Старики заснули с оттопыренными животами. Они отрыгивались во сне и дрожали от сытости, как забегавшиеся собаки.

Утром Арье-Лейб встал раньше других. Он обратился к востоку, чтобы помолиться, и увидел на дверях объявление. В бумажке этой Бройдин извещал, что богадельня закрывается для ремонта и все призреваемые имеют сего числа явиться в Губернский отдел социального обеспечения для перерегистрации по трудовому признаку.

Солнце всплыло над верхушками зеленой кладбищенской рощи. Арье-Лейб поднес пальцы к глазам. Из потухших впадин выдавилась слеза.

Каштановая аллея, светясь, уходила к мертвецкой. Каштаны были в цвету, деревья несли высокие белые цветы на растопыренных лапах. Незнакомая женщина в шали, туго подхватывавшей грудь, хозяйничала в мертвецкой. Там все было переделано наново — стены украшены елками, столы выскоблены. Женщина обмывала младенца.

Она ловко ворочала его с боку на бок: вода бриллиантовой струей стекала по вдавившейся, пятнистой спинке.

Бройдин в крагах сидел на ступеньках мертвецкой. У него был вид отдыхающего человека. Он снял свое кепи и вытирал лоб желтым платком.

— В союзе я так и сказала товарищу Андрейчику, — голос незнакомой женщины был певуч. — мы работы не бежим… О нас пусть спросят в Екатеринославе… Екатеринослав знает нашу работу…

— Устраивайтесь, товарищ Блюма, устраивайтесь, — мирно сказал Бройдин, пряча в карман желтый платок, — со мной можно ладить… Со мной можно ладить, — повторил он и обратил сверкающие глаза к Арье-Лейбу, подтащившемуся к самому крыльцу, — не надо только плевать мне в кашу…

Бройдин не окончил своей речи: у ворот остановилась пролетка, запряженная высокой вороной лошадью. Из пролетки вылез заведующий комхозом в отложной рубашке. Бройдин подхватил его и повел к кладбищу.

Старый портняжеский подмастерье показал своему начальнику столетнюю историю Одессы, покоящуюся под гранитными плитами. Он показал ему памятники и склепы экспортеров пшеницы, корабельных маклеров и негоциантов, построивших русский Марсель на месте поселка Хаджибей. Они лежали тут — лицом к воротам — Ашкенази,

Гессены и Эфрусси, — лощеные скупцы, философические гуляки, создатели богатств и одесских анекдотов. Они лежали под памятниками из лабрадора и розового мрамора, отгороженные цепями каштанов и акаций от плебса, жавшегося к стенам.

— Они не давали жить при жизни, — Бройдин стучал по памятнику сапогом, — они не давали умереть после смерти…

Воодушевившись, он рассказал заведующему комхозом свою программу переустройства кладбища и план кампании против погребального братства.

— И вот этих убрать, — заведующий указал на нищих, выстроившихся у ворот.

— Делается, — ответил Бройдин, — понемножку все делается…

— Ну, двигай, — сказал заведующий Майоров, — у тебя, отец, порядочек… Двигай…

Он занес ногу на подножку пролетки и вспомнил о Федьке.

— Это что за петрушка была?..

— Контуженый парень, — опустив глаза, сказал Бройдин, — и бывает невыдержанный… Но теперь ему объяснили, и он извиняется…

— Варит котелок, — сказал Майоров своему спутнику, отъезжая, — ворочает как надо…

Высокая лошадь несла к городу его и заведующего отделом благоустройства. По дороге им встретились старики и старухи, выгнанные из богадельни. Они прихрамывали, согнувшись под узелками, и плелись молча. Разбитные красноармейцы сгоняли их в ряды. Тележки парализованных скрипели. Свист удушья, покорное хрипение вырывалось из груди отставных канторов, свадебных шутов, поварих на обрезаниях и отслуживших приказчиков.

Солнце стояло высоко. Зной терзал груду лохмотьев, тащившихся по земле. Дорога их лежала по безрадостному, выжженному каменистому шоссе, мимо глинобитных хибарок, мимо полей, задавленных камнями, мимо раскрытых домов, разрушенных снарядами, и чумной горы. Невыразимо печальная дорога вела когда-то в Одессе от города к кладбищу.

Но все же большинство сынов Израиля — простые трудолюбивые люди, выбирающие профессию один раз и на всю жизнь и старающиеся достичь в ней немалых высот. Еврей не любит поднимать тяжести и преодолевать препятствия, ему нужно тихое занятие, дающее неплохой доход. Например, шитье.

Встречаются Абрам и Мойша в синагоге. Абрам говорит:

— А знаешь, Мойша, если б я был царем, я бы получал чуточку больше, чем обычный царь!

— Это почему же?

— Ну, в свободное время я бы подрабатывал шитьем.

* * *

У еврейского портного:

— Уважаемый Иосиф Гиршевич, Бог за семь дней создал мир, а вы целый месяц шили брюки!

— Молодой человек, да вы посмотрите на этот мир… и на эти брюки!

* * *

Один московский чиновник поехал в Америку, там он купил в магазине отрез на костюм. Пошел к местному портному и просит сшить ему костюм. Тот отнекивается:

— Нет, вы знаете, мы не беремся. Такой большой человек, если мы испортим ткань, вы нас ославите по всей Америки, а кроить с большими припусками — материи маловато…

На обратном пути этот большой человек оказался в Париже. Идет в знаменитое ателье.

— Вот у меня есть отрез, не могли бы вы мне сшить костюм?

Те отвечают:

— Ну, вы такой известный человек, вдруг останетесь недовольны — ославите нас по всему миру. А кроить с запасом — отрез слишком маленький!

Проходит некоторое время, и этот человек оказался в Одессе и увидел старую вывеску: «Рабинович. Шью мужские костюмы». Он заходит.

— Не могли бы вы мне сшить костюм из этого отреза?

Рабинович обмерял его и говорит:

— Пожалуйста, приходите в четверг, костюм будет готов.

Приходит он в четверг, ему выносят брюки, он померил — сидят великолепно. Померил пиджак — тоже как влитой.

