Эйхман в Иерусалиме. Банальность зла

Григорий Дашевский ПРИМЕРНОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О ЗЛЕ

Вышедшая только что по-русски книга Ханны Арендт «Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме» о процессе 1961 года над «архитектором Холокоста» давно стала классикой политической мысли XX века. Это не «чрезвычайно дотошное исследование» Холокоста (как заявляет издательская аннотация). Арендт написала не исторический труд, а подробное, разделенное на множество случаев и примеров, рассуждение о причинах — прежде всего политических — того, почему люди отказываются слышать голос совести и смотреть в лицо действительности. Герои ее книги делятся не на палачей и жертв, а на тех, кто эти способности сохранил, и тех, кто их утратил.

Жесткий, часто саркастический тон книги, отсутствие пиетета к жертвам и резкость оценок возмутили и до сих пор возмущают многих.

Арендт пишет о немцах — «немецкое общество, состоявшее из восьмидесяти миллионов человек, так же было защищено от реальности и фактов теми же самыми средствами, тем же самообманом, ложью и глупостью, которые стали сутью его, Эйхмана, менталитета». Но так же беспощадна она и к самообману жертв и особенно к тем, кто — подобно части еврейской элиты — из «гуманных» или иных соображений поддерживал этот самообман в других.

Судя по аннотации, говорящей о «кровавой попытке тбилисских властей» и об «упорных попытках Запада “приватизировать” тему преступлений против человечности», издатели рассчитывали, что русское издание Арендт укрепит нашу защиту «от реальности и фактов», наш «самообман» и нашу «глупость». На эти расчеты можно было бы не обращать внимания (нам ведь важна книга, а не расчеты издателей), — если бы, рассчитывая превратить издание в своевременную идеологическую акцию, издатели не торопились и эта спешка не сказалась бы на качестве самого издания. Только так я могу объяснить его многочисленные странности.

В русском названии заглавие и подзаголовок почему-то поменялись местами.

Почему-то для перевода выбрано первое, 1963 года, издание книги, а не вышедшее в 1965 пересмотренное и дополненное «Постскриптумом» второе, которое с тех пор и переиздается — и является той классической книгой, которую читает весь мир.

Но главное — у перевода почему-то отсутствует редактор (указаны «главный редактор — Г. Павловский» и «ответственный за выпуск — Т. Раппопорт», но вычитка и сверка перевода в их функции явно не входила). Переводить Арендт (говорю по собственному опыту) — особенно не с ее родного немецкого, а с английского, на котором она часто выражалась неточно, — занятие медленное и непростое. А в отсутствие редактора перевод вышел не то чтобы плохой или даже неточный — а ненадежный. Дело не в том, что тут, как в любом переводе, есть ошибки (например, «радикальная разновидность» антисемитизма превращена в бессмысленный «радикальный ассортимент»), а в том, что эти ошибки искажают тон и мысль книги, искажают авторский голос. «Судьи, слишком хорошо помнящие об основах своей профессии», превращаются у переводчиков в «слишком совестливых для своей профессии» — и сама Арендт вдруг превращается в циника. Вместо «процесс начал превращаться в кровавое шоу», переводчики, путая буквальное и бранное значение слова «bloody», пишут «чертово шоу» — и жесткая оценка превращается в грубую брань.

Но главная тенденция переводческих искажений — банализация мысли Арендт. Поэтому «множественность», ключевое понятие политической философии Арендт, превращается в шаблонный и здесь бессмысленный «плюрализм мнений».

Арендт пишет: «На свете существует многое, что страшнее смерти, и эсэсовцы уж постарались, чтобы эти страшные вещи постоянно предстояли сознанию и воображению их жертв». А в русском переводе читаем: «эсэсовцы постарались, чтобы их узники испытали все вообразимые и невообразимые страдания».

Говоря о восстании в Варшавском гетто, Арендт пишет: подвиг восставших в том и состоит, что они «отказались от сравнительно легкой смерти, которую нацисты им предлагали, — перед расстрельным взводом или в газовой камере». А переводчики пишут: «отказались принять от нацистов “легкую” смерть» — и эти дешевые риторические кавычки выдают всю пропасть между их текстом и текстом Арендт.

Обиднее всего, что таких ошибок не так уж много — если бы перевод был отредактирован, то мы бы все с благодарностью им пользовались. Но в нынешнем состоянии каждый отдельный пассаж доверия не вызывает. А без такого доверия из книги можно получить только самое общее — примерное — представление об идеях Арендт. Но если издатели действительно отказались от редактуры потому, что хотели превратить русское издание в идеологическую акцию, то со своей точки зрения они поступили вполне разумно — такие акции обычно и адресованы тем, кому обо всем хватает примерных представлений.

Коммерсантъ-Weekend,

№ 38, 03.10.2008