Он говорит:

— Я был в Америке, в Париже. Мне везде говорили: «Такой большой человек, и такой маленький отрез…»

— А… это вы для них большой человек! Сема, ты забыл вынести этому гою его жилетку…

— Абрам, где ты достал себе такой костюм?

— В Париже…

— А это далеко от Бердичева?

— Ну, примерно, две тысячи километров будет.

— Подумать только! Такая глухомань, а как шьют хорошо!

* * *

Портной Кац застал свою дочь и незнакомого парня на месте преступления. В бешенстве он хватает парня за лацканы пиджака и трясет изо всех сил:

— Вы соблазнили мою дочь, негодяй, и вы мне за это заплатите… Кстати, скажите, а сколько вы заплатили за материальчик на этот пиджак?

* * *

В Бердичеве на одной улице три портняжные лавки. На первой надпись: «Лучший портной в Европе». На второй: «Лучший портной в мире». На третьей: «Лучший портной на этой улице».

* * *

— Вчера моя жена купила у вас пальто. Я хотел бы его поменять — оно плохо на ней сидит.

— Это же лучшая наша модель! Лучше поменяйте жену.

* * *

Портной Рабинович приносит мочу на анализ. Врач предупреждает:

— Это будет стоить один рубль.

— Так дорого? За одну работу? — удивляется Рабинович. — Материал-то я поставляю сам!

* * *

К еврейскому портному заходит мужчина.

— Три года назад вы пошили в долг моему шурину костюм!

— А вы, наверное, пришли, чтобы за него заплатить?

— Нет, я только хотел спросить, не хотели бы вы со мной поработать на тех же условиях?

Одно из любимых занятий евреев — торговля, они все время норовят провернуть какой-нибудь гешефт. Надуть при сделке почитается ими за доблесть, потому как торговля — занятие бесчестное по определению.

На железнодорожной платформе стоит Рабинович и ждет поезда, чтобы поехать в Жмеринку и провернуть там одно дельце. Вдруг он видит своего конкурента Хаймовича.

«Ну вот, — думает Рабинович, — сейчас подойдет и спросит: «А куда вы, Рабинович, едете?» И если я ему скажу, что еду в Конотоп, он точно поймет, что я еду в Жмеринку и испортит мне все дело!»

Тут как раз походит Хаймович и спрашивает:

— А куда вы, Рабинович, едете?

Рабинович отвечает:

— В Жмеринку.

Хаймович укоризненно качает головой:

— Послушайте, Рабинович! Вы говорите, что едете в Жмеринку для того, чтобы я подумал, что вы едете в Конотоп. Но я-то точно знаю, что вы едете в Жмеринку! Так зачем же вы мне врете?!

* * *

Сидит напротив банка еврей и торгует мороженым. Подходит знакомый и просит рубль взаймы.

— С удовольствием дал бы, но не могу.

— Почему же?

— У меня соглашение с банком: я не предоставляю кредитов, а банк не торгует мороженым.

* * *

Русский разговаривает с удачливым евреем:

— Изя, объясни мне, что такое, собственно говоря, правильная коммерция?

— Ну вот смотри: к примеру, яйца стоят дорого, ты устраиваешь куриную ферму. И тут случается наводнение, все куры тонут. Уток надо было разводить!

* * *

Владелец магазина Коган посылает телеграмму фабриканту Зильберману:

«Ваше предложение принимаю. С уважением, Коган».

Телеграфистка советует:

— «С уважением» можно вычеркнуть.

— О, я вижу, вы хорошо знаете Зильбермана! — одобрительно говорит Коган.

* * *

В ресторане сидели американец, китаец и еврей. Каждому в суп попала муха. Американец немедленно устроил скандал. Китаец съел муху. А еврей продал свою муху китайцу.

* * *

Мойша купил за сто шекелей осла. На следующий день продавец осла сообщил ему, что не сможет привести животное, как договаривались — ночью подлая скотина подохла.

— Ну, тогда верните мои сто шекелей.

— Не могу, вчера я отдал долг в мясной и бакалейной лавке, и у меня осталось всего два шекеля.

— Так вы человек бедный?! Ладно, я не буду судиться с вами, просто оставьте мне осла.

— Но что вы будете с ним делать?

— Я разыграю его в лотерею.

Крестьянин ушел. Он радовался, что покупатель оказался столь великодушным, но не мог понять, как можно разыграть в лотерею дохлого осла.

Месяцем позлее он встретил Мойшу и полюбопытствовал, что случилось с тем дохлым ослом.

— Я разыграл его в лотерею. Продал сто билетов по два шекеля и получил девяносто восемь шекелей прибыли.

— А что сказал тот человек, который выиграл дохлого осла?

— Расстроился, конечно, но я вернул ему два шекеля.

* * *

Обувная лавка.

— Можно примерить эти сапоги?

— Да. За примерку — два шекеля.

— Вот вам два шекеля. Они мне подходят. Я хочу их купить. Сколько они стоят?

— А кто вам сказал, что они продаются?

* * *

В кафе заходит еврей с какой-то несуразной собакой и заключает с тремя посетителями пари, что его пес сейчас будет разговаривать. Но собака молчит. Еврей честно выплачивает проигрыш и довольные парни уходят.

— Есть хочется! — вдруг говорит собака.

Официант выпучивает глаза:

— Она разговаривает!!! Не повезло вам, что пес такой непослушный.

— Я просто голову на плечах имею, — обижается собака. — Эти парни всем расскажут, как было дело, и представьте, сколько денег мы загребем завтра.

* * *

Абрам встречает Мойшу и говорит:

— Мойша, хочешь купить у меня за полцены партию брюк?

Услышав «за полцены», Мойша, не раздумывая, покупает партию, но через некоторое время замечает, что у всех брюк одна штанина заметно уже другой. Сгорая от возмущения, он прибегает к Абраму и орет:

— Ты что мне продал? Их же невозможно носить!

— Мойша, а ты что, собираешься их носить?!

Мойша подумал и через пару дней с теми же словами, что говорил ему Абрам, продал всю партию Шмулю, только чуть дороже. Шмуль — Соломону, Соломон — Срулю, Сруль предложил товар Хаиму. Хаим выдернул одни брюки из тюка и внимательно осмотрел их.

— Негодяй! Эти брюки никто не купит. Ты хочешь разорить меня?!

— Какое там разорить?! Да за эти две недели на них разбогател весь квартал!

* * *

В магазине готовой одежды.

— Сколько стоят эти брюки и пиджак?

— В нашем магазине твердые цены. Поэтому я не скажу вам ни сто, ни девяносто, ни восемьдесят пять рублей. Но меньше чем за восемьдесят я вам этот костюм не продам.

— А я не скажу вам ни пятьдесят, ни пятьдесят пять, ни шестьдесят рублей. Но дороже, чем за шестьдесят пять, я этот костюм не куплю.

Продавец — подручному:

— Мойше, заверни покупку!

* * *

Абрам пришел поздно вечером к Мойше в гости. Сидят, разговаривают. Хозяин предлагает:

— Давай свет выключим. Мы и так друг друга услышим, и электричество зря жечь не будем.

Мойша согласился.

Через час Мойша собрался уходить. Абрам встал, чтобы включить свет и проводить гостя:

— Подожди, Абрам, дай сначала одеться — я штаны снял, чтобы зря не протирать.

* * *

— Рабинович, значит, вы хотите у меня занять сто тысяч долларов. А где гарантия, что вы мне их вернете?

— Я даю вам слово честного человека.

— Хорошо, я вас жду сегодня вечером вместе с этим человеком.

* * *

— Господин Розенблюм, расскажите, как вы стали миллионером.

— Ну, когда я впервые попал в Америку, у меня было 10 центов. Я купил на них два яблока, вымыл их и продал по 10 центов каждое.

— А потом?

— Потом на эти деньги купил четыре яблока, вымыл и продал по десять центов каждое.

— А потом?

— А потом умер мой дядя и оставил мне в наследство миллион долларов.

* * *

Фельдман эмигрировал в Штаты. Сошел с парохода без копейки денег и отправился в Бруклинскую синагогу. Там его накормили и дали ночлег. На следующий день юноша поинтересовался, нет ли для него какой работы?

— А ты грамотный? — поинтересовался хазан.

Юноша смущенно признался, что он знает арифметику, но не умеет читать.

— Жаль, у нас как раз освободилось место служки. Но там нужен грамотный человек.

На следующий день юноша пошел подсобным рабочим во фруктовую лавку. Через какое-то время он стал продавцом, подкопил денег и выкупил фруктовую лавочку, потом крупный магазин, и, наконец, через сорок лет он — знаменитый фруктовый король Америки. К нему приходит журналист брать интервью. Журналист:

— Вы один из самых богатых и уважаемых людей Америки. Все мы едим ваши фрукты, пьем ваши соки. Должно быть, чтобы всего этого достичь, вы много учились, закончили университет…

— Нет, — прерывает его миллионер, — я нигде не учился. Я неграмотный.

— Боже мой! — потрясен журналист. — Такой человек и неграмотный! Трудно представить, чего бы вы достигли, если б были грамотным!

— А я точно знаю, — говорит миллионер, — я был бы служкой в синагоге.

* * *

У миллионера Гриншпуна спрашивают:

— Какое самое большое счастье принесли вам деньги?

— Пожалуй, то, что моя жена перестала готовить.

* * *

Война, дефицит продовольствия, строгие предписания относительно цен на продукты. Фрид продает кур по двести крон за штуку и процветает. Его сосед Маер тоже закупает за городом птицу и помещает в газете объявление; тут же является полиция и конфискует его кур.

— Янкель, — спрашивает сосед, — почему полиция не приходит к тебе? Ты ведь делаешь то же, что и я.

— А как ты написал объявление?

— Я написал: продаю кур по двести крон за штуку.

— А я написал так: «В воскресенье возле театра потеряны 200 крон. Нашедший получит в награду курицу».

* * *

Еврей-торговец договорился с женой: каждый раз, когда ему не удастся заключить хорошую сделку, она должна зажигать в доме шесть свечей. Если же день удачный, в доме пускай горит одна-единственная свеча.

— Соседи увидят эту иллюминацию и решат, что у меня торговля хорошая, — объяснял он. — Они, конечно, расстроятся по этому поводу, так что плохое настроение будет и у меня и у них. Ну а когда у меня все хорошо, пусть и другим будет немного радости, так что пусть думают, что я не наторговал и на две свечи.

* * *

Еврей выиграл главный выигрыш в числовой лотерее, поставив на число 49. Другой еврей его спрашивает:

— Как ты додумался поставить на 49?

— Очень просто. Мне снились семерки, я насчитал шесть штук и поставил на 49.

— Но ведь шестью семь — 42, а не 49!

— Вот и ходи без штанов со своей математикой!

* * *

Торговец-еврей встречает своего старого учителя. Тот изумляется:

— Как? Ты занимаешься торговлей?! Ты ведь даже толком не научился считать!

— Да. Я торгую деревянными ложками. Покупаю за копейку, продаю за пять — и на эти четыре процента живу прекрасно!

* * *

Разговаривают два торговца-еврея за столиком модного кафе. Один показывает на идущего по тротуару господина с тросточкой.

— Смотри, этого человека я поставил на ноги…

— Я и не знал, что ты такой благодетель!

-.. а до того, как мы с ним встретились, он ездил на своем «мерседесе».

* * *

Два бизнесмена-еврея случайно встретились в ресторане. Один начал беседу:

— Я могу предложить тебе выгодную сделку. Я тут приобрел отличного слона, но могу уступить его тебе за тысячу шекелей.

— А что я буду делать с этим слоном? Я ведь живу в многоэтажном доме в трехкомнатной квартире с женой и двумя детьми. И мне еще слона покупать?

— А трех слонов за 2 тысячи?

— О, вот это уже интересно!

* * *

Еврейский бизнес — покупать яйца по десять рублей за десяток, варить их и продавать по десять рублей за десяток.

Спрашивают еврея:

— А что ты с этого имеешь?

— Ну, во-первых, бульон, а во-вторых, все при деле.

* * *

Отец выговаривает сыну:

— Совершенно не понимаю, как это ты остался совсем без денег. В прошлом году ты получил приданое, пятьдесят тысяч. Допустим, вы купили слишком большой дом за десять тысяч, пять пошло на уплату твоих прежних долгов, пять тысяч вы потратили, разъезжая по заграницам. Все равно остаются еще тридцать тысяч!

— Но, папа, я же пустил эти деньги в дело… Несколько гешефтов — и я остался на мели!

* * *

— Рабинович, вы слышали такое? Маца всего по два злотых за килограмм!

— Где?!

— Нигде. Но как дешево!

* * *

Рабинович захотел заработать и поставил в пустыне пивной ларек. Идут себе караваны — и все мимо. Наконец он не выдерживает, кидается под колеса внедорожника с воплем: «Пиво! Холодное пиво!

— Уйди, назойливый мираж! — возмутился водитель-еврей и прибавил газу.

* * *

Еврей — владелец оптики, учит молодого продавца:

— Слушай, парень, если покупатель спрашивает, сколько стоят очки, скажи 100 баксов. Если он не начнет возмущаться, то скажи, что 100 баксов только за оправу и еще 100 за стекло. Если он не закричит: «Это же грабеж!», то скажи за каждое.

* * *

Хозяин лавки новому ученику:

— Никогда не позволяй покупателю уйти только потому, что в лавке нет того, за чем он пришел. Нужно предложить ему замену!

Покупатель хочет купить туалетную бумагу.

— Туалетная бумага у нас кончилась, — с сожалением говорит молодой человек, и тут же пользуется наставлениями хозяина: — Но мы можем предложить вам прекрасную наждачную бумагу.

* * *

В небольшом городке открылся магазин, торгующий всем что ни попадя. Владелец сменил нескольких продавцов, но магазин практически не приносил прибыли. Наконец к нему пришел семитский юноша Гольдштейн и запросил жалованье в пять раз выше, чем было у его предшественника. Владельцу стало любопытно, и он нанял его. И тут-то прибыль и пошла! Отчего так? Пришел владелец в магазин, тихо стал в уголке и смотрит. Новый продавец клиента обхаживает.

— Смотрите, какие к вашей удочке крючки можно взять! И блесны вот эти советую, рыба просто за них передерется!

— Заворачивай.

— Но вообще-то лучше всего рыбу ловить с лодки. Посмотрите, какая у нас надувная лодка! Правда, ее собирался купить сын мэра, но такому клиенту, как вы, я не смогу ни в чем отказать!

— Заворачивай.

— Ой, а на чем вы на рыбалку поедете?! Ведь жалко ваш роскошный «мерседес»! Послушайте, у нас продается подержанный внедорожник, в самый раз для таких поездок.

— Пожалуй, я его возьму.

Владелец дождался, пока покупатель уехал, и подошел к продавцу.

— Да у вас талант! Надо же, человек пришел за удочкой, а вы продали ему еще и лодку и джип!

— Да нет, он за прокладками приходил — у жены месячные. А я ему и говорю: «У жены, небось настроение плохое? Чего вам дома сидеть, погода хорошая, можно съездить на рыбалку!»

* * *

Оптовый торговец возмущается в полицейском комиссариате:

— Какой-то негодяй выдал себя за моего агента и всучил товара на десять тысяч, это больше, чем получили все мои агенты. Вы должны немедленно его найти!

— Мы его обязательно выследим и арестуем.

— Господин комиссар, зачем арестовывать? Я хочу взять его на службу!

* * *

Покупательница ушла из магазина тканей, ничего не купив. Молодой продавец оправдывается:

— Она говорит, батист ей не нравится, а шелк для нее слишком дорог.

— Ты неправильно с ней разговаривал, — поучает его хозяин. — Нужно заохотить человека купить товар. Ты мог бы ей, например, сказать: мадам, пользуйтесь случаем купить чистый шелк по старой цене, ведь среди шелковичных червей недавно вспыхнула эпидемия, так что следующие партии будут стоить гораздо дороже.

Парень все это запомнил и ждет случая испробовать благоприобретенные знания. Вскоре приходит горничная, она хочет купить себе шелковую ленту. Она выбирает роскошную голубую ленту, но колеблется, брать или не брать. И тут продавец вежливо интересуется:

— Вы, наверное, еще не знаете, что среди ленточных червей вспыхнула эпидемия?

* * *

Торговец предлагает покупателю, разглядывающему дешевые брезентовые заплечные мешки:

— Купите этот отличный чемодан!

— Зачем он мне?

— Когда поедете куда-нибудь, можно будет в него ПОЛОЖИТЬ костюм.

— Вот как? А мне что, по-вашему, сидеть в вагоне в одной рубашке и кальсонах?

* * *

Рыбак терпеливо сидит над удочками уже три часа, а рыба не клюет.

— Ну что, не клюет? — спрашивает семитского облика паренек.

— Давай, давай отсюда!..

— Не надо сердиться, — сдержанно отвечает парень. — Я просто хотел сказать вам, что недалеко отсюда, возле станции, находится рыбная лавка моего отца…

* * *

На птичьем рынке элегантная дама, желая приобрести французского пуделя, спрашивает продавца-еврея:

— Скажите, а у этого пуделя действительно хорошая родословная?

— Мадам, если бы он умел разговаривать, он не стал бы разговаривать ни с вами, ни тем более со мной.

* * *

К еврею, торгующему птицами и мелкой живностью, приходит элегантная дама:

— Я хочу купить птичку. И чтобы она хорошо пела!

В одной из клеток поет канарейка, поет-заливается. Дама в восторге, но вдруг она делает большие глаза:

— У нее же одна нога!

— Мадам, вы мне сначала точно скажите, что вам надо: чтобы она пела или чтобы она танцевала?

* * *

Одна фирма занималась продажей зубных щеток. Пришел маленький плюгавенький еврей, который сказал:

— Здравствуйте, я лучший в мире продавец зубных щеток. Возьмите меня на работу!

Посмотрели на него, посомневались, но взяли. В первый же день он продал 500 штук, на следующий день еще 700 штук. Остальные от зависти просто места себе не находят, наконец шеф решил лично посмотреть на его работу. И вот он видит, что еврей звонит в первую попавшуюся дверь. Открывает мужик.

— Здравствуйте, не желаете ли купить зубную щетку?

— Пошел на х…!

— Ладно, а не хотите ли попробовать вот этот шоколад, бесплатно предлагаемый нашей фирмой.

Мужик пробует шоколад, плюется и орет:

— Тьфу… г…о какое!

— Да? Желаете купить зубную щетку?!

* * *

Рабинович крестился. На следующий день он приносит шефу идиотский бизнес-план. Тот раздраженно восклицает:

— Ты только сутки пробыл гоем — и уже стал ослом!

Заходит Рабинович в банк.

— Хочу у вас взять в кредит на полгода сто долларов.

— У нас очень высокий процент. Мы берем 70 процентов годовых.

— Ну и что ж? Меня это не пугает.

— Да, но нам нужен залог.

— Ну и ладно. Я вам оставлю свой новый «мерседес».

Дали ему 100 долларов. Проходит полгода. Рабинович отдает 140 долларов, забирает свою машину и собирается уехать. Управляющий банком ему говорит:

— Извините, но почему ради ста долларов вы заложили такой дорогой автомобиль?

— А где я мог оставить на хранение свой «мерседес» на полгода за 40 долларов?

* * *

Рабинович устроился продавцом в мясной отдел. К нему подходит средних лет женщина и кокетливо говорит:

— Продайте мне, пожалуйста, курицу, только хорошенькую, такую, чтоб на меня была похожа!

— Не понял: вам такую же старую или такую же жирную?

* * *

— Что это за продавцы?! Ничего толком продать не могут. Вот у меня был друг — Рабинович, он не только умудрился продать доильный аппарат фермеру с одной коровой, но и взял эту корову в залог до полной выплаты рассрочки…

* * *

У Фрида спрашивают:

— Как это получилось, что Гольд взял тебя в компаньоны? Ты же ничего не вложил в этот мануфактурный магазин.

— Ну, у меня нет денег, а у него — опыта…

— Скоро у тебя будут деньги, а у него — опыт.

* * *

Торговец продовольствием Гринберг имеет двух помощников, Кона и Павловского.

Кон получает в три раза больше. Павловский возмущается:

— Я работаю ничем не хуже! Испытайте меня.

— Посмотрим, на что ты способен! — соглашается Гринберг.

После обеда мимо проезжает фура с грузом.

— Узнай, что везет фура! — велит Гринберг.

Приказчик убегает и через пару минут возвращается:

— Ячмень.

— Узнай, кому он принадлежит! — говорит Гринберг.

Павловский убегает и вскоре докладывает, слегка задыхаясь от быстрого бега:

— Помещику из Коростеня.

— Спроси, куда везут ячмень, — приказывает Гринберг.

Парень возвращается едва живой от усталости:

— Ячмень везут на склады торговца Фрида…

— О, да ты совсем с ног валишься! — обеспокоенно говорит Гринберг. — Вижу, без Кона нам не обойтись… Янкель, выйди сюда. Полчаса назад тут проехала фура с грузом… Узнай, нет ли у нас какого интереса!

Кон молча бежит куда-то за дом. Через полчаса он возвращается и докладывает:

— Я сел на лошадь и догнал фуру. На ней — пятьдесят мешков ячменя из Коростеня, Фрид собирается купить его по три рубля. Я предложил на полтинник больше, фура уже развернулась и через полчаса будет здесь…

Тут Гринберг смотрит на Павловского и говорит ему:

— Ну, теперь ты понимаешь, почему я плачу Кону в три раза больше, чем тебе? Больше никаких обид?!

* * *

Торговец Гринберг говорит своему помощнику Кону:

— Посмотри-ка: у Блау, с которым у нас было столько проблем при закупке табака, родилось четверо близнецов! Поделом ему! Теперь поймет, каково это, когда получаешь больше, чем заказывал!

* * *

У Гринберга есть какие-то акции, которые внушают ему опасение.

— Сегодня после обеда пройдет общее собрание акционеров, — говорит он своему помощнику Кону. — Начнется оно ровно в два. Поезжай туда, и звони мне сразу, как что-то разнюхаешь!

В пять минут третьего на столе Гринберга звонит телефон:

— Немедленно продавайте! — шипит Кон. Гринберг отдает соответствующие распоряжения и акции были проданы буквально за полчаса. Заседание закончилось в половине четвертого сенсационным сообщением о гигантском дефиците в бюджете предприятия и, соответственно, обесценивании его акций.

— Вы спасли меня от больших убытков, Кон! — благодарит его Гринберг. — Вот ваши премиальные. Но как вы через пять минут поняли, чем окончится дело?

— Все просто, — объясняет Кон. — Председатель открыл общее собрание словами: «К сожалению…»

* * *

Гринберг звонит Кону с биржи, чтобы посоветоваться по вопросу покупки акций:

— Если вы их купите, то заработаете…

Гринберг стремглав мчится на биржу, покупает пакет акций консорциума. Вечером он узнает, что на предприятии висит обвинение в мошенничестве. Удрученный, он приходит к Кону и начинает укорять его за то, что тот дал ему плохой совет.

— Вы же не дали мне договорить! — оправдывается Кон. — Я хотел сказать: если вы их купите, то заработаете себе головную боль!

* * *

Приятель Гринберга Фрид спрашивает у Кона, стоит ли покупать польские злотые.

— Нет, они будут падать, — уверенно говорит Кон.

Фрид все-таки покупает злотые — и терпит убытки.

— А можно ли покупать румынские леи? — спрашивает он в другой раз.

— Нет, они будут падать, — пожимает плечами Кон.

Но Фрид покупает и опять терпит убытки.

— Что же мне теперь делать? — ноет он, сидя у Кона в конторе.

— Теперь можете поцеловать меня в пупок! — отвечает тот.

— То есть как? — недоумевает Фрид.

— Чего тут непонятного? Поступайте так, как и всегда, ведь что бы я вам не советовал, вы делали наоборот.

* * *

Приятель Гринберга говорит ему:

— Ты знаешь, что врет о тебе твой бухгалтер?

— Это неважно. Главное, чтобы он не говорил правду!

* * *

Гринберг пробирается через толпу в зале биржи и говорит своему будущему зятю:

— Видишь этого толстяка в цилиндре? Я ему должен пятьдесят тысяч. А вот тому, со стоячим воротничком, двадцать тысяч. А вот тот дурень дал мне взаймы сто тысяч!

— Послушайте, а почему вы говорите мне только о своих долгах?! Вы ведь и сами что-то имеете?

— Ха! То, что я им должен, я как раз и имею!

— Знаете, какой замечательный хазан в нашем городе? — говорит Гринбергу его попутчик. — Когда он затягивает «хинени они» (вот я, бедняк), его голос слышен далее на улице.

* * *

— Знаете что, я вот не хазан, а торговец, но если бы я совсем тихо прошептал «хинени они», мои кредиторы услышали бы это далее в Варшаве и Лодзи!

* * *

Гринберг объявляет себя неплатежеспособным.

— Может, предложим кредиторам соглашение на какой-нибудь процент? — спрашивает его помощник.

— Вы что, — возмущается Гринберг, — хотите играть в благородство на мои деньги?

* * *

Гринберг допоздна сидит в конторе торговца пряностями. Наконец они завершают дела.

— Ну, дорогой Гринберг, дорогу вы знаете… — говорит хозяин конторы.

Гринберг отвечает с обидой:

— Когда Левштейн приходит к вам, вы всегда провожаете его вниз по лестнице со свечой. А ведь я рассчитываюсь с вами наличными, а Левштейн все берет в долг.

— Так в этом все дело! Если вы сломаете на лестнице шею, это ваше дело, а если сломает шею Левштейн, то кто заплатит мне по его векселям?

* * *

Во время кризиса в Германии многие объявляли себя банкротами. Так, владелец универсального магазина Гринберг заявляет, что обанкротился. К нему прибегает его поставщик мануфактуры и давний друг Лифшиц:

— Ты взял у меня товаров на огромную сумму, а теперь хочешь пустить меня по миру?!?

— Успокойся, — говорит Гринберг, — на мне ты ничего не потеряешь. Своим кредиторам я предложу тридцать процентов, а ты потихоньку заберешь со склада свой товар.

— Что?! — возмущается Лифшиц. — Ты собираешься отдать мне товар? Ну уж нет, давай и мне тридцать процентов!

* * *

Один торговец вывесил на двери своего магазина объявление: «Распродажа! Цены снижены на 20 %. Чтобы не попасть впросак, его сосед объявил снижение цен на 30 %. Тогда Рабинович, лавка которого находилась между двумя этими магазинами, повесил на дверях картонку: «Здесь главный вход на распродажу!»

* * *

Германия, двадцатые годы. Разговаривают два лавочника.

— Как дела, Грюн?

— Ой, совсем плохо. У меня теперь не покупают даже те, кто никогда не расплачивался за товары!

* * *

Разговаривают в поезде два еврея.

— Я так тяжело тружусь, шесть дней в неделю таскаю товар вразнос и еле-еле зарабатываю на кусок хлеба. Воистину, добываю его в поте лица своего.

— А я вот живу чужим потом, — смеется попутчик.

— И не стыдно вам эксплуатировать других людей?! — возмущается торговец.

— А кто вам сказал, что я их эксплуатирую?! Они сами истекают потом, когда приходят к нам в баню!

* * *

Коммивояжер приходит в лавку постоянного клиента. Там его встречает одетая в траур жена лавочника и говорит:

— Сегодня, к сожалению, вы свой заказ не получите: мой муж умер.

— О, это ничего! — бодро отвечает коммивояжер. — Я приму заказ и от вас.

* * *

Заходит в магазин элегантный мужчина. Просит показать галстук. Продавец дает один, второй, третий. Мужчина примеряет, спрашивает:

— Сколько будут стоить три галстука?

— Около двух сотен.

— За такую цену можно купить приличные туфли.

— Да, но как вы будете носить их на шее?

Лавочник отправил в Познань заказ на партию товара. Из Познани пришел ответ: «Новый заказ будет выполнен после того, как вы оплатите предыдущий».

В ответ лавочник написал: «Последний заказ отменяется. Столько я ждать не могу».

* * *

Мелкий лавочник Грюн пришел к оптовику, торгующему дорогим дамским товаром: лентами, шарфиками, носовыми платками. Пока смотрели образцы — Грюн незаметно сунул упаковку шелковых платков себе за пазуху. У себя в лавке он быстренько снял с нее фирменную упаковку и увидел, что три платка не шелковые, а батистовые.

— Ах, ну это же настоящий ганев! — возмутился Грюн. — Разве может честный торговец работать с таким поставщиком!

* * *

К хозяину мануфактурного магазина приходит коммивояжер и раскладывает образцы.

Они рассматривают, ощупывают товар, обсуждают цены и условия поставки. Наконец все пересмотрели. Хозяин тяжело вздыхает:

— Знаете что, у меня товара полный склад, торговля сейчас не очень… Я ничего не буду брать.

Коммивояжер молча складывает образцы. Потом надевает шляпу и принимается читать заупокойную молитву.

— Вы что, с ума сошли, читаете по мне кадиш?! — кричит хозяин.

Коммивояжер печально, но высокомерно отвечает:

— Для меня вы умерли.

* * *

В ресторан приходит виноторговец:

— Купите это замечательное красное вино!

— Красное вино мне не нужно.

— Оно очень дешевое!

— У меня большие запасы красного вина. Уходите, я ничего не буду покупать.

— А вы попробуйте прямо из бутылки!

— Уходите, или я спущу вас с лестницы.

— Тогда хотя бы понюхайте…

Дюжий ресторатор действительно спускает коммивояжера с лестницы. Торговец несколько минут приходит в себя, потом поднимается со словами:

— С красным вином мы закончили. А что вы скажете насчет белого?

Мелкий лавочник хочет взять в кредит партию перчаток:

— Заплатить за такой товар наличными я не могу, но за месяц я распродамся и расплачусь с вами…

— Ну что вы хмуритесь, месяц — это всего лишь тридцать дней!

— Да, вы правы, тридцать дней я могу подождать… Но тридцать ночей!

* * *

Тридцатые годы. Приходит Рабинович на работу устраиваться. Его не хотят принимать, но отказать прямо не могут. Поэтому говорят:

— Вот вам 3 рубля, летите в Америку и купите кабеля для электрификации всей Москвы. Нужно не меньше 50 км.

Через месяц в Одесский порт приходит пароход и с него сгружают 12 ООО километров кабеля. Начальство в шоке…

— Как ты умудрился за 3 руб ля-то?

— А я пришел в их компанию и говорю: «Продайте мне 50 км кабеля за 3 рубля».

Они посмеялись и говорят: «За эти деньги можно купить кабеля длиной от кончика твоего носа до кончика твоего члена». А я говорю: «Хорошо, подпишем контракт!». Но ведь они таки не знали, что кончик моего члена находится на кладбище в Бердичевской синагоге…

* * *

Приходит еврей в партизанский отряд. Выгнать неудобно, так что послали его листовки распространять. Неделя проходит, другая… Партизаны решили, сгинул, уже за упокой выпили, но вдруг он появился весь обросший, грязный, но живой. Подходит к партизанам, достает скомканные деньги и бросает на стол со словами:

— Чтобы я еще раз с таким товаром связался!..

* * *

Еврей едет на поезде через границу. В купе заходит таможенник и замечает два огромных мешка.

— Что у вас в мешках? — спрашивает таможенник.

— Еда для канарейки.

Таможенник открывает мешок.

— Но это же кофе! Разве канарейки едят кофе?

— Какое мне дело? Не захочет есть, не надо!

* * *

Встречаются страховой агент Рабинович и портной Хаймович.

— Хаймович, это правда, что ты крестился?

— Да.

— Но как ты мог предать веру наших отцов?

— Я встретился с батюшкой, он обладает таким даром убеждения! Вот поговори с ним, сам поймешь.

Рабинович заходит в церковь. Час его нет, два. Наконец выходит.

Хаймович:

— Ну??? Ты крестился?!

Рабинович:

— Нет, но я его застраховал…

* * *

Рабинович пошел работать страховым агентом. Он уговаривает своего хорошего знакомого Гольдберга застраховаться:

— Господин Гольдберг, если, к примеру, вы сломаете руку, то получите двести рублей; сломаете ногу — триста; а если вам посчастливится сломать хребет — ну, тогда вы богач!

* * *

В американской армии на роль страховщика взяли еврея. Он добился 100 % охвата страховкой доверенных ему подразделений. Раньше такого никогда не было. Этим заинтересовалась контрразведка и решила выяснить, как это ему удается. На следующем собеседовании присутствует агент, который слышит, как Шмуль уговаривает военнослужащих:

— Если убьют застрахованного, то его наследники получат 200 000 долларов, а если незастрахованного, то только 6000. И что вы думаете, кого они пошлют на самые опасные задания?

* * *

Рабинович стал агентом по продаже недвижимости. Он показывает дом пожилой супружеской паре:

— Давайте поступим следующим образом: вы назовете цену, за которую хотите приобрести дом, мы от души посмеемся, а потом поговорим о деле.

* * *

Рабинович стал агентом по продаже недвижимости.

— Я от всей души советую вам купить дом на берегу озера, — уговаривает он покупателя. — Во-первых, прекрасный вид, а во-вторых, подумайте, как это замечательно — жить так близко от воды! Можно купаться прямо в своем дворе, а зимой кататься на коньках!

Покупатель, недоверчиво:

— Но в этом есть и недостатки. Взять хотя бы весеннее половодье…

Рабинович машет руками:

— Ну чего вам бояться половодья? Где дом — и где озеро?

— Я тебе говорю: Франция меня еще вспомнит!

— Она тебя вспомнит? Дожидайся!..

— А я тебе говорю — она меня очень скоро вспомнит!!!

— Что ты ей такое, что она тебя будет вспоминать?

— А то, что я сотый раз спрашивал и спрашиваю: Франции нужно Марокко? Франции нужно бросать на него деньги? Это самое Марокко так же нужно Франции, как мне лошадиный хвост! Но… она меня еще вспомнит!

Человек, который надеялся, что Франция его вспомнит, назывался Абрамом Гидалевичем; человек, сомневающийся в этом, приходился родным братом Гидалевичу и назывался Яков Гидалевич.

В настоящее время братья сидели за столиком одесского кафе и обсуждали положение Марокко.

Возражения рассудительного брата взбесили порывистого Абрама. Он разражительно стукнул чашкой о блюдце и крикнул:

— Молчи! Ты бы, я вижу, даже не мог быть самым паршивым министром! Мы еще по чашечке выпьем?

— Ну, выпьем. Кстати, как у тебя дело с лейбензоновским маслом?

— Это дело? Это дрянь. Я на нем всего рублей двенадцать как заработал.

— Ну а что ты теперь делаешь?

— Я? Покупаю дом для одной там особы.

В этом месте Абрам Гидалевич солгал самым беззастенчивым образом — никакого дома он не покупал и никто ему не поручал этого. Просто излишек энергии и непоседливости заставил его сказать это.

— Ой, дом? Для кого?

— Ну да… Так я тебе сейчас и сказал.

— Я потому спрашиваю, — возразил, нисколько не обидевшись, Яков, — что у меня есть хороший продажный домик. Поручили продать.

— Ну?! Кто?

Яков хладнокровно пожал плечами.

— Предположим, что сам себе поручил. Какой он умный, мой брат. Ему сейчас скажи фамилию, и что, и как.

Солгал и Яков. Ему тоже никто не поручал продавать дом. Но сказанные им слова уже имели под собой некоторую почву. Он не бросил их на ветер так, за здорово живешь. Он рассуждал таким образом: если у Абрама есть покупатель на дом, то это, прежде всего,

такой хлеб, которым нужно и следует заручиться. Можно сначала удержать около себя Абрама с его покупателем, а потом уже подыскать продажный дом.

Услышав, что у солидного, не любящего бросать слова на ветер Якова оказался продажный дом, Абрам раздул ноздри, прищелкнул под столом пальцами и тут же решил, что такого дела упускать не следует. «Если у Якова есть продажный дом, — размышлял, поглядывая на брата, Абрам, — то я сделаю самое главное: заманю его своим покупателем, чтобы он совершил продажу через меня, а потом уже можно найти покупателя. Что значит можно найти? Нужно найти! Нужно перерваться пополам, но найти. Что я за дурак, чтобы не заработать полторы-две тысячи на этом?»

«Кое-какие знакомые у меня есть, — углубился в свои мысли Яков. — Если у Абрашки в руках покупатель — почему я через знакомых не смогу найти домовладельца, который бы хотел развязаться с домом? Отчего мне не сделать себе тысячи полторы?»

— Так что ж ты — продаешь дом? — спросил с наружным равнодушием Абрам.

— А ты покупаешь?

— Если хороший дом — могу его и купить.

— Дом хороший.

— Ну, это все-таки нужно обсмотреть. Приходи сюда через три дня. Мне еще нужно поговорить с моим доверителем.

— Молодец, Абрам. Мне тоже нужно сделать кое-какие хлопоты. Я уже иду. Кто платит за кофе?

— Ты.

— Почему?

— Ты же старше.

В течение последующих трех дней праздные одесситы с изумлением наблюдали двух братьев Гидалевичей, которые, как бешеные, носились по городу, с извозчика перескакивали на трамвай, с трамвая прыгали в кафе, из кафе опять на извозчика, а Абрама один раз видели даже несущимся на автомобиле…

Дело с домом, очевидно, завязалось нешуточное.

Похудевшие, усталые, но довольные, сошлись наконец оба брата в кафе, чтобы поговорить «по-настоящему».

— Ну?

— Все хорошо. Скажи, Абрам, кто твой покупатель и в какую приблизительно сумму ему нужен дом?

— Ему? В семьдесят тысяч.

— Ой! У меня как раз есть дом на семьдесят пять тысяч. Я думаю, еще можно и поторговаться. А кто?

— Что кто?

— Кто твой покупатель? Ну, Абрам! Ты не доверяешь собственному брату?

— Яша! Ты знаешь знаменитую латинскую поговорку: «Платон! Ты мне брат, но истина мне гораздо дороже». Так пока я тебе не могу сказать. Ведь ты же мне не скажешь!

Яков вздохнул.

— Ох эти коммерческие дела… Ты уже получил куртажную расписку?

— Нет еще. А ты?

— Нет. Когда мы их получим, тогда можно не только фамилию его сказать, а более того: и сколько у него детей, и с кем живет его жена даже! О!

— Скажи мне, Яша… Так знаешь, положа руку на сердце, почему твой доверитель продает дом? Может, это такая гадость, которую и на слом покупать не стоит?

— Абрам! Гадость? Стоит тебе только взглянуть на него, как ты вскрикнешь от удовольствия — новенький, сухой домик, свеженький, как ребеночек, и, по-моему, хозяин сущий идиот, что продает его. Он, правда, потому и продает, что я уговорил. Я ему говорю: тут место опасное, тут могут быть оползни, тут, вероятно, может быть, под низом каменоломни были — дом ваш сейчас же провалится! Ты думаешь, он не поверил? Я ему такое насказал, что он две ночи не спал, и говорит мне, бледный, как потолок: продавайте тогда эту дрянь, а я найду себе другой дом, чтобы без всякой каменоломни.

— Послушай… ты говоришь — дом, дом, но где же он, твой дом? Ты его хочешь продать, так должны же мы его с покупателем видеть?! Может, это не дом, а старая коробка из-под шляпы. Как же?

— Сам ты старая коробка! Хорошо, мы покажем твоему покупателю дом, а он посмотрит на него и скажет: «Домик хороший, я его покупаю; здравствуйте, господин хозяин, как вы поживаете, а вы, Гидалевичи, идите ко всем чертям, вы нам больше не нужны». А когда мы получим куртажные расписки, мы скажем: «Что? А где ваши два процента?»

— Ну хорошо… скажи мне только, на какую букву начинается твой домовладелец?

— Мой домовладелец? На «це». А твой покупатель?

— На «бе».

И соврали оба.

Тут же оба дельца условились взять у своих доверителей куртажные расписки и собраться через два дня в кафе для окончательных переговоров.

— Кто сегодня платит за кофе? — полюбопытствовал Абрам.

— Ты.

— Почему?

— Потому что я тобой угощаюсь, — отвечал мудрый Яша.

— Почему ты угощаешься мною?

— Потому что я старше!

Это был торжественный момент… Две куртажных расписки, покоившихся в карманах братьев Гидалевичей, были большими, важными бумагами: эти бумаги приносили с собой всеобщее уважение, почет месяца на четыре, сотни чашек кофе в громадном уютном кафе,

несколько лож: в театре, к которому каждый одессит питает настоящую страсть, ежедневную ленивую партию в шахматы «по франку» и ежедневный горячий спор о Марокко, Китае и мексиканских делах.

Братья сели за дальний столик, потребовали кофе и, весело подмигнув друг другу, вынули свои куртажные расписки.

— Ха! — сказал Яков. — Теперь посмотрим, как мой субъект продаст свой дом помимо меня.

— А хотел бы я видеть, как мой покупатель купит себе домик без Абрама Гидалевича. Братья придвинулись ближе друг к другу и заговорили шепотом…

Из того угла, где сидели братья Гидалевичи, донеслись яростные крики и удары кулаками по столу.

— Яшка! Шарлатан! Почему твоего продавца фамилия Огурцов?

— Потому что он Огурцов. А разве что?

— Потому что мой тоже Огурцов!!! Павел Иваныч?

— Ну да. С Продольной улицы. Так что?

— Ой, чтоб ты пропал!

— Номер тридцать девятый?

— Да!

— Так это же он! Которому я хочу продать твой дом.

— Кому? Огурцову? Как же ты хочешь продать Огурцову дом Огурцова?

— Потому что он мне сказал, что покупает новый дом, а свой продает.